Андрей Валентинов

Око Силы

Третья трилогия

1991–1992 годы

Книга седьмая. Преступившие

Двадцатая ночь месяца августа года Белой Козы, от Рождества же Христова 1991-го, подходила к середине. Она была жаркой и душной, и Столица, сжатая железными клиньями танковых дивизий, вплотную обступивших город и уже рассекших его в нескольких местах, так и не перевела дух. Вторые сутки люди стояли против людей, броня – против брони, и непреклонная воля – против другой, столь же непреклонной.

Но эта ночь должна была стать последней. Воля, двигавшая танки к центру города, готовилась нанести завершающий удар по все еще не сдавшемуся врагу. Противостояние подходило к финалу, и где-то в тиши и уюте огромного белого здания на Калининском люди в зеленых мундирах с золотыми погонами уже вынесли приговор. Он не подлежал обжалованию: противник, занимавший другое гигантское здание на противоположном конце этого же проспекта, такое же белое и еще более высокое, был обложен со всех сторон. Невдалеке от Столицы, надежно защищенные радарами и ракетными установками, грели моторы десятки боевых вертолетов. Стальная саранча не боялась врага. Еще час – и ночь загудит винтами не знавших поражения машин, тьма над Белым Домом осветится недолгим, но ярким огнем, и танкам останется только не спеша перемолоть траками кашу человеческих тел. Люди в зеленых мундирах нетерпеливо посматривали на часы. Рассвет, победный рассвет, был уже близко.

Но вот внезапно в тиши одного из кабинетов нервно звякнул телефон, и чей-то далекий голос сообщил тому, кто уже подписал приговор Президенту и всем, кто вторые сутки прикрывал собою бетонные плиты Белого Дома, нечто такое, отчего разом зазвонили десятки других телефонов, тихий шепот сменился криком, а уверенность в победе – растерянностью и страхом. Случилось нечто, чего не могли предусмотреть люди в зеленом, несмотря на опыт, на мощь электроники и на свое кажущееся всезнание. С северо-востока, от серых, покрытых вечным лесом вершин Урала, на Столицу двинулся новый нежданный противник, справиться с которым не могли даже стальные осы с полным боекомплектом самонаводящихся ракет.

На Столицу шел грозовой фронт. Он появился словно ниоткуда, его не заметили всезнающие военные метеорологи, раскинувшие сеть станций от моря Лаптевых до опаленной солнцем Кушки, его проглядели даже спутники, хотя спутники ничего не могли упустить. Фронт возник внезапно, двинувшись на Столицу с чудовищной, невероятной даже для грозы скоростью. Казалось, некая Сила, превосходящая все другие в сотни раз, решила вмешаться в ход катившегося к финалу действа.

Тучи надвигались, накрывая собой небольшие поселки у окружной дороги, затягивая небо над уже готовыми взлететь вертолетами, и неслышно наваливаясь на город. На миг духота стала непереносимой, но вот ударили первые капли нежданного дождя, и Столица впервые за эти дни свободно вздохнула.

Приговор не был приведен в исполнение. Белый Дом стоял, по-прежнему почти безоружный против окружавших его стальных колонн, а люди в зеленых мундирах лихорадочно искали другое решение, надеясь еще переиграть то, что так и не состоялось, что было нарушено и сломлено кем-то, еще более могущественным, чем вся стальная мощь, окружившая замершую в ожидании Столицу.

Глава 1. Белый Дом

Келюс сгорбился на неудобном металлическом стуле, тщетно пытаясь заснуть. Стул явно не был предназначен для ночного отдыха, но выбирать не приходилось – в комнате на всех не хватало даже стульев. Спать хотелось невероятно, но Келюс все-таки с куда большим удовольствием спустился бы вниз, где глухо гудела гигантская толпа, окружавшая Белый Дом. Однако покидать комнату ни он, ни остальные не имели права.

Первый день в Белом Доме прошел почти незаметно. Все было внове и как-то нестрашно, скорее напоминая очередной митинг – только трибуной теперь служила броня бронетранспортера. Ораторы, как обычно, сменяли друг друга, наконец появился Президент, бросивший в толпу несколько коротких жестких фраз. Келюс аплодировал вместе со всеми, привычно посмеиваясь над президентским аканьем и подсчитывая знаменитые «шта-а-а», разносившиеся над площадью. Однако с наступлением темноты настроение изменилось. У бетонных стен осталось не более трех сотен добровольцев, не было ни оружия, ни теплой одежды, а в ближайших переулках уже гудели танковые моторы.

Келюс остался. Пересиживать ночь в теплой квартире у настроенного на волну «Свободы» радиоприемника было попросту стыдно. К тому же его не держало то, отчего не вышли на площадь другие: родители, семья, работа. В свои двадцать семь Келюс был волен выбирать дорогу сам.

Впрочем, его ждал дед. Но старик, полный тезка – Николай Андреевич Лунин – в эти дни стоял по другую сторону бастионов, с теми, кто окружил танками Белый Дом и поднимал в воздух вертолеты, готовясь размазать Келюса и его товарищей по бетонным плитам набережной. Дед тоже был свободен и сам сделал свой выбор.

…Лунин-старший оставался последним и единственным из всех известных Келюсу родственников. Они жили вдвоем после того, как десять лет назад родители Николая погибли в рухнувшем над Гималаями самолете по пути в Дели, где отец работал советником посольства. Дед почти не менялся, хотя возраст его приближался к девяти десяткам, и Келюсу порой становилось не по себе при мысли, что он живет под одной крышей с современником русско-японской войны и большевиком доперекопского призыва.

Сам Келюс вышел из партии еще весной, что, собственно, и обеспечило ему полную свободу в последующие месяцы. Руководство института, где Лунин-младший преподавал историю, уволило его почти мгновенно, сославшись на счастливо подвернувшееся сокращение штатов. Николай пожал плечами, не став искать защиты ни у друзей-демократов, ни у деда, грозившегося надеть свои награды за три войны и отправиться искать правды в серый Вавилон Центрального Комитета. Возвращаться на работу не хотелось. Келюс читал газеты, с недоверчивой усмешкой просматривал телевизионные новости и ждал неизбежного – того, что и случилось в этом августе.

Итак, Лунин-младший не ушел, и первая, страшная и безнадежная ночь пощадила тех, кто вместе с ним редкой цепочкой прикрывал подъезды Белого Дома. Наутро же, когда стало ясно, что обошлось, площадь вновь наполнилась народом. Замелькали видеокамеры суетливых репортеров, снова выступал Президент, еще более резко и зло кидая в толпу свои знаменитые «шта-а-а». Появились крепкие неразговорчивые офицеры в пятнистых камуфляжных куртках, прогрохотало и замерло посреди площади несколько танков под полузабытыми трехцветными штандартами, и Николая впервые накормили горячим обедом. Защитников делили на отряды, баррикады срочно укреплялись бетонными плитами, а ближе к вечеру прошел слух, что скоро начнут выдавать оружие. Офицерам запаса было велено собраться у одного из подъездов, после чего последовал приказ подняться в одну из бесчисленных комнат Белого Дома и ждать распоряжений.

Так Келюс очутился на неудобном железном стуле. Несколько раз в комнату заходили офицеры в пятнистых куртках, вызывая то одного, то другого из резервистов, но до Николая очередь все не доходила.

…Он все-таки задремал, но быстро проснулся, почувствовав, что кто-то вошел. Николай открыл глаза, мотнул головой и вскочил. Перед ним стоял Генерал, тот, кто руководил обороной Дома – высокий, широкоплечий, в своей уже примелькавшейся десантной куртке без погон. Не очень соображая спросонья, Лунин поспешил на всякий случай назвать свою фамилию и звание – старший лейтенант, – которым втайне от своих интеллектуальных знакомых немного гордился. Слово «запаса» он предпочел опустить.

– Я вас, кажется, знаю, товарищ старший лейтенант? – негромко поинтересовался Генерал.

– Так точно, – отчеканил Келюс. – Избирательная кампания. Был в группе поддержки!

Генерал задумался, затем, похоже, вспомнив, улыбнулся.

– Стрелять умеешь?

Генеральское «ты» немного покоробило, но Лунин тут же одернул себя, поспешив заверить, что стрелять обучен, хотя в последний держал в руках автомат два года назад.

– Хорошо. Пошли!

Генерал повернулся и направился к двери. Николай поспешил за ним, чуть не столкнувшись у входа с кем-то в пятнистом камуфляже, явно из числа генеральской охраны. Втроем они двинулись куда-то вглубь бесконечных, плохо освещенных коридоров. Генерал шел впереди, Келюс и некто в камуфляже – следом. Случайный спутник оказался необычным. Вначале Келюс принял его за узбека или казаха, но затем, присмотревшись, мысленно окрестил его «Китайцем», хотя и на китайца тот явно не походил – разве что разрезом узких глаз. Парень был невысок, но крепок и явно видал виды. На Лунина он даже не смотрел, и тот уверился что Китаец скорее всего телохранитель.

Свернув в очередной коридор, они оказались перед металлической дверью, которую охранял высокий усатый парень в синей куртке. Ствол автомата тут же дернулся в сторону пришедших.

– Со мной! – пояснил Генерал, и «калаш» опустился.

– Свободен. Автомат отдашь ему, – последовал кивок в сторону Лунина. – Иди отдыхай. Спасибо!

Парень в синей куртке молча передал Николаю автомат и два рожка патронов, пожал руку Генералу, улыбнулся и направился к выходу. Келюс, принявшийся рассовывать рожки с патронами по карманам куртки, случайно, боковым зрением, заметил, как Генерал указывает Китайцу на парня в синем, а тот кивает в ответ. Даже не кивает – слегка опускает веки…

Впрочем, размышлять о смысле этой пантомимы не было времени. Генерал поинтересовался, помнит ли Лунин караульный устав, затем задумался, зачем-то вновь оглянулся…

– Станешь тут. Задача: к двери никого не подпускать, кроме Президента, меня и его.

Уточнений не последовало, но Келюс понял, что Генерал имеет в виду все того же Китайца.

– Из комнаты без меня или его никого не выпускать. Если выйдут с оружием, бей без предупреждений. Вопросы?

Вопросов Лунин решил не задавать, хотя мало что понял. Генерал, привычным движением поправив автомат на плече Николая, вновь подумал…

– Слушай! Тут могут появиться парни в черном – один или несколько. Ты их узнаешь – у них морды красные. Главный там – майор Волков, Всеслав Волков. Увидишь – бей сразу, даже если они из комнаты выйдут. Ясно?

Келюс вновь предпочел не переспрашивать. В конце концов, почему бы в охраняемой комнате не прятаться красномордым парням в черном с майором Волковым во главе?

Генерал ушел, а Китаец, внимательно взглянув на Лунина, неслышно проскользнул в охраняемую дверь. Николай поудобнее пристроил автомат на плече и приготовился скучать.

Минут десять было тихо. Затем дверь отворилась, на пороге появился давешний Китаец, причем не один. Рядом с ним был некто в темном балахоне, который Келюс вначале принял за дождевик. «Дождевик», однако, был из черной ткани, да еще с капюшоном, почти полностью скрывающим голову. Лишь на миг Лунин сумел разглядеть странное пепельное лицо, покрытое глубокими морщинами, маленькие раскосые глаза и решил, что здесь собрались одни китайцы…

«Или не китайцы? – задумался Николай. – Таких недавно Сенкевич в „Клубе кинопутешественников“ показывал. Тибетцы, что ли? Вот бином!»

…Слово «бином», часто употребляемое Келюсом и вслух и про себя, свидетельствовало о глубоком недоверии к математике, с которой он рассорился еще в средней школе.

Оба китайца (тибетца?) постояли несколько минут у двери, затем тот, что помоложе, кивнул Николаю, показывая, что старика должно пропустить. Келюс не возражал, и тот неслышными мелкими шагами скрылся в глубине коридора, Китаец же вернулся в странную комнату.

Еще минут через десять вдалеке послышались тяжелые шаги. Лунин собрался было взять автомат наизготовку, но из полумрака коридора показался Президент. Рядом с ним семенил старик-тибетец. Николай невольно сглотнул и стал по стойке «смирно». Президент улыбнулся улыбкой человека, которому приходилось делать это весь день без всякой на то охоты, протянул Келюсу руку, после чего, не сказав ни слова, скрылся за дверью.

«Все ясно! – решил Лунин, забрасывая автомат за спину. – Узел связи!»

Все действительно стало ясно – кроме красномордых бандитов с майором Волковым во главе. Их-то по связи не передашь, а подземный ход в многоэтажной громаде не построишь. Да и старик в балахоне мало походил на оператора ВЧ.

Вскоре дверь вновь открылась. Послышался громкий голос Президента, но на пороге показался не он, а совсем другой человек. Келюсу стало жарко – он узнал незнакомца. Тому нечего было делать в Белом Доме. В эти минуты он должен был находиться не здесь, а там, где готовилась атака и скапливались танки…

Лунин не без удовольствия направил ствол автомата в сторону странного визитера, решив взять его в плен. Человек, место которому было явно не здесь, при виде оружия испуганно дернулся, прижавшись к стене. Николай уже составлял про себя историческую фразу, пытаясь избежать анахронического выражения «враг народа», когда из комнаты вышел Президент и, уяснив ситуацию, успокоительно махнул широкой ладонью. Автомат пришлось опустить, Президент, улыбнувшись Лунину уже по-настоящему, взял побледневшего гостя под руку и повел по коридору вглубь здания. Глава государства шагал широко, и пришельцу приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ним. Николай невольно почесал затылок и решил ничему не удивляться.

На какое-то время все стихло. Примерно через полчаса из комнаты вышел Китаец и быстро направился туда, куда ушел Президент. Келюс даже бровью не повел. В этот момент он героически боролся с искушением выкурить сигарету, хотя и помнил, что на посту курить не положено. Рука уже лезла в карман, но тут в совсем рядом послышались приглушенные голоса. Загадочная дверь приоткрылась, из комнаты выскочил старый тибетец, попытавшись загородить собою проход, но его достаточно невежливо отпихнули. На пороге появились новые гости.

Тут уж сомнений быть не могло. Николай, наведя ствол прямо на дверь, гаркнул: «Стой! Ни с места!» Перед ним, с недоверием и опаской поглядывая на автомат, застыли шесть генералов в полной форме. У одного на погонах неярко блеснули шитые золотом звезды, и Келюс узнал того, кто утром выступал по телевидению с требованием капитуляции Белого Дома.

– Нам к Президенту! – громко, хотя и несколько неуверенно заявили «большие звезды», но Келюс лишь повел автоматом в его сторону, для убедительности передернув затвор. Мелькнула и сгинула мысль, что придется стрелять в людей – впервые в жизни.

Генералы принялись совещаться. До Лунина долетело: «штатский» и «вот сволочь!» Затем «большие звезды» попытались начать переговоры:

– Товарищ солдат!..

– Старший лейтенант! – процедил Лунин. – Стоять на месте, бином. Стрелять буду!

Трудно сказать, что подействовало больше – звание или «бином», но гости тут же замолчали. Николай же, несколько очумевший от происходящего, ожидал теперь всего – даже майора Волкова с ротой головорезов в черном.

Сзади послышались шаги. Келюс на всякий случай прижался к стене, но из глубины коридора показался старый тибетец, а следом спешил Генерал. При виде его «большие звезды» засуетились, торопливо поправляя мундиры, но тот поморщился и гаркнул: «Вон!» после чего добавил несколько истинно народных слов. Через секунду в коридоре остались лишь Лунин и Генерал – старый тибетец поспешил в таинственную комнату вслед за незадачливыми гостями. Генерал буркнул: «Крысы!», бросил Николаю: «Молодец!» – и поспешил обратно.

Лунин, почти уже разучившийся изумляться, рассудил, что «большие звезды» решили поторговаться с Президентом, почуяв, что пахнет паленым. Вопрос лишь, как они оказались в комнате на восьмом этаже? Келюсу представилась вертолетная площадка на крыше Белого Дома, соединенная винтовой лестницей с таинственной комнатой. Затем воображение разыгралось, и он занялся составлением плана подземных тоннелей, соединенных с комнатой сверхсекретным лифтом для обслуживания которого почему-то требовались исключительно тибетцы.

…Генерал возвратился очень быстро, прошел за дверь и через несколько секунд вернулся вместе со стариком.

– Пост сдашь мне, – велел он Лунину, потом забрал автомат, пожал руку и приказал возвращаться в комнату с металлическими стульями. Уходя, Николай слышал, как Генерал и тибетец о чем-то шепчутся. Келюс, вспомнив странную пантомиму, сопровождавшую предыдущую смену караула, рассудил, что речь теперь идет о нем самом. Эта мысль почему-то не доставила ему ни малейшего удовольствия.

В комнате отдыха Келюс застал изрядную суету – трое офицеров в пятнистых комбинезонах записывали резервистов в какие-то списки. Лунин поспешил присоединиться к остальным и оказался в группе, направляемой к путепроводу № 2, куда уже приближалась механизированная колонна.

На улице лил дождь. Плаща у Николая не было, а воевать под зонтиком он счел ниже своего достоинства. Впрочем, зонтика ему тоже не предложили. Келюс решил героически терпеть, тем более что в подобном положении оказались сотни других добровольцев, да и дождь потихоньку слабел.

Они стали кордоном поперек путепровода. Парень в штатском, но с неистребимой военной выправкой отдавал приказы; откуда-то сзади подносили куски брезента и бутылки, измазанные липкой маслянистой жидкостью. Это было все, что добровольцы могли противопоставить броне и пушкам. Лица терялись в темноте, и при редких вспышках света Николай долго не мог найти ни одного из знакомых. Внезапно он заметил усатого парня в синей куртке, которого сменял на посту. Лунин с некоторым удивлением сообразил, что почти начисто забыл о двух часах, проведенных у странной двери. Возникающие ниоткуда генералы и Президент рядом со стариком-тибетцем казались теперь персонажами голливудского триллера. Главное решилось не в темных коридорах, а здесь, на мокром асфальте.

Николай вспомнил, что давно хотел покурить. Оглянувшись вокруг и не заметив ни у кого из соседей зловещей бутылки, он достал сигареты…

– Сгорим, однако!..

Это произнес его сосед – очень высокий парень в военном плаще с капюшоном. Келюс присмотрелся: под плащом у парня топорщилась бутылка явно не с минеральной водой.

– Как выйдет, – отозвался он, на всякий случай отодвигаясь. – Кысмет, бином!

– Кысмет! Вот, елы, два года прослужил, а такой пакости не видел!

Лунин, подождав несколько секунд и убедившись, что бутылка самовозгораться не собирается, осмелел и вернулся на место.

– Это они в 41-м придумали, – пояснил он, вспомнив читанное еще в студенческие годы. – Гранат и базук не было, вот и учудили. «Молотовский коктейль»! А вообще-то говоря они… гм-м… порою и сами… того.

– Язви в карету!.. – протянул парень, осторожно поправляя бутылку в кармане плаща. – А ты здесь со вчерашнего?

– С полудня, – с достоинством ответил Келюс. – А ты?

– Не-а, я лишь два часа, как из Тулы приехал. У знакомых был, а тут заваруха. Я, как узнал утром, что отбились, решил и сам…

– Келюс, – представился бывший преподаватель. – Хотя вообще-то Николай.

– Фрол, – в свою очередь назвался парень. – Хотя вообще-то Фроат.

Рука Фрола оказалась раза в два шире, чем у Лунина, да и пожатие вышло хотя и вежливым, но чувствительным.

– Ты что, иранец?

– Не-а, не иранец, – вздохнул Фрол-Фроат. – Русский я – по паспорту. По паспорту все мы русские…

– Точно, – согласился Келюс. – Я вот, украинец, а то и вообще, караим.

– А я думал, француз, – засмеялся парень. – Келюс, это вроде из «Королевы Марго»?

– Из «Графини Монсоро». В детстве прозвали – потому что Коля. А ты из какого романа?

– Про нас романы не пишут, – с некоторой грустью заметил Фрол. – Я – дхар, мы с Урала.

– А, малые, малочисленные, – понял Лунин, всматриваясь в своего нового знакомого. На чукчу или эвенка тот определенно не походил. Типичный русак, правда скуластый, а так – хоть сразу под Рязань.

– Малочисленные – это точно. А насчет малых, так какие, елы, мы малые? У нас средний рост метр девяносто пять. Я, считай, недоросток.

– А сколько? – осторожно спросил Николай, прикидывая, что Фрол выше его на целую голову.

– Метр девяносто один, – печально констатировал тот. – Недобрал. Батя мой, считай, под два метра.

– Да-а…

– А я тут китайца видел, – между тем сообщил дхар. – Интересно, наш он или ихний?

– Старый? В балахоне? – Лунин сразу вспомнил странную комнату.

– Не-а, молодой.

– В камуфляже?

Китаец, если Фрол не ошибся и не напутал, был уже третьим, кто имел отношение к странном комнате. И все трое оказались практически в одном и том же месте.

– В камуфляже, – кивнул дхар, и Николаю отчего-то стало не по себе.

Между тем толпа заволновалась. Откуда-то сбоку вынырнул штатский с военной выправкой и тут же прозвучало: «Колонна на подходе». Проспект был по-прежнему пуст, но, вслушавшись, Келюс уловил глухой гул, а через минуту вдали замигали отблески фар – по проспекту шли бронетранспортеры. Издали машины казались игрушечными, словно из набора оловянных солдатиков. Но постепенно «бэтээры» приближались, вырастая на глазах. Здесь, в городе, они смотрелись как-то дико, ненормально. Может быть поэтому машины казались огромными, куда большими, чем на самом деле.

– Ну, елы, приехали, – прокомментировал Фрол. – Они приехали, а мы, в карету, приплыли!

По толпе передавались последние приказы. Было велено не бежать, стоять на месте, а в случае атаки использовать брезент для смотровых щелей. Про бутылки с «коктейлем» ничего пока сказано не было.

Колонна приближалась не спеша, а метрах в пятидесяти от толпы сбавила ход до минимума.

– Сейчас станут, – пообещал Лунин, очень желая этого.

Машины действительно остановились. Бронетранспортеры стояли с задраенными люками; моторы продолжали работать, и от машин шел удушливый запах горелой солярки. Впереди «бэтээров» замерли два гусеничных чудовища – боевые машины пехоты, направив стволы своих коротких пушек прямо на людей. Николай явно не к месту вспомнил, что в армии БМП называют «братской могилой».

– Сейчас убалтывать будут, – предположил Фрол, в очередной раз вынимая из кармана зловещую бутылку.

– Не трогай, – попросил Келюс, с опаской наблюдая за соседом. – Ты… плащ испачкаешь.

– А он не мой, – равнодушно отреагировал дхар. – Выдали – казенный. О, гляди, вылазит! Сейчас матюгальник возьмет…

Последнее относилось к офицеру в черном комбинезоне, появившемуся из люка «братской могилы». Он действительно взял мегафон, стал на броню и прокашлялся. Толпа засвистела.

– Внимание! – гаркнул мегафон. – Согласно приказу коменданта города мы должны двигаться этим маршрутом. Немедленно освободите проезжую часть! Повторяю…

Свист усилился, из толпы вылетели несколько пустых бутылок, со звоном разбившиеся о борт БМП. Офицер вздрогнул, переступил с ноги на ногу.

– Я ж вам русским языком!.. Товарищи! У меня приказ! Вы что, не понимаете?!

Очередная бутылка разбилась прямо у ног говорившего, свидетельствуя об окончании переговоров. Офицер, напоследок гаркнув в микрофон нечто совершенно недипломатичное, скрылся в люке, и через минуту моторы головных машин зарычали.

– Ну все! – решил Фрол, взвешивая в руке «молотовский коктейль». – Сейчас, елы, попрут.

– Спрячь, – посоветовал Лунин. – Они еще в войну поиграют.

Фрол подумал и последовал совету. Моторы, порычав немного, взревели, и машины двинулись вперед. Толпа попятилась, но устояла. Ряды сомкнулись, те, кто стоял впереди, уже не прячась, готовили куски брезента.

Николай не ошибся. Пока это еще была «игра в войну» – не доезжая метра до первой шеренги, «бэтээры» остановились, обдавая толпу ревом и удушливым сизым дымом. Чей-то плащ накрыл смотровую щель одной из машин. Чудовище дернулось, подалось назад, а затем внезапно рванулось прямо на людей.

По рядам прошелестело: «Бутылки!». Первые ряды распались, на какой-то миг вокруг ослепленного монстра образовалась пустота, но затем несколько смельчаков взобрались на броню. Упала сбитая ударом лома антенна, сразу два плаща накрыли перископы. Машина еще раз взревела и остановилась.

Кто-то крикнул: «Ура!», и почти одновременно лязгнули гусеницы – обе «братские могилы» двинулись вперед. Одна за другой разбились о броню несколько бутылок, на этот раз уже не пустых, черная жидкость потекла по бортам…

– Не горят! – закричал Келюс, отступая вместе с Фролом перед самым носом одной из «бээмпэшек».

– Ниче, загорится, елы! – пообещал дхар, отходя в сторону и пропуская бронированный передок машины. «Братская могила» неторопливо наступала, и тут Фрол коротким, неуловимым движением качнул бутылку на ладони и почти не размахиваясь, метнул. Лязг гусениц и шум толпы заглушили звон стекла. Николай решил было, что дхар промахнулся, но через секунду над кормой машины высоко вверх взлетело темно-желтое пламя.

– В мотор! – радостно завопил Келюс. – Ты накрыл двигатель!..

– Учили, в карету его! – пожал плечами Фрол. – Эх, «калаш» бы сюда…

Через минуту горели уже четыре машины. Открывались люки, экипажи выскакивали на броню. Первый выстрел раздался так неожиданно, что Лунин даже не сообразил, что произошло, но вот ударила автоматная очередь, затем другая… Солдаты били по толпе сверху, стоя на броне, спрятаться было негде, отбежать – тоже. Сзади уже стреляли в ответ – у кого-то нашлось нечто посерьезней брезента и бутылок. Вдруг совсем рядом с Николаем мелькнуло освещенное неровными отсветами пламени знакомое лицо. Келюс узнал Китайца, но удивиться не успел – горящий БМП вздрогнул, дернулся и начал разворачиваться. Кто-то крикнул, несколько человек попыталось вскочить на броню, но с соседней машины дали несколько очередей. Двое добровольцев упали, остальные соскочили вниз, «братская могила» остановилась поперек шоссе и вдруг, лязгнув гусеницами, пошла вперед, прямо на Лунина. Фрол, отнесенный в сторону толпой, оказался в безопасности, а Николай, словно завороженный, застыл перед приближающимся монстром. Лобовая часть машины была уже в каком-то метре, когда он наконец очнулся и одним прыжком оказался в стороне. Но тут совсем рядом мелькнуло знакомое лицо с раскосыми глазами, и сильный удар бросил Лунина назад, прямо на теплую влажную броню. Николай успел подумать, что надо выставить вперед руки, услыхал близкую автоматную очередь… Удара он почти не почувствовал. Перед глазами мелькнул край борта, покрытого грубой зеленой краской, блеснул яркий свет, такой неуместный среди ночи, глазам стало больно…

Очнулся Келюс от боли. Открыв глаза, он увидел над собою темное, покрытое низкими тучами небо, провел рукой по лицу, поднес к глазам, отдернул – кисть оказалась в крови.

– Не дрейфь, Француз, не твоя, – услыхал он знакомый голос. – Че, сильно болит? Двигаться можешь?

– Могу, наверное, – неуверенно предположил Лунин, приподнимаясь и с трудом соображая, что рядом с ним Фрол, а вот «Француз», не иначе, он сам. От первого же движения проснулась боль, и Николай еле нашел в себе силы, чтобы осмотреться. Он лежал на асфальте у стены путепровода. В нескольких метрах бурлила толпа, горели бронетранспортеры, но здесь было тихо. Фрол сидел рядом, как-то странно сгорбившись. Келюс присмотрелся: руки и лицо дхара были в крови.

– Запачкал тебя, пока волок, – сообщил Фрол и, скривившись, перехватил левую руку правой. – Стал тебя из-под гусениц вытаскивать – зацепило, язви в карету! И ведь, елы, сзади били. Не иначе – свои.

Лунин вспомнил лицо Китайца, толчок в спину, но смолчал. Говорить об этом не хотелось.

– У тебя бинт есть?

– Да откуда, елы? – удивился тот. – Я ведь не аптека! Ниче, отдышусь – двинем.

– Кровь… – начал было Николай, но Фрол лишь поморщился:

– Не пропаду. На мне, елы, как на собаке. Уже почти перестало.

Келюс решил не спорить и вновь огляделся. Метрах в десяти возле самой стены несколько человек возились вокруг кого-то неподвижного. По тому, как они суетились, Лунин понял, что помощь уже опоздала. Он кашлянул, пробуя голос…

– Эй, сюда! Здесь раненый. Скорее!

От группы отделился офицер в камуфляже. Увидев Фрола, он растерянно произнес «ага» и достал из кармана индивидуальный пакет.

– Не надо, – буркнул дхар, вставая. – Носилки ищи, командир – парень башкой ударился. Я и сам доберусь.

Николай попытался было возразить, но волна боли вновь захлестнула его, пришлось закусить губу, чтоб удержать крик. Офицер исчез, но через минуту вернулся вместе с несколькими добровольцами в штатском. Откуда-то появились носилки. Пока Келюса укладывали, боль озверела, начав пульсировать так, что глаза застлала желтая пелена. Лунин услыхал, как Фрол отказывается от помощи, уверяя, что дойдет сам. Затем Николая подняли и понесли в противоположную от места боя сторону мимо неподвижно лежавшего у стены человека. Келюс скосил глаза и увидел парня в синей куртке. Несмотря на залитое кровью лицо, Лунин сразу узнал его. Похоже, эта ночь оказалась несчастливой для всех, кто охранял странную дверь на восьмом этаже Белого Дома.

Окончательно Николай пришел в себя в каком-то коридоре. Он лежал на матраце, рядом, тоже на матраце, сидел Фрол, левая рука которого висела на перевязи, а перед ним расположился старик в белом халате. Он неторопливо водил ладонями над плечом Фрола, что-то тихо приговаривая.

«Экстрасенс», – решил Келюс, и ему стало интересно. Экстрасенсов он встречал часто, но в больницах сталкиваться с ними еще не приходилось. Лунин прислушался, но ничего не понял – старик говорил на совершенно непонятном языке. Николай, овладевший в университете джентльменским набором историка – английским, французским со словарем и латынью в избранных цитатах, все же мог поручиться, что слова не принадлежали ни одному из европейских языков. И тут, к изумлению Келюса, Фрол ответил на том же наречии, засмеялся и начал что-то рассказывать. Слова казались чем-то знакомыми, но услышав нечто вроде «дхар-ат гел асни гха», Лунин наконец, догадался:

– А, дхары всех стран! – произнес он, приподнимаясь и пытаясь сесть. Голова по-прежнему болела, но двигаться было все же можно.

– Наше вам мерси! – с достоинством ответствовал Фрол. Человек в халате повернулся и с интересом взглянул на Николая. Того так и подмывало спросить: «Доктор, доктор, я умру?», но тут ему вновь стало худо. Пришлось опуститься на матрац и закусить губу, что сдержать стон. Доктор сочувственно посмотрел на Лунина, покачал головой и медленно провел ладонью над его лицом. Николай ощутил, как боль сразу утихла и отступила. Он снова мог вздохнуть полной грудью.

– Ничего, воин Николай, – произнес старик, неспешно водя руками над его головой. – Сейчас пройдет…

Келюс хотел спросить, не сотрясение ли у него, но заколебался, не зная, как обращаться к старику. Доктор не походил на обычного врача из районной больницы. Даже лицо его казалось необычным. Большие, близко сидящие глаза почти не мигая смотрели из-под седых бровей, русая с проседью бородка была аккуратно подстрижена, но не это было главным. Странный врач был… каким-то не таким, особенным. «Эмигрант, что ли», – мельком подумал Лунин и как можно непринужденно произнес:

– Профессор, что у меня с э-э-э… черепушкой?

Старик улыбнулся, и Николай вдруг понял, что неизвестный врач очень стар, может даже старше его деда-большевика.

– Цел ваш сосуд скудельный. Однако же удар был преизряден, посему главою зря не вертите и в речах обильны не будьте. А профессором меня величать не по чину. Зовите, ежели охота станет, Варфоломеем Кирилловичем…

– Но мы победили?

Келюс сам не понял, кому задал вопрос, а потому не удивился, услыхав два ответа:

– Но пасаран, Француз! – Фрол показал правой – не раненой – рукой знак «V». – Отбились, язви в карету! Теперь не сунутся.

– Сила победила силу, – задумчиво произнес старик, отвечая то ли Лунину, то ли собственным мыслям. – И ко благу ли сие, покуда неведомо…

– Варфоломей Кириллович, вы что, толстовец? – поразился Келюс и даже привстал с матраца.

– Учение графа Толстого, воин Николай, – серьезно ответил старик, продолжая водить ладонями над лицом Лунина, – не сводится отнюдь к подставлению левой щеки вослед за правой. Оно глубоко и весьма нравственно, однако же одобрить его не могу, ибо в основе оно нецерковно, а посему – неплодотворно. Что же касаемо победы, то воин Фроат прав. Сегодня все кончится. Во всяком случае – пока…

– А откуда вы дхарский знаете? – не унимался Келюс, сообразив, что старик назвал Фрола его настоящим именем.

– Сие нетрудно, – Варфоломей Кириллович твердой рукой остановил попытавшего приподняться Лунина. – Друг мой отец Степан служил в земле Пермской и Югорской, что ныне Коми-республикой прозывается. Он писал мне о дхарах. Заинтересовался ими и я, грешный. Язык их непростой, но не труднее прочих…

«Ну, конечно! – осенило Келюса. – Он же священник, бином! Как же я сразу не понял?»

Он хотел было спросить и об этом, но как-то не решился. Между тем Варфоломей Кириллович велел «воинам Фроату и Николаю» лежать смирно после чего удалился.

– Серьезный дед! – рассудил, дхар, а затем, перейдя на шепот, добавил: – Пока не вернулся, скажу… Слышь, Француз, а ведь тебя под «бээмпэ» пихнули. Свои, елы!

– Знаю, – так же тихо ответил Лунин. – Китаец… Он, наверное, и того парня, что у стены. Помнишь?

– Ну, гад! – скрипнул зубами Фрол. – Добраться бы…

Николай пожал плечами. В то, что до Китайца легко добраться, не верилось. Скорее, верилось в противоположное.

В коридоре зашелестели шаги. К молодым людям приблизилась стайка девиц в белых халатах, сопровождаемая пожилым врачом со стетоскопом в нагрудном кармане. И тут Келюс окончательно уверился, что Варфоломей Кириллович – не врач или, по крайней мере, не совсем обычный врач. Во всяком случае, медсестры и служитель Эскулапа так и не смогли объяснить, кто же оказал Лунину и Фролу первую помощь. По мнению доктора со стетоскопом, ночью в горячке боя вместо медпункта их отнесли в этот коридор, и кто-то, не из числа врачей Белого Дома, пытался их лечить. При этом доктор то и дело поглядывал на окровавленную рубашку Фрола и качал головой, из чего со всей очевидностью следовало, что с огнестрельными ранениями он сталкивается далеко не каждый день.

– …Ну, и долго мы будем здесь валяться? – поинтересовался Келюс, с удовольствием затягиваясь сигаретой.

Они лежали в переоборудованном под госпиталь медпункте Белого Дома. За окном был вечер. Двоих тяжелораненых, попавших сюда ночью, еще утром увезли в больницу, и в медпункте вместе с молодыми людьми оставался только милиционер, подвернувший прошлым вечером ногу. Страж порядка то и дело ковылял на здоровой конечности к телефону, ведя длительные переговоры с супругой.

– А по мне – хоть сейчас рванем, – пожал плечами Фрол. – Я уже, почитай, здоровый. Только идти некуда. Не в Тулу ж, елы, на ночь глядя ехать!

Рана Фрола действительно затягивалась на глазах, изрядно удивляя врачей. Дхар, еще раз заявив, что на нем все заживает как на собаке, категорически отказался ехать в больницу. У Келюса дела шли похуже – боль почти исчезла, но слабость приковывала к койке, мешая двигаться.

…Они уже успели побывать героями дня, дав интервью дюжине корреспондентов, прорвавшихся в медпункт несмотря на запреты врачей. К Лунину и его товарищу то и дело забегали какие-то весьма солидные люди, жали руки и неискренними голосами справлялись о здоровье. На минуту зашел Президент, поздоровался, но о здоровье спрашивать не стал, поинтересовавшись лишь, не нужна ли помощь. Фрол и Келюс промолчали, зато милиционер тут же начал рассказывать про свою однокомнатную «хрущевку», в которой уже десятый год живет его семья. Президент, не дослушав до конца, рассеянно кивнул и удалился. К вечеру все успокоилось. Радио сообщило о полной победе и капитуляции врага, победители занялись делом, и раненых наконец-то оставили в покое. И сразу стало скучно.

– Вот что, – решил Николай. – Посплю часок, потом поедем ко мне. У меня четыре комнаты и один дед, если его, конечно, не арестовали за большевизм. Не ночевать же здесь, в самом деле! Разбудишь?

– Угу! – пообещал Фрол. – А знаешь, Француз, лихо этот старик по-дхарски говорит! Даже я так не умею. Я было подумал, он дхар…

– Полиглот, бином, – рассудил Лунин и почти сразу же отключился.

…Келюса редко мучили кошмары, и снов он не боялся. Даже в самом глубоком забытьи Николай чувствовал, что все это не по-настоящему, а значит всегда можно проснуться. Поэтому, увидав себя в полутемном, освещенном странным желтоватым светом, коридоре, он не испугался – это было не страшнее, чем случившееся минувшей ночью. Но вдруг Николая начал пробирать озноб. Он понял – сейчас произойдет непоправимое, и ему не убежать, не проснуться. Келюс успел подумать, что виною всему – контузия, но тут прямо из стены появился Китаец. Он шел развинченной странной походкой, широко улыбаясь, но глаза оставались при этом холодными и какими-то неживыми. Келюс хотел закричать, но голос не слушался, а ноги словно приросли к полу. Николай вдруг понял: это не сон, просто его не смогли добить ночью, и теперь нашли здесь…

И тут чья-то рука протянулась между ним и врагом. Высокий человек в сверкающей золотой парче шагнул вперед, знакомый голос произнес: «Не бойся, воин Николай!» Странный старик, которого он принимал то за врача, то за священника, махнул рукой, и Китаец, скаля крупные острые зубы, стал отступать, пока не растворился в серой штукатурке стены.

На сон не кончился. Келюса обдало ледяным холодом. Из той же стены появилось несколько коренастых фигур в черных куртках. Они не бежали, не шли, а плыли по воздуху, медленно, не касаясь пола. Впереди всех двигался высокий крепкий мужчина с очень красивым, но красным, словно набухшим кровью, лицом. «Черные куртки» скалились и подмигивали, в руках плясали автоматы, и Николай успел подумать, что теперь даже Варфоломей Кириллович не в силах ему помочь. Но старик в золотых ризах вновь поднял руку в запретительном жесте, красные лица исказились страхом, плавный бег замедлился, и враги начали таять, исчезая в полумраке. «Не бойся, воин Николай!» – вновь услыхал Келюс, но тут стены дрогнули, сырой смрад пополз по подземелью, штукатурка, медленно кружась, начала опадать на пол. Лунин понял – на этот раз спасения нет. Он оглянулся, но Варфоломей Кириллович исчез, а сила, от которой – Николай чувствовал это – нет и не может быть защиты, приближалась, еще невидимая, но уже смертельно опасная… Он собрал все силы, закричал, дернулся – и открыл глаза, увидев рядом с собою Фрола.

– Ровно час, – для убедительности дхар показал циферблат. – Ну че, Француз, делаем ноги?

– Я кричал? – Келюс быстро встал с кровати. Как ни странно, сон помог, слабость отступила.

– Кричал? – удивился Фрол. – Нет, спал, как убитый, только побледнел чего-то. Ну что, в карету его, сматываемся?

– Всенепременно! – улыбнулся Николай.

Страшный сон уходил куда-то прочь, и теперь Лунина куда больше заботило другое: отпустят ли эскулапы, и как встретит их его твердокаменный дед.

Глава 2. Тайны уходящих

Лунину-старшему исполнилось восемьдесят девять. Ему везло в жизни: в 20-м, когда болезнь задержала молодого комиссара в госпитале, и он не попал под Перекоп, где легла костьми вся его дивизия; в конце 30-х, когда нарком Лунин уцелел в ежовской мясорубке, перемоловшей его друзей. Повезло и в том, что Николай Андреевич умудрился дожить до Мафусаилового возраста, ничем серьезным не болея и даже не пользуясь бесплатными путевками, полагавшимися ему как многолетнему члену Центрального Комитета, бывшему министру и ветерану партии с семидесятилетним стажем. Впрочем, сам Лунин-старший не считал себя везучим, пережив однополчан, друзей, брата, исчезнувшего в 37-м, сыновей, а главное – дело, которому посвятил жизнь. В тот день, когда танки ворвались в Столицу, у старика в последний раз вспыхнула надежда. Но те, кто пытался спасти идеалы его жизни, действовали настолько трусливо и бездарно, что уже к вечеру первого дня противостояния Николай Андреевич, махнув рукой, выключил старую «Спидолу». Назавтра он, не выдержав, вновь включил приемник, надеясь на чудо. Под утро, узнав о неудаче штурма, Лунин-старший аккуратно поставил «Спидолу» на место, выпил крепкого чаю и сел в кресло у двери. Все было кончено. Старику оставалось одно: ждать внука, ушедшего защищать его врагов, – непохожего, чужого, с которым он уже давно перестал даже спорить. Он ждал Келюса всю ночь и все утро, почти не вставая и ни о чем не думая.

Келюс и Фрол, не без труда вырвавшись из цепких рук медработников, убедились, что больше никому не нужны. На площади у опустевших баррикад кипел митинг, раскрашенные девицы и столь же раскрашенные юноши хрипели под электрогитары песню про Андреевский флаг, чуть дальше стояла ровная шеренга танков, перешедших после прошлой ночи на сторону Президента. Общественный транспорт не ходил, а денег на такси как назло не осталось: Николай потратил их на сигареты, а дхар добирался из Тулы на последние рубли. Идея попросить машину у руководства была отвергнута, и они уже решили не спеша прогуляться по Столице, но тут им повезло. В толпе на площади Николай и Фрол столкнулись с одним из тех, кто навещал их в госпитале. Популярный артист, ныне ставший министром, не получил еще достаточной государственной закалки, а потому не только сразу же признал их, но тут же, ни о чем не расспрашивая, усадил в свою «Ладу», выяснив лишь, куда ехать.

Лунин жил в огромном сером Доме на Набережной, где когда-то обитала столичная знать, а ныне доживали свой век отставные бонзы. В доме, конечно, было полно молодежи, начисто забывшей или вовсе не знавшей его истории, но Николаю все же порой становилось не по себе при виде гигантского фасада, сплошь увешанного мемориальными досками. Выбитые в камне имена превращали фешенебельное жилище в колоссальный склеп, населенный тенями когда-то властвовавших, затем преданных, убитых, а ныне забытых всеми.

Квартира деда, где некогда обитала большая семья, от которой теперь остались старик и его внук, находилась на четвертом этаже. Этажом ниже много лет назад жил брат Лунина-старшего, двоюродный дед Келюса. Об этом человеке в семье обычно молчали, а если и говорили, то глухо и странно. Все было проще, если б младший брат деда честно сложил голову в застенке, как и сотни других обитателей Дома. Но таинственный двоюродный дед, весело улыбавшийся со старых фотографий, не погиб – исчез. Николаю порой казалось, что он где-то здесь, в лабиринтах гигантского здания. Он даже видел его в детстве – такого же молодого, в кожаной куртке и кепке, с небольшой острой бородкой, как на фотографиях. Но на все вопросы родители, а потом и дед, отмалчивались, и Николай, не веривший в привидения и прочую мистику, надеялся, что старик когда-нибудь расскажет ему и об этом.

Лифт не работал, и Келюс с Фролом начали не спеша подниматься по широкой лестнице. Между вторым и третьим этажами у Николая закружилась голова, его закачало и чуть не бросило на холодные ступени. Дхар подхватил его здоровой рукой и, несмотря на слабые попытки сопротивления, поволок наверх. Делал он это почти не напрягаясь, и Келюс имел еще один повод позавидовать своему новому знакомому. У высоких, обитых черной кожей дверей, Фрол аккуратно прислонил Лунина к стене и нажал кнопку звонка.

Старик открыл почти сразу. Он без всякого удивления посмотрел на дхара, на его перевязанную руку и куртку в засохшей крови, затем, словно зная все наперед, шагнул за порог, придержав рукой Келюса, пытавшегося шагнуть навстречу.

– В голову?

– Ерунда! – по возможности весело ответил тот. – Ушиб, то есть травма… В общем, здравствуй, дед. Мы победили!

– Я Фрол, – попытался вмешаться в разговор дхар. – Мы с Николаем…

– Заходите, – прервал его Лунин-старший. Вдвоем они взяли Келюса под локти и повели в прихожую. Ноги у старика уже начинали отказывать, но сила в руках еще оставалась. Вскоре Лунин-внук был благополучно уложен на диван в большом кабинете, где по стенам висели портреты Основоположников.

– Лунин Николай Андреевич, – представился старик. – Дед этого врангелевца. Фрол… простите?

– Соломатин Фрол Афанасьевич. Мы с Николаем… Ну, в общем…

– «Скорую» вызвать, товарищ Соломатин? – вновь перебил старик.

– Ну что ты, дед! – вмешался Келюс, поудобнее устраиваясь на диване. – Сразу товарищем обзываешься. «Скорой» не надо, ты бы лучше чаю сообразил. А еще лучше – кофе.

– Николай Андреевич, зовите меня по имени, – несколько смущенно предложил дхар. – «Скорой» и вправду не надо, мы как раз из госпиталя.

– Его на самом деле зовут Фроат, – сообщил Келюс, закуривая сигарету. – Он из древнего и великого народа дхаров, репрессированного в годы культа личности.

Дед никак не отреагировал на эту реплику, еще раз внимательно посмотрел на Фрола, потом на внука, покачал головой и сел в кресло.

– Валидол, – шепнул Николай, хорошо знавший старика, – на письменном столе…

– Не надо, – возразил Лунин-старший. – Я так посижу. Фрол… или Фроат, как лучше?

– Все равно, – махнул рукою дхар. – Как больше нравится.

– Так вот, Фроат. Расскажите, пожалуйста, что с вашей рукой, и что у этого защитника Зимнего с его… Даже не знаю, как назвать эту часть тела…

Фрол постарался рассеять опасения Николая Андреевича, упомянув о госпитале и об экстрасенсе Варфоломее Кирилловиче, для убедительности добавляя неизменное «в карету». Дед слушал молча, не открывая глаз, затем вновь покачал головой и, с трудом поднявшись, направился на кухню варить кофе.

– Силен, – заметил Келюс. – Фрол, взгляни, много на столе валидола осталось?

– Одна штука, – сообщил дхар, – и две пустые упаковки, елы.

Кофе пили на кухне. Николай, заявив, что уже выздоровел, добрался туда без посторонней помощи и с удовольствием принялся смаковать ароматный напиток, доставляемый знакомыми деда прямо из Бразилии. Его попытка поведать обо всем случившемся была пресечена в корне, и рассказывать было велено дхару. Фроат, в нерешительности почесав затылок, принялся не особо складно, с упоминанием «елы» и той же «кареты», излагать события прошлой ночи, сбиваясь, путаясь и все более смущаясь. Но старик слушал очень внимательно, то и дело подливая Фролу кофе и качая головой.

– Ясно, – констатировал он, когда дхар, наконец, выговорился. – Раскололи армию… Недурно им историю партии преподавали! Ну что, рады? За Корнилова, за родину, за веру?

– Ну, дед! – не выдержал Келюс. – Во-первых, не волнуйся. А во-вторых, что ты о Врангеле, да о Корнилове? Мы же не белогвардейцы!

– А кто? – глаза старика блеснули.

– Мы за свободу, – не особенно уверенно ответил внук.

– А ваш этот… Президент?

– Он… он тоже за свободу, – еще менее уверенно сообщил Келюс.

– Стыдись! – отрезал дед. – Историк, а мелешь чушь! Это гимназисты были за «свободу», и то недолго. Сразу ставь вопрос – какой класс стоит у власти! Эти, твои… Они-то знают, да вам пока не говорят…

– Ага! – загорелся внук. – Лучше, значит, танки, колхозы-совхозы, Гулаг, Афганистан и ГПУ?

– Еще не знаю, – мотнул головой Лунин-старший. – Пока не с чем сравнивать. Хотя могу догадываться. Трое уже погибли, вас, раненых, по сути, бросили. Мы своих раненых не бросали.

– Нас не бросили, – вяло возразил Николай. – К нам даже Президент заходил… И телевидение…

– Бросили! Итак, снова победа на крови – как раз то, в чем нас обвиняли. При штурме Зимнего мы потеряли тоже немного – шестерых. Лиха беда начало! Безоружные люди против танков – красиво и безопасно… тем, кто за их спинами. И хорошо, если те трое в самом деле погибли в бою, а не как-нибудь иначе…

Внук порывался возразить, но вдруг вспомнил окровавленное тело в синей куртке и промолчал.

– Все! – заключил дед. – Переодеваться и отдыхать. Фроат, я дам вам чистую рубашку, эту надо постирать. Я тоже полежу, не хочу быть четвертым в этом списке… победителей.

Весь следующий день Лунин-внук отдыхал, стараясь поменьше двигаться и ограничив свою активность телевизором и газетами. Эйфория победы, захлестнувшая эфир, как ни странно, не очень радовала. Фрол также провел весь день в квартире, изрядно скучая и то и дело порываясь выйти на улицу. Рана полностью затянулась, оставив лишь розовое пятно на коже, что поразило врача, вызванного старшим Луниным. Келюс также чувствовал себя вполне сносно, если не считать головокружения и легкой слабости.

Ближе к вечеру деду позвонили по телефону. Старик, выслушав чей-то долгий рассказ, накинул пиджак и вышел, обещав вернуться через минут через двадцать. Отсутствовал он, однако, больше двух часов, и Келюс начал уже волноваться, вспоминая, захватил ли старик валидол. Но дед вернулся внешне спокойный, пояснив, что был в гостях в соседнем подъезде. Пройдя в кабинет, он долго сидел за столом, о чем-то размышляя, затем позвал внука.

– Келюс, – начал он, кивая Лунину-младшему на кресло. – Надо поговорить.

Начало Николаю отчего-то весьма не понравилось.

– Я не прошу тебя давать честное пионерское, комсомольское или белогвардейское слово. Но если мы не сохраним кое-что в секрете, то без головы останемся оба – и ты, и я…

Лунина передернуло. Он понял, что дед не шутит – и тут же вспомнил лицо Китайца.

– Несколько часов назад один человек уже погиб. Он участвовал в… очень важном деле. Я бы с удовольствием не вмешивал тебя, но мы живем вместе, и об этом знают.

Николай Андреевич замолчал, переводя дух. Келюс потянулся к валидолу, но дед покачал головой:

– Не стоит… Несколько месяцев назад в Центральном Комитете был разработан план эвакуации наиболее секретных документов на случай, подобный нынешнему. Вчера поступил приказ, но человек, занимавшийся этим делом, был убит.

Келюсу снова вспомнился Китаец – и неподвижное тело в синей куртке.

– Он выпал из окна. Видимость самоубийства, он даже записку оставил… Но это не самоубийство, Келюс. У него были все связи, и теперь операция под угрозой. Завтра ваши будут штурмовать Центральный Комитет. На квартиру другого товарища, руководившего, так сказать, резервной линией, был налет, он ранен. Какие-то бандиты в черных куртках…

– Группа Волкова? – невольно вырвалось у Келюса. Старик взглянул удивленно, и внук поспешил пояснить:

– Мне о них Генерал рассказывал – опасался, что они могут ворваться в Белый Дом. Так что они не наши, а ваши.

– Может быть, – спокойно отреагировал Николай Андреевич. – Сейчас время измены. Большой измены, Келюс! А Волков… Если это тот Волков… Не удивлюсь!.. Итак, операция сорвана, но самые важные документы – несколько десятков папок – мы все же вынесли. Решено рассредоточить их по нескольким местам. На военном языке это называется «россыпью». Кое-что будет у нас дома. Я рискую своей и, к сожалению, твоей головой, но иного выхода нет. Конечно, если ты будешь последователен, то можешь позвонить прямо в Белый Дом. Наши в свое время приветствовали подобные начинания. Ваши, вероятно, не будут оригинальны…

Николай решил возмутиться, но передумал.

– Но хоть заглянуть в эти чертовы папки можно? – поинтересовался он.

– Заглянешь, – пообещал дед. – Надо же знать, за что рискуем! Но не думай, Келюс, ничего особенного ты не увидишь. Эти архивы надо рассматривать как мозаику – целиком. Что-что, а тайны мы умели прятать всегда…

…В два часа ночи, когда Фроат уже давно спал, Лунин-старший вышел из квартиры, вскоре вернувшись с тремя серыми папками, на которых стояли четырехзначные номера. Келюс, преодолев искушение немедленно в них заглянуть, помог деду спрятать секретный груз в наскоро приготовленный тайник – за второй ряд книг на верхней полке книжного шкафа.

Наутро Фрол взбунтовался, заявив, что превосходно себя чувствует и не желает более соблюдать больничный режим.

– И вообще, – прибавил он, допивая вторую чашку кофе, – надо по городу, елы, побродить, раз уж в Столице оказался. А то ничего интересного, кроме телевизора, и не увижу. Ведь, говорят, революция!

– Кое-что интересное вы уже видели, – невозмутимо заметил Лунин-старший. – В некотором роде, даже ощутили. А самое интересное вам не покажут.

– Но ведь действительно революция, дед! – поддержал приятеля Келюс. – Тебе, небось, в семнадцатом не мешали по улицам бегать!

– Это еще не революция, молодые люди, – покачал головой старик. – Это еще, так сказать, карнавал, игрище. Господа бояре власть делят! А вот через годик, через два, когда очереди за хлебом станут побольше, чем в «Макдональдс» – тогда пожалуй… Только выходить на улицу не захочется. Как, кстати, и мне в семнадцатом…

Фрол, оставив подобные доводы без внимания, поспешил навстречу впечатлениям, пообещав вернуться к вечеру. Николай, сославшись на головокружение, остался дома. Не хотелось оставлять деда одного и, главное, ожидалось знакомство с жуткими тайнами уходящей власти.

…Все три папки оказались подозрительно тонкими. Келюс взвесил их на ладони, предположив, что в каждой лежит не более одной – двух страниц. Он не ошибся – в первой папке, на которой стояла карандашная надпись «Спецзахоронения. 1 экз.», оказался единственный написанный от руки листок.

– А почему не напечатано? – удивился Лунин-младший. – Черновик?

– Не тому вас, видать, в университете учили, – усмехнулся дед, почувствовавший себя в привычной сфере. – Источниковедение правящей партии – наука тонкая, и не каждому доступная. Вот так-с, господа белогвардейцы!

– Не глумись, дед! – возмутился Николай. – Объясни толком, бином!

– Бином, – ответствовал старик, приходя в хорошее настроение, – вещь, внучек, математическая и точная. И насколько я помню твои школьные табели, тебе совершенно непонятная. Приятно слышать, как нынешние педагоги коллекционируют слова-паразиты!.. А что касаемо этого листка, то насколько мне известно, в рукописном виде подобные документы хранятся в единственном случае – когда их не решаются доверить машинистке… Ну, что там?

Келюс вчитался, поначалу ничего не поняв. В верхней части листка стояло: «Спецзахоронения. Список № 1». Далее следовали номера и адреса кладбищ в разных городах с указанием квартала и номера могилы. Всего было перечислено двенадцать захоронений с номерами от первого до тринадцатого.

– Второго номера нет, – заметил внук, вертя в руках непонятный список. Партийные тайны представлялись ему несколько иначе.

– Что еще скажешь? – подбодрил дед.

– Так… – напрягся Лунин-младший. – Ну, конечно, бином, это могилы жертв культа личности. Тайные захоронения!

– Одиночные захоронения, – уточнил Николай Андреевич, – причем на общих кладбищах. Значит, злодейства НКВД? А где номер второй?

– Не знаю, – честно ответил внук, еще раз поглядев перечень городов. Куйбышев, Днепродзержинск, Рыбинск, Харьков…

– С первой тайной покончено, – констатировал дед. – Ну, что там дальше?

Вторая папка имела надпись «„Ядро“ 2 экз.». Ниже стояла приписка: «Экз. № 2 передан в личное распоряжение». В чье – указано, однако, не было. Келюс взглянул на деда.

– Ох уж эти революционеры! – хмыкнул старик. – Каждому требуется спец из жандармерии, иначе утонут. Так сказать, красный буксир… Надпись эта, внучек, означает, что экземпляр передан генеральному секретарю – только он может «лично распоряжаться». Числа нет… Ага, есть, но стерто… Кажется понял – число стерли перед эвакуацией, чтобы такие, как мы, не догадались, когда сие произошло. То ли десять лет назад, то ли вчера… Ну-ка, что там?

В папке лежал также единственный лист, на котором столбиком стояли названия: «Ядро-1», «Ядро-2»… – и так до «Ядра-9». Напротив них имелись пометки, большей частью совершенно непонятные. В шести случаях стояло: «Объект № …», причем номера были двухзначные и четырехзначные. Три пометки гласили: «Хранилище № …», и номера стояли шестизначные.

– Так… – посерьезнел Николай Андреевич. – Четырехзначные номера, насколько я помню – военные объекты, двухзначные – скорее всего что-то научное. А вот «Хранилище», думаю, находится где-нибудь в Швейцарии… Что же это за «Ядро» такое, а? Что может понадобиться где-нибудь на Байконуре и одновременно храниться в Цюрихе или сейфе Московского Народного банка в Лондоне?

– Подслушивающее устройство, бином, – предположил внук.

– Или запасы коньяка, – подхватил старик. – А ну-ка, ну-ка, что это?

Келюс принес увеличительное стекло. После немалых стараний удалось разобрать полузатертую карандашную надпись, сделанную возле пометки «Ядро-7». Она гласила: «Т. Ст. Ин. Тер.»

– «Товарищ Сталин – индивидуальный террор!» – изрек внук.

– Или «Теплый Стан», – добавил Николай Андреевич.

– А ведь и вправду, – оживился Лунин-младший. – Ну, дед, молодец! Теплый Стан! Это же зацепка! Она приведет…

– К товарищу Сталину, – перебил его старик. – В порядке индивидуального террора. Давай-ка следующую…

Третья папка имела лишь архивный номер. Надписей на ней не было, а внутри оказалась сложенная вчетверо крупномасштабная карта какого-то горного района. Какого именно – понять невозможно, карта была «слепая», без единой надписи. Только в центре стояла пометка: «Объект № 1».

– Все, – подытожил дед, просмотрев карту. – Можешь прятать. Ну, как тебе наши тайны?

– Никак, – признался Келюс. – Тебя надули, дед! Это просто какое-то ненужное старье. Взяли по ошибке или в спешке. Настоящие бумаги, наверное, уже тю-тю…

– Да, конечно, – вздохнул Лунин-старший. – Из-за этого, как ты изволишь выражаться, старья, один человек уже погиб. Папки эти, внучек, отбирались не вчера и не месяц назад. Они – детонатор, без этих документов все остальное – просто макулатура. Между прочим, из архива не изъяли даже списки счетов в заграничных банках, чтобы успеть вынести эти странички. Вот и думай, юнкер.

– Поручик, – машинально поправил деда Келюс, в самом деле крепко задумавшись. Перед тем, как спрятать папки в импровизированный тайник, он достал свой «Пентакон», подаренный в давние годы отцом, и тщательно переснял все бумаги, затем пленку из аппарата, аккуратно завернул ее в фольгу из сигаретной пачки и засунул сверток в ящик с инструментами.

Фрол вернулся поздно вечером, растрепанный и возбужденный, долго пил чай, а затем, усевшись поудобнее, приступил к рассказу.

– Давай! – подначил Келюс. – Ну, елы…

– Ну, елы, – вздохнул Фрол и замялся. – Ну, в общем, Центральный Комитет брали. С утра оцепили, потом глядим – дым валит из окон. Архивы палят, в карету их! Ну мы всех и накрыли! Менты вначале дергались, не пускали, но тут как раз Генерал приехал с указом Президента. Мы и рванули. Обыск, само собой, чтоб ничего не утащили…

– Поздравляю! – прервал его Лунин-старший. – Мы тоже с обысков начинали. Верной дорогой идете, товарищи!

– Да ведь они калькуляторы выносили, елы! – возмутился дхар. – Даже лампочки выкручивать стали. Морды, я тебе, Француз, скажу! Буржуи!

– Это мы тоже проходили, – вновь вмешался старик, явно не видевший в этой эпопее повода для особого расстройства. – И это уже было. «День твой последний приходит, буржуй!..»

– А потом к госбезопасности пошли, – продолжал Фрол. – Такая толпища собралась! Памятник этому, Железному, еще ночью сломали, а мы здание оцепили – и к подъездам. Но тут, правда, опять Генерал появился и приказал, чтобы мы расходились. Ну, народ пошел памятники валить, а я решил сюда вернуться. Чего с памятниками, елы, воевать?

– Равно как устраивать обыски с изъятием лампочек, – согласился старик. – Ну-с, значит, госбезопасность уцелела, а в Центральном Комитете под шумок успели сжечь лишнее. Зато народ доволен. Это еще что!.. В семнадцатом, пока охранное отделение в Питере осаждали, провокаторы успели все архивы спалить – для пущего спокойствия. Ну, а сейчас, похоже, и стукачи еще понадобятся – новой демократической власти…

– Да ну тебя, дед! – огорчился Келюс. – Ладно, ты, как всегда, прав, но что делать было? Снова вам власть отдавать?

– Нам? – переспросил дед. – Кому именно, внучек? Да будет тебе известно, в партии существуют разные группы, и не все из них – сталинисты и людоеды. Теперь уж я и не знаю, Келюс, как из всего этого выкарабкиваться. Вот только все как-то очень похоже, какое-то дежа вю.

– Как в семнадцатом? – удивился внук.

– Именно. Можно подумать, что не только сценарий, но даже исполнители те же… Статисты и каскадеры свежие, – добавил он, иронично поглядывая на Келюса и Фрола.

Вечером, когда дед лег спать, Лунин-младший поинтересовался у дхара, не видел ли тот в толпе у Центрального Комитета Китайца. Фрол принялся добросовестно вспоминать, но так и не смог припомнить ни Китайца, ни старого тибетца в балахоне, ни парней в черных куртках.

На следующее утро дхар собирался уезжать, но Келюс уговорил его побыть в Столице еще пару дней. Втроем в квартире, где хранятся серые папки, было несколько спокойнее. Весь день приятели бродили по Столице, глядя на последствия этих бурных дней. Жизнь, впрочем, уже входила в обычное русло. Несколько пустых пьедесталов возносились к равнодушному, видевшему и не такое еще небу, на здании Центрального Комитета красовались свежие пломбы, а, в общем, все было по-прежнему. Правда, в городе поговаривали, что защитникам Белого Дома выдадут специальные удостоверения, дающие право то ли на обслуживание вне очереди, то ли на получение через полвека однокомнатной квартиры. Фрол предложил проехаться к Белому Дому, но Келюс категорически отказался, представив себе Китайца, поджидающего их в очереди за этими самыми удостоверениями.

Вечером Николай не выдержал и, оставив Фрола смотреть по коммерческому каналу очередной боевик, отвел деда на кухню и рассказал ему обо всем, что было в ту ночь. Келюс боялся, что дед, воинствующий атеист и боец с суевериями, сочтет услышанное последствиями контузии, но старик выслушал очень внимательно, а затем надолго задумался. Наконец, что-то решив, прошел в спальню, долго копался в шкафу и через несколько минут вернулся с большим свертком. Принесенное было уложено на кухонный стол и распаковано. Увидев желтую, потрескавшуюся от времени кобуру, Келюс слегка похолодел. Николай Андреевич невозмутимо извлек из нее вороненый браунинг, привычным движением разобрал оружие, проверив каждую деталь, затем принялся за сборку.

– Дед! – выдохнул Лунин-младший. – Ты чего? Посадят!

– Не дрожи, поручик! – хмыкнул старик. – Именной! У меня разрешение имеется, еще с тридцатых… Три обоймы – пока хватит… Так вот, Келюс, теперь эта штука должна быть всегда у тебя под рукой.

– Это так серьезно?

Келюс почувствовал, что здорово влип.

– Более чем. Честно говоря, меня удивляет только одно – как тебя выпустили живым? Не вышло на улице, могли бы достать в медпункте той же ночью…

– Так ведь меня же там не было! – сообразил внук. – Мы с Фролом всю ночь в коридоре пролежали, где этот Варфоломей Кириллович над нами опыты ставил! А днем в госпитале народу было полно, к тому же пресса…

– Похоже, – согласился старик. – Прошляпили, видать, очень заняты были… Келюс, мальчик, если бы ты знал, во что ввязался!

– Ну так расскажи! – оживился внук, радуясь возможности узнать все секреты сразу.

– Не могу, – медленно произнес Николай Андреевич. – Хочу рассказать, но не могу. Я давал подписку и, между прочим, честное слово. К тому же это ничего не изменит, а ты, вдобавок, наделаешь глупостей. Фроату рассказывал?

– Нет! Молчал, бином, как молодогвардеец, хотя и подмывало…

– В любом случае, – перебил дед, – вам обоим надо уехать отсюда, и как можно скорее. Фроату пора домой, впечатлений, по-моему, он уже набрался. А ты поищешь работу. В провинции, может быть, еще нужны преподаватели-диссиденты…

– А ты? – запротестовал внук. – Мало того, что у тебя эти секретные пипифаксы, так еще за мной могут прийти.

– Как-нибудь, – усмехнулся старик. – В крайнем случае, уходить недалеко. А с тобою меня могут не пропустить…

– Куда? – не понял Николай. – На конспиративную квартиру?

– Много будешь знать – вообще не состаришься, – пресек излишнее любопытство Лунин-дед. – Да-а… Не знал, что Белый Дом тоже подключили…

«Куда? – подумал Келюс. – К подземному ходу? К вертолетной площадке? И что я такого видел – комнату или тех, кто из нее появлялся?»

Подмывало продолжить расспросы, но внезапно из передней раздался мелодичный перезвон. Японский звонок извещал о чьем-то позднем визите.

– Спрячь, – Келюс кивнул на пистолет. – Я открою.

– Не спеши, – старик быстро зарядил браунинг. – Спросишь, кто. Я стану сзади. Если что – сразу падай на пол.

– Если что – падай? – не понял внук.

– Если начнут стрелять! – отрезал Николай Андреевич. – Пошли.

За дверью кто-то шумно вздыхал, переступая с ноги на ногу.

– Кто? – поинтересовался Келюс как можно более равнодушным тоном.

– Покорнейше прошу простить, – откликнулись за дверью. – Мне нужен господин Лунин Николай Андреевич.

Келюс немного помедлил, но голос отчего-то вызывал доверие, и он открыл дверь. На порог шагнул крепкий русоволосый человек годами чуть постарше Лунина. Несмотря на плохо и странно сшитый штатский костюм, в госте сразу же можно было узнать военного. Выправка, короткая стрижка, потертая полевая сумка в руке…

Вошедший, аккуратно прикрыв дверь, попытался щелкнуть каблуками серых матерчатых туфель, дернул головой:

– Полковник Корф!

Помедлив, прибавил:

– Михаил Модестович…

А затем совсем тихо и неуверенно прозвучало:

– …Барон…

– Келюс, в сторону! – внезапно произнес дед таким тоном, что внук поспешил подчиниться.

– Не двигайтесь, полковник! – продолжал Лунин-старший, направив ствол браунинга на того, кто так странно отрекомендовался. – Правую руку выше… Выше!

– Не стоит, господа, – затравленно усмехнулся Михаил Корф. – У меня в сумке две бомбы на боевом взводе. Достаточно дернуться …

– Что вам нужно? – вмешался Лунин-младший, все еще не веря, что происходящее – не сон.

– Лунин Николай Андреевич! – повторил гость. – Мне пакет отдать нужно! – неожиданно добавил он тоном, похожим на отчаяние. – У меня приказ, понимаете? Кто из вас господин Лунин?

– Вам повезло, – нашел в себе силы улыбнуться Келюс. – Здесь целых два Лунина и оба – Николаи Андреевичи. Дед, он, похоже, к тебе.

С благодарностью взглянув на Келюса, Корф облегченно вздохнул, аккуратно поставил сумку на пол, а затем, помассировав кисти рук, вновь поднял.

– Извините, господа, – теперь его голос звучал виновато. – Не смог сдержаться. Нервы. Контузия. Сегодня, думал, вообще в желтый дом попаду… Куда прикажете пройти?

Дед повел странного визитера в кабинет. Келюс и дхар, успевший к тому времени занять боевую позицию у входа, направились следом.

– Кто вам велел передать пакет? – поинтересовался Лунин-старший, усадив гостя в кресло.

– Но, господин Лунин, – растерянно произнес Корф, – я думал, вы, так сказать, посвящены… Если нет, я не имею права. У меня приказ… Строжайший! Я должен только передать пакет…

– Хорошо, – прервал его Николай Андреевич. – Но ведь кто-то же вам велел вам его сюда доставить?

– Дежурный. По телефону, – полковник вконец растерялся. – Связного почему-то не было, и мне назвали ваш адрес…

– Где назвали? – терпеливо допытывался дед, явно удивленный всей этой историей куда меньше остальных.

– Ну… в этом… Теплом Стане.

– В институте? – быстро переспросил Келюс, вспомнив загадочное «Т. Ст. Ин. Тер». «Ин.» – Институт!

– Кажется, – задумался Корф. – Хотя, признаться, не уверен… Извините, господа, это все так дико! Никак не мог добраться. Эти (как их, Господи?) таксисты требовали почему-то доллары. Хорошо, что у меня был с собою полуимпериал. В карты выиграл третьего дня у капитана Завойко…

– Ясно! – перебил Лунин-старший. – Теплый Стан, Институт Тернема. Ладно, господин барон, давайте пакет.

Корф аккуратно положил полевую сумку на стол, не спеша достал из нее две ручные гранаты с длинными рукоятками, вывернул из каждой капсюль, затем извлек большой пакет и вручил его Николаю Андреевичу.

– Здесь, на конверте, господин Лунин, – пояснил он. – Расписаться…

Старик вскрыл конверт, оставив на нем свою размашистую начальственную роспись, и, не читая, положил содержимое – два листка бумаги, исписанные рядами пятизначных цифр – в стол. Корф спрятал конверт обратно в сумку, туда же уложив обе гранаты, после чего встал.

– Благодарю вас, господа! Прошу извинить за вторжение. Пойду…

– Отставить, – отрезал Лунин-старший. – Сейчас ночь, попадете прямиком в э-э-э… полицию. Вы же без документов, как я полагаю?

– Так точно, – кивнул полковник. – Сдал при получении задания.

– Ну вот… Сейчас отправляйтесь на кухню, где э-э-э… поручик Лунин накормит вас ужином. Переночуете, а завтра отправитесь обратно. Вопросы, господин барон?

– У меня много вопросов, господин Лунин, – вздохнул гость. – Но, может, сначала ужин?

– …Слушай, ты действительно барон? – поинтересовался Фрол, покуда Келюс возился у плиты. Это было первое, что смог выдавить из себя дхар с момента появления Корфа в квартире.

– Так точно, – подтвердил тот. – Я из петербургских Корфов. А что, – полковник перешел на шепот, – здесь уже нет баронов, одни пролетарии?

– Есть, есть, – успокоил гостя Келюс, накрывая стол. – Недавно снова дворянское собрание открыли. Правда, вступительный взнос, говорят, в долларах…

– Господин Лунин… – робко начал Корф.

– Николай, можно – Келюс, – предложил Лунин-младший. – А этот молодой джентльмен – Фроат.

– Можно Фрол, – несколько смутился дхар, протягивая барону широкую ладонь.

– Очень приятно, господа, – поклонился Корф. – Меня в детстве звали Мишелем, но после того, как у одной знакомой дамы… Не решусь ее назвать… Я обнаружил стриженного английского пуделя, которого тоже звали Мишелем, предпочитаю называться, как Бог и крестный велели – Михаилом. Английский пудель, господа, представляете, экий форс-мажор! Прошу прощения, увлекся… Николай, почему тут все требуют доллары? Какая в России валюта?

– Гм-м-м… – неопределенно отреагировал Келюс. Американский шпион, за которого он поначалу принял странного барона, должен быть в курсе подобных вещей.

– Рубль у нас, – незамысловато пояснил дхар. – Только на него ни шиша не купишь. А у вас что?

– У нас… – замялся гость. – Простите великодушно, самого тянет поделится, но не могу – приказ. Вы же сами офицер, Николай. Господин Лунин назвал вас поручиком…

– Старший лейтенант, – уточнил Келюс, – запаса, конечно.

– Воевали, Николай? – оживился полковник.

– В общем-то, нет. То есть, да… Правда, всего сутки…

– Да ну, Француз, какая там война! – вмешался Фрол. – Спалили, елы, две «бээмпешки»…

– Что спалили? – не понял Корф. – Простите ради Бога, господа, я, вероятно, кажусь вам каким-то монстром. Не виноват, честное слово! Во-первых, приказ. А, во-вторых, контузия. Под Барановичами, тоже аккурат в первый день. Прибыл, принял взвод и тем же вечером угодил в санитарный поезд.

«Где это – Барановичи?» – задумался Келюс, но промолчал. Барон между тем отужинал, выпил кофе и постепенно пришел в доброе расположение духа, после чего был отправлен спать. Он не возражал, попросив лишь разбудить его в шесть утра. Лунин-младший, закрыв за ним дверь гостиной, поспешил к деду.

– Что, хорош? – осведомился тот, явно имея в виду бравого полковника. – Родственная душа?

– Да уж, бином, – согласился Николай. – Но, ради Бога, дед, что все это значит?

– Бога нет, – задумчиво молвил старик. – Впервые мне об этом сказали какие-то гимназисты году в пятнадцатом. Признаться, долго не мог привыкнуть… Не знаю, Келюс, откуда взялся господин барон. Не иначе, из нафталина.

– Или из Института Тернема, – напомнил внук, – который в Теплом Стане, и где находится этот, бином… объект «Ядро».

– «Ядро-7», – уточнил Лунин-старший. – Да, интересно получается! Основали этот институт где-то перед войной. Ведала им госбезопасность, а Тернем был там не директором, а обыкновенным зэком.

– Тернем – который электрическую музыку изобрел? – вспомнил внук. – Ну да, конечно! Демонстрировал Вождю, а тот, бином, соизволил лично «Во поле березка…» сыграть. Меломаны!

– Смешно, – кивнул дед. – Кстати, Тернем – ученик Иоффе… Когда Вождь отправился на свидание к Основоположникам на радость весьма и весьма многим, Тернем просил разрешения его воскресить. Конечно, никто и не подумал разрешать такое…

– Естественно, – поддержал Лунин-младший. – Психов нужно лечить…

– …А здоровым – промывать мозги. Промывали мозги Тернему долго. Посадили в 30-м, затем «шарашка» в Теплом Стане. Через год он был назначен главным конструктором, затем – досрочное освобождение, три сталинские премии…

– Так что, он и вправду мог воскресить этого… меломана?! – ужаснулся Николай. – Слава Богу, не разрешили! Нет, ерунда, быть не может!..

– Не мне судить, – пожал плечами дед. – С моими-то четырьмя классами и Институтом Красной Профессуры… Во всяком случае, Тернем обещал прожить двести лет.

– И как? До семидесяти дотянул?

– Сейчас ему сто, – спокойно сообщил Лунин-старший. – Он совершенно здоров и продолжает работать…

– Но барон-то откуда? – не выдержал Келюс.

– Не знаю… В письме, которое он привез – шифр, адреса на конверте нет… Вот и думай!

Келюс честно потратил полночи на рассуждения о странном полковнике. Годились две версии. Корф мог быть шпионом из потомков русских эмигрантов, а в Теплом Стане находилась явка. Правда, для разведчика подготовлен он был из рук вон плохо. Подходило и другое – загадочный Тернем воскресил офицера времен Первой мировой войны и использует его в качестве курьера. Но опять-таки, зачем? Выходила, как ни крути, форменная ерунда.

Спал Николай крепко, и будильник, поставленный на шесть утра, прозвонил явно не ко времени. Вспомнив о просьбе барона, Лунин-младший, чертыхаясь, отправился будить странного гостя. Проходя мимо кабинета, Келюс с удивлением обнаружил, что Лунин-старший сидит за столом и о чем-то размышляет, постукивая костяшками пальцев по дубовой крышке.

– Не буди его, – заметил старик, едва пожелав внуку доброго утра. – Ему некуда торопиться…

– …А? Большевики? – вскинулся барон, когда Лунин-младший тронул его за плечо.

– Они самые, – улыбнулся Келюс. – Доброе утро, Михаил.

– А-а-а! – застонал Корф. – А я надеялся, что все это сон! Господи, какая жуть… Нет, нет, Николай, не подумайте, это я не про вас…

Едва умывшись, полковник начал быстро собирать свой небогатый скарб, но Лунин-старший попросил гостя зайти в кабинет.

– Можете не торопиться, господин барон, – сообщил он без всяких предисловий. – Я только что звонил… В Теплый Стан вам пока ехать незачем. Этой ночью Институт Тернема взят под охрану и опечатан.

– Вот это да! – ахнул присутствовавший при этом Келюс.

– Но, господин Лунин… господа… – растерялся Корф. – Вы не понимаете. Мне нельзя здесь оставаться! Господи, если б вы знали!.. В конце концов, я попытаюсь прорваться…

– Работы в Институте Тернема остановлены, – покачал головой Николай Андреевич. – Что-то случилось – очень серьезное…

– Погиб! – вырвалось у барона. – Господи, застрять в Совдепии! В Большевизии! Всюду краснопузые! Комбеды, мировая революция, «чека»!..

– Опоздали, господин полковник! – не без удовольствия усмехнулся Лунин-младший.

– Как? – вскинулся тот.

– Революция у нас.

– Что-о? Опять?! – ужаснулся барон, чуть не подпрыгнув при этом известии.

– Ну, контрреволюция, – уточнил Николай. – Большевиков запретили, партию разогнали, памятники ломают… И еще флаг трехцветный вернули.

– Слава Богу! – Корф размашисто перекрестился. – Не зря, значит…

– Вероятно, из-за этой суматохи вы и не дождались связного, – заметил дед. – Революция, контрреволюция – первым делом начинается хаос.

– Да, господа, но кто же на престоле? – встрепенулся полковник.

– У нас республика, – без особой гордости сообщил Келюс. – Пока, во всяком случае. Но наш Президент – он за демократию…

– Адвокатишки! – скривился барон. – Ну, да все равно, порадовали, господа, право!.. Но что же делать? Мне надо в Теплый Стан…

– Я дам вам письмо, – решил Лунин-старший. – Отнесете сегодня же по одному адресу, там вам все объяснят подробнее. Быть может, Институт заработает в ближайшие дни…

После завтрака Фрол с Келюсом отправились по магазинами, барон же, испросив у Лунина-старшего разрешения, обложился книгами, углубившись в штудирование Большой Советской энциклопедии. Старик сел за телефон. Когда часа через два приятели вернулись, Лунин-старший по-прежнему был в кабинете, причем явно не в лучшем настроении.

– Келюс, – обратился он к внуку несколько встревоженным тоном. – Что-то там случилось. Не могу дозвониться…

– Я схожу, – предложил Николай. – Погляжу на резидента большевистского подполья. Заодно барона провожу, а то он, того и гляди, влипнет.

– Со своими бомбами, елы! – согласился Фрол. – Серьезный мужик!

Келюс получил письмо в запечатанном конверте без адреса. Адрес было велено заучить наизусть. Лунин-младший почувствовал себя настоящим подпольщиком, лишь мысль, что подполье, как ни крути, большевистское, несколько портила удовольствие. Добираться оказалось недалеко, и решено было прогуляться пешком.

Барон шел по Столице в состоянии, напоминающем транс. Келюсу и Фролу то и дело приходилось поддерживать его, дабы бравый полковник не врезался в прохожих. Время от времени Корф застывал, увидев какое-нибудь из старинных зданий, и в глазах вспыхивал огонек узнавания. При виде красных звезд над Главной Крепостью полковника передернуло, и он пробормотал что-то о бесовских пентаграммах. Николай лишь пожимал плечами, убедившись, что подготовка шпионов нынче явно не на высоте.

«Явка» оказалась в самом центре, на тихой улице, где почти перед каждым подъездом стояла милицейская будка, оберегавшая жильцов от избытка всенародной любви. Дом, указанный дедом, был немного поскромнее, меры безопасности ограничивались лишь вахтером, поспешившим загородить путь. Келюс хотел объясниться, но внезапно барон, отстранив его, взял вахтера за ворот. Тот дернулся, захрипел, а затем покорно замер.

– Пшел вон, лакуза! – процедил Корф, и в ту же секунду проход оказался свободен.

На звонок никто не отвечал. Келюс позвонил еще раз, но безрезультатно. Наконец, когда Корф уже собирался врезать по двери ногой, послышалось легкое царапанье, и перепуганный голос прошелестел, спрашивая, кто им нужен.

– Вы нужны! – буркнул Келюс, которому вся эта конспирация успела порядочно надоесть. – Я Николай Лунин, у меня к вам письмо.

– Вы не Лунин! – взвизгнули за дверью. – Не обманывайте! Я знаю голос Николая Андреевича!..

– Фу ты! – сообразил Келюс. – Непонятливый, бином… Я внук Николая Андреевича.

– А… а как звали вашу бабушку? – недоверчиво вопросили из-за двери.

– Елена Константиновна, – отчеканил Лунин-младший. – Открывайте, бином, надоело!

Дверь скрипнула и отворилась. На пороге показался пожилой, весьма упитанного вида человек с всклокоченными волосами и царапиной на пухлой щеке. Несмотря на непрезентабельный вид, Николай сразу же узнал это лицо. Размноженное фотоспособом, оно много лет подряд украшало обложки журналов и обязательные иконостасы Слуг Народа в красных уголках. Бывший Слуга Народа почти не изменился, но вид у него был не величественный, как на портретах, а растерянный, даже испуганный.

– Это ты, Коленька? – забормотал он нечленораздельной скороговоркой. – Какой большой стал! Я тебя в последний раз видел лет двадцать назад… Заходите, товарищи, извините, что тут так… Мой телефон… И не только телефон…

То, что неприятности случились не только с телефоном, было ясно сразу. В квартире все стояло верх дном. Диван, разрезанный чьей-то безжалостной рукой, демонстрировал свое ватное нутро. Келюс покачал головой:

– Бандиты или госбезопасность?

– Нет-нет, – зашептал хозяин. – Хуже! Хуже, товарищи! Бывшая группа «Бета»! Черные куртки…

– Майор Волков? – Николай невольно вздрогнул.

– Да-да… Предатель!.. Они забрали все документы. Откуда им стало известно, ума не приложу! Телефон разбили… Я бы к соседям вышел, но Волков приказал сидеть дома…

– Ясно, – перебил его Лунин, соображая, что нужно немедленно возвращаться домой. – Вот письмо. Этого… товарища, – он кивнул на барона, – нужно переправить в Институт Тернема. Он связной.

– Вот как? – заинтересовался хозяин квартиры. – А какой Канал? Первый или второй?

– Кажется, второй, – вспомнил полковник. – Позвольте представиться: барон Корф.

– Очень приятно, товарищ… господин барон, – пролепетал хозяин. – Но разве Николай Андреевич не знает? Вчера поздно вечером банда Волкова ворвалась в Институт и похитила скантр…

– Что похитила? – изумился Келюс. – Скантр?

– Ну да, «Ядро». Теперь вся аппаратура выключена. Я думал, Николай Андреевич в курсе…

– Бежим! – прервал его Келюс, обращаясь к своим спутникам.

– Думаешь… – начал было Фрол, молча слушавший странный разговор. – Этот Волков…

– Бежим! – повторил Николай. – Скорее!..

…Дверь квартиры, запертая перед уходом, теперь была приоткрыта. Барон нахмурился и достал револьвер.

– Дед! – закричал Келюс, вбегая в квартиру. Следом за ним поспешили Корф с оружием наготове и дхар, ругавший себя за то, что не догадался взять у барона одну из его гранат.

– Дед! Дед! – звал Келюс, но отвечать было некому. Старый большевик Николай Андреевич Лунин лежал на пороге кабинета, сжимая в руке браунинг. В квартире все было перевернуто, мебель опрокинута, книги сброшены с полок…

Три серые папки исчезли без следа.

Глава 3. В кольце

Тело старика уложили на диван. Ошеломленный случившимся Келюс сел рядом, глядя на восковое лицо деда, тем временем Фрол и полковник принялись осторожно осматривать квартиру. Барон тщательно исследовал дверь, линолеум в коридоре, оглядел браунинг, не без труда извлеченный из застывшей руки Николая Андреевича. Фрол бродил из комнаты в комнату, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.

– Их было трое, – заявил Корф, завершив осмотр. – Дверь не выламывали и не вскрывали отмычкой. Выходит, изнутри открыли?

– Тогда бы дед лежал у дверей, – Келюс с трудом встал и вышел в коридор.

– Однако же он успел взять пистолет, – продолжал барон. – Но так и не выстрелил…

– Осечка, – предположил дхар.

– Едва ли, – Корф вынул патроны и несколько раз нажал на спусковой крючок. – Осечка у браунинга?

– Милицию звать будем? – поинтересовался практичный Фрол. – Хотя, елы, что мы сможем объяснить?

– Ничего, – вздохнул Келюс. – И барона им предъявлять нельзя.

– Много пропало? – Корф все еще возился с пистолетом, то и дело недоуменно пожимая плечами.

– Нет, – покачал головой Лунин. – Почти ничего. Сволочи!..

Действительно, за исключением трех серых папок, письма, привезенного бароном, и нескольких фотографий из альбома, в квартире все было цело. «Пентакон» лежал, разбитый вдребезги, но пленка, спрятанная в ящике с инструментами, осталась нетронутой.

– Слушай, Француз, да объясни ты нам, – не выдержал Фрол. – Что все это значит?

– Партийные архивы, – неохотно ответил Лунин. – Дед хранил какие-то папки. И еще они взяли мои фотки – чтобы не спутать, видать… Ладно, приберем и вызовем «Скорую». Думаю, особых вопросов у них не будет. Эх, дед, дед!..

Скорбные хлопоты заняли много времени. Лишь поздно вечером, когда появилась возможность немного передохнуть, Фрол незаметно отозвал Лунина в сторону.

– Слышь, Француз, – зашептал он. – При бароне говорить не хотел. Эти, которые здесь были, они… Как бы, елы, сказать?

– Роботы? – в эту минуту Келюс не удивился бы даже боевым роботам.

– Да нет! – расстроился дхар. – Какие к шуту роботы? Это… Ну, мы их называем «ярты».

– Воин Фроат, давай-ка по порядку, – устало вздохнул Николай. – Кто это – «мы»? Кто такие «ярты»?

– Мы – это дхары. Ярты – это… Ну, не знаю. Это как у вас, русских, лешие, только хуже. В общем, Француз, я и сам в эту чепуху не очень верю, но у нас, понимаешь, есть такое чутье. Мы различаем зверей и людей не по запаху, а по… Вот, елы, слов нет!..

– По биополю, – подсказал Лунин. – Вроде, как австралийцы.

– Точно! – обрадовался дхар. – По следу в воздухе! У каждого – свой след. А у ярта – след особый, не такой, как у зверя или человека. Он, вроде, и не живой, и не мертвый…

– Ты уж прямо как чукча объясняешь, – поморщился Келюс. – Извини, Фроат, я понял. Так эти ярты – зомби, что ли?

– Зомби? – удивился дхар. – Которые по видухе? Нет, те просто мертвяки ходячие, а ярты – вроде как живые. У нас ими детей пугают. Говорят, у них красные лица…

– И черные куртки… – кивнул Лунин. – Знаешь, воин Фроат, похоже, мы все уже сдвинулись по фазе. А барон наш – не ярт?

– Не-а, не ярт. Только у него этот след, биополе который… Какой-то другой, будто на куски разорванный.

Келюс задумался, вновь вздохнул:

– Надоели мне эти тайны! Пошли-ка к нему, поговорим, бином, по душам!..

Барон уже успел задремать, но мгновенно проснулся и послушно проследовал на кухню. Все трое уселись за стол. Келюс помолчал несколько секунд и начал:

– Вот что, господа, а также товарищи и граждане!.. По-моему, пора объясниться. Влипли мы по крупному, но уехать из Столицы я не могу, и вы, Михаил, видимо, тоже. Разве что ты, Фроат…

– Не-а, не уеду, – отозвался дхар. – Такие и дома достанут. Да и втроем, елы, веселее.

– Так вот. Каждый из нас что-то знает. Сейчас я расскажу то, что видел сам. Извините, если собьюсь. День – сами знаете…

Лунин, постаравшись быть точным, изложил все, от виденного в Белом Доме до соображений по объекту «Ядро».

– В спину нам били, – это точно. И Китаец этот… – согласился Фрол, чуть подумав. – Во дела выходят! А я и не знаю, чего сказать. Я ведь дхар, да только от дхаров, считай, ничего уже и не осталось. Старики померли, язык почти забыли. Меня хоть дед учил, он грамотный был, а дядька его когда-то в университете учился, про нас книжки писал. Да когда это все было! Дядю дедова, его Родионом Геннадиевичем звали, в лагерь упекли, не вернулся, а деда и всех остальных с Урала расселили. Дед на стройку подался, а многие пропали. Стали на русских жениться. Раньше нельзя было – убивали за такое. Сказки помню: будто дхары умели в зверей превращаться, за версту все слышать. Да ну, смеяться будете!..

Смеяться, конечно, никто не стал. Фрол без особой охоты повторил то, что помнил о краснолицых яртах, а затем все поглядели на Корфа. Тот почесал затылок.

– Знаете, господа, не в обиду будь сказано, но это какой-то бедлам. И самое жуткое, что из нас троих первым к Наполеонам попаду я. Извините, лучше промолчу. Будь я лешим, вы бы мне поверили охотнее…

– Ладно, Михаил, давайте попробую сам, – предложил Лунин. – Вы – разведчик, связной, потомок русских эмигрантов. Вас переправляют по секретному каналу, вроде той комнаты в Белом Доме. После похищения этого… скантра, установка не работает. Документов у вас нет, а в посольство обращаться не имеете права. Угадал?

– Нет же, нет! – с отчаянием в голосе воскликнул барон. – Я действительно курьер. Вначале тоже думал – линия связи, этакая дыра в пространстве… Только у нас тут вообще нет никакого посольства!..

– У кого – у вас? – не выдержал Келюс.

– У Вооруженных Сил Юга России, – безнадежно вздохнул Корф. – Я бывший командир второго батальона Марковского полка, за Германскую имею Владимира с мечами и две Анны. Родился в 1891 году, сто лет назад по вашему счету… Все, можете звать санитаров, я готов!

Гвардейский поручик Корф ушел на фронт добровольно, не желая протаптывать петербургские паркеты в час, когда Империи грозит опасность. На фронте был трижды ранен, попал в плен, бежал, снова ранен. В конце 17-го, когда армия разбежалась, капитан Корф, чудом избежав самосуда озверелой солдатни, подался на Дон. Пройдя Ледяной поход без единой царапины, он получил случайную пулю год спустя, при взятии Харькова. После этого медицинская комиссия списала Корфа, только что надевшего полковничьи погоны, вчистую. Но барон, явившись в штаб главкома, наскандалил и, неожиданно для себя, оказался зачисленным в некий отдел канцелярии главнокомандующего, который, ежели верить названию, занимался транспортными перевозками.

Полковнику велели ничего не спрашивать и ничему не удивляться. Раз в неделю он заходил в обитую белым металлом камеру в подвале одного из корпусов Харьковского Технологического института и закрывал глаза. Даже сквозь веки он чувствовал невыносимо яркий свет. Затем барон открывал дверь и оказывался в большом светлом помещении, где его ждали двое молчаливых людей. Один из них обычно сидел за большим пультом, на котором мигали десятки разноцветных лампочек, другой, такой же немногословный, вручал полковнику запечатанный пакет, взамен получая то, что передавал ему Корф.

В первый раз барон разрешил себе удивиться, когда за окном светлого помещения он заметил сугробы – в Харькове в эти дни стоял теплый май. Мысль о южном полушарии Корф по размышлении отверг, тем более из редких намеков тех, кто его встречал, явствовало, что попадает он прямиком в Столицу. Затем однажды, когда человек с пакетом немного запоздал, сидевший у пульта – полковник уже знал, что его зовут Семеном – вдруг стал ругать большевиков, называя их почему-то «сталинистами» и «номенклатурщиками», а вслед за этим передал барону лист бумаги. Уже в Харькове Корф обнаружил, что это подробная карта расположения красных резервов. Там стояла пометка – август 19-го, а между тем в Харькове был еще только июнь.

…Случайно увиденная газета, которую читал Семен, окончательно убедила барона, что его безумные предположения верны. В последний его рейс связного на месте не оказалось, а незнакомый дежурный у пульта долго звонил по телефону и, наконец, назвал адрес Николая Андреевича Лунина…

– …Да, круто! – резюмировал Келюс. – Интересно, зачем нашим бонзам связь с Деникиным? Бежать к нему, бином, собрались, что ли? А может, Михаил, вы на красную разведку работаете? Есть там у вас некий Макаров – адъютант Май-Маевского. Чекист чистых кровей…

– Нет, нет, Николай! – заволновался полковник. – Наш отдел курирует сам главком! А Макаров… Знаю я Пашку – ловелас, гуляка, в картишки малость передергивает, но чтобы шпион? Ладно, мне бы вернуться поскорее, а там уж разберусь…

– Елы, а зачем возвращаться? – удивился Фрол. – Войну вы все равно проиграете, и придется тебе, Михаил, в Турцию мотать.

– И вправду, – поддержал Келюс. – У нас интереснее.

– Нет, господа, – покачал головой Корф. – Там мои друзья, а главное, та война – это моя война. Остаться у вас – вроде как дезертировать.

– Ну и чего, твое благородие, делать будешь? – поинтересовался дхар. – Запрут в Кащенку, а то и чего похуже.

– Высокоблагородие, – машинально поправил барон. – Буду искать скантр – пока не найду.

– Ну, это программа-максимум, как говаривал Вождь, – заключил Келюс. – Сейчас у нас задача более скромная, хотя и трудная.

– Да-с, – понял Корф. – Например, дожить до утра. Если уже и браунинг осечку дает! На крайний случай бомбы имеются, правда, квартиру жаль…

– Бомбы, это, конечно, – вмешался Фрол. – Только я бы еще кой-чего сделал. Дед меня учил… Только ты, Француз, не смейся!..

– Какой тут смех, – вздохнул Лунин, – заклинание, что ли?

– Да вроде… У тебя чеснок есть?

– Однако, господа, – не выдержал Корф, – вы бы еще бубен взяли!..

Фрол, завязав несколько головок чеснока в два полотняных мешочка, подвесил их над дверью, после чего замер, тихо что-то шепча на понятном лишь ему одному языке. Следом за этим он несколько раз поднял и опустил руки, как бы строя невидимую стену, затем, с сомнением покачав головой, отошел, предложив все-таки выставить дежурного. С ним никто не спорил.

Барон выбрал самое неудобное время – с трех до четырех утра. Устроившись в кресле рядом с входной дверью, он курил, листая взятый из лунинской библиотеки «Краткий курс истории ВКП(б)». Чтение весьма занимало полковника – он негромко ругался, хмыкал и даже время от времени крутил пальцем у виска. За этим занятием время шло быстро, и Корф уже собирался будить Фрола – своего сменщика, как вдруг за дверью послышались приглушенные шаги. Полковник бесшумно вскочил, сжимая револьвер, прижался к стене и вдруг почувствовал, как воздух застревает в горле – чья-то рука, пройдя сквозь дверь, стала нащупывать задвижку. Барон успел трижды ущипнуть себя, но рука не исчезла, напротив, подобравшись к задвижке, ловко ее отодвинула. Затем длинные красноватые пальцы с загнутыми ногтями потянулись к кнопке американского замка…

Дверь чуть приоткрылась, Корф, понимая, что от желтого дома уже не отвертеться, закусил губу и поднял револьвер. Но дверь, приоткрывшись на какой-то сантиметр, внезапно застыла и, несмотря на чьи-то немалые усилия, оставалась на месте. Барон вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб, и тут рука замерла: прямо сквозь дверь начала проступать фигура высокого широкоплечего человека в короткой черной куртке. Лицо со странными светлыми глазами кривилось судорогой, яркие красные губы беззвучно шевелились… Словно во сне, ничего не соображая, Корф прицелился и нажал на спуск. Сухой щелчок – верный наган, ни разу не подводивший за все годы, дал осечку.

Швырнув бесполезное оружие на пол, Корф зажмурился и, повинуясь далекой детской памяти, сорвал с шеи образок, подаренный крестной матерью, выставив его перед собой, словно щит. В ответ послышалось злобное шипение, дохнуло холодом, рука с образком окаменела… Когда полковник поднял глаза, все исчезло. Лишь приоткрытая дверь напоминала о случившемся.

– Ты с кем воюешь, барон? – сонный Фрол, разбуженный стуком упавшего револьвера, выглянул в коридор.

– Не подходите к двери! – прохрипел пересохшим горлом Корф.

– Ага! Вот, елы, меня тут не было.

Гибким, неожиданным для его высокого роста движением, дхар прижался к стене и быстро прошел к двери.

– Надо же! – Фрол несколько раз провел руками по воздуху. – Сработало. Вот и не верь сказкам!..

Он прислушался, затем аккуратным движением прикрыл дверь и задвинул засов.

– Ушли. Иди спать, барон. Больше не сунутся. Светает, елы…

– Однако, – выдавил из себя Корф, непослушными пальцами пряча револьвер в карман. – Интересно, оба мы ненормальные, или я один?

– Да нормальные мы, елы, – успокоил дхар. – Сразу видно, что ты, Михаил, городской. У нас в деревне каждый вечер чеснок вешали и за порог – ни ногой. Так от этих хоть чеснок помогает, а вот, говорят, ежели руг-риты или февральские волки…

– Сдаюсь! – быстро проговорил Корф. – Признаю себя Наполеоном и иду спать.

Похороны были немноголюдными. Накануне Келюс обзвонил всех известных ему знакомых деда, но не более дюжины из них съехались к крематорию на Донском. Неделей раньше старый большевик Лунин удостоился бы почетного караула, венков с торжественными надписями, траурного митинга, а то и прощального салюта. Но эпоха уходила вместе с ним, и только несколько пенсионеров, таких же старых и забытых, стояли у гроба.

На поминках людей было еще меньше. Кроме Николая, последнего из Луниных, и его двух новых знакомых, за столом сидели четыре старика в немодных костюмах с длинными рядами орденских планок на пиджаках. Один из гостей, возрастом еще постарше покойного, то и дело вспоминал Польский фронт, где впервые познакомился с молодым комиссаром Николаем Луниным, ругал «проклятых демократов» и не без удовольствия констатировал, что в свое время порубал белых гадов без счета. Остальные больше расспрашивали Келюса о его делах и жаловались на времена.

У Лунина-младшего кусок не лез в горло, и за столом распоряжался барон. Старики с уважением смотрели на бравого полковника, и кто-то удовлетворенно заметил, что покуда есть такие, как товарищ Корф, дело партии не пропало. Ветеран Польского фронта согласно закивал, добавив, что Михаил Модестович напомнил ему красных командиров гражданской, которые славно били белую контру, посоветовав уклонисту и пораженцу Лунину-внуку брать с полковника пример. Корф выслушивал подобные излияния с совершенно невозмутимым видом и лишь потом, проводив гостей, заметил, что он лично предпочел бы получить очередную – последнюю – пулю на этом самом Польском фронте, но не дожить до того, когда гвардейского офицера начинаешь путать с краснопузой сволочью.

…Ночью Фрол снова подвесил над дверью мешочки с чесноком, однако незваные гости как будто потеряли к квартире всякий интерес.

Наутро барон заявил, что не сделает и шага, пока не сходит в церковь, не поставит свечи Богородице и не спросит совета у Творца. Заодно полковник предложил заказать панихиду, поскольку похороны без пенья и ладана, по его мнению, не похороны, а большевистское глумление. Панихиду Лунин-младший отверг сразу, помня крутой атеизм деда, Фрол же, подумав, неуверенно заметил, что в Храм Божий сходить не грех, особенно после всего случившегося. Что касаемо дальнейшего, дхар считал за лучшее посоветоваться с тем самым Варфоломеем Кирилловичем, который помог им в Белом Доме. Правда, где найти старика, он не имел ни малейшего понятия.

Келюсу эти мысли показались несколько странными. По его мнению, искать помощи в церкви или у экстрасенса-любителя следовало в более спокойное время. Впрочем, против похода в церковь Лунин не возражал, но сам туда не собирался, посоветовав барону захватить с собой весь свой арсенал на случай нежелательных встреч. Тот согласился, прибавив, что собирается отправиться на Ваганьково. В последний раз полковник был в тамошней церкви весной 17-го, и ему хорошо запомнился священник, читавший проповедь о Звере из Бездны. Келюс предположил, что Михаил едва ли сможет прослушать новую проповедь красноречивого иерея, поскольку настоятель ныне явно занят другими делами. В ответ Корф обозвал Лунина нигилистом, и тот не стал больше спорить.

Келюс между тем решил вновь заглянуть к отставному Слуге Народа, дабы порасспросить его как следует. Вахтер при виде Лунина, поспешил очистить путь, но на этом удачи и кончились. Николай напрасно звонил у знакомой двери – открывать ему не собирались. Подумав, Келюс позвонил к соседям. Там сначала вообще не пожелали разговаривать, но после того, как Лунин намекнул, что он здесь по секретному партийному делу, его тут же впустили, угостили цейлонским чаем, после чего конспиративным шепотом рассказали, что все явки изменены, система связи будет заново установлена в ближайшее время, сосед же, отставной Слуга Народа, перенервничав после визита майора Волкова, отъехал в Крым на неопределенное время. Попытка расспросить о Волкове не дала особых результатов. Удалось лишь узнать, что тот возглавлял одно из подразделений спецотряда «Бета», а командовал всеми «черными куртками» некий подполковник Фраучи. Однако этот Фраучи был уволен из отряда еще полгода назад.

Тем временем Корф и Фрол, благополучно добравшись до Ваганькова, направились в старую церковь, стоявшую неподалеку от кладбищенских ворот. Шла служба. Фрол, успев бегло осмотреть храм, начал скучать, а Корф долго молился у иконы Казанской Богоматери. Затем барон взял дхара за руку и отвел в сторону.

– Не поверите, Фрол! – зашептал он. – Священник… Ей-богу, я не спятил. Это тот самый священник!

Фрол сочувственно взглянул на барона и предпочел промолчать.

– Да не спятил я! – горячо настаивал тот. – Точно он!

– Спроси, – пожал плечами дхар. – Так, мол, и так, елы, бывал я здесь о семнадцатом годе…

– И спрошу! – отрезал Корф.

После службы полковник, отозвав священника в сторону, принялся о чем-то оживленно с ним беседовать. Фрол, минуту выждав, решил подойти к ним, чтобы в случае необходимости спасти барона от кареты «Скорой». К его удивлению, Корф и священник, похоже, вполне понимали друг друга. Прислушавшись, дхар понял, что полковник не оплошал – сослался на фотографию из семейного архива. И не зря. Нынешний священник приходился внуком прежнему. Увлекшись, Михаил начал пересказывать запомнившуюся ему в 17-м проповедь. Фрол, дабы барона слишком не занесло, вспомнив о Варфоломее Кирилловиче, поинтересовался, не знает ли настоятель такого священника. Батюшка, как-то странно поглядел на дхара, ответил, что в Столице такого священника не знает, но весьма любопытствует, где и когда его собеседник встречал Варфоломея Кирилловича, как тот выглядел и что делал. Удивившись, дхар коротко поведал об их встрече в коридоре Белого Дома. Священник покивал головой, ничего не сказав, но благословил молодых людей с каким-то особым чувством.

Обратно шли пешком. Барон, воспользовавшись моментом, принялся расспрашивать Фрола о жизни страны в последние семьдесят лет. Дхар, проклиная тройку по истории, полученную в школе, пытался по мере сил отвечать, но порою сам становился в тупик. Корф, воодушевившись, принялся вслух мечтать о том, как, вернувшись в Добрармию, сумеет если не изменить ход истории, то по крайней мере доставить краснопузым изрядные хлопоты. Фрол, чьи мысли блуждали далеко от планов сокрушения «жидо-большевистских ратей», все же предположил, что нынешние большевики в свою очередь едва ли оставят своих предшественников без поддержки. Барон крепко задумался и замолчал.

Они шли по небольшой улице недалеко от Садового Кольца. Вокруг было безлюдно, но внезапно дхар почувствовал смутную тревогу. Он оглянулся, ничего подозрительного не заметив, однако ощущение опасности только окрепло. Фрол, не выдержав, поделился с бароном своими сомнениями. Тот не стал спорить и на всякий случай нащупал в кармане наган.

Внезапно тишину вспорол отчаянный женский крик.

– Там! – Корф, мгновенно сообразив, указал на черную пасть подворотни.

Крик повторился. Барон выхватил оружие и бросился вперед. Фрол последовал за ним, правда, с куда меньшей охотой.

Все стало ясно в первый же миг. Три крепких парня держали за плечи высокую белокурую девушку. Раскрытая сумочка валялась рядом, один из типов сжимал девушке горло, мешая кричать.

– Эй вы! – гаркнул Корф. – Отпустите ее!

Ответом был злорадный хохот, причем раздался он как спереди, так и сзади. Барон быстро оглянулся – загораживая улицу, в проеме подворотни темнели еще три силуэта.

– Ах черт! – Михаил, схватив дхара за плечи, отшатнулся к стене, держа перед собой револьвер. Фрол выхватил из левой руки барона полевую сумку с гранатами. Парни вновь захохотали – в сторону незадачливых рыцарей смотрели короткоствольные автоматы. Девушка, о которой уже успели забыть, бессильно опустилась на грязный асфальт.

– Черные куртки! – наконец сообразил Фрол. – Кажись, влипли…

Шестеро «черных» стали полукругом, держа автоматы наперевес. Фрол, быстро окинув взглядом врагов, понял, что приметы, известные им, достаточно точны. Парни были все как на подбор – коренастые, с темно-красными, налитыми густой кровью лицами и странными бесцветными глазами. Они тяжело дышали, но не шумным дыханием здорового и сильного человека, а с каким-то тонким присвистом, словно ныряльщики, побывавшие на глубине.

Отсмеявшись, парни выжидательно замолчали, затем один из них, самый крепкий, прокашлявшись, произнес неожиданно тонким, писклявым голосом:

– Че уставились, уроды? Щас беньки-то повышибаем! Кидай ствол, фраер!

– Сейчас кину, елы, – пообещал Фрол, вытаскивая гранату. – Будет тебе Цусима с Хиросимой!

– Но! Не балуй!

Писклявый слегка попятился. Фрол, внимательно приглядевшись, оставил гранаты в покое и перекрестил краснолицего. Тот зашатался, чуть не выронив автомат.

– А, ярытники!

Дхар принялся крестить «черных» налево и направо. Барон, в первую секунду обомлевший, вспомнил приоткрытую дверь и мешочки с чесноком и выхватил из-за ворота иконку.

– Хва! Че делаешь… Ты… – парни в черном дергались, словно попав под струю кипятка. Дхар уже собрался переходить в наступление, как вдруг почувствовал, что правая рука онемела.

– Довольно!

Голос прозвучал холодно и властно. В подворотне незаметно появился еще один «черный». Он был выше остальных, крепок, но строен, с красивым, несмотря на красноту, лицом.

– Идите!

Это явно относилось к парням с автоматами. Ворча и ругаясь, те побрели куда-то вглубь двора.

– Уберите оружие!

Барон, заворожено глядя на незнакомца, медленно спрятал револьвер. Дхар нахмурился и пододвинул ближе сумку с гранатами.

– Можете меня не крестить, – продолжал краснолицый. – Голливуд кончился. И не дергайтесь – останетесь без головы!..

Фрол хотел сказать что-то, приличествующее моменту, но язык не слушался.

– Итак… Смелый рыцарь полковник Корф и простой советский человек Фрол Соломатин. Деникинский офицер и выродок-чуг…

– Не смей так меня называть! – взъярился Фрол. – Ты… Упырь… Ярт!

– Выбирай слова, чуг! Тут твои фольклорные фокусы с чесноком не помогут, как и ваша икона, полковник… Позвольте представиться – Всеслав Волков. Вы, кажется, меня искали?

– Он! Он! – зашептал барон. – Ночью… через дверь!..

Волков лишь усмехнулся, глядя, однако, не на Корфа, а на дхара. Светлые глаза недобро щурились.

– Надо было сразу догадаться, что ты чуг. Люди давно забыли заклятие запрета – да и тебе неоткуда знать его… Проклятые старики, они слишком поздно умирают! А вы, – повернулся он к Корфу. – Вы, дворянин, связались с… стыдно сказать, с кем!

– А вы? – отрезал очнувшийся Корф. – С кем связались? Я таких на фронте…

– Я воевал побольше вас, полковник, – прервал его Волков. – А теперь слушайте оба и не смейте перебивать…

Майор сделал несколько шагов по асфальту, брезгливо отшвырнув ударом ботинка подвернувшуюся под ногу консервную банку.

– Если бы мы хотели вас уничтожить, то не разыгрывали бы этот спектакль. Ты, чуг, не успел бы и руки поднять. Мне надо было поговорить с вами – и с господином Луниным…

Фрол дернулся, но краснолицый предостерегающе поднял руку:

– Я не сказал – убить! Вы мне вообще не нужны, но вы полезли в чужие дела, поэтому требуется кое-что объяснить. Мы не убивали и не хотели убивать старика Лунина. Я знал Николая Андреевича очень давно и… Впрочем, не это важно. Нам были нужны бумаги, и я не виноват, что у него оказалось слабое сердце. Его героический внук, кажется, решил объявить мне вендетту – и совершенно напрасно. Далее… Ваши мотивы, полковник, понятнее. Вы еще, наверное, не знаете, что долго жить в чужом времени нельзя. Где-то через месяц вам станет худо, а еще через пару недель вы просто распадетесь во прах, так сказать, вернетесь в свое естество. Вам нужен скантр? Обещаю, что недели через три я переправлю вас обратно, если, конечно, вы перестанете мне мешать. Это вообще не ваше дело – ваши дела у Деникина… А ты, чуг, напрасно вмешиваешься в человеческие споры… Надеюсь, все ясно?

– Ничего, ярытник, все равно до тебя доберусь! – с ненавистью выдохнул Фрол. Вместо ответа Волков рассмеялся и поманил девицу. Та, пошатнувшись, медленно встала.

– Господин майор, оставьте ее в покое! – потребовал Корф.

– В покое? – усмехнувшись, Волков щелкнул пальцами.

Девушка тут же упала на колени, затем, вновь встав, глубоко вздохнула, словно пробуждаясь от глубокого сна.

– Спасите! – прошептала она. – Не оставляйте…

– Очень трогательно, правда? – майор вновь щелкнул пальцами. Девушка застыла, глаза погасли, руки бессильно опустились вдоль тела.

– Покой ей не подарит никто… Иди!

Пошатываясь, словно большая, плохо сделанная кукла, она двинулась в глубину двора.

– Я не хочу воевать с вами. Будьте благоразумны!

Волков махнул рукой, не торопясь, направился следом.

С минуту Корф и Фрол не могли пошевельнуться. Затем, словно сбросив невидимые путы, они огляделись по сторонам и дружно перевели дух.

– Дичь! – пробормотал барон. – Почему он вас так называл, Фрол?

– Чугом? – понял дхар. – Долго рассказывать. Дразнили нас так. Не дхары, мол, а чуги – лешие, в общем. За такое у нас морду бьют…

– Да, – спохватился Корф. – Надо быстрее возвращаться! Правда, у Николая есть браунинг…

– И у деда его был браунинг! Ходу!

Они шли быстро, не тратя времени на разговоры. Внезапно Фрол оглянулся, затем еще раз.

– Что там? – не понял Корф.

– Не отстает, зараза!

Барон оглянулся. За ними, не торопясь, бежала большая черная собака.

– Фу, дрянь! – Михаилу пес тоже совершенно не понравился.

– Ну, я ее сейчас…

Внезапно обернувшись, дхар резко махнул рукой. Собака отскочила в сторону, оскалилась и беззвучно исчезла в ближайшей подворотне.

– Дрессированная? – осведомился полковник.

– Ага, – недобро ухмыльнулся Фрол, – встретил бы эту дрессированную ночью, закаялся бы в цирк ходить…

В подъезд они почти вбежали, мигом поднявший на четвертый этаж.

– О Господи! – только и выдохнул барон.

…Келюс лежал на полу рядом в дверью, ведущей в квартиру, прислонившись головой к стене. Разорванная рубашка намокла кровью, темные пятна расползлись по всей площадке…

– Дышит! – шепнул Корф, нащупывая пульс. – Чем это они его?

Дхар осторожно повернул голову Николая и тихо охнул: вдоль шеи тянулся глубокий неровный порез, покрытый запекшейся кровью. Полковник несколько раз прикоснулся к коже вокруг раны, внимательно оглядел рубец, вновь нащупал пульс.

– Артерия цела, но крови много. Однако, весьма странный порез…

– Это укус, – поморщился Фрол. – Надо его в квартиру отнести. Вот, елы, оставили одного!..

– Да бросьте! – вздохнул барон, обшаривая карманы Лунина в поисках ключей. – Вампиры бывают только в сказках или в романах господина Стокера. Это порез, а вот нож был каким-то необычным.. Ага, вот!..

Найдя в куртке Келюса связку ключей, он принялся возиться с замком. Нужный ключ никак не удавалось найти, и Михаил начал тихо злиться.

– Елы, – Фрол отвернулся. – Сказки, говоришь? В гробу я такие сказки видел! У-у, черти!..

– Не поминайте их, воин Фроат! – послышался знакомый голос. От неожиданности барон дернулся и выронил ключи.

– Варфоломей Кириллович! – вскрикнул Фрол, все еще не веря. – А мы вас искать собрались! Вы… Видите?

– Вижу…

Старик склонился над Келюсом, осматривая рану. Затем, встав, неодобрительно покачал головой:

– Худо…

Он легко провел рукой над лицом раненого. Келюс застонал.

– Черт! – ругнулся Корф, все еще мучаясь с замком.

– И вы не поминайте их, воевода, – сурово заметил Варфоломей Кириллович и, шагнув к двери, прикоснулся рукой к замку. Послышался щелчок, дверь приоткрылась.

Корф еле сдержался, чтобы вновь не помянуть нечистого. Вдвоем с Фролом они подняли Келюса и осторожно внесли в квартиру. Старик еще немного постоял на окровавленной лестничной площадке, опять покачал головой и зашел следом.

– Это он, – шептал между тем Фрол полковнику. – Экстрасенс который…

– Однако, – заметил барон. – Лихо это он с замком!

Лунина положили на диван. Фрол, поспешив в кухню, намочил полотенце, чтобы вытереть кровь, барон между тем продолжал осматривать рану.

– Пустяк, в общем, – бормотал он. – Порез, ерунда, у нас с таким даже в госпиталь не отправляли…

– Ошибаетесь, воевода, – возразил Варфоломей Кириллович, присаживаясь рядом. – Раны, вами виденные, на брани получены были. Меч милостив, он – только железо…

– Яд? – Корф невольно вздрогнул.

– Сие, к прискорбию, весьма вероятно, – старик провел рукой над раной. – Оттого и обморок…

– Это ярты! – воскликнул дхар, появляясь с полотенцем. – Мне дед рассказывал…

– Бросьте, Фрол! – буркнул барон, забирая полотенце и принимаясь аккуратно вытирать кровь вокруг раны. – Какие еще ярты? Просто разбойники. А Волков – не иначе гипнотизер, сволочь…

– Не ко времени спорить, – прервал их Варфоломей Кириллович. – Рана скверная… Как звать вас, воевода?

– Извините, – спохватился барон. – Полковник Корф. К вашим услугам, сударь. Чтобы короче – просто Михаил…

– Согрейте воду, воевода Михаил, – велел старик, вставая, – рану промыть должно…

Корф кивнул и отправился на кухню.

– Не верит он, – вздохнул дхар. – Сразу видать, что городской.

– И я во граде рожден, – возразил старик. – Не верит он, ибо разными словами одно и то же зовете… Ведомо вам, что от укуса яртова следует?

– Следует… – поморщился Фрол. – Теперь Француз… Ну, Николай… У них вроде как на привязи, волю потерял. А еще дважды, елы, укусят – он и сам яртом станет…

– Не станет, – спокойно молвил Варфоломей Кириллович. – Поберечься же не помешает.

Когда барон принес горячую воду, старик осторожно промыл шею и плечи раненого. Затем, еще раз недовольно покачав головой, достал небольшую серебряную иконку.

– Воевода Михаил, – обратился он к барону. – Крепки ли вы духом? Не в обиду спрашиваю…

– Я в штыковую ходил, – пожал плечами Корф.

– Так тому и быть, – решил Варфоломей Кириллович, медленно поднося иконку к ране.

Несколько секунд ничего не происходило, и барон уже собирался звонить в ближайшую больницу, как вдруг иконка чуть заметно засветилась. Михаил и Фрол невольно переглянулись: кожа возле раны побледнела и начала исчезать. Заструился неяркий свет. Внезапно почудилось, что Николай превращается в полупрозрачный призрак. Исчезли неотмытые пятна крови, волосы обернулись чуть заметной дымкой, бледной тенью стала одежда. Но в глубине клубилось черное пятно, пульсируя и увеличиваясь в размерах.

– Сердце затронуто, – задумчиво проговорил Варфоломей Кириллович. – Но потщиться должно…

Он поднес иконку ближе. Черное пятно запульсировало сильнее, словно сопротивляясь, старик нахмурился и что-то негромко проговорил. Черные языки потянулись к ране, словно стремясь вырваться наружу, иконка начала темнеть, чернота стремительно истекала из раны. Когда последние темные капли исчезли, и силуэт Келюса наполнился мягким светом, Варфоломей Кириллович, удовлетворенно вздохнув, махнул рукой. В ту же секунду видение пропало, и Лунин вновь стал похож на себя. Теперь он дышал ровно и спокойно, как будто крепко спал. Старик легким движением руки обмахнул иконку, и она вновь засияла чистым серебром. Спрятав ее, Варфоломей Кириллович нагнулся и с силой провел ладонью над раной, не касаясь кожи, а затем, взяв у Фрола полотенце, вытер кровавые пятна.

– О, Господи! – ахнул барон. Мокрое полотенце стерло кровь, но раны под ней не оказалось. Кожа стала ровной и чистой, без всякого следа шрама.

– Ну, прям как у меня, елы! – обрадовался дхар. – Только еще быстрее.

– Истину глаголешь, воин Фроат, – согласился старик. – То, что ты укусом яртовым зовешь, тебе не страшно. Они тебя бояться должны.

– Это точно, – кивнул Фрол. – Перестреляю гадов, елы! Серебряных пуль бы достать…

– Пули серебряные только в романах, о коих воевода Михаил глаголил, хороши, – возразил Варфоломей Кириллович. – Вот ежели дхар Истинный Лик явит…

– Ну, это точно сказки, – отмахнулся Фрол. – Вроде царевны-лягушки с запасной шкурой.

– Господа! – поразился Корф. – О чем вы, однако? Мне и так в бедлам пора. Лучше скажите, что с Николаем? Господа, я на фронте не первый год! Не бывает такого… Может, все же врача вызовем?

– Раны, сей подобные, зельями не лечатся. Воину Николаю следует полежать три дня, а вам за тем проследить, ибо горяч он и непоседлив…

– Варфоломей Кириллович, – прервал его Корф, давно собиравшийся с духом. – Мне, право, странно об этом говорить, но, может, вы подскажете… Их атаман – этот Волков – обещал, что через пару месяцев я, прошу прощения, рассыплюсь в прах. Только, ради Бога, поймите меня правильно…

– Не того опасаешься, воевода, – сурово ответил старик. – На все воля Божья!

– Ясно… – сдавленно выговорил барон, дернув плечом. – То есть, не ясно, конечно…

– Пойду я, – Варфоломей Кириллович неторопливо направился к двери.

– Постойте! – встрепенулся Фрол. – А как же с этими, елы, ярытниками? Пули не берут… Чего делать-то?

– Ты мудр, воин Фроат, – улыбнулся старик.

– Я? Да, елы, восемь классов, техникум вечерний…

– Ты мудр, – повторил Варфоломей Кириллович. – В тебе мудрость дхаров. Не торопись, воин Фроат, придет время – поймешь сам. А Всеслав Волков – не просто ярт, и умереть ему не от пули. Прощайте…

– Спасибо, господин профессор, – крикнул Корф вдогонку, но старик, не оглядываясь, вышел, закрыв за собою дверь.

– Так… – подумав, резюмировал барон. – Во-первых, в холодильнике еще осталась водка, а во-вторых, Фрол, вы сейчас объясните мне все, что тут произошло.

…Келюс спал на диване, а Корф с Фролом сидели за кухонным столом в компании с двумя пустыми стаканами и досуха опорожненной бутылкой.

– Ладно, – вздохнул барон, ударяя ребром ладони по столу. – Спиритизм, флюиды, Мессмер, граф Дракула… Помилуйте, Фрол, может, обойдемся без господина Стокера? Ну, видел я… Господин краснопузый майор проходит аккурат сквозь дверь. Знаете, когда меня контузило под Барановичами, я вообще видел такое!..

– Ну а что это по-твоему? – поинтересовался дхар.

– А хоть гипноз. Все-таки двадцатый век! Синематограф, аэропланы, этот… телевизор…

– Лады, – пожал плечами Фрол, – можешь не верить, елы. А эти, которые «черные куртки» существуют?

– Угу, – согласился полковник. – И бестии преизрядные. А что это за Истинный Лик? Помните, Варфоломей Кириллович упомянул…

– Гипноз, в карету его, – мрачно ответствовал Фрол. – Дед говорил, что мы, дхары, вроде оборотней. Захотим – превратимся, елы, в снежного человека. В три метра – чемпион по баскетболу. Тогда, ясное дело, любого ярта можно в штопор скрутить. Будто поэтому нас ярытники и боятся…

Корф быстро перекрестился, с опаской поглядев на дхара.

Наутро Келюс проснулся слабый, но вполне здоровый. Он ничего не помнил, кроме того, как на лестничной площадке его ударили сзади по голове. Лунин попытался встать, но Фрол и полковник совместными усилиями удержали его на месте. После этого был сварен кофе и открыт военный совет.

Сидеть и ждать очередного налета никому не хотелось. Келюс, после недолгого раздумья, предположил, что у Волкова в Столице обязательно должно быть убежище. Фрол согласился, добавив, что ярты всегда имеют укромное логово, но найти его не так легко. А даже если найдешь, что дальше?

Корф в свою очередь заявил, что намерен отправиться в Теплый Стан. С ним согласились, но посоветовали быть настороже, на что тот пообещал держать сумку с гранатами наготове. Фрол, подумав, решил остаться с Келюсом, дабы не выпускать излишне резвого приятеля из квартиры.

До Теплого Стана пришлось добираться долго, и к таинственному институту Корф попал лишь после полудня. Высокая ограда, увенчанная рядами «колючки», сразу отбила всякую охоту рисковать, равно как и парни в спецназовской форме у стальных ворот. Михаил не поленился обойти ограду кругом, но забор оказался сплошной, а вторых ворот, равно как и калитки, не было вовсе. В конце концов полковник устроился невдалеке от входа под кирпичным козырьком автобусной остановки, решив понаблюдать за входом.

Ждать пришлось долго, но Корф терпел – навык фронтового разведчика приучил к подобному. Наконец, где-то часа через два, из ворот выскочил невысокий парень в очках. Михаил встал и удовлетворенно хмыкнул. Он сразу узнал Семена – того, кто дежурил за сверкающим лампочками пультом во время его визитов. Оставалось подождать, пока он подойдет к остановке…

– …Добрый день, Семен!

Парень дернулся, недоуменно оглянулся.

– Господин полковник! Вы здесь?

– Как видите, – барон кивнул и парень послушно подошел поближе. – Мы, кажется, не представлены? Вы, насколько я помню, Семен…

– Прыжов… Сеня, – заспешил тот, – то есть Семен Семенович.

– Корф Михаил Модестович, – полковник коротко поклонился. – Хочу сразу же поблагодарить вас за карту красных резервов. Я тотчас передал ее в штаб.

Парень покраснел от удовольствия.

– Присядем? – предложил барон.

Они устроились на лавочке под кирпичным козырьком, и Корф коротко поведал о своих злоключениях.

– Меня там не было! – возмутился Прыжов. – Отправить вас в город, без денег, без документов! Идиоты! А меня в тот день как раз отстранили…

– А теперь уже поздно? – осторожно поинтересовался барон. – Или этот… э-э-э… канал починили?

– Давно! – махнул рукой Семен. – Я уже все наладил! Только скантра нет, а без него…

– А если я достану скантр?

– Он, наверное, уже в Швейцарии, – безнадежно вздохнул Прыжов.

– Он у майора Волкова. Знаете такого?

– У Всеслава Игоревича? – растерялся парень. – Но почему? Значит, это был Волков? Ничего не понимаю!

– Давайте по очереди, – предложил полковник. – Вы – первый. Только подробнее, будьте добры…

– Подробнее, – вздохнул Прыжов, доставая сигареты. – Ну, в общем, пять лет назад я закончил Бауманку…

Глава 4. Кора

Сеня Прыжов попал в Теплый Стан по распределению. «Объект п/я 0021» имел по сравнению с другими немаловажное преимущество – он находился поблизости от Столицы. Места в самом городе получили пробивные «друзья деканата», комсомольские активисты и сексоты. Оставшиеся расхватали чьи-то сыновья и племянники, и в результате Прыжов вынужден был довольствоваться Теплым Станом. Взяли его на новое место не сразу, в связи с беспартийностью и недостаточной идейной стойкостью, но Сеня считался хорошим специалистом, и будущий начальник, ознакомившись с его дипломным проектом, сумел настоять на своем.

Лаборатория, куда попал новичок, занималась проектом «Второй канал». Соседняя ведала «Первым каналом», но что сие означало, Семену объяснять не спешили. Прыжов занимался аппаратурой, и работы вполне хватало, дабы не забивать голову лишними мыслями. Установку монтировали три года, еще год ушел на устранение неизбежных недоделок, и, наконец, в Институт прибыла правительственная комиссия.

Состав комиссии удивил. Прыжов, будучи уверен, что работает на армию, ожидал увидеть людей в больших погонах, но начальники попались сплошь штатские, причем, главным оказался известный всей стране руководитель, ведавший в Центральном Комитете идеологией. Связь между идеологией и физикой Семен, несмотря на изучение диамата, так и не уловил.

Главный идеолог с наивностью гуманитария выслушивал пояснения, но спрашивал все больше об охране и режиме секретности. На следующий день лаборатория была переведена на особое положение. Вместо обычной охраны ее теперь контролировали неприятного вида краснолицые молодцы в черных куртках без знаков различия. Их командир – майор Всеслав Игоревич Волков – несколько дней вникал во все подробности работы. Временами его любопытство удовлетворял Семен, который мог объяснить практически все, кроме устройства скантра – главной детали установки. Скантр, изобретение знаменитого Тернема, считался настолько секретным, что расспрашивать о нем не имел права даже начальник лаборатории.

Установка вскоре заработала, но Прыжов при этом не присутствовал. После окончания монтажа он как, беспартийный и несоюзный, был переведен в отдел технического обслуживания. По Институту начали гулять слухи о странных делах, творившихся в обеих лабораториях, но подобных баек и раньше было достаточно, и Сеня им не верил.

Дальнейшее произошло случайно. Грипп уложил на бюллетень сразу четверых сотрудников Первого канала, и Сеню временно перевели на дежурство у главной установки. Задачу поставили туманно: ожидать сигнала лампочки № 3, а при его получении – установку включить. Прыжов рассудил, что подобная работа под силу даже дрессированному орангутангу, однако ему разъяснили, что дежурство требует особого внимания, даже бдительности, а ежели появятся гости, оных следует принять вежливо, но не забыть немедленно позвонить по красному телефону.

Первые две ночи прошли совершенно спокойно. Прыжов, внимательно осмотрев аппаратуру и припомнив подробности монтажа, сделал вполне определенный вывод, подтвердивший его прежние предположения. Перед ним был канал пространственной связи. «Дверь» – небольшая площадка, покрытая титановым сплавом, могла перебросить курьера куда угодно, вплоть до Огненной Земли. Физики давно слыхали об этом изобретении Великого Тернема, но видеть его в действии доводилось немногим. Семен знал, что главный канал пространственной связи, известный у специалистов, как «Тропа», а среди широкой публики – «горячая линия», находился совсем в другом месте. Откуда ожидались гости Первого канала, можно было только догадываться.

…Лампочка зажглась на третью ночь. Прыжов быстро произвел необходимый набор сигналов на пульте и стал ждать, прикидывая, на каком языке придется приветствовать гостя. В голове вертелось «буэнос диас», хотя с учетом позднего времени правильнее было все же не «диас», а «ночес».

Гость появился, как и ожидалось, после яркой вспышки посредине титановой площадки. Сеня неторопливо поднялся со стула – и остолбенел. Перед ним стоял крепкий бородатый мужчина в роскошной бобровой шубе и меховой шапке с красным верхом. На украшенном серебром поясе висела сабля в золоченых ножнах, на пальцах сверкали перстни.

«Иван Грозный!» – похолодел беспартийный Сеня. Почему гость в шубе обязательно должен быть создателем опричнины, а не кем-то иным, Прыжов объяснить не мог – в голове словно что-то заклинило. Впрочем, за те несколько секунд, пока гость приходил в себя, вытирая слезящиеся после вспышки глаза, Сеня понял главное: чем занимались обе лаборатории, и для чего они два года монтировали тахионный ускоритель.

Гость удивленно поглядел на Сеню, и тот, вспомнив виденные им исторические боевики, попытался поклониться в пояс. Опыта он не имел, а посему получилось не особенно удачно. Гость засмеялся, подмигнул и поинтересовался:

– Новик?

Сеня знал, что «Новик» – это название крейсера, а также роман знаменитого в прошлом писателя Лажечникова. На всякий случай не став отказываться, он поспешил представиться, не забыв добавить, что он дежурный, причем временно.

– Зрю, зрю, – провозгласил гость. – Час зело поздний, непоказанный, однако же справа неотступная.

Затем, приосанившись, добавил:

– Княж Семеном зови, – и, чуть подумав, продолжил. – Однако же, поелику вы без князей постыло прозябаете, кличь мя Семеном Иоанычем.

– С-садитесь, Семен Иоаннович, – выдавил из себя Прыжов и поднял трубку красного телефона. Там долго не отвечали, наконец, неприятный голос поинтересовался, в чем дело. Прыжов спокойно, с сознанием важности своей миссии, сообщил о «непоказанном» прибытии по Первому каналу князя Семена Иоанновича.

Черная машина пришла через полчаса. Тезки успели выпить кофе, поговорить о погоде (гость сообщил, что она у них «зело нравная»). По просьбе Семена Иоанновича Прыжов поведал о своем житье-бытье и даже кое-что о работе в Институте. По прибытии черной машины Прыжова тут же сменили, предложив ехать домой. На прощание князь Семен вновь ему подмигнул.

Вскоре Сеню перевели в лабораторию Второго канала, что было очевидным повышением. Прыжов почему-то решил, что тут не обошлось без его ночного гостя.

Второй канал оказался еще более «режимным». Одновременно с Сеней там постоянно дежурил некто в штатском, который и встречал гостей. Прыжов молчал, и только однажды, когда «напарник» где-то задержался, сумел переброситься несколькими словами с одним из визитеров. Михаила Корфа он выделил для себя сразу – остальные слишком походили не то на чекистов, не то на агентов охранки.

За день до событий в Столице охрану Института сменили. Парней в черных куртках заменили военные, а еще через сутки Институт был опечатан. Вскоре Прыжов узнал, что ночью на Теплый Стан был налет, часть аппаратуры повреждена, а многое похищено. Спустя пару дней, вновь приступив к работе, Прыжов понял, что повреждения на самом деле минимальны, но отсутствие скантра делало существование обеих лабораторий бессмысленным.

– …Однако же, господин Прыжов, – задумчиво произнес Корф, докуривая очередную сигарету из Сениной пачки. – Хотел бы я знать, что было в тех пакетах, что я привозил. Изменой пахнет!

– Называйте меня Сеней, выше высокоблагородие, – предложил тот.

– Сеней у меня денщика звали, – возразил полковник. – Остановимся на Семене. Титулов и званий, Семен, поминать не надо. Во-первых, конспирация, а во-вторых, в Совдепии «высокоблагородие» звучит дико.

– Так точно, Михаил Модестович, – прошептал Семен.

– Скажите, этот самый скантр – он, как я понял, источник энергии?

– Не только, ваше… то есть, Михаил Модестович. Скантр – он еще и преобразователь. Дело в том, что мы работаем с тахионами…

– Смилуйтесь! – улыбнулся барон. – Я ведь физику учил по Краевичу!

– Извините, – смутился Прыжов. – Тахионы – это… В общем, если коротко, мы их разгоняем и пускаем через скантр, а тот дает направленный луч. Насколько я понимаю, тахионы выстраивают какую-то решетку…

– Вы знаете, что скантров несколько?

– Догадываюсь, – кивнул Сеня. – Думаю, для космических войск их давно используют.

– Каких войск? – поразился Корф. – В общем, Семен, теперь я понял – вернуться мне совершенно необходимо. Дело не во мне. У нас в штабе явная измена. Вернусь – и сразу к главнокомандующему, а там – хоть в счетоводы!.. Что вы еще знаете о Волкове?

В Столицу Корф возвращался вечером. Он не спешил. Решив, что береженого Бог бережет, барон не стал садиться на автобус, а, пройдя пешком несколько километров, добрался до станции пригородной железной дороги.

…Михаил сидел на деревянной вагонной лавке между старушками и рыбаками с безразмерными удочками, с грустью вспоминая уютные пригородные поезда довоенной молодости. Впрочем, неприглядный мир правнуков не особенно смущал барона – за годы войны он притерпелся и не к такому.

Столица была уже совсем близко, как вдруг дверь, ведущая в тамбур, с грохотом отъехала в сторону, и в вагон вбежала белокурая девушка в разорванном на плече платье. Затравленно оглядев тут же отвернувшихся пассажиров, она заметила барона и бросилась к нему.

Полковник, мгновенно узнав ее, поспешил встать.

– Сударыня, – начал он. – Я рад…

– Помогите, – шепнула та. – За мною…

Из тамбура уже лезли небритые морды. Пояснений не требовалось, барон собрался было достать наган, но передумал и расстегнул пиджак.

– Не бойтесь, сударыня, это вульгарные раклы. Минутку…

Небритые морды что-то вопили, но полковник решил не вникать, а сразу стал в стойку.

– Каратист, мать твою! – заревел первый, выхватывая финку. – Порешу, падла!

– Простите? – вежливо удивился Корф, двумя короткими ударами заставляя нападавшего согнуться пополам. Одновременно он перехватил руку с ножом, дернул ее и слегка надавил. Негромкий хруст показал, что простой прием сработал безотказно.

Узкий проход мешал остальным вступить в драку, и барон имел возможность толкнуть оседающую тушу прямиком на второго из бандитов, свалив того на пол. И в ту же секунду третий, отскочив назад, выхватил пистолет.

Корф потянулся к нагану, но тут же увидел, что опасность миновала. Невысокий парень с золотистой медалью на груди, подскочив откуда-то сбоку, со знанием дела ударил бандита кулаком в основание черепа. Второй из нападавших попытался приподняться, но парень угостил его таким же ударом, и вопрос был полностью урегулирован.

– Извини, браток, – тяжело дыша, обратился к барону парень с медалью. – Не успел сразу. Пока протолкался…

– Спасибо, – Корф протянул руку, благодаря за помощь. – Что с ними будем делать? Сдадим в полицию?

– Шутишь? – улыбнулся парень. – Да там таких уродов и без них хватает. Скинем с поезда – и вся недолга.

– Разобьются, стрикулисты, – возразил барон. – Хотя…

Поезд как раз приближался к очередной станции. Как только двери открылись, Корф и парень с медалью вывалили слабо сопротивлявшихся мерзавцев прямо на платформу. Пистолет парень передал барону. Тот невозмутимо сунул его в левый карман – в правом лежал револьвер.

– Благодарю вас, – повторил Корф. – Выручили! Не та реакция уже – контузия.

– Я так и понял, что ты из Афгана, – сочувственно кивнул парень. – Нас сразу узнать можно. Видал – никто за девку не вступился! Сволочи… Ты, я вижу, офицер?

– Полковник…

– Ух ты! – протянул парень. – Извините, товарищ полковник, что я на «ты»… Дембильнулись?

– Что? – не сразу сообразил барон. – Ну да, списали вчистую. Три ранения, контузия…

– Ясно… И в таком костюме ходите! Вот сволочи, сами жрут… Передавил бы!..

Корф распрощался с афганцем и вернулся на место. Девушка, уже пришедшая в себя, попыталась улыбнуться.

– Надеюсь, сударыня, все в порядке? – осведомился барон. – Разрешите присесть?

– Спасибо вам, – тихо проговорила спасенная. – Я, когда вас увидела, так обрадовалась… Вы меня помните, да? Ну что вы стоите, садитесь!

– Благодарю, – кивнул полковник, жалея, что на нем не гвардейский мундир. Штатский костюм с чужого плеча изрядно его смущал. – Нас некому представить, посему разрешите отрекомендоваться: Корф Михаил Модестович. Ежели ваша воля будет, просто Михаил.

Про «барона» и «полковника» Корф предпочел не упоминать.

– Кора, – девушка протянула тонкую худую руку. – Знаете, Михаил Модестович, я, наверное, должна все объяснить…

– Сударыня, – возразил полковник. – Поверьте, вы мне ничем не обязаны. Я лишь смею выразить радость, что смог быть вам в некоторой степени полезным…

Кора кивнула:

– Смогли. Сегодня утром я сбежала от Волкова…

…Из рассказа девушки Корф мало что понял, ибо термины «ВУЗ», «общага», «колеса» и «отморозки» нуждались если не в переводе, то в толковании. Он лишь рассудил, что речь шла о какой-то дурной компании, куда попала наивная провинциальная барышня и откуда сумела благополучно бежать, по дороге напоровшись на какую-то шпану. Переспрашивать Михаил ничего не стал, однако отметил некую странность: Кора бежала из города, но поезд шел прямиком в Столицу!

– Куда же вы теперь, Кора? – поинтересовался он.

– У меня нет денег, – вздохнула девушка. – Домой я не могу вернуться – меня наверняка ищет милиция. А в Столице даже ночевать негде…

– Помилуйте, сударыня! – поразился Корф. – То есть, как это, негде?

Весь день Фрол прилагал героические усилия, дабы не пустить Келюса на улицу. Это оказалось нелегко – Николая так и тянуло на подвиги. Чтобы сбавить его пыл, дхар во всех подробностях описал вчерашний вечер. Келюс ощупал свою шею и лишь пожал плечами. Пришлось сводить его на лестничную площадку. Лужа застывшей крови заставила Николая задуматься. Кровь решили замыть, дабы не пугать соседей, после чего Лунин попросил рассказать о случившемся еще раз.

– Вот, бином, и угораздило меня! – рассудил он, наконец. – Ну ничего не помню, хоть убей! Эх жаль, со стариком поговорить не удалось. Я сразу понял, что он, бином, экстрасенс классный… Хотя, знаешь, воин Фроат, что-то крови много. Если это все моя… Я бы сейчас не бегал!

– А ты и не бегай, – посоветовал дхар. – И барона зря мы отпустили… Да только сдается мне, что мы с ним этим гадам не нужны… Хочешь, кое-чего покажу?

Они вышли на балкон, выходивший во двор. Фрол выглянул, хмыкнул и указал куда-то вниз. Келюс пригляделся – у подъезда, укрывшись за скамейкой, лежала большая черная собака.

– Их, – кивнул дхар. – Со вчерашнего дня тут. Стережет, елы!

– Ага, пес Баскервилей, – хмыкнул Лунин. – Да таких тут, бином, сотня, а то и больше!

– А давай-ка, Француз, понаблюдаем, – невозмутимо предложил дхар.

Собака лежала спокойно, не реагируя на гудки машин, то и дело въезжавших во двор, на кошек, детей и местных болонок. Но она не спала, то и дело неторопливо поворачивая голову в сторону подъезда, словно фиксируя всех входящих и выходящих.

– Ну и что? – не выдержал Лунин. – Пес как пес. Спокойный…

– Угу. Спокойнее, в карету его, не бывает…

Николай уже хотел было намекнуть, что у его приятеля начинается мания преследования, но внезапно вздрогнул:

– Смотри! Барон. Да не один!..

– Не один? – голос Фрола прозвучал странно, но Лунин не обратил на его тон никакого внимания, сосредоточившись на той, которая шла рядом с Корфом.

– А ведь знакомая, елы, – заметил дхар. – Виделись… Посмотри-ка на собаку, Француз!

Келюс поглядел на черного пса. Тот чуть повернул голову и вновь отвернулся.

– Заметил? Она же ему рукой, елы, махнула!

– Псу? – покачал головой Лунин. – Знаешь, воин Фроат, ты только барону не говори. А то он тебя, бином, не поймет с твоей шпиономанией.

– Не скажу, – пообещал дхар. – И ты, Француз, молчи.

Время, проведенное с бароном, окончательно успокоило Кору, вернув интерес к жизни. Познакомившись со всеми, она тут же отправилась под душ, после чего, облачившись в пижаму Келюса, была приглашена за стол, где уже был накрыт ужин. Есть, правда, отказалась, сославшись на усталость после всех злоключений и лишь пригубила кофе, после чего вновь поведала свою невеселую историю.

Лунин слушал девушку, то сочувственно кивая, то кипя от возмущения. Дхар же, напротив, был каменно спокоен и даже не смотрел на гостью. Само собой, Лунину хотелось получить подробную информацию о шайке краснолицего. Кора с сожалением заявила, что сама хотела бы знать побольше о бандитах, дабы сообщить кому следует. Но известно ей было немного: Волков и его парни – наркоманы, у них есть притон где-то на окраине Столицы. Сам краснолицый – в прошлом офицер, к тому же сильный гипнотизер.

– Ну, ясное дело, обыкновенная мафия! – резюмировал Келюс. – А ты, воин Фроат, все – ярты, ярты…

– Натурально, господа, – согласился барон. – А то я и сам начал было верить во всякую, прошу прощения, чертовщину. Особенно после двери…

– Ага, – невозмутимо отозвался дхар. – Дверь Волков открыл гипнозом…

– Да отмычкой он открыл! – Корф даже рукой махнул. – А нас заставил увидеть бес ведает что. Знаете, Кора, в мое время… Не так давно, но все же… Один пройдоха-итальянец, представьте себе, вызвал в нашей компании дух королевы Марго. И, самое пикантное, мой друг, поручик… то есть, лейтенант Грум-Гржимайло, в сей фантом влюбился. Еле откачали, и то после дюжины шампанского!..

…Кора, сославшись на усталость, рано легла спать. Остальные, между тем, держали совет.

– Пусть живет пока здесь, – решил Лунин. – Надо будет денег достать, а то мои уже на исходе. Достанем денег – отправим домой.

– Куда спешить, господа? – возразил барон. – У Коры, как я понял, могут быть неприятности с полицией. К тому же, такая гостья, смею заметить…

Михаил, явно смутившись, не довел мысль до конца.

– Пожалуй, – согласился Лунин. – А ты как думаешь, Фрол? Эй, чего молчишь, воин Фроат?

– Да ничего, Француз, – невозмутимо отозвался дхар. – Знаешь, дай-ка мне запасные ключи от квартиры.

– Ради Бога! – кивнул Лунин. – Ну ладно, давайте сообразим, что нам известно. Прежде всего дверь – та, что я охранял. Это, скорее всего, дверь в комнату с установкой пространственной связи. Гостайна первой степени, вот меня и решили убрать. Дед еще говорил, что не знал о подключении Белого Дома… К тому же, я видел, с кем Президент переговаривался той ночью…

– Хорош Президент, – заметил Фрол. – Демократ, елы!

– Так это и без него могли распорядиться, – не согласился Келюс. – Мало ли сволочей? Со скантром тоже ясно. Эта штука стоит дикие деньги, вот Волков ее и похитил. Наконец, партийные документы – с ними тоже все понятно. Итак, грязь, политика и никакой мистики!..

– Никакой, – кивнул дхар. – У тебя топор есть?

– Вот, бином, – поразился Лунин. – Ты чего, за дровами собрался?

– За шишками, елы…

Николай лишь головой покрутил.

– На кухне, в нижнем ящике… Коре ничего рассказывать не будем, ей и так досталось.

Спорить никто не стал.

…Где-то после двух ночи Келюс проснулся от стука входной двери. Мигом вскочив, он схватил браунинг и поспешил в коридор. Все было тихо, только на лестничной площадке слышался затихающий звук шагов. Лунин обошел квартиру. Все, кроме Фрола, оказались на месте. Пораженный догадкой, Николай заглянул на кухню – топора не было.

Поутру обнаружилось, что Фрол мирно дремлет, топор лежит в ящике, а дверь закрыта на задвижку. Решив, что ему все приснилось, Келюс вышел на балкон покурить, взглянул вниз и оторопел. Возле подъезда стояли две милицейские машины, вокруг которых собралась немалая в этот ранний час толпа. Николай протер глаза и стал быстро одеваться.

Когда он вернулся, в квартире уже все встали. Барон, стоя на балконе, делал гимнастику.

– Доброе утро, Николай, – поздоровался он, пружинисто приседая. – Что-нибудь стряслось?

– Да так, ничего, – пробормотал Келюс. – Пьяного подобрали…

Фрол как раз выходил из ванной. Николай, отведя его в сторону, взял за плечо.

– Привет, Француз, – удивился дхар. – Чего-то случилось?

– Это ты скажи, что случилось, бином! – озлился Келюс. – Ты сегодня ночью выходил? Выходил? Ну?

– Ну! – согласился Фрол.

– Там, внизу… Там внизу менты, знаешь?

– А откуда мне знать-то? – еще более поразился дхар.

– Откуда? – Лунин вздохнул. – Там крови – ведро целое! И рука…

– Верная? Друг индейцев, елы?

– Отрубленная. Человеческая! Понял?

– Не-а, – дхар поглядел Николаю прямо в глаза. – Ты руку ту видел?

– Нет…

Келюс вспомнил болтовню соседок, толпившихся у подъезда и несколько смутился.

– Говорят, какая-то странная. С когтями…

– Ну так пускай этим, в карету его, ветеринары занимаются, – невозмутимо пожал плечами Фрол. – И вообще, гипноз это, елы…

– Ладно, – сдался Лунин. – Объясни, черт с тобой.

– Это был руг-рит, – помрачнел Фрол. – Ну, вроде оборотня. Наверное, Волков его оставил нас стеречь. Ты б его видел, Француз, песика этого! Ночью и решил убедиться, взял топор… Только вот чего, барону говорить не будем. И девке тоже…

– Чего ты ее невзлюбил? – удивился Келюс. – Ты чего, бином, женоненавистник?

– Ага, – охотно согласился дхар.

Завтракали молча. Келюс все еще приходил в себя после случившегося. Фрол невозмутимо помалкивал, барон, похоже, что-то почувствовав, тоже молчал. Кора же казалась невеселой и, пожаловавшись на отсутствие аппетита, почти не притронулась к яичнице, приготовленной Корфом. Михаил, отнеся это к своим кулинарным способностям, расстроился.

После завтрака Лунин категорически заявил, что более сидеть в квартире не собирается и намерен погулять. С ним согласились, но при условии, что гулять будут недолго и все вместе. Кора промолчала, однако, когда все уже выходили из квартиры, внезапно заявила, что у нее кружится голова. Келюс, тут же велел ей остаться, принять таблетку и полежать.

Втроем они направились к центру, но не прошли и километра, как Фрол неожиданно вспомнил, что у него имеется срочное дело. Игнорируя удивленные расспросы, дхар, велев барону не отходить от «Француза» ни на шаг, сделав крюк, быстрым шагом вернулся в Дом на Набережной. Он не стал вызывать лифт, а поднялся по лестнице, ступая настолько тихо, что даже подъездные кошки замечали его не сразу. Подойдя к двери, Фрол прислушался, провернул ключ в замке и быстро прошел в кабинет.

…Книги были сброшены на пол, ящики стола выдвинуты, с дивана сорвана спинка. Кора внимательно изучала содержимое очередной коробки, взятой из тумбы стола.

– Ладно, – бросил дхар, едва сдерживаясь, чтобы не сплюнуть. – Приплыли, елы…

– Я… я…

Девушка затравленно оглянулась, бросив взгляд сначала на Фрола, затем на закрытое окно, и нерешительно шагнула вперед.

– Не двигайся, елы! – рявкнул Фрол.

– Я… я ничего не взяла, – бормотала Кора. – Я сейчас уйду… Я хотела прибрать… посмотреть…

– Стой! – крикнул дхар, но опоздал. Девушка бросилась на него, пытаясь ухватить за горло. Фрол отступил на шаг и поднял руку ладонью вперед. Кора, не добежав полметра, покачнулась и упала. Дхар неторопливо шагнул к ней, обведя широким движением руки место, где лежала девушка.

– Не надо! – вскрикнула она. – Пожалей!

Фрол, не отвечая, начал тихо бормотать какие-то непонятные слова, делая правой рукой крестообразные жесты. Кору забило, задергало, глаза широко раскрылись, на губах выступила кровавая пена. Лицо, разом потеряв естественные краски, стало землистым, ногти впились в ладони…

– Я сегодня разобрался с твоим дружком, – заметил дхар, продолжая водить рукой. – А сейчас упокою тебя, ярытница!..

– Я не… Он мне не друг… – хрипела Кора. Рот почернел и жутко искривился, заострился нос, белки глаз позеленели. Увидев девушку в эту минуту, барон едва ли решился бы прийти ей на помощь, а добрая душа Келюс – предложить свое гостеприимство. Страшный скорчившийся труп бился в судорогах на блестящем паркете…

– Я… все расскажу… больно… душа… не успокоится… Пожалей!

Дхар задумался, опустил руку. В тот же миг тело неподвижно застыло. Медленно-медленно кожа стала снова приобретать естественный цвет, разжались скрюченные пальцы, порозовели губы. Наконец девушка облегченно вздохнула и вдруг зарыдала, уткнувшись лицом в пол.

– Встань! – велел Фрол. Кора поспешно приподнялась, пошатнулась и без сил упала в кресло.

– И без шуток, елы, – добавил дхар, беря стул и усаживаясь рядом. – Я тебя сразу просек! Тебя и пса этого. А теперь рассказывай…

– Фрол, – еле слышно, одними губами, прошептала Кора. – Я все скажу… Я знала, кто ты, еще тогда, в городе. Я не хотела идти, но Волков приказал. Он думал, ты не сразу поймешь…

– Давно с ними?

– Два года…

– И чего вы там делали? – брезгливо осведомился Фрол. – Зубами в горло?

– Не надо… – простонала Кора. – Это страшно, ты даже не представляешь. Они… мы не вампиры, не ярты. Нас называют «СИБы». Не знаю, что это означает… Какой-то укол, вводят под кожу страшную мерзость…

Дхар брезгливо поморщился.

– Как ты оказалась с ними?

– Не помню! Я ничего не помню, Фрол, даже своего имени! Кажется, я действительно была студенткой, зачем-то приехала в Столицу… Волков сказал, что теперь я навсегда связана с ними, что меня не примут ни живые, ни мертвые…

Фрол встал, отвернулся.

– Ты же все понимаешь, елы! Зачем ты меня остановила?

– Это ты не понимаешь! – вздохнула девушка. – Волков – не ярт, но и не человек. Не знаю, даже, кто он. Волков сказал, что я… Что моя душа все равно будет здесь – даже если кол в сердце. Он сказал, что если я выполню приказ, он меня отпустит…

– Душа! – пожал плечами Фрол. – В церковь бы лучше сходила, что ли, чем всякую чушь молоть, елы! Ладно, что он тебе велел?

– Познакомиться с вами. Они показали мне Мишу… Михаила Модестовича. Разыграли сцену в электричке. А потом я должна была найти одну вещь…

– Бумагу? Ну, документы? – Фрол подался вперед.

– Нет, – Кора обвела глазами комнату. – Волков сказал, что когда прикоснусь к ней, почувствую сильное жжение. Она где-то здесь, в квартире…

Дхар встал, оглядываясь по сторонам. В кабинете все было, похоже, осмотрено. Значит, непонятная «вещь» находилась не здесь.

– А потом я должна была сразу уйти. Волков сказал, что сам меня найдет…

– Значит, елы, он тебя слышит! – понял дхар. – Пока мы с тобой тут разговариваем…

– Не знаю, – девушка закрыла лицо руками. – Он все может. Но мне кажется, Волков слышит меня не все время, а иногда – на рассвете и на закате. Я словно каменею, перестаю думать. Если бы он слышал меня все время, то не послал бы эту собаку… Фрол, не говори остальным, пожалуйста! Я уйду, уеду…

– Это тебе не поможет, – покачал головой дхар. – Сама же говорила – заклятие! Слыхал я такую сказку. А если это не сказка, то ты освободишься, только когда он сдохнет…

– Его не убьешь, – обреченно вздохнула Кора. – Волков не боится даже разрывной пули в сердце…

– А это мы еще поглядим! Сейчас приберем и поедем к твоему Волкову – на вашу «малину»!

Ехать пришлось далеко, до предпоследней станции метро. Город кончался, ряды высоких серых домов, резко обрываясь, сменялись неухоженными пустырями.

– Где мы? – поинтересовался Фрол, никогда здесь не бывавший.

– Головинское шоссе, – тихо ответила девушка. – Может, вернемся?

– Вот еще! Пошли уж…

Они свернули вправо от станции, миновали красную девятиэтажку ведомственного отеля и пошли вдоль пустого в этот час шоссе.

– А скажи-ка ты мне, – нарушил молчание Фрол. – Почему ваши не убили Француза… Николая?

– Он не должен был умереть, – неохотно отозвалась девушка, – Николай должен был заболеть, его воля постепенно ослабела, и Волков смог бы ему приказывать. Он знал бы даже то, о чем Николай думает. Но не получилось, Волков так и не понял, почему. Он думает, что вам кто-то помогает, и велел мне узнать.

Фрол вспомнил Варфоломея Кирилловича, но промолчал.

Они прошли уже больше километра, когда слева от дороги показался высокий бетонный забор, за которым зеленели кроны высоких деревьев.

– Головинское кладбище, – кивнула Кора. – Это здесь. Ворота дальше, но мы пройдем через калитку…

– Вот, елы! – поежился дхар, – выбрали же место. И не страшно?

– Страшно… Особенно ночью, когда эти… белые… их даже наши боятся. И когда Волков кого-нибудь приволакивает…

– Ну тебя, – резко оборвал ее Фрол. – Скажешь еще… Хорошо, что день сейчас!..

Калитка оказалась запертой, но девушка просунула руку в пролом в бетоне и достала ключ. Перешагнув через порог, они оказались на узкой тенистой аллее среди крашеных серебрянкой оградок. Кругом стояла тишина. Даже днем в этот угол кладбища мало кто заходил. Дхар осмотрелся.

– И куда теперь?

– Пошли! – неожиданно твердо проговорила Кора, направляясь вглубь аллеи. Фрол, чувствуя, что делает что-то не то, сделал шаг, и вдруг его прошиб холодный пот. Перехватило сердце, по рукам прошла дрожь…

– Пошли!

Кора повернулась и неторопливо шагнула к замершему Фролу. Глаза ее потемнели, странная улыбка искривила губы, руки потянулись вперед…

– Назад! – выдавил из себя дхар, попытавшись отгородиться раскрытой ладонью, но девушка только рассмеялась. Пальцы протянутых рук согнулись и начали чернеть.

– Здесь наша земля! Ты ошибся, чуг – сюда даже тебе заходить опасно. Иди за мной, теперь ты наш…

Фрол почувствовал, как сзади и с боков что-то надвигается – неотвратимо, с жутким шорохом и тяжелым сопением. Кора тоже ощутила это «что-то», ее улыбка стала шире, обнажились острые белые резцы.

«Влип, елы… – понял Фрол. – И пистолета нет!.. Да что тут со стволом сделаешь? Эх, что бы?.. Истинный Лик! Да! Истинный Лик!»

– Истинный Лик! – произнес он вслух, внезапно почувствовав себя сильнее. И тут же замерла страшная улыбка на лице Коры, сзади и с боков кто-то с шипением отшатнулся, а сам Фрол словно вырос, поднялся к ветвям раскидистых деревьев. С треском лопнула рубашка на груди, перед глазами мелькнули странные – не его – руки, похожие на медвежьи лапы. Фрол хотел крикнуть, но из груди вырвался жуткий рев. Дхар шагнул вперед, легко схватил Кору одной рукой, тряхнул, бросил на землю, затем быстро повернулся, но вокруг было пусто, лишь легкий шорох пронесся между могилами.

– Вот елы! – хотел сказать он, но из горла снова вырвался рев. Фролу стало не по себе, он обхватил лицо своими – чужими – руками и замер, боясь открыть глаза. Внезапно дхара окатило холодом. Очнувшись, он понял, что стоит на пустынной аллее – босой, в разорванной рубашке, а Кора неподвижно лежит рядом.

– Ну все! – выдохнул Фрол, на этот раз вполне членораздельно. – В дурку пора!..

– Не бойся, воин Фроат!

Фрол, почти не удивившись, обернулся. Варфоломей Кириллович стоял у калитки, спокойно глядя на дхара, но в глубине его темных глаз Фрол уловил что-то, похожее на одобрительную усмешку.

– Здравствуйте, Варфоломей Кириллович! – воскликнул он и принялся разыскивать свои туфли. Собственные босые ноги показались ему в эту минуту чем-то почти непристойным.

– Вот елы, – расстроился он, убедившись, что рубашке пришел конец. – Варфоломей Кириллович, вы все видели?

– Видел, воин Фроат, – кивнул старик, неторопливо подходя к дхару. – Думал, подмога надобна, однако же ты не сплоховал…

– Это и есть Истинный Лик? – осенило Фрола. – Я чего, в медведя превратился? Ничего себе – лик! Этак в зоопарк заберут!

– И сие возможно, – невозмутимо согласился Варфоломей Кириллович. – Успокойся, воин Фроат, не медведем ты был. Лик дхаров чуден, однако небесполезен… Ее надо унести, – добавил он, указывая на Кору.

Фрол не без опасения подошел к девушке, но та лежала неподвижно, казалось, даже не дыша. Дхар легко поднял ее и вынес за калитку. Невдалеке небольшой рощицей росли деревья, окружая незаметную для глаз прогалину. Фрол и старик прошли туда, дхар хотел уже опустить девушку на траву, как вдруг замер:

– Не, я точно спятил! Она же… Тени! Тени нет!

– Чему дивишься, воин? – Варфоломей Кириллович покачал головой. – Или сразу не понял?

– Не понял, – вздохнул дхар, укладывая Кору на землю. – Предала-таки! Говорил же дед, нельзя яртам верить!..

– Не ее вини, Фроат, – возразил старик. – Предавать вас она не тщилась, но пославший над душой ее волен. Да и место плохое. Погост без церкви – то-то им раздолье!

Подмывало спросить о «них», но дхар так и не решился.

– И чем помочь, не ведаю, – продолжал старик. – И мужи ученые только руками разводят. Кто говорит – хворь это, а кто – чародейство. Слыхал я, что только святой Ириней заклятие такое снять тщился…

Варфоломей Кириллович снял с шеи небольшой крестик и, опустившись на колени возле девушки, стал негромко что-то шептать. Кора вздрогнула, глаза ее на секунду открылись, и в них промелькнула невыразимая боль. Руки и ноги дернулись, ногти вновь впились в ладони, но старик все шептал, и постепенно Кора затихла. Тогда старик поднес крестик к ее бледным губам, а затем аккуратно повесил его на шею девушки.

– Не лекарь я, – печально произнес он. – И не мне ее спасти, но Волков над нею уже не властен. Проклята, но свободна… Проснись, Кора!

Веки девушки дрогнули, она открыла глаза, и, увидев Фрола, испуганно приподнялась:

– Фрол, что с тобой? Мы не должны идти на кладбище, слышишь? Там они…

Она быстро встала, огляделась и растерянно умолкла. Из горла вырвался стон:

– Так значит, мы были там!.. Фрол, что случилось? Что там было?

– Да пустяки, елы! – махнул рукой дхар, но девушка, застонав, без сил опустилась на землю.

– Ну почему… Почему я не могу просто умереть? Я ведь не хотела, я все время пыталась тебя предупредить, но не могла…

– Не надо… – дхар помог девушке встать. – Теперь уже все в порядке. Вот…

Он оглянулся, но Варфоломея Кирилловича нигде не было.

Добравшись домой и оставив Кору в квартире, Фрол наскоро переоделся и вновь направился в город. Позвонив из переговорного пункта домой, он успокоил родителей, а затем ноги сами понесли его к Белому Дому. Пару раз дхар останавливался, но затем махнул рукой, решив взглянуть на памятное место хотя бы одним глазом. За себя он не боялся – его скромная персона едва ли будет кому-либо интересна.

У Белого Дома было малолюдно. Возле подъездов стояла дюжина черных «мерседесов», два мощных подъемных крана неторопливо растаскивали остатки баррикад. Фрол прошел к путепроводу, где на месте схватки лежал выложенный из цветов крест. Машины равнодушно проезжали мимо, время от времени задевая цветы колесами. Дхар постоял минуту и направился прямо к подъездам.

Окна первого этажа все еще закрывали мешки с песком. Постовые милиционеры подозрительно покосились на Фрола, хотя тот уже успел переменить рубашку и пришить отлетевшую пуговицу на брюках. Наконец, один из стражей порядка двинулся к нему, суровым тоном поинтересовавшись целью визита.

– А ничего, – буркнул Фрол, – гуляю, елы…

– Гражданин, – поучительно начал милиционер, – здесь гулять… Вот черт! – прервал он сам себя. – Живой! Не узнаешь? Мы же с тобой вместе…

Перед Фролом стоял тот самый милиционер, с которым они лежали на соседних койках в медпункте Белого Дома. Тут же последовали расспросы о здоровье, а затем страж порядка пожаловался на боли в пострадавшей ноге, присовокупив, что квартиру ему все-таки дали, хотя и не трехкомнатную, как он рассчитывал. Потом, что-то вспомнив, заявил, что Фролу надо немедленно пройти в Белый Дом, где его очень ждут. Дхар хотел отказаться, но милиционер уже тянул его за руку куда-то вглубь огромного вестибюля.

Лифт доставил их на третий этаж. В большой приемной скучала дюжина посетителей, но милиционер что-то шепнул секретарю, и через минуту дхара пригласили войти.

Перешагнув порог, Фрол сразу узнал Генерала.

– Ага! – произнес тот. – Наконец-то…

Фрол, помня рассказ Келюса, насторожился. Генерал, пожав ему руку, усадил в кресло и хмыкнул:

– Другие прямо в очереди стоят, чтоб их не забыли, а ты прячешься! Соломатин, кажется?

– Так точно, – Фрол невольно встал. – Сержант запаса.

– Да садись, сержант! Орден тебе, между прочим, положен. С жильем как?

– Да нормально у меня с жильем, елы! – не выдержал Фрол. – Я что – из-за этого?

– Полагается, – отрезал хозяин кабинета. – Другие прятались, а ты воевал, кровь пролил… Да, тут такое дело, Соломатин – друга твоего никак не найдем. По запарке фамилию не записали, идиоты! Помню, он говорил, что был в группе поддержки на выборах, но там столько народу помогало, а списки, как назло, исчезли. Ты, часом, его адресок не знаешь?

– А он не из Столицы, – солгал Фрол, честно глядя в глаза начальству.

– Не может быть! – удивился Генерал. – Фамилию его помнишь? Ну хотя бы имя?

Оставалось сослаться на ранение, ночную неразбериху и плохую память, а также пообещать, что, буде он, сержант Соломатин, что-то узнает, то немедленно доложит о неизвестном герое.

…Слежку Фрол заметил сразу, еще у подъезда Белого Дома. Прикинувшись ничего не понимающим, дхар не спеша направился в сторону, противоположную той, где находился Дом на Набережной. Зайдя в узкий переулок, он нырнул в подъезд и, осторожно выглянув, увидел трех парней самого подозрительного вида. Тот, кто шел первым, показался знакомым. Всмотревшись, дхар понял, что не ошибся, после чего выходить из подъезда совершено расхотелось. Фрол понадеялся, что соглядатаи пройдут дальше, но «хвост» попался опытный, и парни принялись деловито заглядывать во все входные двери.

Черного хода в подъезде не оказалось. Подумав, дхар поднялся на последний этаж. Как он и ожидал, здесь был вход на чердак, но на двери оказался массивный замок. Фрол огляделся, но ничего подходящего рядом не оказалось. Будь тут, к примеру, ломик или кусок трубы! Увы, лестница была пуста и даже аккуратно подметена. Фрол нерешительно подергал замок рукой. На силу он не жаловался, но стальные дужки могла одолеть только ножовка.

Внизу хлопнула дверь. Фрол еще раз дернул замок, затем, разозлившись всерьез, крутанул его что есть силы. Крепкие петли не поддавались, а тот, кто стоял внизу, что-то крикнул и начал быстро подниматься. Дхара охватила ярость, он закрыл глаза и вдруг вспомнил жуткие медвежьи лапы, мелькнувшие перед глазами на тихой кладбищенской аллее. Истинный Лик! Его вновь захлестнуло однажды уже испытанное ощущение небывалой силы. Это продолжалось недолго, какую-то секунду…

Фрол открыл глаза. Замок по-прежнему находился в его руках, однако дверные скобы оказались вырваны прямо с шурупами. Дверь с негромким скрипом начала приоткрываться. Дхар вздохнул и, нырнув в темноту чердака, бросился к просвету окна, выходящего на крышу.

Глава 5. По следу

– Он не знает города, – нервничал Келюс, глядя в темное окно. – Какая муха его укусила? Что за, бином, дела такие?

– Может, дама? – предположил барон, прихлебывая остывающий чай.

Они сидели на кухне, дожидаясь Фрола. Был уже вечер, Кора прилегла отдохнуть, а Лунин и Корф все ждали, начиная волноваться весьма нешуточно.

– Мог бы и позвонить! Да и откуда тут дама?

– Помилуйте! – запротестовал полковник. – Дамы попадаются, как правило, в самый неподходящий момент. И тогда, смею вас уверить, уже не до телефона.

– Ага! – прервал его Келюс. – Кто-то идет…

Через минуту в замке заскрипел ключ, и на пороге возник Фрол в измятой рубашке, порванных в нескольких местах брюках, со всклокоченными самым разбойничьим образом волосами.

– Слава Богу! – облегченно вздохнул барон, одним глотком допивая чай.

– Привет, мужики! – смущенно приветствовал честную компанию дхар. – Слушай, Француз, я тут твою рубашку взял…

– Вторую за сегодня, – уточнил Лунин. – Слушай, где тебя, бином, черти носили?

– А! – махнул рукой Фрол. – Чаю дадите?

Чай он пил долго, казалось, не слыша вопросов, которыми засыпал его нетерпеливый Келюс. Наконец, отставил пустую чашку и откинулся на спинку стула, всем своим видом показывая, что готов к беседе.

– Знаешь, воин Фроат, – покачал головой Лунин, – пока ты рубашки изводил, мы с его высокоблагородием делом, между прочим, занимались.

– По грибы, елы, ходили? – невозмутимо полюбопытствовал дхар.

– Именно, – обиделся Келюс. – Между прочим, мы договаривались не разбегаться! Ну, в общем, прошлись по центру, мороженое слопали в «Космосе».

– Дрянь ресторанишко, – вставил барон. – Вообразите, Фрол, дамы приходят в ресторан, извините, в брюках. А еще говорят, что большевиков свергли!

– Ну, а после второй порции, – продолжал Лунин, – меня как шибануло…

– Без последствий для здоровья? – осведомился дхар, незаметно потирая ушибленное плечо.

– Без. Так вот, я прикинул, что мы знаем о Волкове? Как к нему подступиться?

– А через гипнотизеров, – посоветовал Фрол.

– Тоже вариант. Но вначале можно попробовать через его командира – бывшего, который подполковник Фраучи. Заглянули мы в Горсправку. Фамилия редкая, есть еще только музыкант один. Догадайся!

– Да чего там, – пожал плечами дхар. – Сказали, помер. Похоронен где-нибудь на Головинском…

Лунин так и замер с раскрытым ртом. Барона хватило на то, чтобы проговорить: «Однако».

– Ну, чукча! – выдохнул Николай. – Ты-то откуда знаешь? Тоже в Горсправке спрашивал?

– Чукча не знай, – скосил глаза дхар. – Чукча мало-мало думай…

– Шибко умный, бином… Ну, ты только в справку заглянул, а мы к Фраучи домой сходили. Там уже другие живут, ни черта, понятно, не знают. Но соседи… Они его видели. Совсем недавно! Понял?

– Натурально, елы, – кивнул дхар. – Гипноз.

– Да иди ты! – вскипел Келюс. – Сам ты гипноз! Видели его сразу трое. Так что никакой он, конечно, не мертвый. Они ведь с Волковым не в детской аптеке работали. Группа «Бета» – это же убийцы! Кабул брали, Вильнюс резали… Вот и решили бандюги отсидеться, прием старый… А где ты насчет кладбища узнал?

– Да, говорю, не знал, – вздохнул Фрол. – Догадался. У Волкова на Головинском берлога.

– Постой-постой! – Лунин даже привстал. – Ты нашел базу Волкова? Так надо завтра же, бином…

– Шнурки погладить. Ты, Француз, как ситро какое-то, шустрый, дальше некуда! Слушай лучше…

Дхар на мгновение умолк, пытаясь сформулировать как можно точнее.

– Значит, елы, так… Мороженого я не лопал, это первое. Волков и его урки прячутся на Головинском, это уже второе.

– А третье? – не выдержал Келюс.

– …Соваться туда опасно. Ну и четвертое, Француз… Генерала я видел. Ищет он тебя, елы, извелся весь, мечтает орден тебе повесить, в карету его! Еле ушел, пришлось по крышам побегать. Вот, видал брюки?

– Погоди, – растерялся Лунин. – Значит, ты сунулся в Белый Дом? Во черт! Значит, еще и Генерал?

– Позвольте заметить, – вмешался барон. – Дело, как говаривал мой батальонный, полковник Ольденбургский, швах. Полное окружение. Пора думать о срочной эвакуации. Вести бой с многочисленным и хорошо вооруженным противником в таких условиях не рекомендует ни один устав, даже большевистский.

– Удрать можно, – рассудил дхар. – Фамилию твою, Француз, Генерал еще не знает. Махнем ко мне, там нас за сто лет не найдут.

– Верно, – согласился полковник. – Я же, увы, по ряду причин вынужден остаться.

– Да, – кивнул Келюс. – Фрол, ты уезжай. Если что – хоть ты сможешь рассказать…

– Ага… Мемуары напишу, елы, – кивнул дхар. – Да за кого вы меня принимаете?

– За умного человека, Фрол, – твердо ответил полковник. – Рискну заметить: это не роман Дюма-пера. А если из-за вашего гусарства первая пуля достанется Коре?

Келюс и дхар переглянулись.

– Вы правы, Михаил, – согласился Лунин. – Вот ей действительно надо уехать, лучше всего завтра же. А мне… Если бы дело было только в Волкове, тогда пожалуй. Но Генерал меня и на Чукотке из вечной мерзлоты достанет. В Столице я хоть на виду. Вот что, надо прижать, бином, этого Фраучи, все от него узнать…

– Ты прямо Ганнибал какой-то, Француз, – перебил Фрол. – Что бежать не надо, тут я, елы, согласен, а вот на Головинское идти нельзя. Вот черт, даже в ментуру не заявишь – враз найдут и оприходуют!

Теперь уже переглянулись Келюс с бароном.

– Но если втроем, да с оружием, – задумался Корф. – Смелость города берет!

– Нельзя! – повторил дхар. – Там никакое оружие… Да вы что, меня, елы, за труса держите?

– Не за труса, – рассудительно ответил Лунин, – а за человека, подверженного суевериям. Ну, чего нам такого бояться, бином?

Фрол встал и, не сказав ни слова, вышел.

– Сходим без него, – решил Келюс, – раз он верит в эту нежить и нелюдь… Признаться, и мне вначале казалось…

– Мне тоже, – кивнул полковник. – Особенно когда сквозь дверь… Правда, если подумать – дело было под утро, нервы, а господин Волков, похоже, изрядный штукарь. Однако, Николай, вы бы видели, как Фрол крестил этих разбойников. Их дергало, как от гальванической батареи!

– Да у него биополе, как у Джуны! – махнул рукой Лунин. – Вот кто из нас действительно экстрасенс. Только задурили ему голову с самого детства: упыри, вурдалаки, ведьмы с помелом, оборотни. Сказки народов мира!

– Ну, ведьмочки – они разные бывают, – несколько игриво начал барон, но тут же смутился. – Пардон, о чем это я? Ах да… Если на Головинском этих «черных» трое-четверо, так и говорить не о чем. А если дюжина? Эх, сюда бы мой батальон…

– Обратитесь в Союз Российского дворянства, – посоветовал злоязыкий Лунин. – Пусть ополчение кликнут.

– А что? – вскинулся Корф. – Рати, чтобы конно, людно и оружно, пожалуй, не соберу, но должен же здесь остаться хоть кто-нибудь? В Столице жила куча моих родственников! И семья. Елена, дети… Леля и Вовка…

Последние слова он произнес совсем тихо.

– Какого они года? – сочувственно спросил Лунин.

– Леля – восьмого, Вовка – десятого…

– Ну, а если узнать? – уже вполне серьезно предложил Келюс. – Михаил, сходите-ка в это чертово Собрание! Там всякие списки составляют. Главный, кажется, Андрей Голицын, художник.

– Из каких он Голицыных? – заинтересовался Корф. – Из петербургских или харьковских?

Лунин только руками развел.

– Наверное, из петербургских. Харьковские, княгиня Анна и ее сыновья, говорят, погибли еще в восемнадцатом… А что, Николай, пожалуй, схожу! Но кем я представлюсь? Хотя… Скажу, что я из… гм-м-м… Новой Зеландии! Ведь там, наверное, тоже эмигранты живут.

Идея явно понравилась Корфу, и он принялся ее обдумывать со всей серьезностью, свойственной военному.

Фрол спал тревожно. Странные сны не давали успокоиться: кладбищенские кусты хлестали по лицу, медвежьи лапы тянулись к горлу, Кора – страшная, неживая – протягивала руки с кривыми ногтями к его сердцу. Пальцы коснулись груди, ледяной холод обжег дхара…

Он открыл глаза – Кора стояла рядом. Фрол не успел даже испугаться – девушка грустно улыбнулась и, приложив палец к губам, поманила его за собой. Еще ничего не понимая, дхар быстро накинул одежду и поспешил в коридор. Тут только он сообразил, что Кора одета в свое старое, наскоро зашитое платье.

– Я ухожу, – прошептала она. – Мне нельзя оставаться…

– Кора, – заспешил дхар. – Ты… Я тебе не сказал… Ну, в общем, Волков уже не может тобою командовать. Крестик видела?

– Я уже поняла… Почувствовала. Значит, и на этого негодяя нашлась управа! Но я не хочу, чтобы Николай и Миша… Михаил Модестович… узнали, кто я такая. Посмотри…

Дхар вгляделся: от лица и рук девушки исходило бледное зеленоватое свечение, хорошо заметное в полутьме коридора. Глаза мерцали, но не кошачьим ярким блеском, а тихим, чуть дрожащим светом. Фрол поежился.

– Ты же видишь!.. Я ничего не ем, мне очень больно, когда светит солнце. Они скоро поймут, а я не хочу… Только, Фрол, пожалуйста, не пускай Николая на Головинское! И сам не рискуй.

– А чего я? – удивился дхар. – Ты не бойся, все будет…

Он хотел сказать «хорошо», но прикусил язык. Девушка протянула ему ледяную ладонь, кивнула и шагнула к двери. Фрол хотел открыть засов, но Кора покачала головой и, пройдя прямо сквозь дерево, исчезла. Фрол, быстро перекрестившись, вытер со лба пот. Затем, подумав, отодвинул задвижку и повернул кнопку замка.

…Исчезновение Коры наделало немалый переполох. Фрол, выждав, пока все выскажутся, «вспомнил», что девушка, якобы, говорила ему о своей тете, живущей где-то под Подольском, к которой она собирается уехать. Версия показалась всем убедительной, и Фрол еще раз похвалил себя за выдумку с замком и задвижкой. Не будь этого, объясняться было бы куда сложнее.

После завтрака было решено еще раз наведаться к дому, где жил Фраучи, но внезапно зазвонил молчавший все эти дни телефон. Келюс взял трубку и удивился – к аппарату попросили барона. Тот внимательно выслушал, произнеся лишь одно слово: «Буду». Как выяснилось, звонил Прыжов, просивший полковника о встрече.

У дома, где когда-то жил Фраучи, было многолюдно. Келюс направился прямиком в подъезд, чтобы побеседовать с соседями, а дхар предпочел остаться во дворе, сразу же приметив сидевшую под детским грибком компанию доминошников. Игра была в самом разгаре, и на Фрола, присевшего сбоку, не обратили ни малейшего внимания.

– «Балык», – резюмировал кто-то.

– «Козел»! – возразил победитель и сгреб горсть мелочи.

– Парень, играть будешь? – это уже относилось к Фролу.

– Да «козлом» оставите, – замялся тот, почесав затылок. – Вы же, елы, профи…

– Ставь рупь, оставим, – пообещали ему.

Фрол поставил рубль и проиграл.

– Ставь еще, – посоветовали «профи», – будешь дважды «козел».

– Полковника на вас нет, – проворчал дхар, доставая еще один рубль.

– Какого еще полковника? – поинтересовался некий старикашка, мешая кости.

– Который помер. Из третьего подъезда, – сообщил Фрол, ставя «мыло» на стол. – Он бы вас всех в «козлы» обул, елы…

– Фраучи, что ли? Так он разве играл?

– Как зверь! – кивнул Фрол. На этот раз ему везло. – Это здесь он был тихий, а вот на службе… Жаль, елы, помер.

– Все равно, мы бы его обули! – заявил другой пенсионер.

– Говори, дед, говори, – Фрол, ухмыльнулся, сгребая выигранный банк. – Еще по рублю, «козлы»?

«Козлы» не возражали.

– Слышь, парень, а ты чего, служил с Фраучи?

– А то нет! – согласился немногословный Фрол.

– А от чего он помер?

– От смерти, – хмуро бросил дхар. – Он в Чернобыле полгода торчал – нахватался мирного атома. Быстро помер. Мне три кассеты видушные отдать не успел. И сорок баксов…

– Забудь, – посоветовал старикашка, – согласно закону, имущество перешло к государству. Он, Фраучи-то, бобылем жил – ни жены, ни детей.

– А рыжая его? – возразил кто-то. – Он ведь последние месяцы здесь, считай, и не жил, все у этой рыжей ошивался. Может, твои кассеты, парень, у нее. Баксы-то, понятно, плакали…

– Рыжая? – удивился дхар. – Которая на Арбате?

– То раньше, наверное, было, – возразил всезнайка. – Рыжая – с Малой Грузинской. Она в том доме, где Высоцкий жил, в соседнем подъезде. Я-то не видел, а дочка моя как раз там была…

– Да с Арбата рыжая, – гнул свое Фрол.

– Точно, где Высоцкий! Дочка мне говорила, что шла на выставку… Ну, там в подвале устраивают. Абстр…ционисты, тудыть их! А из подъезда как раз Фраучи с этой рыжей выходит. Запомнила дочка их, потому что полковник – мой сосед по площадке, так что не спорь…

– И не буду, – легко согласился Фрол, ссыпая в карман выигрыш. – Ну чего, «козлы», хватит с вас? Или еще вздуть?

– Вали-вали, – обиженно посоветовал кто-то. – Завтра Спиридоныча кликнем, вот тогда приходи. Поглядим, кто из нас «козел»!

Фрол, не став выяснять, в чем сила загадочного Спиридоныча, пообещал заглянуть еще разок, чтобы вновь обуть «козлятников», после чего двинулся навстречу Келюсу, как раз выходившему из подъезда.

– Три рубля выиграл, – сообщил он, позвенев мелочью. – «Козлы», елы, попались.

– Там тоже козлы, – Келюс махнул рукой, указывая на подъезд. – Ни черта толком не знают. Вроде бы у Фраучи была знакомая где-то у Белорусского вокзала…

– Малая Грузинская, – прищурился Фрол. – Дом Высоцкого знаешь? Там еще выставки какие-то бывают.

– Малая Грузинская, 24, – вспомнил Лунин. – Молодец, воин Фроат! А квартира?

– Соседний подъезд от Высоцкого. Там их, кажется, два…

– Один, – поправил Николай. – Тот подъезд, где жил Высоцкий, как раз на углу. Значит – следующий. Поехали?

…Дом на Малой Грузинской, как раз напротив разрушенного костела, был, как всегда, окружен любопытствующими. Большинство осаждало подъезд, где жил Таганский Гамлет, а наиболее ретивые пытались проникнуть внутрь. Швейцар привычно осаживал интересующихся, и те, немного потолкавшись, возвращались обратно или заходили поглядеть очередную выставку Клуба Столичных художников, которая постоянно действовала в обширном и глубоком подвале.

Келюс и дхар миновали подъезд с толпой любопытных и оказались у нужного им соседнего.

– Зайдем? – предложил Лунин. – Там, правда, швейцар… Барона бы сюда!

– Ну да, – хмыкнул Фрол, – наскандалили бы, а после что? Давай просто спросим про рыжую.

– Не скажет, – задумался Николай. – Они тут все из гэбэшников.

– Так чего, пост установим? Посидим, в карету его, денек-другой…

– Смотри! – Келюс схватил дхара за руку. – Похож на военного?

Из подъезда выходил человек лет сорока пяти в легкой летней рубашке и светлых брюках. В руке он нес большой черный «дипломат».

– Похож… Ну и что? – пожал плечами Фрол. – Не спрашивать же, не Фраучи ли вы, часом, товарищ? Стой! Он же… Ярт!

– Ну тебя! – отмахнулся Лунин. – Рожа у него от спирта красная. У всех вояк морды такие.

– Да при чем тут, елы!.. Француз, ну ей-богу!

– Знаешь, – озлился Лунин, – раз ты так уверен, иди за ним. Близко не подходи, проследишь – возвращайся. Я буду ждать тебя или здесь или на выставке – в подвале.

Человек с «дипломатом» двигался уверенной походкой военного, слегка отмахивая рукой каждый шаг. Дхар, стараясь не попадаться на глаза, следовал в некотором отдалении. У Белорусского вокзала неизвестный быстро оглянулся, и Фрол поспешил отвернуться в сторону ближайшей витрины. Человек, убедившись, что все в порядке, направился прямо ко входу в метро.

Тут Фролу довелось побегать. Толпа сразу же разъединила их, и дхару пришлось поработать локтями, прежде чем он снова приблизился к человеку с черным «дипломатом», который прошел подземным переходом и свернул к Свердловской линии.

Поезд уже отправлялся, и Фрол еле успел вскочить в соседний вагон. На остановке он перебрался в следующий и с облегчением увидел своего подопечного.

Станции проносились одна за другой, но подозрительный тип с военной выправкой оставался на месте. Дхар взглянул на схему, висевшую тут же, и понял, что до конечной остались две станции. Предпоследняя – «Водный Стадион» – была той, откуда путь вел на Головинское.

Человек с «дипломатом» вышел именно там. Фрол, уже не сомневаясь, подождал несколько минут, прежде чем подниматься по эскалатору. Выбравшись, он посмотрел направо: знакомый силуэт двигался по Головинскому шоссе.

Фролу стало не по себе. Вспомнились советы Варфоломея Кирилловича и Коры, но он решил все же идти дальше.

У знакомой бетонной ограды неизвестный, внезапно нырнув в какую-то калитку, пропал. С чувством немалого облегчения дхар понял, что его подопечный отправился все же не на кладбище. Подождав немного, Фрол подошел к калитке и увидел табличку, гласившую, что здесь работает кооператив «Мемориал», изготовляющий памятники и мемориальные доски.

Прикинув, что незнакомец мог быть обычным заказчиком, Фрол, устроив неподалеку наблюдательный пункт, прождал минут сорок, но безрезультатно. Тогда дхар вновь вернулся к калитке и осторожно заглянул во двор. Нужный ему человек стоял у черного полированного обелиска, разговаривая с каким-то старичком, который незадолго до этого прошел в ворота. Решив, что задача выполнена, дхар быстро зашагал прочь. Находиться даже поблизости от Головинского совершенно не хотелось.

…Скамейка у подъезда оказалась занята двумя старушками. Лунин куда-то исчез. Вначале Фрол испугался, но, тут же вспомнив о выставке в подвале, поспешил туда. Пришлось купить билет. Дхар, редко бывавший на подобных вернисажах, спустился по узкой лестнице в обширное помещение с кирпичными стенами, где не без интереса осмотрелся. Увиденное его не вдохновило, а посему, не обнаружив Келюса, Фрол прошел дальше, в следующий, куда меньший зал.

Там было почти пусто. У развешанных по стенам картин стояли лишь Лунин и невысокая курносая девица с распущенными волосами. Фрол потоптался с минуту, а затем деликатно кашлянул.

– А, воин Фроат! – обрадовался Николай. – Ну-с, оцени живопись.

– Какую? – дхар бегло оглядел картины. – А, это? Да елы, не смеши!

При этих словах курносую передернуло.

– Чудик, – смутился Келюс. – Это же авангард!

– Это у нас команда по баскетболу – «Авангард», – буркнул дхар. – Рисовать не умеют, в карету их, Репины!

Девица окончательно увяла и опустила голову.

– Ну вот, сконфузил барышню! Это, между прочим, ее картины.

– Правда? – искренне огорчился Фрол. – Вот, елы… Ничего, сестричка, еще научишься. Я в третьем классе так же рисовал, а потом…

– Прекрати! – возмутился Лунин.

– Не надо! – с дрожью в голосе молвила художница. – Пусть! Это все «совок»… Герасимовы, Серовы. Козлы! Ненавижу…

– Ну вот, – расстроился Лунин. – Чукча уральский.

Фрол тоже несколько огорчился.

– Не обижайся, сестричка, – обратился он к курносой. – Я тоже не умел, а потом учиться стал. Хочешь, покажу?

– Ага! – вдохновился Келюс. – Лидуня, выдайте этому Караваджо карандаш. Давно не смеялся.

– Оставьте меня! – воскликнула та, – идите в Третьяковку, смотрите своих Саврасовых, своих козлов!..

– Ладно, сестричка, – извиняющимся тоном проговорил Фрол, – дай листок. И вправду, посмеемся.

Девица хотела возразить, но поглядев на дхара, все-таки выдала пару отточенных карандашей и альбомный лист. Фрол пристроился за столиком, где лежала девственно чистая тетрадь отзывов, сосредоточился…

– Ого! – оценил через несколько минут Лунин. – Даешь, чукча!

– Сейчас, – не отрываясь, пробормотал дхар. – Еще чуток…

Наконец он, удовлетворенно вздохнув, продемонстрировал лист девушке. Та неохотно скользнула взглядом – и тут же ахнула.

– Какое страшное лицо! Простите, у кого вы учились?

– У Марьи Николаевны. По рисованию у нас была… Че, хорош? Это, Лида, майор один. Волков его фамилия.

…Лицо Волкова выступало из темной глубины, недобро щурясь, тонкий рот кривился усмешкой, глаза глядели пристально и холодно.

– Пригодится, – одобрил Николай. – Вместо фотки, бином…

– Простите, вас зовут Фрол… – прервала художница. – Или как-то иначе?

– Фроат, – подсказал Келюс. – Он у нас нацменьшинство. А это – Лида, выпускница «Репинки». Это ее первая выставка, самородок ты уральский!

– Фроат, где вы учились? – повторила девушка. – Так… так просто это нарисовать нельзя.

– Да в школе, – развел руками дхар. – Потом в армии, в стенгазете, шаржи малевал. А, баловство это! Пойдемте-ка, перекусим лучше. Француз, тут какая-нибудь забегаловка есть?

– Там наверху кофейня, – сообщила Лида. – Горячие бутерброды готовят…

Они вышли из подвала и направились вверх по Малой Грузинской.

– Рыжая живет на четвертом этаже, – шепнул дхару Келюс.

– Этот, с «дипломатом», поехал на Головинское, – отозвался Фрол. – В кооперативе работает – памятники рубит…

– О чем это вы? – удивилась Лида.

– В казаков-разбойников играем, – сообщил Лунин. – Знаете, Лида, давайте-ка лучше о живописи!..

Корф прибыл ко входу на «Кропоткинскую» вовремя. Прыжов уже ждал его, переминаясь с ноги на ногу.

– Здравствуйте, ваше… Михаил Модестович, – заспешил он, увидев барона. – Очень рад!.. Давайте отойдем.

Они направились к скамейкам, где пассажиры коротали время, поджидая автобус.

– Видели Волкова? – поинтересовался полковник.

– Нет. Но вчера я разбирал бумаги на работе. Там был ящик – в столе начальника охраны. У нас мебель решили перенести, ремонт… Вот!

Он достал из кармана большую записную книжку. Первую страницу украшал большой вензель из двух сплетенных букв «В», стилизованных под старославянский шрифт.

– Наверное, «Всеслав Волков», – предположил Сеня.

– У подлеца недурной вкус, – заметил барон, разглядывая вензель. – Ну-с, что там дальше?

Страницы блокнота густо заполнял красивый ровный почерк, но гласные и согласные шли в совершенно невообразимом порядке.

– Шифр, – вздохнул Прыжов. – Вначале я думал, что на иностранном, только русскими буквами, но нет… Там дальше, Михаил Модестович, схема.

Корф перевернул несколько листков. На одном из разворотов помещалась аккуратно вычерченная схема, слегка напоминавшая план пещеры с несколькими выходами. Предполагаемые выходы имели зашифрованные пометки, а посреди была изображена стрелка, указывавшая на некую точку, рядом с которой стояла единственная более-менее понятная надпись: «Карман».

– Однако, – барон принялся листать книжку дальше. – Снова шифр. Скажите, Семен, эта схема вам ничего не напоминает?

– Никак нет, Михаил Модестович, – покачал головой Прыжов. – Я показал ее одному краеведу. Он тоже ничего не понял. Может, это не в Столице?

– Любопытно, любопытно, – бормотал полковник, разглядывая записи. – В нашей дивизии был когда-то отменный шифровальщик. Жаль, погиб еще в шестнадцатом… Семен, я могу это взять?

– Конечно! А я еще погляжу. Волков уходил в спешке, мог кое-что оставить, кроме книжки. Если будет что-нибудь новое, я вам сразу позвоню.

– Буду весьма обязан, – кивнул Корф. – Только, Семен, Бога ради, будьте осторожнее.

Прыжов пообещал, после чего поспешил откланяться, сообщив, что торопится в Теплый Стан.

День только начинался, и Корф решил последовать совету Лунина и съездить в Дворянское Собрание. От него он уже узнал, что «голубая кровь» собирается в том же здании, что и при царе-батюшке, но теперь Собрание занимает лишь несколько комнат, а остальные помещения сдаются внаем. И действительно, огромный дом, где прежде размещались различные большевистские конторы, был теперь оккупирован совершенно неизвестными барону организациями с дико звучащими названиями «МММ», «МАЛС», «Экорамбурс», а то и еще почище. Полковник незаметно перекрестился и приступил к поискам.

Дворянское Собрание обнаружилось в бывшей бильярдной. Здесь, в давние годы, молодой поручик Корф порою катал шары, обставляя своих партнеров в «американку». Теперь на месте бильярдных столов помещались конторские, заваленные разного рода документацией. Назойливо стрекотали пишущие машинки.

«Экий Смольный!» – вздохнул барон, оглядываясь по сторонам. Осматривался он недолго. У полковника тут же потребовали членский билет, а поскольку Корф такового не имел, предложили взять гостевой, по счастью за рубли, а не за доллары. За те же рубли, хотя и в большем количестве, барону был предложен комплект бланков для анноблирования. Полковник, немного удивившись, пояснил, что его род был анноблирован еще в XIII веке, но одна из сидевших за столиками дам пояснила, что при отсутствии документов анноблирование и иммартикуляция будут проводится заново и оплачиваться особо. Смутившись, Корф обещал подумать и проскользнул в следующую комнату, бывшую в его годы курительной.

В бывшей курительной стояли мягкие кресла и ободранная деревянная кафедра. Здесь, вероятно, заседали, но сейчас комната пустовала, и барон направился дальше, туда, где в его времена находился буфет. Тут полковник получил возможность убедиться, что кое-какие традиции все же сохраняются. Буфет оказался на месте. Правда, выбор закусок, напитков, а также цены живо напомнили Корфу не прежнее Собрание, а фронтовые вокзалы Ростова и Новочеркасска. Барон, опасаясь, что за эту снедь надо платить все теми же пугавшими его долларами, потоптался у стойки и присел за дальний столик, желая как следует оглядеться.

Буфетная наполнялась публикой. К стойке выстроился хвост, затем над очередью прогремело: «Сосиски!» Господа дворяне загудели, начав толкаться локтями, кого-то ретиво вытолкнули прочь, а над очередью вновь прозвучал трубный глас: «По полкило в руки!»

Полковник чувствовал себя скверно, ощущая, насколько отстал от жизни. Нечего и думать, что ему, живому ископаемому, удастся достойно представлять свой древний род в такое сложное время. Невеселые размышления Корфа прервал какой-то небритый, очень юркий молодой человек кавказской наружности, который без спросу подсел к барону, представившись князем Чавчавадзе, и предложив свои услуги по оформлению и поиску нужных для анноблирования документов. Оплату за услуги он просил в какой-то «эскавэ», но только не в «географии».

Корф прикинул, что в его времена подобного «князя», попади он по недоразумению в Собрание, отхлестали бы по физиономии и вышибли пинком, но смолчал, поинтересовавшись лишь, как здесь обстоят дела с дуэлями. Князь Чавчавадзе тут же предложил ксерокс дуэльного кодекса за десять баксов и пару настоящих пистолетов «Лефоше» – за две тысячи пятьсот.

– Пшел вон, стрикулист! – наконец, не выдержал Корф. Князь, нисколько не обиделся, сообщив, что его всегда можно найти здесь в это время, после чего отправился, куда и велено было.

Столики обживались публикой, которая, успев разобрать сосиски, дружно пила черный напиток с запахом сапожного крема, именовавшийся отчего-то «кофе». Барон, взяв кекс и бутылку виноградного сока, не поленился лишний раз сполоснуть под краном стакан, после чего принялся за полдник, стараясь лишний раз не смотреть на высшее общество.

– Разрешите? – услыхал он чей-то дребезжащий старческий голос. – У вас свободно, милостивый государь?

– Прошу вас, – кивнул Корф. За столиком устраивался невысокого роста старичок с седым венчиком волос вокруг блестящей лысины и молодыми ясными глазами.

– Позвольте представиться: Говоруха Ростислав Вадимович. Вы, наверное, здесь впервые, сударь?

Барон, отметив про себя, что фамилия ему весьма знакома, поспешил в свою очередь отрекомендоваться.

– Вы Корф? – удивился старичок. – А не соблаговолите ли сказать, из каких вы Корфов?

Барон уже собрался пояснить, что он сын генерал-лейтенанта Модеста Ивановича Корфа, бывшего тамбовского губернатора, но прикусил язык.

– Я… – замялся он. – Я вообще-то из петербургских Корфов. Правда, наша семья… То есть семья моего… э-э-э… прадеда в начале века жила в Столице. Я… э-э-э… потомок Модеста Ивановича Корфа…

Старичок, внимательно поглядев на барона, всплеснул руками:

– Ну конечно же! Как же я не догадался? Вы же вылитый Миша Корф! Не слыхали о вашем тезке? Это сын Модеста Ивановича, вероятно, ваш дед… или прадед. Хотя позвольте, позвольте…

Корф вслушался в скороговорку старичка и тут его осенило. Говоруха Ростислав Вадимович… Славик!

Пораженный этой догадкой, барон нерешительно заметил:

– Видите ли, господин Говоруха, я не знал своего деда. Вы же понимаете: большевизия, совдепия, – тут он вспомнил читанный им «Краткий курс». – Индустриализация, враги народа… Но… Мой прадед, кажется, был знаком с семьей какого-то Говорухи. Кажется, старший Говоруха в начале века был первоприсутствующим в Столичном отделении Правительствующего Сената…

– Это мой батюшка! – подхватил старичок, от возбуждения даже подпрыгнув. – Он дружил с генералом Корфом. А младший Корф – Миша – меня частенько, представьте себе, таскал за уши…

«Было такое, – удовлетворенно подумал полковник. – И поделом тебе, Славик!»

– По-моему, – продолжал он уже вслух, – у моего прадеда было двое детей – дочь и сын. Насколько я понимаю, моим дедом был Вовка… э-э-э… Владимир Корф.

– Вы, похоже, ошибаетесь, – вздохнул старичок. – Володя Корф пропал в лагерях еще в начале тридцатых. Детей у него не было.

У барона перехватило дыхание.

– Но, я слыхал, что мой отец родился, э-э-э… незадолго, – выдавил он из себя.

– Может быть, – Говоруха посмотрел на полковника как-то странно, – меня здесь тогда не было – осваивал сибирские просторы. Значит, вы правнук Миши? Как, знаете, приятно! Вы на него очень похожи.

– А… дочь Михаила Корфа, – нерешительно поинтересовался барон. – Ее звали Леля… Ольга…

– Как же, как же! – обрадовался старичок. – С Лелей я был знаком много лет. Когда я вернулся из Устьвымлага, она и ее супруг мне, знаете, очень помогли. Леля в конце двадцатых вышла за какого-то, вообразите, комсомольца. Она умерла лет двадцать тому… Увы, Михаил Модестович, из тех, прежних, выжил лишь я. Может, вы слыхали – Корфы дружили с Орловскими. Это их соседи…

– Да… – на миг забылся барон. – Генерал Орловский был убит солдатней еще в семнадцатом. Капитан Орловский – Андрей, его старший сын, служит в Марковской дивизии. У него есть брат – Юрий…

– Был, – покачал головой Ростислав Вадимович. – Из них никто не уцелел. Ни из Орловских, ни из Арцеуловых – может, и о них вам рассказывали?

– А? – очнулся барон. – Да, кажется. А у Лели… Ольги Михайловны были дети?

– А как же! – закивал старик. – Двое сыновей. Старший живет где-то на юге. А младший в Столице, очень, я вам скажу, известная личность. Сейчас он как раз во главе делегации уехал во Францию. Не обратили внимания? Об этом и в газетах было. А его сын в тут, в городе. Кстати, как и вы, Михаил. Михаил Плотников. Шалопай, доложу я вам…

– Он здесь бывает? – оживился барон.

– Ну что вы! – махнул рукой Говоруха. – Что ему здесь делать? Тут либо потомки, хе-хе, дворников, либо такие мумии, как я… Знаете, даже забавно: столько самозванцев! Этакие Отрепьевы! Здешний предводитель – Андрей Голицын… Хе-хе, Голицын, конечно, да не из тех. Про других и говорить нечего. Настоящие до сих пор напуганы, выжидают. Мне-то уже все равно… Видели публику? Чем занимаются, а?

– Гешефтами! – отрубил барон.

– Теперь это называется «коммерческая деятельность». Вначале и меня раздражало, а теперь начало, признаться, забавлять. Помните у Некрасова? «Берка давно дворянин…» Или это уже в школах не учат?

– «Благословляя болота семьдесят семь десятин», – кивнул Корф. – Если не учат, то жаль. Господин Говоруха, вы меня очень обяжете, сообщив адрес Михаила Плотникова. Все-таки… э-э-э… кузен!..

В Дом на Набережной барон вернулся в ранних сумерках. Келюс и Фрол сидели на кухне и о чем-то спорили. Корф, хлебнув холодного чаю, поинтересовался предметом дискуссии.

– Ерунда! – махнул рукой Лунин. – Это все наш трижды дхар Советского Союза. Собаку он увидел – еще одну! Да не простую, а золотую. Вовкулак, бином!

– Однако, господа… – осторожно отозвался Корф.

– Воин Фроат вообще животных не выносит. Чуть что – топором…

– Такой я чудила, – согласился дхар. – Ну посуди сам, Михаил! Нас и так пасут каждый день, а тут Француз снимает девочку, шляется с нею…

– Позавидовал, – ввернул Келюс. – Ну, Лида, художница. Ну, погуляли. И не мною она интересовалась, а этим, бином, самоедом… А он все – вампиры! Ракшасы! Баба-яга в тылу врага!

– Вместо «шмайссера» – кочерга… Собака, не собака, а следят. Теперь они и Лидку засекли. А если за нее, елы, тоже возьмутся?

– Резонно, – заметил полковник, отнесшийся к услышанному без всякой иронии. – Но, Фрол, может, вы все-таки преувеличиваете? Что им от нас нужно?

– Думаю так, елы, – нахмурился дхар. – Волков ищет здесь какую-то вещь. А значит, ему требуется свой человек…

– Лидку перевербует? – хмыкнул Келюс. – Баксы посулит? Она не согласится, ей твои рисунки нравятся. Наш абориген, представьте себе, Михаил, – почти что Рембрандт… А Лиду мы проводили до самой квартиры. Живет она с родителями…

На этот раз Фрол промолчал, но вид у него оставался озабоченным. Келюс, между тем, изложил барону историю поисков загадочного подполковника, завершившуюся в кооперативе по изготовлению памятников на Головинском шоссе.

– Вообще-то, логично, – заключил он. – Фраучи служил в «Бете», грехов у него – считать – не пересчитаешь… Так что он вполне мог разыграть собственные похороны и устроиться жить у своей рыжей.

– Конспирация не Бог весть, – пожал плечами барон, – но, можно, конечно, проверить. А у меня тоже, признаться, кое-что имеется. Вот…

И барон выложил на стол переданную Прыжовым записную книжку.

Записи и схемы рассматривали долго, передавая блокнот из рук в руки. Предположение, что текст написан на иностранном языке отвергли сразу. Лунин, не удержавшись, поинтересовался, не дхарский ли это. Фрол шутки не понял и, внимательно присмотревшись, отрицательно покачал головой.

– Все? – осведомился Николай, – комментариев не будет? Тогда я скажу. Это, господа и товарищи, типичная тарабарщина.

– Удивил, елы, – хмыкнул дхар, – тарабарщина!

– Тарабарщина, товарищ калмык, это не галиматья, а название шифра.

– Точно! – подтвердил барон. – Древнерусский шифр. По-моему, он бывает двух видов – простой и сложный.

– Это третий вид – очень сложный. В простой тарабарщине иной порядок гласных. В сложной – порядок меняется у всех букв. А здесь, похоже, порядок букв не изменен, а специально перепутан согласно какому-то ключевому слову. Чтобы писать таким шифром, нужно держать перед глазами таблицу или иметь слоновью голову. В общем, мы это не прочтем.

– Надо все же посмотреть, – не согласился Корф. – Вдруг что-то поймем? И схема, господа! Схема прелюбопытная!

– «Карман», – кивнул Лунин, – хорошее название для тайного убежища. Обязательно поглядим… А что у вас, Михаил?

– Правнука нашел, – смущенно улыбнулся Корф, – тоже Михаил. Правда, не Корф, а Плотников.

– Ну, здорово! – обрадовался Келюс. – Были в Дворянском собрании?

– Если можно так выразиться, – заколебался полковник. – Представляете, господа, встретил своего знакомого – Славика Говоруху. Этакий был плакса и маменькин сынок! Последний раз видел его в семнадцатом. А сейчас… Можете себе представить!

Фрол и Келюс переглянулись.

– И еще, господа – добавил барон. – Я узнал… Какой-то ужас! Вовка… сын… пропал в лагере. У него даже детей не осталось. Не верится… Как же так? Ну, если вернусь… Черта с два! Попрошусь на передовую! Ни одного пленного не возьму!

– Вы только моего деда не зашибите, – то ли в шутку, то ли всерьез попросил Николай, – он и так чуть не помер в двадцатом. А то растворюсь, как герой американского фильма…

Когда все уснули, Фрол неслышно встал, оделся, сунул под полу куртки топор для разделки мяса и, стараясь никого не потревожить, вышел из квартиры. Ночной город был пуст. Дхар шел быстро, почти бежал, боясь опоздать. Через полчаса он уже был у серой блочной девятиэтажки в переулке рядом с проспектом Мира. Именно здесь жила курносая художница, которой так понравился нарисованный Фролом портрет.

Не доходя до нужного подъезда, дхар остановился, а затем двинулся медленно, переступая с пятки на носок и осторожно пригибаясь. Потом, остановившись, прислушался, и тут же упал ничком прямо в высокую траву палисадника.

…Черная собака появилась внезапно. Она подбежала к подъезду, принюхалась, внимательно поглядела по сторонам, и наконец, подняв большую голову с горящими в темноте зелеными глазами, завыла. Это был не обычный собачий вой – скорее крик, хриплый и одновременно пронзительный. Фрол невольно втянул голову в плечи. Вой повторился, затем собака отбежала чуть в сторону и легла, не спуская с подъезда глаз.

Через несколько минут дверь, скрипнув, медленно растворилась, и на крыльце появился женский силуэт. Фрол всмотрелся и при слабом свете фонаря узнал свою новую знакомую. Странно и явно наскоро одетая, Лида неуверенно ступала, не двигая руками и глядя куда-то вдаль. Дхар понял, что ее широко открытые глаза ничего не видят.

Собака встала, мотнув мощной головой, и не торопясь, побежала в глубь двора. Девушка заспешила следом, неловко перешагивая ступени. Ее походка сразу же напомнила Фролу походку Коры. Большая, плохо сделанная кукла – не человек…

Секунду подумав, дхар быстро обогнул двор. Черная тварь уже стояла посреди площадки рядом с песочницей, где лежали забытые детворой пластмассовые формочки. Собака покрутилась на месте, потом отбежала в тень, и дхару показалось, что черное тело перекувыркнулось. Девушка уже подходила к площадке, и тут из темноты, навстречу ей, встала высокая сутулая фигура, отдаленно напоминающая человеческую, но с очень длинными руками, и, как почудилось дхару, покрытая густой длинной шерстью. В свете фонаря блеснули кривые клыки…

Дхар перекрестился, вытащил топор и бросился вперед.

Глава 6. Головинское шоссе

Келюса разбудил звонок в дверь. Секунду-другую он лежал неподвижно, ничего не соображая спросонья, но звонок повторился, и Николай, вскочив и набросив халат, поспешил в переднюю. По пути он успел взглянуть на часы – было четыре утра. Мелькнула мысль взять спрятанный в кабинете браунинг, но, подумав, Келюс решил вначале выяснить причину неурочного визита. Тихо, прижимаясь к стене, он подошел к двери и, взглянув в глазок, различил красный кант и золотую «капусту». Некто в милицейской фуражке нетерпеливо топтался на лестничной площадке.

– Кто? – как можно спокойнее поинтересовался Николай.

– Сержант Лапин, – донеслось в ответ. – Ты, что ль, будешь Лунин?

– Я, – без всякой охоты подтвердил Келюс.

– Выходь! Дружка твоего привезли.

Николай протер глаза и бросился в комнату. Барон уже проснулся и недоуменно оглядывался, держа в руках наган. Постель Фрола была пуста.

…Сержант Лапин оказался невысоким крепышом с рацией на боку. Не сказав больше ни слова, он махнул рукой, двинувшись вниз по лестнице. Николай побежал следом.

У подъезда стоял милицейский «газик», рядом на скамейке сидели двое милиционеров и некто, весь в бинтах.

– Узнаешь? – сержант указал на перевязанного.

– О Господи! – только и смог произнести Лунин, до которого наконец дошло.

– Не боись, Француз, – донеслось из-под бинтов. – Мне только фэйс поцарапали.

– Может, в больницу? – предложил один из милиционеров.

– Да, елы, какая больница! – возмутились бинты. – Спасибо, что подбросили.

– Какой-то псих на гражданку напал, – принялся рассказывать Лапин. – А твой приятель как раз мимо проходил. Вступился, стало быть…

Из слов сержанта Келюс уяснил, что Фрол по неизвестной причине очутился среди ночи в районе проспекта Мира, где как раз некий маньяк пытался напасть на девушку. Подоспел патруль, но преступника задержать так и не удалось. Фрол отделался несколькими глубокими царапинами, которые перевязали в ближайшей дежурной аптеке.

Милиционеры, записав адрес Лунина, поблагодарили дхара за проявленный героизм и, пожелав ему скорейшего выздоровления, укатили восвояси.

– Извини, Француз, – вздохнул Фрол, неловко переминаясь с ноги на ногу. – Вечно я тебя, в карету его, подставляю!

– Ладно, пошли, – махнул рукой Лунин. – После покаешься.

Барон ждал их на лестничной площадке с револьвером наготове. Увидев Фрола, он буркнул привычное «однако» и выжидательно замолчал. Но дхар, виновато повторив, что опять из-за него у всех одни неприятности, поплелся на кухню, где поставил на плиту чайник и сел за стол. Барон и Лунин устроились рядом.

– У Лидки был? – не выдержал Николай.

Фрол безмолвно кивнул.

Наутро поговорили всерьез. Лунин признал, что недооценил опасность, предложив пойти к художнице и посоветовать ей немедленно уехать из Столицы. Фрол не возражал, но заметил, что девушка, скорее всего, ничего не помнит о случившемся – она все время находилась в каком-то странном трансе. Убедить ее, а тем более родителей, будет нелегко. Согласившись с этим, Келюс предложил на сегодня все походы отменить и сидеть дома. Заодно он решил проявить и напечатать пленку из разбитого «Пентакона». В свою очередь, барон намеревался всерьез заняться таинственной книжкой с инициалами «В.В.». Вечером же Корф собрался отлучиться, дабы разыскать Михаила Плотникова – своего тезку и, волею неизреченной судьбы, родного правнука.

Николай долго возился в ванной, проявляя пленку и налаживая фотоувеличитель. Фрол, воспользовавшись тем, что остался в одиночестве, содрал, морщась, бинты и принялся изучать располосованное лицо.

…Дхар рассчитывал на схватку с черным псом или, в крайнем случае, с кем-то из красномордых бандитов – и невольно растерялся, увидев перед собой существо, отдаленно напоминавшее пантеру, вставшую на задние лапы. Получив сильный удар по руке, в которой держал топор, и второй – по лицу, Фрол успел откатиться в сторону. Нечто, бывшее за миг до этого собакой, бросилось на него, но дхар сумел вскочить, увернуться и вновь подхватить топор. Высокая черная фигура с горящими круглыми глазами, рыча, шагнула к нему, но тут ночную тишину разорвал милицейский свисток, послышались голоса, и чудище, злобно проревев, растворилось к темноте.

Патруль сержанта Лапина уже не первые сутки караулил очередного столичного маньяка, и рассказ Фрола, умолчавшего, естественно, о черных лапах и волчьей тени, вызвал полное доверие.

Итак, он здорово недооценил врага. Ни топор, ни браунинг не могли защитить от ночного страшилища. Оставался Истинный Лик – то, о чем дхар вовремя не вспомнил. Но в этом случае выходило, что против монстра должен драться не человек, а еще более страшный монстр! Дхар вспомнил жуткие мохнатые лапы – его собственные руки, и вдруг понял, что действительно не такой, как другие люди. Да и вообще, человек ли он?

Келюс, не ведая о мрачных размышлениях приятеля, возился в ванной, печатая фотографии. Документы из двух первых папок вышли удачно, но третий кадр, где была запечатлена таинственная карта, не получился. Вместо горного ландшафта проступило какое-то серое пятно.

…Барон, между тем, сидя в кабинете, листал «Историю Гражданской войны в СССР», время от времени тихо ругаясь…

Вывесив свежие фотографии на бельевую веревку и закрепив их прищепками, Келюс удовлетворенно вздохнул и направился в спальню, где в ящике шифоньера над стопкой свежего белья хранилась записная книжка в черной обложке. После этого он присоединился к барону, и они принялись за работу.

Корф предложил начать со схемы. Помудрив над нею, он предположил, что здесь изображено не одно помещение, а два. Первым был собственно «Карман» – нечто четырехугольное, имеющее пять выходов или пять дверей. На одну из них и указывала стрелка. Дверь вела в какую-то длинную извилистую галерею, имевшую также несколько выходов, один из которых был обозначен звездочкой, но не простой, а перевернутой.

Немного дали и страницы, исписанные тарабарщиной. Тут уже отличился Келюс, предположив, что некоторые из них содержат адреса и телефоны – об этом говорило расположение букв. Еще на одной страничке имелось нечто, напоминающее список фамилий, возле каждой из которых стояли какие-то пометки.

Полковник в свою очередь предположил, что это мог быть перечень подчиненных Волкова – его «черных курток». В списке их оказалось одиннадцать. Проглядывая предполагаемые адреса, Корф приметил нечто, упущенное ранее. Рядом с одной из записей стояли значки, не похожие на кириллицу.

– Неужели ноты? – удивился он, разглядывая запись. – А он еще и меломан! Ля… до… Зачем ему это, хотел бы я знать?

– Чтобы не спутать, – предположил Лунин. – Имени здесь, наверное, нет. Есть только адрес, а ноты, чтобы понять, о ком речь. Эх, знать бы эти до-ре-ми! Учил же в детстве!..

– Ну, это несложно, – уверил барон. – Рояль бы…

Рояля в квартире Луниных не оказалось. Можно было потревожить соседей, но Келюс решил не вмешивать посторонних в эти странные дела, попросив барона напеть записанную мелодию. Корф смутился, но все же старательно воспроизвел музыкальную фразу неплохо поставленным баритоном. Николай, уловив что-то знакомое, попросил полковника исполнить на «бис».

– Не Вивальди, – сообщил Келюс. – Всего-навсего «Дорогой, ты улыбнулся».

– Позвольте? – поперхнулся Корф. – Кто у… улыбнулся?

– Песня такая. Два года назад ее на всех дискотеках крутили. Ее Алия пела.

– Нас диско… Где? – еще более удивился барон. – Впрочем, неважно. Кто такая Алия?

Николай несколько затруднился с ответом, плохо зная современную эстраду. Алия, насколько он помнил, была певицей с небольшим талантом, наглыми манерами и весьма скандальной славой. Мелькнув ненадолго и произведя некоторый фурор, она куда-то исчезла. Прошел слух, что певица уехала за рубеж.

– А что если это ее адрес? – заинтересовался барон.

Лунин подсчитал количество букв в шифрованной записи. Их оказалось восемь.

– Улица? Или просто фамилия и телефон? – не сдавался полковник. – Ведь для чего-то он записал мелодию!

– А может, это композитор, – вздохнул Николай. – Или автор слов. Или даже певичка, которая пела про «милого» в каком-нибудь кабаке. А может, вообще, бином, ассоциация…

Большего из записной книжки выудить не удалось. Убедившись, что толку от него мало, Корф решил отправиться на поиски правнука. По этому поводу барону подыскали старомодный, но приличный костюм, рубашку и галстук. Полковник долго принаряжался, критически поглядывая в зеркало.

– Хорош, елы! – оценил Фрол, явившийся поприсутствовать при этом зрелище. – Еще бы шашку и коня – и прямо на парад.

– Какой там конь! – с сожалением вздохнул Корф. – Кактусами его здесь кормить, что ли? Эх, мундир бы надеть! Все-таки правнук…

– И так неплохо, – рассудил Лунин. – Костюм, между прочим, французский, так что можете говорить, что вы – кузен из Парижа.

– А что, господа, – согласился полковник, отряхивая невидимые пылинки с лацканов. – Это, право, мысль! Но Париж все-таки слишком близко. Николай, где еще живут русские эмигранты?

– В Новой Зеландии, – напомнил Лунин, – в Занзибаре.

– Но там арапы! – возмутился барон. – Ладно, сам соображу. А что, если… А что если мой правнук – большевик? И даже член этой… РКП(б)?

– Тогда он будет в восторге, – обнадежил Келюс. – Все истинные большевики обожают родственников в Париже.

– Да? Может, и вправду времена изменились? Ну, ладно, пойду…

– Ни пуха! – пожелал дхар. Корф отправил его к черту и с самым решительным видом шагнул за порог.

Фрол отправился на кухню, где чувствовал себя уютнее всего, а Лунин, сходив за газетами, углубился в чтение последних новостей. Через несколько минут он внезапно вскочил и, схватив одну из газет, вбежал в кухню. Дхар удивленно поднял брови, но Лунин, не говоря ни слова, ткнул пальцем в заметку под рубрикой «Криминальная хроника». Бойкий репортер сообщал, что вчера неподалеку от Теплого Стана был найден изуродованный труп сотрудника одного из научно-исследовательских институтов Семена Семеновича Прыжова…

– …Зря барона отпустили, – покачал головой Фрол после долгого молчания. – Или опять скажешь – гипноз?

– А иди ты! – огрызнулся Лунин. – А Михаила, конечно, зря отпустили… Черт, может пойти на Лубянку?

– Лучше прямо к твоему Китайцу. Чтобы меньше мучиться.

Келюс принялся машинально скользить глазами по газетной полосе и вдруг резко поднял голову:

– Вот тебе и гипноз, чукча! Алия приехала. Первые гастроли за два года!

Николай пересказал приятелю все, что удалось узнать из черной записной книжки. Фрол почесал затылок.

– Рвануть бы отсюда, Француз? Не знаю, как ты, а из меня герой, елы, никогда не получится. Если бы не барон и не эта девочка, которая рисовать не умеет…

– И еще Кора, – напомнил Келюс. – Вот что, воин Фроат, надо завтра же вечером ударить по Головинскому!

– Лучше сразу кирпичом по голове, елы! – отозвался дхар. – Больше шансов.

Спорить Лунин не стал и даже пообещал Фролу не делать и шагу без общего обсуждения. Несколько ободренный дхар заявил, что собирается навестить Лиду, предложив Келюсу составить компанию. Тот, однако, отказался, посоветовав Фролу не возвращаться заполночь. У Николая были на этот вечер свои планы.

Келюс вернулся домой поздно и сразу же обнаружил, что в квартире никого нет. Ругнув неосторожных приятелей, он сел за письменный стол в кабинете деда и принялся рассматривать принесенные с собой бумаги.

Звонок раздался в пол-одиннадцатого. Оторвавшись от документов, Лунин чертыхнулся и пошел открывать, соображая, кто бы это мог быть – и у барона, и у дхара имелись ключи.

Только он подошел к двери, как в замке заскрежетал ключ. Дверь приоткрылась, и в образовавшийся проем ввалилось нечто – или некто. Лунин оторопел, особенно когда разглядел в полутьме прихожей, что его поздний гость – не барон и тем более не Фрол.

– Поручик! – с лестничной площадки донесся знакомый голос. – Возьмите его за плечи. Я сзади подтолкну.

Общими усилиями слабо дышащее тело в тертом «Ливайсе» было внесено в прихожую.

– У него тут… очки, – бормотал барон, оглядывая лестничную площадку. – Ага… вот. Ну, полный ажур!

От незнакомца несло таким букетом, что у Келюса на мгновение перехватило дыхание. Полковник был тоже весьма в духе, но заметить это становилось возможным только после внимательного осмотра.

– Я приношу свои… То есть, виноват… В общем, поручик… То есть, господин комиссар Лунин…

– Понятно, – уразумел Келюс. – Не пощадили правнука, барон? Куда его? На диван, что ли?

Пока тело водружалось на диван, Корф пытался объяснить, что не виноват, а если и виноват, то не только он.

– Ну кто же его знал, поручик? Говорит: сделай ему «Русский флаг»! Я и сделал… Правда, спирту слегка перелил, но ведь это же «Русский флаг»! Да, Николай, моего пр… правнука, то есть д-двоюродного… Отставить… Троюродного брата зовут Мик. То есть, он, конечно, Михаил, но у них теперь такие имена. А я его д-двоюродный брат из э-э-э… провинции Квебек.

– Троюродный, – поправил Лунин. – А почему из Квебека?

– А бес его знает, – с достоинством ответствовал барон и направился в ванную, напевая: «А я, друзья, Канады не боюся! Канада – тоже русская земля…»

Келюс вздохнул и прикрыл слабо стонущего Мика пледом.

Корф долго плескался, а затем, промаршировав по коридору строевым шагом, свернул в спальню и рухнул на кровать. Лунин вновь вздохнул и принес второй плед.

Фрол пришел около полуночи. Николай, под впечатлением только что увиденного, с подозрением поглядел на дхара, но тот был трезв и задумчив. Впрочем, от чая он, как всегда, не отказался.

За чаем Лунин рассказал о подвигах барона, но дхар остался безучастен.

– Чего такой мрачный? – не выдержал Келюс. – Тоже нашкодил?

– Не-а, – помотал головой Фрол. – Чего там шкодить? Репин, Суриков, маньеристы, в карету их…

Келюс выразительно поглядел на часы.

– А-а! – понял дхар. – Не, мы с ней часов в шесть разбежались. В общем, не помнит она ничего. Родители врача привезли, тот говорит – лунатизм, елы. Химию какую-то прописал. Я, конечно, посоветовал: перемена обстановки, речка, лягушки, елы. А она – выставка, выставка… Я уж думал все рассказать, а потом побоялся – еще за психа посчитает.

– Это точно, – согласился Николай. – А где тебя потом носило?

– В Теплом Стане…

…Место гибели Сени Прыжова Фрол разыскал быстро – вся округа только и говорила о гибели молодого парня. Слухи ходили разные. Видели, как за Прыжовым шли двое крепких парней в черных куртках, заметили также большую собаку, пробегавшую неподалеку от места убийства.

– В общем, посмотрел я, – подытожил дхар. – Были там ярты, Француз. След в воздухе… Биополе, в карету его! Про Волкова не скажу, у него след какой-то другой, а вот его бандюги – точно были.

– Что и требовалось доказать, – вздохнул Лунин. – Жалко парня! За него мы Волкову лишнюю пулю всадим, гаду… Ну, а я, воин Фроат, тоже путешествовал. Догадайся, где?

Дхар вопросительно взглянул на Лунина, тот внезапно закатил глаза и щелкнул зубами:

– Похож на вурдалака?

– Не очень, – спокойно ответил Фрол, – у тех фэйсы умнее, елы.

– Ну вот, обидели! А был я, воин Фроат, на Головинском. Виртуально, бином, не дергайся. У меня однокурсник есть, Серега Лученков. Так вот, его отец, известный краевед, как раз занимается столичными кладбищами. У него картотека – прямо как в морге, покойник к покойнику. Хочет издать «Некрополь Столицы». Я сегодня к ним в гости заглянул…

Келюс повел дхара в кабинет, где на столе лежала принесенная им пачка бумаг.

– Гляди, жертва суеверий! Вот план… Ксерокопия, но разобрать можно. Фотки…

Дхар разглядывал документы без всякого удовольствия. Даже фотографии вызывали у него смутное ощущение опасности.

– Кладбище относительно новое, – рассказывал Лунин. – Первые могилы появились в начале тридцатых, когда Столицу стали расширять, и старые кладбища закрыли. Головинское считалось престижным, но не для высших бонз. Чуть ли не половину места зарезервировали вояки: полно генералов, даже есть пара маршалов. Кстати, там похоронен Федоров – конструктор первого автомата. Ну, это древняя история…

Он пододвинул ближе план и ткнул карандашом в изображенный прямо возле ворот большой четырехугольник:

– Вот! Склепов там нет, ни один порядочный упырь не спрячется. Но здесь, у входа, стоит какое-то странное сооружение. Задумывалось как ритуальный зал, но там был то ли склад, то ли еще что-то. Так вот, в нем есть подвал. Очень глубокий, смекаешь?

– Угу, – Фрол стал очень внимательным.

– И не просто «угу», воин Фроат! В конце тридцатых там накрыли крупную банду. Ее малина была именно в этом здании. Традиции, а? Сейчас там вроде пусто, используется только пара комнат под сторожку, да еще песок хранят. А что в подвале – неизвестно. Якобы засыпан. А еще одну комнатку сдали под кооператив «Мемориал» – тот самый.

– Ага! – дхар даже привстал. – Сходится, елы! А ты говорил – гипноз…

– А сейчас и про гипноз будет… Дело в том, воин Фроат, что этот мужик, который по кладбищам спец, мне еще одну байку рассказал. Тогда, в тридцатых, когда эту банду накрывали, большой шум был. Убили какую-то актрису, говорят, сам Сталин приказал разобраться. В общем, шумели, а потом – стоп. Прикрыли… И знаешь почему? Упыри, да?

Келюс помолчал, предвкушая эффект и закончил:

– На Головинском была база спецгруппы ОСНАЗа. Вот они эту актрису и убили – слишком много знала. А когда сыскари на убийц вышли – сверху приказ. Вот так! Волков просто использует старую базу НКВД! И вся мистика, бином.

Дхар задумался. То, что узнал Лунин, действительно объясняло почти все. Почти – потому что оставалась Кора, «черные» оборотни и то, что случилось с самим Фролом.

– Сам видишь, Француз, – заговорил он наконец. – Соваться туда нельзя. Были бы просто бандиты, елы, а тут эта «Бета»!

– Да ведь они уже не «Бета»! – возразил Келюс. – Они же дезертиры. Волкова ищут! Если мы их накроем, нам еще спасибо, бином, скажут.

– Вот тебе Китаец лично и скажет, елы. Присмотримся сначала. Тут еще этот, как его…

– Мик, – подсказал Лунин.

– Ага. Что еще за птица?

Фролу не спалось. Так и не задремав по-настоящему, дхар, умывшись, вновь занял кухню и поставил чайник на плиту. За окном уже белело раннее утро.

Чайник начинал посвистывать, когда в дверях зашуршало, и на пороге возникла некая совершенно незнакомая личность в плавках и босиком. Личность с трудом держалась на ногах; голова с растрепанными патлами, в которых едва угадывались признаки былой лаковой укладки, обреченно качалась из стороны в сторону.

– В-водички… – безнадежно простонала личность, вцепившись в притолоку, чтобы не рухнуть на пол.

Фрол, оценивающе оглядев незнакомца, встал, оттранспортировал его к ближайшему стулу, после чего вручил кружку с водой. Посудину дхар взял пластмассовую, опасаясь, что в противном случае Келюсу придется вскоре пополнять свой сервиз.

– Спасибо, – уже более отчетливо произнес незнакомец, уронив пустую кружку на пол, и Фрол похвалил себя за предусмотрительность.

– С-сигаретку…

– Не курю! – мрачно ответил дхар, решив, что на месте гостя вел бы себя поскромнее.

– Слышь, мужик, – заныл бедолага, – ну, хоть затянуться! Такой облом…

Дхар отыскал на столе мятую папиросину и вручил страдальцу. Тот долго прикуривал, затем, несколько раз удовлетворенно затянувшись, откинулся на спинку стула.

– Атас! Слышь, мужик, а где я?

– Тамбовский волк тебе мужик! – внезапно вызверился Фрол. – Фрол я… Фрол Афанасич. Понял или, елы, повторить?

– Извините, ради Бога, Фрол Афанасьевич, – улыбнулся парень. – Тормоз у меня… крутой. Ну, прикол… Я Плотников… Мик…

Улыбка парня оказалась неожиданно приятной, и дхар несколько подобрел.

– Мик – так собак кличут, – заявил он, вспомнив рассказ барона о пуделе. – Михаил, что ли?

– Михаил… О-о-ой… Чем это я вчера? Вот облом!

– Ничего, – смилостивился дхар. – Сейчас чайку, елы, сообразим, оклемаешься. А находишься ты, Михаил, в столице нашей Родины, аккурат в центре. Дом на Набережной знаешь?

– Да ну? – осознал Мик, он же Михаил. – Во занесло! Ну клево! Фрол… э-э-э…

– Афанасич, – напомнил дхар. – Да ладно, зови, как хочешь. Лет сколько?

– Девятнадцать, – Плотников уже весьма бодро рыскал по столу в поисках новой папиросы.

– А не в армии! Вот, держи пачку, да не урони, елы!

– У меня отсрочка, – сообщил Мик, извлекая папиросу и возясь со спичками. – Я в Бауманке тусуюсь… Ну, в Техническом университете. Фрол, а это ваша квартира?

– Это квартира Николая Андреевича Лунина. Он сейчас отдыхает. И тебе бы еще часок-другой не помешал бы.

– Сушняк крутой, – уныло пояснил страдалец. – Вчера мы с дядей Майклом… О Господи, а он-то где?

– Михаил Модестович спит. Еле тебя дотащил вчера! Вот, елы, молодежь, позорит перед Западом. Не можешь пить – не пей!

– Им там хорошо! – вздохнул Плотников. – Хочешь – виски с черной этикеткой, хочешь – «Курвуазье»… А вы дядю Майкла давно знаете, Фрол?

Похоже, Плотников окончательно произвел своего «кузена» в «дядю».

– Достаточно… Ладно, Михаил, грустно, елы, на тебя смотреть! Черная этикетка, говоришь?

Хмыкнув, Фрол нырнул в холодильник, достав оттуда весь уцелевший запас спиртного. Затем, порывшись в кухонном шкафу, нашел приправы, поставил на огонь кастрюлю и начал колдовать, смешивая в различных пропорциях содержимое бутылок. Следом туда же были добавлены ложка глицерина, несколько капель нашатыря и корень валерианы.

– Это… для компресса? – напрягся Мик, наблюдая за священнодействием.

– Не-а, не для него, – удовлетворенно пояснил дхар, доливая воды и ставя кастрюлю на огонь. – Это вроде «Курвуазье», только наш. «Собачьи слезы» называется. Будешь как стеклышко…

«Слезы» еще только начинали закипать, когда на кухне появился хмурый Корф, успевший, впрочем, умыться и даже надеть рубашку с галстуком. Напиток разлили в чашки, и по кухне разлился аромат извергающегося Везувия. Лунин, вставший чуть позже остальных, застал лишь финал церемонии.

– Ладно, – с довольным видом заключил Фрол, – кажись, взяло. Так чего, Николай Андреевич, по чайку?

За чаем барон уже вполне официально представил своего новоприобретенного кузена. Михаил Николаевич Плотников, он же Мик, учился на третьем курсе Бауманки, там же, где в свое время и Прыжов, увлекался компьютерным программированием и был активным функционером Общества Белой Силы. Касательно последнего Мик давал довольно сбивчивые пояснения, поминая то Рериха, то Елену Блаватскую, то великого белого мага Папюса.

– Во, чушь собачья! – не сдержался Фрол, когда дело дошло до Папюса.

– Отчего же? – возразил Лунин. – Некоторые, я слыхал, даже в яртов верят. Мик, вы, часом, в яртов не верите?

– Ярты? – молодой человек пренебрежительно махнул рукой. – Которые ярытники, они же еретики? Пейзанский фольк!

– А некоторые верят, – не унимался Келюс, искоса поглядывая на враз посуровевшего Фрола.

– Господа, не забивайте моему кузену голову! – смутился барон. – В его возрасте, право же, Николай…

– Да нет, дядя Майкл, – возразил юноша. – Это действительно прикол, особенно в кино. Говорят, сейчас у вас там мода на славянскую демонологию…

Разговор затих. Позавтракав, барон заявил, что они с «кузеном» намерены погулять – Мик рвался показать заморскому гостю Столицу. Келюс, подумав, решил не спорить, но, отведя Корфа в сторонку, показал ему газету с заметкой о Прыжове. Полковник прочел ее молча, дернул щекой и медленно перекрестился.

Тем временем юный Плотников, оставшись наедине с дхаром, быстро оглянулся.

– Фрол Афанасьевич, – зашептал он, убедившись, что их не слышат. – Можно вас на минутку?

– Ну? – дхар все еще переживал экзотическое выражение «пейзанский фольк».

– Они не верят! Я не хотел при них. Но вы-то верите, Фрол?

– Во что? – не понял тот.

– В Белую Силу.

– Я? – отшатнулся дхар. – Да с чего ты взял? И вообще, все это, елы, гипноз…

– Фрол Афанасьевич, я же понял, кто вы! Я видел вашу ауру.

– Как? – не сразу уловил Фрол. – Ну, так… А ярты тут при чем? Эта аура, говорят, просто, елы, электричество.

– У нас в «совке» все «просто электричество»! У меня вторая степень посвящения. Вы же Гуру, я это понял! Или даже Великий Гуру!

– Слышь, Михаил, – безысходно вздохнул дхар. – Сгинь по-доброму, а?

– Но ведь вы уже не человек?! – резко бросил Плотников, поспешив на всякий случай отскочить в сторону. И не зря.

– Ну, знаешь, елы! – взвился Фрол. – Если бы не барон, я б тебя… Пудель!

– Извините, – сухо бросил Плотников, отвернувшись. – Только за глазами своими следите, когда нервничаете. Очень заметно…

Дхар поглядел в зеркало. Глаза были, как глаза, но он вдруг понял, что юнец прав.

– А что? Действительно сильно заметно?

– Зрачки, – все еще обиженным тоном пояснил Мик. – Да и роговица… Вы что, сами не знаете? Вы же Гуру!

– Да не Гуру я! – отчаялся сбитый с толку Фрол. – Я просто дхар!

– Кто-кто?

– Национальность такая, елы… Это все, которые… атавизмы.

– Ну да? – удивился Мик. – Какие же это атавизмы? Искусство перевоплощения – это, напротив, результат саморазвития личности. Такое доступно лишь Гуру, и то не всем. Я такое видел только на пленке. Но вот в Индии…

– Сгинь, а? – взмолился дхар. – А то превращусь в медведя. В снежного человека, елы…

– Так у вас высшая степень! – тихо ахнул Плотников, но взглянув на Фрола, поспешил ретироваться.

Между тем, у Корфа возникла неожиданная проблема.

– Понимаете, Николай, – виновато пояснил он. – Экий ремиз! Хоть убей, не помню, что я вчера Мише плел. И почему Квебек? А ежели он меня спросит? А ведь спросит…

Лунин задумался.

– Михаил, вы когда-нибудь занимались сельским хозяйством?

– Я?! – изумился барон. – Ну, у батюшки моего было имение в Екатеринославской губернии, я там бывал. Сирень, беседка в парке. Ну, там, пардон, пейзаночки… Нет, только вы не подумайте…

– Вы будете фермером. Живете в провинции, телевизор не смотрите, выписываете только русскую эмигрантскую прессу. Ну и увлекаетесь, бином, славными боевыми традициями русской армии. Домашний музей, мортиры у ворот…

– Однако, – барон напряженно думал. – А какие там, в Канаде, лошади, которые в соху… в рало… в плуг…

– У вас трактор фирмы «Катерпилляр». И вообще, Михаил, больше расспрашивайте. Если что – ругайте проклятый Запад.

– «Катерпилляр», – в смятении бормотал Корф. – Это, стало быть, гусеница. Катерпилляр… баттерфляй… Господи, не перепутать бы!

Пройдясь по набережной и полюбовавшись панорамой города, компания разделилась. Барон и его «кузен» направились в центр, а Фрол и Келюс, свернув к проспекту Мира, уселись на лавочке в первом попавшемся скверике и принялись совещаться. Лунин предложил не терять времени даром и съездить на рекогносцировку. Соглашаясь с тем, что на само кладбище соваться опасно, он решил осмотреть окрестности, подходы и, напоследок, осторожно заглянуть в ворота.

Фрол возражал, но вяло. Все аргументы он уже привел, а спорить с бойким Келюсом было затруднительно. В конце концов, Николай категорически заявил, что отправится на разведку сам, после чего поднялся, и зашагал в сторону метро. Дхар плюнул и двинулся следом.

…У выхода на станции «Водный стадион» Фрола сразу же охватило знакомое уже ощущение неуверенности, однако куда более сильное, чем прежде. Не только здравый смысл, но и какое-то неведомое ранее внутреннее чувство предупреждали дхара об опасности – смертельной, перед которой бессильна любая защита. И Фрол впервые подумал о том, что ранение Келюса, о котором все успели забыть, возможно, не прошло даром.

Лунин же весело насвистывал, не без иронии поглядывая на безрадостные окрестности. Справа расстилался бесконечный пустырь, слева заканчивался частокол девятиэтажек, а вдали уже виднелся серый забор и зеленые кроны над ним. Дорога, несмотря на дневное время, была совершенно пуста. Келюс тоже чувствовал опасность, но это лишь раззадоривало. Что-то тянуло его вперед – к далеким зеленых кронам.

Фрол, между тем, совсем пал духом. Он вдруг понял, что начинает паниковать. Страх шел извне, словно кто-то невидимый, но могущественный внушал дхару, что именно сегодня, в этот день, он, Фрол Соломатин, ничего не сможет сделать. Сила, манившая Келюса, на этот раз не боится ни оружия, ни страшных мохнатых лап, о которых сам дхар вспоминал с ужасом. Ведь Кора предупреждала…

И тут Фрол похолодел – девушка, о которой он только что подумал, шла прямо к ним. Она была близко – метрах в десяти. Дхар мог поклясться, что минуту назад дорога была пуста… Лунин, похоже, подумал то же самое, поскольку застыл на месте и даже протер глаза. Кора шла медленно, слегка пошатываясь. Келюс поглядел на нее внимательнее и, охнув, сглотнул слюну. Фрол только покачал головой и закусил губу.

…На девушке едва держалось ветхое, местами лопнувшее по швам, платье, покрытое пылью и мелкими комочками черной земли. Земля была в волосах, на руках и даже на лице. То ли из-за этого, то ли по иной причине, но кожа казалась серой, с оттенком зелени. Белые губы застыли в напряженной гримасе. Глаза, широко раскрытые, с расширенными зрачками, смотрели не вперед, а, казалось, куда-то внутрь.

– П-привет… – выдавил из себя Келюс. – Чего это с тобой?

Кора приблизилась еще на несколько шагов. Теперь даже Лунин почуял неладное. Он сунул руку в карман белой куртки, где в последние дни носил браунинг. Но пистолет остался в Доме на Набережной, в кабинете; там, где его в последний раз сжал в руке старый большевик Николай Лунин…

Девушка медленно, с огромным усилием, подняла руку, как бы загораживая путь. Белые губы произнесли что-то невнятное, Кора пошатнулась, вновь махнула рукой… Голова с неживым стуком ударилась об асфальт, глаза закрылись.

Келюс подбежал к девушке. Рука, искавшая ниточку пульса, на мгновение сжала запястье, но сразу же отдернулась назад.

– Холодная…

Преодолевая страх, Николай протянул руку к лицу и приподнял веко.

– Мертвая…

– Она давно уже мертвая, Француз, – Фрол присел рядом. – Хотел тебе рассказать, но ты ведь, елы, мне не верил…

– Что ты мелешь, Фрол! – Келюс невольно скривился. – Только что она была жива! Знаешь, воин Фроат, меня надо прибить за эти игры в казаки-разбойники. Ладно, хватит, вызываем ментов – и пусть разбираются. Ты сходи, позвони, а я здесь побуду.

– А Китаец? – напомнил дхар, приподнимаясь и тревожно оглядываясь по сторонам. – Ты глянь, как пусто! Ведь сейчас день, так не бывает…

– Окраина, – Келюс тоже встал. – Трогать ее не будем. Иди, Фроат, звони.

– Слушай, Француз, – заторопился дхар, чувствуя, что придется объясниться до конца, – никого звать не надо. Кора придет в себя, ей-богу! Только ее надо отсюда унести. Я это уже видел, елы…

– Что видел? – не понял Келюс, и тут его взгляд устремился куда-то за плечо приятеля. Лунин прищурился, руки сами сжались в кулаки.

– Воин Фроат, – тихо, но отчетливо произнес он, невесело усмехнувшись, – сзади тебя двое. «Черные»… Эх, бином, гранату бы!..

Фролу тут же захотелось упасть на асфальт рядом с недвижной Корой, но дхар пересилил себя и не торопясь повернул голову.

…Двое красномордых в черных куртках стояли метрах в пятнадцати, рядом с густым кустарником, откуда, вероятно, и появились. Короткие автоматы болтались на ремнях, красномордые скалились, демонстрируя желтые клыки. Из-за кустарника появился третий. Фрол тут же узнал писклявого, того, кто напал на них в подворотне.

– Эй, уроды, – послышался знакомый голос. – Стойте тихо и не рыпайтесь! Дернетесь – всажу пулю. Сейчас вы по одному пойдете туда…

Ствол автомата указал в сторону кладбищенских ворот. Размышлять было некогда, но Фрол понимал, что за воротами шансов у них нет. Еще раз оглянувшись, дхар заметил в нескольких шагах от себя довольно глубокую канаву.

– Француз, – прошептал он, не оборачиваясь, – по счету «три» сигай в яму. Раз, елы… два…

Лунин прыгнул головой и руками вперед, надеясь долететь одним махом. Это не удалось, Николай больно ударился о сухую землю, перекатился пару раз, и, наконец, края канавы скрыли его. Над самой головой что-то просвистело, и Келюс мельком подумал, бывают ли автоматы с глушителями. Он лег поудобнее и посмотрел на Фрола. Тот уже лежал в канаве и, к изумлению Лунина, сдирал с ног туфли. Сброшенная куртка лежала рядом. Келюс не успел ничего понять, как совсем рядом услыхал громкий хохот. Не удержавшись, он выглянул – красномордые приближались.

– Ну, уроды! – раздался все тот же писклявый голос. – Бросай стволы, все равно продырявим. А ты, чуг, не вздумай руками махать – оторвем!

Келюс еще раз пожалел об оставшемся дома пистолете, хотя и понимал, что выстрелить и даже просто высунуть голову ему не дадут. И вдруг он подумал, что сходит с ума – там, где еще недавно возился с туфлями Фрол, вырастала страшная мохнатая громадина, смутно напомнившая ему картинку из книги о палеантропологии с изображением гигантопитека. «Гигантопитек», на котором каким-то чудом держались рубашка и брюки Фрола, не торопясь, шагнул навстречу бандитам в черном. Автоматы ударили в упор, но гиганта это не смутило. Легко, словно забавляясь, он прыгнул в сторону писклявого. Взмах огромной лапы – и автомат с лопнувшим от рывка ремнем полетел прямо на Келюса. Еще взмах – по земле покатилось что-то круглое, а трава мгновенно почернела. Лунин даже не удивился; дотянувшись до автомата, он передернул затвор и спокойно, словно в тире, навел оружие на стоявшего перед ним бандита. Тот ничего не заметил, пятясь от гиганта и выставив перед собой автомат. Выстрелить не успел – Келюс нажал на спуск.

Все было проделано почти машинально, и только через секунду Николай понял, что произошло. Ему сразу стало скверно, к горлу подкатила тошнота, автомат чуть не выпал из рук. В нескольких шагах лежал застреленный им бандит, чуть дальше раскинулось страшное обезглавленное тело писклявого, метрах в тридцати гигантопитек огромными прыжками настигал последнего «черного». Догнав, он толчком сбил бандита с ног, огромные лапы сомкнулись на шее…

Келюс отвел глаза и внезапно вздрогнул: сраженный им тип в черной куртке шевелился. Лунин успел удивиться – стрелял он неплохо, и на залитой кровью роже отчетливо зиял след пули, пробившей лоб. Другая пуля вышибла глаз, на его месте расползалась страшная кровавая рана с рваными краями. Уцелевший глаз медленно открылся, бандит с усилием приподнялся и, опираясь на локти, пополз прямо к Николаю. И вдруг откуда-то сзади метнулась огромная тень, черные волосатые лапы обхватили голову красномордого…

Лунин не стал смотреть, что будет дальше. Отвернувшись, он зажмурился. Автомат лежал под рукой, но Келюс понимал, что едва ли сможет им вновь воспользоваться. Он сидел неподвижно, мысли исчезли, и все случившееся казалось чем-то нереальным, происшедшим не с ним, а с кем-то другим, посторонним.

– …Француз? – знакомый голос заставил открыть глаза.

Фрол, ободранный, растрепанный, с красными царапинами на груди, сидел рядом и надевал туфли.

– Жив? Чего молчишь, елы?

– Жив, только спятил, – очнулся Николай, оглядываясь по сторонам в поисках гигантопитека. Никакого чудища, ясное дело, не обнаружилось, исчезли бандиты, только две темные лужи на траве и автомат доказывали, что если Келюс и сошел с ума, то на какой-то реальной почве.

– Я тоже спятил, – согласился Фрол, надевая куртку и вставая. Его немного качало, каждое движение давалось с трудом, сквозь рубашку проступали неровные красные пятна.

– Фроат, ты что, ранен?

– Не-а, царапины… Синяки останутся, елы… – скривился Фрол. – Сваливать надо, Француз. Того и гляди кто-то сунется.

– А где… эти? – решился Николай. О гигантопитеке он спрашивать боялся.

– За кустами, – махнул рукой дхар. – Надо Кору уносить… – добавил он, попытавшись поднять девушку. Но силы оставили дхара, и они подняли Кору вдвоем. Келюс почувствовал ледяной холод мертвого тела, его пробил озноб, но Лунин сжал зубы и кивнул, показывая, что готов. Они медленно понесли тело вперед, где, как помнил Фрол, находилась автобусная остановка.

– Чего они нас не подождали? – вслух подумал Николай, стараясь отвлечься от происшедшего. – Ведь мы и так шли к воротам.

– Кора, – пояснил дхар. – Она хотела предупредить. Вот они, елы, и поспешили. Хорошо, что Волкова с ними не было!.. Слышь, Француз, все-таки, как пусто, елы! Ведь сейчас день, рядом автобусы ходят…

– Я же говорил – окраина…

Некоторое время шли молча. Нести Кору оказалось нелегко, приходилось останавливаться и отдыхать. Наконец, они подошли к совершенно пустой остановке. Тело уложили на деревянную скамью; Кора лежала неподвижная, закаменевшая, с полуоткрытыми, ничего не выражавшими глазами. Келюс, не выдержав, закрыл лицо девушки платком.

– Слышь, Француз, – неожиданно спросил дхар. – Со стороны… Я совсем урод?

Лунин только пожал плечами, все еще не в силах поверить, что виденное им не галлюцинация.

– Нелюдь я! Чуг, елы… Но ведь иначе с ними не совладать. Ты же своего насквозь прошил! А ему – как слону дробина! Пока башку не оторвешь… И то…

– Что? – вздрогнул Келюс.

– Дергаются, – дхар сплюнул. – Башка в стороне, а он руками… Я их позакидывал подальше вместе с автоматами.

Он замолчал, не в силах продолжать.

– А пули? В тебя же попали! – не отставал Николай.

– А чего пули? Я ж говорю – кожу сверху порвало и синяки, елы, будут. Больно, конечно…

– А мы с тобой, воин Фроат, часом, не того? – повел глазами Лунин. – Со стороны бы нас послушать! Типичное раздвоение личности.

Фрол со вздохом встал. На этот раз Кору нес он. Келюс хмуро брел следом, запоздало соображая, что следовало, конечно, дождаться автобуса, а еще лучше – пересидеть где-нибудь в укромном месте до темноты. Впрочем, уже через несколько минут он понял, что эти планы уже не актуальны: за поворотом улицу перекрывали три милицейские машины. Полтора десятка молодцев в мундирах и без стояли ровной шеренгой, преграждая путь.

– А ты говорил – окраина! – укоризненно заметил дхар, останавливаясь и осторожно опуская Кору на землю. – Вот тебе и окраина, елы… Ну чего, Француз, влипли?

– Там Китаец! – прошептал Келюс, всматриваясь в лица приближающихся милиционеров. – Фрол, давай налево, через забор! Им нужен я…

– Остынь, – дхар выпрямился и устало повел плечами.

Китаец на этот раз был в форме капитана милиции. Он шел медленно, на смуглом лице играла довольная улыбка. Он не был старшим – рядом, чуть переваливаясь, топал щекастый полковник. И Китаец, и все остальные были вооружены маленькими короткоствольными автоматами.

– Стало быть, Лунин Николай Андреевич? – поинтересовался полковник. Ни Фрол, ни Кора его явно не интересовали.

– Да… – Келюс быстро взглянул на Китайца, но тот, по-прежнему улыбаясь, смотрел уже не на него, а на дхара.

– Вы, эта, ну, задержаны, гражданин Лунин, в связи…

Щекастый не счел необходимым договаривать. Подумав, он добавил:

– А также за нахождение в этом… Ну, виде…

– На нас бандиты напали! – не выдержал Николай.

Полковник ничуть не удивился.

– А-а-а, ну… Разбойное нападение. Эта…

Он повернулся к Китайцу. Тот, став серьезным, быстро достал рацию и начал что-то быстро говорить на непонятном языке. Келюс уловил лишь собственную фамилию и слово «Головинское». Затем Китаец спрятал рацию и вновь усмехнулся.

– С вами, эта… Проведет беседу капитан Цэбэков, – закончил полковник и удовлетворенно вздохнул, сочтя свою миссию выполненной.

Китаец, который оказался еще и «капитаном Цэбэковым», поманил Николая в сторону.

– Здравствуй, Лунин! – по-русски Цэбэков говорил чисто, без малейшего акцента. – Нашел я тебя. Еще вчера нашел. Хотел пристрелить, а мне сказали – нельзя…

Келюс молчал, наблюдая, как Фрол и один из милиционеров отнесли Кору к машине, после чего дхар принялся что-то втолковывать полковнику, кивая то на девушку, то на него.

– Не молчи, Лунин, – покачал головой Китаец. – Обижусь. Ты и так меня обидел – ушел тогда ночью. А ведь я тебя искал!.. Зачем на кладбище ходил? Скантр искал? Зачем тебе скантр? Кто напал на тебя? Варды Волкова?

Николай молчал, но Китаец, похоже, и не ждал ответа.

– А я еще не понимал, зачем с тобой возиться, Лунин! Думал, ты обычный дурак, который решил умереть за вашу демократию. А ты, оказывается, колдун!

Это было единственным, что по-настоящему удивило. Николай вдруг почувствовал смутную надежду. Если этот убийца считает его колдуном, то, может, заодно и боится?

– Не молчи, не молчи, Лунин! – Китаец цокнул языком. – Ты хитрый колдун, ты знаешь, что варды боятся только йети. Откуда твой йети, Лунин?

Сообразить оказалось несложно: «варды» – те, кого Фрол называет «яртами», а «йети» – сам дхар.

– Ты приручил его? Знаешь слово? У нас таких боятся… А почему ты усыпил свою варда? Боишься, что я поговорю с нею? Ты ошибся, колдун, – я тоже умею разговаривать с варда…

Речь явно шла о Коре, и Николай не выдержал:

– Что вам от меня надо?

Капитан ухмыльнулся:

– Это тебе скажут. А сейчас я хочу поговорить с твоей варда. Она не станет запираться. И учти, Лунин: мигнешь своему йети – первая пуля тебе.

Это тоже было понятнее – убийца боялся Фрола. Но что значат его слова о Коре? Ведь девушка мертва!

Китаец подошел к милиционерам и отдал какой-то приказ. Тело девушки отнесли в сторону и положили на расстеленный плащ. Затем все, кроме капитана и Лунина, отошли.

– Может, разбудишь ее сам? – поинтересовался Цэбэков, дотрагиваясь носком ботинка до серой щеки Коры.

– Оставь ее в покое! – не выдержал Николай.

– Ай-яй-яй, Лунин! Не хочешь помочь…

Китаец вновь цокнул языком и, подняв руки ладонями вперед, принялся бормотать. Слова были совершенно непонятны, но внезапно Келюс ощутил холод, такой неожиданный в этот теплый день. Он хотел броситься на Китайца, остановить его, но что-то приковало его к месту, мешая двигаться.

Цэбэков бормотал долго, затем резко, гортанно выкрикнул. Мертвые губы Коры вздрогнули, глаза медленно стали открываться.

– Я здесь… – прохрипела она. – Я… пришла…

– Кто твой господин? – Китаец искоса поглядел на Лунина.

– Я свободна…

Келюс, не в силах смотреть, закрыл лицо ладонями. Этого не могло быть! Это невозможно! Но это было… Вспомнились слова дхара: «Кора придет в себя…» Тогда он не понимал…

– Тогда почему ты не ушла? Что тебя держит? Разве тебя не ждут у реки?

– Волков, – серое лицо девушки исказилось гримасой. – Отпусти меня ты, если сможешь.

Китаец покачал головой.

– Я не знаю заклятия. Пусть тот, кто освободил тебя, снимет его сам. Скажи, Волков на кладбище?

Девушка не отвечала, и Цэбэков легко щелкнул пальцами.

– Не молчи! Ты знаешь, что я могу сделать? Отвечай!

– Его нет. Там были его бандиты и какой-то человек. Они называют его полковником.

«Фраучи», – понял Келюс, но промолчал.

– Скантр у Волкова?

– Не знаю, – девушка застонала. – Я хотела отдохнуть. Мне очень больно. Убей меня или отпусти…

Китаец повернулся к Лунину.

– Ты плохо заботишься о своей подруге, Лунин. Дам тебе совет: скорее читай заклятие Светлого Часа, иначе скоро от нее останется обгорелый скелет.

Николай ничего не понял, но догадался о главном: Китаец может сделать так, чтобы девушка ожила – как бы он это не называл!

– Оживи ее сам, – проговорил он как можно увереннее. – Ты же взялся за это!

– Оживить варда? – удивился тот. – О чем ты, Лунин? Она мертвая. Я лишь поговорил с нею. Если хочешь, чтобы она встала, сделай то, что я тебе сказал. И спеши: скоро будет поздно…

Лунин быстро вспомнил их странный разговор. «Заклятие Светлого Часа»! Внезапно вспомнился утренний разговор с беспутным Миком.

– Я – Гуру «Белой Силы». – Лунин резко выдохнул. – Великий маг Папюс учит, что читать заклятие обязан тот, кто говорил с варда. Ты хочешь спорить с Папюсом?

– С кем? – на смуглом лице капитана выразилось изумление. – Это что, европейские суеверия? Ладно, не будем сердить вашего бога Папюса…

Пожав плечами, он вновь поднял руки над телом девушки. Однако теперь он шептал тихо, одними губами, время от времени водя руками по воздуху. И тут Келюс увидел, как мертвенная серость постепенно исчезает с лица Коры, грудь начинает приподниматься в такт дыханию, губы медленно розовеют. Наконец, веки девушки задрожали.

– Буди ее сам, – велел Цэбэков. – Я жду тебя в машине. Поспеши!

Фрол, между тем, стоял в окружении нескольких милиционеров, в самых ярких красках живописуя нападение шайки грабителей. В его интерпретации бандиты Волкова напали не на них с Келюсом, а на каких-то других, еще более страшных разбойников, которые и встретили их огнем. К месту пришлась позаимствованная из газет мощная формулировка «разборка между мафиозными структурами». Себя же и Лунина дхар смело поставил между двух огней и теперь заклинал синие мундиры защитить честь и достоинство мирных граждан. Ему сочувственно кивали, после чего осведомились о приметах злодеев. Фрол задумался, инстинктивно чувствуя, что лишнего говорить нельзя.

– А чего там, – решился он. – Пишите, гражданин полковник… Те, которые с кладбища – чистые эсэсовцы, елы! Куртки черные, автоматы маленькие…

– Системы «Узи»? – поинтересовался лейтенант, сочинявший протокол. Полковник, внимательно наблюдавший за этой процедурой, выразительно взглянул на подчиненного, и тот проглотил язык.

– Не-а, – покачал головой дхар. – «Узи» я знаю. Наверное, наши, новые… Ну, а других, которые с пустыря, я и не рассмотрел. Странные они, елы. Не иначе, чечены…

– Лица кавказской национальности, – авторитетно поправил полковник, обращаясь к лейтенанту. Тот покорно кивнул.

– Девушку мы у кладбища подобрали, – закончил Фрол. – От бандюг убежала. У нее, елы, этот самый… шок.

Дхар был доволен, вспомнив нужное слово.

– Так у нее же пульса нет! – снова влез лейтенант, но полковник тут же усмирил его взглядом. Дхар окончательно убедился, что все это комедия, никому ни протокол, ни он сам, ни Кора не нужны. Его не только не обыскали, но даже не потребовали документов! А может, это вообще не милиция?

– Ну… эта… – шумно вздохнул полковник. – От имени… Так сказать… выражаю сочувствие. Девушку доставим в больницу. А сюда завтра-послезавтра пришлем… этот… наряд.

– Гражданин полковник, я видел, елы, куда эти бандюги побежали! Давайте я вас проведу, тут рядом. Враз накроем, враз в карету его!

Полковник раскрыл рот, подумал и важно произнес:

– Эта… возможности не имеем. У нас бензин лимитирован.

Рядом неслышно возник Китаец, кивнул щекастому и отвел дхара в сторону. Полковник и не думал возражать. Китаец, он же капитан Цэбэков, был тут явно не пешкой.

К удивлению дхара, Китаец, как только они остались вдвоем, вдруг быстро, рывком, поклонился, произнеся фразу на каком-то странном языке. Фрол, уже готовый возмутиться, внезапно сообразил, что язык этот похож на дхарский. Понять, во всяком случае, было можно.

– Повтори, – велел он по-дхарски. Китаец повиновался.

«Я не делал зла большому человеку, – понял Фрол. – Пусть большой человек не делает мне зла».

– Слышь ты! – взъярился дхар, переходя на русский. – Ты это, елы, брось! Кто Француза… Лунина под «бээмпэшку» пихнул? А того парня? Думаешь, я не видел?

– В этом виноват тот, кто послал меня, – Цэбэков тоже заговорил по-русски. – Не вини меня, большой человек! Мне могут приказать, и я убью даже бодхисатву. Я заклят…

Фрол не имел точного представления о бодхисатве, но осознал, что убивать его – или ее – дело совсем последнее.

– Чего «заклят»? Тоже, Старик Хоттабыч, елы! Не будь здесь ментов, я бы тебе показал! Куда Николая повезешь?

Но Китаец, не сказав больше ни слова, вновь поклонился странным быстрым поклоном и отошел к машине. Келюс, сопровождаемый двумя милиционерами, был уже там.

– Бывай, осетин! – подмигнул он Фролу. – Нашим все расскажи…

Дхар угрюмо кивнул, не будучи уверен, что его самого отпустят.

– Там Кора, – добавил Лунин, уже садясь в «луноход». – Они хотят забрать ее в больницу…

Фрол снова кивнул. Дверца захлопнулась, и «луноход» тут же тронулся с места. Дхар секунду постоял, а затем направился туда, где в окружении нескольких «синих» лежала девушка. Она была в сознании, но не могла встать и тихо стонала. Милиционеры – двое молоденьких сержантов и лейтенант – нерешительно обсуждали, вызывать ли «скорую» или самим отвезти девушку в клинику.

– Отойдите! – недружелюбно бросил дхар и присел рядом с Корой.

– Вы врач? – поинтересовался лейтенант, но послушно отошел.

Фрол, протянув руки над головой девушки, начал читать выученные в детстве заклинания. Дхар не был уверен, помогут ли они, но читал услышанные от деда слова вновь и вновь, пока Кора не произнесла с глухим вздохом:

– Спасибо. Мне лучше… Где Николай?

Милиционеры, убедившись, что можно обойтись без «скорой», с видимым облегчением ретировались. Полковник велел Фролу назавтра зайти в райотдел, но, дхар понял, что о приглашении можно забыть. Вся комедия затевалась только ради Келюса, остальные щекастого не интересовали.

Вскоре Кора и дхар остались одни. Девушке стало легче, и она смогла понемногу двигаться, благо, автобусная остановка была рядом.

– Я хотела остаться там, – негромко, с трудом выговаривая каждое слово, заговорила она. – Мне нельзя было сегодня вставать, но полковник и те, «черные»… Они ждали вас. Они почему-то знали, что Николай сегодня придет сюда…

Дхар кивнул – его подозрения подтверждались. Воля Лунина не была полностью свободна.

– Ты, Кора, вот что… Не разговаривай пока. Уедем отсюда, елы, да поскорее.

Пока они добирались до большого здания на Набережной, дхар успел пересказать Коре события последних дней. Девушка слушала внимательно, но вопросов не задавала. О том, что было с ней самой, она не сказала больше ни слова.

У подъезда, где жил Келюс, Фрол с удивлением заметил знакомую фигуру. Кузен Мик сидел на лавочке и с отрешенным видом курил сигарету.

– Дядю Майкла взяли, – сообщил он, увидев Фрола. – Здрасьте…

Последнее относилось уже к Коре.

– В милицию? За что? – в первое мгновение дхару почему-то представилось, что Корфа задержали за незнание правил дорожного движения.

– Нет, – мотнул головой Плотников. – Гэбэшники. Фрол… э-э-э… Афанасьевич. Познакомьте…

– Кора, – представилась девушка, пытаясь незаметными движениями сбросить с платья прилипшие комочки кладбищенской земли.

Глава 7. Узники

Корфа арестовали в самом центре Столицы в тот момент, когда Мик знакомил своего заокеанского кузена со знаменитой барахолкой на не менее известной площади – почти там же, где некоторое время назад Фрол участвовал в осаде здания госбезопасности. У барона попросили прикурить, и на руках, подносивших спичку, мгновенно клацнули наручники. Мик возмутился, но один из людей в штатском сунул ему под нос красное удостоверение, и полковника втолкнули в поджидавшую легковушку.

Михаил Корф знал о «чеке» не понаслышке. Когда люди в кожанках попадались полковнику в руки, он ставил их к стенке без малейших колебаний, поэтому менее всего в жизни, и в прежней, уже далекой, и в нынешней, непонятной, барону хотелось оказаться на Лубянке. Впрочем, красной сволочи он положил немало, а посему счет, как считал полковник, все равно будет в его пользу.

В машине Корфа первым делом обыскали, забрали револьвер и патроны, после чего некто в сером костюме прочел грамотку с упоминанием «Корфа Михаила Модестовича, 1891 года рождения».

– Вы поняли? – поинтересовался гэбэшник, заметив, что барон смотрит куда-то в сторону. – Гражданин Корф…

– Попался бы ты мне раньше, комиссарская шкура!.. – мечтательно вздохнул полковник и прикрыл глаза.

В ответ он ждал чего угодно, но внезапно люди в штатском рассмеялись. Корф удивленно открыл глаза и сообразил, что смеются не над ним, а над «шкурой». Гэбэшник, молодой плечистый парень, обиженно засопел и спрятал грамотку в большую черную папку.

– Господин полковник, – обратился к Корфу гэбэшник постарше. – Если вы дадите честное слово не сопротивляться, мы снимем с вас наручники.

Честного слова барону давать не хотелось, но наручники жали страшно, и он, промолчав, все же протянул вперед руки. Гэбэшники переглянулись, старший кивнул, и железки были сняты. Корф скрестил руки на груди и вновь закрыл глаза.

– Господин полковник! – неожиданно раздался голос «комиссарской шкуры». – Вы меня оскорбили. Немедленно извинитесь!

– Лейтенант! – прервал старший, но «шкура» не успокаивался:

– Я не комиссар! Мой прадед… у Врангеля. Потом на Соловках сгинул…

– Интересно, а чего вы молчали, когда вступали в партию? – съязвил старший. – Помнится, вы писали, что ваш дед – беспризорный…

– В партию… – буркнул лейтенант. – Провалитесь вы! Теперь до конца дней не отмоемся.

Ехали недолго – барон сообразил, что Лубянка находится совсем рядом. Машина въехала в огромный двор, долго кружила, а затем мягко скатилась в подземный тоннель. Корфа провели коридором, и он оказался в длинном помещении без окон, где его еще раз обыскали, изъяв, как полагается, все, включая шнурки от туфель. Полковник не сопротивлялся, сберегая силы на будущее.

Уже через несколько минут он стоял в небольшом кабинете, также без окон, освещенном лампой дневного света, где его встретил тот самый лейтенант с черной папкой. Угрюмо поглядев на Корфа, он велел ему сесть и, достав бланк протокола, поинтересовался анкетными данными.

– Обычно мы комиссаров вешали, – охотно вступил в беседу барон. – Но в последнее время, господин чекист, мы их стали топить в нужниках…

– Попрошу… – воззвал лейтенант, но Корф только вошел по вкус.

– Возьмем, бывало, такую комиссарскую шкуру, как вы, господин немецкий шпион, наденем на голову этой гниде ленинской мешок и суем жидовского прихвостня в нужник, чтобы лишь ноги торчали…

Гэбэшник вскочил, но Корф, отличавшийся мгновенной реакцией, успел схватить со стола бланк протокола, скомкать его и запустить точно в физиономию.

«Сейчас двинет правой, – азартно подумал барон, – я перехватываю руку…»

Но гэбэшник не полез в драку. Нажав какую-то кнопку, он пулей выскочил за дверь. Вместо него в кабинет вошел парень в форме и замер у двери, равнодушно поглядывая на полковника.

– Что, тоже им служишь? – с брезгливой скукой поинтересовался Корф. – Продал Россию?

Барон выругался и, заметив на столе пачку сигарет, закурил. Он успел сделать только пару затяжек, как дверь отворилась, и в комнату вошел давешний гэбэшник, предлагавший снять наручники.

– И вас послать?

Корф наконец-то почувствовал себя в родной стихии. В конце концов, погибнуть в «чеке», пусть даже в «чеке» далекого будущего – не худшая смерть для марковца.

– Пойдемте, – хмуро бросил вошедший. Корф без всякой охоты поднялся, поинтересовавшись, куда поведут теперь – в пыточную или в кабинет Дзержинского.

– Угадали, – отрезал гэбэшник. – Именно в кабинет Дзержинского.

На секунду барон похолодел, но вовремя вспомнил, что Дзержинского давно нет в живых. Лунин даже успел рассказать полковнику, как этот людоед помер от кондратия на собственном диване. Но все же, все же…

Кабинет оказался колоссальных размеров. Дзержинский все же присутствовал там, причем во множественном числе: в виде портрета в полный рост и бронзового бюста. Впрочем, за столом сидел вовсе не Первочекист, а сухощавый человек средних лет в хорошо сшитом штатском костюме.

– Садитесь, господин Корф, – главный гэбэшник вежливо указал на огромное мягкое кресло.

– Не желаю! – отрубил полковник. По его представлениям, арестованному офицеру и дворянину сидеть в кабинете Дзержинского было бы непростительным компромиссом.

– Как хотите… Скажите, господин Корф, почему вы так странно себя ведете? По-моему, вы должны были давно прийти сюда сами.

– Я?! – изумлено поднял брови Корф. – Сам?! Простите, господин Дзержинский… Менжинский… Ежов… или как-вас-там-знать-не-знаю, вы меня с кем-то изволите путать!

– Ну что вы! – улыбнулся главный гэбэшник. – Я прекрасно знаю, кто вы.

– Ну, тогда у вас жар, – рассудил полковник. – Хинину глотните! Или обратитесь к фельдшеру… к коновалу!..

– Это у вас, похоже, горячка, – гэбэшник покачал головой. – Вы уже забыли, каким образом оказались здесь, в нашем мире? У меня на столе ваши расписки. Несколько месяцев вы регулярно доставляли пакеты прямиком в наше ведомство, то есть сотрудничали, причем весьма результативно.

На миг полковнику стало не по себе. Мысль о том, что пакеты доставляются не просто любителям отечественной истории, давно приходила на ум, но увидеть свои расписки на столе в кабинете Дзержинского было все же неприятно.

– Нехорошо выходит, – вел далее сухощавый, неторопливо расхаживая по кабинету, – бродите по Столице с наганом – незаконное ношение, между прочим! – вмешиваетесь в наши дела, что тоже незаконно…

– Это моя страна! – отчеканил Корф. – Это вы тут – незаконные!

– Сомнительных знакомых заводите. Да и тех зачем-то подставляете. Вот товарища Лунина подвели, да еще как! Старик вас в доме, можно сказать, приютил, а вы его документы, извините…

– Я?! – взъярился барон, позабыв, где находится. – Ах ты! Да разве я… Волков ваш! Сами разбойников плодите…

– Значит, бумаги у Волкова? – совсем другим тоном, быстро и резко, спросил хозяин кабинета. – Вы уверены?

И тут полковник понял, что рано начал чувствовать себя героем. Его разговорили простейшим приемом, который он сам неоднократно применял при допросе пленных.

«Дурак я, – запоздало подумал барон. – Молчать надо было!»

– Расскажите о Волкове, – велел главный гэбэшник. – Надеюсь, его-то выгораживать вы не станете?

Полковник не собирался выгораживать краснолицего, но удовлетворять любопытство наследника Дзержинского тоже не хотелось. Гэбэшник попробовал продолжить уговоры, напирая на опасность, которую представляет собой беглый майор, но Корф упорно молчал. Хозяин кабинета покачал головой и заявил, что барон напрасно им не доверяет.

– Вы были, кажется, знакомы с Прыжовым. Он нам тоже не верил, начал какой-то личный сыск – и что? И вас обратно переправить не смог, и сам голову сложил. А вот мы вам поможем, Михаил Модестович! Как только вернем скантр, тут же переправим вас к Деникину. Вы – офицер смелый, опытный, были разведчиком, так помогите нам! Ведь это и в ваших интересах.

Полковник вздохнул:

– Нет, Торквемада Красная, ты меня точно с кем-то путаешь! Чтобы я вам помогал? Нет, краснопузый, ты точно спятил!

– А напрасно! – хозяин кабинета деланно зевнул. – Без нашей помощи вам не вернуться. Через месяц-другой рассыплетесь на молекулы, причем без всякого нашего вмешательства. А когда мы наладим связь по Второму каналу, то поступим следующим образом. У наших коллег из Красной Столицы имеется агент в белом штабе. Мы поможем им и организуем операцию прикрытия, фигурантом которой выступите вы, Михаил Модестович. Расписки ваши как раз пригодятся! Вы станете не только дезертиром-невозвращенцем, но и агентом ВЧК. Героем не умрете – не дадим!

– Брось, краснопузый! – скривился Корф. – Меня дважды к стенке ставили, так что не пугай – не страшно! Чтобы мои товарищи поверили вам, а не мне! Ты забыл: я не из Совдепии, у нас доносам не верят. Тоже мне, Видок большевистский! А катился бы ты, да не просто катился!..

И барон обстоятельно уточнил направление.

На этом аудиенция и завершилась. Вскоре Корф оказался в камере-одиночке, естественно, без окон. Полковник собрался было прилечь на откидную койку, но вертухай тут же вмешался, ибо днем лежать не полагалось. Корф обрадовался и предложил вертухаю зайти в гости, дабы обсудить проблему. Тот, однако, воздержался и больше о себе вестей не подавал, дав барону возможность улечься на запретное ложе и подремать. Корф слыхал, что в «чеке» допрашивают ночью, а потому решил набраться сил.

Вечером его действительно подняли и куда-то повели. Полковник решил более не церемониться и при первой же оказии двинуть какого-нибудь чекиста в ухо. Дальнейшее он вполне представлял, но это устраивало барона больше, чем томительное ожидание неизбежных, по его мнению, пыток и кирпичной стенки в финале.

К удивлению барона, он оказался не в камере и не в кабинете, а в небольшом зале, уже наполовину заполненном офицерами в форме и в штатском. Полковник понял, что намеченная драка пройдет с явным перевесом противника. Впрочем, этим пока и не пахло. Входившие в зал гэбэшники смотрели на Корфа как-то странно, – не с лютой ненавистью к классовому врагу, а скорее с крайним любопытством и даже почтением. Корф в явной растерянности стоял под охраной конвоира, когда к нему приблизились двое молодых офицеров – один в форме, другой в цивильном. Поздоровавшись, они представились – оба оказались капитанами.

– Полковник Корф, господа, – кивнул барон. – Я бы даже сказал, что рад знакомству, но… Тут, вероятно, какая-то ошибка. Я, видите ли, арестованный…

– Никакой ошибки, господин полковник, – отверг эту возможность капитан в цивильном. – То, что вы задержаны – глупое недоразумение.

– То есть как?! – воскликнул Корф. – Как это недоразумение?! Я русский офицер! Я служил Государю Императору! Я два года давил красных, как вшей…

– Вот именно! – горячо подтвердил капитан в форме. – Вы – настоящий русский офицер! Никогда не думал, что встречусь лицом к лицу с таким, как вы, героем…

– Что-о?! – глаза Корфа округлились. – Право, господа, все это весьма странно. Может быть, вы объясните мне, что… э-э-э… намечается?

– Господин полковник, – вступил «цивильный», – здесь собрались офицеры первого управления. От их имени мы просим выступить…

Полковник вначале подумал, что над ним все-таки издеваются, но затем сообразил, что на издевательство это не похоже.

– Расскажите о себе, – продолжал капитан, – о фронте, о белой армии. А то в книгах – сами знаете…

Корф имел смутное представление о большевистской историографии, но понял.

– Право, господа, – замялся он, – это несколько неожиданно. Я думал, если «чека», то полагаются допросы… пытки…

– Но мы же не «чека», господин полковник! – возразил тот, что в форме. – То есть «чека», но… Время сейчас уже другое. Мы не за красных. Мы этих коммунистов, признаться… Поэтому так хочется послушать настоящего русского патриота!

Барон ничего толком не понял, но возможность высказаться на всю катушку перед сборищем чекистов показалась ему забавной.

Зал заполнился. Корфа усадили за стол президиума. Капитан в штатском, подождав, пока настанет полная тишина, возвестил:

– Товарищи… то есть господа! Сегодня у нас в гостях ветеран белой… то есть русской армии полковник Корф Михаил Модестович. Он любезно согласился рассказать о своем боевом пути, о незабываемых страницах нашей российской истории. Прошу вас, ваше высокоблагородие…

Барон нерешительно встал и подошел к небольшой кафедре. Внезапно зал взорвался аплодисментами, чем поверг Корфа в еще большее смущение. Но, решив, что ударять лицом в грязь нельзя, он превозмог себя, откашлялся и начал:

– Господа чекисты! Я узнал о большевистском перевороте, когда находился в команде разведчиков Особой армии Юго-Западного фронта. Мы как раз вернулись тогда из рейда в окрестности Луцка…

…Барона долго не отпускали, задали массу вопросов, интересуясь более всего способами расправы с комиссарами. Полковник, сообразив, что его тирада об отхожем месте уже получила известность, весьма смутился и пояснил, что пленных большевиков действительно выводили в расход, хотя обычно и не столь изысканным способом. В ответ по залу прокатился завистливый вздох, офицеры мечтательно улыбались. Наконец, капитан в цивильном заявил, что гость устал, после чего зал вновь ударил в ладоши, и Корфу, в довершение всего, преподнесли в память о встрече небольшой японский радиоприемник, после чего отвели в буфет и угостили ужином.

– Признаться, я представлял «чека» несколько иначе, – заметил Корф, заедая кофе пирожным «мокко».

– Здесь и было иначе, – неохотно откликнулся один из капитанов. – И сейчас еще остались некоторые… монстры. Господин полковник, я немного знаком с ситуацией. Ваше задержание совершенно незаконно, скоро вы будете на свободе.

– Признаться, не уверен, – покачал головой барон, вспомнив беседу с главным гэбэшником.

– Увидите, – со странной усмешкой пообещал собеседник. – Включите приемник в полночь – на средних волнах, где «Маяк»…

Барона вновь отвели в камеру, где уже стоял столик с бутылками пепси-колы, а койка была накрыта теплым одеялом. Пепси барону не хотелось, и он прилег на койку, включив, как советовали, радиоприемник.

Полночь приближалась. Отзвучали позывные, и диктор начал читать обзор новостей. Слушая, полковник качал головой: страна разваливалась на куски, губернии, именуемые теперь отчего-то «республиками», откалывались от России, кое-где уже стреляли, а политики никак не могли поделить власть. Затем пошли сообщения о поисках большевистских сокровищ, упрятанных в иноземные банки, о росте цен и разгуле преступности. Корф задумался и внезапно вздрогнул, услыхав собственную фамилию.

– Президиум движения демократических реформ, – вещал диктор, – выступил с резким протестом по поводу ареста канадского гражданина Михаила Корфа, потомка известного дворянского рода. На пресс-конференции выступил двоюродный брат Корфа Михаил Плотников…

Барон удовлетворенно хмыкнул – правнук не оставил его в беде.

– Известная правозащитница Калерия Стародомская заявила, что арест Корфа – это позор для молодой российской демократии. Она также проинформировала, что на завтра назначен митинг на бывшей площади имени Дзержинского с требованием немедленного освобождения Михаила Корфа и всех политических заключенных в СССР…

«Ну и ну!» – засыпая, подумал барон. Слова Келюса о революции теперь не казались ему преувеличением.

Полковника освободили рано утром. Неизвестный и не представившийся офицер хмуро принес официальные извинения, посоветовав молчать обо всем виденном и слышанном, и проводил Корфа подземными коридорами к выходу. Освобожденному вернули вещи, за исключением револьвера. Барон запротестовал, но результатов это не возымело, и через несколько минут Корф уже стоял на совершено пустой в этот утренний час Лубянской площади рядом с магазином «Детский мир». Не успел он подумать о дальнейших планах, как откуда-то сзади неслышно подкатила белая «волга».

– Прошу вас, господин полковник.

Человек, сидевший за рулем, открыл дверцу, и Корф узнал знакомого уже капитана в цивильном.

– Я вас подвезу.

Барон решил не спорить и сел в машину.

– Рад, что ваши неприятности позади, – начал гэбэшник, как только «волга» тронулась с места. – Когда приедем на Набережную, я верну вам револьвер. Вы же говорили, что он у вас еще с фронта.

– Однако, господин капитан, – заметил барон, – хотел бы я знать, как это вы решились? В вашем-то ведомстве…

– Это не я решился, – бледно усмехнулся офицер. – В наших интересах, чтобы вы были в безопасности – значит, вам требуется оружие…

Корф, сообразив, что по-прежнему находится на чекистском «крючке», нахмурился и даже попытался отодвинуться в сторону, насколько позволяло место.

– Прекрасно вас понимаю, – продолжал гэбэшник. – Налетели, схватили, еще и наручники, кажется… Вы уж, наверно, представляли себе дыбу?

– Не представлял, – буркнул барон, – видел. И не только дыбу.

– А-а-а! В славные деньки 18-го! Ну, при Феликсе еще и не то бывало!.. Вы думаете, почему вас так грубо, по-дилетантски раз – и в машину? Вас, который находится здесь, собственно говоря, по нашему приглашению, курьера Второго канала! Просто, господин полковник, у нас недавно была маленькая заварушка. Нам поставили нового главного, почти что демократа, а он, кроме романов господина Рыбакова, о нашей работе, боюсь, ничего не читал. Ему доложили, у него глаза на лоб полезли, и он передал ваше дело из внешней разведки черт знает куда! И вот результат: мало того, что операция под угрозой срыва, так еще и объясняйся со Стародомской…

Корф в ответ лишь пожал плечами – это были не его заботы. Гэбэшник, кажется, понял и усмехнулся.

– Верить нам вы, господин полковник не обязаны, сотрудничать не станете, но я все же кое-что расскажу. Хотя бы для того, чтобы вы не представляли себе нашу контору сумасшедшим домом…

Барон по-прежнему молчал, что, впрочем, не смущало гэбэшника.

– Итак, скантр. Скантров, как вы, наверное, знаете, несколько, но охота идет только за одним – из Института Тернема. Мы его ищем по долгу службы, вы – чтобы вернуться к Деникину. Волков, однако, всех опередил: нашел первым. Ему он, скорее всего, нужен, чтобы продать на Западе, хотя… Этот майор – фигура странная…

– Это точно! – не выдержал Корф. – Познакомиться – удовольствие, признаться, немалое. Через двери проходить изволит, мертвецами командует…

– Не мертвецами, – негромко поправил гэбэшник. – Он занимался программой «СИБ». Не слыхали? «Существа с измененной биологией» – то, что болваны-журналисты окрестили программой «Зомби». А сколько ему на самом деле лет, вы не думали? Мы тоже – пока в архив не заглянули. Ладно… Так вот, кроме нас с вами, скантр ищет еще одна команда. Догадываетесь о ком я, господин полковник?

– Я, видите ли, здесь недавно, – ушел от ответа барон.

– Значит, вы не в курсе, кто мог похитить Николая Лунина?

Корф закусил губу – такого он не ожидал. Но ежели так…

– Это… люди из Белого Дома. Они давно искали Николая. Он там что-то увидел…

– Именно – «что-то», – кивнул капитан. – А быть может, и кого-то. Николай Андреевич Лунин совершенно случайно увидел мелочь, маленькую такую тайну. Но видел не он один, и если все это сложить в мозаику, тогда весь мир узнает, кто и почему победил в августе. Вдобавок Лунин знаком с документами, которые хранил его дед, плюс еще этот скантр… Просто удивительно, что до него добрались так поздно!

– Он жив? – тихо спросил Корф.

– Не знаю… Мой вам совет: берите своего кузена… Да, Плотников – действительно ваш родственник?

– Правнук, – признался полковник.

– Ух ты! – восхитился капитан. – Боевой у вас потомок… Так вот, идите к Стародомской или даже повыше, и шумите. Громко – очень громко. Лунина похитили люди полковника милиции Курбяко, непосредственно этим делом занимался какой-то капитан Цэбэков. Фамилии запомнили?

– Курбяко… Цэбэков… – повторил Корф. – Запомнил.

– У Волкова есть база. Но где – ума не приложу. Раньше он прятался на Головинском…

Корф навострил уши.

– Он был там, но ушел. К тому же на Головинском что-то произошло – стрельба, трупы, а Волков шума не любит… Есть одна зацепка – он может объявиться возле одной певички…

– «Дорогой, ты улыбнулся», – процитировал Корф без всякого выражения.

– А говорите, недавно прибыли! – покачал головой капитан. – Да, это Алия. Скоро ее большой концерт в «Олимпийском». Раньше в таких случаях люди Волкова ее охраняли. Точнее, не ее, а багаж… Что она там возит? Даже интересно…

– Зачем вы мне это рассказываете? – не сдержался барон. – Что вам надо?

– Скантр. И как можно быстрее, причем с условием, что он не попадет в Белый Дом. Если вы поможете достать скантр, мы первым делом едем вместе с вами в Теплый Стан, вручаем вам в подарок противопехотный гранатомет и полный комплект военной переписки Троцкого для вашей разведки. Думаете, шучу?

Гэбэшник покосился на Корфа, и барон вдруг понял, что его вербуют – быстро и успешно.

– Погодите, – прервал он капитана. – Вначале я хочу знать, что такое скантр. Иначе нет смысла разговаривать.

– Ухватили главное, – согласился гэбэшник. – Скантр… Это источник энергии и, в некоторых случаях, преобразователь сильных электрических полей. Скантры незаменимы для ПВО, для программы «звездных войн». Но этот – «Ядро-7» – особый, Тернем конструировал его специально…

Капитан прервался, взглянув на своего пассажира. Полковник молчал, поглядывая в окошко и делая вид, что его очень занимают городские пейзажи.

– Вы, наверно, меня не поймете. Я и сам, признаться…

Внезапно он заговорил быстро и горячо, что, в общем, совсем не свойственно лицам его профессии.

– Слушайте, господин полковник! Те, из Белого Дома, победили не благодаря двум тысячам мальчиков на баррикадах и даже не благодаря измене. У них было еще что-то. Все эти фокусы, вроде пространственной связи – мелочь. Они связаны с некой Силой. Перед этой Силой устоять невозможно, мы даже не представляем толком, что можно от нее ждать. Тогда, в августе, она лишь, так сказать, дохнула… Они уже давно натворили бы дел, но эта Сила далеко. И скантр, именно «Ядро-7», дает возможность установить с этой Силой прямую связь. И если такое произойдет… Знаете, в этом случае я предпочту оказаться в вашей контрразведке.

– Что за Сила такая? – поразился барон. – Вы, позвольте… не на марсиан изволите намекать?

– Нет! – вздохнул капитан. – Уже думали! Нет, не Марс, не Луна, и даже не наши заклятые друзья с Тускулы. С ними бы мы всегда договорились, а с настоящими пришельцами разговор короткий. К этому-то мы готовы, но тут что-то другое… Вот чем мы занимаемся. Увы, идиотов в нашей конторе тоже достаточно, в чем вы и убедились. До сих пор диссидентов ищут… Железная когорта партии!

Машина затормозила, и Корф увидел, что они уже на месте, возле самого Дома на Набережной.

– Я с вами свяжусь, – капитан открыл дверцу. – Вот ваш револьвер, господин полковник, мы его почистили. И патроны, пожалуйста.

– Если не секрет, господин капитан, – не выдержал барон. – Ваши предки во время гражданской…

– Вот вы о чем? – удивился тот. – У меня тогда оба прадеда легли. Одного белые повесили, а другого красные к стенке поставили.

Барона подмывало спросить и о «заклятых друзьях» с таинственной Тускулы, но понял, что этого ему не скажут.

Машина уехала. Барон вздохнул и направился к знакомому подъезду. Было еще рано, и Корф решил посидеть полчасика на скамейке, чтобы привести мысли в порядок. Он закрыл глаза и задумался. Странные события последних дней складывались к невероятную мозаику, и полковник еще раз пожалел, что он не на фронте, где все так ясно и просто.

Внезапно Корф почувствовал, что его одиночество нарушено. Открыв глаза, он с изумлением увидел на скамейке рядом с собой Кору. Девушка была в джинсах и в знакомой рубашке Келюса.

– Я почувствовала, что вы пришли, – негромко проговорила она. – Здравствуйте, Михаил Модестович.

– Здравствуйте, сударыня! – обрадовался барон. – Вы даже не представляете, как я рад вашему возвращению! А после, так сказать, узилища, повидать вас…

– Мик был уверен, что вас освободят… Михаил Модестович, прежде чем вы встретитесь с остальными, я бы хотела…

– Чем могу, сударыня? – встрепенулся Корф. – Все, что пожелаете…

Девушка покачала головой.

– Там, – она кивнула куда-то в сторону, и барон понял, что имеется в виду – вам, наверное, уже рассказали обо мне. Я и сама хотела, но все не решалась. Вы же, Михаил… Михаил Модестович, всегда хорошо ко мне относились…

– Помилуйте, сударыня! – возмутился барон. – Да что бы мне краснопузые не наплели про вас, я бы им в жизни не поверил! Да и что эти ширмачи могут о вас сообщить?

– Мне казалось, что это легко заметить, – покачала головой Кора, – но только Фрол понял. Он ведь сам – не человек…

– Как?! – обомлел барон. – Господин Соломатин не… И что он увидел, помилуйте?!

– Что я такая же, как Волков и его бандиты! Я мертвая, Михаил! Ярытница… погань…

– Господь с вами! – испуганно пробормотал барон и перекрестился.

– Не верите? – покачала головой. – Смотрите! То, что перед вами – только видимость…

И тут черты девушки словно поплыли, сквозь легкий туман начала проступать черная высохшая кожа; исчезли губы, впали глазницы, вместо глаз…

– Не надо! – Корф закрыл лицо руками. – Пожалуйста…

Когда он открыл глаза, девушка вновь стала прежней, только побледнела, как полотно.

– Кора, – тихо заговорил барон, – это неправда. Вы – не мертвая. У господ чекистов такое, как я понял, называется «измененной биологией». Какая-то научная пакость… Нельзя сдаваться! Меня тоже, признаться, пугать изволили…

– Знаю, – девушка опустила голову, – Волков рассказывал. Странно, он никого не уважает, но о вас отзывался хорошо. Он говорил, что вы не успеете вернуться…

– Я найду скантр!

– Этого мало. Кроме скантра нужна установка. Волков хотел уйти по Второму каналу к Деникину, но узнал, что установка полностью отключена от источников энергии. Даже захват Института ничего не даст… Мне очень жаль, Михаил.

– «Марш вперед, трубят в поход, марковские роты…», – усмехнулся барон. – Стало быть, сударыня, мы квиты. Перед вами – покойный полковник славной Добровольческой армии, трагически рассыпавшийся на молекулы аккурат на сто первом году жизни. Ничего, Кора, прорвемся! Господь нас не оставит.

– Ему нет дела до меня, – вздохнула девушка. – Но вы правы, сдаваться нельзя. Хочу предложить вам вот что… Если мы захватим скантр, то спрячем его в безопасном месте, а затем поставим ультиматум: или вас отправляют домой, или мы просто уничтожим «Ядро». А для гарантии пригласим иностранных корреспондентов. Именно так хотел поступить Волков.

– Умно, – кивнул барон. – Недурно придумал, разбойник! Но, сударыня, что может делать сей Волков у Деникина? Он не боится… на молекулы?

– Он ищет еще что-то – то, что гарантирует ему безопасность. Какую-то вещь…

– Ладно! – полковник хлопнул ладонью по колену. – Стратегический план принят… Ну, а что у наших? Где Николай?

Келюс ожидал самого худшего, вплоть до обвинения в государственной измене – в хаосе, наступившем после августа, внуку старого партийного функционера легко было приписать любые грехи. Но события развивались странно. Милицейский автомобиль, покружив, выехал на какую-то пустую улицу, где уже стоял крытый военный фургон. Келюса вывели из «лунохода» и усадили в кузов, причем рядом оказался все тот же усмехающийся Китаец. Милиционеры откозыряли и отбыли.

– Что происходит? – не понял Лунин. – Если я арестован, я требую…

– Адвоката просить будешь? – покачал головой Цэбэков. – Поздно требовать, Лунин. Сиди пока… Прикажут – съездим в одно интересное место. Прикажут – я тебя здесь, прямо в кустах закопаю. Молись, если веришь в своего Христа…

Китаец улыбнулся, но было видно, что убийца и не думает шутить. Лунин покосился на своего конвоира. В фургоне, никого не было, кроме них и шофера, но тот – далеко в кабине…

– Не вертись, Лунин, – посоветовал капитан. – Не хочешь молиться? Ты атеист, Лунин? Плохо тебе будет умирать!

– Сволочь! – не выдержал Келюс. – Фрол бы вас всех, бином… Морским узлом!

– Большой человек – глупый человек, – покачал головой Китаец. – У вас даже йети уважают милицию. Как просто, Лунин! Твой йети перебил вард Волкова, а мы вас взяли голыми руками – стоило лишь надеть форму. Вы, люди Запада, смотрите только на внешность. Жаль, я не достал тебя, Лунин, тогда ночью! Был бы ты национальным героем. Хоть не так обидно…

– Вы не сможете меня убить! – заставил себя усмехнуться Николай. – Меня Генерал знает. Я даже с Президентом знаком! Если я пропаду – будет шум…

– Президент тебя знает, – закивал Цэбэков. – Генерал тебя знает. Известный ты человек, Лунин! И сам шибко много знаешь… Ничего, он решит, что с тобой делать.

– Кто – он? Президент?

– Зачем Президент? – удивился Китаец. – У тебя мания величия, Лунин! Президент – человек занятой. Он сказал: надо обеспечить секретность, наше дело – выполнять. А насчет шума – не бойся! Тебя убьют враги перестройки – или как сейчас у вас, русских, это называется?

– А, ну да! – озлился Лунин. – У нас, значит? А ты? Вансуй-банзай? «Алеет восток, поднимается солнце»! Идеи чучхе всесильны, бином, потому что они верны!

– Ай, Лунин! – губы Цэбэкова вновь растянулись в улыбке. – Ты, значит, расист? Не любишь нас, азиатов? Только я не китаец, ханьцев я и сам ненавижу. И не японец, так что «банзай» кричи сам. Я – бхот. Географию учил, а?

Келюс неплохо знал географию, но о бхотах имел более чем смутное представление.

– Если хочешь, зови меня Шинджа, – продолжал капитан. – Так меня зовет он.

– Не хочу…

Тем не менее Лунин постарался на всякий случай запомнить странное имя Китайца, оказавшегося не китайцем, а каким-то бхотом. Правда, Николай не был уверен, что эти знания ему пригодятся.

Прошел час, может, даже больше. Цэбэков молчал и даже перестал улыбаться, глядя на свою жертву холодно и равнодушно. Дважды капитан доставал рацию, включал, но каждый раз, подождав несколько секунд, вновь цеплял ее на пояс. Наконец передатчик пискнул сам. Китаец быстро включил его и выслушал короткую команду и, удовлетворенно улыбнувшись, расстегнул кобуру.

– Можно убить по-разному, Лунин. Нас учили убивать мгновенно – это очень просто. Но мне всегда было интересно стрелять так, чтобы пуля убила не сразу. На животе у человека есть одна точка, если попасть туда, ты умрешь через три минуты, но эти минуты покажутся годами…

Келюс не стал отвечать. Страх сменился ненавистью. Николай еще ни разу не ощущал желания уничтожить человека, и теперь он понял, что это такое.

– Но тебе повезло, Лунин, – Шинджа хлопнул рукой по кобуре и вновь усмехнулся. – У наших что-то не вышло, и ты нужен живым. Так что готовься – будешь отвечать на вопросы. Тебе придется очень постараться…

Фургон тронулся с места. Ехали долго, окон в кузове не было, и Келюс никак не мог определить даже направление, в котором его везли. Только по толчкам он догадывался, что автомобиль проезжает по скверной грунтовке. Очевидно, они были за городом.

Наконец машина затормозила. Китаец открыл дверцу и кивнул. Лунин осторожно выглянул: они остановились во дворе большой, окруженной забором дачи. Подошла охрана – молчаливые парни в пятнистой униформе. Николая провели к высоким, окованным железом дверям, за которыми оказалась лестница, ведущая вниз. Китаец, велев подождать, вновь связался с кем-то по рации, затем хмыкнул и указал рукой вниз. Спустившись по лестнице, Келюс оказался в темном сыром коридоре, освещенном слабым светом электрической лампочки.

– Хорошо здесь, правда? – хмыкнул бхот. – Привыкай!

Пройдя по коридору, они остановились у какой-то двери.

– Кажется, здесь. Поздоровайся со старым знакомым, Лунин!

Келюс с испугом подумал о Фроле или о Корфе, но, когда дверь открылась, увидел на полу нечто, совершенно не напоминающее человека. На голом цементе корчился кусок окровавленного мяса, засохшая кровь покрывала все тело; правой руки не было – из предплечья торчали обрывки мышц. Тело еще жило, подергиваясь, вздрагивая, но не издавая ни звука. Лунин невольно отвернулся.

– Не узнал? – удивился Китаец. – Ай, Лунин, знакомых не признаешь!

«Фраучи!» – вдруг догадался Келюс, и ему стало не по себе. Кем бы ни был бывший подполковник, такого Николай ему не желал.

– Крепко дрался. Живуч! Ну, варды все живучи. Странно звучит по-русски, правда? Варды – живучи, а?

Цэбэков провел Келюса в конец коридора, звякнул связкой ключей, и Николай оказался в небольшой камере с окошком, когда-то, вероятно, выходившим во двор, а теперь заложенным кирпичом. Лампочка освещала деревянный, похожий на пляжный, лежак, маленький столик и умывальник в углу.

– Не скучай, Лунин! – посоветовал Китаец, закрывая дверь, и Николай остался один.

Первые несколько часов он старался не расслабляться, вздрагивая при малейшем шуме в ожидании гостей. Но о Келюсе, казалось, забыли. Молчаливый охранник принес скудный ужин, а еще через пару часов лампочка погасла.

Итак, тюремщики не спешили. Когда возбуждение спало, Лунин попытался рассуждать логически. Это оказалось нелегко: страх не отпускал, перемежаясь со смутной надеждой на помощь. Но кто мог добраться сюда? Фрол? Корф? Милиция? Но все же его не убили, хотя Шинджа был уже готов пустить в него свою «хитрую» пулю. Китаец ждал приказа, но вместо этого неведомый «он» велел доставить Николая в этот подвал. Зачем? Если он просто опасный свидетель, вопрос давно бы решился…

Ответ был один – Волков! У его тюремщиков, как намекнул Китаец, что-то сорвалось. Но что? Наверное, налет на Головинское. Окровавленное тело Фраучи, похоже, оказалось единственным трофеем…

Выводы оказались невеселыми. Из него вытрясут все, а потом Келюс исчезнет, падет жертвой «врагов демократии». Почему бы и нет? Ведь он защищал Белый Дом, был даже ранен… Почему-то собственное участие в этих событиях, которым Лунин так гордился, теперь вызывало только стыд. Приходило на ум то, о чем не думалось раньше, в августовской горячке. А что если Белый Дом атаковали бы по-настоящему? Сотни трупов? Танки прошли бы сквозь толпу, как сквозь масло! А может, как уже поговаривали неглупые люди, твердыню демократии никто и не думал штурмовать? Келюс уже знал, что колонна, которой они преградили путь, уходила из города. Что же было на самом деле? Спектакль? Масштабный, страшный, с настоящими жертвами, в числе которых Келюс не оказался совершенно случайно? А в это время в небольшой комнатке на восьмом этаже вершилось главное…

Весь следующий день Лунин по-прежнему ждал допроса, но его не беспокоили. Охрана приносила еду, Келюса вывели на короткую прогулку во двор, но никто, даже Китаец, им не интересовался. Вначале это обрадовало, но затем Николай ощутил беспокойство и странное нетерпение. Он уговаривал себя, что задержка – лишь на пользу, время пригодится его друзьям, чтобы принять меры, но нетерпение росло. Хотелось одного – скорее! Не специально ли это придумано? Ожидание – не худший способ «размягчить» узника.

Так прошли еще два дня. Завтрак, короткая прогулка, обед, ужин… В недолгие минуты, когда Николай оказывался вне стен камеры, он пытался осматриваться. Понять удалось одно: он на военном объекте. Часовые, проволока, охраняемые здания… Правда, все военные были без погон и знаков различия, в одинаковой пятнистой униформе. Постройки старые, еще довоенные, но где-то дальше, судя по всему, находилась вертолетная площадка. На бандитское логово все это никак не походило. Режимный военный объект? Значит, он узник не разбойничьей шайки, а той самой власти, которую защищал в августе?