Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ритуал

ModernLib.Net / Фэнтези / Дяченко Марина и Сергей / Ритуал - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Дяченко Марина и Сергей
Жанр: Фэнтези

 

 


      Ветер сносил прочь пронзительный драконий запах; поворачивая голову, она видела невысоко над собой коричневую чешую и мерно взмахивающие перепончатые крылья.
      Снова небо, белое беззаботное облачко, горизонт, и небо опять… Юта дернулась, ссаживая бока о стискивающие ее когти, извернулась и изо всей силы ударила ногами по жесткой мускулистой лапе. Дракон не обратил на это никакого внимания.
      Сжав зубы, глубоко вдохнув, Юта заставила себя расслабиться.
      Она безвольно обвисла в удерживающих ее когтях, зажмурившись и считая про себя: пятнадцать, шестнадцать…
      Когти дрогнули.
      Дракон, видимо, решил, что жертва задохнулась, и ослабил хватку.
      Чуть-чуть.
      Этого чуть-чуть Юте хватило. Рванувшись из последних сил, отчаяно оттолкнувшись локтями и коленями, она вывалилась-таки в пустое небо.
      Казалось, она оглохла — вокруг встала стена ревущего ветра, юбки захлестнули Юту с головой, и когда она снова увидела землю — непонятно, вверху или внизу — земля была уже намного ближе.
      Растопырившись и замерев, как зимняя лягушка в толще озерного льда, забыв от ужаса даже зажмурить глаза, Юта летела, падала, проваливалась в воздушную яму; в следующие несколько мгновений земля стремительно потеряла сходство с лоскутным одеялом и бросилась ей в лицо.
      На некоторое время ее сознание помутилось. Ощутив толчок и внезапную боль, она решила было, что уже разбилась насмерть и лежит, окровавленная, где-нибудь в поле; но ветер все так же трепал ее платье и волосы, и, приоткрыв глаза, она увидела, как земля удаляется.
      В последнюю секунду дракон подхватил выскользнувшую жертву, и теперь его когти сжимали Юту еще крепче, еще больнее впивались в ребра и не давали продохнуть. Впрочем, у принцессы уже не было сил бороться — она только слабо возилась, тщетно пытаясь разжать чудовищные когти. Это причиняло больше неудобств ей самой, нежели дракону, но Юта не сдавалась, сучила ногами и, изогнувшись, пыталась укусить покрытую мелкой чешуей лапу.
      Сквозь туман, вставший у нее перед глазами, она видела все же, как поля внизу сменились густыми лесами, где ни дороги, ни просеки; временами она впадала в беспамятство, а тем временем леса сменились каменистой равниной, потом встали серые с прозеленью скалы, о которые разбивался прибой — дракон занес Юту на морской берег.
      Юта видела узкой косой выдающийся в море скалистый гребень, заканчивающийся огромной, странной формы горой; дракон резко свернул, и Юта поняла в ужасе, что это на самом деле замок — полуразрушенный замок, угнездившийся в скалах. Неровные башни торчали подобно гнилым зубам; дракон стал опускаться кругами, будто давая Юте возможность рассмотреть покосившийся подъемный мост, слепые окна-бойницы и круглую черную дыру — вход в тоннель, ворота для дракона.
      При виде тоннеля силы Юты мгновенно удесятерились — она рвалась и сопротивлялась, как дикая кошка; дракон зашипел и ринулся в черную дыру.
      Рот и нос Юты моментально наполнились пеплом и копотью, лишив ее возможности кричать. Задержись дракон на мгновение в тоннеле — и она наверняка задохнулась бы, но ящер, молниеносно миновав совершенно черный коридор, ворвался в ярко освещенное помещение.
      Тут страшные когти наконец разжались, и Юта почувствовала босыми ступнями холод каменных плит.
      Не удержавшись на ногах, она села на пол и огляделась, как во сне.
      Круглый зал размерами и убранством был под стать дракону; через неправильной формы отверстие в потолке падал широкий солнечный луч.
      В центре зала привиделось Юте громоздкое сооружение — стол, похожий одновременно и на алтарь, и на жертвенник. В центре его выпирал заостренный железный шип, а у подножия — Юта похолодела — горой лежали невиданные, отвратительные инструменты, вызвавшие в спутанном сознании пленницы образ не то лавки мясника, не то камеры пыток. Затуманенный Ютин взгляд не мог различить уже, что там еще грудами свалено в отдаленном темном конце зала; за ее спиной удовлетворенно зашипел ящер.
      Конец принцессы Юты оказался страшнее самых страшных сказок.
      Издав короткий сдавленный крик, жертва дракона лишилась сознания.

* * *

      Перед глазами ее плясали желтые огоньки. Она полулежала на мягком, ее окружали тепло и тишина.
      Горгулья, какой отвратительный сон!
      Она потянулась, не открывая глаз.
      Где она? Не похоже, чтобы в своей привычной постели. Может быть, она снова задремала над книжкой в любимом мамином кресле?
      Мама вышивала шелком сюжет старинной легенды о девушке, похищенной…
      Драконом?!
      Она открыла глаза и села.
      В просторном зале было достаточно светло; догорали поленья в камине, и Юта действительно сидела в кресле — но совершенно незнакомом, изрядно вытертом и таком большом, что в нем могло поместиться еще полдесятка принцесс. Прямо перед собой она увидела стол, до краев уставленный тусклыми винными бутылками, по другую сторону стола — горгулья! — в таком же кресле восседал совершенно незнакомый мужчина, темноволосый, худощавый, со страдальческой складкой между сдвинутыми бровями. Склонив голову на плечо, он не то раздумывал о чем-то, не то дремал.
      Совершенно сбитая с толку, Юта некоторое время сидела тихо, пытаясь вспомнить, что произошло, как она сюда попала, и, главное, кто этот незнакомец, имеющий дерзость находиться наедине со спящей принцессой?
      Может быть, она заболела, и это — врач?
      Мысли ее путались; она не могла довести до конца ни одну цепочку рассуждений, и, отчаявшись в конце концов, решилась разлепить губы и тихонько позвать:
      — Эй…
      Незнакомец поднял голову.
      У него были совершенно трагические, усталые глаза — как показалось Юте, темно-зеленые. Увидев, что принцесса проснулась, он не выразил ни радости, ни хотя бы заинтересованности.
      Некоторое время они смотрели друг на друга — незнакомец угрюмо, Юта — со все нарастающим смятением.
      Наконец, незнакомец со вздохом подался вперед и поставил на стол пустой стакан, который все это время держал в руке.
      Юта спросила шепотом:
      — Вы — доктор?
      Незнакомец криво усмехнулся, и Юта поняла — нет, он не доктор. Раздосадованная собственной робостью, она спросила громче и решительнее:
      — Так кто же вы, горгулья, такой и что вы здесь делаете?
      Незнакомец уставился на нее озадаченно, потом протянул руку к ближайшей пузатой бутылке и наполнил из нее свой стакан. Отхлебнул, поморщился, снова устало взглянул на Юту. Поднял брови:
      — Хороший вопрос… Вы что же, совсем ничего не помните, принцесса?
      Голос его был чуть хрипловат — Юта могла поклясться, что никогда не слышала его раньше.
      Незнакомец между тем поднялся, причем с видимым усилием — наверное, он уже достаточно много выпил.
      — Разрешите вам напомнить, принцесса, — он странно усмехнулся, — разрешите вам напомнить, что вас похитил дракон.
      Юта похолодела.
      — Нет, — пробормотала она дрогнувшим голосом, — мне только приснилось, что меня похитил дракон.
      Незнакомец поднял глаза к потолку:
      — Хорошо. А до этого вам приснилось, что вы были на карнавале… В синей шляпке с лодочкой, ведь так? — и он уставился на Юту в упор.
      Спина Юты, нос и ладони мгновенно покрылись испариной.
      Она вспомнила резкий драконий запах, пеструю землю, плывущую далеко внизу, ветер поднебесья, замок на скалистой стрелке, выдающейся в море… Было или привиделось?
      Под насмешливым взглядом незнакомца она обнаружила вдруг, что сидит босая, что ребра ее ноют, а кулаки, молотившие по жесткой чешуе, покрыты ссадинами.
      — Горгулья… — пробормотала она потрясенно.
      Незнакомец фыркнул.
      Постойте-ка, подумала Юта, а страшный зал с отвратительными орудиями, зал, куда приволок ее ящер — он тоже был? Или это уже бред?
      Но если дракон действительно принес ее в замок, чтобы съесть, и если он не съел ее, а вот она сидит живая, не значит ли это…
      Она совершенно другими глазами взглянула на незнакомца, который стоял перед ней, покачиваясь и ухватившись для верности рукой за спинку кресла.
      Страшно подумать, как опасен для человека поединок с драконом. Не удивительно, что рыцарь, одолевший ящера, столько пьет.
      — Я не забуду, — сказала Юта дрожащим голосом. — Вы увидите, что я могу быть благодарной. Вы уже знаете, я принцесса… Вы, наверное, видели меня на карнавале в этой злополучной шляпке… Да, конечно, вы были там и видели, как отвратительный ящер… смрадный дракон, как он похитил меня…
      Незнакомец смотрел на нее во все глаза.
      — Вы благороднейший и доблестнейший рыцарь, — продолжала Юта, все более воодушевляясь. — Я отблагодарю вас по-королевски… Мой отец, король Верхней Конты, выполнит любое желание человека, спасшего его дочь из лап… из гадких лап… — она готова была заплакать или зааплодировать.
      — О чем вы? — спросил незнакомец глухо.
      — Но ведь это вы спасли меня? — Юта широко улыбнулась, отчего ее большой рот растянулся до ушей. Незнакомец отвернулся.
      — Но ведь вы? — повторила Юта растерянно и немного обиженно.
      Незнакомец глянул на нее исподлобья, и во взгляде его она прочла нарастающее раздражение:
      — Я — спас?
      Юта кивнула:
      — Из лап чудовища… Извините, если я не то сказала, но ведь кто-то же меня освободил!
      Незнакомец осторожно поставил на стол опустевший стакан.
      В то же мгновение тяжелое кресло, в котором он сидел за несколько минут до того, отлетело в сторону, как перышко. Незнакомец вдруг вырос под сводчатый потолок, выгнулся дугой, вскинул руки, из которых тут же выросли огромные перепончатые крылья. Вместо головы его на плечах уже сидела увенчанная костистым гребнем, снабженная зубастой пастью башка, а по плитам пола постукивал невесть откуда взявшийся чешуйчатый хвост. Однако раньше, чем старый Ютин знакомец, дракон, закончил свою метаморфозу, несчастная принцесса глубоко и надолго погрузилась в забытье.

* * *

      Он привык называть себя Арманом, хотя имя его было Арм-Анн, и в звучании этого имени эхом отзывались все двести поколений его предков — могущественных драконов-оборотней, чьи имена хранила каменная летопись подземного зала. Одиночество его, длившееся два столетия, наполнено было их присутствием — каждый раз, спускаясь с факелом в недра замка, он ощущал на себе взгляды бесчисленных горящих глаз.
      Разве самый последний листочек на дереве не есть посланец корней?
      Бесконечно свободные в небе и на земле, неукротимые и почти неуязвимые — предки его были тем не менее рабами Закона, и несли свое рабство с радостью, и считали его привилегией.
      Тысячелетиями они гордо выполняли ритуал, дающий им право бестрепетно смотреть в глаза соплеменникам. Они жили и умирали в согласии с собой, в мире со своими родичами и почитаемые потомством.
      Не раз, щурясь от факельного дыма, проводя рукой по каменным письменам, Арман читал, с трудом разбирая знаки и слова:
      «Юное существо, дева… венценосная добыча… украшение твоего промысла… Да укрепит тебя жизнью своей, и радостью, и младостью… Преуспей в промысле и выполни Ритуал, и поднимись к звездам, и жар гортани твоей сравнится с солнечным пламенем…»
      Тысячелетиями драконы похищали юных пленниц из людских поселений — принцесс, дочерей воевод и вождей, великих и малых властителей.
      В ритуальной комнате — круглом зале с отверстием в потолке — огнедышащие ящеры торжественно вкушали добычу.
      Множество раз Арман брался читать описание этой трапезы, но так ни разу и не добрался до конца. Стена же покрылась таким толстым слоем факельной копоти, что знаки невозможно стало различить.
      Однажды, как повествует летопись, пленнице удалось спастись — ее вызволил богатырь-колдун, вступивший в схватку с ящером и одолевший его.
      С тех пор ритуал изменился — несколько уязвленные драконы уже не расправлялись с пленницами немедленно, но заточали их в башню, будто бы бросая вызов возможным освободителям. Узнав о похищении принцессы, рыцари округи отправлялись ее выручать; множество их трагически погибало, однако история сохранила имена нескольких счастливчиков, сумевших-таки добиться своего. Вероятно, на их долю выпадали совсем уж старые, или больные, или немощные драконы. Или?..
      Много лет Армана мучил этот вопрос. Неужели та странность, тот болезненный изъян, который он ненавидел в себе и берег, прятал, загоняя в потаенные уголки сознания — неужели изъян этот проявлялся когда-то в ком-то из славных его предков?
      Обнадеженный и раздираемый сомнениями, он снова и снова спускался с факелом в подземный зал и вчитывался в каменную летопись; снова и снова он получал ответ: нет. Те сумасшедшие юноши, которым удавалось отвоевать заточенную в замке принцессу, были попросту счастливчиками — ни один дракон не отдал пленницу добровольно. Он похищал ее, чтобы пожрать: «Преуспей в промысле и выполни Ритуал»…
      Необузданные и могучие, они поступали так, как велел Закон. Они были счастливы, вступая в поединок, и досадовали, если противника хватало на один лишь язычок огня. Исполнив ритуал, они, воодушевленные, устраивали игрища, которые часто заканчивались смертоубийством, потому что высечено на древнем камне: «…Пращуров почитай, и теплый ветер поднимет крылья твои, и твои потомки будут почитать тебя… Но брат твой, чья молодость приходится на твою — беда твоя… Бейся, покуда не иссякнет огонь в глотке его…»
      Теперь иссяк и сам род. Последний потомок парит над замком, последний потомок бродит с факелом в подземелье.
      «Промысел твой — честь и сила твоя. Преуспей в промысле, и не угаснет твое благодатное пламя»…
      Арм-Анн, привыкший называть себя Арманом, не преуспел в промысле.
      Бывали дни, когда он совсем об этом не думал — небо и море в такие дни имели свой обычный цвет. Если бы таких дней было больше, он смог бы спокойно дожить до старости.
      Но в другие дни — серые, сухие, подернутые мутной пеленой, когда накатывали раскаяние, застарелое чувство вины, тоска и безысходность — в такие дни он ощущал свою неполноценность так остро, что не хотелось жить.
      Он был выродком, одиноким уродом, отщепенцем — и он был последним листком на древе, чахлым посланцем могучих корней.
      Двести поколений его пращуров смотрели на него с покрытых клинописью стен. Иногда ему казалось, что он сходит с ума.
      Во что бы то ни стало он должен был исполнить требование древнего Закона, однако сама мысль о ритуальной комнате была ему страшна и противна.
      Двести первый потомок был подвержен ночным кошмарам. Просыпаясь в холодном поту, он мог вспомнить только сладковатый цветочный запах, от которого слабели колени и подступала тошнота. Стиснув зубы, он пытался расшевелить свою память — и упирался в тупик, потому что вспоминалось всегда одно и то же — круглые комья глины, скатывающиеся по склизкому склону, деревянные пуговицы, скатывающиеся по наклонной доске, и голоса — возможно, отца, которого он плохо помнил, или матери, которую он не помнил совсем.
      Каждый раз, вылетая из замка в обличье дракона и возвращаясь назад, он вынужден был передергиваться, попадая в ритуальную комнату — а миновать ее никак нельзя было, так как драконий тоннель брал там свое начало.
      Измученный все нарастающей внутренней борьбой, Арман тысячу раз принимал решение и на тысячу первый понял, что отступать некуда.
      В тот день он бесконечно долго кружил над морем, а море было так спокойно и прозрачно, что, скользя над солнечными бликами, покрывавшими его поверхность, он мог видеть далекое дно. Потом, свечкой взмыв к солнцу, он вдруг ощутил внутри безмерную легкость и столь же безмерную пустоту. Он решился.
      План его был прост, с его помощью хитроумный Арман рассчитывал примириться с родом, избежав при этом Ритуала.
      Похищенная принцесса должна некоторое время томиться в башне, рассуждал Арман. Достаточно, чтобы хоть один витязь пожелал отбить ее в честном бою; Арман же позаботится, чтобы этому храбрецу повезло.
      Нынешнее поколение витязей было, правда, трусовато и мелковато в сравнении с прежними, зато имело достаточно слабое представление о драконах и могло не знать, что на самом деле даже великий воин обречен, вступая в схватку со здоровым и сильным ящером. Арман решил сыграть на этой неосведомленности.
      Один витязь, одного достаточно! Одного глупого, наивного, храброго, расчетливого, доблестного, хитрого — лишь бы приехал и поднял копье, вызывая дракона на битву.
      Тут таился еще один секрет, на который Арман рассчитывал более всего. Дело в том, что по неписанному, но свято соблюдаемому человеческому закону освободитель должен был жениться на освобожденной.
      Приманка, думал Арман, едва не касаясь воды перепончатым крылом. Кто не хочет жениться на прекрасной принцессе? А нужен всего один храбрец, и похищение закончится не в ритуальной комнате, а за свадебным столом…
      При мысли, что тягостное чувство собственной вины и ущербности будет скоро забыто, он ощутил почти что испуг.
      Приманка. Похищенная должна быть желанна, и не только королевским происхождением. Это очень важно — не ошибиться. Та, кому предстоит быть заточенной в башне, должна являться рыцарям в грезах, лишать сна…
      Из магического наследия предков Арману достались только пара заклинаний да зеркало — мутное, покрытое сетью трещин, обладавшее способностью показывать в своей темной раме события, происходящие далеко за стенами замка. Отношения зеркала и его владельца складывались непросто — виной тому был скверный нрав самого зеркала; порой оно отказывалось служить, и Арман много раз с трудом удерживался, чтобы не расколоть его окончательно.
      Впрочем, в день шляпного карнавала магическое зеркало было достаточно милостиво; из пестрой предпраздничной суеты глаз Армана безошибочно выхватил юную принцессу Май.
      Очаровательное, веселое, грациозное создание, рожденное, чтобы пленять сердца. Прекрасная принцесса. Та, ради которой рыцарь может отважиться на смертельную схватку. Драгоценный приз в опасной игре.
      Арман тщательно запомнил шляпку с лодочкой — такую шляпку невозможно пропустить или перепутать с другой. Вздымающаяся волна должна была послужить ему приметой, видимой с воздуха, путеводным маяком. Большое стечение народа, карнавал, суета и шумиха были как нельзя кстати — тем скорее разнесется слух о похищении, тем неспокойнее забьются сердца рыцарей, воинов и витязей, желающих прослыть героем и заполучить в жены прекрасную принцессу…
      Он сделал все, как хотел.
      Праздничная площадь казалась с высоты нарядным муравейником. Он видел, как оцепеневшие было люди кинулись врассыпную, и испугался было, что не найдет в водовороте цветных шляпок ту одну, единственную; но потом, опустившись ниже, увидел ее на королевском помосте, совершенно неподвижную — принцессу, похоже, парализовало страхом.
      Он уже вытянул когтистые лапы, но принцесса опомнилась и побежала. Он несся над ней, примериваясь, чтобы ухватить жертву поаккуратнее. В последний момент она чуть не улизнула, но он рванулся — и ощутил в лапах драгоценную добычу.
      Он нес ее осторожно, как мог. Вместо овечки в когтях его оказалась дикая кошка, отчаянная и коварная — однажды он упустил ее и потом едва поймал. Признаться, он не ожидал от юного хрупкого существа такого бешеного сопротивления.
      Он втащил ее в замок через Драконьи Врата. В ненавидимой им ритуальной комнате столбом стоял солнечный свет.
      Он поставил ее на пол. Возможно, она хлопнется в обморок — это так естественно для принцессы.
      Он впервые взглянул на нее — и сам едва не лишился чувств.
      — Откуда у вас эта шляпка?
      Юта молчала, забившись в угол у камина.
      — Откуда у вас эта шляпка? Кто вы такая?
      Юта шумно втянула воздух. Выдохнула со всей гордостью, на которую в этот момент была способна:
      — Я принцесса!
      Арман фыркнул. Когда он фыркал в драконьем обличье, из ноздрей его вырывались снопы искр. Сейчас он был в обличье человека, но Юта все равно не могла смотреть на него без содрогания.
      Арман, глядя на нее, содрогался не меньше.
      Да, витязь должен быть слеп, как крот, чтобы пожелать эту девку в жены! А уж поединок с драконом…
      Перед внутренним взором Армана снова возникли бесформенные комки, скатывающиеся по склизкой поверхности. Усилием воли он отогнал видение.
      — Я принцесса, — сказала Юта тихо и твердо.
      Ничего, бодро подумал Арман. Ничего… Возможно, не все еще потеряно и, скажем, завтра удастся что-нибудь придумать. Или послезавтра… Но не сейчас, не теперь.
      И, тщательно изгнав из головы все мысли, он сделал суровое, подобающее случаю лицо и сказал:
      — Объявляю вам, принцесса, что отныне вы моя пленница. Сейчас я посажу вас в башню, где вы будете заточены до тех пор, пока… — он проглотил застрявший в горле ком, — пока не отыщется смельчак, который решится вас освободить… Если он вообще отыщется, — добавил он тише.
      Юта взглянула на него расширенными глазами. Всхлипнула. Прошептала в отчаянии:
      — Вы… Вы — мерзкое чудовище…
      Арман снова фыркнул.
      В западной башне, наименее разрушившейся, бил из-под камня родничок. Глиняная чаша полна была сухих лепешек, а рядом с соломенным матрасом сиротливо стояли огромные деревянные башмаки.
      — Здесь? — спросила Юта дрогнувшим голосом.
      Арману на мгновение стало ее жалко, но жалость тут же уступила место раздражению — он снова вспомнил, в какую историю влип.
      Подтолкнув принцессу — она гадливо отстранилась — он захлопнул за ней кованую дверь. Постоял в наступившей тишине, громко произнес запирающее заклинание:
      — Хорра-харр!
      Юта, стоящая с противоположной стороны двери, услышала его удаляющиеся шаги.
      Она закусила костяшки пальцев, переступая с ноги на ногу и не чувствуя холода онемевшими босыми ступнями. Весь ужас ее положения доходил до нее постепенно, толчками, и с каждым толчком она все больнее кусала пальцы, надеясь проснуться наконец и сказать с облегчением: какой странный кошмар!
      Мелодично звучала вода, скатываясь по замшелым камням.
      Юта угодила в темницу — глухую темницу дракона.

III

      Полуденный воздух дрожит,
      И море зевает в скалах.
      Здравствуй, тоска.
Арм-Анн

      Он проводил часы перед тусклым надтреснутым зеркалом, и в пыльной раме беспорядочно чередовались картины из жизни трех королевств.
      В Верхней Конте царила растерянность и был объявлен траур; теребя подбородок, Арман смотрел, как бледная и постаревшая королева прикладывает платочек к глазам, как король сурово отдает какие-то распоряжения, как горько плачет маленькая Май и хмурится другая принцесса — Вертрана. Потом, подавшись вперед, он попытался расслышать, о чем там сообщают на площади глашатаи, но дрянное зеркало доносило лишь обрывки: «Отважится… закон… ее высочество… под венец…»
      Глашатаи твердили одно и то же на всех площадях, как и вчера, как и позавчера, и так уже много дней. Но знатные юноши отворачивались и проходили мимо; лишь раз в зеркале обнаружился человек, готовый на подвиг — какой-о чумазый угольщик, у которого не было ни оружия, ни боевого коня, а только непомерные претензии и глупая мечта жениться на принцессе.
      Арман подумал о пленнице почти с ненавистью. Сейчас он готов был поверить, что девчонка специально натянула чужую шляпку и подло поджидала его посреди площади, чтобы расстроить так тщательно продуманный и горько выстраданный план. Еще чуть-чуть — и он поверил бы, что она сама полезет ему в рот, лишь бы досадить.
      Он застонал. Пусть посидит в башне, поделом.
      Сначала все шло совсем неплохо.
      Она сумела протиснуть в щель голову, плечи и половину туловища. Под окном башни проходил каменный карниз, довольно широкий, но во многих местах обвалившийся. Перед глазами Юты оказался кустик бурой травы, прижившейся на изъеденном временем камне; далеко внизу лениво ворочалось море.
      Ступенька над бездной. Что в ней за польза для человека, совершенно не умеющего летать? Но Юта упорно лезла и пробиралась, рассудив, что, выбравшись из темницы, что-нибудь да придумает.
      Придумывать ей не пришлось, потому что как раз на полпути удача изменила августейшей пленнице. То ли щель под решеткой была слишком узка, то ли принцесса оказалась не такой уж худышкой — но Юта застряла, причем голова ее осталась на свободе, а ноги — в заточении.
      Из кустика жухлой травы перед Ютиным лицом выбрался пыльный серенький жучок. Ему, вероятно, удивительно было видеть принцессу, пытающуюся подлезть под решетку узкого башенного окна. Юта дернулась — жучок расправил тусклые крылышки и улетел прочь. На волю.
      Отчаявшись продвинуться вперед, смелая принцесса выдохнула весь воздух из легких и попыталась отступить назад. Увы! Решетка не давала ей сдвинуться и на волосок, и похолодевшей Юте представился истлевший скелет, застрявший под железными прутьями… Картина эта была столь ужасна, что, рванувшись из последних сил, ободрав бока и исцарапав спину, она свалилась наконец на каменный пол своего узилища.
      Отдышавшись немного, пленница уселась на соломенном тюфячке, горестно подперла щеки кулаками и в который раз глубоко задумалась.
      Попытка к бегству снова сорвалась, и заточению не видно было конца-рая. Конечно, ей пока хватало и лепешек, и воды, а в окошко по утрам заглядывал солнечный луч, но, в конце концов, разве это жизнь для человека? В особенности если этот человек — молодая девица, тем более — принцесса! К тому же — горгулья! — в любую минуту может появиться дракон, и если он ни разу не показывался с самого дня похищения, то не значит же это, что он забыл о жертве! Нет, бежать. Бежать немедленно!
      Юта решительно поднялась — и снова села. Все пути бегства были уже испробованы — и тщетно. Сквозь решетку не протиснешься, под решетку не пролезешь, а дверь окована железом и заперта заклинанием.
      Заклинанием…
      Юта обнаружила, что повторяет бездумно последние слова своего ужасного тюремщика: хорра-харр…
      Очень грубое, некрасивое слово, и похоже на ругательство. Хорра-арр.
      Сунув ноги в деревянные башмаки, Юта проковыляла к двери. Постояла, вслушиваясь. Ни звука. Где-то по окраинам Ютиного сознания бродила некая простая мысль.
      С влажной стенки пялилась мокрица. Пробежал мохнатый паук, противно перебирая длинными суставчатыми лапами. Простая мысль все бродила вокруг да около, и Юта никак не могла ее ухватить.
      Разозлившись, она собралась уже и отчаяться, как вдруг в памяти ее всплыл толстый дворцовый лакей, обучающий премудростям юную горничную: «Ключик направо — закрыли сундук… Ключик налево — открыли сундук…»
      И прежде, чем Юта сообразила, причем тут «ключик налево», губы ее сами собой произнесли:
      — Рраха-ррох!
      Длинный скрип огласил узилище. Кованая железом дверь помедлила и качнулась, и между ржавым ее краем и стеной, на которой сидела мокрица, возникла щелка. Из щелки потянуло сыростью, дверь приоткрылась еще, и обомлевшая Юта увидела в проеме коридор и ступеньки.
      Коридор и ступеньки! Выход! Свобода!
      Драконово заклинание оказалось похожим на ключик старого лакея — произнесешь задом наперед, и дверь откроется.
      Ошеломленная своим счастьем, Юта нерешительно подтолкнула тяжелую дверь и выглянула наружу. Коридоров оказалось сразу два — направо и налево, и имелась еще винтовая лестница, ведущая вниз.
      Юта призадумалась было, потом сбросила деревянные башмаки — в них она грохотала бы, как порожняя телега по булыжной мостовой — и, босая, деловито зашлепала по лестнице.
      Замок врос в скалы и был, пожалуй, древнее скал. Арман не знал толком, кто его строил — то ли предки его предков, то ли неведомые существа, жившие на земле в ту пору, когда на ней не было еще ни людей, ни драконов… Однако уже в бытность легендарного Сам-Ара замок представлял собой порядочную развалину.
      Арман фыркнул. Из ноздрей его вырвались снопы искр, потому что Арман, мерно взмахивая кожистыми крыльями, кружил над морем.
      К замку, угнездившемуся на скалистом полуострове, вела одна только дорога — узкая, петляющая в камнях, довольно зловещая. Почти добравшись до его подножия, дорога эта раздавалась, образуя круглую ровную площадку — традиционное место поединков. Спустившись ниже, Арман разглядел бы аккуратно сложенную в ее центре горку костей — памятник всем бывшим и будущим освободителям.
      Арман не стал спускаться. Он взмыл так высоко, что земля внизу подернулась как бы туманом, и сквозь туман этот до боли в глазах всматривался в дорогу, в дороги, во все пути и тропинки ближней и дальней округи… Но они были безжизненны, пусты и покинуты, и нигде не поднималось облачко пыли под копытами скакуна, и не взблескивало на солнце оружие, и ни один рыцарь не спешил на выручку пленной принцессе…
      И тогда он взревел, мощно, страшно, со столбом пламени из глотки и дымом из ноздрей, и рев его прокатился над морем, и в далеких прибрежных деревушках люди, бледнея, шептали заговоры и заклинания.
      Драконий рев поверг Юту на четвереньки. В первую секунду она вообразила, что ящер обнаружил ее бегство и разъярился сверх меры; в следующий момент здравый смысл взял верх над страхом, и принцесса рассудила, что зверь кричит над морем, а побег произошел в замке, и значит, ужасный вопль не имеет к ней, Юте, прямого отношения. Уверившись в этом, она решилась подняться и продолжила свой путь.
      Она искала выход из замка — и то и дело возвращалась к порогу своего опустевшего узилища. Впору было отчаяться, однако она мужественно жевала сухую лепешку, хлебала воду из родника и снова отправлялась плутать в темных коридорах.
      Вдали снова взревел дракон — но тише, слабее, печальнее.
      На другой день он потеряно бродил по замку с бутылкой в неверной руке; темные коридоры чередовались с темными же лестницами, а комнаты были либо заперты, либо пустынны.
      Наконец, он споткнулся о какой-то порог и встал, тупо разглядывая внезапно обнаружившееся перед ним помещение.
      Комната эта с давних пор называлась Органной, хотя загромождавшее ее сооружение не было похоже на орган. Скорее на огромные пчелиные соты, или богатую посудную лавку, или мозаику — хрупкую игрушку великана.

  • Страницы:
    1, 2, 3