– Значит, Пустельга Сергей Павлович…
      – Пустельга, товарищ полковник…
      Поправлять старшего по званию, да еще в кадровом отделе Центрального Управления НКВД, в общем-то, не следовало, но Сергея всегда раздражало, когда его фамилию коверкают. В Украине, откуда он был родом, никому не нужно объяснять, что «пустельга» – название маленькой сильной птицы степного сокола. Здесь же, в Столице, как и в Ташкенте, откуда он только что прибыл, фамилия Сергея вызывала затруднения, а порой – и улыбку. А этого Сергей, несмотря на невысокое звание и двадцать четыре года от роду, не переносил ни от кого.
      Впрочем, пожилой полковник-кадровик, полный лысый мужчина, был настроен вполне благодушно. Он даже пробормотал «извините» и повторил фамилию старшего лейтенанта, на этот раз, с правильным ударением.
      – Ну-с, я вас слушаю…
      – То есть?.. – не удержался Сергей.
      Это была уже не первая странность с того момента, как две недели назад он получил вызов в Столицу. Туда его не тянуло. В Ташкенте, где он служил уже пятый год, работа ему нравилась, Сергей, несмотря на свой возраст, был на хорошем счету и считался первым кандидатом на вакантную должность зам. начальника Иностранного отдела Среднеазиатского управления (для этого оставалось лишь получить капитана). И вот, в самый разгар давно задуманной им операции по внедрению агентуры в Восточный Синцзян – операции, за которой внимательно следили из Столицы, он получает приказ немедленно сдать дела и ехать в Большой Дом.
      Первая мысль была не из самых веселых, но его начальник, комиссар госбезопасности Сагдулаев, быстро навел справки и успокоил: ничего плохого Сергею не грозило. Напротив, Столица, как удалось узнать, дала приказ командировать в распоряжение Центрального Управления нескольких особо перспективных работников с мест.
      О причинах Сергей догадывался. После ликвидации банды врага народа Ягоды многих «предателей» и «двурушников» пришлось вычистить, в том числе, конечно, из Столичного управления. Требовалась замена. Впрочем, мысль служить в Столице не вызывала энтузиазма. Сергей уже работал там полгода, с момента окончания училища, и служба в огромном городе, под самым оком высшего начальства, оставила неприятные воспоминания. Ташкент нравился больше, но мечтой оставалась служба на родине – в Украине, лучше всего – в знакомом с детства Харькове. Оставалось надеяться, что он все же не понадобится в Большом Доме, хотя бы из-за незнания Столицы, и его отправят «на укрепление» в какое-то из провинциальных управлений. И тогда он сможет попроситься в Харьков.
      – Я вас слушаю, – повторил толстяк-полковник и поднял на Сергея удивленный взгляд. Приходилось отвечать.
      Командировочное предписание он уже успел вручить, поэтому оставалось повторить уже известное. Он, старший лейтенант Сергей Павлович Пустельга, украинец, 1913 года рождения, из рабочих, член ВКП(б), до недавнего времени заместитель начальника Иностранного отдела Среднеазиатского управления, прибыл по вызову…
      Кадровик удовлетворенно кивнул, точно все это он не прочитал в командировочном предписании, и начал неторопливо рыться в целой горе папок, загромождавших огромный стол. Сергей еле заметно поморщился: людей из отдела кадров он всегда недолюбливал – и, как правило, за дело. Даже в бумагах не могут навести лад, будто это не их работа! Оставалось ждать и, заодно, рассматривать кабинет.
      Впрочем, вокруг не было ничего особенного. Непременные шторы, закрывавшие окна, высокая ажурная лампа синего стекла, громоздкие стулья и шкаф с нечитанными белыми томиками сочинений Ленина… Таких кабинетов Сергей навидался, равно как и таких полковников. Оставалось рассматривать нечто, действительно представлявшее интерес. Вернее, это был «некто» – молчаливый человек, сидевший в углу и внимательно читавший бумаги из старой пожелтевшей папки.
      Этого человека Сергей, естественно, заметил с порога: на нем были петлицы комбрига – но неизвестный сразу же махнул рукой, как бы приглашая не обращать на него внимания и обращаться к полковнику – хозяину кабинета. Сам толстяк – кадровик, похоже, забыл своего гостя, точно того не было рядом. А между тем, и Сергей заметил это сразу, странный комбриг – из тех, кем следует интересоваться.
      Несмотря на то, что гость почти утонул в огромном кресле, можно было понять, что он очень высокого роста, худ и широк в плечах. Лицо красивое, хотя уже немолодое, вначале показалось Сергею загорелым дочерна, но затем он сообразил, что оно пунцово-красное, точно от ожога. Глаза были странными, какими-то бесцветными, хотя взгляд, как можно было заметить твердый и властный – взгляд человека, привыкшего к высокому положению.
      Впрочем, некая странность все же имелась: на комбриге была гимнастерка, но не с привычными эмблемами, а почему-то с саперными топориками. И понять, что делает этот краснолицый комбриг-сапер в кабинете Центрального Управления НКВД, было достаточно сложно.
      – Ну-с, – повторил кадровик, – кажется нашел.
      Он достал какую-то папку, открыл ее и кивнул:
      – Пустельга Сергей Павлович… Тэк-с, Тэк-с…
      И он углубился в чтение. Очевидно, это было личное дело Сергея – папка, в которую он давно мечтал заглянуть.
      – Тэк-с, тэк-с, – продолжал тянуть полковник. – Значит, учились в колонии имени Дзержинского… Похвально, похвально, товарищ старший лейтенант… Это у Макаренко?..
      – Так точно! – колония имени Дзержинского – высшая аттестация для молодого чекиста.
      – Отец, значит, член партии с 1915-го… Погиб под Орлом… Вы, стало быть, беспризорник… Бывший, конечно…
      Полковник не спрашивал, а просто проговаривал вслух то, что записано в бумагах. Сергей улыбнулся: несколько лет голодной, но бесшабашной жизни на околицах Харькова теперь воспринимались как странный, хотя и увлекательный сон. А ведь было! И скажи кто, что Сережка Крест станет через несколько лет сотрудником ЧК… И старший лейтенант вновь еле заметно улыбнулся.
      – Училище, стажировка в Столице… У Фриновского стажировались?
      – Так точно! – Фриновский, как уже успел узнать Сергей, был теперь крупной фигурой – заместителем самого товарища Ежова.
      – Почему вы выбрали Ташкент?
      – Я не выбирал, – удивился Сергей. – Меня направили.
      – Тут сказано: выбрали! – толстый палец ткнул куда-то, в невидимую Сергею бумагу. – Вам было предложено три места.
      – А-а… Так точно, извините…
      Да, ему предлагали на выбор: Кавказ, Северный Сахалин и Ташкент. Он выбрал бы Кавказ, но о тамошнем руководителе, Лаврентии Берия, разговоры ходили не самые лучшие.
      – Всегда мечтал побывать в Туркестане.
      Ответ был из наиглупейших, но сошло и так. Полковник продолжал проговаривать то, что было в бумагах, – подробности его службы.
      – Значит, узбекский выучили… И уйгурский… Это хорошо. Но вы же, извините, на узбека не похожи…
      Сергей лишь вздохнул. Очевидно, полковник прочитал, что его, тогда еще лейтенанта, внедряли в местное подполье.
      – В Ташкенте много русских. Я занимался ими. Националистическим подпольем ведал другой отдел, товарищ полковник. Я же из Иностранного… Это зарубежная агентура…
      – Знаю, знаю, – толстяк махнул рукой, и Сергей вновь сдержал усмешку, подумав, скольких шпионов удалось тому раскрыть за свою жизнь. Сам же старший лейтенант мог гордиться: у него достаточно удач, хватит любому работнику до самой пенсии. А за агента БШ-13, он же курбаши Шо, его благодарил лично нарком…
      – Так значит, смел, инициативен, особо успешно работает при планировании и проведении сложных, неординарных операций…
      Очевидно, это было из его последней, еще неизвестной Сергею характеристики, и он невольно возгордился. Нет, не то чтобы возгордился, но все-таки слышать такое было приятно.
      – Обладает особыми природными способностями, помогающими в работе…
      Полковник пробежал глазами только что прочитанную фразу и удивленно поднял глаза на Сергея. Это не было вопросом, но ответ явно требовался.
      – Ну, понимаете… – объясняться было нелегко, особенно по такому поводу. – Я почти всегда чувствую, когда люди говорят неправду. Когда ведешь допрос, это очень помогает. И я иногда могу угадывать, что человек думает. Не всегда, конечно…
      – А-а-а, – протянул кадровик. – Это понятно, это хорошо…
      Сергей облегченно вздохнул: то, во что его товарищи поверили далеко не сразу, да и он сам сумел оценить не так давно, здесь могло вызвать лишь снисходительную усмешку. Хорошо, что полковник не стал расспрашивать дальше, иначе Сергею пришлось бы продемонстрировать сеанс угадывания мыслей на самом полковнике. Сделать это было крайне нетрудно.
      – Но здесь написано… – толстый палец ткнулся в бумагу, а в голосе вновь прорезалось удивление, – особенно успешно работает с фотографиями… А вот даже примеры…
      Значит, написали и об этом. Пришлось пояснять, хотя сделать это в двух словах крайне нелегко:
      – Это… это у меня с детства, товарищ полковник. Если я взгляну на фотографию, то почти всегда могу сказать, жив человек или нет. А иногда далеко он или близко.
      Впервые он понял это в шесть лет, когда посмотрел на отцовскую фотографию и вдруг понял, что его бати, Павла Ивановича, командовавшего батальоном на Юго-Западном фронте, нет в живых…
      – И вы можете сказать, где находится этот человек?
      Старший лейтенант удивленно повернул голову. На этот раз спрашивал не полковник, а неизвестный сапер.
      Сергей немного растерялся. Странный комбриг старше по званию, чем хозяин кабинета, но отвечать ли ему – чужаку в Центральном Управлении!..
      – Да-да, отвечайте, – понял его кадровик, и по тому, как заторопился полковник, Сергей сообразил, что краснолицый – никакой здесь не чужак, а саперные петлицы – скорее всего, обычный маскарад.
      – Нет, не могу, товарищ комбриг, – Сергей на всякий случай встал, хотя оставался в положении «вольно». – Я лишь могу понять – далеко ли он.
      – Интересно… – по пунцовому лицу пробежала короткая, жесткая улыбка, вы смотрите или подносите руку?
      По тому, как был задан вопрос, Сергей вдруг понял, что неизвестный комбриг понимает, о чем идет речь.
      – Я смотрю… Пробовал рукой, но не всегда получается.
      – Вот как?.. – неизвестный тоже встал и внимательно поглядел на полковника.
      Тот внезапно вскочил и неуверенно проговорил, что ему срочно надо в хозяйственное управление. Краснолицый нетерпеливо кивнул, и Сергей окончательно понял, кто главный в этом кабинете.
      Кадровик с удивительной для его комплекции быстротой исчез за дверью. Комбриг усмехнулся, на этот раз весело и добродушно, и протянул широкую сильную руку:
      – Волков Всеслав Игоревич.
      Красивое имя-отчество сразу запомнилось. Запомнилась и рука – холодная, сильная и тоже ярко-пунцового цвета. Сергей понял, что странный цвет кожи не последствия ожога, а что-то другое.
      – Садитесь, Сергей, поговорим.
      – Так точно, товарищ комбриг.
      Волков покачал головой и вновь улыбнулся:
      – Мы не в строю. Зовите меня по имени.
      Это было уже чересчур, и Сергей решил называть комбрига по имени и отчеству, тем более что, произносить «Всеслав Игоревич» было приятно.
      – Значит, вы смотрите на фотографию, глядите прямо в глаза, затем начинаете чувствовать глубину…
      – Да, – не удержавшись, перебил собеседника Сергей. – Если он жив, то я слышу что-то похожее на эхо. А если нет – то только пустоту… Может, я неточно выразился, Всеслав Игоревич…
      – Я вас понял, – кивнул краснолицый. – Сами выучились?
      – Да…
      – Неплохо… Знаете, вас не зря вызвали в Столицу. Экзамен желаете?
      Слово «экзамен» всегда вызывало у Сергея зубную боль.
      – Экзамен… Извините, Всеслав Игоревич, я недавно с поезда. Устал…
      – Ну, тогда зачет… – на красном лице вновь мелькнула улыбка, и Сергей поневоле улыбнулся в ответ.
      Всеслав Игоревич быстро раскрыл папку и достал оттуда десяток фотографий. Сергей понял, что «зачета» не избежать, и сел на стул, собираясь с силами. Надо закрыть глаза, подождать несколько секунд, выровнять дыхание…
      Комбриг не торопил. Наконец, когда Сергей почувствовал, что готов, Всеслав Игоревич кивнул и положил на стол первую фотографию.
      Задание оказалось несложным. Сергей быстро вглядывался в незнакомые лица, откладывая снимки налево и направо. Направо – те, кто жив, ну а остальные, как и полагалось, шли налево. Большая часть тех, чьи лица Сергей рассматривал, были давно мертвы, а немногие живые находились, как он быстро понял, очень далеко отсюда.
      Наконец он положил направо последнюю фотографию, произнес: «Жив. Очень далеко», – и выжидательно поглядел на Волкова. Тот покачал головой:
      – Здорово, Сергей. Зачет принят. Поздравляю.
      Слышать это было приятно. Раньше на подобное задание ушло бы куда больше времени, но в последние недели в Ташкенте Сергею часто приходилось использовать свой необычный дар. Опыт, очевидно, помог.
      – Я все угадал, Всеслав Игоревич?
      – А? – задумавшийся о чем-то комбриг повернулся к нему и вновь улыбнулся.
      – Да, все верно. Одна ошибка – пустяки.
      – А кто? – на миг Сергей почувствовал обиду. Ошибался он редко, особенно в таких простых случаях.
      – Последний, – кивнул краснолицый.
      Пустельга взял фотографию, положенную им в стопку и вновь всмотрелся, на этот раз очень внимательно. Фотография старая, очевидно начала 20-х. Молодой симпатичный парень в красноармейской форме весело улыбался в объектив. На шинели темнел орден, на рукаве – широкая нашивка старого образца, значения которой Сергей не знал. Он еще раз попытался проверить: взгляд в глаза, затем ощущение пустоты, но следом – эхо, легкое, еле заметное…
      – Он жив, Всеслав Игоревич! Только такое впечатление, что он либо болен, либо очень далеко!
      – Дайте сюда! – слова прозвучали резко, почти грубо. Широкая красная ладонь на несколько секунд задержалась над снимком. Волков покачал головой:
      – И все же он мертв, Сергей. То, что вы называете эхом, говорит о другом. Просто люди могут умереть по-разному.
      Разумней всего было не спорить, в конце концов комбригу виднее. Но Сергей понимал, что эти фотографии – не случайный набор для импровизированного «зачета». Приходилось спорить – ради дела.
      – Всеслав Игоревич, извините, – Сергей встал, разложив снимки живых веером по столу. – Здесь три фотографии, у которых одинаковое эхо. Эти люди находятся в одном месте… Или, по крайней мере, на одинаковом расстоянии от нас…
      – Покажите!
      Сергей легко нашел нужные снимки: молодой девушки в нелепых железных очках, придающих ей немного смешной вид, и юноши, тоже очкарика, но с видом гордым и немного заносчивым.
      – Берг и Богораз… – негромко проговорил комбриг и скривился. Лицо его внезапно потемнело, став почти бордовым. – Черт… Заходите!
      Последнее относилось, как выяснилось, к полковнику, который приоткрыл дверь и мялся на пороге.
      Волков быстро сложил фотографии в папку и завязал тесемки. Сергей, не зная, что ему делать, продолжал стоять у стола.
      – Товарища Пустельгу никуда не отпускать! Я буду здесь в одиннадцать вечера.
      Полковник послушно кивнул.
      – Вы, Сергей, пока отдохните. Ночью нам придется поработать.
      Старший лейтенант отчеканил «так точно!», но на душе стало невесело. Он понял, что, сам того не желая, попал в какую-то непростую и, возможно, опасную историю.
      – В последний раз, товарищ старший лейтенант… Вы уверены в том, что говорили?
      Сергей не колебался. Он привык отвечать за свои слова.
      – Хорошо. Тогда отдыхайте. И учтите: о нашем разговоре – никому. Ни сейчас, ни через десять лет!
      Можно было и не предупреждать. О том, где он находится, старший лейтенант Пустельга имел полное представление.
      Комбриг пожал руку Сергею, и тот еще раз ощутил холод, словно Волков держал все это время пальцы на льду. Короткий кивок полковнику – и странный человек с саперными петлицами вышел из кабинета.
      Дальнейшее было еще более странным. Кадровик, похоже, забыв о том, зачем Сергей понадобился в Столице, велел подождать за дверью, но через минуту вышел, сообщив, что старшему лейтенанту надлежит пройти в комнату No 318 и находиться там впредь до дальнейших распоряжений.
      Спорить не приходилось. Вскоре явился молчаливый сержант из внутренней охраны и, кивнув, предложил следовать за ним. Комната No 318 оказалась этажом ниже. Там было пусто, у стены стоял диван, в углу поблескивал умывальник, а на маленькой тумбочке выстроились бутылки «Боржоми».
      Сержант буркнул: «Отдыхайте, товарищ старший лейтенант», – и через секунду в замке заворочался ключ. Нельзя сказать, что Сергею это понравилось: находиться под замком в Большом Доме – в любом случае дело невеселое, но он вспомнил слова товарища Волкова и немного успокоился. У него есть время до одиннадцати, значит, можно отдохнуть. А что дальше, он скоро и так узнает…
      Волков зашел за ним в начале двенадцатого. Сергей был уже готов. На этот раз комбриг был хмур и неразговорчив. Он лишь коротко бросил: «Пошли», – и быстро зашагал по пустынному в этот поздний час коридору.
      Во дворе ждала машина – огромный черный «паккард» с зашторенными окнами. Молчаливый шофер, повинуясь знаку комбрига, завел мотор, и машина нырнула в подземный тоннель, выводящий на улицу…
      Столицу Сергей помнил плохо, тем более Столицу ночную. Шторки на окнах остались незадернутыми, но понять что-либо в калейдоскопе мелькавших за стеклами полутемных улиц было трудно. Пустельга сообразил лишь, что они миновали центр и направлялись куда-то к югу, переехав через один из огромных широких мостов с мощным чугунным парапетом.
      Комбриг молчал и смотрел прямо перед собой. Молчал и Сергей. Он попытался прислушаться к своему спутнику. Это удавалось не всегда, но порой старший лейтенант мог угадывать чувства людей. На этот раз ощущение было странным: Волков явно взволнован и, как показалось Сергею, напуган. Но больше всего Пустельгу поразил холод, исходивший от краснолицего. Такое Сергею не приходилось чувствовать ни разу, и он тут же вспомнил ледяную руку, протянутую для рукопожатия. Казалось, тело комбрига не излучает тепла, подобно всем иным людям, а жадно поглощает его, замораживая все вокруг…
      Сергея передернуло, и он оставил свои попытки, здраво рассудив, что виною всему может быть просто перемена обстановки и нервы: старший лейтенант тоже изрядно волновался. Из-за него, точнее из-за его слов, явно заваривалась какая-то крутая каша. И это первый день его приезда в Столицу!
      Машина, вынырнув из лабиринта улиц, помчалась вдоль высокого мрачного забора, за которым проглядывали верхушки недвижных в безветренную ночь деревьев. Сергей всмотрелся – и понял. Когда же «паккард» свернул в широкие ворота, за которыми в свете фар проступили мрачные силуэты каменных крестов, он убедился окончательно. Они приехали на кладбище. Он уже как – то бывал здесь – на погосте Донского монастыря.
      У ворот вышла заминка. Какие-то личности в штатском загородили проход, но комбриг выглянул из машины и путь тут же стал свободен. «Паккард» проехал еще сотню метров мимо молчаливых тихих оград и затормозил.
      – Выходим, – это было единственное, что счел необходимым пояснить Волков.
      Комбриг подождал, покуда Сергей выйдет из машины, с силой хлопнул дверцей и кивнул куда-то на боковую аллею.
      Идти пришлось недалеко. Впереди показались какие-то темные силуэты, Волков вгляделся и, бросив: «Стойте здесь», – заспешил навстречу.
      Нельзя сказать, что ночное путешествие напугало Сергея. В свои двадцать четыре года он видел вещи куда пострашнее, чем мирное столичное кладбище. Но сама поездка все же показалась зловещей. Тем более, чот он понимал, что именно можно искать здесь ночью, и не удивился, когда различил, что стоявшие неподалеку фигуры в штатском держат в руках лопаты.
      Волков вернулся скоро, причем не один. Его сопровождал крепкий широкоплечий человек в плаще с капюшоном. Странно, но капюшон оказался почему-то наброшен на голову, хотя ни дождя, ни ветра не было и в помине. Естественно, лицо неизвестного оставалось в черной тени – можно было лишь разобрать, что он пониже ростом, чем комбриг, что шагает он уверенно, как человек, не привыкший отступать и оглядываться, и еще – Сергей почему-то понял это сразу – неизвестный хорошо видит в темноте. «Никтолопия» мудреное слово, вычитанное когда-то из книжки, на мгновенье всплыло в сознании. Впрочем, думать об этом было некогда.
      – Вот он, – Волков кивнул на ставшего по стойке «смирно» Сергея.
      Неизвестный подождал мгновенье, затем протянул Пустельге короткую сильную ладонь.
      – Иванов.
      Ничего иного добавлено не было, но Сергей понял, что ему следует представиться по всей форме. Иванов нетерпеливо кивнул:
      – Подробности после. Сергей Павлович, значит, вы настаиваете, что человек на фотографии – жив?
      – Да. Так точно, – отступать было некуда.
      Человек в плаще вновь кивнул и задумался.
      – Товарищ Иванов, но вы же помните… – подал голос комбриг.
      – Что я должен помнить? – тон был внешне равнодушным, даже усталым. Сергей вдруг понял, что неизвестный ему товарищ Иванов очень не хочет заниматься этим странным делом.
      – Я был на похоронах…
      – Знаю. Вместе с вами тут было пол-Столицы…
      – Я видел тело…
      – Знаю… – голос оставался столь же равнодушным. – Я читал заключение экспертизы.
      – Дело не в экспертизе! – Волков повысил голос, и Сергей вдруг сообразил, что комбригу действительно страшно. – Я лично всадил ему две пули: в затылок и сердце! Разрывные! В морге, после вскрытия…
      – Вы писали об этом в рапорте. Ладно, если товарищ Пустельга настаивает…
      Сергей растерянно молчал. То, что пришлось услышать, сбило с толку. До этой минуты он считал, что неизвестный парень, виденный им на фотографии красный командир, которого считали погибшим. Но зачем тогда эти две пули, к тому же, разрывные? Впрочем, кое-что старший лейтенант уже начал соображать. Очевидно, история с этим неизвестным не так проста…
      – Пойдемте! – Иванов повернулся и зашагал по аллее. Через минуту они оказались возле небольшой ограды, которую окружал десяток крепких парней с лопатами и ломами. Тьма скрывала лица, но Сергею вдруг показалось странным, что все они были какими-то одинаковыми: рост, широкие плечи, ленивые, словно нарочито замедленные движения. И вновь повеяло холодом. Сергея даже передернуло, и он пожалел, что не захватил с собой шинель.
      – Вот, – луч фонарика скользнул по серому камню. Сергей тут же узнал фотографию: та же самая, только обведенная потемневшим от времени золоченым ободком. Луч высветил надпись. Пустельга всмотрелся:
      комполка Косухин Степан Иванович
      1897-1921
      Погиб за дело мирового пролетариата.
      На миг старший лейтенант решил, что ошибся. Могила того, кого он посчитал живым, – перед ним, и сомнениям, казалось, не может быть места. Он хотел сказать об этом вслух, но товарищ Иванов вновь кивнул и коротко бросил: «Начинайте!» Одинаковые парни с лопатами с неожиданной ловкостью начали перелезать через ограду, даже не подумав о запертой калитке. Волков потянул Сергея за рукав, и они отошли в сторону.
      Краснолицый достал пачку папирос и молча протянул Сергею. Пустельга не курил, бросив это ненужное занятие еще в колонии. Пришлось вежливо отказаться. Комбриг пожал плечами и щелкнул зажигалкой. Сергей украдкой оглянулся, пытаясь разглядеть, куда исчез тот, кто назвался Ивановым, но человек в плаще словно провалился сквозь землю.
      Старшему лейтенанту приходилось бывать на ночных эксгумациях, и он, не находя в этом зрелище ничего нового и интересного, предпочел отвернуться. В любом случае, тревожить могилы он не любил. К тому же, сейчас речь шла не о бандите или покончившем с собою шпионе, а о молодом красном командире, воевавшем, как и отец Сергея, на красных фронтах и так же сложившем голову за победу революции. Поэтому старший лейтенант решил просто ждать, поглядывая на неяркие осенние звезды.
      Волков был явно не столь терпелив. Он внимательно вглядывался в сторону копошившихся возле могилы парней, затем не выдержал и подошел поближе. Вернувшись через несколько минут, он затоптал окурок – это была уже вторая папироса подряд – и нервно хмыкнул:
      – Я смотрел, какая там земля. Ее не трогали много лет.
      Лучше всего было смолчать, но Сергей не сдержался:
      – Товарищ комбриг, я же не говорю, что тело находится там.
      – А где? – зло бросил краснолицый. – Его хоронили на глазах у сотен людей, Сергей. Мы держали пост у могилы два года!
      «Но почему?» – вопрос так и напрашивался, но Пустельга все же предпочел на этот раз промолчать. Надо будет – скажут.
      – Говорил я им! – Волков закурил третью папиросу, но, сделав лишь пару затяжек, нервно бросил ее на землю. – Говорил, что его трогать нельзя! Не послушали…
      Сергей окончательно понял, что дело, с которым он столкнулся, не из обычных. Похоже, товарищ Косухин, командир полка и орденоносец, погиб не от вражеской пули. Неудивительно, что товарищ Волков в свое время, то есть, очевидно, в далеком 21-м году, возражал против ликвидации этого улыбчивого парня. Но если все-таки Степан Иванович Косухин был убит, если в него всадили две разрывные пули для верности, то тут уж действительно начинался густой туман и неизвестность.
      Рядом послышался свист. Волков дернулся и быстро подошел к могиле.
      – Идите сюда, – позвал он через секунду, – скорее!
      Подойдя к разрытой яме, Пустельга первым делом заметил вывороченный из земли памятник. Затем черные спины расступились, на дно упал луч фонаря, и Сергей вздрогнул: из земли выступала темная крышка гроба.
      – Теперь осторожнее… – Волков вцепился руками в ограду, не сводя глаз со страшной ямы. Внезапно, к изумлению Сергея, он сунул руку в карман, и через мгновенье луч фонаря упал на тускло блеснувший черный ствол.
      – Интересно, в кого он собирается стрелять? – Сергей даже не удивился, решив лишь прибавить эту странность ко всем прочим.
      Лопаты сбросили землю с крышки. Снова послышался свист, на этот раз полный удивления. Волков чертыхнулся, а Сергей лишь покачал головой: по всей поверхности крышки шла широкая трещина, словно по гробу ударили чем-то тяжелым и острым, пытаясь расколоть твердое дерево.
      – Доставайте, только осторожно… – Волков дернул револьвером и, как сообразил Сергей, снял оружие с предохранителя.
      В первый раз за сегодняшний день Пустельга испугался. Нет, он не боялся мертвецов – видеть их приходилось часто, – но этот человек с револьвером, грозящий оружием полусгнившему гробу, показался ему в тот момент попросту ненормальным. Находиться рядом с таким, да еще ночью, было небезопасно, и Пустельга постарался незаметно отодвинуться в сторону.