– Нет, – прошептала она.
– Твой ненаглядный пират, когда выгораживал тебя, подбросил мне отличную идею. Можешь считать, что оправдание для тебя готово. Мы скажем губернатору, что с первого раза ты не узнала мошенника, а когда во время бала поняла, кто он, то от растерянности не знала, что делать. Дождавшись, пока мы вернемся домой, ты стала советоваться со мной, и я, разумеется, порекомендовал тебе немедленно признаться во всем и выдать контрабандиста.
В этот момент искушение дать мужу пощечину овладело Аннелизой с такой силой, что ей пришлось крепко сжать руки за спиной. Сила, как учил опыт, требовала тонкого обращения. Если применить ее раньше времени, она могла оказаться бесполезной. Майкл не сомневался, что его сведения будут использованы с толком. Никто не верил в ее способности так, как он.
– Вы всегда отдаете дань уважения чужим советам? – спросила она.
– Меня больше восхищает чужая дерзость, особенно когда благодаря ей я могу уничтожить моего оппонента.
– Вы говорите так, будто душевная боль есть всего лишь часть некоей продуманной игры.
– Что поделаешь – я и в самом деле великолепный игрок.
– Но я не стану в этом участвовать. Я не могу предать его. Лучше попросите меня о чем-нибудь еще.
Питера, казалось, ничуть не удивила ее непокорность, и Аннелизе оставалось только гадать о том, что у него на уме.
– Пойми, если мы сдадим этого пирата властям, это навсегда избавит тебя от чьих бы то ни было подозрений. После этого никто и заикнуться не посмеет, что ты была соучастницей его побега. Все сплетни сразу прекратятся, и для тебя распахнутся все двери. Женщины с радостью примут тебя в свой круг, и ты получишь наконец то уважение, которого заслуживаешь.
На этот раз он бил без промаха. Это было одно из ее самых уязвимых мест. Аннелизе потребовалось собрать все силы, чтобы не поддаться соблазну.
– Я не сделаю этого.
– Но это же глупо! Пойми, он все равно умрет, а ты только навредишь себе. Люди окончательно отвернутся от тебя, и тогда я ничего не смогу для тебя сделать. Чтобы отстоять свою честь, мне придется сознаться властям, что ты знала этого человека и лгала, рассчитывая спасти его шкуру.
Аннелиза отлично представляла, что за этим последует. Она неминуемо станет объектом всеобщего презрения и обвинений в предательстве, а заодно с ней достанется и Питеру.
– Мой позор отразится на вас, – сказала она, не желая гасить вспыхнувшую искорку надежды. – Значит, вам придется оставить меня.
– Я никогда этого не сделаю!
Питер схватил ее за руку и, повернув к себе, слегка встряхнул, как непослушного ребенка, упорно отказывающегося учить уроки.
– Им придется понять, что Хотендорф никогда не берет назад своих слов, а уж тем более брачного обета, даже если тот связал его с неблагодарной продажной сукой. Все будут сочувствовать моему горю. Мне не грозят ни осуждения, ни остракизм. Не я, а ты окажешься в полной изоляции на этом острове. Ты не выйдешь за пределы этого дома. Я запру тебя на замок.
Аннелиза с ужасом вспомнила комнату, до отказа набитую расшитыми скатертями, на которых за каждым стежком стоял крик одиночества и отчаяния. Чем так жить, лучше броситься со скалы. Питер предлагал ей на выбор два варианта, одинаково неприемлемых для нее. Она не могла предать свою любовь и не могла жить в аду, который он собирался ей предложить. Если бы не ребенок…
– Я не могу предать его, – повторила она.
Питер крепче сжал ее руку.
– Вы делаете мне больно.
– Скоро ты узнаешь, что такое настоящая боль.
В сравнении с теми тюрьмами, в которых Майклу довелось побывать за последнее время, эта была не такой уж плохой – прочная хижина, находившаяся на самом дальнем краю мускатной рощи. Место, выбранное на холме, защищенном деревьями, не просматривалось со стороны дома и оставалось открытым для прохладных ветров с моря. Без сомнения, бунгало предназначалось для свиданий – именно здесь муж Аннелизы в свое время держал под замком молоденькую потаскушку, которая потом куда-то исчезла.
Теперь Хотендорф поместил сюда его. Секрет, которым владел Майкл, мог навредить хозяину плантации гораздо больше, чем разговоры какой-то шлюхи, осмеявшей его мужские достоинства.
Аннелиза тоже знала постыдный секрет своего мужа, и это больше всего беспокоило Майкла. Как бы и ей не оказаться закрытой в этой маленькой тюрьме, откуда нет возврата.
Ручные кандалы Майкла двумя цепями соединялись со столбиком кровати, но сколько он ни пробовал их на прочность, они не поддавались. Тогда Майкл сосредоточил усилия на самой массивной кровати из красного дерева, но преуспел всего на какой-то дюйм. У него была возможность сделать несколько шагов до своей параши, но не более.
Ближе к полудню к хижине сбежался сонм слуг и начал закрывать окна деревянными ставнями. Они оставили только небольшие промежутки между створками. Зазоры были настолько узкими, что даже если бы Майклу удалось избавиться от кандалов, он не смог бы просунуть руку ни в одну из этих щелей.
Интересно, с чего это Хотендорф решил обеспечить ему такой комфорт? Легче было бы просто приказать челяди наглухо закрыть ставни и лишить его возможности наслаждаться чудесным видом, равно как и прохладным ветерком.
Однако долго ждать ответа на этот вопрос ему не пришлось. Аннелиза в своем свадебном платье, с распущенной косой и развевающимися на ветру волосами шла к хижине вместе со служанкой, приносившей ему утром завтрак. Открыв дверь, служанка поставила рядом с Майклом новую порцию еды, в то время как Аннелиза, милая и очаровательная, оставаясь на недосягаемом расстоянии, смотрела на него широко раскрытыми, полными невыносимого страдания глазами.
К вечеру она снова пришла, но уже в сопровождении другой служанки. На этот раз Аннелиза держала в левой руке что-то тяжелое и блестящее. Хотя Майкл никогда не видел ничего подобного раньше, он сразу понял, что это и есть та самая проклятая Богом брачная перчатка. Солнечные лучи, преломляясь в бесчисленных гранях дорогих камней, образовали вокруг Аннелизы настоящее море переливающихся красок. Все вокруг словно светилось разноцветными огнями, и каждый дюйм этого сияющего пространства прославлял благополучие Питера Хотендорфа.
Это был хорошо продуманный шаг, призванный сломить его и ее волю, но Аннелиза крепилась изо всех сил. Она стояла и смотрела на него, и ее слезы сверкали ярче камней на перчатке.
Майкл не сомневался, что ей было запрещено разговаривать с ним. Бдительной служанке наверняка поручено докладывать обо всех нарушениях, но на него, слава Богу, эти ограничения не распространялись.
– Не бойся, любимая! – крикнул он.
Аннелиза сделала движение ему навстречу – и тотчас остановилась, замерев под бдительным взглядом служанки. Майкл в бессильной злобе сжал кулаки. Прислуга приказывает своей госпоже, полновластной хозяйке этих владений!
– Милая, он хочет внушить тебе, что ты беспомощна, что мое положение безнадежно. Но ты сильная и гордая. Другие женщины давно согнулись бы, только не ты. Ты будешь всегда стоять прямо. И ты никогда не станешь вымаливать у него прощение.
Подбородок Аннелизы поднялся, плечи расправились. Она смахнула слезы со щек и улыбнулась ему дрожащими губами.
Она продолжала приходить и на следующий день, и через день, и каждый раз ее сопровождали новые служанки. Хотендорф намеренно подвергал свою жену унижению, одновременно добиваясь того, чтобы как можно большее число языков разносило сплетни по острову. Но с каждым днем Аннелиза чувствовала, что становится сильнее, и сердце Майкла переполнялось гордостью за нее. «Не так плохо, – думал он, – если удастся довести до конца хотя бы это. Не жаль будет отдать Богу душу и навсегда покинуть землю».
Когда она пришла в очередной раз, Майкл сидел на кровати и отрешенно водил замком наручника по столбику кровати. Эту работу он оставлял только на время сна, но за все время процарапал всего лишь узкую полоску в твердом как камень красном дереве толщиной в несколько дюймов. При таком темпе ему не удалось бы справиться со своей задачей и за годы, но все равно он продолжал пилить, потому что не мог сидеть сложа руки, ничего не предпринимая для своего освобождения.
Как и всегда, Аннелиза остановилась на своем обычном месте, но затем, улучив момент, когда служанка понесла ему пищу, следом за ней направилась к хижине. Услышав хруст гравия, служанка резко обернулась, и в результате его похлебка выплеснулась на землю. Но Майкла это ничуть не огорчило. Аннелиза улыбалась ему. Он видел легкие морщинки вокруг ее утомленных глаз, чувствовал трепет ее губ. Ему было достаточно посмотреть на нее, чтобы продержаться без пищи целую вечность.
Служанка начала что-то выкрикивать пронзительным голосом: вероятно, то были угрозы, Майкл не мог толком разобрать, – однако Аннелиза заставила ее замолчать одной лишь презрительной усмешкой, от которой та обратилась в бегство.
Тогда она быстро подошла к окну и просунула пальцы в узкую щель между ставнями, сразу став той трогательно нежной и любящей женщиной, что когда-то дерзнула заглянуть за лощеный фасад бесшабашного пирата Майкла Роуленда. Проклиная свои кандалы, державшие его возле кровати, Майкл двинулся к окну. Теперь они с Аннелизой могли сквозь щель смотреть друг на друга. Даже в отсутствие свидетелей им не нужно было ничего говорить – никаких самых проникновенных слов не хватило бы для выражения их безграничной любви.
– Сейчас она доложит твоему мужу, – произнес наконец Майкл срывающимся голосом.
– Пусть докладывает. Я должна была увидеть тебя еще раз. Увидеть по-настоящему, а то он приурочивает каждый визит к такому времени, когда или хижина в тени, или солнце светит в глаза.
– Он злопамятный и хитрый человек.
– Намного хитрее, чем предполагает большинство людей. Мне трудно предугадать его намерения. Я даже не уверена, что мое поведение зависит от моей, а не от его воли. Иногда мне кажется, что я просто кукла, которую он дергает за веревочку, когда и как ему захочется.
Майкл скрипнул зубами.
– Я все понимаю, любимая. Если бы только я мог тебе помочь!
– Благодаря тебе у меня уже есть оружие против него. Я берегу его до поры до времени.
Слава Богу, ему удалось принести ей пользу, сделать хоть что-то достойное! И все же для него будет нелегко встретить смерть, и сожаления о годах, напрасно потраченных в поисках приключений, до последнего часа не оставят его.
– Я никогда не забуду, – начала она и вдруг замолкла. У нее запершило в горле. Наконец, откашлявшись, она продолжила: – Ты знаешь, что тебя ждет, и все же находишь силы подбадривать меня. Ты отказался от своих планов, чтобы помочь мне…
– Аннелиза, я люблю тебя, – вот почему я не мог поступить иначе. Жаль только, что мне так мало удалось. Это единственное, о чем я сожалею перед смертью. Я не стал тем человеком, который сделает твои мечты явью.
– Зато, любимый, ты подарил мне новые, лучшие мечты, и они свершились, пусть даже на короткое время.
Аннелиза попыталась просунуть руку сквозь щель в ставнях, ее длинные изящные пальцы потянулись к нему. Майкл уже приблизился к окну насколько мог, – дальше его не пускали кандалы, и все же, напрягшись, он продвинулся еще на добрых шесть дюймов. Она изо всех сил пыталась достать до него, ее плечо и щека оказались плотно прижатыми к деревянной планке, и все равно этого было недостаточно. Тогда Майкл в последнем отчаянном порыве изловчился и дотронулся до нее, так что на миг их руки сомкнулись, лаская одна другую легким воздушным прикосновением кончиков пальцев.
– Теперь я должна уходить, – прошептала Аннелиза. – И больше он не даст мне прийти сюда.
Майкл кивнул. Его лицо исказило страдание. Пусть уходит и не возвращается. Лучше знать, что она далеко, чем снова подвергаться мукам, чувствуя ее рядом и в то же время не имея возможности дотронуться до нее.
Неверными шагами Аннелиза направилась прочь от хижины, и Майкл наблюдал за ней до тех пор, пока покачивающиеся мускатные деревья не скрыли ее в тени своей зелени. Смотреть дальше не имело смысла, но он не мог оторвать взгляда от того места, где она стояла. Ему даже почудилось, что воздух там все еще находится в движении, как вдруг из-за деревьев показался Питер Хотендорф. Только тут Майкл понял, что все это время он следил за ними.
Глава 20
Аннелиза услышала за спиной решительные шаги, и внутри ее, словно предупреждая об опасности, тотчас звякнул крошечный колокольчик.
– Постой!
Она в тревоге замерла, сразу почувствовав, как учащенно забилось ее сердце.
– Питер?
Как ее муж оказался позади нее? Наверняка он наблюдал за ней все то время, пока она разговаривала с Майклом, и видел их прощальное прикосновение, доставшееся им ценой невероятных усилий, прикосновение, напомнившее ей, что ее тело еще жило, дышало, ощущало себя целостным организмом вместе с крепнувшей гордой душой.
Именно благодаря ему она поняла простую истину – невозможно жить одной внутри пустой скорлупы. Если в ее силах что-то сделать, дать ему хоть малейший шанс на спасение, ради этого она должна пойти на любые жертвы.
– Я запретил тебе разговаривать с ним. – Питер привычно ухватил ее локоть, и ей стало больно. – Ты нарушила мой приказ.
Она вырвалась, но не побежала, а осталась стоять.
– Вы не имели права так поступать с ним.
– Здесь я имею право делать все, что захочу.
– Питер, пожалуйста, не будьте так высокомерны. Я знаю, что вы совершили не меньшее преступление, чем он. Если Майкл заслуживает казни за контрабанду, то и вы должны понести равное наказание.
Хотендорф на миг замер. Затем он пристально посмотрел на нее:
– Что тебе известно?
– Все. – Аннелиза заставила себя вдохнуть поглубже, молясь в душе, чтобы не обнаружить охватившего ее безумного страха. Она никогда не представляла, что наступит такой момент в жизни, когда ей потребуется вся ее смелость. Внутренней силой она обладала всегда, а храбрости ей прибавила любовь Майкла. – У меня есть доказательства того, что контрабандный орех поставлялся с этой плантации. Я знаю людей, готовых выступить свидетелями против вас. Достаточно одного моего слова – и вы будете разоблачены.
Аннелиза ждала, что Питер ударит ее или еще как-нибудь выкажет свою ненависть. Она восстала против человека, оказавшего ей честь своим предложением, окружившего ее роскошью, и за этот проступок ей полагалось наказание. Однако реакция мужа оказалась для нее полной неожиданностью. Застывшее побелевшее лицо Хотендорфа отражало глубокое страдание. Чванливость и бахвальство, всегда сквозившие в каждом жесте этого человека, испарялись прямо у нее на глазах.
– Ты хочешь уничтожить меня. Уничтожить ради него.
– Если вы не измените своих намерений, то да. Но я надеюсь, что мы сможем прийти к соглашению.
– Ты забываешь, что находишься в тысячах миль от дома и никому нет дела до тебя. – Питер криво усмехнулся. – Никто даже не знает, жива ты или нет. Я могу убить тебя здесь прямо сейчас, и ни один человек не будет оплакивать твою смерть, так же как никто не станет обвинять меня.
– Я знаю, – согласилась Аннелиза, загораживая рукой живот. – Но я не думаю, что вы сделаете это.
Ее движение не осталось для него незамеченным.
– Черт бы тебя побрал! – прошипел Хотендорф.
– Отпустите его.
– Никогда.
– Позвольте ему уйти – и я буду честно играть роль, которую вы мне отвели. Я готова перед всем миром демонстрировать свою любовь и согласие и нарожаю вам столько наследников, сколько вам будет угодно. Остров расцветет, пышным голландским поместьям не будет числа, и на всех домах будет красоваться ваш герб – герб Хотендорфов.
– Сильно же ты любишь этого негодяя.
– Освободите его!
– Иди домой, Аннелиза.
Она вдруг снова испугалась, но уже не за себя – Питер мог в любую минуту броситься через рощу к хижине и убить совершенно беспомощного Майкла. Однако в следующий миг она поняла, что ей не стоит бояться этого, во всяком случае, сейчас.
Хотендорф с безумным видом огляделся по сторонам.
– Нет, – прошептал он, остановив взгляд на унизанных тяжелыми плодами деревьях. – Это все мое. – Резко повернувшись к морю, он повторил уже громче: – Мое, мое, мое!
Питер жадно вдыхал воздух, пропитанный мускатным ароматом. Только человек, одержимый страстью, мог с такой алчностью оберегать свои владения. Вот почему он выглядел таким опустошенным, узнав, что может стать объектом насмешек и лишиться своего состояния.
– Почему вы делали это? – несмело спросила Аннелиза. – Зачем рисковали огромным богатством ради такой небольшой прибыли?
– Вряд ли ты сможешь это понять, – рассеянно сказал Хотендорф. У него был такой отсутствующий вид, что, казалось, сейчас ей отвечал не он, а какая-то отделившаяся частица его «я». – Ты не можешь знать, что чувствует человек, когда ему постоянно указывают, что он должен делать, не представляешь, что это значит – постоянно находиться под чьим-то контролем, сознавать, что твое благосостояние зависит от безвестных, безликих людей, сидящих за океаном и управляющих тобой из конторы. А знаешь ли ты, что стоит за настоящим успехом? Все думают, что он сам свалился тебе на голову. Люди язвительно шепчутся у тебя за спиной, и их не волнует, что ты добился своего счастья потом и кровью.
– Как я понимаю вас! – Аннелиза даже вздохнула. – Во всяком случае, больше, чем вы думаете.
– Понимаешь? – Питер вдруг обрел прежнее хладнокровие и, похоже, перестал проявлять интерес к разговору. – Если бы ты понимала, то не стала бы так упорствовать. Думаешь, так просто отнять у меня все это? Так они и поверят тебе. Мало ли что болтает женщина. Сила всегда за мужчиной, Аннелиза. Мужчина должен править как король, должен сметать своих врагов и возводить новые укрепления. Никто не может уничтожить мужчину, если он сумеет избежать внутреннего разлада.
Хотендорф гордо поднял голову и, не произнося больше ни слова, направился к дому. Аннелиза, сделав глубокий вдох, двинулась следом за ним.
Из своей комнаты Аннелиза слышала шаги мужа в смежной спальне, но, похоже, он и не собирался заходить к ней. Еще бы! Она посмела угрожать Питеру полным разоблачением, а после этого потребовала освободить человека, похитившего сердце его жены и наставившего ему рога. Не слишком ли много для одного раза? Может, ей следовало сперва доказать, что она способна держать слово?
И тогда впервые за все время замужества она рискнула проникнуть к нему сама, воспользовавшись дверью, соединявшей их комнаты.
Едва увидев ее в дверях, Питер грозно рявкнул на слугу, помогавшего ему переодеваться, и тот опрометью кинулся вон.
– Какая приятная неожиданность! С чем изволили пожаловать?
Аннелиза непроизвольно отметила, что выражение неуверенности бесследно исчезло с лица мужа. Возможно, то была лишь роль, часть некоего одному ему известного плана. Это и к лучшему, подумала она. Если Питер не способен долго прикидываться, то ей притворства достанет… до конца жизни.
– Как вы и предполагали, я вынуждена согласиться с вами и признать ваши преимущества перед тем никчемным бродягой. Если человек не умеет ценить свободу, он все равно не сможет с умом распорядиться ею. Вы превосходите его во всех отношениях.
– Разумеется, это так, тут твоего подтверждения не требуется. Но все равно я не верю, что ты так думаешь, хотя слушать твои сладкозвучные речи мне очень приятно. И уж коль скоро ты пришла сама, может быть, сыграешь роль любящей жены?
Послеполуденное солнце, внезапно заглянув в окна, заполнило комнату ярким светом. Аннелиза принялась неловко отстегивать воротник, зная, что беспощадные лучи выдают дрожь ее пальцев. Она опустила голову, чтобы скрыть охватившую ее гадливость.
Питер выбросил руку вперед и ухватил ее за подбородок. Его лицо в этот момент сделалось совершенно бескровным.
– И что, для тебя это каждый раз будет вот так? – скрипучим голосом спросил он.
Она не могла ответить ему. Да ему и не нужны были ее слова, чтобы знать правду.
У него задрожали губы.
– Не трогай платье. Иди в постель.
Аннелиза как марионетка двинулась к кровати, позволяя мужу подталкивать себя сзади, и опрокинулась навзничь, когда он надавил ей на плечи. Она лежала, выжидая, пока он возился с брюками, и смотрела на него.
Заметив ее взгляд, Питер выругался и отвернулся. Он рванул рубашку и выругался с еще большей злостью.
– Неподходящее место, – пробурчал он себе под нос. – Не то. В этой комнате у нас с женой так ничего и не получилось.
С этими словами он стащил Аннелизу с постели и толкнул к двери в ее спальню, бывшую прежде комнатой Хильды. На стене над кроватью, где еще недавно висел ее портрет, теперь темнело прямоугольное пятно.
Аннелиза снова оказалась в кровати. Не обращая на нее никакого внимания, Питер стянул брюки, сбросил рубашку и встал перед ней, не стесняясь своей наготы. Аннелизе еще не доводилось видеть голых мужчин средь бела дня, но она отлично знала, как ведет себя их интимный орган в момент любовного напряжения. Однако на этот раз ничего похожего она не увидела. Опустив глаза, Питер уныло перевел их на нее, а затем поднял на продолговатое темное пятно на стене.
– Будь ты неладна!
Выругавшись, он поспешно оделся, с трудом попадая в брючины и рукава, и быстро вышел.
На следующий день к Майклу явилось четверо жилистых неулыбчивых мужчин с раскосыми глазами и бритыми головами; с макушки у каждого свисало несколько косичек. С решительным видом они подошли к нему, перебрасываясь непонятными словами. Судя по всему, это были надсмотрщики-японцы. Опутав пленника веревками, они подхватили его с двух сторон и отнесли на берег, где с трудом погрузили в лодку.
Солнце только начинало пробиваться сквозь утреннюю дымку, когда они достигли подножия Огненной горы. Охранники быстро сняли с Майкла веревки и знаками приказали ему вылезать на берег.
По склону потухшего вулкана извивалась широкая черная полоса – напоминание о давнишнем извержении. Потоки лавы, излившиеся из его чрева, превратились в желоб с зазубренными краями. Теперь вокруг них буйно разрослась зелень: целые заросли перепутанных карликовых деревьев, кустарника и высокой травы. Сам желоб был подернут чуть заметной зеленоватой дымкой. Подойдя ближе, Майкл сразу понял, в чем дело. Природа медленно выполняла свою работу, создавая трещины и выветривая окаменевшую лаву, а сквозь крошечные расщелины тем временем настойчиво пробивались зеленые ростки – это наступавшие с флангов стелющиеся растения искали дополнительные точки опоры. Он сделал один шаг по желобу, и лава под его ногой раскрошилась на несколько хрупких слоев.
– Давай, давай! – Один из сопровождавших его японцев подтолкнул пленника и показал рукой наверх.
Зная, что он находится на вражеской территории, Майкл внимательно присмотрелся к местности. Верхушка горы выглядела более плоской и приземистой, чем окружающие сопки; ближе к ней зеленеющий подлесок уступал место бесплодной выжженной земле, и там сквозь вьющийся пар проступала фигурка человека.
Хотендорф. Это он затребовал его сюда и сейчас поджидал на краю пропасти. Майкл мысленно приподнял шляпу в знак приветствия. Сукин сын! Его недруг избрал безупречную стратегию. Один сильный толчок – и Майкл Роуленд навсегда исчезнет в бурлящем котле вулкана. Тогда уже ничто не опорочит доброго имени Хотендорфа, не возмутит его покоя: ни бренные останки, погребенные в кратере, ни обугленный скелет, выброшенный на берег вблизи плантации.
И все же это был неожиданно великодушный жест с его стороны. Майкл отдавал предпочтение именно такой смерти. Уж лучше погибнуть в бездне вулкана, чем медленно сходить с ума от пыток, сравнимых разве что с вечными муками ада.
К тому же не исключено, что ему удастся прихватить с собой в пекло и Хотендорфа. Вот было бы замечательно! Тогда Аннелиза останется вдовой и ни от кого не будет зависеть. Одного этого достаточно для вечной радости на том свете.
Майкл прикинул путь до вершины. Чуть больше четверти мили. Для человека, некогда мечтавшего исколесить земной шар вдоль и поперек, это было ничтожное расстояние.
Одним быстрым взмахом рук он выхватил у своих тюремщиков сразу все четыре веревки и, намотав их на кулаки, ринулся вверх навстречу судьбе.
Лава хрустнула у него под ногами. Возможно, его стремительный бросок поможет упорной растительности проторить путь сквозь этот затвердевший панцирь, и тогда все здесь покроется лесом; девственная земля быстро вскормит новую буйную поросль, и природа навсегда сотрет следы последнего путешествия Майкла Роуленда.
Майкл стремительно взбирался по склону. Ветер подхватывал его волосы и раздувал рубашку, обнажая мускулистое тело; брюки натягивались на бедрах, напрягавшихся от усилий, но Майкл продолжал двигаться как дикое животное, брызжущее жизнью и первозданной мужской силой.
Там, где подлесок уступал место открытому пространству, он сбавил скорость. Отсюда до самой вершины кратера простиралась бесплодная высохшая земля, над которой медленно перемещался ядовитый дым. Насыщенные серой желтоватые струйки прорывались из трещин и пропитывали воздух густым едким смрадом, вызывавшим удушье.
Аннелиза увидела, как Майкл согнулся пополам. «Наверное, задохнулся, глотнув ядовитых паров», – подумала она, но затем поняла, что он срывает веревки с ног.
Освободив лодыжки и запястья, Майкл выпрямился во весь рост, высокий, гордый и свободный. Ветер отбросил с его лица волосы, открыв дерзко вскинутый подбородок и сурово прищуренные глаза, внимательно изучавшие Хотендорфа. Теперь Питер находился от него не более чем в сотне футов.
Аннелиза знала, что Майкл не видит ее, но, видимо, созвучные части душ их услышали друг друга. Майкл вдруг склонил голову набок, и его взгляд упал как раз на то место у подножия скалы, где она находилась. Он замер и впился в нее глазами. Стоял и просто смотрел.
Вряд ли он мог разглядеть, что она была привязана, и точно не знал, что ей приказали молчать. За любую ее провинность он мог получить пулю из небольшого итальянского мушкета, который Питер заткнул сзади за пояс. Аннелиза собрала все силы, чтобы ободрить Майкла улыбкой, молясь про себя, чтобы ее глаза не выдали овладевшего ею ужаса.
Как только Майкл начал приближаться к Хотендорфу, тот вдруг захохотал, и его зловещий смех тут же был подхвачен водоворотом удушливых темных испарений.
– У тебя куриные мозги, Роуленд. Сколько раз ты имел возможность бежать, но ни разу не использовал свой шанс. И сейчас ты опять выбрал дорогу смерти.
В ответ Майкл лишь чуть заметно усмехнулся; потом он перевел взгляд вниз и улыбнулся Аннелизе своей ослепительной улыбкой.
– Зато я всегда добивался чего хотел, герр Хотендорф. И сейчас я приму смерть там, где мне всего угоднее.
Питер презрительно вскинул брови:
– Вот тут ты слегка ошибся, негодяй. Ты оказался там, где мне угодно, и сейчас в этом убедишься.
Повернувшись, Питер принялся высматривать что-то в море сквозь ядовитый туман.
Вдруг он выхватил из-за пояса оружие, и Аннелиза тихо вскрикнула.
– Я отличный стрелок. Ничуть не хуже, чем шахматист. Если попытаешься бежать, я не промахнусь.
В ответ Майкл только покачал головой:
– Я и не собираюсь умирать такой смертью. Впрочем, нападать на тебя первым я тоже не буду – в том и в другом случае дело кончится дыркой.
– Я смотрю, для пирата ты неплохо соображаешь.
– А как же! Но нельзя ли перейти к делу? – Ситуацию, державшую Аннелизу в страшном напряжении, Майкл, казалось, воспринимал как развлечение. – Сколько можно без пользы оскорблять друг друга? Пока мы все не задохнемся насмерть?
– Я не меньше тебя хочу покончить с этим, но пока не знаю, как выйти из создавшегося положения. Если я убью тебя или отдам голландцам, Аннелиза меня возненавидит навсегда.
– Не все ли вам равно? Главное, она останется при вас, и вы сможете обладать ею, когда захотите.
– Обладать? – Хотендорф почти с любопытством взглянул сверху на то место, где находилась его жена. – Ты ошибаешься, Роуленд. Обычное физическое присутствие еще не гарантирует обладания. Аннелиза для меня недосягаема, и виной тому не кто иной, как ты.
В это время порыв ветра рассеял пелену желтого дыма, и тогда все увидели двухмачтовое судно губернатора Хона, с которого на берег высаживались люди в военной форме. Солдаты бегом направлялись к подножию горы. В ту же секунду воздух потряс громкий выстрел.
Аннелиза, как и все, не отрывавшая взгляда от корабля, быстро обернулась, ища глазами Майкла, и сразу вздохнула с облегчением. Слава Богу, он цел и невредим. Тут только она заметила, что Питер все еще держит оружие в поднятой руке, и возле его дула вьется дымок. Но в кого же тогда он стрелял?
Несомненно, это был какой-то трюк.
Прежде чем она успела закричать, чтобы предостеречь Майкла, тот уже пригнулся к земле и в молниеносном прыжке ударил Питера в живот.
Аннелиза с ужасом наблюдала за схваткой двух мужчин, которые, сплетясь, катались по земле, покрытой застывшей лавой. Все это напоминало сцену из чудовищного спектакля, воссоздающего картины ада; клубы смердящих сернистых паров довершали сходство с подземным царством. Дерущиеся все больше покрывались золой и обдирались в кровь об острые как нож обломки камней, в то время как к ним по черному желобу подтягивалась цепочка солдат. Аннелиза слышала их крики – они подбадривали Питера, обещая скорую подмогу.
Первые голландские солдаты преодолели лесистую полосу как раз тогда, когда Майкл и его противник, поднявшись на ноги и упираясь друг в друга, медленно приближались к зияющему отверстию кратера. Они двигались по кругу, как два волка, оспаривающих лакомую кость. Каждый раз, когда Майкл приближался к обрыву кратера, у Аннелизы душа уходила в пятки. В конце концов Питер оказался в крайне уязвимой позиции: стоя спиной к раскаленной яме, он неуверенно расставил ноги на крошащейся корке затвердевшей лавы.
– Ну давай, – подзадоривал он Майкла, – бей. Бей меня головой – и мы оба отправимся в ад. Тогда ты не получишь ее, но и я тоже.
