Можете оставить машину здесь, - сказал охранник. Эрвин захлопнул дверцу автомобиля. Торговец ждал, стараясь держаться спиной к свету. В душном парке горел единственный, но зато очень яркий фонарь на высокой мачте. Кусты, деревья и люди отбрасывали короткие темные тени.
      - Идите за мной. Смотрите под ноги. Тут может быть проволока.
      Низкие строения без окон - не то сараи, не то гаражи. Дорожка, вымощенная старым кирпичом. Впереди покачивался на проволоке еще один фонарь - освещал фасад большого, когда-то роскошного, а теперь пришедшего в упадок особняка. Плети вьющихся растений походили на провода, а провода - на мертвые ветки.
      - Вот здесь.
      Мутноватый бассейн казался пустым, и на дне его не было подсветки. Торговец подошел к лесенке, ведущей в воду, и стукнул ладонью по перекладине. Кольцо на его руке, соприкасаясь с металлом, извлекало из конструкции резкий звенящий звук.
      - Выходи.
      Поверхность воды не шелохнулась. Торговец покачал головой.
      - Упрямая тварь… Выходи, а то вытащу и… не заставляй меня это делать!
      Вода еще секунду оставалась неподвижной. Потом вдоль стенок, выложенных белой плиткой, заплясали мелкие волны. Отражение фонаря на поверхности разбилось, замерцало осколками. Посреди бассейна показалась голова с прилипшими к лицу светлыми волосами.
      - Сюда! - торговец показал на лестницу.
      Голова исчезла. Плеснули волны. За край бассейна рядом с металлической лестницей ухватилась тонкая бледная рука с железным браслетом на запястье.
      - Наверх!
      Снова плеснула вода. Подтянувшись на руках, девушка с усилием навалилась животом на белую плитку. Повернулась и села на краю бассейна, каждую секунду готовая снова уйти в глубину.
      Волосы закрывали ей лицо. По голой груди скатывались капли. Тяжелый чешуйчатый хвост прятался в воде почти полностью.
      - Мелковата, - сказал торговец. - Зато свежая. Позавчера привезли.
      - Беру, - сказал Эрвин.
      - Не торопитесь так. Осмотрите. Проверьте. Чтобы потом не было претензий.
      - Я беру, - в голосе Эрвина прорвалось нетерпение, которое он хотел бы скрыть. Девушка на краю бассейна скорчилась, обхватив плечи руками. Видно было, что больше всего ей хочется нырнуть обратно в воду, но она не решается.
      - Хорошо, - торговец улыбался. - Только наличными.
      - Разумеется.
      Эрвин сунул руку в нагрудный карман тенниски. Оговоренная сумма была отложена заранее; купюры оказались влажными. Вечер стоял очень теплый, с моря налетал горячий ветер, Эрвин покрылся потом - но его знобило.
      Охранник, ухватив девушку под мышки, полностью вытащил ее из бассейна. За ней потянулась, звякая, стальная цепь; охранник подкатил складное инвалидное кресло, усадил девушку, пристегнул поясом и только потом разомкнул наручник.
      Цепь упала.
      Девушка сидела, вжавшись в клеенчатую спинку. Широкий плавник чешуйчатого хвоста касался подножки кресла.
      - Все верно, - сказал торговец, пряча купюры. - Хотел бы я знать, которая это по счету. У вас, я имею в виду.
      - Что? - Эрвин резко повернулся. Торговец поднял руку ладонью вперед:
      - Я не лезу в чужие дела. Наш бизнес специфический, многие друг друга знают. Постоянный клиент - это большая удача, если вы понимаете, что я имею в виду…
      - Понимаю.
      - Вот и ладно. Я могу сделать вам скидку, если в следующий раз вы обратитесь ко мне, а не…
      - Я понял.
      Охранник развернул кресло и покатил по дорожке, выложенной кирпичом, к машине.
      - У меня есть полиэтилен. Если вы не хотите испачкать чешуей сиденье… Или у вас оборудован багажник?
      - Нет. На заднее сиденье, там брезентовый чехол.
      - Предусмотрительно…
      Эрвин отпер машину. Охранник подкатил кресло к задней левой дверце и высадил - вытряхнул - девушку в салон.
      - Так вы примите к сведению мое предложение, - напомнил торговец.
      - Обязательно, - Эрвин уже сидел за рулем.
      Машина сорвалась - прянула - с места, едва не задев створки медленно открывающихся ворот. Метнулся фонарь и пропал за поворотом. Минута-другая тряски по проселочной дороге; Эрвин выехал на шоссе.
      - Как тебя зовут?
      Молчание. Эрвин не видел девушку в зеркале заднего вида: она лежала на заднем сиденье.
      - Тебя кормили? Молчание.
      - Я ничего тебе не сделаю… если будешь умницей. Тишина.
      Он нашел «карман» на шоссе, приткнул машину на узкой асфальтовой площадке между белой разделительной линией и кустами на краю обрыва. Оглянулся. Девушка лежала, свернувшись, прикрыв грудь высыхающим, в тусклой чешуе хвостом. У нее были круглые плечи, странно круглые для такого тощего, почти невесомого создания. Тепло-зеленая кожа с капельками воды. Глаза, глядящие сквозь путаницу мокрых волос, были полны такого ужаса, что у Эрвина холодок пробежал по спине.
      Надо было очень-очень спешить. Торопиться изо всех сил.
      - Подожди, - пробормотал он сквозь зубы. Снова выкатил на трассу и вдавил педаль в пол.
      Дорога шла, плавно изгибаясь, прижимаясь к скале. Туннель, развилка. Не сбавляя скорости, Эрвин миновал курортный поселок и вылетел на набережную. Дальше, еще дальше, в сторону от ярких огней, туда, где едва светится в море далекий бакен.
      Под колесами зарокотал гравий. Камушек ударил в ветровое стекло. Эрвин притормозил и круто развернулся на пляже, едва не сбив брошенный кем-то шезлонг.
      - Как тебя зовут? Молчание.
      Он вытащил из сумки диктофон. Выбрался из машины. Рывком открыл заднюю дверцу; девушка зашипела, отпрянув, выставив перед собой руки со скрюченными пальцами.
      - Ты меня слышишь или нет?
      Она не слышала. Темно-зеленые глаза казались стеклянными от ужаса.
      - Послушай, - начал Эрвин, заставляя себя говорить как можно медленнее. - Вот море. Я выпущу тебя на свободу. Понимаешь? Выпущу. Если ты сделаешь одну вещь.
      Она наконец-то поняла. Затряслась. Рывком села. Прерывисто втянула в себя воздух.
      - Я. Выпущу. Тебя. Честное слово. Потом. Только не пытайся бежать!
      Ее зубы стучали. Она переводила взгляд с его лица на диктофон - и обратно.
      В глазах была паника.
      Виталик не вышел на награждение. Третье место на пьедестале почета - смешно, в самом деле. Тренер сколько угодно мог разоряться, что, мол, такое поведение «неспортивно» - Виталик чихать на него хотел с высокой колокольни.
      Если он всерьез решил бросить всю эту бодягу - какая разница, «спортивно» или «неспортивно»?
      Со второго класса школы его считали надеждой, таскали на соревнования и заставляли жить в бассейне, будто лягушку. Нельзя сказать, чтобы ему совсем уж не нравилось плавание - нравилось, да, и особенно нравилось, когда девчонки глядели на него, стоящего на пьедестале, снизу вверх. Ну, и в школе позволено было почти не учиться - ему ставили тройки просто так.
      Но все когда-нибудь надоедает, елки-палки! Виталик уже не в том возрасте, чтобы жертвовать личной жизнью ради будущих результатов. Третье место было последней каплей; тренер предупреждал, что «выезжать на таланте» дальше не получится. Ну и не надо. Хватит с него большого спорта.
      Он не вышел на награждение, как ни ругался тренер. Спокойно переоделся в пустой раздевалке, бросил в сумку мокрые плавки, полотенце, положил в футляр очки. Был конец мая. При мысли о том, что завтра с утра не надо тянуться на тренировку, на душе делалось отрешенно-весело и очень-очень легко.
      Проснувшись рано утром, он с новой силой испытал это чувство. Позавтракал и побрился (последние полгода он брился регулярно, и всякий раз после трех часов дня на его подбородке проступала мужественная тень нарождавшейся щетины). Отмахнулся от вопросов матери: нет, в бассейн не пойдет, бросил спорт, окончательно… Как бросил? Да очень просто. Давно к этому шло.
      Оставив мать в растерянности, он закинул сумку на плечо, вышел на залитую солнцем улицу и не спеша направился к пляжу.
      Крем для загара покрывал кожу маслянистой пленкой. Виталик вышел к кромке прибоя, развернулся лицом к солнцу и потянулся, играя мышцами. На него глазели девчонки, сбежавшие с утренних занятий, холеные женщины с тонкими сигаретами, полные дамы, надежно укрытые в тени пестрых тентов; на него ревниво поглядывали друзья и спутники девчонок, женщин и дам. Виталик нырнул, проплыл под водой метров десять, вынырнул и двинул к горизонту небрежным кролем, оставляя за собой две расходящиеся волны, чувствуя, как тянутся следом ниточки взглядов…
      В первые дни судьба благосклонно улыбалась Виталику: от телок отбоя не было. Подворачивались разные, загорелые и не очень, тощие, фигуристые, по-щенячьи веселые и флегматичные, как овцы. Он болтал, красовался и слизывал с чьей-то упругой груди талое мороженое пополам с песком. Закрутил роман с блондинкой, у них был стремительный секс в кабинке для переодевания и еще раз в другой кабинке, а потом блондинка ему надоела, и он надоел блондинке, на ее месте оказалась бойкая девочка лет семнадцати, пухлая, с белой жировой складочкой над приспущенным брючным ремнем. И от этой девочки не было возможности отделаться; вечером он сидел в приморском кафе, немного усталый и разочарованный, она сидела напротив и говорила без умолку, а Виталик потягивал пиво из бутылки и скучал по своему бассейну.
      Может быть, он асексуал? Или просто перегрелся на солнце? По всему выходило, что, получив свободу, он должен ловить кайф, а кайф поманил и ушел в глубину, словно хитрая рыба. В кафе гремела музыка, заглушала слова девчонки напротив, но она все равно говорила и говорила, ее губы приоткрывались, влажно блестели. Виталик перегнулся через стол и поцеловал ее просто затем, чтобы она замолчала. Она обхватила его за шею и захихикала.
      - Я сейчас, - сказал он. Подошел к барной стойке и заплатил за свое пиво. Потом ушел в сторону туалета, миновал кирпичное строеньице и зашагал в темноту, с удовольствием слушая, как отдаляется, глохнет назойливая музыка.
      Все складывалось не так. Он устал. Ему было скучно.
      На набережной горели огни и бабахали фейерверки. Уличные торговцы собирали товар с широких столов: ракушки, поделки, ожерелья, якобы нанизанные вручную русалками на дне, а на самом деле изготовленные толстыми тетками здесь же, в чуланчиках сувенирных магазинов. Дневная торговля закончилась.
      Виталик шел по темной боковой улочке к автобусной остановке. Его догнала серая машина, приземистая, спортивная, и покатила рядом.
      Он повернул голову.
      - Парень, хочешь хорошую работу?
      - Я в отпуске. Отдыхаю.
      Машина остановилась. Виталик прошел еще несколько шагов - и остановился тоже.
      Из машины выбрался мужчина лет пятидесяти, невысокий и плотный, по виду - бывший борец легкого веса.
      - Серьезно, парень. Очень хорошая работа практически без отрыва от отдыха. Ты пловец?
      - Был.
      - Я управляющий «Золотого Мыса». Набираю спасателей на водах, май - сентябрь. Плавать на моторке туда-сюда, глядеть на девок топлес и отгонять бодрячков, стремящихся за буйки. Если шторм - дежурить на берегу. Плачу хорошо, по-взрослому. Согласен?
      - Э-э-э, - протянул Виталик. Он не чувствовал себя пьяным, так, немного пошатывало. Неужели бывший борец его разыгрывает?
      - Питание за счет фирмы. Условие - не пить на рабочем месте. Ты красивый парень, рельефная мускулатура, а у меня на пляже все высшего качества… Согласен?
      «Золотой Мыс» был самым дорогим пляжем побережья. Виталик взял себя в руки и степенно кивнул.
      Все утро Велька была чем-то озабочена. Внешне это не проявлялось почти никак, но Эрвин знал ее слишком хорошо.
      - Что случилось? Велька вздохнула.
      - Вообще-то, это я должна у тебя спрашивать…
      Эрвин поставил на стол круглый поднос с двумя чашками кофе. Велька сидела, облокотившись, очень красивая и очень печальная.
      - Вчера вечером ты забыл в прихожей телефон…
      - Ну и что?
      - Я поставила его заряжаться…
      - Спасибо.
      - И увидела отчет о последней операции из банка. Ты снял десять тысяч.
      Эрвин помешивал кофе. Ложечка постукивала о фарфор - звонко и совершенно спокойно. Рука не дрогнула.
      - Да. Снял.
      Велька молча пододвинула к себе свою чашку.
      В последние недели на трюмо, на диване, на кресле лежали и валялись журналы о купле-продаже недвижимости. Велька присматривала новый дом; это было для нее развлечением, немного спортом и совсем немного - настоящим планом на будущее. Велька мечтала о доме у моря.
      Район, в котором они жили, в котором Эрвин много лет назад получил в наследство полдома, - этот район последнее время бурно развивался и считался очень престижным и дорогим. Стало быть, продав жилье на шумной и дымной улице и добавив посильную сумму, можно было купить целый дом у подножия холмов, на берегу. Многие люди всю жизнь мечтают о таком доме.
      - Тогда я отправила в банк запрос о состоянии счета…
      Ложка звякнула в последний раз. Эрвин поднял голову. Велька смотрела мимо - на залитый солнцем подоконник, где росли в больших ракушках, как в вазонах, мясистые оранжерейные растения.
      - С моим паролем?
      - Да.
      - Напрасно ты это сделала.
      Велька смотрела в свою чашку. Волнистая каемка, белая, с очень тонким золотым ободком. Очень тонкий фарфор. Подарок на свадьбу.
      - Я знаю, - согласилась она покорно. - Но я испугалась.
      - Чего?
      - Что тебя шантажируют, например, - она по-прежнему смотрела вниз. - Что ты задолжал. Или проигрался. Ты снимал шесть раз по десять тысяч и четыре раза по пять. За последние два месяца. Там уже почти ничего не осталось.
      - А если бы я…
      Эрвин запнулся. Он хотел сказать «а если бы я готовил тебе подарок», ничего глупее нельзя было придумать. Он вовсе не готовил Вель-ке подарок. Он потратил эти деньги на собственные нужды и так, как считал необходимым.
      - Мне очень неприятно, что ты за мной шпионишь, - сказал он и прикусил язык. Велька сгорбилась над чашкой. Упавшие пряди почти касались остывающего кофе.
      Ему следовало разозлиться. Хлопнуть дверью и уйти. Это было самое правильное, что он мог сейчас сделать. Но Эрвин смотрел на Вель-ку - и комок подкатывал к горлу.
      - Тебе чего-то не хватает? Что, мы плохо живем? Тебе не хватает денег на новый дом? Поверь, множество людей прямо-таки мечтает о твоих проблемах! Нет денег на новый дом, вы только послушайте!
      Велька молчала. Эрвин понимал, как оскорбительно и фальшиво звучат его слова.
      - Я зарабатываю эти деньги…
      Еще хуже. Эрвина тошнило пошлостью и фальшью, и, к сожалению, он не мог остановиться.
      - Ты без спросу лезешь в проблемы, которые совершенно тебя не касаются…
      В этот момент зазвонил телефон. О, как хорошо, что он зазвонил. Эрвин, по крайней мере, получил возможность заткнуться.
      - Алло, - сказал он резко и немного раздраженно.
      - Господин Эрвин Тиккин?
      - Да!
      - Вы просили меня перезвонить. Многократно. Точнее, восемь раз.
      Пауза.
      Велька сидела, опустив голову, и не видела, как Эрвин разинул рот. Солнце по-прежнему било в окно, по-прежнему лоснились жирные стебли растений в вазонах-раковинах. Медленно кружилась муха над столом.
      - Алло? Эрвин, вы меня слышите?
      Низкий, но, в общем-то, совершенно обыкновенный голос. Не розыгрыш?
      - Да.
      - Вы по-прежнему хотите встретиться? У вас есть что мне сказать?
      - Да.
      - Кафе «Нептун», двенадцать ноль-ноль. Я вас узнаю.
      Трубка замолчала. Эрвин положил телефон. Велька наконец-то выпрямилась, откинула волосы со лба, сделала движение, собираясь уйти…
      - Прости, я тебе все объясню, - сказал Эрвин пересохшим ртом. - Обещаю. Только потом.
      Вчера он нес девушку к морю на руках. Она весила не больше пятидесяти килограммов. А лет ей было, как выяснилось, шестнадцать.
      Он хотел войти в воду, но, когда до линии прибоя осталось метров пять, она вдруг рванулась с неожиданной силой. Он не удержал ее, и она выскользнула из его рук на песок. Очень быстро, подтягиваясь на руках, кинулась к морю и через секунду уже исчезла, только хвост ударил по воде - судорожно и мощно.
      И все. Остался брезент на заднем сиденье, мокрый, с приставшей кое-где крупной чешуей (а русалки роняют чешую, только когда болеют или нервничают). Остался диктофон. Собираясь на свидание в кафе «Нептун», Эрвин несколько раз проверил аккумуляторы. Потом взял запасные батарейки. Потом прихватил зарядное устройство.
      Брезент из машины он предусмотрительно убрал. Вырулил из гаража; Велька смотрела на него через кухонное окно. Эрвин подумал, что по-хорошему - по-настоящему - следовало бы все рассказать ей сейчас. Все объяснить. Потому что нет никакой гарантии, что он вернется живым из кафе «Нептун». А если он не вернется - последним разговором в их жизни останется вот этот, несправедливый и уродливый, и Велька никогда не узнает, что Эрвин, по большому счету, был прав. А она - не права.
      Он захотел ей все рассказать, но посмотрел на часы и понял, что опаздывает. Кафе «Нептун» находилось за городом, в холмах, скоростной туннель был на ремонте, а значит, ехать предстояло в объезд, по серпантину, забитому в этот час машинами, экскурсионными автобусами и грузовиками со щебнем. А Эрвин боялся подумать о том, что можно опоздать на эту встречу.
      Он успел. Кафе открылось час назад, на стоянке было пусто. В дальнем углу, у входа на веранду, сидели две женщины средних лет. Они разговаривали, кивая друг другу поверх декоративных зонтиков, пальмочек, трубочек и прочего хлама, венчавшего коктейли в высоких стаканах.
      Эрвин сел и заказал кофе. «Я вас узнаю», - сказал его собеседник. Двенадцать ноль две. Двенадцать ноль пять. Двенадцать ноль семь.
      Его волнение готовилось перерасти в психоз. Что если приглашение было все-таки розыгрышем? Или хуже - провокацией? Он не знал, чего боится больше - того, что его телефонный собеседник явится, или того, что он не придет.
      - Господин Эрвин Фролов?
      Эрвин обернулся. Официант смотрел на него, улыбаясь.
      - Вам просили передать…
      Он протянул визитную карточку - белый прямоугольник без единой буквы, но с небрежным карандашным рисунком. Эрвин присмотрелся. Это была схема проезда от кафе «Нептун» к берегу моря, к месту, обозначенному жирным кружком.
      Эрвин поблагодарил.
      Дорога петляла. Несколько раз машина задела днищем о выступающие камни. На маленьком пляже, совершенно пустынном, стоял одинокий автомобиль странного вида. Присмотревшись, Эрвин понял, что это амфибия. У самой воды беспечно подрагивал на ветру яркий пляжный зонтик. Белые пластиковые кресла и круглый столик, будто перенесенные одним махом из недорогого прибрежного кафе, казались очень неуместными. В какой-то момент Эрвину показалось, что это оскорбительный намек.
      Он вышел из машины и медленно подошел к столу.
      - Садитесь, Эрвин Фролов.
      Пластиковые ножки глубоко увязли в мелкой гальке. За кромкой прибоя, почти под ногами, гнили водоросли и мидии. На белом столе лежал браслет собственной конструкции Эрвина: металлический обруч, медная пластинка с выгравированным текстом. Застежка на шурупе, чтобы невозможно было снять без инструментов, сгоряча. Именно этот браслет он надел вчера на руку девушке в машине.
      Эрвин положил рядом диктофон. Уселся, не глядя на собеседника.
      - Вы боитесь?
      - Я лезу не в свое дело. Это не вполне безопасно.
      - И все-таки лезете?
      Эрвин поднял глаза. Черная с проседью борода его собеседника закрывала половину лица и опускалась низко на грудь. Борода выдавала возраст. Зеленые глаза - ярко-зеленые, как листва - не могли принадлежать старику. В длинных волосах, по оттенку намного светлее бороды, седины не было вовсе. Нос выдавался вперед и походил на хищный клюв.