— Мой сын! — внушительно произнесла герцогиня, обращаясь к Фердинанду. — Обстоятельства вынуждают меня сообщить вам, что ваша мать вами крайне недовольна!
      — Увы, маман, — вздохнул тот, к кому были обращены эти упреки, — вы, вероятно, правы, но давайте отложим разговор на потом. Я спешу, извините, маман.
      Этот вполне великосветский разговор происходил отнюдь не в дворцовых покоях, как это можно было бы предположить, судя по титулам участников беседы. И это был даже не номер более-менее приличного отеля. Увы, герцогиня вынуждена делать выговор своему единственному сыну Фердинанду в облезлой комнатенке дешевых меблирашек «Аретуза», расположенных на окраине одного из городов великой, хотя и нейтральной державы.
      — Нет, сын мой, — продолжала герцогиня, — я не имею возможности откладывать этот печальный разговор. Ваши дела, Фердинанд, вполне могут подождать. Итак, мой сын, я вами крайне, повторяю, крайне недовольна! Вы позорите наш род!
      — Увы, маман, — проговорил Фердинанд, с некоторым сарказмом поглядывая на герцогиню, величественно расположившуюся на колченогом стуле, — больше, чем опозорили наш славный род мои предки, я его скомпрометировать не способен.
      — Вы все шутите! — гневно произнесла герцогиня. — А между тем шутить бы вам не следовало! Вы, Фердинанд Фуше, герцог Отрантский, последний отпрыск великого рода, ведете жизнь бессмысленную и крайне рассеянную! Вы не учитесь!
      — Увы! — вновь вздохнул последний отпрыск великого рода.
      — Да, вы совершенно не образованы, а вам уже семнадцать лет! Вы не имеете профессии и не стремитесь ее иметь…
      — Увы, маман, — понурил голову герцог Фердинанд и закурил окурок, припрятанный в кармане. — Я действительно не имею профессии…
      — Вы, сын мой, не знакомы с основами математики, философии и литературы. Вы безграмотны в правовых вопросах! Вы невежа! Вы не умеете держать себя в обществе! Вы курите в присутствии матери!
      — Я не в затяжку, — пробормотал Фердинанд, но курить не прекратил.
      — Вы позорите себя и меня, вашу родительницу! Не далее, как вчера, вы вели себя крайне, я подчеркиваю, крайне невежливо в гостях у герцогини Беневентской и грубо обошлись со своей невестой герцогиней Софи. Вы несносны, сын мой, и я с ужасом думаю о вашем будущем. Да, о вашем и о будущем нашего рода!
      — Все, маман? — вежливо спросил Фердинанд, усаживаясь на потертое одеяло, которым была застелена кровать с продавленной панцирной сеткой. Если все, то позвольте мне ответить.
      — Будьте любезны, Фердинанд, — разрешила герцогиня, — и будьте благоразумны.
      — Вы правы, маман, — произнес юный герцог, — я весьма слабо знаком с названными дисциплинами, да и признаться, не спешу знакомиться. Зато я неплохо знаю историю нашего великого, как вы сказали, рода и позволю себе напомнить кое-что из нее. Итак, после того, как основателя нашего рода Жозефа Фуше, герцога Отрантского вышибли за государственную измену из Франции и нашу семью приютила эта великая нейтральная держава, все четыре поколения герцогов только и делали, что транжирили миллионы, похищенные герцогом Жозефом у императора Наполеона. Кончилось это тем, что ваш уважаемый супруг, а мой не менее уважаемый родитель герцог Жан прокутил и продул в «фараон» остатки своих и все ваши деньги, маман, после чего имел, увы, глупость записаться во французский иностранный легион и сгинуть без вести где-то на Марне. И теперь мне, последнему герцогу Отрантскому, приходится заниматься мелкой уголовщиной, чтобы прокормить себя, да и вас, маман. По-моему, род, начавшийся со шпиона и закончившийся уголовником, не так уж безнадежен. Моя рассеянная жизнь опять-таки, увы, это единственная возможность заработать. А что касается герцогини Софи, то я лучше женюсь на официантке Мари из ресторана «Козочка»: она симпатичнее да и денег у нее больше. Засим позвольте откланяться и расстаться с вами дней на пять, поскольку мне предстоит поездка в Париж. Позвольте оставить вам триста франков на текущие расходы. Это все, что у меня пока есть…
      — Мой сын! — проговорила герцогиня. — Вы говорите страшные вещи. Вы оскорбили память герцога Жозефа. Вы неуважительно отозвались о вашем дорогом отце и вы не смеете говорить так о герцогине Софи. Не забывайте, что об этом браке договорились еще ваши отцы.
      — Я уже об этом слышал, маман, — несколько рассеянно промолвил Фердинанд. Поцеловав герцогине руку, он двинулся к выходу и, на ходу бросив: «О ревуар, маман!», — исчез из комнаты.
      — О, святой Дени! — прошептала герцогиня. — Не дай нашему роду угаснуть столь бесславно!
      Она несколько минут, сцепив руки, глядела в давно потрескавшийся потолок, затем встала со стула, аккуратно пересчитала деньги, оставленные сыном, и направилась на улицу, решив первым делом оплатить счет бакалейщику и сходить в парикмахерскую, где ее светлость не была уже полгода.

      Неподалеку от входа в «Аретузу» герцога Фердинанда уже давно и с явным нетерпением ожидали двое молодых людей.
      — Наконец-то, — буркнул первый, завидев строптивого сына герцогини. Где тебя черти носили, Фред?
      Фред, ибо в этой компании титулов не признавали, а имя Фердинанд было слишком уж громким и несовременным, вытащил из кармана своего изрядно потрепанного пиджака пачку «Синей птицы», закурил и с достоинством пожал плечами.
      — Пришлось побеседовать с маман. Задержался. Сожалею, Аксель.
      Собеседником Фреда был Аксель Кинг — мрачноватого вида верзила лет двадцати пяти — лидер их небольшой компании.
      — Что, опять пилили? — посочувствовал второй — весьма потертый и непохмеленный парень лет двадцати с ранними морщинами на синюшного вида физиономии. Это был потомок эмигранта из России Шура Гаврюшин, которого все здесь звали Габриэлем Алексом.
      — Немного, — чуть скривился Фред. — Так, позудела моя старуха про честь нашу родовую. Да чего там, пошли!
      Все трое направились к центру города.
      — Честь рода! — хмыкнул Габриэль. — Мой папашка из купцов, но и он, как чекалдыкнет по маленькой, начинает про лавки наши да про пароходы вспоминать. Меня все хочет в коммерческий лицей пристроить, чтоб, когда мы в Россию вернемся да манатки нам вернут, я мог бы дело продолжить.
      — Как же, вернут, — хмыкнул Кинг. — Прямо вот сейчас большевики декрет издадут!
      — Это уж точно, — согласился Фред, — что тебе, Габриэль, в Россию, что мне во Францию хода нет.
      — Ну, положим, — не согласился Кинг, — через пару дней мы будем в Париже, и ты, Фред, можешь побывать во дворце своего предка.
      — Там, наверное, музей сыска, — предположил Алекс. — Дом Жозефа Фуше все-таки!
      — Увидим, — резюмировал Фред. — А что мы в Париже делать будем? Опять чемоданчик-другой захватим для нашего Доброго Друга?
      — Сам не знаю, — признался Кинг. — Сеичас у Друга спросим. Темнит он что-то…
      Беседуя, они постепенно приближались к центру города. Дойдя до небольшого, но весьма уютного бара «Крот», все трое ощутили настоятельную потребность нанести туда короткий рабочий визит.
      — Ладно, — решил Кинг, — по одной и пойдем дальше.
      В баре было немноголюдно и как всегда темно. Приятели взяли по паре кружек баварского и поудобнее устроились за столиком. Но не успели они осушить по первой емкости, как в бар неторопливо вошли двое крепких парней весьма зловещего вида.
      — Братья Риччи, — шепнул Габриэль, — гляди, Фред!
      — Вижу, — небрежно бросил Фред. — Придется побеседовать чуток.
      — Не время, — заявил Кинг, — нам к Другу надо.
      Между тем братья Риччи также успели заметить сидевшую компанию. Они взяли по кружке пива и направились к приятелям.
      — Буэно джорно, — вежливо произнес первый изних, Луиджи, более известный под кличкой Сипилло.
      — Буэно джорно, — добавил Пьетро, которого все называли Блэджино.
      — Привет, ребята! — ответил за всех Аксель Кинг. — Как поживаете?
      — Грацио, грацио, — сверкнул железными зубами Сипилло, — живется нам очень даже не плохо. Только вот брат мой малость приуныл.
      — Что с тобой, Блэджино? — сочувственно спросил Кинг.
      — Он обижен, синьор Кинг. Его обидел этот молодой человек, — и он указал на Фреда.
      Предыстория этого элегического разговора была краткой, но достаточно бурной. Вот уже около месяца Фред и Блэджино бесплодно добивались взаимности у красавицы Мари из ресторана «Козочка». Безуспешная осада прекрасной Мари породила жгучую взаимную неприязнь, которая только и ждала повода выплеснуться. Пылкий Блэджино уже несколько раз клялся святым Джованни отомстить «этому молокососу», а в устах неаполитанца эта клятва что-нибудь да значила. Но каждый раз обстоятельства препятствовали этому. Не повезло Блэджино и в этот раз.
      — Нехорошо, нехорошо, — согласился Кинг, выслушав Сипилло, — и мой друг Фред совсем непрочь побеседовать с твоим братом по этому вопросу. Но, увы, эта беседа может состояться не раньше, чем через неделю, Мы спешым в Париж, но я обещаю тебе, Сипилло, что сразу же по возвращении Фред будет к услугам твоего брата.
      На этом беседа, в которой, по сути, участвовали только Кинг и Сипилло, завершилась при гробовом молчании Фреда и Блэджино, обменивавшихся все это время очень выразительными взглядами. После этого братья допили пиво и направились по своим делам, а трое приятелей получили возможность мирно закончить беседу.
      — У, макаронник чертов! — заметил Габриэль. — Так и хотелось ему в рожу пива плеснуть!
      — Зачем? — удивился Фред, ставя на стол пустую кружку. — Пиво лучше выпить, а этого черномазого я и сам успокою.
      — Ладно, — заявил Кинг, вставая, — пошли, ребята, а то наш Друг уже поди заждался.
      И все трое покинули гостеприимное заведение.

      Вскоре они добрались до небольшого, но весьма роскошного дома, где обитал Добрый Друг. Кинг велел Фреду и Алексу ждать его на скамейке у ворот, а сам направился к патрону. Так он поступал каждый раз, поскольку Друг обычно беседовал только с ним и лишь иногда звал остальных для инструктажа или нагоняя.
      — Хорошо! — мечтательно произнес Габриэль, нежась на солнышке. — В Париж прокатимся, а там винчишко классное!
      — Да, — согласился Фред, — получше нашего.
      — Ага! — вдруг услышали они. — Вот, это самое, где вы!
      Весьма удивленные, Фред и Алекс обернулись и обнаружили незаметно подошедшего сзади грузного мужика в измятой полицейской форме.
      — Прячутся, это самое, от полиции! — недовольно вещал мужик. — Ходи, это самое, ботинки стаптывай!
      — Добрый день, господин Дюмон! — крайне вежливо поздоровался Фред, узнавая своего участкового — сержанта Дюмона, недавно переведенного в их город из деревенского участка за заслуги в борьбе с самогоноварением.
      — Добрый день, господин сержант, — подхватил Алекс. — Как живете?
      — Вопросы, это самое, задаю я! Отвечайте, это самое, почему не работаете, почему, это самое, до сих пор не устроились? Два раза, это самое, предупреждали вас!
      — Так мы же ходили на биржу, — начал пояснять Алекс, — записались, но ведь безработица, кризис, вы разве не слыхали, господин Дюмон?
      — Вопросы, это самое, задаю я! Значит, это самое, не работаете, а ведете аморальный образ жизни, чем нарушаете, это самое, закон нашей великой, хотя и нейтральной державы об, это самое, кто не ест, тот работает, то есть, кто ест…
      — … тот не работает, — самым вежливым тоном закончил Фред. — Вот мы и не работаем, о чем, увы, крайне сожалеем.
      — Вы это, шутите, — озлился Дюмон. — Я, это самое, закон, а с законом шутить нельзя. Я, вот это самое, при исполнении!
      — Ну и исполняйте! — в свою очередь окрысился Фред. — И раз вы, вот это, закон, то и обращайтесь ко мне «ваша светлость», как закон и велит!
      — Ага! — проскрипел Дюмон, и глаза его запылали служебным восторгом. — Так, это самое, значит, ваша светлость? Так не угодно ли, это самое, вашей светлости получить и расписаться? И заодно тебе, стрикулист? последнее относилось к Алексу.
      Приятели получили, расписались и прочли полученное.
      — Не понял, — удивился Фуше, — что за галиматья? Что значит: «выселить как нежелательных иностранцев»? Наша семья живет здесь уже век с лишним!
      — Вопросы задаю я! — ответствовал весьма довольный эффектом Дюмон. Живете вы, вот это, здесь и вправду больше века, но гражданства, это самое, не приняли, брезговали видать, ваша светлость! Ну, а теперь, вот это, кризис, сами ваша светлость, только об этом толковать изволили. Вот наша великая, хотя и нейтральная держава и избавляется от лишних бродяг и прочих всяких герцогов, — и на лице участкового заиграла санкюлотская улыбка.
      — Я буду жаловаться президенту, — холодно заметил Фред и отвернулся. Дюмон еще немного постоял, довольно покряхтывая, и удалился.
      — Что, — спросил через некоторое время юный герцог у Габриэля, — тебя тоже выселяют?
      — В две недели, — вздохнул Алекс. — Мне-то крыть нечем, я и вправду иностранец, да еще без документов…
      Тем временем из особняка вышел Кинг и задумчиво направился к скамейке. Приятели поспешили поделиться с ним печальными новостями.
      — Так, — промолвил Кинг, — дело дрянь, но не будем горевать раньше срока. За две недели что-нибудь придумаем. А пока даже лучше будет на время отсюда уехать, чтобы глаза не мозолить.
      — Значит, снова чемоданы через границу поволочем? — поинтересовался Алекс.
      Обычный промысел этой небольшой, но дружной компании состоял либо в мелком рэкете районного масштаба, либо в контрабанде, которую они возили из соседних государств, пронося ее туристскими тропами в обход таможни. Но на этот раз дело предстояло необычное. Добрый Друг, по словам Кинга, подробно расспрашивал об Алексе и Фреде, а затем, выдав небольшой аванс, велел ехать в Париж, где всем троим надлежало явиться по адресу: улица Гош Матье, 45, к господину де ля Року. Он-то и должен был объяснить суть дела.
      — Может, Добрый Друг заинтересовался ввозом наркотиков? — предположил Фред. — Сейчас, говорят, это очень прибыльно.
      — Да, — согласился Алекс. — Гашиш — дело стоящее.
      — Посмотрим, — с сомнением произнес Кинг, — хотя я не думаю… Темнит наш босс, ох темнит!
      Пора было двигаться на вокзал. Приятели были настолько озабочены невеселой перспективой выселения из страны, а также непонятным поручением Доброго Друга, что не заметили, что всю дорогу к дому их патрона и далее до самого вокзала их заботливо сопровождали две чуть сгорбленные фигуры, отчего-то в темных очках, хотя весеннее солнце светило еще совсем не ярко.

      Кинг, Фуше и Алекс заняли свое купе, где уже находился попутчик моложавый и весьма тощий капитан, который поспешил тут же представиться:
      — Честь имею, хе-хе, отрекомендоваться: капитан Кальдер, хе-хе, представитель доблестных, хе-хе, вооруженных сил нашей великой, хотя и, хе-хе, как ни странно, нейтральной державы.
      Приятели назвали себя.
      — Очень, хе-хе, очень приятно, — продолжал капитан Кальдер в той же странноватой манере, — в Париж, стало быть, хе-хе, вояжируете? Славно, хе-хе, славно прокатимся вместе до первого, хе-хе, крушеньица!
      Поезд тронулся. Кинг, сославшись на головную боль, залез на верхнюю полку и отдал дань Морфею. Между тем Фуше, Алекс и словоохотливый капитан продолжали беседу, которую очень скрашивала выставленная Кальдером на стол бутылка «Камю».
      — Да-с, хе-хе, — приговаривал Кальдер, — безработица, хе-хе, мерзость страшная! А вы бы, молодые люди, шли бы ко мне в эскадрилью, Летать, хе-хе, научу, мир повидаете.
      — Мы эмигранты, — мрачно ответил Алекс и вкратце поведал о своих с Фуше злоключениях.
      — Не беда, не беда, — оптимистично заявил Кальдер. — Что-нибудь, хе-хе, придумаем, не впервой!
      Затем заговорили о Париже.
      — Гулял там, гулял, хе-хе, по младости годов, сообщил Кальдер. — А вот сейчас, хе-хе, не советовал бы.
      — А что так? — насторожился Фред, чуя, что капитан затеял этот разговор не зря.
      — Да вот народ пошел, хе-хе, опасный. Все больше анархисты, фашисты всякие. «Кресты огненные»…
      — Какие? — не понял Алекс.
      — Огненные, хе-хе, огненные кресты, молодой человек, — охотно разъяснил Кальдер. — Есть там такие, хе-хе, головорезы. Оч-чень опасные, хе-хе. Вот давеча — приехали двое молодых людей, хе-хе, в Париж. Эмигранты, кстати.
      Фуше и Алекс переглянулись.
      — Ну вот-с, — продолжал Кальдер, — явились эти, хе-хе, молодые люди на улицу Гош-Матье, там у этих «крестов» аккурат, хе-хе, гнездышко. Явились они, хе-хе, к самому полковнику ля Року…
      — И что? — не вытерпел Алекс.
      — Что? — удивился Кальдер. — Запамятовал, хе-хе, запамятовал! Память, знаете ли, хе-хе, все летаешь, летаешь, хе-хе! Но, помнится, ничего с ними хорошего не случилось.
      Фуше и Алекс вновь переглянулись. Странная притча хихикающего капитана начинала тревожить. Тем временем Кальдер достал колоду карт и предложил сыграть в преферанс, так и не вспомнив окончания своей занимательной истории.
      После преферанса, затянувшегося до полуночи, все мирно уснули, а утром, когда Фуше, Алекс и Кинг проснулись, веселого капитана уже не было в купе.
      — Тю! — удивился Алекс. — Он ведь ехал до Парижа!
      — Да бог с ним! — махнул рукой Фред. — Ты лучше послушай, Аксель, какую он нам байку рассказал, — и Фуше как можно точнее пересказал все рассуждения Кальдера об «огненных крестах», улице Гош-Матье и двух незадачливых эмигрантах.
      Кинг помрачнел.
      — Ну, удружил нам Добрый Друг! Влипли! Вы знаете, кто этот Кальдер?
      — Он сказал, что в авиации служит, — ответил Фуше.
      — Да, — согласился Алекс. — И в свою эскадрилью звал.
      — Ага, как же! — хмыкнул Кинг. — В эскадрилью! Я этого Кальдера видел и не раз, пока в армии служил. Он нашу спецгруппу перед заброской инструктировал.
      — Так он что — не летчик? — все еще не понимал спросонья Алекс.
      — Он из контрразведывательного отдела генштаба, — отрубил Кинг. — И, повторяю, похоже, мы крепко влипли.
      — Вернемся? — тут же предложил осторожный Алекс, допивая остатки вчерашнего коньяка.
      — Нет, — решил Кинг, — возвращаться не будем. Этот Кальдер предупреждал вас не зря, значит, зла нам не желает. Сделаем так: вы поедете к де ля Року вдвоем…
      — А ты? — удивился Фуше.
      — Меня там не очень ждут. Наш Добрый Друг говорил только о вас двоих. Да и Кальдер рассказал о _д_в_у_х_ иностранцах, о двух, а не о трех. Соврите что нибудь, скажите, что я приеду позже. А я договорюсь в Париже с кем надо и буду вас прикрывать. Если что — успею предупредить или, в крайнем случае, вытащу.