Андрей Валентинов

Нарушители равновесия

Пролог

Деревянный идол, когда-то срубленный нечестивой секирой и брошенный наземь, лежал в густой высокой траве. В неярком свете костра, горевшего на поляне, он казался тушей морского чудовища, вынесенного на берег волнами. Деревянная личина, разрубленная крест-накрест, злобно щурилась сквозь темноту, словно пытаясь разглядеть тех, кто посмел нарушить ночной покой старого заброшенного святилища. Но даже более зоркие глаза едва ли могли помочь – пришедшие в это недоброе место старались держаться подальше от огня. Да и сам костер горел странно – ровно, без обычного треска сучьев. Поздние гости сидели на поляне уже не первый час, но никто не думал подбрасывать дрова, хотя старого хвороста было хоть отбавляй – костров здесь не разводили уже много лет. Но огонь все же горел – высоко, невозмутимо, и время от времени сквозь красноватое пламя прорывались темные малиновые языки.

Разговор стих, гости сидели молча, не двигаясь. Лица и одежду скрывала темнота. Можно было лишь догадаться, что на обоих надеты плащи – почти одинаковые, темные, только у одного из гостей на голову наброшен капюшон, закрывавший лицо. Тот, кто был без капюшона, казался моложе, хотя и ему уже явно перевалило за пятый десяток. Впрочем, годы не тронули гордую осанку, сильный разворот плеч – казалось, человек сидит на троне, а не на обычном полусгнившем бревне. Его сосед, напротив, слегка сутулился, а его узкие длинные руки явно не находили себе места, то падая на колени, то сцепляясь на груди. Впрочем, в остальном и он выглядел абсолютно спокойным, хотя очень немногие могли чувствовать себя в покое рядом с его широкоплечим спутником.

Внезапно ночную тишину, нарушаемую только далеким уханьем филина, которому тоже не спалось в эту ночь, прорезал резкий злой вой. Зашелестели кусты осторожный ночной житель предпочел спастить бегством в поисках более безопасного укрывища. Даже филин умолк, решив переждать опасную минуту. Вой повторился – кто-то, кому было тоже не до сна, подошел совсем близко.

– Волк? – лениво, словно нехотя, поинтересовался тот, кто был помоложе.

Его спутник не ответил, голова укрытая капюшоном смотрела куда-то в сторону. Снова вой – теперь совсем рядом. Тень, еще более черная чем затопившая лес темнота, стала медленно проступать на дальнем краю поляны.

– Не волк, – голосом, в котором проснулось любопытство, констатировал широкоплечий, – кажется, что-то похуже.

– Похуже, – нехотя, причем без малейшего интереса, отозвался его молчаливый сосед. – Их в этом году много…

Разговор прервался. То, что стояло на краю поляны, время от времени посвечивая зелеными огоньками глаз, похоже, совершенно перестало интересовать ночных гостей.

– Ты хотел меня видеть, Патар, – вновь заговорил широкоплечий. Теперь тон был другим – властным и даже суровым.

– Да, – все так же нехотя отозвался его спутник, – хотел, Светлый…

Послышался смех – негромкий, почти злой.

– Не прошло и двадцати пяти лет, о Великий Патар!

– Двадцать два, о Светлый Кей, – столь же равнодушно откликнулся Патар, – Это небольшой срок…

Вновь послышался смех, хотя тому, кого назвали Светлым, было явно не до веселья.

– Совсем маленький! Что за срок для двух друзей, которые…

Он не договорил. Широкая ладонь резким движением разрубила воздух.

– У Великого Патара, Отца рахманов, не бывает друзей, – тихо и печально ответил его собеседник. – Как не может быть друзей у Светлого Кея. У одного есть ученики, у другого – слуги. Друзья могли быть у Ждана Бродяги и у полусотника Мезанмира. Помнишь, я говорил тебе. Ты, кажется, не верил…

Черная тень на краю поляны нерешительно шевельнулась, зеленые глаза блеснули, но пришлец не спешил нападать. Странные люди, сидевшие у странного костра, вызывали опаску.

– Да, не верил, – вздохнул широкоплечий. – Мне казалось, что друзья остаются друзьями. И тот, кто волок одного бестолкового дурака с огрской стрелой в горле по горящей степи, не забудет этого…

– Я не забыл, – темный капюшон еле заметно качнулся. – Я ничего не забыл, Светлый. Не забыл, как бестолковый дурак отбил другого, не менее бестолкового, у слуг собственного отца, хотя отец его был Светлым Кеем. Мы оба ничего не забыли, Светлый. В Ирии будет время вспомнить…

– В Ирии! – ладонь, привыкшая сжимать тяжелую рукоять франкского двуручника, вновь взметнулась вверх. – Ну, знаешь, я еще подожду! Ты мне был нужен здесь! Рядом! Понимаешь? Вспомни, я хотел видеть тебя, когда огры шли на Савмат, а у меня почти не оставалось воинов. Я думал, ты поможешь…

– Но ведь ты разбил огров, – невозмутимо отозвался Патар.

– Я хотел видеть тебя, когда Змеи стали нападать на столицу. Разве не ты должен был помочь?

– Но ведь Змеи больше не нападают…

Светлый хотел сказать что-то еще, но передумал. Крепкая ладонь взметнулась и с размаху впечалась в старую сухую кору бревна.

– Рахманы не служат Кеям, – спокойно и неторопливо заговорил Патар. – Они никому не служат. Мы – не чаклуны в твоем дворце. А если огры все-таки разбиты, Змеи не могут пересечь Серые Холмы, а прошлогодняя Черная Хворь кончилась у твоих границ, Светлый, то это уже мое дело…

Снова смех – горький, невеселый.

– Значит, твое дело? Эх, Ждан…

– Меня называют Патаром, – невозмутимо отозвался его спутник. – И не будем больше об этом. Я действительно хотел тебя видеть. Но сначала… Скажи, Светлый, ты доволен тем, чего добился?

Его собеседник ответил не сразу. Наконец, широкие плечи дрогнули, огромные крепкие руки медленно разошлись в стороны.

– Ну ты и спросишь! – теперь смех звучал весело и добродушно. – Ты для потому меня и вызвал? Нет, ты все-таки молодец! Двадцать два года отсиживаться по чащобам, а потом прийти и поинтересоваться: как, мол, правилось, друг Мезанмир!

– Ну и как правилось, друг Мезанмир? – отозвался Патар, – Помнишь, мы спорили о том, что может делать Светлый, и что ему запрещено. Помнится, один из нас считал, что власть – всегда кровь и насилие, золото Змея, которое любого превращает в чудовище. А другой уверял, будто его секира останется сухой. Не помнишь, кто именно?

Широкоплечий ответил не сразу. Огромные руки опустились на колени, плечи еле заметно ссутулились, и даже в темноте стало заметно, что бывший полусотник уже очень немолод. Тень на краю поляны, осмелев, придвинулась ближе, зеленые глаза жаждуще смотрели на добычу.

– Когда я, – негромко начал Светлый и тут же поправился, – когда мои кметы вошли в Савмат, город горел. Пожар тушить было некому – все бежали в лес. А за рекой уже стояли огры. Так я стал Светлым, Великий Патар. У меня не было даже огрызка серебра, чтобы похоронить убитых. Дедичи начали требовать дележа власти, вывода воинов из их владений… Впрочем, ты все знаешь сам. Мне некогда было смотреть за тем, чтобы секира оставалась сухой. Потребовались годы, пока я понял, что власть – не добро и не зло. Она просто – власть. И я напрасно винил своего отца, своего дядю и своего…

– Брата, – тихо подсказал Патар. – Который хотел убить тебя и меня. Да, ты напрасно винил их. Власть – не добро и не зло, Светлый. Она – просто власть. Секира не может оставаться сухой – ее ковали для другого…

– И поэтому ты держался в стороне, о премудрый Патар! Не хотелось пачкать свой черный плащ кровью?

– А также не хотелось, чтобы моего старого дружка называли подголоском рахманов. У тебя и так хватало забот. Ведь огры и пустые сундуки в сокровищнице – не самое страшное…

– Да, – голос Светлого вновь стал спокойным и ровным, – не самое. Есть кое-что и пострашнее. Наша земля потеряла имя. Имя! Мало кто помнит, что ее когда-то называли Ория…

– Ее называли по-всякому, Светлый. Она была Орией, страной Ут, Орихайной…

– Даже наш народ – кто он? – голос Светлого стал сильнее и громче, черная тень на краю поляны, уже изготовившаяся к прыжку, нерешительно замерла. – Кто мы? Анды? Сполоты? Акалаба? Венты?

– И ты думал дать земле имя, – Патар медленно покачал головой. – Объединить, собрать всех вместе и назвать землю вновь. Своим именем…

Широкоплечий кивнул:

– Когда об таком мечтает простой альбир – это смешно. Но я стал Светлым… Разве это не мое право, не мой долг?..

– И когда ты понял, что такое тебе не по силам? – Патар нехотя поднял руку и щелкнул пальцами. Тень на краю поляны дернулась и неслышно сгинула во тьме, унося в своей темной душе ужас – еще более беспросветный, чем тот, что все годы внушала сама. Светлый взглянул ей вслед и усмехнулся:

– Вот так бы их всех, правда, Ждан? Наши чаклуны умерли бы от зависти… Понял я недавно – лет пять тому. Вначале было горько, а потом я успокоился. Не мне спорить с богами. Равновесие! Его не изменить – мы и огры, лес и степь, пастух и пахарь. Я не могу собрать войско, достаточное, чтобы одолеть огров. Пришлось бы задушить народ податями, что вызовет мятеж уже через полгода. У нас ведь тоже равновесие – сполоты сильны, но никогда не смогут подчинить всех – и волотичей, и улебов, и харпов. И огры тоже не всесильны… Поэтому я помирился с хэйканом. Ты ведь знаешь, он болеет. У него нет сыновей, а младший брат, говорят, хочет войны…

– В любом случае первые годы будет править не он, а Тай-Тэнгри, – темный капюшон вновь качнулся. – Не волнуйся пока об ограх… Да, ты прав – равновесие. Это установлено не нами, и пока оно существует, земля не получит имени. Каждый, кто торит путь от реки Итль вдоль Змеиного моря, будет звать ее, как хочет… Ты ответил на мой вопрос, Светлый. А теперь я скажу, почему попросил о встрече. Вот… Узнаешь?

Худая узкая рука протянула к свету что-то небольшое, плоское, похожее на неровную каменную табличку. Бесстрастные языки пламени осветили два ряда странных знаков.

– Да… – в голосе Светлого мелькнуло искреннее удивление. – Конечно! Я прислал тебе эту безделицу полгода назад. Ты ведь любишь подобные загадки… Ну как, сумел прочитать?

– Сумел… – табличка тут же исчезла под темным плащом, – Но сначала расскажи мне где и как ты ее нашел.

Голос Патара звучал строго и повелительно. Тот, кого звали Светлым, уже много лет ни от кого не получал приказов, но на этот раз и не подумал спорить.

– Эту вещь, – медленно начал он, собираясь с мыслями, – точнее, каменную табличку размером с ладонь взрослого человека и приблизительно такой же толщины…

Его собеседник одобрительно хмыкнул – видимо, в таком подробном описании крылась шутка, понятная лишь им обоим.

– …Покрытую двумя рядами знаков, несколько напоминающих древнее письмо лелегов, однако более сложных… Ее переслал мне мой сын, Кей Рацимир, месяцев семь назад. Он нашел ее в городе Стрежне, точнее в той его части, которая называется Старый Детинец…

– Знаю! – нетерпеливо прервал его собеседник. – Там что-то строили…

– Но ты же просил подробнее! – похоже, Светлый заметно повеселел. – Строили новую вежу, каменную, причем строительством ведал Хальг Лодыжка, которого я специально вызвал из земли улебов, где он…

– Там была яма, – вновь перебил его Патар, – в ней трупы…

– Истлевшие. Очень давно, века два тому назад. Две женщины и ребенок. Явно убиты, причем с вполне понятной целью. Еще недавно такое проделывали у нас в Савмате, пока мой дед не запретил…

– Табличка была под трупами?

– Как и полагается. Рядом – осколки кувшина, знаешь, такого, как делают румы – с двумя ручками и длинной ножкой. В общем, похоже на жертву Косматому… Или кому-либо похуже, не будем поминать ночью… Ждан, да чего ты разволновался? Кости мы похоронили, Рацимир даже принес заупокойные жертвы…

– Я не о них, я об этом…

На узкой ладони Патара вновь появилась каменная табличка.

– Вначале я и сам не придал значения, Светлый. Просто таких знаков я еще не встречал, они похожи на лелегские, и я попытался прочитать. Трудновато, но у меня есть очень способный ученик…

– Как ты когда-то, – не преминул ввернуть его собеседник.

– Нет, – Патар явно не принял шутки. – Способнее! Куда способнее того молодого болвана, которого ты помнишь. В общем, он прочитал…

– Ну и?.. – похоже, рассказ пока лишь забавлял Светлого.

Патар помолчал, а затем медленно, нараспев произнес:

Пусть эта кровь сохранит сокровенное в тайне:
Лунное зеркало. Дверь. Ключ от нее. Акелон.

Слова отзвучали, и на поляне настала тишина. Вдалеке вновь ухал осмелевший филин, в кустах шумели какие-то юркие зверьки, но у костра повисло молчание. Молчали люди, и по-прежнему беззвучен был костер, странный костер, в который никто не думал подкидывать дрова.

– Нет, ничего не понял, – наконец произнес Светлый. – Акелон, – я такого и в сказках не встречал…

– Зато ты слышал о Двери и о Зеркале, – негромко напомнил Патар, и Светлый, умолк, убежденный если не словами, то тоном своего спутника.

– Вспомни, Светлый, предание о Сдвиг-Земле…

Послышалось недоуменное хмыканье, широкая ладонь нерешительно поднялась над бревном, крепкие пальцы щелкнули.

– Ага! Ты же мне рассказывал! Точно, мы были у сиверов…

– Вспомни! – твердо и властно повторил Патар.

– Ладно… – Светлый вздохнул и начал старательно, словно ученик перед учителем, подбирать непослушные слова:

– Ну… Считают, что мир сотворен Золотым Соколом. Его еще называют Предком. Он создал мир из морской тины, сначала землю, потом растения, зверей, птиц… Ну и людей… Правильно?

– Дальше, – бесстрастно произнес Патар.

– Люди вначале были другие, не такие как мы. Их сейчас называют Первыми. Они были очень сильные, каждый их альбир мог драться двуручником, как кинжалом…

– Светлый! – голос того, кто носил капюшон, прозвучал укоризненно, словно он и вправду разговаривал с учеником. – Про двуручник я тебе ничего не рассказывал!

– Ну, это я для убедительности… В общем, они были гордые, боги, естественно, обиделись и обратились к Соколу. Тот подумал и… А, вспомнил! Он посмотрел в какое-то Зеркало и открыл Дверь! И тогда земля стала, как вода, каменные волны обрушились на Первых, и они сгинули в пучине. Затем земля стала застывать, трескаться, и одна из трещин позже стала руслом Денора. Потом те немногие, что уцелели, назвали это Сдвигом… Я ничего не спутал?

– Кое-что. Но в основном верно. Это старое предание, Светлый, сейчас его почти не помнят. Так вот, я слыхал, что Сдвиг вызвали не боги, не Золотой Сокол. Его вызвали сами Первые…

– Тогда… Тогда они сами должны были быть богами! – недоуменно откликнулся Светлый. – Да о чем ты? Это же сказка!

– Не сказка, Светлый! И Первые не были богами. Они были сильнее, чем боги. У них была Дверь и было Зеркало.

– И… Ты думаешь, кто-то знает, где Дверь? – теперь в голосе широкоплечего звучала растерянность. – И можно до этой Двери добраться? Нет, нет! О чем-ты? Если бы кто-то знал, хотя бы хэйкан…

– Хэйкан не знает, – Патар вздохнул. – Не знаешь ты, не знаю я… Но кто-то знал и написал на табличке. Теперь понял? Две строки – цена равновесия. Если кто-то найдет Дверь и Зеркало…

– Так…

Светлый обхватил крепкими руками плечи и застыл, о чем-то напряженно размышляя. Его спутник не мешал, он даже отвернулся, глядя в темную стену подступавшего к поляне леса.

– Понял… – наконец, проговорил тот, кого называли Светлым. – Конечно, это может быть сказкой, но… Ведь такую табличку мог найти и хэйкан, а чаклунов и у него достаточно! Тай-Тэнгри может прочитать надпись?

– Может, – эхом откликнулся Патар.

– А ты знаешь, где Акелон?

– Знаю, – вновь ответило эхо.

– А-а… А как выглядит Дверь? И Зеркало?

– Этого не знаем ни я, ни он…

На поляне вновь наступило молчание, даже лес притих, словно не желая мешать двум странным путникам, решившим провести ночь на древнем капище.

– Если хэйкан найдет дверь, каменные волны могут обрушиться на Савмат, – наконец, заговорил Светлый. – Если найду я… Но найти может и кто-то третий… Слушай, Патар, а может все-таки сказка? Или тот, кто спрятал табличку, ошибался?

Ответа не было. Широкоплечий вздохнул и выпрямился, словно сразу став моложе.

– А я-то думал, самое трудное, что мне осталось – не допустить резни после того, как меня привалят камнем на Кеевой Горе! Ну, удружил, Ждан, старый друг! Ладно, я понял. Где находится Акелон?

– Скажу, – голос Патара, напротив, звучал устало, словно разговор стоил ему огромных усилий. – Но не тебе. Пусть пока никто не знает всей тайны. Даже я… Я пошлю туда своего ученика. Он найдет Зеркало и, если повезет, узнает, где Дверь. Но о Сдвиге я промолчу – это лишь для нас с тобой…

Светлый ответил не сразу. Наконец широкая ладонь хлопнула по бревну:

– Ладно! Но твой ученик пойдет не один. Я пошлю с ним кого-нибудь из самых верных…

– Лучше пошли кого-нибудь из самых глупых…

Светлый помолчал мгновенье, затем тишину разорвал громкий смех.

– Глупых! Ну, это можно! Глупых как раз хватает! Но тут нужен не просто глупый… Тут нужен очень глупый. Очень глупый – и очень верный. Ничего, найду… Главное, чтобы твой ученик не убежал с секретом к хэйкану.

– Он не убежит, – Патар встал, поведя узкими плечами. – Мои ученики не убегают. Лучше бы ты отпустил его одного…

– Нет, – Светлый тоже встал, и при свете костра стало заметно, что он выше своего спутника на целую голову. – Ты веришь мне, я – тебе. А твоего ученика я не знаю. Ничего, может они подружатся – как мы с тобой когда-то…

– У рахманов не бывает друзей, – возразил Патар.

– Зануда, – вздохнул широкоплечий, – ну почему ты такой зануда, Ждан?

– А ты очень забавно злишься, – внезапно хмыкнул Патар. – Всегда любил тебя доводить…

– Ах ты!..

Огромная ладонь рассекла воздух, но тот, чьей шее предназначался удар, каким-то чудом успел оказаться в стороне. Широкоплечий рванулся вперед, но вдруг почувствовал, как его лопатки касаются земли.

– Изменник, – недоуменно произнес он, глядя в усыпанное звездами небо. – Поднять руку на Светлого Кея! На потомка самого Кея Кавада! На властелина Савмата и победителя огров!

– Это тебе не двуручником махать, Мезан-дружок, – узкая длинная рука одним рывком подняла огромное тело Кея с земли. – Говорил тебе, учись драться!

– Говорил…

Внезапно Светлый обхватил худые плечи Патара своими громадными ручищами и оба они рухнули в высокую траву. Над поляной стоял хохот – теперь смеялись оба. Старый идол недоуменно глядел на незваных гостей, и его разрубленная крест-накрест личина злобно щерилась.

Глава первая. Войча и Ужик.

Жаркое летнее солнце ударило в лицо, и Войча невольно прикрыл глаза ладонью. Долгий разговор в полутьме маленькой комнаты, освещенной лишь крошечной лампадкой почти заставил забыть о том, что за стенами сырого неуютного дворца лето. Но солнце – Небесный Всадник – поспешило напомнить о себе, и Войча долго тер глаза кулаком, пытаясь прогнать взявшееся невесть откуда желтое пятно. Наконец проклятая желтизна исчезла, и глазам стало зелено от травы, пробивавшейся сквозь неровные камни старой вымостки. В этот утренний час на заднем дворе Кеевых Палат, что занимали почти половину Савматского Детинца, было малолюдно. Несколько бедно одетых селян сгрудились у стены, разложив перед собой прямо на щербатые каменные плиты нехитрый завтрак – разломленные лепешки и вареную репу. Дальше, у самых ворот, стоял большой воз, а неподалеку от него, прислонившись к каменному столбу, дремал какой-то паренек в черном плаще, смотревшемся в эту жаркую пору достаточно странно.

Впрочем, все это Войча заметил мельком, как привык замечать в походе вещи ненужные, скорее для порядка, чем для пользы. Зато посреди двора его глазам предстало зрелище, от которого поневоле заныло сердце. Еще бы! Двое крепких ребят, едва ли ниже самого Войчи, медленно, словно нехотя, подступали к рослому чернобородому парню. Все трое были голыми по пояс, тренированные руки сжимали короткие франкские мечи, и Войча замер, напрочь забыв, зачем он сюда пришел. Походя он заметил, что мечи у всех трех настоящие, нетупленные, и парня замерла, ожидая начала боя.

Чернобородый тоже ждал, его меч был опущен вниз, а глаза смотрели куда-то в сторону. Нападавшие переглянулись и… Первый удар был отбит настолько быстро, что Войча лишь успел моргнуть. Затем удар, еще – и один из парней, заработав две глубокие царапины на руке и боку, отскочил назад – для него бой уже кончился. Второй оказался проворнее, его меч почти достиг груди противника, но тот сделал еле уловимое движение в сторону. Удар, резкий звук металла – и меч нападавшего звонко ударился о каменную плиту вымостки.

– Плохо! – чернобородый опустил меч и сплюнул. – Марш тренироваться, олухи!

Парни вновь переглянулись и, опустив головы, поплелись к дверям, ведущим во дворец. Чернобородый оглянулся и наконец-то заметил Войчу. Загорелое лицо дернулось короткой усмешкой:

– А, Войчемир! Чолом! Видал болванов?

– Чолом!

Войча подошел к чернобородому и пожал горячую крепкую ладонь.

– Надо бы их к Хальгу отправить.

Чернобородый кивнул и не спеша подошел к стене, где лежала его небрежно скомканная рубаха.

– Ты, говорят, у Хальга лучшим учеником был.

– Говорят, – лицо Войчи невольно расплылось в довольной усмешке. – Мы же с ним в Ольмине…

– Да знаю, знаю… Надо бы нам с тобой стукнуться, да все некогда.

– А сейчас? – Войча, уже полез к вороту рубахи, но чернобородый покачал головой:

– Мне к отцу надо. У волотичей что-то неладно… Ты же, кажется, у него был?

– Ага, – кивнул парень, запоздало вспомнив, что пришел сюда по делу, к тому же важному и чрезвычайно секретному. Впрочем, Войча был твердо уверен, что от Рацимира, старшего сына Светлого, особых секретов у него нет и быть не может.

– Отец с порученим посылает? – как бы между прочим поинтересовался чернобородый, и Войча вновь кивнул, не заметив острого пристального взгляда, брошенного на него исподлобья.

– С поручением… Рацимир, ты тут не видал старикашку?

– Старикашку? – Кей Рацимир на этот раз был удивлен по-настоящему. Оглядевшись, он пожал плечами и вновь внимательно поглядел на Войчу.

– А какого тебе нужно… старикашку?

– Да чаклуна какого-то. Ну, кобника… – Войча тоже оглядел двор и остался весьма недоволен. – Светлый сказал, что этот чаклун здесь меня дожидается!

– Ну-ну, – Рацимир криво усмехнулся и хлопнул Войчу по плечу, – ищи своего чаклуна, только в жабу не превратись.

Войча лишь вздохнул в ответ и, махнув рукой Рацимиру, не спеша направился к воротам. Старший сын Светлого проводил его внимательным взглядом, вновь усмехнулся – на этот раз холодно и жестко, и лишь затем быстро зашагал к дверям.

За воротами старикашки тоже не оказалось. Трудно сказать, почему Войча искал именно старика. Приказ Светлого был несколько иным, но простодушный Войча понял его именно так. Любой колдун – чаклун, кобник или обыкновенный сельский знахарь в его представлении был дряхлым стариком с нечесанными патлами и мешком сушеных лягушек у пояса.

Побродив у ворот, Войча вернулся во двор. Бросив унылый взгляд на поедавших репу селян, он скривился и, за неимением ничего лучшему, подсел к пареньку в черном плаще. Тот, похоже, дремал, но как только Войча, тяжело вздыхая, опустился на каменные плиты рядом с ним, тут же открыл глаза.

– Чолом! – небрежно бросил Войча, решив порасспросить своего случайного соседа.

– Чолом, альбир! – паренек вновь закрыл глаза, и Войча поспешил обидеться.

– Чолом, говорю! – повторил он, несколько повысив голос.

– А? – парень удивленно открыл глаза, – Эсгэни ха? Той альбир-но тузлати ха эйчо?

В первое мгновенье Войча оторопел, затем сообразил что к чему и удивился еще больше. Паренек говорил по-огрски. Рука тут же потянулась к поясу, где висел меч, но Войча вовремя вспомнил, что вот уже десять лет, как Светлый помирился с хэйканом, к тому же надо быть очень глупым лазутчиком, чтобы устроиться прямо на заднем дворе Кеевых Палат у всех на виду.

– Чолом! – проговорил Войча в третий раз, теперь уже не без определенного уважения. – Огра сы?

– Я? – похоже парень весьма удивился. – Нет, я не огрин.

– Ну, Матушка Сва! – Войча на этот раз разозлился по настоящему. – Да какого лешего ты по-огрски болтаешь?!

– Но ты же обратился ко мне по-огрски. Я тоже ответил по-огрски.

Войча недовольно засопел, готовя достойный ответ, но невольно задумался. Его странный сосед был прав. «Чолом!» – означало по-огрски то же самое, что и «Здрасьте!» В последние годы при дворе Светлого начали здороваться на языке тех, кого многие десятилетия считали самыми опасными врагами. Впрочем, невинное «Чолом!» было лишь первой ласточкой. На ногах у Войчи красовались сапоги отменной огрской работы, на правом боку висела огрская сабля, к тому же сам он – думать об этом было вообще странно – с недавнего времени мог считать себя близким родственником самого хэйкана – после того, как его двоюродный братан Сварг женился на сестре огрского владыки. Даже Кеевы кметы с недавних пор предпочитали зваться «альбирами» – по примеру бесстрашных степных наездников

– Ладно, – резюмировал Войча, решив обдумать эту неожиданную проблему чуть погодя, – ты вот чего… Давно тут сидишь?

– Часа три, – последовал равнодушный ответ.

– Ага! Тогда припомни-ка, не было тут такого, ну… Странного такого… Чаклуна, в общем…

Сформулировав, наконец, вопрос, Войча почувствовал нечто вроде облегчения. Но радовался он рано.

– Чаклуна? – темные глаза парня удивленно моргнули. – Это который грозу вызывает?

– Который, который! – Войча начал терять терпение. – Который грозу вызывает, лягушек варит, зелье приворотное готовит…

– Такого не видел, – последовал невозмутимый ответ, и Войча мысленно застонал. Он еще раз осмотрел двор, но никого кроме селян в давно не стираных льняных рубахах, там не оказалось. Оставалось одно – идти обратно в покои Светлого и честно доложить о том, что его поход не удался в самом начале.

– А кто тебе нужен? – внезапно поинтересовался парень, не открывая глаз.

– А тебе что за дело? – запоздало насторожился Войча, пожалев, что разоткровенничался с этим весьма подозрительным типом в нелепом черном плаще. – Ишь, любопытный, карань!

– А что такое «карань»? – невозмутимо отреагировал тот.

Войча открыл было рот, желая объяснить невежде и про карань, и про то, как должно разговаривать с Кеевым кметом, к тому же не простым, а десятником, но осекся. Про загадочную карань он не имел ни малейшего представления.

– Да это так мой дядька ругался, – неожиданно для самого себя ответил он, – который, ну, воспитывал меня. Еще в Ольмине. Чуть что – «карань» да «карань».

– А чего тебе ругаться?

Войча вновь, в который уже раз, глубоко вздохнул.

– Старикашку найти мне надо. Чаклуна. Кобника. Ну, который жаб ловит.

Насчет жаб у Войчи полной уверенности не было. Более того, Светлый, давая ему приказ, назвал искомого колдуна как-то иначе, но Войча от напряжения – все-таки не каждый день получаешь такое задание – попросту запамятовал.

Возвращаться во дворец не хотелось. Войча представил себе холодное, невозмутимое лицо Светлого и поневоле почесал затылок. Вот тебе и выполнил приказ! Оставалось в очередной раз осмотреть двор. Увы, никого там не прибавилось. Войча на всякий случай пригляделся к селянам, успешно доедавшим репу, но тут же покачал головой. Грязные рубахи, домотканые портки… Нет, эти даже жабу не поймают! Разве что проклятый чаклун решил переодеться, дабы поиздеваться над ним, Кеевым альбиром…

– Если тебе нужен Урс, то это я, – внезапно послышалось откуда-то сбоку.

Войча невольно дернулся, оглянулся – но никого, кроме владельца черного плаща не заметил. Тот по-прежнему сидел, не открывая глаз. Можно было подумать, что странный парень попросту дремлет.

– Эй! – Войча осторожно пододвинулся ближе. – Ты чего сказал-то?

– Я – Урс, рахман, – повторил парень не открывая глаз.

– Ты?!

Войча был не просто удивлен. Он разозлился. Мало того, что он забыл сложное слово «рахман», – «рахман», а не чаклун и не кобник, – так вдобавок над ним все это время издевались! Даже можно сказать, глумились!

– Урс, значит, – проникновенно начал он. – Рахман, значит… А ну встать!!!

Голосом Войчу боги не обидели. Перепуганные галки с криком поднялись в воздух. Селяне, доедавшие репу, застыли, не донеся кусок ко рту. Странный парень открыл глаза, пожал узкими плечами и неторопливо приподнялся.

– Так ты Урс? – вновь рявкнул Войча, но уже потише. – Так чего молчал?

– Но ты же не спрашивал! – парень удивленно развел руками. – Ты же искал старикашку…

– Молчать! – Войча перевел дух и вобрал в грудь побольше воздуха. – Да ты с кем шутки шутишь?! Да ты знаешь, кто я есть?! Я есть Войчемир сын Жихослава, Кей и самого Светлого родной племянник! Понял?

– Понял, – невозмутимо ответил тот, кто назвался Урсом.

– Чего ты понял, карань? – рыкнул Войча, ничуть этим ответом не успокоенный.

– Я понял, что ты есть Войчемир сын Жихослава, Кей и самого Светлого родной племянник.

– То-то! – Войча довольно хыкнул. – А еще я Кеев альбир, кмет, стало быть и твой начальник. Усек?

Владелец черного плаща кивнул, что вновь взъярило начавшего было успокаиваться Войчу.

– Ты мне не кивай! Ты мне словами понятными отвечай! А то развел: кобник, чаклун, рахман! Спрашиваю, так доложись: так и так, мол, я Урс…

– Я Урс, – сообщил парень на этот раз более смиренным тоном.

– Так бы и сразу, – Войча хотел было перейти к делу, которое и так началось не особо удачно, но внезапно его озарило:

– А чего ты Урс? Урс это медведь, вроде?

– Вроде…

– Медведь! – восхитился Войча. – Тоже мне Медведь! Да какой ты Урс! Ты Уж! Не, ты Ужик! Так я тебя и звать буду – Ужик. Запомнил?

Последовал покорный кивок.

– Словами! – скомандовал довольный собственной выдумкой Войча.

– Запомнил, о Войчемир сын Жихослава, Кей и самого Светлого родной племянник…

– Гм-м… – услышанное заставило задуматься. – Ты… Да ладно, чего с тебя взять! Зови меня просто Войча. Ты – Ужик, я – Войча. Понял, Ужик?

– Понял, Зайча…

– То-то… – Войча расправил плечи, и тут только до него дошло. – К-как? Ты чего сказал?

– Извини, Войча. Я кажется, перепутал, – парень развел руками и взглянул на грозного альбира наивными темными глазами.

Мучения Войчи на этом не кончились. Вернее, они лишь начались. Подробно объяснив разницу между волком, в честь которого он и был назван, и каким-то там зайцем, он решил, что пора приступать к делу. Точнее, не приступать, а выступать – приказ Светлого был строг и категоричен. Оставалось узнать, где этот недоумковатый Ужик привязал своего коня – дорога предстояла дальняя. Но тот развел руками, сообщив, что коня у него нет.