Объяснюсь подробнее. Неприятностей Риму и так хватало, но прежние были попроще, какие-то линейные. Вот, например, Югурта, воевавший с Римом с помощью подкупа римской же верхушки. Тут все ясно: хитрый враг. Или вот Митридат, перерезавший за один день под сто тысяч римских граждан. И тут ясно: враг, причем жестокий и кровожадный. Кимры с тевтонами перебили римскую армию. Тоже понятно: за тем и шли. А вот сразу же за Спартаковской войной начинается та самая дорога в Ад, по которой римское государство начало продвигаться семимильными (римская миля – 4 км, оцените!) шагами.

Между тем, именно к моменту разгрома Спартака и даже чуть позже начинало казаться, что все римские неприятности постепенно остаются позади и дела идут на поправку.

Перечислим главное:

1. Сулла железной рукой ликвидировал последствия нескольких гражданских войн и навел в стране относительный порядок. Что ни говори, а диктатура лучше, чем повальная резня.

2. После того, как Сулла сам (сам!) отказался от власти, началась постепенная либерализация режима. Знакомо, правда? Например, был посмертно реабилитирован враг Суллы великий римский полководец Гай Марий. Этого, кстати, добился его родственник Гай Юлий Цезарь.

3. Был подавлен мятеж Сертория в Испании.

4. Был разбит Спартак.

5. Несколькими годами позже Помпей разнес вдребезги пиратские эскадры во всем Средиземноморье. На какое-то время плавать стало безопасно. Цены на хлеб и иные нужные продукты тут же упали.

6. В Риме Марк Туллий Цицерон раскрыл и подавил опаснейший заговор Катилины.

7. И, наконец, все тот же Помпей довел до конца Третью Митридатову войну. Митридат, враг Рима, был лишен власти и убит, разгромлена Великая Армения, пределы Римской Республики расширились до Синая и Евфрата.

Впечатляет? Можно добавить и еще одно, тоже немаловажное. Выросло поколение политиков-центристов, которые при всех своих различиях стремились действовать в рамках закона. Не мятежники вроде Гай Гракха и Сатурнина и не диктаторы вроде Мария и Суллы – по крайней мере, тогда так вполне могло показаться. За примерами ходить далеко не надо, возьмем все тот же год (61 до Р.Х.), когда Цезарь готовился примерить генеральские погоны и отправиться в Испанию. Как выглядели в глазах добрых римлян уже известные нам персонажи?

Помпей – великий полководец и одновременно очень умеренный политик, относящийся к диктатуре с явным отвращением.

Красс – политический неудачник, но тоже очень умеренный. Желает закрепиться на самом верху, но только в рамках римских законов.

Цезарь – уже не очень молодой честолюбец, чуть-чуть неудачник, зато любимец народа. Тоже против крайностей. В молодости сам пострадал от репрессий, а посему всяческий их противник.

Цицерон – Спаситель Отечества. Тоже пострадал, был даже изгнан, но, вернувшись, никому не стал мстить. На верности законам и обычаям прямо-таки помешан.

Катон Младший – это уже явный параноик, но с все тем же уклоном. Любит законы и ненавидит политическое насилие. Честен, взяток и незаслуженных наград получать не желает.

Чем плохи державные мужи?

И кто же знал, кто предвидеть мог, что все они (кроме убитого на войне Красса) станут активнейшими участникам очередной гражданской войны, ВСЕ погибнут насильственной смертью – и все одновременно подведут Рим к краю гибели.

А теперь о дороге в Ад и ее вымостке. Повторюсь: ужас в том, что все в каждом случае начиналось именно с благих намерений. Действительно благих. Примеров тьма, берем первые попавшиеся.

– Красс и Помпей поссорились, не поделив славы победителей Спартака и, стало быть, Спасителей Отечества. Помпей, желая помириться, всячески помогает Крассу стать консулом. Во время совместного консульства Красс и Помпей разругались уже окончательно. Можно сказать, смертно.

– Цицерон раскрыл заговор Катилины и спас Отечество. В результате были спровоцированы новые политические разборки, причем невиданной силы и мерзости. Сам Цицерон был изгнан, а дом его разобрали по камешку – чтобы знал, как Отечество спасать.

– Помпей раздвинул римские границы на Востоке – и наткнулся на Парфянскую державу. Парфяне оценили ситуацию и принялись вслед за Спартаком коллекционировать римских Орлов.

– Цезарь и Помпей стали друзьями, Цезарь выдал свою дочь за Помпея и тот ее очень любил. Цезарь и Помпей вместе сделали очень много полезного для государства и хотели сделать еще больше. Итогом стала очередная гражданская война, страну разорвали на части, а голову Помпея прислали Цезарю.

– Цезарь Отечество спас, порядок навел, но, не желая проливать кровь, простил почти всех уцелевших врагов. Именно эти уцелевшие-прощенные Цезаря зарезали и начали новую гражданскую войну.

– Цезарь простил и приблизил Марка Брута, относился к нему, как к сыну (по слухам тот и был его незаконным сыном), хотел сделать его своим преемником. Марк Брут стал во главе заговорщиков, убивших Цезаря.

– Брут и его подельщики убили Цезаря, чтобы спасти Отечество от диктатуры. В результате началась гражданская война, и в диктаторы стали рваться несколько личностей, значительно более неприятных, чем Цезарь.

– Марк Антоний, один из генералов покойного Цезаря, считался самым опасным претендентом в диктаторы. Цицерон и прочие умеренные, пытаясь спасти Отечество, противопоставили ему Гая Октавия (будущего императора Августа). Гай Октавий Антония разбил, но тут же с ним помирился и устроил в Риме резню, каких еще не бывало. Цицерону отрубили голову, руку тоже отрубили.

Достаточно?

Не знаю, как кому, а мне чудится за этим какой-то Рок. Ведь все, о чем говорилось выше, делалось не ради наживы и славы. Хотели, как лучше! Хотели, чтобы людям хорошо стало! Отечество спасали!

…Кстати, можно посчитать, сколько раз.

И не просто Рок. Впечатление такое, что римлян за что-то наказывают, за что-то карают. Более того, римляне явно догадываются за что именно, пытаются что-то изменить, но без малейшего успеха. Вот и начинается перманентное спасение Отечества с заранее известным результатом.

Отечество не спасли – Ад был уже на пороге. Рим не погиб, но был от гибели буквально на волосок.

Я вовсе не утверждаю и не пытаюсь утверждать, что все это случилось ВСЛЕДСТВИЕ восстания Спартака. Спартаковская война и без того наделала бед: Италия была разорена, перепуганные римляне стали терпимее относиться к идее диктатуры, ослабла государственная власть… Все это верно, как и многое другое. Я об ином – создается впечатление, что именно ПОСЛЕ победы над Спартаком для Рима начинаются годы (где-то лет сорок), которые римляне, имей они такую возможность, с удовольствием выкинули бы из своей истории. Был бы я народным трибуном, я бы эти годы точно вычеркнул!

Дело не в ужасе и крови – и того, и другого в истории всегда хватало. Дело в какой-то особой, запредельной мерзости и одновременно НЕЛОГИЧНОСТИ всего, тогда случившегося. Словно бы не только Марк Красс, но вся римская держава чем-то провинилась перед своими небесными покровителями, да так провинилась, что впору выбегать к воротам с жаровней и начать призывать неведомых греку Плутарху богов. Так ведь все равно не поможет!

Вывод: после разгрома Спартака в течение сорока лет на каждой развилке римская история идет по ХУДШЕМУ из возможных направлений вопреки всякой теории вероятности. А ведь так не бывает, не должно быть. Конечно, «после» не всегда означает «вследствие», но ведь есть еще и принцип Оккама. Зачем нам плодить лишние сущности без необходимости? Рассмотрим сначала простейший вариант, а уж ежели не поможет, тогда и на иное взгляд кинем.

Но если действительно и «после» и «вследствие», то почему?!

Любители альтернативной истории, к вам обращаюсь я, друзья мои! Поясните, как сие понимать? Рок – категория внешне неопределенная, но если приглядеться, весьма конкретная. Рок всегда (или почти всегда) имеет фамилию, имя, отчество и агентурную кличку – надо только как следует поискать. Беда в том, что причина может оказаться очень маленькой, незаметной – вроде того знаменитого гвоздя, которого в кузнице не оказалось. Возможно, дело не в самом спартаковском восстании, не в опустошенной Италии, не в разбитых консульских легионах и опозоренных Орлах. Что-то могло произойти где-то поблизости, рядом, в полной тишине. Скажем, какой-то конкретный человек сделал что-то не так. Или так да не вовремя. Или, наоборот, не сделал. Или это вообще не человек…

Нет, я не про инопланетян. Я, честно говоря, скорее в Юпитера Капитолийского поверю, чем в них. Но боги – богами, демоны – демонами, а все (или почти все) мерзости люди сами с собой творят. Творят – и заодно Историю вперед толкают. Беда в том, что мы не знаем точно, ЧТО ИМЕННО Историей движет, и не только вообще, но и в данном конкретном случае. Иногда тот самый гвоздь, которого в кузнице не оказалось, на самой поверхности лежит, поблескивает нагло, иногда же его в самый омут уронили. Вот мы в этот омут с вами и нырнем.

А поможет нам то, что всякое событие оставляет След – как с невезучим Марком Крассом вышло. Что именно он совершил (или не совершил) мы не знаем, но След заметить можем, до самой его страшной смерти След этот тянется. И со всеми другими так, и со Спартаком тоже, и со всей римской державой. А нащупаем След, пройдем по нему в обе стороны, там, глядишь, и…

Дорога в тысячу ли, как любят повторять китайцы, начинается с первого шага. Его мы уже сделали.

Вперед? Вперед!

Часть вторая.

ЗАГОВОР или ШКОЛА БАТИАТА.

11. Про генеральские цифры.

А не пристало ли нам, братья, начать старыми словами ратную повесть о походе Спартака, Спартака-гладиатора? Начаться же этой песне по былям древнеримского времени, а не по обычаю Джованьолеву. Ведь Джованьоли Вещий, если про кого хотел роман писать, то растекался мыслию по древу…

Стоп, стоп, стоп, не годится! Этак вы, дорогой читатель, решите, что я Джованьоли-Бояна критикую. А между тем, Джованьоли-Боян, прежде чем своего «Спартака» ваять, всех этих Плутархов с Аппианами и прочих Орозиев не просто перечитал – назубок выучил. Он, Джованьоли, с лучшими тогдашними историками совет держал. И ляпов исторических, кои наши критики так искать любят, в его «Спартаке» куда меньше, чем во многих современных книжках, что в ярких обложках издаются. Так что начнем иначе, не так эпично.

Истина, увы, не где-то рядом. До истины две тысячи лет с хвостиком. Возьмите, дорогой читатель, эти две тысячи лет, к ним еще семь десятков приплюсуйте да разделите-ка на свой возраст. Это сколько же ваших жизней получится? Впечатляет?

Меня тоже впечатляет. Так откуда нам знать, чего тогда, почти двадцать один век назад, со Спартаком случилось? Уэллсову Машину Времени пока еще не изобрели. А даже если изобрели, нам попользоваться не дадут. Секретная она пока, в тайной лаборатории хранится.

Грамотный читатель ответ уже знает. Он, грамотный читатель, наслышан, что изучать античность следует по всем этим Плутархам с Аппианами. И не только по ним, есть еще и древности, что прямо под ногами валяются. В буквальном смысле. Вывернул киркой из-под земли древнеримский меч – изучай: длина лезвия такая, ширина этакая, сталь отвратительная. А шлем легионерский вообще на двух заклепках держался…

Ну, шлем-то ладно. А кто нам с вами, уважаемый читатель, поручится, что все эти Флоры с Цицеронами правду сказали? А вдруг решили они Спартака оклеветать? Как это в наши дни делается, всем ведомо. Правильно! Их сравнивать полагается. Вот, скажем, написал Плутарх, что Спартак был фракийцем. И Аппиан написал. Стало быть, свидетельские показания совпадают, можно верить. Так?

Так да не совсем так. А вдруг оба они, и Плутарх, и Аппиан, с одной и той же книги списывали? А там ошибка – или автор, нам неведомый, с умыслом солгал. Итак, проблема. Чему верить, чему не верить? Сюда бы и вправду Машину Времени…

Впрочем, обойдемся без нее. Просто поразмышляем.

Часто ли древние авторы неправду пишут? Скажу сразу – не чаще и не реже авторов современных. И ошибаются столь же часто. Вот, например, Аппиан сообщает, что в Брундизий прибыло войско Луция Лукулла, что перед этим Фракию разорило. Да только мы знаем (о том все прочие дружно пишут), что это было войско не Луция Лукулла, а брата его Марка. Луций Лициний Лукулл в это время Митридата Понтийского в хвост и гриву лупил. Ошибся Аппиан, лишний раз не перепроверил, папирусами не пошелестел.

Это, дорогой читатель, просто ляп. И ляпов подобных немало, но ничего страшного, такое всегда перепроверить можно. А вот если автор решил НАРОЧНО неправду написать?

И это возможно. Скажем, любит автор Рим, а восставших гладиаторов не любит. Дело известное, у нас отважные разведчики, а у них – мерзкие шпионы. Как проверить? А проверять надо так. Каждый раз, когда перечитываешь, вопрос ставь: МОГ ли этот древний солгать? Имел ли возможность такую? Ведь не для нас он писал – для современников. А это сложнее. Солжет, а они его за язык – хвать! Зачем, мол, хороших людей обманываешь?

А вот и пример.

Марк Туллий Цицерон, как мы помним, про Сицилию рассказывает, про то, что не высаживались спартаковцы на острове. И не могли, потому как флота у них не было. Как нам великого златоуста перепроверить? Да очень просто. Где Цицерон все это рассказывал? Рассказывал он на суде над Верресом, что был в этой самой Сицилии наместником. Когда? Да почти сразу после гибели Спартака. Перед кем? Перед самим Верресом, перед адвокатом и судьями. Мог ли он в этом случае неправду сказать?

НЕ МОГ!

Не мог, потому что Спартак все еще призраком за спинами этих судей стоял. Потому что вскочил бы Веррес, неправду почуяв, и свидетелей свистнул – тех, что высадку спартаковцев наблюдали. А свидетели все как есть бы обсказали: и на каких кораблях спартаковцы приплыли, и где свои костры жгли, и как стража прибрежная от спартаковского десанта драпала.

Значит, можно верить Марку Туллию. Не высаживался Спартак на Сицилии. И флота у него, Спартака, не было.

Так и со всеми прочими. В общем, не так и безнадежно, если подумать. Вопросы же следует разные ставить. Сообщает нечто тот же Плутарх, а мы и думаем: мог он это ЗНАТЬ – или не мог? Пишет сей грек-биограф, к примеру, что врага Рима Югурту бросили в темницу от голода умирать. Держался Югурта смело, с вызовом даже, но, добавляет автор, в душе он, Югурта, полон страха был.

Может, и был. Но откуда это Плутарху знать-то? Ему ведь Югурта не исповедовался. И никому не исповедовался, в одиночестве умирал. Значит, фиксируем: домысел. Не любил автор Югурту, вот и решил от себя про страх в душе добавить.

Есть домысел, а есть и честное НЕЗНАНИЕ. Многие про Спартака писали не по горячим следам, а через век, а то и через два. И через три писали. За эти же века много чего изменилось, потому и появлялось в рассказе о Спартаке то, чего в его время и быть не могло. Толпы рабов-германцев, скажем. Во времена Плутарха и Аппиана рабы из Германии были в Риме на каждом шагу, а во времена Спартака – не на каждом. Плутарху с Аппианом бы задуматься, ан нет – не задумались. И книжки исторические лишний раз не перелистали.

А кроме незнания есть еще НЕПОНИМАНИЕ. Тот же Плутарх – автор честный, однако не римлянин – грек. Прожил почти все свои годы в родной Элладе, Рим же по книжкам изучал, а латынь по учебнику штудировал. Римская душа для него – потемки. Чего снаружи – видит, а что внутри – домысливает. Но чисто по-гречески. Когда про политику, еще ладно, а вот если про обычаи да про богов римских, тут и ошибиться можно.

А бывает еще УМОЛЧАНИЕ. С этим куда сложнее. Вроде бы и не ложь – но и не правда.

Пример.

Император Август (он же Гай Октавий, он же Гай Юлий Цезарь Младший), тот, с чьего согласия Цицерону голову отрубили, написал про себя, хорошего, мемуар потомкам на память. «Деяния Божественного Августа» сей мемуар называется. Прямо лгать в мемуаре Божественный не мог, потому как свидетели были еще живы. А вот не прямо – пытался. Сообщает он, допустим: «По моему приказу и под моим верховным командованием почти в одно и то же время два войска были двинуты на Эфиопию и Аравию». А дальше про то, до каких пределов эти войска дошли. Правда? Чистая правда, только вот не говорит Божественный, что оба войска там и легли костьми – до последнего человека. А почитаешь, не подумав, и решишь, что Август еще одну победу над супостатами одержал.

И со Спартаком такое же видим. Как Спартака разбили, пишут подробно, а как он римлян бил – чуть-чуть. И слова подбирают тщательно. Вот Тит Ливий сообщает: «Консул Гней Лентул неудачно сразился со Спартаком». Что подумать можно? Посражались чуток, не вышло у консула, отвел он свои войска в полном порядке и к новой битве готовиться стал.

А как же пять Орлов? А как же консульский лагерь, Спартаком захваченный? А связки ликторские с топорами? Но и не поспоришь. «Неудачно сразился» – вроде бы и не ложь.

Итак, о своих поражениях поменьше, о вражеских – побольше. О своих – стыдливо, глаза опустив, а вот о вражеских – в полный голос, до хрипа в горле.

Запомним и это.

А вот чему верить нельзя совсем, так это военным сводкам, а в особенности ЦИФРАМ из этих сводок. Лгут! А точнее, врут – беззастенчиво, безбожно, тут даже Юпитер Капитолийский не поможет. Это у военных, похоже, генетическое. И пусть товарищи военные на меня не обижаются, ни древнеримские, ни современные.

Врут!

Может, товарищи военные в этом не очень и виноваты. Точнее, не всегда. Вражеское войско, что на тебя плотным валом прет, вдвое большим, чем есть, кажется. А когда это войско тебя по пятам преследует с криками да с завыванием, когда над твоими ушами стрелы жужат-посвистывают, то уже не вдвое – вчетверо. И пишешь ты донесение в Сенат, что победить ну никак нельзя было, потому как десять к одному, тут бы и Сципион Африканский вместе с братом своим Сципионом Азиатским не выстояли.

Это понять можно. И простить можно. Но вот верить ни к чему.

Но чаще врут с умыслом. При поражении врут, чтобы ругали меньше. Пишет, скажем, Аппиан, что в войске Спартака, когда тот претора Вариния лупил, семьдесят тысяч было. Откуда Аппиану это знать? Понятное дело – из военных сводок. А в сводки цифра как попала? Кто среди спартаковцев перепись в эти дни проводил? Или перед битвой Спартак с Варинием провиантскими ведомостями обменивались?

Но это при поражении. А уж если повезет врага разбить!..

Одержал я, скажем, победу. Вот оно поле, трупами вражескими заваленное, вот пленные, вот и знамена супостатовы. Да только знамен всего два, причем одно не военное, а просто вымпел переходящий, что лучшему кашевару вручается. И пленных с сотню. Убитые, правда, по всему полю лежат, но только поле невеликое… А так триумфа хочется! Чтобы на колеснице, чтобы лицо – красной краской, чтобы венок лавровый!

Что я делаю? Правильно! Вымпел переходящий «Лучшему кашевару» главным вражеским штандартом объявляю. Не будет же супостат опровержение в Сенат по почте направлять! С пленными тоже просто: посылается отряд округу зачищать и грабить. И тащит этот отряд всех встреченных мужчин призывного возраста. И непризывного – тоже. Оковы на руки, ошейники под горло – и вот уже не сотня пленных, а целых пять тысяч.

У Цезаря в Испании почти получилось.

Ну, а с убиенными – еще проще. Считай от души, хоть одного за три, хоть одного за десять. Ведь не будут же тебя твои офицеры опровергать! И рядовые не будут, им тоже честь. Уложили они врагов под сотню тысяч, а то и под двести. Или даже больше.

Сейчас врать труднее, потому как журналисты с телевидением присутствуют. Но все равно врут. Если по военным сводкам убитых чеченских боевиков пересчитать, то выйдет аккурат все население Чечни. И ничего, пишут. Пишут – и триумфы справляют. А журналюг наглых можно в шею погнать – или даже хуже чего.

Власть же подобные сводки не опровергает. Ей, власти, перед народом ответ держать. А вот вам ответ: воюем, значит, истребляем врагов отчизны толпищами!

Во времена Спартака журналистов не было, первая газета римская только при Цезаре появилась. Так что пиши – врагов круши, проверять не станут.

А свои потери можно и спрятать, стыдливо этак. Власть тоже спорить не будет по причинам более чем понятным. К чему народ огорчать, к чему упреки выслушивать, что, мол, воюете три к одному, людей не жалеете? Так что между генералами и властью в этом деле сговор. На все времена.

…Помню как-то в самом начале «перестройки» случилась по телевизору передача. Тогда уже языки развязываться начали, вот и спрашивает журналист орденоносного генерала, из тех, что Арбат от душманов защищал, каковы, мол, наши потери в Афганистане? А генералище орденами-медалями своими тряхнул и отвечает этак с чувством: «Да разве это важно?» И в самом деле! Разве важно, сколько наших мальчиков по перевалам да пустыням легло?

И не думайте, дорогой читатель, что такое при полной демократии-гласности невозможно. Еще как возможно! Вот бомбит, к примеру, демократическая Америка Югославию. Бомбит, обстреливает – а в сводках все красиво, все вояки штатовские живы, все здоровы. Да только журналисты пронырливые раскопали иное. Гибли вояки! Гибли, да только их в иные сводки записывали. Сгорел вертолет над Югославией, а его в разбившиеся по случайности где-нибудь над Оклахомой оформляют. Мол, в трудных погодных условиях… Журналисты раскопали, но генералы не признаются. И власть не признается. И признаваться не будет.

Римские генералы были, поверьте, ничем не лучше. Этому поверьте, а цифрам их генеральским – нет. Вот некий писатель тоже одну давнюю войну изучал, так он предложил все такие цифры сразу на десять делить. Может, и вправду?

Так что цифры на веру брать не будем. И многое другое – тоже не будем. Я про меч стали скверной да про шлем с двумя заклепками, что кирка археологическая на свет божий вывернула, не зря помянул. Римские генералы мне про тьмы-тьмущие спартаковцев, а я пальцем шлем ковырну, заклепки еще раз изучу… Авось, и соображу чего.

Так что пристало нам, братья, начать старыми словами ратную повесть о походе Спартака, Спартака-гладиатора. Начаться же этой песне не по байкам древнеримского времени, а не по сводкам лживым-обманным, но по обычаю Джованьолеву. Ведь Джованьоли Вещий, если про кого хотел роман писать, то не растекался мыслию по древу, а байки все проверял, байкам не верил, все истину искал…

И мы искать станем.

12. Зловещие мертвецы.

Итак…

В некотором царстве, в Римском государстве, в городе Капуя жил да был ланиста Гней Лентул Батиат. И была у этого Батиата гладиаторская школа. Жил Батиат, поживал, добро наживал, да только вот беда случилась – восстали злые гладиаторы, и тут такое началось!..

Годится для начала? Нет, не годится. Не годится, потому как сразу много вопросов возникает. Капуя – это где? Гладиаторская школа – это как? Вроде нашей средней образовательной или больше на ДЮСШ похоже? А гладиаторы – это кто?

С Капуей проще всего. Город, не очень большой, но и не слишком маленький (по римским, понятно, масштабам). Находился он как раз между Римом и нынешним Неаполем в области Кампания. Легко запомнить – по песне мексиканской. Помните? «Ай-яй-яй, кампанья-я-я!» Впрочем, «ай-яй-яй» – явно лишнее. Благодатнейшее место, эта Кампания. Тепло, пинии с кипарисами, от близкого моря ветерок веет. Там бы и жил, ежели бы пустили!

С гладиаторами вроде бы тоже все понятно. Если же непонятно, можно и роман Джованьоли перелистать, а еще лучше голливудовский фильм посмотреть – тот, который «Гладиатор». Недаром ему мешок «Оскаров» отвалили.

Фильм посмотреть можно, а вот понять из него, кто такие гладиаторы – нет. И даже из романа Джованьоли – тоже нет. И даже из грека Плутарха, человека неримской цивилизации – нет.

Почему нет?

А попробуйте-ка понять, фильм поглядев и книгу перелистав, отчего в Риме гладиаторов презирали. Напомню: «Когда рабы стали воинами, а гладиаторы стали предводителями, первые по положению люди низшие, а вторые наименее заслуживающие почтения…»

Гладиаторы почтения не заслуживают, более того, их презирают. И не просто презирают. Скажем, освободился гладиатор, вольным стал, вольным умер, но его на обычном кладбище хоронить запрещают. А лет через сто после Спартака император Нерон, желая над сенаторами и всадниками поглумиться, на арену их выталкивал, дабы мечами помахали. Так многие предпочитали на месте умереть, но на арену не выйти. Потому как выйти – и себя, и потомков опозорить. На веки веков, так сказать.

С внешней стороны, как уже сказано было, гладиаторы более всего походили на нынешних бойцов на ринге и татами. Так же публика собиралась, так же ставки делали. И орали столь же громко. А чемпионы-гладиаторы были не менее популярны, чем победители на турнирах каратэ и ушу. Презирать-то за что?

На это ответить могут: потому что рабы. А вот и нет! К рабам относились по всякому, иногда и на крест отправляли, но презирать лишь за то, что рабы – не презирали. Могли относиться очень плохо, но могли и очень хорошо. Почитайте-ка письма Цицерона или, скажем, Плиния Младшего. Как они о своих домашних рабах пишут? Прямо как о членах семьи, не иначе. Умершим рабам хозяева порой памятники ставили, а на тех памятниках скорбь свою латинскими буквами обозначали.

Кроме того, среди гладиаторов были и свободные. Вот этих свободных на обычных кладбищах и запрещали хоронить.

И в самом деле! Я жду гладиаторских боев, как праздника. Прихожу, ставку на своего любимца делаю, ору как оглашенный, с ума схожу, деньги выигрываю, любимца своего после боя обедом кормлю из семи блюд… И презираю! Интересно, правда?

Может, потому что на арене дрались? На потеху публике? Так актеры тоже на потеху добрым римлянам Плавта играли – и ничего, не презирали их, лицедеев.

Тайна? Страшная тайна, покрытая мраком? Нет, дорогой читатель, не тайна. Хотя действительно страшная и действительно покрытая мраком.

Могильным.

А все очень, очень просто. Беда в том, что русское слово «презирать» не совсем точное. И то «почтение», о котором Флор писал, не совсем почтение в нашем смысле. Имелось в виду нечто близкое – но все-таки другое.

Помните ли вы, дорогой читатель, бородатый анекдот? Идет, значит, женщина ночью через кладбище… Именно, именно! «Пока был жив, тоже боялся». Вариант: «А чего нас бояться?»

Римляне боялись смерти. И мертвецов боялись, и всего, что с этим невеселым делом связано. В этом они не были оригинальны, но все-таки, в отличие, скажем, от нас, боялись как-то по особому. Такое впечатление, что они ЗНАЛИ, что «там» ждет. Знали – или были твердо уверены, что знают. При чем здесь гладиаторы, спросите вы? А при том, что для римлян гладиаторы были МЕРТВЕЦАМИ. Самыми настоящими, только еще не погребенными и очень активными.

А теперь поглядим на гладиаторские игры римским взглядом. Это для нас те, кто на арене – тренированные парни в доспехах и с мечами. Римлянин видел иначе, для него это – чемпионат зомби. Причем не настоящих зомби, не с Гаити (те как раз не мертвы), а зомби из голливудского ширпотреба, которые из могил вылезают с червяками черными во рту.

Страшно? Противно? Вот и римлянам были страшно, и противно. Посему «презрение» надо понимать скорее как «омерзение». Насчет отсутствия «почтения» тоже понятно – какое уж почтение к непогребенному мертвецу, упорно не спешащему под могильный камень? Вы, дорогой читатель, великое почтение к упырю испытываете?

Я ничуть не преувеличиваю. Увы!

Правда, вроде бы тут есть одна неувязка. Римляне мертвецов боятся – и мертвецов же на арену выпускают. Как же так?

Неувязки нет, есть логика. А чтобы эту логику уяснить, побредем-ка, дорогой читатель, по темной дороги Истории от спартаковских времен в самую, самую глушь.

На рубеже нашей эры римляне были еще молодым народом. Сами они считали, что 74 год до Р.Х. – год, когда Спартак со своими товарищами бежал из школы Батиата, всего лишь 679-й от основания Рима. Но это от основания, от первой борозды на Авентине, народ же сложился еще позже. И как всякий молодой народ, римляне еще не успели накопить своей мудрости. Сами не успели, зато сполна заимствовали чужую – мудрость этрусков.

Этруски правили Римом. Три последних римских царя – из этрусской династии. Римляне взяли у этрусков все – от религии и обычаев до названий должностей. Можно сказать, что у Рима была этрусская душа.

…Кстати самих этрусков римляне терпеть не могли. Подобное тоже бывает.

Так вот, гладиаторы – изобретение не римлян, а этрусков. И были у этрусков гладиаторы еще с седой древности. Этруски тоже боялись смерти. Боялись – и также очень хорошо разбирались в том, что их ждет «там» (опять-таки скажем осторожнее – были твердо уверены, что разбираются). Римляне, сами знатоки всякой некромантии, считали этрусков колдунами и ворожбитами. И недаром! Этрусский культ мертвых способен был напугать кого угодно. Это вам не стопка первака на могиле в Родительскую Субботу! Главная же цель такого культа – защититься от страшного покойника, умилостивить его, задобрить. Как задобрить? Совершенно верно, жертвоприношением – кровавым. И лучше всего, чтобы кровь была человеческой.

Этруски в этом, увы, не оригинальны. Оригинальны они в том, что предпочитали не резать обреченных кремневым ножом на алтаре, а заставлять жертвы самих убивать друг друга – прямо над свежей могилой. Почему? Похоже, считали они, некроманты, что такой способ эффективнее. Да простится мне такое сравнение, но в китайской кухне принято утку, перед тем как разделывать, несколько дней палками, бедняжку, бить.

Вот вам и гладиаторы.

И снова вроде бы неувязка. Убиенные на погребальных играх – тоже мертвецы, их также следует бояться. А вот этруски думали, что нет, ибо их гладиаторы – как правило военнопленные, то есть чужаки. Чужаки же нам, этрускам, не опасны, мы на своей земле, пусть с их душами собственные боги разбираются.

Итак, гладиаторы – жертвы мертвецам, то есть самые настоящие покойники. С того момента, когда пленный становился гладиатором, он считался принадлежащим душе того, в честь которого ему и надлежало умереть. Если коротко: гладиаторы уже «ТАМ», на «том» свете. Подчеркну: не приговоренные к смерти, а те, что УЖЕ умерли. Отправится же гладиатор «туда» через час или через десять лет, не так важно, он уже «ихний», так сказать, с печатью Смерти на челе. Как писал христианин Тертуллиан: «То, что жертвовали умершим, считали служением мертвым».