Лавочник
      Хомо Дозяйка
      Блин Поприколу
      Околоточная
      Подержанные вещи
 

      Глаза у Лавочника завязаны поясом, напоминающим пояс от кимоно: длинный, узкий, концы свисают сзади двумя косами. На поясе нари­сованы два глаза, там, где им, собственно, и полагается быть. По­верх повязки Лавочник носит очки в роговой оправе, с толстыми стеклами.
      Все пространство заставлено стойками с подержанной одеждой. Видно, что вещи недорогие, вышедшие из моды. Складывается впе­чатление, что владельцу было лень сортировать товар: ратиновые пальто соседствуют с халатиками из линялого ситца, джинсы — с ру­башками и кофтами, платья — с мужскими жилетами, вытертая кожа­ная куртка примостилась возле кимоно для дзюдо, застиранного до­нельзя. Под самым потолком укреплена большая вывеска «Second Hand»; из-под нее свешивается лампа под жестяным абажуром на белом двужильном шнуре. Свет тусклый, мертвый. Тишина.
       Лавочник (сидя за столом и уставясь перед собой, голосом сомнамбулы или телефонного автоответчика).День — ночь, сутки прочь. День — ночь, сутки прочь. День — ночь... (Внезапно истерически кричит.)Прочь!!!
      Легкий сквозняк пробегает меж стойками.
      Колышутся вещи — чуть-чуть.
      Кажется, что в тишине, на самой границе слышимости, возникает смут­ный шум голосов, музыка, чтобы почти сразу умолкнуть.
       Лавочник (вытирая разом вспотевший лоб).Изви­ните. Извините, пожалуйста. Я не хотел. Нервы ни к черту. Сейчас будем начинать. Просто вы так тихо со­брались... Я не заметил.
      Встает, снимает очки, протирает стекла платочком и вновь надевает. Смотрит в зал: внимательно, пристально. Он не производит впечатле­ние слепого ни движениями, ни поведением. Минута другая, и про чудной пояс-повязку начинаешь забывать.
       Лавочник.Здравствуйте. Вы, наверное, уже зажда­лись. Не сочтите меня грубияном, но я нарушу тради­цию и не стану молить почтенную публику о снисхож­дении. Спросите: почему? Ну, во-первых, я не верю в снисхождение. Во-вторых, разучился молить. Очень глупо выгляжу: молю, молю, а толку... И в-третьих, сни­зойти ко мне все равно не в вашей власти. Публика есть публика, этим все сказано. Поэтому мы просто начнем. Ладно? Только скажите, я очень прошу вас, скажите: там, снаружи, вечер? У вас — вечер? Поздний?! Скажите, что вам стоит... Вечер, да? Скоро звезды? Ночь?!
      Сквозняк. Трепет вещей. Голоса вдалеке. Где-то один раз бьет колокол.
      Лавочник жестами показывает, что не хотел ничего дурного. Тишина. Он выбирается из-за стола и начинает бродить по сцене, трогая товар.
       Лавочник.Это хорошие вещи. Сюда мало кто за­ходит, но это ничего не значит. Они просто не понима­ют. Это очень хорошие вещи. В них чувствуется сердце.
      Готовое забиться, едва вторые руки — ваши или чьи-нибудь еще — тронут ткань, расправят складки. Да, их уже носили. Ну и что? Вот превосходная куртка. (Берет кожаную куртку, вертит.)Это был мелкий рэкетир по кличке Шелупонь. Ларьки, магазинчики, попытка вы­биться в люди — он под людьми понимал что-то свое, поэтому, наверное, не выбился. Жизнь как жизнь, не хуже, не лучше прочих. Правда, часть его знакомых по­лагала иначе...
      Раскачивается лампа на шнуре. Скрипит в руках Лавочника куртка из кожи.
      Возникает шум улицы: шуршат машины, людской гомон сливается в один неразборчивый хор. Слышны удары кулаков по боксерской груше, шум улицы исчезает, сменившись командами тренера: «Резче! Резче, тюха! Джебб справа, нырнул, и в голову!» Тренер захлебывает­ся, начинается пьяный кабак: саксофон, женский смех, «Официант! Еще триста «Охотничьей!», кто-то истошно кричит: «Не бей! Не бей меня!» Сухой выстрел.
       Лавочник.Да, рано умер. Рано и глупо. Многие считают это недостатком, но я бы поспорил с таким оп­рометчивым мнением. Да, я поспорил бы. Хорошая куртка, еще вполне послужит. Не раз, не два. А это была учительница. (Берет костюм из кримплена— юбка с жа­ кетом. Жакет украшен дешевой брошью.)Русский язык и литература. Школьники дразнили ее Любрыской. Но любили: она мало задавала на дом. Любовь Борисовна Игнатова, звезд с неба не хватала, но по программе — вполне. Втайне читала Симону Вилар. Ненавидела Льва Толстого: тоже втайне. Заветная мечта: выйти на пен­сию и отоспаться. Муж, двое детей. Внуки. На пенсии отсыпалась два месяца, потом вернулась в школу — на полставки. Вела факультатив...
      Гвалт буйной, школярской переменки. «Марь Ванна, он меня линей­кой!», топот ног, вкусные удары портфелями по спинам, «8-А! Сдать тетради! 8-А, кому сказано!..» Всплывает назойливое: «В творчестве Чехова красной нитью проходит...» Стихая, гвалт переходит в про-
      грамму телевизионных новостей. Заглушая голос диктора: «Любочка! Накапай мне валокордину...».
      Хнычет младенец, над ним сюсюкает бабушка. Сирена «Скорой по­мощи».
      Траурный марш Шопена.
      Плачут соседки, одновременно договариваясь, кто будет печь блины для поминок.
       Лавочник (вешая костюм обратно).Отдохните, Любовь Борисовна. Сейчас вы вправе отдохнуть. Здесь тихо, спокойно. И Лев Толстой никого не интересует, вместе с вашим отношением к классику. Я уже говорил, что к нам редко заходят? А это... ( Тянется к кимоно или к пальто с каракулевым воротником, не выбрав, что именно возьмет. И опаздывает.)Это, знаете ли...
      Кто-то входит в боковую дверь. Вглядывается в смутную серость лавки. Машинально нащупав на стене выключатель, щелкает клавишей.
      Яркий, бьющий по глазам свет.
      Сквозняк превращается в ураганный ветер. Трепещут полы плащей, раскачиваются костюмы. Платья делаются флагами, шлепают брючи­ны джинсов. Вся лавка гуляет, плещет, вскидывается. Какофония зву­ков: «Миллион алых роз» сменяется увертюрой к «Аиде», гудят паро­возы, «Взвод! На месте шагом...», «Милая, ты даже не знаешь...», в пять тысяч глоток: «Го-о-ол!!!», «Разыгрывается тираж...», «Пирожки! Горяченькие!»; взлетает ракета, бьют автоматы, «Поезд отправляется! Следующая станция...», в подземном переходе слепой певец тянет:
      «Ой, у лузi, у лузi червона калына...» Лавочник, не торопясь, подходит к двери и выключает общий свет.
      Тишина. Раскачивается лампа на шнуре.
 

       Хомо Дозяйка(неопределенного возраста, за­стенчива и испуганна). Ой... Извините! Извините, по­жалуйста! Я не хотела...
       Лавочник.Пустяки, не стоит. Все в порядке, я сам так делаю. Дважды: перед открытием и после закрытия. Вещи нужно проветривать, иначе они плесневеют. А кому охота целую жизнь нюхать плесень? Это только понача­лу пугает, а потом привыкаешь, и ничего... Даже инте­ресно. Хотите чаю?
       Хомо Дозяйка.Чаю? Если вас не затруднит...
      Лавочник берет со стола заварной чайничек. Наливает полную чашку.
       Лавочник.Прошу вас. Выпейте.
       Хомо Дозяйка.А вы?
       Лавочник.А мне не надо.
       Хомо Дозяйка (участливо).Сердце? Желудок?
       Лавочник (протирает очки, потом зачем-то по­ правляет глазную повязку. Стягивает потуже узел на за­ тылке).Ах, если бы... Судите сами, (Делает глоток, от­ хлебнув прямо из носика чайничка; некоторое время, раз­ дув щеки, катает чай во рту. Лицо его удивительно: так склеротик тщетно пытается вспомнить имя собственной дочери. Не вспомнив, выплевывает чай на пол.)Сами ви­дите. Нет, мне не надо. Лучше так, без чая. Пейте сами.
       Хомо Дозяйка.Тогда зачем у вас на столе завар­ной чайничек? Да еще полный? Ой, простите, это не мое дело.
       Лавочник.Вы совершенно зря просите проще­ния. Я не обиделся. Как вас зовут?
       Хомо Дозяйка.Не помню. Это смешно, да?
       Лавочник.Нет. Не смешно. Здесь никто не по­мнит. А некоторые врут. Дескать, Инга или Алевтина. Или Бритни Спирс. Только по глазам все равно видно: врут. Придумали, чтоб не быть без имени. Хотите, мы и вам придумаем?
       Хомо Дозяйка.Придумайте. Если вам не трудно. Знаете, странно, когда без имени. Словно обокрали.
       Лавочник.Хорошо. Я буду звать вас: Хомо Дозяйка.
       Хомо Дозяйка.Домохозяйка?
       Лавочник.Почти. Мы обобщим простую домохо­зяйку до целого вида. Кухня, подгузники, уборка, похо­ды в магазин. День — ночь, сутки прочь. Семья превы­ше всего. Котлеты, борщ. Я угадал?
       Хомо Дозяйка.Да. Угадали.
       Лавочник.С сегодняшнего дня вы Хомо Дозяйка.
       Хомо Дозяйка.А вы?
       Лавочник .А я - Лавочник.
       Хомо Дозяйка.Тоже вид? Обобщение?
       Лавочник (грустно).Увы, нет. Я сам по себе. Вам что-нибудь подобрать? Из вещей?
      Хомо Дозяйка долго не отвечает, отправившись бродить между стой­ками. В одной руке у нее — чашка чая. Трогать вещи она опасается.
      Просто смотрит.
      Лавочник ей не мешает.
      Легкий сквозняк гуляет вслед за женщиной.
       Хомо Дозяйка (скорее себе, чем Лавочнику).Стран­но у вас. Я имею в виду, не в вашей лавке, а вообще. По­нимаете, я лежала в больнице. Гипертонический криз. Врачи обещали: скоро домой отпустят. И вдруг ваши за­ходят. Я сперва решила: обход, а потом пригляделась — нет, ваши. Не обход. Это сразу понятно, когда ваши.
      Стеснительно улыбаясь, она показывает на глазную повязку Лавочни­ка. Он кивает: ничего, мол, все в порядке, я понимаю. Женщина тоже кивает.
       Хомо Дозяйка.Смеются, говорят: «Встань, мол, иди!» Встала, пошла. Выбрались на улицу: город. Как везде. Разве что душно. И тускло: ни день, ни ночь.
       Лавочник (тихо).День — ночь, сутки прочь...
       Хомо Дозяйка.Вот-вот. У вас тут что, всегда так?
       Лавочник.Всегда. А у вас?
       Хомо Дозяйка (подумав).Выходит, теперь и у меня — так. Как у вас. Короче, явились мы в банк: ад­министрация, пенсионные вклады, срочные... На вас, говорят, счет открыт. Еще с рождения. Я документы изучила: не счет, слезы. Восемнадцать рублей пятьдесят копеек. У меня дома на сберкнижке столько же лежало. И еще эта кофточка. (Показывает вязаную кофточку, которую держит в свободной руке. Отхлебывает чаю.)Взамен всего прошлого — борща, детей, стирки! — коф­точка. Акрил пополам с шерстью. Я спрашиваю: почему так мало? А они хиханьки строят: больше, значит, не за­работала. Нет, я понимаю: не героиня, не монашка. Не воспитательница из детсада, наконец. Но детей рожа­ла!.. Нищим подавала... иногда. Мужу не изменяла. И в итоге: восемнадцать пятьдесят. Ах да, еще билет муни­ципальной лотереи! (Показывает билет.)В нагрузку. Будто я не знаю, на что годны все эти лотереи! Кофточ­ка, жалкие гроши и лотерея! Разве это справедливо?!
       Лавочник (со странной интонацией, словно собе­ седница сморозила отчаянную глупость, и теперь надо сглаживать ситуацию).Нет. Это несправедливо.
       Хомо  Дозяйка. Вот. И вы со мной согласны. И девочки из общежития. Меня в общежитие поселили, для малоимущих. Тараканы, туалет в конце коридора. Одна радость: компания хорошая. В комнате. Продав­щица из Военторга, управдомша — она грубая, но до­брая. Знаете, часто бывает: снаружи короста, шипы, а внутри...  Еще парикмахерша, блондинка. Толстая. Элеонора Робертовна. Врет, наверное: вы сказали, здесь многие врут, будто помнят имена. Жалуется все время: молодой ушла, то не успела, это не попробовала. Я ей говорю: Эля, брось плакаться. Я вот всего напро­бовалась, вдосталь. По самое горло. А жила — будто не жила...
      Лавочник срывает очки. Держит их на отлете словно оружие. Дви­жения его становятся нервными, порывистыми, он быстро идет к женщине, еще сдерживаясь...
      Нет. Не выдержал.
       Лавочник (громко, разгневанно).Прекратите! Пере­станьте! Как вы можете?!
       Хомо Дозяйка (скорее удивлена, чем испугана).Что? Что прекратить? Я ничего...
       Лавочник.Как вы можете такое говорить! Вы сами не понимаете, что сейчас сказали! Будто не жила... Вам надо глаза завязать! Навсегда! Потому что вы сле­пая! И глухая в придачу! Отдайте мой чай! Верните сей­час же!
       Хомо Дозяйка (пятясь).Я, наверное, лучше пойду, да? Все, ухожу, ухожу... Вот ваш чай. Забирайте.
       Лавочник.Дура! Боже, что за дура набитая!
       Хомо Дозяйка.Не кричите, ради всего святого. Я боюсь, когда кричат. А чай — вот он. Я полчашки, правда, выпила. Вы извините, я в магазине куплю целую пачку и верну. Честно, верну, не сомневайтесь...
       Лавочник (остыв).Извините. Извините меня. Прошу вас, не сердитесь, со мной бывает: разойдусь на пустом месте... Это нервы. Это все нервы. Ну какой чай? Что вы купите? У вас и денег-то в обрез, раз сюда явились. Угадал?
       Хомо Дозяйка.Угадали. Не то слово — в обрез. В столовой поела — пятерки как не бывало. Дерут у вас... Мелочь осталась и кофточка. Акрил пополам с шерстью. Ах да, я уже говорила... Вы мне поможете по­добрать что-нибудь недорогое? Парикмахерша говори­ла, у вас всегда найдется...
       Лавочник.Конечно. Я помогу.
       Хомо Дозяйка (доверительно, словно вспышка Лавочника их сблизила вопреки очевидному).Знаете, на меня муж кричал точь-в-точь как вы. Он футбол смот­рит, а я из кухни зову ужинать. Раз позову, два... А муж прямо вскипит: «Дура!» В сущности, он прав: угловой подают или пенальти, а тут жена с ужином. Я привыкла. Родное что-то... домом пахнет. Ладно, проехали. Давай­те поищем что-нибудь неброское, простенькое. Но добротное. Очень уж не хочется, чтоб быстро сносилось. Вот, например, этот халатик. У меня хватит на него де­нег?
       Лавочник.Не знаю. Надо взвешивать. А приме­рить сперва не хотите?
       Хомо Дозяйка. А можно?