Вскоре вернулся Ахилло, сообщив, что эксперты уверяют, будто взрывчатка, которой была начинена «адская машина», не производится серийно на заводах СССР, равно как в странах Европы. Зато кое-что прояснилось со взрывателем. Подобные взрыватели, предназначавшиеся для диверсионных групп ОСНАЗа, изготовлялись небольшими партиями на одном из пороховых заводов в Тамбове.

– Тамбов… – Ахилло постучал костяшками пальцев по крышке стола. Сергей понял: именно в Тамбовской области, если верить донесениям Лантенака, действовала террористическая группа Фротто.

– А вы не верили! – усмехнулся Сергей. Ахилло пожал плечами:

– Черт его ведает, отец командир! В спецшколе меня учили: больше всего на свете бойся совпадений…

Пустельга хотел возразить неверующему Фоме, но тут дверь растворилась, и появился запыхавшийся Карабаев. Сергей решил отложить спор с орденоносцем на более удобное время и выслушать лейтенанта.

– Да ничего толком! – сразу же разочаровал Пустельгу Прохор и, глотнув холодного чаю, приступил к рассказу.

Толку было действительно мало. Корфа видели трое, причем один из свидетелей утверждал, что заметил беглого зэка возле входа в гостиницу «Националь». Однако в регистрационной книге ни Корфа, ни кого-либо похожего не значилось. Столь же безрезультатными оказались допросы прислуги.

– Говорил я со всеми, – Карабаев вздохнул. – Один вроде видел Корфа с кем-то, но не уверен…

– Негусто, – резюмировал Ахилло. Пустельга, впрочем, не был разочарован. Иного он, признаться, и не ожидал. Старший лейтенант уже был готов высказать свои соображения по поводу взрывателя, но вдруг заметил, что Карабаев чем-то смущен. Кажется, он рассказал далеко не все.

– Прохор, вы что-то узнали еще?

– Ну… Это, в общем, не про Корфа, – сибиряк был явно в затруднении.

– Давайте! – подбодрил Пустельга.

– Ну, это, в общем, глупо как-то…

…Одним из свидетелей был некто Лапшин, известный театральный критик и первый столичный сплетник. Беседу с работником НКВД он воспринял как прекрасный повод поделиться последними новостями.

– И что? – Сергею внезапно показалось, что лейтенант попросту желает пересказать свежий анекдот.

– Ну… В общем, дом пропал…

– К-как?! – Пустельга решил, что ослышался. – Дом?!

– Дом полярников, – Прохор вздохнул и насупился.

Услыхав это, Ахилло произнес нечто вроде «а-а-а-а!» и махнул рукой. Но Карабаев мотнул головой.

– Товарищ старший лейтенант! В донесениях Лантенака говорится, что они прячут куда-то врагов народа…

– И что? – Сергей мгновенно стал серьезен.

– Ну… Лапшин сказал, что ходят слухи… Будто эти… беглецы… украли Дом полярников и теперь там живут…

Послышался хохот – орденоносец Ахилло покачивался из стороны в сторону. Сергей не знал, следовать ли ему этому недостойному примеру или дослушать подчиненного до конца.

– И напрасно смеетесь! – обиделся Прохор. – Я выяснял! Дом полярников… Он того… Взаправду пропал!..

Ахилло то ли пискнул, то ли взвизгнул – смеяться уже не было сил.

– В Главпроекте я был, – упрямо продолжал лейтенант. – Дом этот, для героев-полярников, строился в Хамовниках. Как раз к возвращению Папанина хотели успеть. Только построили – и пропал. Я ездил – один фундамент остался…

– А еще говорят, что в Столице нечистая сила завелась! – Ахилло, наконец, обрел способность разговаривать. – И не где-нибудь, а в Теплом Стане. По всем кладбищам мертвецов крадут и в Теплый Стан отправляют – для оживления и использования в качестве упырей!

– Товарищ старший лейтенант!.. – байка про упырей стала последней каплей, добившей бывшего селькора.

– Постойте, постойте! – Сергей внезапно заинтересовался. – Но ведь если дом действительно… Ну… пропал, должно было быть следствие! Это ведь хищение социалистической собственности…

– В особо крупных размерах, – охотно согласился Михаил. – Вы бы, товарищ лейтенант, заглянули в отдел экономических преступлений…

– А я только что оттуда, – вздохнул Прохор.

– И что?

Сергею внезапно стало не до смеха. Он почувствовал, что шутки кончились.

– Расследование вела группа капитана Овцына, все данные засекречены…

Пустельга не знал, что и думать. Выходило и вправду что-то бредовое: бежавшие враги народа похищают дом, чтобы жить со всеми удобствами! Но ведь дом действительно пропал?

– Сергей! – Ахилло тоже стал серьезен, только в глазах еще мелькали последние искорки смеха. – Да Бог с вами, вы что?

– Но… как же следствие?

Пустельга в очередной раз пожалел, что в нелегкий час его вызвали из Ташкента.

Ахилло хмыкнул:

– Я эту историю уже слыхал дней десять тому. Все просто, Сергей! Там строили вовсе не Дом полярников. Там вообще ничего не строили – настоящая стройка была неподалеку. Это был камуфляж, ложное строительство. Потом это все, естественно, разобрали. А капитан Овцын занимался крупной растратой – кто-то на этой ложной стройке сумел вполне по-серьезному поживиться…

На лейтенанта Карабаева было жалко смотреть. Впрочем, и сам Сергей ощущал себя немногим лучше. Ведь он чуть было не поверил! И вправду – почему бы «Вандее» не украсть Дом полярников?

– Михаил, а в Теплом Стане…

Он не стал договаривать, но Ахилло понял:

– Там строится сверхсекретный научный центр. Вампиров, конечно, не воспитывают, но краем уха я слыхал, что туда направили самого Тернема. Знаете такого?

– Тернем? – странная фамилия показалась знакомой. – Это ученый?

– Угу.

– По процессу «Промпартии» проходил, – вспомнил Карабаев. – Десять лет и пять ссылки.

– Именно. Если туда направили самого Тернема…

– А что… Ну, что он может? – заинтересовался Пустельга, чувствуя, что разговор, вошедший было в нормальное русло, вновь сворачивает не туда.

– Да все, – пожал плечами Ахилло. – В 24-м он предложил воскресить товарища Ленина…

Сергей в упор взглянул на собеседника. Нет, старший лейтенант и не думал шутить.

– А вообще-то, он физик, занимается элементарными частицами. Говорят, сам товарищ Иванов распорядился послать его в Теплый Стан…

…Эта фамилия была тоже знакомой. Товарищ Иванов – тот, с кем он беседовал на кладбище Донского монастыря! Следовало молчать, но Сергей не выдержал:

– Кто? Товарищ Иванов?

– Да. Он самый!

Ответ прозвучал столь веско, что Пустельга не решился больше переспрашивать. Тем более, давно пора было заняться делом.

– Итак, что у нас есть, товарищ? Прежде всего, взрыватель…

Взрывателем было поручено заниматься Карабаеву. Сергей рассудил, что бывшему селькору это будет проще, чем беседовать со столичными сплетниками. Оставалась еще одна зацепка, но ее Пустельга решил приберечь напоследок.

– Вы помните, наш разговор? – как бы невзначай поинтересовался он. – Об агенте?

– А-а, – хмыкнул Ахилло. – Товарищ лейтенант, нам с вами, кажется, пора чистосердечно признаваться.

– Михаил, прекратите! – шутовство Ахилло начинало уже надоедать. – В донесении Лантенака говорится об агенте по кличке Кадудаль. Именно Кадудаль предупредил о подготовке похищения генерала Тургула. Я не думаю, что «Вандея» имеет в Большом Доме двух агентов…

– Постойте… Это донесение от мая 37-го… – вспомнил Ахилло.

– Да, от мая 37-го. Очевидно, Кадудаль тогда уже работал в Большом Доме…

Прохор и Ахилло переглянулись. Оба они вполне подходили под эти сроки.

– …равно как и то, что Кадудаль был информирован о делах Иностранного отдела, – закончил Сергей. – Вот от этого и будем плясать.

– Постойте, постойте! – Ахилло на миг задумался и покачал головой. – Насколько я знаю, тогда перешерстили весь Иностранный отдел. К тому же, в наши дела мы их не посвящали.

Он поглядел на Прохора, словно в поисках поддержки. Тот кивнул.

– Значит, искали не там, – усмехнулся Сергей. – Вы же сами, Михаил, говорили о телефонистке. Или буфетчице…

– Это, товарищ старший лейтенант, внутреннее расследование, – недоверчиво заметил Прохор. – Нам не разрешат. Тут санкция самого наркома нужна.

– Будет, – твердо пообещал Сергей. – Я добьюсь.

…Расходились в этот хлопотный день поздно, когда на Столицу уже опустилась прохладная осенняя ночь. Прохор отправился к остановке троллейбуса, а Сергей и Ахилло спустились в метро – им было по дороге.

– Михаил… Кто такой товарищ Иванов?

Теперь, когда они остались вдвоем, Пустельга решил задать этот давно интересовавший вопрос. Ахилло удивленно поднял брови:

– То есть как это – кто? Иванов – псевдоним товарища Сталина. Он использует его, когда подписывает документы по военным вопросам, да и по нашему ведомству. У нас его так часто называют. А что?

…На тебе! В памяти промелькнула ночь на Донском кладбище. Сергей не видел лица Иванова, но слышал его голос. Да и фигура, возраст… И вообще, какое дело товарищу Сталину, вождю партии и страны, до похороненного много лет назад молодого красного командира?

– Михаил… А может… Вы не знаете в руководстве нет другого Иванова?

Ахилло пожал плечами:

– В каждом наркомате есть десяток Ивановых! Но если взять Политбюро, Секретариат ЦК, Совнарком…

– Знаю… – список вождей Сергей, естественно, изучил досконально. – Но, может, кто-то еще пользуется этим псевдонимом?

– Нет, я бы слыхал, – усмехнулся Ахилло. – Правда, упоминавшийся уже сегодня гражданин Лапшин пересказал бы вам, Сергей, очередную байку, что существует некто товарищ Иванов, который на самом деле и правит страной, а товарищ Сталин – это либо его псевдоним, либо один из помощников.

– А что, так говорят? – Сергей вновь почувствовал себя скверно. Чтобы там не болтали, но таинственного Иванова он видел собственными глазами!

– Говорят – пока языки не отрежут. Сергей! Товарищ старший лейтенант! Отец-командир! Извините, если сгрублю. Вы – в Столице, и сплетни здесь тоже столичные… Привыкайте!

– Постараюсь, – Сергей и не думал обижаться. Тем более у него был еще один вопрос:

– Тут… в Главном Управлении… Я встречал какого-то комбрига. У него петлицы сапера. Лицо такое красное…

Михаил долго молчал. Они спустись по эскалатору, и только в самом конце бегущей лестницы Ахилло словно очнулся:

– Вы мне ничего не говорили, Сергей, а я ничего не слышал – ни о комбриге, ни о его петлицах. Да и вы его не видели. Договорились?

– Договорились…

…Странно, Михаил-Микаэль явно испугался. А ведь он вовсе не казался трусом!

На следующий день Пустельга отправил Прохора в Тамбов, на пороховой завод, а сам сел за докладную наркому с предложением возобновить расследование по делу Кадудаля. Ахилло, чтобы тот не бездельничал, он посадил за длинный список подозреваемых, составленный еще покойным Айзенбергом. Туда входили те, кто по своему положению мог поставлять «Вандее» информацию или оказывать иное содействие. Затея почти безнадежная – агенты подполья, могли занимать должности как в многочисленных наркоматах, включая и Большой Дом, так и в ЦК, а также в Столичном горкоме. Кроме того, список приходилось то и дело обновлять. За последний месяц бесследно сгинуло двое наркомов, несколько завотделами ЦК, не говоря уже о работниках помельче. Сергей вспомнил замечание Ахилло о телефонистках и был вынужден признать, что в этом случае список вообще не имеет смысла.

Внезапно Михаил, что-то черкавший карандашом на одной из страниц, хмыкнул. Пустельга, оторвавшись от докладной, вопросительно поглядел на орденоносца.

– Ничего, – покачал головой Ахилло. – Просто вспомнил, что нам в спецшколе рассказывали…

– Про шпионов?

– Про них, родимых. Во времена Французской революции существовал Комитет Общественного Спасения. Нечто вроде Совета Труда и Обороны…

– Помню. Это мы учили.

Историю Французской революции Сергей и в самом деле знал неплохо.

– Ну вот, и там, представьте, завелся шпион. Не где-нибудь – при самом Робеспьере!

– Вандейский? – невольно вырвалось у Пустельги.

– Шут его знает! Скорее всего работал на Кобленц, на эмигрантов. Начали его, естественно, искать. Выбирать почти что не из кого: двенадцать человек, минус, естественно, сам Робеспьер, Сен-Жюст и Кутон – эти были фанатиками. Остается девять…

Сергей отложил в сторону недописанный лист бумаги. Давняя история вдруг почему-то показалась очень важной.

– И что? – не выдержал он. – Нашли?

– Ага. Некоего Эро де Сешеля. Шпиона судили, отправили на гильотину… А информация продолжала поступать, причем первоклассная. Прошло сто пятьдесят лет, архивы открыли, мемуары напечатали…

– Не нашли?

– Представьте себе, товарищ командир, нет. А ведь тогда разведка еще не имела такого опыта прикрытия агентуры. Нет, я не в целях нагнетания пессимизма, я так…

– Как это – так?

Сергей внезапно подумал, что Ахилло знает нечто важное – или о чем-то важном догадывается.

– Наиболее трезвые историки считают, что шпиона там вообще не было. Подполье специально дезориентировало своих хозяев в Кобленце, чтоб получить больше денег. А, может, эта игра предназначалась для якобинцев: снесли же голову де Сешелю! Впрочем, мог быть еще один вариант…

Ахилло помолчал и проговорил тихо, словно раскрывал опасную тайну:

– Информацию мог поставлять сам Робеспьер – из каких-то известных ему соображений. Ну, а товарищи историки теряются в догадках…

Пустельга помрачнел. Ахилло явно на что-то намекал, но понимать его намеки или даже думать о них не хотелось. Некоторое время оба работали молча. Сергей тщательно подбирал выражения докладной, по опыту зная, как важно не написать лишнего – особенно в такой бумаге. Выходило пока не особо убедительно.

– А ну его! – Ахилло отбросил в сторону машинописные страницы и лениво потянулся. – Отец-командир, а не устроить ли нам поход в театр, а? А то одичаем. Мы ведь все-таки в Столице!

Мысль сразу пришлась по душе. И в самом деле! За эти дни Пустельга видел лишь кабинеты Большого Дома да комнатку в общежитии, где его покуда поселили.

– А что? – докладная была вновь отложена, Сергей повернулся на стуле и поскреб подбородок. – Это мысль! Когда я тут стажировался, то почти каждый вечер где-либо бывал. Помню, попал на премьеру к Мейерхольду…

Он умолк, сообразив, что сболтнул лишнее. Театра Мейерхольда уже не было… Михаил, однако, сделал вид, что не услышал:

– Во МХАТе скоро будет премьера. У нас есть театральная касса. Мы ведь, так сказать, шефы.

– Вам нравится МХАТ?

Сергей вспомнил, что Ахилло – из театральной семьи. Михаил усмехнулся и покачал головой:

– Мне? Нет, не нравится. Мой батюшка просился туда на работу, а господин Станиславский дал ему от ворот поворот. А если серьезно – нельзя сейчас играть так, как сорок лет назад и вдобавок спекулировать на прошлой славе…

Сергей вновь вспомнил Мейерхольда. Странно, отчего-то закрыли именно Революционный театр, а не какой-либо из старых, совсем не революционных!

– А можно и в Большой, – продолжал Ахилло. – Там кое-кто славно поет. Давыдову слыхали?

– Это в Ташкенте-то? – улыбнулся Сергей. – Все! Идея одобряется, но подождем возвращения Прохора Ивановича. Вместе и сходим…

– Годится, – невозмутимо согласился Ахилло. – Кажется, в Театре Юного зрителя идет мощная пьеса – «Кулак и батрак»…

Пустельга обиделся за юного лейтенанта и хотел было достойно возразить зазнавшемуся столичному обывателю, как внезапно звякнул стоявший на столе внутренний телефон. Ахилло лениво снял трубку.

– Группа старшего лейтенанта Пустельги. Да… Так точно!

Тон его изменился, старший лейтенант вскочил и сунул трубку Сергею, шепнув: «Нарком!» Еще не совсем осознав происходящее, Пустельга бросил взгляд на недописанную докладную и осторожно проговорил в мембрану:

– Старший лейтенант Пустельга… Здравия желаю, товарищ…

– Вы не один? – послышался негромкий взволнованный голос Ежова. – Попросите своих сотрудников выйти…

Ахилло, явно обладавший сверхъестественным чутьем, был уже у дверей. Сергей кивнул, и старший лейтенант исчез, плотно прикрыв за собою массивные створки.

– Я один, товарищ народный комиссар… – начал Сергей, но Ежов его тут же оборвал:

– Хорошо! Сейчас с вами будут говорить. Выслушайте – и выполните все точно!

В трубке послышался щелчок. В эту долю секунды Пустельга сообразил, кто мог отдавать ему приказ помимо наркома и вместо наркома – и похолодел. Он был почти уверен, что сейчас услышит знакомый всей стране глуховатый голос с еле заметным акцентом…

– Сергей Павлович? Это Иванов говорит. Помните?

Трубка чуть не выпала из рук. Голос был знаком, но это, конечно, не голос любимого Вождя… Впрочем, думать некогда. Вспомнилось лишь прощальное: «Забудьте!»

– Никак нет, товарищ Иванов. Не помню. Забыл!

– А-а-а! – в трубке послышался смешок. – Похвально, товарищ руководитель группы. В деле разобрались?

– Нет еще… – Пустельга сам ужаснулся своему ответу, но отступать было некуда:

– Очень сложное дело, товарищ Иванов.

– Да ну? – в трубке вновь послышался смех. – А я думал, вы уже изловили всех супостатов! С чего думаете начинать?

– С диверсии. Тут остались следы. И потом, надо продолжить поиск Кадудаля… Это…

– Помню, – голос того, кто называл себя Ивановым, стал серьезен. – Значит, думаете, им в Большом Доме помогает кто-то повыше рядового сотрудника?

– Так точно! – рубанул Сергей, хотя полной уверенности у него, естественно, не было, да и быть не могло. – Мне нужна санкция наркома на внутреннее расследование…

– Получите… Сергей Павлович, а вас не смущает то, что поиск «Вандеи» ведете лишь вы трое?

Вопрос был неожиданным. Конечно, в группе покойного Айзенберга было шестеро, но все равно для такой задачи требовались куда большие силы.

– Боитесь жаловаться на руководство? – в тоне невидимого собеседника скользнула неприкрытая ирония. – Слушайте, Сергей Павлович, и слушайте внимательно. В Америке на заводах держат специального сотрудника – «думающего инженера». Его задача – только думать и время от времени выдавать новые идеи. Следует заимствовать, как учил товарищ Ленин, опыт американских империалистов. Вы и ваши товарищи будете нашими «думающими инженерами». «Вандею» ищет весь наркомат, но ваша задача – идеи. Если будут нужны люди – получите. Столько, сколько надо, – роту, батальон, полк. Это ясно?.. Теперь второе…

Трубка на миг умолкла, и Сергей смахнул со лба пот.

– Начните с психологического портрета нашего врага – этого Лантенака. Подумайте, кто это может быть, чего он хочет, во что верит. Вам надо его представить, тогда будет легче. И третье…

…Вновь секундный перерыв.

– Не ищите Корфа. Забудьте о нем! Считайте, что такой никогда не проходил по делу «Вандеи». Но учтите – на мои слова вы ссылаться не имеете права. Как поняли?

– Я… понял… – с трудом выговорил Пустельга. – Корфа искать не надо…

– Все! Желаю успеха. Квартиру получили?

– Что? – такого оборота Сергей не ожидал. – Нет еще, но…

– Понял. Ай-яй-яй… В театре еще не были? Во МХАТе скоро премьера, сходите…

Из мембраны послышались короткие гудки. Пустельга постоял несколько секунд, выдохнул и аккуратно положил трубку на место. В голове было пусто, лишь последняя фраза почему-то вновь и вновь прокручивалась в памяти: «Во МХАТе скоро премьера…» Только что Михаил упоминал об этом – и вот такое дикое совпадение… Впрочем, не это было главным. Хорошо, что ему доверяют! Должность «думающего инженера» тоже понравилась, но остальное… И главное, кто беседовал с ним, кто отдавал приказы? Псевдоним? Тот, кого не существовало?

– Неприятности? – Ахилло осторожно заглянул в кабинет и тихо кашлянул.

– Нет, – заставил себя улыбнуться Пустельга. – Так какая, вы говорите, премьера во МХАТе?

Глава 5. Зэк со знанием дхарского

…Шестерых увели в глухую тьму. Неровные шаги затихли вдалеке, и тишину нарушали только мерно падающие капли.

Орловский по-прежнему стоял, прижавшись спиной к холодному камню. Рядом сгрудились еще пятеро – те, кого оставили напоследок.

– Господи… Господи… Господи… – чей-то шепот нарушил тишину. Стоявший в черном проходе конвоир покосился – и голос смолк. Вновь тишина, нарушаемая лишь короткими ударами воды о камень. Кап… кап… кап…

Юрий ждал выстрелов. Вот сейчас ударит залп, затем два-три одиночных… Но темнота по-прежнему молчала, минуты шли, и страшная неизвестность становилась невыносимой. Издалека слабым эхом донесся далекий крик…

Надо было помолиться, и Орловский начал лихорадочно вспоминать полузабытые слова. Не получалось… И вдруг давнее ожесточение охватило душу. Он сейчас умрет. Они все умрут – и навсегда останутся в этом черном аду. А Тот, на Которого они надеются, в лучшем случае вычеркнет их имена из очередного тома Книги Судеб. Он, Кому так верили, оставил его, народ, страну, отдав этим нетопырям… А если нет, то Он… То почему ТЫ видишь и молчишь?

Вдали вновь послышался крик. Настороженный слух уловил странные звуки: топот, треск и тихое бульканье, как будто где-то лопнул водопровод… Страх исчез, сменившись ненавистью. Юрий быстро осмотрелся. Охранник в кожаной куртке был один. Орловский осторожно смерил расстояние до неподвижно застывшего стража, их глаза встретились…

Юрий шатнулся, как от удара, сжатые кулаки безвольно опустились. Это не взгляд человека, у людей не бывает таких глаз!.. Холод затопил тело, казалось, исчезло все, кроме все еще бьющегося сердца. Нет, бороться бессмысленно. Те, что пришли за ними, были страшнее самой смерти, и Орловский вдруг понял, что упасть под пулями – еще не худший исход…

…Тяжелые шаги – палачи возвращались. Они шли неторопливо, вразвалку, лица, красные, квадратные, довольно ухмылялись. Первый, очевидно, старший, хлопнул того, что стоял в проходе, по плечу, и оба радостно загоготали.

– Господи… Господи… – вновь послышался шепот, но приклады карабинов уже привычно ткнулись в тела, подгоняя их к темному проходу. Кто-то дернулся – сильный удар швырнул его вперед, чуть не сбив с ног.

«Значит, так и умру – как скотина, даже не замычав?» – Орловский оглянулся и понял, что именно так им и будет. Никто не бросится на палачей, не закричит перед смертью…

– Орловский? – ледяная рука легла на плечо. Горло внезапно пересохло, но Юрий все же выдохнул:

– Я… Орловский…

– Поскучай пока!..

Толчок… Юрий упал на пол, не ощутив даже боли от удара о камень. Погас свет. Фонарь выключили, звук шагов стал медленно затихать вдали…

Орловский встал и вновь прижался к холодной влажной стене. Значит, вновь придется ждать – и умирать каждую минуту. Он вдруг понял, что палачи ушли, рядом никого нет, он может броситься в темноту, забиться в какой-нибудь тупик… Но остаток рассудка тут же ответил – бежать некуда…

Вдали вновь послышались слабые крики – и снова хруст, бульканье, какая-то непонятная возня… Сознание медленно начинало угасать. Заклубились странные, бесформенные клочья тумана, и Юрию вдруг почудилось, что сквозь тьму коридора медленно двигается вереница белых силуэтов – долгая, беззвучная, чуть колеблющаяся от порывов холодного неземного ветра. И сам он – такая же тень, призрак, готовый занять место в этом бесконечном строю…

…В лицо ударил свет. Голос, удивленный и одновременно радостный:

– Юрий Петрович? Что вы тут делаете?

Чья-то ладонь легко коснулась плеча. Рука была обыкновенной – теплой, человеческой. Орловский понял, что не стоит, а сидит возле стены, и тут же почувствовал что-то похожее на стыд. Все-таки свалился…

– Вставайте, Юрий Петрович! Этак и простудиться можно!

Ему помогли встать. Ярко светил фонарик, рядом с Юрием стоял человек в светлой гимнастерке с малиновыми петлицами. Человек улыбался:

– Вот где, оказывается! Ну, пойдемте…

– Куда?

Слово далось с трудом, хотя главное он уже понял – поведут не на смерть. Чашу, которую выпили его спутники, на этот раз пронесли мимо.

– Как – куда? – человек в светлой гимнастерке был явно удивлен. – Отбывать, стало быть. Нагрешили перед родиной, Юрий Петрович, пора искупать!

– Так меня судили?

Вместе с жизнью возвращалось сознание. Его не убили. Наверное, и не собирались, лишь показали вход в преисподнюю…

– Судили, судили! – охотно, почти весело подтвердил неизвестный. – Правую руку, будьте добры, Юрий Петрович…

Щелчок – запястье сжала сталь.

– Не очень давит? – неизвестный защелкнул другой «браслет» на своем левом запястье. – Полагается. Вдруг у вас нервы разгулялись: броситесь куда-нибудь, еще ногу подвернете… Да что это с вами? Не заболели? А ну-ка, ну-ка…

Фляжка… Юрий послушно глотнул – рот опалило, по телу пробежал огонь, на мгновенье перехватило дыхание.

– Лучше?

Тьма отступила. Освещенное фонариком подземное помещение уже не казалось преддверьем смерти. Просто подвал, разве что излишне сырой…

– Ну, пойдемте, пойдемте…

Сопровождающий заботливо светил под ноги – дабы не угодить в лужу или не споткнуться о случайный камень. Шли долго, и каждый шаг удалял от страшного коридора, в котором исчезли остальные. Орловский понял, что зря роптал на Творца – ему повезло. Впрочем, повезло ли? Он идет не на волю, еще ничего не кончено…

Во дворике ждала машина – на этот раз легковая, обыкновенная «эмка». Сопровождающий предупредительно распахнул дверцу. Юрий шагнул и остановился – наручники мешали.

– Ах да, извините…

Через секунду рука была свободна. Юрий сел на заднее сиденье, вдохнул приятный запах кожи и прикрыл глаза, даже не почувствовав, как машина тронулась с места. Внезапно захотелось спать…

– Юрий Петрович, вы, кажется, интересовались?

Орловский заставил себя очнуться. Перед глазами был конверт из плотной белой бумаги. Юрий недоуменно повертел его в руке.

– Открывайте! Не бойтесь! – тон был такой, будто внутри подарок к Первомаю или к отмененному Рождеству.

…Маленький листок бумаги – плотной, мелованной. «СССР. Особое Совещание при Народном комиссариате…» Буквы путались, неяркий свет лампочки в салоне не давал всмотреться. Выходит, его действительно судили? Невольно проснулось любопытство, но проклятые буквы продолжали плясать…

– Вы не скажете… сколько? Я плохо вижу.

– Да сколько же, Юрий Петрович? Статья 58, пункты 10 и 11. Стало быть, двадцать пять.

– Двадцать пять лет!..

Срок, давно ожидаемый и, в общем, не такой страшный по сравнению с тем, что чуть было с ним не случилось, внезапно предстал перед Юрием со всей ясностью… Двадцать пять лет – «четвертак». Ему сейчас тридцать три, значит, он выйдет в пятьдесят восемь, и это будет год 1962-й… Считай, до конца жизни…

– Двадцать пять лет! – повторил он, все еще не веря.

– Именно двадцать пять лет, и пять лет поражения в правах, – охотно подтвердил энкаведист. – Ежели по-простому, четвертак – в зубы и пятак – по рогам…

Орловский не стал отвечать. «Поражение в правах»! Значит, на свободе у него имелись права? Хотя, конечно, он имел право свободно выйти из дому и даже съездить к Черному морю – в законный отпуск, согласно Сталинской Конституции…

– Простите, как мне к вам обращаться? – поинтересовался он. Вопрос, может быть, и лишний, но все-таки чекист называл его не «проблядью», а «Юрием Петровичем».

– Ну, сразу видно, что вы человек неопытный! Обращаться следует просто – «гражданин начальник»… Шучу, Юрий Петрович, зовите Костей…

От неожиданности Орловский не удержался и хмыкнул. «Костя» усмехнулся в ответ, и Юрий стал исподтишка разглядывать своего спутника. Лет двадцать семь – двадцать восемь, приятное лицо, ямочки на щеках, глаза веселые… Костя!

– Извините… Константин… Как вас по отчеству? Я не привык…

– Так и я не привык, – развел руками «Костя». – Я, Юрий Петрович, чего к вам по имени-отчеству обращаюсь? Потому что вы, можно сказать, интеллигент, человек к подобному обращению привычный. Нас в училище так наставляли: для контакта и полного доверия надо обращаться к человеку, чтоб ему было приятно. А мой батя – столяр, я к этим отчествам и не привык. Как слышу – так сразу чувствую, что попал к начальству на ковер. Так что уважьте.

– Хорошо… Константин, – кивнул Орловский. – Меня куда, в лагерь?

«Костя» весело засмеялся, словно его подконвойный удачно пошутил.

– Помилуйте, Юрий Петрович! В лагерь иначе направляют. Да и нечего вам там делать. С вашей статьей вам там даже «придурком» не стать. Вы понимаете, о чем я?

Юрий кивнул. «Придурки» – кажется, лагерная обслуга. О великий могучий советский язык!..

– А мы с вами совсем в другое место едем. Да вы не горюйте! Нам теперь, можно сказать, вместе срок отбывать.

– Вас-то за что? – не удержался Орловский.

– Служба такая! – рассмеялся энкаведист. – Прикажут – и срок отбывать буду, и лес на Печоре рубить…

Юрий решил больше ни о чем не расспрашивать. Когда будет надо – скажут. Возможно, в Большом Доме, ему не поверили. Не поверили – и устроили спектакль в черном подземелье с упырями в кожаных куртках. А теперь, когда он, «размяк», этот разговорчивый весело и ненавязчиво начнет задавать вопросы… Жернова продолжали вращаться. Он не выскользнул – и выскользнуть ему не дадут…

Юрий быстро взглянул на удобно устроившегося рядом «Костю». Да, этот поумнее и потолковее прежнего следователя! Значит придется иметь дело с ним, улыбчивым. Песчинка в жерновах… Без надежды на победу, на жизнь, но придется…

Как ни краток был его взгляд, энкаведист все же успел заметить:

– Может, курить хотите, Юрий Петрович? Вон, в дверце пепельница. Вы ведь «Нашу марку» предпочитаете?

Похоже, весь Большой Дом знал сорт его любимых папирос. Юрий невольно усмехнулся:

– Знаете, Константин, я бы предпочел «Казбек»…

– Прошу. И я с вами – за компанию… – «Костя» сунул руку в лежавший на сиденье портфель и, покопавшись, достал коробку с черным всадником.

Орловский вдруг почувствовал себя так же, как тогда, на улице, когда не удалось убежать от слежки. Что они, сволочи, всевидящие? Или у этого, улыбчивого, в портфеле папиросы всех сортов?

– Спасибо…

Первая же затяжка ударила в голову, все-таки он курил уже несколько дней. Юрий вновь прикрыл глаза и вновь затянулся – на этот раз глубоко, долго. Как хорошо вдохнуть папиросный дым, ехать в машине по ночной Столице, как хорошо чувствовать себя живым!.. Да, кажется, он действительно размяк…

Авто мчалось дальше, и Юрий уже начал подумывать, что его везут за пределы города, когда шофер внезапно снизил скорость.

– Ага, – выглянув, заметил Костя. – Прибыли. Ну, Юрий Петрович, вы оформляйтесь, а я к вам потом загляну. Хорошо?