Эффект стрекозы - Третьего не дано?

– Добро, – согласился царь. – Но чрез три дни жду. Искать меня не надобно – сам загляну к Феденьке…

Я появился досрочно, уже на третий день. Кажется, все склеивалось. Пяток исписанных листов – подробная инструкция для неведомого подьячего была готова. Суть идеи проста – еще раз заняться свидетелями гибели царевича, но предлогом для этого взять не расследование его смерти, а совсем иное.

Дескать, долго у государя всея Руси лежала на сердце боль и гнев на тех, кто не уберег Димитрия, но ныне царь решил снять со всех опалу, посчитав ее несправедливой, и даже наградить видоков-свидетелей, дабы и они вместе с Борисом Федоровичем возносили всевышнему молитвы о безвременно почившем.

И тут же на стол тугой кошель, после чего вопрос: «Вот только берут сомнения: впрямь ли ты видок али токмо послух, коим и плата иная отмерена – впятеро меньше. А ну-ка, давай докажи, да расскажи, что именно тебе довелось увидеть из тех событий?»

Заодно достигается, пусть и частично, вторая цель. Человек, рассказавший все как есть, получивший за это энную сумму серебром и помолившийся за упокой души Дмитрия, после, если до него дойдут слухи о воскресении царевича из мертвых, непременно станет с пеной у рта опровергать эти сплетни.

Ну хотя бы из опасения, что царские слуги могут быстренько отнять подаренное серебро, раз молитва за упокой теперь вроде как и не нужна.

– Мудер, княж Феликс, – одобрительно кивнул Борис Федорович. – Эдакое измыслить суметь надобно. Таковское не кажному по уму. Да яко глыбко истину запрятал – там ее и впрямь не сыскать. Ой и мудер. – И подытожил, словно давно решенное: – Вот ты оным и займись.

– Да у меня… – возмущенно начал было я, но тут же был остановлен.

– Охолонь! – приказал Борис Федорович, но, правда, почти сразу же смягчил интонации и вкрадчиво продолжил: – Сам не хочу в такое время тебя лишаться, хошь и ненадолго, одначе, яко тут ни крути, иного столь же верного человечка мне не сыскать.

– Да мне ж Стражу Верных расширять надо. Подполковник Христиер Зомме и без того который месяц один с ними мается – тяжело.

– Подполковник, – иронично хмыкнул Борис Федорович. – Почти как у казаков…

– Полки нового строя должны не только иметь новую выучку и быть одетыми в новую форму, но и иметь над собой воевод, отличающихся от всех прочих новыми званиями, – пояснил я.

– А ты тогда, выходит…

– Просто полковник, – продолжил я. – Царевич же, как первый воевода, является старшим полковником.

Вообще-то было бы лучше окрестить его генералом, но я посчитал это преждевременным. Если полковничье звание всем более-менее понятно – действительно, как еще называться, коли командуешь полком, то насчет генералов могут быть излишние вопросы.

Да и не горит оно. Тут главное – полученные юными ратниками знания, а все остальное как приложение, своего рода обертка для конфетки. Лишь бы сама была вкусной, а бумажку разрисовать можно и потом.

Но увильнуть, сменив тему, не получилось.

Тогда, чтоб царю стало еще понятнее, насколько велика моя загрузка, я решил приоткрыть кусочек тайны, заявив, что вдобавок к куче неотложных дел со Стражей Верных жду важных новостей из Кракова.

– Как раз в это время они обещали меня известить, что успели выведать. Вот приедут, а меня нет, и что тогда?

– От Варшавы до Москвы, я чаю, подале, нежели от Кремля до Углича, – усмехнулся Годунов. – Опять же вчера снежок первый выпал. Коль что важное – живо по первопутку домчат.

– Да и не сведущ я вовсе в сыскном деле. Опять-таки ни чина, ни титула, и молодой я совсем – тут кого посолиднее бы да повнушительнее, – лепетал я, лихорадочно подбирая один аргумент за другим и с каждой секундой ощущая, что все больше и больше уподобляюсь гоголевскому Хоме Бруту.

Для вящего сходства оставалось только добавить, что «у меня и голос не такой, и сам я – черт знает что. Никакого виду с меня нет».

Но «пана сотника» недавнему философу, пускай и не киевской, а московской бурсы, переупрямить не получилось.

– Я со стороны зрил, так совсем иное глянулось. Эвон яко ты про Сократа Федору сказывал, кой людишек вопрошал да мог все, что душе, угодно выпытать. Потому и мыслю, что лучшей тебя… – Годунов отрицательно покачал головой. – Коль без дыбы, без углей да без кнута истину сыскать – у боярина Семена Никитича таковских людишек нетути. – И для ясности подчеркнул, как припечатал: – Ни единого. – В довершение он развел руками. – Ты ж и без всего сумеешь выведать.

Так что неча губы дуть,

А давай скорее в путь!

Государственное дело —

Ты ухватываешь суть?[17]

Он замолчал, на ощупь, по-прежнему не сводя с меня своих черных глаз, нашарил на столе кубок с лекарством, морщась, осушил до половины и глухо произнес:

– То не повеление тебе – просьбишка. Ентот злыдень уже и рубеж пересек. Да не токмо рубеж – грады мои один за другим к его ногам так и падают, так и падают. Худо мне, княже, а что делать – не ведаю. Войско слать? То понятно. Но иное в толк не возьму – отчего к нему не токмо простецы льнут, но и князья иные пред ним выю склоняют, вот и терзают душу сомнения – кто он?

«А действительно, почему бы мне этим не заняться?» – вдруг подумал я.

В конце концов, для успокоения его величества от меня требуется вовсе не выяснять фамилию самозванца, а только еще раз установить факт смерти царевича Дмитрия, что, по сути, является простой формальностью.

Будем считать, что у меня месячный отпуск, но с ограничительным правом отдыхать только в Угличе, вот и все.

А царь продолжал жаловаться:

– И до того я в думках своих исстрадался, что ажно в наказе Постнику-Огареву, коего я к Жигмонту послал, не токмо просьбишку о выдаче вора указал, но и помету сделал. Мол, ежели человечек сей и впрямь царевич Дмитрий, то все одно – он от седьмой жены Грозного рожден, потому незаконный, ибо у православного люда более трех раз венчаться нельзя. Вона как. А теперь помысли, насколь у меня душа в смятении, ежели я такие словеса Жигмонту отписать решился.

Я помыслил. Действительно, чтобы откровенно сознаться в таком королю соседней страны, с которой и мира-то нет – сплошные временные перемирия, тут и впрямь надо быть в жутком смятении.

И я сочувственно посмотрел на Бориса Федоровича, только теперь заметив, как разительно он переменился за последний месяц.

До этого все изменения в его внешности проходили как-то мимо моих глаз, а тут вдруг я сразу увидел и набухшие темные мешки под глазами, и изрядно углубившиеся морщины на некогда моложавом лице, и обильную седину, которой всего пару недель назад еще не было видно.

Да он после сердечного приступа выглядел куда лучше.

– А кому оные сомнения развеять? – уныло произнес Годунов. – Един ты у меня, да и у сына мово тож един. Потому и прошу подсобить.

Голос был печальный, да и вид как у побитой собаки, причем побитой неизвестно за что. Во всяком случае, взгляд у него был именно такой – тоскливо-недоумевающий. Такое ощущение, что даже лепестки алых бархатных цветов, вышитых на золотой парче кафтана царя, и те привяли.

Как еще зеленые листья возле них, уныло свесившиеся книзу, не пожелтели?

Аж не по себе стало.

Я молча кивнул, не говоря в ответ ни слова, и царь сразу оживился, на глазах повеселел и тут же, словно опасаясь, что я передумаю, сменил тему разговора:

– У самого душа болит – до того с тобой расставаться неохота, но что делать, коль иного пути нетути. Хотя, – Годунов задумчиво посмотрел на меня, – ежели до завтра сыщешь себе славную замену, токмо чтоб и верен был, и умен, яко ты, слова поперек не скажу. Более того, даже рад буду. Вот тебе и весь мой сказ.

Хитер Борис Федорович. Получается почти добровольная командировка, от которой я вправе отказаться, если… Вот только если б я внутренне не согласился, то все равно не смог бы найти достойного кандидата, да еще до завтрашнего утра, когда на дворе уже вечер.

Однако я сразу предупредил царя, что дело для меня новое, непривычное, побеседовать с каждым свидетелем предстоит вдумчиво и дотошно, не имея возможности подхлестнуть воспоминания кнутом, а действуя только на добровольной основе, так что времени на расследование понадобится не одна неделя.

Борис Федорович поморщился, но вновь еще раз утвердительно кивнул:

– Хошь и надо было бы тебя поторопить, но, боюсь, потом от твоего недопеченного каравая у меня брюхо вспучит, потому дозволяю хошь месяц, а коль занадобится, то и поболе.

Так что в числе прочих обновлял зимний первопуток и я, сидя в удобных санях, кутаясь в бобровую шубу – царский подарок и любуясь лесами, где каждое деревце батюшка Морозко успел заботливо укутать в белоснежные теплые платки.

На санях, следующих передо мной, сидели четверо здоровенных стрельцов. Эдакая силовая поддержка на случай ежели что, плюс они же – даровые носильщики.

Не мне же таскать три огромных сундука, один из которых был до половины заполнен золотыми и серебряными монетами – царь не поскупился, приказав отвесить мне тысячу рублей. В двух других, полегче, лежали личные вещи, как мои, так и трех моих спутников.

Первым из них был… Игнашка.

Получилось все непроизвольно, когда я сидел в тереме и гадал, с чего же начинать процесс предстоящего опроса. С чего и с кого. Все-таки пусть и формальность, но и она должна быть проведена на совесть.

Если бы Игнашка, как примерный ученик, к вечеру не нагрянул ко мне на очередное занятие, то я бы и не подумал о нем как о помощнике. Но он явился, и при взгляде на него меня осенило.

А чего я терзаюсь? Да, у меня нет ни малейшего следственного опыта, я не умею ни допрашивать, ни выведывать, но… вот же передо мной сидит, можно сказать, профессиональный следователь.

Правда, до этого времени у него был несколько… гм-гм… специфический профиль, но не суть. Главное, у человека имеется все то, чего нет у меня, – и необходимые навыки, и многолетний опыт «работы» по выбранной специальности.

А что у Игнашки он был не просто многолетний, но и весьма успешный, – даже спрашивать не надо. С неудачником «сурьезный» воровской народ водить компанию не стал бы.

Опять же польский язык тут знать не надо, да и публика совсем иная – ни ясновельможных панов, ни чванливой шляхты. Сплошь холопы, смерды и прочие птицы из отечественного гнезда и весьма низкого полета.

Короче, я вновь, как и в тот раз, затеял с ним беседу о житье-бытье, трудных временах и о том, как тяжко нынче людям в поте лица зарабатывать на кусок хлеба.

Игнашка поначалу поддакивал, а потом напрямую заявил:

– Чую, к чему ты клонишь, княж Феликс Константиныч. Тока ты со мной зазря учал от печки плясать. Я-ста и без того за твое вежество для тебя на что хошь. Опять-таки виноват пред тобой малость, что в тот раз отказал, потому готов искупить. – И умолк, выжидающе глядя на меня.

Наступила пауза. Игнашка ждал, а я пару секунд раздумывал, стоит ли мне говорить ему, что…

Нет, об истинной цели и речи не может быть – оно и ему ни к чему, и мне спокойнее. Но надо ли прямо сейчас упоминать, что нужно выведать все мельчайшие подробности смерти царевича Дмитрия? Или это тоже лишнее? Потом-то да, никуда не денусь, а сразу?

Пожалуй, вначале лучше обойтись без конкретики.

– Ко мне на службу пойдешь? – осведомился я как бы между прочим. – В тот раз причины для отказа у тебя были, но теперь вроде как и рожей никого не напугаешь, и языки не нужны, и народ, с которым тебе говорить придется, куда как мельче.

– Неужто сам куда выехать надумал? – осведомился Игнашка.

– Надумал, – кивнул я и начал рассказывать, что посылает меня Борис Федорович собирать сведения о неизвестных православной церкви святых, подвижниках, мучениках, преподобных и прочих людях, отличившихся на этом поприще, ибо ничто не должно пропасть втуне на святой Руси.

Тут я не лгал. Именно этот вариант я предложил царю. Получалось что-то типа этнографической экспедиции.

Только в отличие от гайдаевского Шурика у меня были более ограниченные задачи – никаких тостов, шуток и прочего фольклора. Предстояло сосредоточиться исключительно на сказках, легендах, преданиях и былинах, то есть на житиях святых.

– Одна беда: не умею я «раскручивать» людей на воспоминания. Не дано оно мне. А отказаться от царского поручения – сам понимаешь. Ежели бы ты мне подсобил…

– Так-то оно можно… – неуверенно протянул Игнашка. – А надолго ли?

– Месяц, от силы два. – Я весело хлопнул его по плечу. – А условия такие – десять рублей в месяц, стол, одежа и прочее отдельно, само собой.

– По-царски платишь, – кивнул Игнашка, но тут же недоверчиво осведомился: – За такую деньгу и столь малая безделица? Неужто боле от меня ничего не занадобится? – И вопросительно уставился на меня.

– А как же, – не стал отрицать я. – Непременно занадобится.

Так, теперь можно и остальное, в смысле про царевича Дмитрия.

Примечания

1

Имеется в виду сестра короля Речи Посполитой Сигизмунда II Августа 32-летняя Екатерина, которая вышла замуж за 25-летнего Юхана, будущего короля Швеции. – Здесь и далее примеч. авт.

2

Подразумевается Кристиан IV (1577–1648), король Дании с 1588 г.

3

Имеется в виду король Франции Генрих IV (1552–1610), король Франции с 1594 г. Его сестра Екатерина была замужем за сыном герцога Лотарингского Карла III Сильного Генрихом и умерла в феврале 1604 г.

4

Чтобы соблюсти равноправие со славянскими богами – ведь не пишем же мы Бог Авось, Богиня Макошь, Бог Перун и так далее, – здесь и далее к словам «бог», «богородица», «спаситель», «аллах» и т. п. автор посчитал справедливым применить правила прежнего советского правописания.

5

Имеется в виду пьеса Н. В. Гоголя «Женитьба» и один из ее персонажей, Кочкарев, который оклеветал невесту перед остальными женихами, чтобы его приятель Подколесин не имел конкурентов при сватовстве.

6

Леонид Филатов. «Еще раз о голом короле».

7

Фактически ведающий всем тайным сыском на Руси боярин Семен Никитич Годунов официально возглавлял Аптекарский приказ, созданный в царствование царя Бориса.

8

Лицевая сторона монеты или медали. Реверс – оборотная.

9

Самая крупная русская монета того времени весом 0,68 г серебра. Называлась так в связи с тем, что первоначально чеканилась только в Новгороде. Имела изображение всадника с копьем, реже – князя, перед которым склоняется в поклоне человек, отсюда второе ее название – копейная деньга, позже трансформировавшееся в копейку.

10

Монета, равная по весу и стоимости половине новгородки. Называлась так в связи с первоначальной чеканкой ее в Москве. Имела изображение пешего ратника с саблей, иногда – всадника, но тоже с саблей или с мечом, отсюда ее название сабляница. В один рубль, который существовал только условно, как счетная единица, входило 400 полушек, 200 московок или 100 новгородок.

11

Документ, разрешавший беспрепятственный проезд.

12

Обычно именовали по деду, то есть Семен Иванов сын Васильев означало, что отец человека Василий, а дед – Иван.

13

В те времена подавляющая часть русского купечества вообще не имела фамилий, и ее наличие говорило о том, что данный человек весьма богат и имеет крупный торговый оборот.

14

Имеется в виду окольничий Андрей Петрович Клешнин, который вместе с боярином Василием Ивановичем Шуйским возглавлял комиссию по расследованию обстоятельств гибели царевича Дмитрия.

15

Произношение имен, в том числе и библейских, в те времена на Руси было несколько иным – без сдвоенных гласных и согласных. Не Авраам, а Аврам, не Сарра, а Сара, то же и Исус.

16

Царь подразумевает рассказ в Евангелии от Иоанна о некоем Лазаре, воскрешенном Иисусом, когда сестра Лазаря Марфа вначале воспротивилась повелению Христа открыть склеп, где похоронили брата, сказав: «Господи! уже смердит; ибо четыре дня как он во гробе». (Ин. 11, 39)

17

Леонид Филатов. «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.