Пепита Хименес
ModernLib.Net / Классическая проза / Валера Хуан / Пепита Хименес - Чтение
(стр. 10)
Автор:
|
Валера Хуан |
Жанр:
|
Классическая проза |
-
Читать книгу полностью
(304 Кб)
- Скачать в формате fb2
(175 Кб)
- Скачать в формате doc
(125 Кб)
- Скачать в формате txt
(120 Кб)
- Скачать в формате html
(252 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
|
|
Я не возражал бы против того, чтобы Луисито остался там, где любовь к красивой вдове послужит горнилом или пробным камнем его духовных добродетелей, и мы узнаем, что они собой представляют – золото или дешевый сплав. Но тут мы наталкиваемся на подводный камень: ведь мы собираемся превратить в искусного пробирного мастера молодую вдову, чьей руки – успешно или безуспешно – ты домогаешься. Было бы ни с чем не сообразно, если бы сын оказался соперником отца. Желая своевременно предотвратить этот чудовищный скандал, я и пишу тебе; под любым предлогом отошли или сам привези сюда Луисито; чем скорее ты это сделаешь, тем лучше».
Дон Луис слушал молча, опустив глаза. Отец продолжал:
– А вот мой ответ на письмо настоятеля:
«Любимый брат и досточтимый духовный отец! Тысяча благодарностей за твои вести, советы и наставления. Я всегда кичился прозорливостью, но тут, признаюсь, попал впросак. Меня ослепила самонадеянность. С тех пор как приехал сын, Пепита Хименес стала так любезна и ласкова со мной, что мне показалось, будто я уже добился успеха. Твое письмо меня отрезвило. Я понял, что, став со мной внимательной и нежной, стремясь угодить мне, плутовка видела в моем лице только папочку нашего безбородого богослова. Не скрою: в первую минуту эта неожиданность меня задела и огорчила, но после здравого рассуждения горечь моей обиды превратилась в радость. Мальчишка он превосходный. Я полюбил его гораздо больше с тех пор, как он со мной. В свое время я его отослал и вручил тебе на воспитание, ибо моя жизнь была не слишком примерна, и здесь, как по этой, так и по другим причинам, он вырос бы дикарем. Ты сделал больше, чем я надеялся и даже желал, и чуть было не превратил Луисито в отца церкви. Иметь святого сына льстило бы моему тщеславию, но, знаешь, тяжело остаться без наследника, без милых внучат, которым после моей смерти перейдет нажитое добро, – а ведь я горжусь своим имуществом: я приобрел его умом и трудом, а не плутнями и мошенничеством. Может быть, убежденный в том, что Луис в самом деле поедет наставлять в вере китайцев, индейцев и негритят Мониконго, я и решил жениться, дабы умножить потомство. Тут мои глаза остановились на Пепите Хименес, ибо она вовсе не из чертовой кожи, как ты думаешь, а прелестнейшее создание, более святое, чем сами небеса, и отличается скорее страстностью, чем кокетством. Я столь хорошего мнения о Пепите, что, если бы ей вновь было шестнадцать лет и она жила бы под тиранической властью матери, а мне было бы восемьдесят лет, как дону Гумерсиндо, и смерть уже стояла бы на пороге моего дома, – я женился бы на Пепите, чтобы, умирая, видеть улыбку этого ангела-хранителя, принявшего человеческий образ, и чтобы оставить ей мое положение, имущество, имя. Но Пепите уже не шестнадцать лет, а двадцать, она не порабощена своей пройдохой-матерью, да и мне не восемьдесят, а пятьдесят пять – наихудший возраст, когда начинаешь чувствовать, что ты порядком потрепан; легкая одышка, кашель, ревматические боли и прочие хвори одолевают меня. Однако, черт подери, если я имею хоть малейшее желание умереть! Я думаю, что не умру и через двадцать лет; а так как я на тридцать пять лет старше Пепиты, сам посуди, какое горькое будущее ожидало бы ее с таким крепким стариком. Через несколько лет супружества она уже возненавидела бы меня, несмотря на всю свою доброту. Именно потому, что она добра и умна, она не пожелала выйти за меня замуж, несмотря на мою настойчивость и упорство. Как же я ей теперь благодарен! Жало тщеславия, уязвленного ее презрением, притупляется при мысли, что вместо меня она полюбила моего сына, мою кровь. Если нежный плющ не желает обвиться вокруг старого, источенного червями ствола, пусть, говорю я себе, он поднимется по этому стволу к молодой ветке, к зеленому, цветущему ростку. Да благословит их бог, и да процветает их любовь! Я не только не верну тебе мальчишку, но удержу его тут, если понадобится, даже силой. Я строю заговор против его призвания. Я уже мечтаю увидеть его женатым. Я помолодею, глядя на милую чету, соединенную любовью. А когда они подарят мне ребятишек?! Вместо того чтобы ехать миссионером и посылать мне из Австралии, Мадагаскара или Индии новообращенных – черных, как сажа, или желтых, как дубленая кожа, толстогубых и раскосых, – не лучше ли остаться проповедовать дома и подарить мне целый выводок юных христиан, белокурых и розовых херувимов, похожих на Пепиту. Новообращенных из дальних стран пришлось бы держать на расстоянии, чтобы они не отравили мне воздуха; мои же внучата будут благоухать для меня райскими розами, играть со мной, целовать и называть дедушкой, влезать ко мне на колени и шлепать меня ручками по лысине, которая уже намечается. Что поделаешь! Когда я был в расцвете сил, я не думал о семейных радостях; но теперь, когда я близок к старости, если уже не состарился, – то, раз я не собираюсь стать отшельником, я с нетерпением готовлюсь к роли патриарха. И не думай, что я намерен ждать, пока зародившийся роман созреет сам собой, – я буду трудиться для того, чтобы он созрел. Продолжая твое сравнение – ты превращаешь Пепиту в горнило, а Луиса в металл, – я подыщу, а вернее, уже нашел, – кузнечные меха или паяльную трубку для раздувания огня, чтобы металл расплавился поскорей, Эта паяльная трубка – Антоньона, кормилица Пепиты, хитрая, скрытная и преданная наперсница своей госпожи. Мы с Антоньоной уже договорились, и от нее я знаю, что Пепита влюблена без памяти. Я по-прежнему ничего не вижу и не понимаю. Отец викарий, простая душа, всегда витающий в облаках, сам того не зная, служит мне в такой же степени, как и Антоньона, или даже больше, – ибо он только и делает, что говорит о Луисе с Пепитой и о Пепите с Луисом. Так вот, наш превосходный викарий, у которого по полвека в каждой ноге, превратился – о чудо любви и невинности! – в вестника-голубка, с которым влюбленные посылают друг дружке всяческие любезности и знаки внимания, сами того не подозревая. Столь могущественное сочетание естественных и искусственных средств приведет к безошибочным результатам. Ты сам в этом убедишься, когда получишь приглашение на свадьбу или попросту пошлешь жениху и невесте свое благословение и подарок».
Дон Педро закончил чтение письма и, посмотрев на дона Луиса, увидел, что у того глаза полны слез.
Отец и сын крепко обнялись и несколько минут стояли молча.
Ровно через месяц после этой беседы и чтения писем состоялась свадьба дона Луиса де Варгаса и Пепиты Хименес.
Сеньор настоятель, остерегаясь шуток брата из-за провала возвышенных намерений Луисито и предчувствуя, что он сыграет незавидную роль в городке и своим присутствием вызовет лишние толки: ему, мол, не дается воспитание святых, – отговорился занятостью и не пожелал приехать, хотя и прислал свое благословение и великолепные серьги в подарок невесте.
Таким образом, удовольствие сочетать Пепиту браком с доном Луисом досталось на долю сеньора викария.
Невеста в чудесном наряде была прекрасна и казалась всем вполне достойной того, чтобы променять на нее власяницу и розги.
Дон Педро дал замечательный бал во внутреннем дворе дома и смежных залах. Слуги и господа, идальго и батраки, местные дамы, сеньориты и простые девушки присутствовали и смешались воедино, как во времена сказочного века, названного по неизвестной причине – «золотым». Несколько искусных, а если не искусных, то во всяком случае неутомимых гитаристов играли фанданго. Цыган и цыганка, знаменитые певцы, пели страстные любовные куплеты. А школьный учитель прочел написанную гекзаметром эпиталаму.
Для простого люда приготовили слойки, оладьи, варенье, сдобу, марципаны, бисквиты и вволю вина. Сеньоры угощались засахаренными фруктами, шоколадом, апельсиновым соком, шербетом и тонкими ароматными ликерами.
Дон Педро вел себя как молодой человек: веселился, шутил, ухаживал. Его жалобы в письме к настоятелю на ревматизм и прочие недуги казались притворством. Он танцевал фанданго с Пепитой, с ее изящными горничными и еще многими девушками. Провожая утомленную даму на место, он, как полагается, пылко ее обнимал, а девушек попроще награждал щипками, хотя этикет этого и не требовал. Дон Педро простер свою галантность до того, что пригласил танцевать семипудовую донью Касильду; отказаться было невозможно, и бедняжка, задыхаясь от июльской жары, проливала потоки пота. Под конец дон Педро насел на Куррито и заставил его столько раз поднимать бокал за счастье молодоженов, что погонщику мулов Дьентесу пришлось положить беднягу поперек ослицы, как бурдюк с вином, и отвезти домой отсыпаться.
Бал продолжался до трех часов утра, но новобрачные благоразумно исчезли раньше одиннадцати и направились к дому Пепиты. Торжественно и открыто, как хозяин и обожаемый господин, дон Луис вновь переступил порог ярко освещенной спальни, куда месяц тому назад входил в темноте, полный смущения и тревоги.
Хотя в городке существует никогда не нарушавшийся обычай поднимать великий трезвон под окнами всякого вдовца и вдовы, вторично вступающих в брак, и не оставлять молодых в покое в первую ночь их супружества, к Пепите все относились с такой симпатией, к дону Педро с таким уважением, а к дону Луису с такой любовью, что этой ночью не было даже попытки звонить в колокольцы, – событие поистине необычайное, отмеченное, как подобает, в летописях городка.
III. Эпилог.
Письма моего брата
На этом история Пепиты и Луиса могла бы закончиться. Эпилог излишен. Но мы нашли его в общей связке бумаг и, отказавшись от мысли переписать полностью, решили дать из него хотя бы выдержки.
Ни у кого, верно, не осталось ни малейшего сомнения в том, что дон Луис и Пепита, соединенные непреодолимой любовью, оба молодые, умные и добрые, – она красавица, он стройный и миловидный, – прожили долгие годы, наслаждаясь счастьем и покоем, какие только возможны на земле. Но если для большинства людей это ясно как логический вывод, – для человека, прочитавшего эпилог, такое заключение превратится в достоверность.
Кроме того, эпилог дает некоторые сведения о второстепенных участниках событий, изложенных в повести, чьи судьбы, может быть, интересуют читателя.
Эпилог составляют письма дона Педро к своему брату сеньору настоятелю, они охватывают первые годы после свадьбы сына.
Мы помещаем лишь краткие отрывки из этих писем, не проставляя дат, хотя и следуя хронологическому порядку, и на этом закончим.
Луис был глубоко благодарен Антоньоне: без ее посредничества он не стал бы мужем Пепиты; но эта женщина, причастная к той единственной вине, которую они с Пепитой чувствовали за собой, облеченная доверием и столь обо всем осведомленная, не могла не быть им помехой. Желая освободиться от Антоньоны и в то же время оказать ей милость, дон Луис добился ее возвращения к мужу, от которого она ушла из-за его вечных запоев. Сын мастера Сенсиаса обещал почти никогда больше не напиваться, не решаясь на полное и безоговорочное «никогда». Тем не менее, поверив в это полуобещание, Антоньона согласилась вернуться к мужу. Когда супруги соединились, Луис решил для окончательного исцеления сына мастера Сенсиаса применить так называемый гомеопатический метод: услышав от гомеопатов, что кондитеры испытывают отвращение к сладостям, он заключил, что трактирщики должны ненавидеть вино и водку, и направил Антоньону с мужем в главный город провинции, где купил для них отличную таверну. Супруги быстро освоились с новой жизнью, приобрели многочисленных клиентов и, вероятно, скоро разбогатеют. Муж порой выпивает, но Антоньона, более могучего сложения, нежели он, дает ему хорошую встряску, чтобы он окончательно исправился.
Куррито, стремясь во всем подражать кузену, перед которым он благоговеет, завидуя семейному счастью Пепиты и Луиса, недолго думая подыскал себе жену – дочь богатого местного земледельца, красивую и румяную, как маков цвет; дородностью она обещает вскоре превзойти свою свекровь донью Касильду.
Граф Хенасаар, проведя пять месяцев в постели, излечился от ранения и, как говорят, в значительной степени избавился от прежней наглости. Недавно он уплатил Пепите более половины долга и просит отсрочки, обещая уплатить остальное.
У нас большое горе, хотя мы его и предвидели: отец викарий под бременем лет отошел в лучший мир. Пепита до последнего мгновения оставалась у изголовья умирающего и закрыла его глаза своими прекрасными руками. Отец викарий обрел блаженную кончину. То была не смерть, а скорее счастливый переход в место вечного упокоения. Тем не менее Пепита и все мы оплакивали его от всего сердца. Из имущества отца викария осталось не более пяти-шести дуро и скромная обстановка, ибо он все раздавал бедным. Если б не Пепита, бедняки в селении остались бы после его смерти сиротами.
Все в городке горюют о смерти отца викария; его считают святым, приписывают ему чудеса и толкуют, что надобно, мол, поставить его статую у алтаря. Насколько это верно, я не знаю, но, во всяком случае, он был превосходный человек и должен пойти прямехонько в рай, где он станет нашим заступником. И тем не менее его смирение, скромность и страх господень были так велики, что даже в час смерти он всерьез печалился о своих грехах и просил нас молиться за него господу и пресвятой Марии.
Эта примерная жизнь и благостная кончина человека – правда, скромного и не получившего блестящего образования, но зато обладавшего твердой волей, непоколебимой верой и пламенной любовью к богу, – произвела глубокое впечатление на душу Луиса. Сравнивая себя с усопшим, Луис с сокрушением признается, что ему далеко до нравственного совершенства отца викария. Эта смерть вызвала в его сердце какую-то горькую печаль, но Пепита, женщина очень умная, рассеивает ее улыбкой и лаской.
В доме все процветает. У Луиса и у меня винные погреба, равных которым нет в Испании, если не считать хересских. Урожай маслин в этом году был превосходный. Мы можем себе позволить некоторое излишество, и я советую Луису и Пепите, чтобы они, как только Пепита разрешится от бремени и поправится, совершили хорошую прогулку по Германии, Франции и Италии. Дети могут, избегнув опрометчивых поступков, выбросить на свое путешествие несколько тысяч дуро и привезти множество прекрасных книг, мебели и произведений искусства для украшения своего очага.
Мы ждали две недели, чтобы крестины пришлись на день первой годовщины свадьбы. Мальчик хорош, как ангел, и настоящий крепыш. Я был крестным, ему дали мое имя. Мечтаю о том, как Перикито [82] начнет говорить и скажет мне «спасибо».
В довершение всех удач влюбленной четы брат Пепиты, как пишут из Гаваны, превратился в важную особу, и нам уже не приходится опасаться, что этот бездельник опозорит семью; скорее наоборот – он может стать ее украшением, придать ей блеск. За это время, что мы о нем ничего не знали, ему привалила удача. Он получил новую должность в таможне, потом торговал неграми, потерпел крах; но банкротство действует на иных дельцов, как хорошая подрезка на деревья, – после нее они распускаются с еще большей силой; вот и он нынче так процветает, что решил приобрести титул маркиза или герцога. Пепита напугана и недовольна этим неожиданным поворотом колеса фортуны, но я ей говорю: «Не будь дурочкой, если брат плут, так не лучше ли, чтобы в его плутнях ему сопутствовала счастливая звезда?»
Мы могли бы умножить выдержки из писем дона Педро, но боимся утомить читателя. Приведем в заключение страницу одного из последних писем.
Закончив путешествие, дети вернулись в полном здравии. Перикито прелесть как хорош и большой проказник.
Луис и Пепита решили больше не покидать родных мест, хотя бы им предстояло жить дольше, чем Филемону и Бавкиде. Они влюблены один в другого, как никогда. Они привезли с собой книги, прекрасную мебель, несколько картин и множество изящных безделушек, купленных во время поездки, главным образом в Париже, Риме, Флоренции и Вене.
Как их любовь друг к другу, мягкость и сердечность обращения оказывает здесь благотворное влияние на нравы, так и изящество и хороший вкус, с которым они сейчас устраивают свое жилище, будут способствовать распространению культуры.
Мадридцы охотно называют нас, провинциалов, невеждами и дураками, но сами сидят в Мадриде и никогда не возьмут на себя труд приехать и пошлифовать нас; если же в провинции появится человек стоящий, со знаниями или делающий вид, будто он что-либо знает или чего-либо стоит, – он рано или поздно удирает отсюда, оставляя нас на произвол судьбы.
Пепита и Луис придерживаются противоположной точки зрения, и я одобряю их от всей души.
Они все улучшают и украшают, чтобы сделать рай из этого захолустья.
Но не думай, что пристрастие Луиса и Пепиты к материальному благополучию хоть в какой-то мере ослабило в них благочестие. Их вера становится все более глубокой; в каждом удовольствии, которым они пользуются сами, и в тех благах, которые они изливают на своих ближних, они видят дар неба и возносят за него благодарность. Более того: они не ощущали бы радости от этих благ и не ценили бы их, если бы не признавали непреложной воли бога и не хранили твердой веры в него.
В своем благоденствии Луис никогда не забывает, насколько выше был прежний его идеал. Бывают моменты, когда его нынешняя жизнь кажется ему пошлой, себялюбивой и прозаичной, по сравнению с самоотверженным служением богу, к которому он считал себя призванным в первые годы молодости; но Пепита со всей заботливостью рассеивает его грусть, и Луис соглашается с тем, что человек может служить богу во всех состояниях и положениях, и согласует живую веру и любовь к богу, наполняющие его душу, с дозволенной любовью к земному и преходящему. Но в эту любовь Луис вкладывает как бы божественное начало, без которого ему не милы ни светила небесные, ни цветы, ни плоды, украшающие поля, ни глаза Пепиты, ни даже невинная прелесть Перикито. Большой мир, все грандиозное здание вселенной, говорит он, без бога показалось бы ему возвышенным, но лишенным порядка, красоты и цели. А что касается малого мира, как он обычно именует человечество, то без бога он не мог бы его любить. И не потому, что бог велит нам любить людей, а потому что их достоинство и право быть любимыми зависят от самого бога, который не только создал человека по своему образу и подобию, но и превратил его в живой храм духа, общаясь с ним посредством таинств и столь возвысив его, что с ним соединяется нерукотворное слово. По этим причинам, и по другим, которые мне не удастся объяснить тебе здесь, Луис утешился и примирился с тем, что он не стал апостолом и вдохновенным мистиком; он погасил в себе чувство благородной зависти, охватившей его в день смерти отца викария, – но как он, так и Пепита по-прежнему и с великой христианской набожностью воздают хвалу богу за счастье, которым они наслаждаются, видя лишь в боге первопричину своего благополучия.
В доме моих детей иные комнаты напоминают прекрасные католические часовни или благочестивые молельни; хотя надо сознаться, что есть и следы язычества или сельской любовно-пастушеской идиллии, которая, впрочем, нашла свое прибежище за стенами дома.
Сад Пепиты это уже не просто плодовый сад, а прелестный цветник, где растут араукарии и красуются под открытым небом индийские смоковницы; небольшая, хорошо устроенная оранжерея полна редкостных растений.
Беседка, где мы ели землянику в тот памятный вечер, когда Пепита и Луис во второй раз встретились и говорили друг с другом, превратилась в чудесный маленький храм, с портиком и колоннами из белого мрамора. Внутри – просторное, отлично обставленное помещение. Его украшают две прекрасные картины: на одной – Психея, освещающая тусклым пламенем светильника уснувшего Амура и восторженно созерцающая его; на другой – Дафнис и Хлоя: трепетная цикада ищет безопасного приюта на груди у нежной Хлои, чтобы снова запеть свою вечную песнь, а Дафнис протягивает к ней руку, пытаясь ее поймать.
Чудесная копия Венеры Медицейской из каррарского мрамора возвышается посреди павильона. На пьедестале золотыми буквами высечен стих из Лукреция:
Necsinetequidquamdiasinluminisoras Exoritur, neque fit laetum, neque amabile quidquam [83]. Комментарии Москва, Государственное издательство художественной литературы, 1958.
[1] Nescit labi virtus – добродетель незыблема (лат.).
[2] Паралипоменон – греческое название двух последних книг Ветхого завета, излагающих события, о которых не упоминается в предыдущих книгах.
[3] Куахадо – блюдо из рубленого мяса с овощами, яйцами и сахаром.
[4] Мария де Агреда (XVII в.) – испанская монахиня, славившаяся своими «видениями».
[5] Метод рассуждений – один из методов схоластического богословия.
[6] Непосредственное постижение – богословский термин, означающий постижение сущности бога без участия разума.
[7] Амадис, Ориана – персонажи рыцарского романа «Амадис Галльский» (XVI в.).
[8] Цирцея – волшебница, персонаж «Одиссеи» Гомера.
[9] Эгерия – (миф.) нимфа, с которой советовался один из первых римских царей, Нума Помпилий.
[10] Новена – девятидневное богослужение (исп.).
[11] Святой Иероним – деятель римской церкви (330 – 419), автор латинского перевода библии.
[12] Хуан де ла Крус – испанский монах (XVI в.), основал вместе с Тересой де Хесус монашеский орден кармелитов.
[13] Царственный пророк – библейский царь-пророк Давид.
[14] Нимврод – легендарный библейский царь; искусный охотник.
[15] Фиваида – область в древнем Египте, куда удалялись на покаяние христианские отшельники.
[16] Иоанн 3латоуст (347 – 407) – известный греческий церковный деятель и писатель.
[17] Фанега – здесь: мера площади, приблизительно равная 2/3 га.
[18] Эней – (миф.) легендарный царь, сын богини Афродиты.
[19] Каллимах – греческий поэт и ученый (III в. до н. э).
[20] Либуша – легендарная правительница древней Чехии.
[21] Согласно библейской легенде, ангелы явились Аврааму и предсказали ему рождение Исаака.
[22] Гиппокентавр – (миф.) дикий обитатель гор и рощ, изображавшийся в виде полуконя-получеловека.
[23] Бабьека – легендарный конь Сида, героя испанских сказаний.
[24] Буцефал – конь Александра Македонского.
[25] Согласно мифологии, бог Солнца разъезжает по небу в колеснице, запряженной огненными конями.
[26] Гарроча – копье пикадора (участника боя быков).
[27] Романсы – испанские стихотворные героические сказания.
[28] Католические короли – Фердинанд Арагонский и Изабелла Кастильская; в их царствование произошло образование единого испанского государства.
[29] Боабдил – последний мавританский король Гранады.
[30] Львиный двор – двор в Альгамбре, резиденции мавританских королей в Гранаде.
[31] Иньиго (Игнатий) де Лойола (начало XVI в.) – основатель ордена иезуитов, причисленный католической церковью к лику святых.
[32] Оглашенный – обращенный в христианство, которому предстоит церемония крещения.
[33] Елеосвящение (или соборование) – помазание больного елеем перед смертью.
[34] Федра – (миф.) жена царя Тезея, влюбившаяся в своего пасынка Ипполита.
[35] Изречение из псалмов Давида; здесь означает: одна беда рождает другую.
[36] Амнон (библ.) – старший сын царя Давида. Фамарь – дочь царя Давида от второй жены.
[37] Дина (библ.) – дочь патриарха Иакова.
[38] Патмосский орел. – Имеется в виду легендарный автор апокалипсиса – Иоанн Богослов, по преданию написавший эту книгу на острове Патмос в Эгейском море.
[39] Юдифь (библ.) – легендарная героиня, умертвившая полководца ассирийцев Олоферна.
[40] Сисара (библ.) – ханаанский полководец, предательски убитый во время сна в шатре у Иаили.
[41] Свирепый гиббелин – Данте, принадлежавший к партии гиббелинов – сторонников власти императоров.
[42] Пигмалион – легендарный греческий скульптор, влюбившийся в изваянную им статую, которая была оживлена богами.
[43] Бонавентура – итальянский церковный деятель XIII века.
[44] Первый и последний – так апостол Иоанн Богослов называет в евангелии Иисуса Христа.
[45] Иоав (библ.) – племянник царя Давида, один из его полководцев.
[46] Амессай (библ.) – племянник царя Давида, один из его полководцев, предательски убитый Иоавом.
[47] Катулл – древнеримский поэт-лирик (I в. до н. э.).
[48] Арроба – мера веса, равная 11,5 кг.
[49] По библейской легенде, Исав продал младшему брату Иакову свое первородство за чечевичную похлебку.
[50] «Новый человек» (еванг.) – человек, свободный от грехов, в отличие от «ветхого человека», отягощенного грехами.
[51] Матильда, Мален-Адель – персонажи из романа французской писательницы Коттень (конец XVIII в.) «Матильда, или Крестовые походы».
[52] Храмовник, Ревекка, леди Ровена, Айвенго – персонажи романа Вальтера Скотта «Айвенго».
[53] Де Лавальер – любовница французского короля Людовика XIV.
[54] Алькальд – городской голова, староста (в деревне). Коррехидор – представитель центральной судебной власти, наделенный обширными полномочиями.
[55] Инфанта Микомикона – героиня рыцарских романов, упоминаемых в «Дон Кихоте» Сервантеса.
[56] Артемисия – царица Карии, в древности считавшаяся образцом супружеской любви и преданности.
[57] Диспенсация – разрешение папы римского сделать исключение из каких-либо церковных постановлений или правил.
[58] Исаия – один из библейских пророков.
[59] Эдом – горная страна на юге Палестины.
[60] Энона – сводня; кормилица Федры в трагедии Расина «Федра». Селестина – сводня; персонаж испанского романа Ф. Рохаса «Селестина» (XV в.).
[61] Angelus Domini – «Ангел господень» (лат.). Католическая молитва.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11
|
|