- Что?
      - Ничего особенного. Собаке, мол, собачья смерть. После уходить собрался, а Лик как захрапит, как подскочит - и опять упал. Лежит. Он лежит, а я стою. Все, думаю, вляпался. А он лежит. Я стою, а он лежит. А я...
      - А ты стоишь, - сквозь зубы процедил Иолай. - Дальше!
      - А дальше мне стоять надоело. Я на него кинулся - так он уже и не дышит. Только пена на губах. Отравился, что ли? Ну, я руки об покрывало вытер и ушел.
      - И все?
      Лихас шумно высморкался и промолчал, разглядывая редкие дикие оливы на окрестных холмах.
      - Все или нет, я тебя спрашиваю?!
      - Вот ты всегда орешь на меня, Иолайчик, - с некоторой опаской забормотал Лихас, - а я и не виноватый вовсе! Ничего такого больше и не писал, разве что подписался внизу...
      - Как?
      - Никак. Геракл, дескать. А больше ничего.
      Иолай только крякнул и губу закусил.
      - Зато теперь Гераклу все спасибо скажут, - стал оправдываться Лихас. - Они ж в Фивах еще и не знают, что наша служба у Эврисфея закончилась! Кстати, как там в Тиринфе эта мегера Мегара? Во женщина - с такой только Гераклу! И грудь, и бедра, и характер! Хуже Гидры...
      Иолая всегда поражало умение Лихаса переходить от одной темы к другой.
      - Мегара тут ни при чем, - оборвал Иолай парня. - Мегару Геракл мне подарил.
      - Насовсем? - поразился Лихас. - Эх, такое родному человеку...
      - Если выживет - насовсем.
      Лихас аж взвизгнул от восторга.
      Кажется, он считал Иолая чем-то вроде прирученного чудовища.
      - И ты с ней справился?! Ну расскажи, Иолайчик! Ведь сам Геракл...
      - Тряпка он, твой Геракл, - оттаял Иолай. - Никогда с бабами не умел обращаться. И бьет не по делу, и любит не по телу. Не то что я: сперва эту стерву вожжами с утра до вечера, потом в постель - и с вечера до утра! На третий день домой являюсь: стол накрыт, ложе расстелено, вожжи на почетном месте чуть ли не в золото оправлены! Вот где подвиг! Да только кто оценит?
      - Я оценю, - пообещал честный Лихас. - Так это мы на Эвбею едем Алкида заново женить? Или Ификлу приспичило?
      - Что значит "едем"?! Ты, во всяком случае, никуда не едешь! Ты останешься в Оропе!
      - Это просто, Иолайчик, ты еще не знаешь, что я с вами на Эвбею еду, - сонным голосом возразил Лихас. - И Алкид с Ификлом не знают... ничего, скоро узнают. Как же так - жениться, и без меня!
      - Это уж точно, - обреченно вздохнул Иолай.
      Иногда он всерьез подозревал, что Лихас - внебрачный сын кого-то из Олимпийцев, специально обученный отравлять жизнь ему и близнецам.
      Уж больно вредный ребенок получился.
      3
      Оропская гавань жила обычной, изо дня в день неменяющейся жизнью: кипела многоголосая сутолока, сновали туда-сюда лоснящиеся от пота рабы-носильщики с тюками и корзинами, яростно ругались матросы и капитаны двух галер, только что чуть не переломавших друг другу длинные весла; купцы поторапливали нерадивых слуг и наемных грузчиков, шлюхи-порны вовсю торговали своими прелестями, а мелкие воришки шныряли по сторонам с профессионально-безобидным выражением лица.
      - Сидонская лохань, - безошибочно определил Лихас, глядя на одну из двух скандальных галер. - Ишь, разорались, мореходы вонючие! Вот уж кого не люблю...
      - Интересно, за что ты их не любишь? - усмехнулся Иолай, из-под козырька ладони оглядывая бухту.
      - А за письменность! Ты вот, Иолайчик, меня ихней поганой грамоте учил - кричал да подзатыльники давал, Алкид учил - за каждый "алеф" по оплеухе, Ификл учил... нет, не люблю я сидонцев!
      Пораженный таким выводом Иолай только головой покрутил, и они двинулись дальше вдоль набережной.
      Чуть поодаль у пристани спешно грузился двадцативесельный торговый корабль. Близ него на берегу грудой были свалены разномастные тюки, мешки и связки остро пахнущих кореньев, а грузчики резво бегали по сходням, перетаскивая все это добро на борт.
      Единственным, что грузчики опасливо обходили стороной, была подвода с четырьмя огромными, почти в рост человека, глиняными пифосами. Грузчиков вполне можно было понять: каждый из пифосов-гигантов весил никак не меньше четырех талантов, катить их по мосткам не представлялось возможным, а заносить злополучные пифосы вдвоем-втроем - так и упасть со сходней недолго, а нести ответственность за гибель товара не хотелось никому.
      Хозяин - краснорожий, похожий на медведя купец в залитом жиром хитоне - был вне себя: топал ногами, грозился, но все было напрасно.
      - Да вы знаете, прохвосты, кому предназначен этот груз?! Ведь это вино заказал сам басилей Ойхаллии, славный Эврит, к праздничному столу! Боги, эти пифосы - кровь из носу - должны к полудню быть на Эвбее!
      - Будут, - услышал купец над самым ухом чей-то уверенный бас, и на плечо ему опустилась тяжелая пятерня, изрядно придавив толстяка к Матери-Гее. - Если кровь из носу - значит, будут.
      Первой мыслью обернувшегося купца было: "Похоже, вчера я-таки перебрал!.. опять же, с рассвета на солнцепеке..."
      В глазах у купца явно двоилось. Перед ним стояли два совершенно одинаковых здоровяка, волосатых и бородатых, и оба одинаково ухмылялись, одновременно склонив головы к правому плечу. Даже застарелые шрамы на руках и ногах - и те, похоже, были одинаковыми.
      - На корабль возьмешь? - без обиняков поинтересовался тот, что стоял слева; правый же промолчал - и купец облегченно вздохнул: Вакхово безумие и солнечный удар оказались совершенно ни при чем.
      - Перетащите пифосы - возьму! - поспешил заверить он братьев (в этом уже не было никакого сомнения).
      - Тогда - по рукам, - кивнул тот, что стоял справа. - Эй, вы, крикнул он грузчикам, - а ну-ка, тащите сюда во-он те доски! Они вроде покрепче будут... Давайте, бездельники, пошевеливайтесь!
      У пристани уже начала собираться толпа настоящих бездельников, намеревавшихся поглазеть на любопытное зрелище. От Лихаса с Иолаем не укрылось, что один человек в добротной, но запыленной одежде отошел чуть в сторону и с ложным безразличием поглядывал то на устанавливавших дополнительные сходни братьев, то на сгрудившихся зевак.
      - Ты его знаешь? - Лихас указал Иолаю на этого странного зрителя.
      Иолай только плечами пожал.
      Наконец новоявленные работники установили сходни, как считали нужным, и немного попрыгали на них, проверяя крепость.
      - Вы б лучше с пифосами на плечах прыгали, - ехидно посоветовали из толпы.
      - Угу, - согласно буркнули братья и двинулись к подводе.
      Собравшиеся на берегу злорадно заулыбались, предвкушая потеху.
      И как в воду глядели! - братья попытались приподнять один из пифосов, берясь то за боковые ручки, то обхватывая поперек; потом сокрушенно покачали головами и, вцепившись в борт, медленно поволокли груженую подводу ближе к сходням.
      Вокруг засвистели, заулюлюкали; "Во-во, как раз ослиная работа!" бросил кто-то из первых рядов и едва успел отскочить, потому что колесо подводы уже собиралось переехать его ногу; у самых сходен подвода накренилась, попав в выбоину, ближайший пифос поехал к краю под гогот зевак и вой несчастного купца...
      Один из братьев подставил мозолистую ладонь под днище посудины, другой рукой ухватился за ручку и пошел себе по сходням, прижимая пифос к заросшей шерстью груди.
      - Хорошее вино взбалтывать нельзя, - мимоходом пояснил он купцу, застывшему с открытым ртом. - Осадок... и Дионис обижается.
      И, дойдя до середины мостков, дважды подпрыгнул, на удивление мягко приземляясь.
      Дерево заскрипело, но выдержало; купец-хозяин заскрипел, но выдержал - и вскоре первый пифос уже стоял на палубе.
      А по сходням к тому времени неспешно поднимался второй брат - правда, в отличие от первого, держа пифос на плече, как рабыни носят кувшины с водой.
      Купец потрясенно следил за происходящим, беззвучно шлепая отвислыми губами, словно вытащенная из воды рыба.
      - Зевс-Бротолойгос, пошли мне таких работничков! - пробормотал наконец толстяк. - Ну что тебе стоит, Великий?
      - Размечтался! - пропел у него за спиной мальчишеский голос. - Тебя, случаем, не Эврисфеем зовут?
      - Нет, - машинально ответил купец, и, повернувшись, обнаружил совсем рядом нахального прыщавого юнца, который осклабился прямо ему в лицо щербатой ухмылкой.
      - Ты еще кто такой?! - набросился было на юного наглеца пришедший в себя купец, но осекся, вспомнив, чье имя только что назвал мальчишка. А также вспомнив, какой "работничек" двенадцать лет служил микенскому ванакту Эврисфею.
      Багровую физиономию толстяка словно мукой присыпало, но никто из толпы не обратил на это внимания.
      - Да ведь они на Эвбею вместе с женихами собрались! - выкрикнул какой-то остряк. - К Иоле свататься! А в мишень вместо стрел будут пифосы швырять! Враз Эврита-лучника обшвыряют!
      - Это мысль, - отозвался, не дойдя до сходен, один из атлетов. - Тем более, в такую цель, как твоя задница, даже пифосом не промахнешься!
      И качнул ношу, явно собираясь проверить, что крепче: пифос или голова этого пустозвона.
      Толпа шарахнулась, купец зажмурился, мысленно взывая ко всем богам разом - на голову остряка ему было плевать, но вино, драгоценное вино!.. и тут знакомый мальчишеский голос посоветовал:
      - Ты б поостыл, Алкид... неровен час, сорвется рука, а я-то рядом стою!
      - Я не Алкид, я Ификл, - буркнул атлет через плечо и сгрузил последний пифос на палубу. - Вечно ты, Лихас, лезешь!.. я их только пугнуть хотел...
      - Врешь, небось, - уверенно заявил Лихас, и купец опасливо разлепил веки. - И что Ификл, и про "пугнуть", и про то, что я вечно лезу.
      - По шее хочешь? - осведомился работник и вновь взялся за пифос.
      - Не-а! - Лихас поспешно отпрыгнул назад. - Вот теперь верю, что ты Ификл. Алкид - тот никогда мне по шее дать не грозился!
      - А сразу давал! - хором закончили подошедшие Иолай и второй работник.
      Лихас обиделся и замолчал.
      ...Когда поклажа из колесницы Иолая была перенесена на борт, корабль наконец отчалил, а четверо пассажиров удобно устроились на корме - рядом с рулевым веслом и глухим к чужим разговорам кормщиком - Иолай в упор посмотрел на братьев, у которых из личного имущества оставалось по ясеневой дубине и тяжелому луку на брата, а про остальное лучше было и не вспоминать.
      - Опять по дороге все спустили, оболтусы? - строго спросил он.
      Близнецы одновременно, как по команде, уставились в дощатый настил палубы; потом, не выдержав натянутого молчания, перевели взгляд на голые блестящие торсы гребцов, словно надеясь высмотреть ответ на заданный вопрос.
      - Вино, бабы? - Иолай был неумолим. - Подвиги?
      - Кости, - вполголоса пробормотал Ификл, немилосердно дергая себя за бороду. - Подлец один, в Навплионе еще... нет, но играл, играл - как бог!
      Алкид только горестно вздохнул и несколько раз сжал-разжал кулаки, как будто душил кого-то.
      - Мало я вас... в смысле, мало вас в детстве пороли! - в сердцах бросил Иолай, слегка запнувшись на середине фразы. - Ладно, в кости играть я вас подучу. Стыдно сказать - как шеи сворачивать, так сколько угодно, а такое простое дело...
      Братья сконфуженно кивнули, а Иолай еще долго ворчал - и только причаливая к изрезанному бухтами побережью Эвбеи вспомнил, что собирался оставить пройдоху-Лихаса в Оропской гавани.
      После чего опять долго ворчал.
      4
      Толстая рыжая белка, торжествующе махнув хвостом, деловито проскакала по стволу корявой пинии - и вдруг, чего-то испугавшись, метнулась наискось и исчезла за лохматой веткой, выронив из лапок орех.
      Орех звонко ударил по макушке стоявшего под деревом Иолая, и тот задрал голову, вслушиваясь в недовольное цоканье белки.
      - Тише, дуреха, - бросил Иолай раздраженному зверьку. - А то слопают тебя, и некому цокать будет...
      Еще на пристани, только-только прибыв на Эвбею, Иолай решил, что явится во дворец к Эвриту чуть погодя, ближе к вечеру, дождавшись окончания дневной суматохи. Уж больно торжественно встречали являвшихся женихов ойхаллийские даматы - придворные, доверенные люди басилея; уж очень шумно все предвкушали грандиозное пиршество, сдобренное обильным возлиянием и не менее обильной похвальбой. Близнецы и Лихас, заразившись общим возбуждением, двинулись ко дворцу вместе с остальными - и даже не заметили, что на середине круто забирающей вверх дороги Иолай отстал, огляделся и свернул правее, в лес, продираясь сквозь тенета низкорослого кустарника.
      Поклажу Иолай предусмотрительно сгрузил на братьев, не обойдя вниманием и закряхтевшего было Лихаса - так что теперь мог бродить по лесу налегке.
      Тишина давила на уши мягкими ладонями. Редкое верещание белок и посвистывание птиц только подчеркивало эту безмятежную тишину - так для понимания голубизны неба требуется черная точка ястреба - и Иолай бездумно петлял между стволами деревьев, вертя в пальцах пушистый стебелек и незаметно для себя забирая сперва восточнее, а потом и северо-восточнее.
      Неужели все?
      Неужели конец двенадцати годам кровавой пахоты, неужели тупые мозги ахейцев проросли мыслью: "Нельзя убивать друг друга на алтарях, ибо как тогда отличить жертвенник бога от логова зверя?"; неужели Геракл завершил - нет, не завершил, но хотя бы заложил основание тому, что никогда и никто не назовет подвигом; неужели можно ездить свататься, можно жить без Дромосов и Одержимых, ходить где вздумается, дышать без хрипа, слушать без опаски, никуда не спешить, не подозревать всех и вся... махнуть рукой на микенский трон (впрочем, я давно уже сделал это), перестать укреплять Тиринф; молиться без задних мыслей...
      Наверное, нельзя, ответил он сам себе. Нельзя, и не надо проживать две жизни, чтобы понять это, но... очень уж хочется.
      Очень хочется жить именно так.
      - Радуйся! Ты, случаем, не Иолай, возничий и родич Геракла?
      Потирая ушибленную орехом макушку, Иолай обернулся и увидел спрашивающего.
      Этот человек не должен был стоять сейчас в лесу.
      Он должен был принимать гостей во внешнем дворе Эвритова дворца.
      - Ну же, юноша? Ведь это так просто: ответить "да" или "нет"!
      - Это просто, - пробормотал Иолай. - Да или нет - это просто... Радуйся и ты, Ифит-лучник, сын и наследник басилея Ойхаллии! О Мойры, как же ты постарел... и как ты похож сейчас на своего отца!
      Ифит-лучник с некоторым удивлением посмотрел на странного молодого человека. Потом одернул узкую безрукавку - в связи с торжеством ему пришлось вырядиться по микенской моде, нацепив дурацкую юбку, стоявшую столбом, и эту проклятую безрукавку с вышивкой - и поощрительно потрепал Иолая по плечу.
      - Почему сейчас, юноша? Я и раньше был на него похож... впрочем, ты-то об этом знать не можешь. Мы ведь с тобой не встречались, правда?
      Солнце плеснуло пригоршню светящейся пыли в просвет между ветвями, на миг выбелив курчавую бороду Иолая призрачной сединой - и Ифит-лучник задохнулся, даже не сообразив убрать ладонь с плеча стоявшего перед ним человека.
      - Ты - Иолай? - севшим голосом еще раз спросил ойхаллиец... и осекся. - Внук Амфитриона-лавагета?
      - Я Иолай. Внук.
      "Странно говорит, - мелькнуло в сознании Ифита. - Словно не мне, а самому себе."
      - Я спрашивал о тебе у Алки... у Геракла, но он не заметил, куда ты скрылся. Зато какой-то мальчишка, вертевшийся рядом, сказал, что ты свернул с полдороги в лес.
      - И ты пошел искать меня?
      Зверек странной, ничем не обоснованной подозрительности шевельнулся в Иолае, и коготки его были острее беличьих.
      "Вернусь - надеру уши", - мысленно пообещал Иолай Лихасу.
      - Нет, - усмехнулся Ифит-лучник, глядя на Иолая с высоты своего колоссального роста. Колючий и недоверчивый гость нравился ойхаллийцу все больше и больше - в отличие от суетливо-праздной толпы женихов, где все были на одно лицо.
      Кроме того, молодой человек у ствола пинии напомнил Ифиту о Фивах, Кифероне, о двух неугомонных мальчишках-близнецах, об их суровом отце, поверх головы которого Ифит однажды стрелял, зная путь стрелы заранее, потому что иначе и быть не могло...
      Память эта сегодня уже один раз отозвалась в ойхаллийце - когда Ифит поравнялся с двумя отставшими женихами (он тогда думал, что - женихами) и уже хотел пройти мимо, но в спину молотом ударил тихий двойной вопрос: "Учитель?.."
      - Нет, - повторил Ифит, стряхивая оцепенение, - я не пошел искать тебя. Хотя мне, Ифиту Ойхаллийскому, незаметно прожившему на этой земле почти полвека, очень хотелось взглянуть на возницу Геракла, с детства сопровождавшего великого героя. Просто я успел спуститься в гавань, переговорить с отцовскими даматами и пойти обратно короткой дорогой. Хочешь - пойдем вместе?
      Лес шевельнулся вокруг них, лениво выгибая спину, и белка проводила взглядом удаляющихся людей, после чего молнией слетела вниз - не пропадать же ореху? А люди шли себе и шли, говоря сперва ни о чем, потом - обо всем сразу, потом говорил один Иолай, а Ифит-лучник только головой крутил да зажигал в глазах потаенные искорки; известковые горные массивы Эвбеи, густо поросшие лесом, словно грудь и плечи сидящего гиганта, круто обрывались к морю - вон уже на скале хорошо видна обнесенная балюстрадой терраса Эвритова дворца, совсем рядом, рукой подать, если иметь крылья, а так придется в обход по тропочке...
      - Вон отец стоит, - махнул рукой Ифит в сторону террасы.
      Иолай прищурился и не сразу разглядел людей, стоявших у перил балюстрады. Один из них, самый высокий, с белоснежной копной сверкавших на солнце волос, мог быть только Эвритом, басилеем Ойхаллии; узнать остальных - если, конечно, они были знакомыми - не представлялось возможным.
      Для Иолая; но не для ойхаллийца.
      - Слева от отца - Гиппокоонт, спартанец, - начал перечислять Ифит, с ним не то девять, не то десять сыновей приехало...
      - Слышал, но не видел, - кивнул Иолай, имея в виду то ли: "Слышал о Гиппокоонте, но лично не встречался", то ли "Слышал Ифитовы слова, но отсюда все равно ничего не видно".
      - Еще левее - Нелей, ванакт Пилосский, приведший дюжину сыновей...
      - Лиса, - коротко бросил Иолай; подумал и добавил: - Старая лиса.
      - Справа - элидский басилей Авгий...
      Лицо Иолая отвердело, стало гораздо старше, жестче - и Ифит поспешно добавил:
      - Отец состязания за руку Иолы посвятил Аполлону... так что все старые счеты - не здесь.
      Иолай не ответил.
      - Люди говорят, - осторожно сказал Ифит-лучник, - что когда Геракл Авгию конюшни чистил... ну, не сказал, что послан Эврисфеем - и потребовал платы. Это правда?
      - Правда, - отрезал Иолай, катая желваки на скулах.
      - А когда обман всплыл - Авгий Геракла выгнал, а Эврисфей деяние не засчитал.
      - И это - правда.
      - Так за что ж обижаться? Было ведь сказано - подвиги без помощи богов и без платы людей...
      - И впрямь, - буркнул Иолай, успокаиваясь. - Отхожие места Эллады руками выгребать - без помощи богов и без платы людей... точно, что подвиги. Ладно, забыли. Счеты - потом. И не здесь. Ну, Ифит, давай дальше - кто там рядом с честным Авгием-элидянином?
      - Лаомедонт, правитель Трои...
      Ифит запнулся. Весь ахейский мир знал о том, что три-четыре года назад Геракл спас Лаомедонтову дочь Гесиону от морского чешуйчатого гада, а высокородный троянец - кстати, добровольно принесший свое дитя в жертву - заперся в стенах города и, подобно Авгию, изгнал благодетеля прочь.
      "Жизнь без помощи богов и платы людей, - подумал ойхаллиец. - Подвиг? Или каторга?.."
      Задумавшись, Ифит пропустил момент, когда терраса опустела.
      - Куда это они? - пробормотал он, на миг забыв про собеседника. - Да еще так быстро...
      - Не знаю, - напомнил Иолай о себе. - Знаю только, что Алкид в свое время пообещал мерзавцу Лаомедонту: "В следующий раз - убью". А он у меня - в смысле мой дядя Геракл - человек слова. Если обещал - выполнит.
      Не сговариваясь, оба мужчины переглянулись и пошли по тропе вверх.
      Быстро пошли.
      Почти побежали.
      Далеко под ними, прячась от соленых ветров за громадой скалистого утеса, пенные языки моря жадно вылизывали мерцающую полосу песка и гальки; косые лучи солнца вспарывали сине-зеленую плоть, кипящую бурунами вокруг выставленных кое-где каменных боков, мокрых и глянцево-блестящих - но людям, двум крохотным фигуркам на тропе, было не до взаимоотношений моря, солнца и земли.
      Люди спешили к людям.
      5
      - ...А ты почему бездельничаешь? Живо марш вещи таскать!
      Лихас поскреб в затылке, неторопливо обернулся и смерил взглядом снизу вверх - дюжего верзилу в сползшей на самые чресла кожаной юбке.
      Голый живот крикуна туго охватывал наборной пояс илионского десятника.
      - Ты илионец или троянец? [В честь Ила (отца нынешнего правителя Лаомедонта) город звали Илионом; в честь Троя (отца Ила и деда Лаомедонта) - Троей] - задумчиво поинтересовался Лихас.
      Сплюснутая физиономия десятника расплылась в довольной гримасе видимо, он усмотрел в вопросе Лихаса что-то лестное для себя.
      - Послал же Зевс болвана...
      - Нет, ну все-таки: троянец или илионец?
      - Ну конечно же, и тот и другой сразу!
      - Тогда иди и таскай вещи за двоих, - подытожил Лихас и отвернулся.
      - Что? Как ты смеешь, щенок, раб?! - благоухающее чесноком горячее дыхание обожгло затылок.
      - Во-первых, я не раб, а свободный человек, - на всякий случай Лихас сделал пару шагов в сторону. - А во-вторых (если ты умеешь считать до двух), я не щенок, потому что ты - не мой папа. Так что - извини.
      Все мысли десятника ясно отразились на его багровеющем лице - не столько по причине выразительности этого лица, сколько из-за малочисленности мыслей. Видно было, что суть сказанного Лихасом открывалась верзиле долго и мучительно, пока не открылась во всей своей неприглядности - и, нечленораздельно зарычав, десятник шагнул вперед, дабы отвесить мальчишке-словоблуду хорошую оплеуху.
      И отвесил.
      Только не Лихасу, а плохо оструганному столбу навеса, к которому Лихас прислонялся, потому как мальчишке попал камешек в сандалию, и Лихас нагнулся его вытащить.
      Отбивший и занозивший ладонь десятник в сердцах пнул юнца - но тот за миг до того, потеряв равновесие, запрыгал на одной ноге, и пинок десятника опять пришелся по злосчастному столбу. А потом Лихас упал. Совсем рядом с кучей конского навоза. И десятник упал. Совсем рядом с Лихасом.
      И всем сразу стало ясно, что навоз этот - совершенно свежий.
      - Что ж ты, поганец, над господином десятником измываешься? риторически вопросил худощавый пожилой бородач, подымая Лихаса за шиворот.
      - Я? - неподдельно изумился Лихас.
      - Ну не я же?! Кто ему ногу-то подставил?
      - Вот эту? - Лихас поднял босую ногу (сандалия с камешком осталась у столба) и по чистой случайности угодил глазастому доброхоту коленом в пах.
      Тот с нутряным уханьем согнулся и был почти сразу сбит на землю поднимающимся десятником.
      - Ну, все... - хором выдохнули оба мужчины, и Лихас понял, что пора прибегнуть к крайнему средству.
      - Алки-и-ид! - пронзительно заверещал он на весь двор. - Ифи-и-икл!
      И добавил главное:
      - Маленьких обижают!
      - Обижают, - дружно подтвердили пострадавшие, надвигаясь на Лихаса с двух сторон.
      Лихас зажмурился и очень пожалел себя.
      Потом открыл глаза и очень пожалел своих обидчиков, а также кучу навоза, которую вернувшиеся в нее троянец с бородачом совершенно размазали по земле.
      - Что здесь происходит? Из-за чего драка?! - юноша в узорчатом хитоне и дорогом плаще из крашеной шерсти подступил к Лихасу и брезгливо наморщил нос, словно от парнишки воняло.
      Впрочем, вопрос предназначался скорее Алкиду с Ификлом - братья, успев сгрузить свою поклажу в дальнем конце внешнего двора, вернулись как раз вовремя (с точки зрения Лихаса), или как нельзя некстати (с точки зрения десятника и его собрата по обижанию Лихаса).
      - Из-за чего драка, я спрашиваю?! - властно повторил юноша, сдвинув густые черные брови и презрительно оглядывая близнецов - потных, запыленных, в рваных набедренных повязках.
      "Басилейский отпрыск", - мигом определил Лихас.
      Близнецы переглянулись - ответа на вопрос юноши они явно не знали.
      - Из-за меня, - гордо ответил Лихас и получил от юноши в ухо.
      - И так будет с каждым, кто тронет моих... - юноша не договорил.
      Пожав плечами, Ификл взял гордого обладателя прекрасного плаща за руку и ногу ("Правую руку и левую ногу", - для чего-то отметил дотошный Лихас) и отнес туда, откуда юноша пришел.
      Где и положил.
      После чего неторопливо вернулся к брату - и оба стали ждать.
      Двор закипел. Уже никто не носил вещи, не наливал воду в котлы, не щипал за ляжки босоногих рабынь, не сплетничал - все срочно делились на зрителей и участников, и зрители галдели наперебой, а участники галдели еще громче, выясняя, где оружие - ах, в кладовке?.. согласно обычаю?.. жаль, жаль... и даже заперто?! - и, подбирая по дороге палки и камни, волна желающих подраться во главе с троицей невинно пострадавших покатилась на братьев.
      Как Посейдонов вал на береговые утесы.
      С той лишь разницей, что утесы не хватают руками то, что на них накатывается, и не расшвыривают в разные стороны.
      - Не увлекайся, Алкид, - предостерегающе бросил Ификл во время недолгой передышки. - Это тебе не Гидра... оторвешь голову - заново не вырастет.
      - Да я... - начал Алкид, но глянул брату за спину, и угасший было нездоровый блеск в его глазах вспыхнул снова.
      Со стороны дворцовых ступеней к месту свалки приближалась немалая процессия - и Алкид сразу узнал шествовавших посредине басилея Элиды Авгия и царя Трои Лаомедонта; оба некогда с позором изгнали Геракла из своих владений.
      - Попались! - счастливо возвестил Алкид, и, забыв обо всем, двинулся к недругам.
      Похожий на скопца Лаомедонт что-то коротко скомандовал - и сразу выяснилось, что оружие сдали отнюдь не все: челядь и солдаты охраны сомкнулись вокруг него и побледневшего коротышки Авгия в кольцо, ощетинившись жалами легких копий и мечей.
      И Лихас понял, что сейчас случится беда.
      Большая беда.
      Веселой потасовки братьев с безобидными грубиянами больше не было. На охрану Лаомедонта надвигался Геракл, вспомнивший былую обиду; копья опытных солдат недвусмысленно говорили об их намерениях, илионский десятник - первый камешек лавины - с увесистым поленом в руках уже бежал за угол двора к оружейной кладовке, надеясь сбить замок... и Лихас стремглав кинулся к поклаже братьев.
      Уцепившись за более тонкий конец Алкидовой дубины - Лихас до сих пор с трудом мог оторвать ее от земли - он волоком потащил ее, всхлипывая, спотыкаясь, хрипло крича:
      - Геракл! Я здесь!.. здесь я... Геракл, оружие!..
      "Совсем ошалел малый, - пробормотала старая повариха, равнодушно наблюдавшая за происходящим. - Ох, надорвется... к Гераклу взывает, а где он, этот Геракл?.." Она нагнулась и отцепила котомку, веревкой захлестнувшую один из сучков дубины и волочившуюся следом - но Лихас не заметил этого и слов поварихи не услышал; он плакал и тащил, тащил и плакал, пока дубина вдруг не взлетела в воздух, а Лихас стал сильным-сильным, а потом - слабым-слабым, потому что дубина обожгла ладони, вырвавшись из рук и улетев в небо...
      - Спасибо, малыш! - выдохнул Ификл - или это только послышалось съежившемуся Лихасу? - и с ревом кинулся на помощь брату, топча разбросанные тела; но тут, перекрывая шум, царивший во дворе, от ворот коротко и страшно прозвенело:
      - Стоять! Всем стоять!
      И медным гулом, словно Сторукие разом ударили в стены Тартара:
      - Я кому сказал?!
      На миг все замерло; раскрытые в беззвучном вопле рты, взметнувшиеся вверх палки, выставленные перед собой мечи и копья, занесенная над головой дубина...
      И в наступившей тишине, вжимая вихрастый затылок в тощие плечи, Лихас обернулся.
      У ворот, рядом с долговязым, нарядно вырядившимся ойхаллийцем лет сорока пяти - рядом с этим ничуть не заинтересовавшим Лихаса человеком стоял Иолай. По сравнению с ойхаллийцем Иолай выглядел нелепо молодым и низкорослым, но Лихас ни на мгновение не усомнился, кто остановил побоище.
      - Из-за чего шум? - уже спокойнее проговорил Иолай, вразвалочку выходя на середину двора; но в горле его еще клокотали отзвуки недавнего крика.
      Так вибрирует стрела, вонзившаяся в цель.
      Тишина.
      Не та, лесная, безмятежная - другая.
      - Из-за меня, - виновато сообщил Лихас во второй раз, бочком подходя к Иолаю и ожидая неминуемой затрещины.
      "Этот не промахнется", - мелькнуло в голове.
      Иолай посмотрел на понурившегося мальчишку, на приходящего в себя Алкида, на Ификла с дубиной на плече, на кольцо солдат, топорщившееся бронзовыми шипами...
      - Ладно, - буркнул он. - Размялись - и будет. Где поклажа?
      - Там, - руки братьев и Лихаса дружно вытянулись по направлению к дальнему концу двора.
      - Берите и тащите за мной, - Иолай с хрустом потянулся всем телом, словно после долгой и утомительной работы. - Сейчас нам покажут наши покои. А дубину... ее, пожалуй, сдайте в оружейную. Вот Лихас пусть и отнесет. Ну что, двинулись?
      Уже у дверей выделенных им покоев - самых дальних в восточном крыле первого этажа, куда вела галерея - Иолая догнал запыхавшийся Ифит-ойхаллиец.
      - Все в порядке, - ответил он на невысказанный вопрос. - Когда узнали, с кем дрались и живы остались - распухли от гордости, как жабы перед дождем. Теперь квакают. Твои отец с дядей - они как, пьют много?
      - А что? - не понял Иолай.
      - Ничего. Каждый с Гераклом выпить хочет. Чтобы было о чем детям в старости рассказывать. А тебя басилей Эврит просит ближе к вечеру зайти в мегарон. Хорошо?
      - Хорошо, - несколько недоумевая, ответил Иолай.
      А скоро настал и вечер.
      6
      Пятеро немолодых людей сидели перед Иолаем, на миг задержавшимся на пороге прямоугольного, слегка вытянутого мегарона, в открытую прихожую которого вела колоннада из дворцового двора.