Я расстрелял мерзавца Рютина, но спас кое-кого другого - вашего брата, например, его семью. И немало ваших друзей... - А скольких не спасли? Майору стало холодно - и это был не привычный холод, который мучил его уже четвертый месяц. Кто эти люди? Если Иванов действует от имени Сталина, то от чьего имени говорит Николай Андреевич? Друг Бухарина, заступающийся за заговорщиков и уклониста Рютина! Он что, самоубийца? - Не надо, Николай Андреевич! - Тон Иванова оставался ровным и невозмутимым. - Мы не будем ВЕСТИ с вами общеполитическую дискуссию. Речь пойдет о другом. Начну издалека, хочу кое-что напомнить. Сразу же после окончания тринадцатого съезда состоялось секретное заседание ЦК. Причем на нем присутствовали лишь "старики", так называемых рабочих, принятых туда по совету покойного Вождя, как вы помните, не пригласили. Впрочем, вы там были, так же как и я... - Что-то не припомню. Или вы были без капюшона? Странно, Николай Андреевич, похоже, не боялся товарища Иванова. Сергей ощущал его страх, но бывший рютинец боялся чего-то другого, куда более для него опасного. - Конечно, я был без капюшона! Итак, разговор начал Зиновьев, он ведь тогда лез в вожди! Этакий красный Галифе, герой Питера! Знаете, Николай Андреевич, когда его потащили на распыл, он держался несколько иначе. Ну да вы его уже тогда недолюбливали... Ну вот, товарищ Евсей, как вы помните, прочитал целый доклад, смысл которого заключался в том, что межпартийная борьба неизбежно приведет к Термидору, а следовательно, к гильотине. А значит, руководство партии уже сейчас должно позаботиться о создании надежного укрытия для партийных кадров. Если память мне не изменяет, идея всем неожиданно понравилась. Впрочем, если вспомнить тринадцатый съезд, то не так уж неожиданно... - Не всем. - Похоже, Николай Андреевич усмехнулся. - Троцкий был против. - Ну, что вы хотите от Иудушки? Он, видите ли, считал, что гильотина останется сухой. Этакий идеалист!.. Решение, как вам известно, было принято единогласно, но с важной поправкой. Напомните, Николай Андреевич, с какой? Голос Иванова стал мягким, вкрадчивым, он словно заманивал собеседника, приглашая в заранее подготовленную ловушку. - Поправка Сталина. Каждый, кто уходит в убежище, навсегда отказывается от всякой политической деятельности. Кроме того, права убежища лишаются по специальному решению Политбюро... - - Совершенно верно. Но вы забыли пункт третий... - Не забыл. Там было сказано, что Центральный Комитет не берет на себя обязательства защищать убежище от тайной полиции. - Запомнили? Да, "тайная полиция" - прозвучало не очень удачно. Наш Феликс даже обиделся... Ну что ж, в таком случае я имею основание обвинить вас, как ответственного за убежище, в нарушении пункта первого поправки. Надеюсь, мне не надо объяснять суть дела? - Отчего же? Объясните! Голос Николая Андреевича звучал по-прежнему чуть иронично, но Сергей чувствовал, что тот весь напрягся. Похоже, он ждал этого вопроса с самого начала разговора и теперь собирался с силами, чтобы ответить. - Ну к чему это, Николай Андреевич? Вы же прекрасно понимаете, о чем идет речь. К вам пришел посланец Семена Богораза, а вы, вместо того чтобы указать ему на дверь, свели его с этим... Чижиковым. Надеюсь, вы не собираетесь этого отрицать? - Нет. Не собираюсь. Голос не мог скрыть облегчения - невиданного, огромного. Услышанное, похоже, ничуть не взволновало странного гостя. Его беспокоило что-то другое, о чем Иванов не спросил; Выходит, Николай Андреевич нарушил пункт первый поправки не один раз! И данное нарушение - явно не из самых страшных... - Что ж, отпираться вам действительно не имеет смысла. Сам Чижиков конспиратор опытный, но кое-кто из его присных излишне болтлив... Итак, вы нарушили условие, Николай Андреевич. Теперь я имею полное право сделать из этого соответствующие выводы... - Попробуйте... В комнате наступило молчание. Сергей пытался представить, что делают эти двое. Стоят, глядя друг другу в глаза? Или сидят с внешне равнодушным видом, может, даже улыбаются? Почему-то показалось, что оба они - и таинственный товарищ Иванов, и неуступчивый Николай Андреевич - не верят в серьезность угрозы. Похоже, это была лишь проба сил. Интересно, кто не выдержит и заговорит первым? - Эх, Николай Андреевич... - Иванов вздохнул, и в голосе промелькнула нотка сочувствия. - Кого вы защищаете? Беглых крыс? Трусов, которые предпочли забиться в щель, оставив вас прикрывать их? Конечно, ваша система защиты надолго задержит ребят Ежова, но вы-то не успеете уйти! Ни вы, ни ваша семья. Я еще тогда не понимал, почему вы взяли на себя это поручение. - Я выполнял приказ партии. - Э-э-э, бросьте! Приказа не было. Насколько я помню, эту работенку предложили пятерым членам ЦК и все отказались. Никому не хотелось возглавлять подполье в собственной стране: уже тогда, после смерти Феликса, могли сгоряча и к стенке поставить, а уж сейчас... Вы попросились добровольно. Вас что, Чижиков уговорил? Да он же трус! Троцкий - тот хоть не боится, книжонки пописывает. Даже Бухарин - на что слюнтяй, и тот не захотел прятаться в нору! Знаете, что он сказал мне перед смертью? Что его смерть нужнее партии, чем жизнь! Кого вы спасаете, Николай Андреевич? Людей, товарищ Иванов. Сергей уже перестал вслушиваться в ощущения собеседников. Иванов по-прежнему казался каменной статуей, с Николаем Андреевичем, похоже, все было ясно. Тот был уверен в себе. Конечно, страх можно было уловить, но все же подпольщик почему-то надеялся выйти из этой комнаты победителем. Лишь однажды Сергей почувствовал слабину, но разговор благополучно миновал этот риф... - Значит, вы спасаете людей... Что я слышу, Николай Андреевич! Бывший комиссар Стальной дивизии впадает во внеклассовый гуманизм! И давно это у вас? - Вам что, действительно интересно? Николай Андреевич не скрывал своей иронии. Да, похоже, основное уже сказано, и теперь шел арьергардный бой. - Представьте себе, интересно. Давно хочу понять, почему вы и такие, как вы, - Смирнов, Ломинадзе, тот же ваш Рютин - выступаете против политики партии... - Мы не выступаем против политики партии. - Ах да, вы лишь против некоторых крайностей... Не надо! Вы что, думаете, можно построить какой-нибудь другой социализм? Хороший? Без применения наших методов, которые вам так не нравятся? - Да. Без коллективизации, лагерей и Ежова. Теперь Сергей уже не обращал внимания ни на тон, ни на эмоции, вслушиваясь в каждое слово. Вот, значит, в чем дело! А ведь и Рютин, и Смирнов были обвинены в шпионаже и вредительстве! Выходит, дело было совсем в другом? - Хорошая формула! А что вы думали во время Гражданской? Скольких вы тогда уложили? Где был ваш гуманизм, Николай Андреевич? Что, лагеря изобрел Ежов? Или вы не ставили к стенке заложников в восемнадцатом? Или тогда вам это нравилось? - Нет. Не нравилось. Мы надеялись, что эта кровь - последняя, иначе незачем было все начинать. И мы думали, что гильотина останется сухой! - Ах вот как!.. - На этот раз голос Иванова потерял обычное добродушие, в нем промелькнул злой сарказм. - С этого бы и начинали, Николай Андреевич! Кажется, я понял. Можно расстреливать всех, но не товарищей по партии! А я обвинил вас в гуманизме! Беру свои слова назад. Ладно... И снова пауза. Может, товарищ Иванов решил слегка потомить своего собеседника ожиданием, а может - Сергею вдруг показалось, что дело именно в этом, - человеку в плаще надо было подумать. - Ладно... подытожим: я запрещаю вам всякие контакты с людьми Богораза. Всякие! Пусть Чижиков отсиживается в своей норе, но не пытается вести внешнюю политику. Это первое. Второе: я не буду выдавать вас ищейкам Ежова, но и пальцем не пошевельну, если они выйдут на ваш след, имейте это в виду! Третье, и для вас, пожалуй, самое главное. Если я узнаю, что вы занимаетесь чем-нибудь кроме работы в наркомате и того поручения, о котором сегодня шла речь, то вы и ваша семья немедленно попадете в подвалы Большого Дома со всеми вытекающими последствиями. Вы поняли? - А в письменном виде можно? Сергею показалось, что Иванов все-таки не сдержится. Ему вдруг стало страшно за Николая Андреевича. Он что, действительно считает себя бессмертным? Но тут же майор подумал, что такая тактика - возможно, самая правильная. Подпольщик стремится не показать слабости. Наступление порою лучший вид обороны. - В письменном? - послышался негромкий 'смех. - Вы так привыкли к бюрократии? Если хотите, мы можем провести это решением Политбюро, когда Ежов куда-нибудь отлучится. Он-то вашего юмора не поймет... И, наконец, четвертое... Вы что думаете, мне и всем остальным так по душе эти наши методы? Даже Ежов - и он не выдерживает. Пьет горькую, сволочь, после каждого допроса, протрезвить не можем! Да, в двадцатом мы не ожидали подобного. И знаете, в чем наша ошибка? Кого мы переоценили? Пауза. Молчал Николай Андреевич, молчал его всесильный собеседник, а Сергей напряженно ждал, что будет дальше. Он и сам иногда думал об этом, но каждый раз заставлял себя отбрасывать всякие сомнения в правильности совершавшегося в стране. Но, выходит, и на самом верху признают, что допустили ошибку! Значит, там тоже ошибаются? И не в мелочах, не в тактике, а в чем-то большом, главном... - Мы переоценили людей, Николай Андреевич. Помните, как изящно выразился столь любимый вами Троцкий: "злые бесхвостые обезьяны"? Так вот, эти злые бесхвостые обезьяны оказались не столь подготовленными к собственному будущему, как хотелось. Увы, дело не только в знании грамоты и всяких "родимых пятнах". Сопротивление идет даже не на уровне разума, заговорили инстинкты. И вот приходится пасти жезлом железным и заодно давить тех, кто мешает этому. Вот и вся истина, Николай Андреевич. А истина может нравиться, может не нравиться - но от этого "не перестает быть истиной. Вот так... Кстати, как там ваш дружок, товарищ Косухин? Процветает в царстве Богораза? - Разрешите не отвечать? Сергей перевел дух. Главное было сказано, и теперь собеседники вели речь о каких-то мелочах. "Злые бесхвостые обезьяны" - майор не знал этих слов Троцкого, и они показались ему омерзительными. Но товарищ Иванов, похоже, согласен с Иудушкой. Как же так? - Можете не отвечать, Николай Андреевич. - Голос Иванова стал скучным и невыразительным, словно он потерял всякий интерес к разговору. - Во всяком случае, вы получили ответ на запрос в ЦК по поводу вашего дружка. Выходит, он обманул всех нас и просто предпочел убраться подальше. А заодно вырастил очень шкодливого наследника. Впрочем, этого-то можно не опасаться, не тот масштаб. Ну, очень приятно было побеседовать, Николай Андреевич. - Взаимно, товарищ Агасфер. Агасфер? Сергей даже привстал. Выводит, этот Иванов - вовсе не Иванов. Впрочем, "Агасфер" - наверно, просто партийная кличка... - Кстати, а мне место в своем убежище вы приготовили? Это была, очевидно, шутка, но Николай Андреевич не пожелал поддержать ее: - Как и всем членам партии. Мне можно идти? - Конечно. Всего наилучшего... Стукнула дверь, и Сергей откинулся на спинку стула. Слава Богу, все кончилось. В голове мелькали обрывки услышанных только что фраз, в висках звенела кровь, и казалось, сил не хватит даже на то, чтобы выйти из тайника. Когда его вызвали в Столицу, майор догадывался, что нужен не для простого допроса, но о подобном, конечно, не думал. Услышанное он запомнил, но, чтобы понять, осмыслить, требовалось время. Только будет ли у него это время? Ведь за крупицу того, о чем он услышал, погибали куда более чиновные люди? Впрочем, бояться некогда, ему еще предстоял разговор с тем, кого подпольщик назвал Агасфером... - Выходите, Сергей Павлович. Сергей закусил губу, заставил себя встать и откинуть тяжелую портьеру. Иванов сидел за столом, чуть сгорбившись, в темноте его фигура походила на неровное черное пятно. Почему он даже здесь не снимает капюшона? Или - мелькнула нелепая мысль там, под капюшоном, просто ничего нет? - Садитесь. Здесь стул. Найдете? - Да. - Слово далось с трудом, но майор уже начинал понемногу приходить в себя. Он на работе, сейчас ему предстоит отчет - дело обычное, даже рутинное. Детектор сообщает показания. Что ж, он готов. - Курите, Сергей Павлович. Здесь пепельница. Курить и в самом деле хотелось, и майор пожалел, что так безжалостно поступил со своими папиросами. Но не просить же закурить у товарища Иванова! - Спасибо. Я решил бросить. - Правда? А вы знаете, это хорошо. Я слыхал, что, как правило, те, кто болен той же болезнью, что и вы, курят. Что-то вроде защитной реакции, хотя и весьма своеобразной. Выходит, ваши дела идут на поправку... Болезнь? Но ведь у него амнезия, полученная в результате травмы головы? Впрочем, в последнем Сергей начал сомневаться еще в Ленинграде. Ему переливали кровь, брали пробы костного мозга - какая уж тут травма... - Ну, обменяемся впечатлениями? Или вам надо прийти в себя? Разговор, признаться, вышел трудный. Сергей вздохнул. Нет, откладывать отчет не хотелось. - Я готов. Разрешите? - Да, пожалуйста... Майор вспомнил обычную форму доклада: общая оценка личности, настроение в начале допроса... - По-моему, этот Николай Андреевич пришел сюда хорошо подготовленным. Во всяком случае, он почти не боялся, что-то придавало ему уверенности. Он вообще очень уверенный в себе человек... Вас, если не ошибаюсь, недолюбливает... - Есть немного... - Иванов негромко рассмеялся. - Когда он особо проявил свои эмоции по отношению к моей скромной персоне? - Когда вы говорили о Рютине. Потом напряжение разговора росло, он начал волноваться, особенно ! когда речь пошла о нарушении постановления ЦК... - Поправки, - тихо подсказал собеседник. - Пункта первого поправки... - Да, извините. - И тут майор понял, что сейчас должен выдать незнакомого ему подпольщика. Мысль об этом показалась отчего-то омерзительной. Но ведь его и пригласили для этого! Он эксперт, выполняет особо важное поручение Сталина! Ему верят! - Товарищ Иванов, этот человек, похоже, ждал какого-то другого обвинения. Не в связях с Богоразом. Услыхав о Богоразе и об этом... Чижикове, он сразу успокоился. - Значит, грешен в другом. - Иванов помолчал, покачав головой - Ай-яй-яй! А нас еще, Сергей Павлович, обвиняют в отсутствии гуманизма! Знаете, я почувствовал это и, если помните, предостерег... Что ж, наши наблюдения совпадают. Считайте, что этот небольшой экзамен вы вполне выдержали. Не могу заставить вас, конечно, забыть о содержании разговора... - Это не так трудно, - не выдержал Сергей и тут же спохватился. Впрочем, Иванов отреагировал спокойно: - Да, конечно, совсем запамятовал... Сергей Павлович, я обещал, что мы поговорим о ваших делах, и вот как раз хороший повод... Вы уже поняли, что с вами случилось? Вопрос был неожиданным. Проще всего было солгать, но Сергей уже начал понимать, что товарищ Иванов не хуже его самого умеет читать в чужих душах. Оставалось молчать, хотя это тоже не лучший выход. - Сегодня вы решили погулять по Столице, хотя вам и не рекомендовали этого. Вы профессионал, мы не стали устанавливать за вами наблюдения, да и зачем? Все равно, если вы решили что-то узнать - то узнаете. И, как я понял, вы погуляли по городу с пользой... Что было делать? Отрицать очевидное нелепо, но признаться - значит выдать чернявого старшего лейтенанта! Недаром Карабаев не верил новоявленному майору Павленко. Нет, лучше молчать... - Хорошо... Скорее всего, вы встретили кого-то из старых знакомых. В наркомат, насколько я знаю, не заходили, там все были предупреждены... Выходит, в Большой Дом и в самом деле идти бессмысленно! Неужели этот Иванов предусмотрел все - даже встречу с Карабаевым? Но ведь Прохор не играл, он действительно не ожидал увидеть своего бывшего командира... - Итак, вы узнали свою настоящую фамилию?.. - Да... Теперь роли переменились. Ему приходилось отвечать, а человек в плаще внимательно вслушивался в каждое слово. - Место работы, должность? - Да... - Причины того, что с вами произошло? - Нет... Иванов подумал, а затем решительно кивнул: - Чем раньше, тем лучше; Хотя, пожалуй, раньше вам об этом говорить не стоило, - ваша психика и так серьезно пострадала. То, что вы в розыске, тоже знаете? В таком случае вам пока лучше оставаться майором Павленко - в ваших собственных интересах. А мне следует вам кое-что объяснить. Ни я, ни Ежов не имели отношения к тому, что с вами произошло. Причина другая, может, уже догадались... - Не знаю. - Он постарался произнести это как можно равнодушнее, но Иванов покачал головой: - Прокол! Сказали неправду! Что-то знаете. Вкратце. Вы руководили группой, выполнявшей важное задание правительства. Но существовало другое, так сказать, учреждение, которое решило оспорить лавры Ежова, Уточнять не надо? Да, уточнений не требовалось. Он служил в НКВД и стал на дороге "лазоревому" ведомству. - Вас, скорее всего, просто прикончили бы или подбросили компрометирующий материал, что, в общем, одно и то же. Но о ваших способностях знали. Один достаточно влиятельный работник НКГБ захотел иметь в своем распоряжении такого незаменимого специалиста. Остальное было не так сложно... Это походило на правду. Во всяком случае, Сергей и сам пришел к таким выводам. Иванов не назвал ни фамилии, ни конкретных обстоятельств, но это покуда не столь важно. - Когда вы исчезли, кое-кто из окружения Ежова предпочел объявить вас врагом и преступником. Вы можете спросить, почему не вмешался я? Вмешался, Сергей Павлович! Вы оказались не у того, кто так обошелся с вами, а в ленинградском госпитале. Большего сделать нельзя - иначе начнется слишком большой шум. НКВД и госбезопасность и так на ножах... Это было тоже понятно. Майор вздохнул: - И все-таки, товарищ Иванов... Что со мной сделали? - Об этом лучше спросить у врача. Поэтому, Сергей Павлович, вы завтра же ложитесь в клинику. В этом, собственно, и состоит то задание, ради которого я приказал вас вызвать...
      Глава вторая.
      НОМЕР СОРОК ТРЕТИЙ
      За эти месяцы Сергей успел привыкнуть к больничному быту. Весь январь он пролежал в госпитале, а затем каждые две недели приходилось являться на процедуры и анализы. Белые халаты успели надоесть, но майор понимал: без этого не обойтись. Он болен, и выбирать не из чего. Что ж, значит, еще одна больница... ...Его отвезли туда той же ночью. Возможно, товарищ Иванов спешил, а скорее всего, ночь была нужна, чтобы избежать любопытных глаз. Пустельгу даже не стали осматривать, переодели в новенький серый халат и поместили в небольшую палату на четвертом этаже. Спать не хотелось, и Сергей посвятил остаток ночи тому, чтобы как следует осмотреться. Похоже, палата предназначалась для двоих, но одна койка была предусмотрительно вынесена. Итак, его ждали. Вполне вероятно, товарищ Иванов позаботился не только о комфорте, но и о микрофоне где-нибудь за зеркалом или под кроватью. Стены были недавно выкрашены, мебель - только что с фабрики, и вся больница, насколько успел заметить майор, казалась новенькой, с иголочки. Он уже знал, что находится в одном из самых лучших лечебных заведений Столицы. Точнее, больница находилась не в самом городе, а в нескольких километрах от него. Из окна можно было разглядеть темные пятна рощиц почти до самого горизонта, пересекаемые широкой, блестевшей в лунном свете, рекой. Вид был красив, но окно заинтересовало Пустельгу из куда более прозаических соображений. Окно, дверь, ведущая на небольшой балкон, решетки, запиравшиеся на ночь... Решетки выглядели надежно, но Сергей знал, что от них и будет зависеть то, насколько удачно он выполнит порученное ему дело. От решеток и от смелости одного человека, пока еще незнакомого... Под утро майор все-таки уснул. Иванов не ошибся, на рассвете Сергей чувствовал себя особенно слабым. Лучше было спать, тем более что за все эти месяцы он еще ни разу не видел снов. Просто мрак, безымянная чернота, но Пустельга был рад и этому. Нужно было поспать, силы понадобятся завтра. Если дело пойдет так, как ожидалось, следующей ночью спать не придется. День прошел скучно, хотя и оказался наполнен событиями. Был обход, после чего Сергея долго водили по кабинетам - снова, как и в Ленинграде, бесконечные анализы, расспросы, сочувственные кивки. Товарищ Иванов обещал, что здесь ему смогут помочь, но в это верилось слабо. Правда, удалось подметить важную особенность - никто не удивлялся его болезни и не заводил речь и о мифической травме. Похоже, Пустельга не был здесь первым с такой странной формой амнезии. Впрочем, вся эта суета не мешала думать. Сергей решил, что о своих заботах он еще найдет время поразмышлять, о ночном разговоре вспоминать не тянуло, оставалось главное - задание. Майор Павленко должен забыть о личном и лишнем и еще раз проанализировать то, то предстоит... Итак, в одной из палат, неподалеку от палаты Сергея, помещен особо опасный государственный преступник. Фамилию Иванов называть не стал, однако вполне достаточно того, что преступник умен, опасен, а главное знает некую тайну, представляющую огромный интерес для обороны страны. Вернее, знал: несколько месяцев назад, после несчастного случая он потерял память... ...Совпадение сразу же насторожило - вновь несчастный случай, полная амнезия и вдобавок какие-то государственные секреты. Правда, Сергей майор НКГБ, а неизвестный сосед - зэк, доставленный сюда прямо из мест заключения, но ведь и сам Пустельга находился по сей день в розыске! Но роли уже распределены - майору предстояло узнать, действительно ли преступник потерял память. Задание важное, срочное и, в общем, не особо сложное. Трудности были чисто технические. Зэк знал, кто он, ему сказали; к тому же, палата, естественно, охранялась. Прямой допрос мог не дать результатов - преступник в последнее время отказывался отвечать на вопросы, ссылаясь на потерю памяти. Значит, следовало организовать встречу между двумя собратьями по несчастью. Дело оказалось несложным, помогли решетки: имея ключ от них, можно легко переходить с балкона на балкон. Несколько дней назад одна из медицинских сестер, якобы случайно, оставила связку ключей, так чтобы обитатель охраняемой палаты имел возможность завладеть ими. Услыхав об этом, Пустельга невольно поморщился: от такого способа за версту пахло дилетантизмом. Сам он не попался бы на подобную удочку. Но товарищ Иванов пояснил: преступник не имеет ни малейшего оперативного опыта. К тому же, ключи искали, медсестра со слезами ходила по палатам, охрана расспрашивала больных - все, в общем, выглядело вполне достоверно. В первую ночь преступник, похоже, выжидал, но уже на следующую вышел на балкон, начав свое первое путешествие. Очевидно, четыре стены с потолком и охрана возле двери успели ему здорово надоесть. Правда, бежать он не пытался, зато обошел всех ближних и дальних соседей, пытаясь завязать знакомства. Так продолжалось три дня, а на четвертый в палату, находившуюся почти рядом с той, где обитал потерявший память заключенный, поместили нового больного - майора Сергея Павленко... Итак, задание не из сложных, но что-то с самого начала не нравилось Сергею. Впрочем, это "что-то" было очевидным. Преступник - такой же больной, как и он сам. Больной пытается разоблачить больного... Пустельгу ожидала благодарность, может даже награда, а неизвестного зэка, в лучшем случае - пожизненное заключение в стенах больницы, а скорее всего Колыма, где он быстро превратится в лагерную пыль. Правда, Иванов уверял, что преступник очень опасен, что он враг, - но те, что искали пропавшего Пустельгу, тоже считали его врагом и даже, кажется, шпионом. Получалось, не больной пытается разоблачить другого больного, а один враг, еще не осужденный, будет стараться разоблачить того, кто уже хлебнул арестантской баланды. А что будет с Пустельгой дальше? Не отправит ли его товарищ Иванов вслед за неведомым преступником? Правда, ему обещали лечение, но такое тоже возможно: подлечат немного, поставят на ноги - и пошлют куда Макар телят не гонял. Это будет весьма целесообразно: меньше риска, что недовольный своей судьбой майор где-нибудь проговорится об увиденном и услышанном. Товарищ Иванов действовал по приказу Сталина - но у вождя могли быть свои соображения по поводу сохранения государственных тайн. То, что миндальничать с каким-то подозрительным майором, вдобавок живущим под чужой фамилией, не станут, Сергей не сомневался. Итак, выходило плохо - хуже некуда. Его, скорее всего, используют - и позаботятся, чтобы Пустельга больше не мешал. Для этого достаточно просто позвонить дежурному в Большом Доме и сообщить, где находится беглый враг народа Пустельга... Сергей пытался гнать от себя подобные мысли, но логика и простой здравый смысл не давали ошибиться. Возможно, это произойдет не сейчас, а через месяц, в крайнем случае через год, если, конечно, странная болезнь не искалечит его окончательно. Выходит, Пустельга, полумертвый и практически обреченный, все же готов шпионить за другим, таким же больным и загнанным в глухой угол? Да, плохо дело, бывший старший лейтенант НКВД! Вечером, когда за рощами медленно гасли последние лучи заходящего солнца, Сергею стало немного легче. Темнота несла с собой бодрость, холод немного отпускал, и происходящее начинало казаться не таким безнадежным. В конце концов он как-то выкрутится. Сергея хотят свести лицом к лицу с опасным преступником - что ж, пусть. Пса пускают за волком... А если пес и волк на минуту задумаются и поищут себе более полезное занятие, чем рвать друг друга на чужую потеху? Время тянулось неслышно, но Пустельга не спешил. Это была удача: тихая ночь, темная комната, кровать - и много свободного времени. Можно спокойно обдумать все случившееся с ним за эти месяцы, и особенно за последние сутки, а главное - немного подумать о будущем. Если верить собственной биографии, когда-то Сергей Пустельга был неплохим оперативником. Что ж, не пора ли применить навыки для личной пользы?.. Легкий стук. Пустельга быстро взглянул на светящийся циферблат наручных часов: начало второго. Началось! Стучали в балконную дверь, и сквозь стекло можно было разглядеть чей-то темный силуэт... Осторожный стук повторился. Пустельга усмехнулся, вскочил и быстро подошел к двери. Неизвестный стоял на балконе, на нем был такой же, как у Сергея, серый халат, на голове нечто, напоминающее берет. Это было разумно, апрельская ночь не баловала теплом. - Гостей принимаете? - голос показался приятным и даже веселым. Сергей кивнул и открыл дверь. - Добрый вечер! - неизвестный вошел в комнату, быстро огляделся и протянул руку: - Позвольте отрекомендоваться: ваш сосед, палата номер 43, а чтобы короче - просто Сорок Третий... - Сорок Первый, - принимая правила игры, представился Пустельга, запоздало подумав о том, что его рукопожатие будет плохой рекомендацией. Однако Сорок Третий, казалось, не обратил внимания на то, что так смутило Прохора Карабаева. Рукопожатие было крепким, а рука - теплой, даже горячей. - Ну как, сидим? - Сорок Третий усмехнулся, продолжая разглядывать палату. - А вас недурно устроили, уважаемый Сорок Первый. Одиночка - прямо как у меня. - Сидим, - подтвердил Пустельга. - Кстати, присаживайтесь. - Благодарствую, - зэк поудобнее устроился на стуле. - Надеюсь мой визит вас не слишком обеспокоил. Знаете, не удержался: вы же новенький, вдобавок мой, так сказать, собрат по несчастью. - То есть?.. - немного удивился Сергей. - Тот же диагноз, уважаемый Сорок Первый... Мы с вами сдвинулись на одной и той же почве, а это почти то же самое, что сесть по одинаковой статье. - Юмор же у вас! - не удержался Пустельга. Зэк ему понравился, Сорок Третий явно не терялся даже в подобной ситуации. Очевидно, и раньше он был крепким орешком для коллег Сергея... - Юмор как раз подходящий, - не согласился гость. - Под петлей и шутки висельные. Впрочем, прошу прощения. Вы, быть может, пребываете в состоянии мрачной хандры... - Ни в коем случае! - Пустельга невольно улыбнулся. - Просто вы появились несколько неожиданно... - Но вы не спали, - быстро отреагировал Сорок Третий, и Пустельга понял, что его гость не только умен, но и наблюдателен. - Бессонница или плохо спится на новом месте? - Вероятно, и то, и другое, - Пустельга понял, что надо переходить в наступление. - А откуда вам стало известно про мою... статью? - А-а-а! Для пациента подобного заведения вопрос весьма разумен. Узнал просто: мой лечащий врач, милейшая Любовь Леонтиевна, мне очень сострадает и развлекает всякими новостями этого скорбного дома. - Лечащий врач? - Пустельга вспомнил тех, с кем довелось общаться прошлым днем. - Такая симпатичная девушка, высокая, немного длинноносая, со шрамом на правой щеке? - Ну вот, только и заметили, что длинный нос и шрам, - покачал головой Сорок Третий. - Между прочим, она здесь чуть ли не единственная, кто действительно сочувствует нам, грешным. Остальные - все больше по долгу службы. А нас, спятивших, не обмануть: сразу ясно, для кого ты человек, а для кого - кролик. Ну вот, узнать было просто, но любопытство мое еще более выросло, когда я увидел, что вы, уважаемый Сорок Первый, оказались в одиночке. У вас, я вижу, даже вторую койку вынесли! Вот это да! Зэк был не просто наблюдателен, и Пустельга мысленно обозвал тех, кто готовил операцию, идиотами. Ну конечно, в палатах больные помещались по четверо, в крайнем случае по двое! Хоть бы койку оставили... - Но ведь вы тоже в одиночке? - приходилось вновь наступать. - Да. Именно что в одиночке, да еще с двумя молодыми людьми за дверью, правда, как выяснилось, не особо внимательными. Но у меня особый случай: я, уважаемый Сорок Первый, уж не пугайтесь, в некотором роде злодей. Точнее - опасный преступник. Не испугались? - Нет, - вздохнул Сергей. - Еще не вижу повода. Надеюсь, вы не старушку-процентщицу прикончили? Сорок Третий негромко засмеялся, а затем достал из кармана халата пачку папирос. - Вы не возражаете? Вообще-то, можно выйти на балкон, но там сегодня на диво прохладно. - Нет, - заторопился Пустельга. - Потом проветрим - и порядок. Разрешите и мне, что-то потянуло. - Прошу, отравляйтесь на здоровье... Щелкнула зажигалка, и за короткие секунды, пока оба по очереди прикуривали, Пустельга постарался лучше рассмотреть незнакомца. Сорок Третий был по-видимому, старше его лет на десять, а выглядел еще старше: худое, изможденное лицо, залысины, глубокие складки возле губ... Да, похоже, зэку довелось немало перенести, прежде чем он попал в отдельную палату на четвертом этаже. Но глаза оставались молодыми - веселыми и очень внимательными. - Так вот, насчет старушки, - глубоко затянувшись, продолжал Сорок Третий. - Знаете, с нашим диагнозом я бы не удивился и старушке, но со мной дело похуже. Насколько я понял, у меня 58-я с каким-то скверным хвостом. Срок мне не называли, но, по-моему, он астрономический. Отсюда и такое внимание - отдельная палата, да еще с охраной. Таких, как я, тут еще минимум двое, но они не на нашем этаже. Есть, правда, одиночки без охраны, вроде вашей. Но там сидят люди почтенные, свихнувшиеся на строительстве социализма. Стало быть, вы... - Свихнулся на строительстве социализма, - охотно подтвердил Пустельга. - Ага! На большого начальника вы непохожи, стало быть, инженер или конструктор.