Солдаты Победы - От Сталинграда до Берлина

Валентин Варенников

От Сталинграда до Берлина

©Варенников В. И., 2010

©ООО «Алгоритм-Книга», 2010

©ООО «Издательство Эксмо», 2010

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

От автора

Сегодня никто и ничто не могут скрыть решающую роль советского народа и его Вооруженных сил в разгроме гитлеровского фашизма и спасение народов мира от реальной угрозы фашистского порабощения.

Ни одна страна в мире в течение 1939–1941 годов не могла остановить фашистскую военную машину, которая захватывала в Европе одно государство за другим, раздавливая психологически и физически их народы.

Лишь мы, народы Великой России – Советского Союза, не только остановили фашистские полчища, но и нанесли им сокрушительное поражение, развеяли миф о непобедимости фашистов и сорвали их план молниеносной войны. Мы выбили их из своей страны, освободили народы Восточной Европы от фашистской оккупации, в прах разгромили военно-политическую систему гитлеровской Германии и, взяв штурмом Берлин, заставили врага безоговорочно капитулировать.

Этот величайший подвиг нашего народа поставил Советский Союз на высшую ступень пьедестала Славы человеческой, и человечество вечно обязано нашему народу за его спасение.

Обо всем этом говорится в книге.

Для того чтобы читателю сразу было ясно, какими принципами руководствовались правительства Советского Союза и Германии, показаны два полюса – Сталин и Гитлер, их политические, военные и дипломатические заявления, а также их конкретные действия.

Автор попытался в общих чертах показать, как руководство нашего государства готовило страну, народ и Вооруженные силы к защите Отечества. И как это сказалось на войне в целом.

Конечно, начальный период войны был для нас трагическим, и автор от этой оценки не уходит, но в то же время показывает, что все недостатки и просчеты, которые имели место в первые часы и дни начавшейся кровавой драмы, нельзя валить только на Сталина. Это несправедливо.

Показано основное: главное содержание Великой Отечественной войны – это важнейшие битвы, определившие судьбу страны, ход и исход Второй мировой войны. Битва за Москву, Сталинградская и Курская битвы, битвы за Ленинград, за Кавказ, за Днепр и Правобережную Украину – все это, как и штурм Берлина, навечно останется в памяти народов мира, и автор об этом пишет.

Учитывая, что автор с боями прошел в стрелковом полку от Сталинграда до Берлина, он подробнее описал именно те события, которые были на боевом пути родного полка и дивизии. При этом описание дается глазами лейтенанта, старшего лейтенанта и капитана – за войну прошел ступени от командира взвода до заместителя командира полка. Вот именно рассуждения этого звена военной иерархии и представлены. А вот уже оперативно-стратегические оценки событий на том или ином направлении давались автором с учетом приобретенных им значительно позже знаний (в том числе военной истории) и опыта, а также сложившихся к этому времени объективных канонов нашей военной исторической науки. Плюс представилась возможность кое-что сопоставить с днем сегодняшним.

Для читателя будут небезынтересны Парад Победы в Москве и парад союзных войск в Берлине. Автор – участник этих парадов. Кроме того, важным событием была также встреча и прием Знамени Победы на Центральном аэродроме в Москве, к чему автор также имеет прямое отношение.

Особенно важно, конечно, это заключение: истина – почему мы победили!

Уверен, что читатель будет удовлетворен. Он может гордиться своими Вооруженными Силами, своим народом, своей Родиной и теми горизонтами, которые открылись для Советского Союза после войны.

Казалось, многолетней тревоге народов мира в середине XX века пришел конец – главная угроза миру уничтожена, и народы планеты могут вздохнуть с облегчением. Вторая ми-

ровая война в Европе закончилась – фашистская Германия и ее сателлиты разгромлены, а судьба Японии предрешена.

Автору представилась возможность в 2004 году побывать в странах, которые в итоге Второй мировой войны были разгромлены и капитулировали (в Германии и Японии), а также сопоставить их состояние и уровень жизни народа с тем, что происходит в России. И это описано.

* * *

Но не только это тревожит автора, но и то, что происходит вокруг России сегодня, – Югославия, Афганистан, Ирак, Грузия, Молдавия, Украина. А также кризисная ситуация внутри страны в связи с невыполнением требований Президента РФ об удвоении ВВП к 2010 году, ликвидации бедности и укреплении обороны страны плюс проведение неподготовленной реформы по монетизации льгот…

Заключается книга рассуждениями о том, что наш народ не должен жить хуже, чем он жил при царе в 1914 году и годы советской власти. Барометром и показателем является младший офицер армий того времени.

Мы боролись в годы Великой Отечественной войны за честь, свободу, независимость и лучшую жизнь и победили.

Автор надеется на улучшение нашей жизни.

Глава 1. Тревожная юность

…Мне шел восемнадцатый, когда я стал защитником Родины. И пошел двадцать второй, когда война закончилась. Но это – формальность. А если учесть, что во время войны год считался для солдата за три (а вообще-то такое правило должно бы касаться не только тех, кто находился на передовой, а, скажем, и участников трудового фронта), то цифры выходят совсем другие: не двадцать второй мне пошел, а тридцатый!.. А может, и постарше я был. Тут у каждого свой счет войне. Он складывается из чувства ответственности, из потерь, утрат и горя, выпавших на каждую солдатскую долю.

После мая 1945-го у меня началась пятилетняя служба в оккупационных войсках в Германии. На казарменном положении. Это, добавлю, тоже испытание. А там смотрю – уже и юность прошла, оставив после себя больше тягостных раздумий, чем радости. И так почти у всех моих сверстников.

* * *

Прежде чем говорить о том главном, что определило судьбу не только моего поколения – миллионов и миллионов людей, – о войне, хочу остановиться на двух фигурах, ставших центральными в кровавом противоборстве двух систем, двух миров: Сталин и Гитлер. Мне возразят, что ставить их рядом некорректно, и будут правы. Ведь и тот и другой стояли во главе своей партии и своего государства с диаметрально противоположными идеологическими целями, задачами, методами их достижения и моралью.

Но я хочу представить читателю Сталина и Гитлера, опираясь на документы, на их собственные высказывания, на мнения политических деятелей различных сторон. Представить такими, какими они были на самом деле. Показать их роль в подготовке и начале Второй мировой войны, опираясь на документы.

Начну с Гитлера. Одержимый идеей мирового господства, однажды он высокомерно и самоуверенно произнес: «Я повергну в прах Россию и этим нанесу большевизму смертельный удар». Именно он, Адольф Гитлер, развязал Вторую мировую войну, унесшую миллионы человеческих жизней. Именно Гитлер – инициатор и виновник массового уничтожения мирных людей и военнопленных на оккупированных территориях. Это было зафиксировано на Нюрнбергском процессе. Именно он – военный преступник № 1. Это общеизвестные факты, и, казалось бы, вряд ли кто-то станет сие оспаривать. Но, представьте, оспаривают! Находятся нынче такие умники из тех, что держат нос по ветру и стараются заработать на любой подлости. Сегодня эти силы стремятся что-то очернить, а что-то, наоборот, сгладить или приукрасить.

Вот и про Гитлера одни говорят: это был ограниченный человек, следовательно, не представлял серьезной опасности для Сталина и Советского Союза. Другие утверждают: Гитлер начал войну, договорившись со Сталиным. Третьи вообще считают, что войну затеял не Гитлер, а Сталин. Все эти политические вариации имеют одну цель – бросить тень на СССР, Россию. И лишь незначительная часть историков и политиков показывают эту фигуру честно.

Надо положить конец домыслам и флюгерским искривлениям. Гитлер – это очень хитрый, коварный, беспощадный тиран и самый опасный враг человечества. В то же время он одаренный оратор и психолог, что позволило ему околпачить свой народ, втянув его в авантюру.

Напомню очевидный исторический факт – решение о походе против России Гитлер принял еще летом 1940-го. Об этом свидетельствуют как его собственные признания, так и высказывания соратников фюрера.

Так, 31 июля 1940 года, окончательно принимая решение о развертывании стратегических усилий на Восток, Гитлер четко и ясно высказался о намерении ликвидировать СССР. Об этом писал в своем «Военном дневнике» (т. 2, с. 81) начальник генерального штаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Ф. Гальдер, активно участвовавший в разработке агрессивных планов против нашей страны.

Он утверждает, например, что Гитлер планировал «Украину, Белоруссию, Прибалтику отделить к нам, то есть к Германии; к Финляндии, полагал фюрер, отойдут северо-западные районы СССР до Белого моря; одновременно была ясно обозначена не только принципиальная линия на расчленение территорий, но и самые жесткие меры по отношению к населению. Гитлер говорил, что лучшим способом замирения населения можно считать расстрел каждого, кто бросил косой взгляд на немецкого солдата. Он рекомендовал даже обеспечить полки полиции танками, а маршалу авиации Герингу дал задание – иметь на оккупированных территориях аэродромы, чтобы в случае бунта русских можно было самолетам взлетать и бомбить непокоренных» («Нюрнбергский процесс», М., 1987–1999, т. 3, с. 568).

Особо хочу обратить внимание читателя на «бюро по централизованному решению проблем восточноевропейского пространства», которое возглавлял известный нацистский идеолог Альфред Розенберг, ставший в июле 1941 г. имперским министром по делам оккупированных восточных территорий (фактически оно подчинялось рейхсфюреру Г. Гиммлеру, отвечавшему за имперскую безопасность). 25 мая 1940 года последний направляет Гитлеру донесение, где проговаривает некоторые соображения «об обращении с местным населением восточных областей». Здесь, в частности, сказано: «Мы в высшей степени заинтересованы в том, чтобы ни в коем случае не объединять народы восточных областей, а, наоборот, дробить их на возможно более мелкие ветви и группы. Что касается отдельных народностей, мы не намерены стремиться к их сплочению» («Военно-исторический журнал», 1960, № 1, с. 88).

Этот документ получил высокую оценку Гитлера. Перечитывая его сегодня, нельзя отрешиться от мысли, что он, как в зеркале, отражает те тяжелейшие деформации, которые произошли с нашей Родиной в последнее десятилетие. Все, к чему стремился в свое время Гитлер, в результате чего бесславно сгинул, не добившись целей, – все это осуществилось теперь, причем без единого выстрела. Мало того, те же силы, что в свое время насильственно разваливали Советский Союз, с таким же рвением стараются не допустить ныне сближения России с Белоруссией, Украиной, Казахстаном. Они стремятся вбить клин между православием и мусульманством, между русскими и другими народами, и тем самым развалить уже саму Россию.

Ссылаясь на конкретные документы, историк Л. А. Безыменский в своей книге «Разгаданные загадки Третьего рейха» пишет: «План Ост» Гитлера предусматривал воплощение идей геноцида на территории СССР в течение 30 лет: уничтожение местного населения и германизация территории. На первом этапе планировалось поселить немцев в Прибалтике, Ленинграде и в прилегающих к нему районах, в Крыму и на юге Украины в Таврии. Надо было ликвидировать около 22 миллионов человек. В последующем германизация должна была проводиться тотально по территории СССР – до Урала включительно. Что требовало уничтожения еще 80 или 100 миллионов человек. Авторы этих «планов», начиная с Гитлера, считали, что наш народ – это не люди, а рабы».

Чем вызвано фашистское нашествие на СССР? Только полный идиот, и то лишь при определенных условиях, допустит мысль, что причиной явились действия Сталина.

Поход вызван давно вынашиваемыми гитлеровским нацизмом человеконенавистническими планами уничтожения первого в мире Советского государства, а вместе с ним всех славян, евреев, людей других национальностей, не принадлежащих к «высшей» – арийской расе, о чем постоянно твердил одержимый этой маниакальной идеей Гитлер, ставший вдруг фюрером нации. Осуществлению этой идеи способствовала политика правительств Англии, Франции и США. И не только способствовала, правительства этих стран подталкивали Гитлера к агрессии против Советского Союза, их цели совпадали с целями Гитлера.

«Drang nach Osten» был обусловлен эйфорией, триумфальным успехом гитлеровской армии в Западной Европе, особенно в мае – июне 1940-го, когда Гитлер сокрушил Францию. Ведь то, что тогда произошло, в его перспективных планах намечалось только на 1943 год. Решение о походе на восток родилось исходя из стратегического курса, взятого Гитлером на завоевание мирового господства, и из сложившейся обстановки уже к лету 1940 года.

Важную роль в формировании стратегии Гитлера сыграла военно-доктринальная идеология «тысячелетнего рейха». Она базировалась на системе принципов военных и политических деятелей прошлого. Клаузевиц, Бисмарк, старший и младший Мольтке, Гинденбург – вот вдохновители немецко-фашистских захватчиков. Они всегда хотели видеть Германию великой империей, и она, разумеется, должна играть в истории народов планеты главенствующую роль. Что характерно для всех перечисленных деятелей, так это безграничное самомнение – оно, как устойчивый вирус, живет в немецкой нации, переходя с генами из поколения в поколение.

Особенно популярным у немцев был Бисмарк. Он остался в истории Германии как «объединитель», «первый рейхсканцлер» империи. Проведя в шестидесятых годах XIX века реформу армии, этот человек максимально поднял военную мощь своего государства, последовательно разгромил Данию, Австрию, Францию и объединил Германию.

Гитлер вознамерился идти дальше, но из него «второй Бисмарк» не вышел. В XX веке «вторым Бисмарком» стремился стать также Гельмут Коль. Первую часть своей программы – объединение страны (ФРГ и ГДР) – он выполнил блестяще с помощью «лучшего немца» Горбачева, нарушившего Потсдамские соглашения, что нанесло колоссальный финансовый ущерб СССР и моральный – всему миру. Конечно, немцы должны были жить в одном государстве, на чем настаивал Сталин, но согласно международным договоренностям.

В настоящее время (точнее, в ходе Второй мировой войны) вирус гегемонии поразил олигархию и администрацию США. Он сделал все, чтобы закрепиться во всех основных регионах мира, и особенно в Европе.

Естественно, в будущем настоящие европейцы какой-то особой (если не сказать больше) роли США в Европе не предусматривают. Это только пока «штатники» укрепляют свой престиж на европейском континенте.

А со временем их отсюда, конечно, вытолкнут. Что станет началом конца мирового господства доллара. Убежден, что мы с вами станем свидетелями этого исторически справедливого момента, хотя у США за последние 10 лет есть и «победы» – Югославия, Афганистан, Ирак, Грузия, Украина.

Идея захвата Советского Союза, взгляды антисоветской направленности родились у Гитлера задолго до его прихода к власти, то есть еще до 1933 года. Так, в книге «Беседа Гитлера с Брауншвейгом» (1931, с. 71) Е. Калик пишет, что Гитлер еще в конце двадцатых – начале тридцатых годов говорил главному редактору газеты «Лейпцигер нойештерн нахрихтен»: «Мы должны смотреть фактам в глаза – Советский Союз станет в ближайшее время мощной державой и сможет захватить Германию и Европу… мы должны полностью восстановить свои позиции, пока Советский Союз не стал мировой державой…»

Один из ближайших помощников фюрера, еще в середине 30-х гг. полностью разочаровавшийся в нацизме, Герман Раушинг в своей книге «Разговор с Гитлером» (с. 30) утверждал, что тот однозначно заявлял: «Без господства над Европой мы пропали, Германия – есть Европа». Дальше шли его (Гитлера) размышления о мировом господстве.

Главного фашиста Германии нельзя назвать ограниченным человеком. Тот, кто думает так, – заблуждается. Гитлер дает правильную оценку возможностям Советского Союза с учетом социалистической системы, которая обеспечивает высокие темпы развития его экономики, а также демократического устройства, что способствовало объединению всей нации.

В то же время он умышленно нагнетает страх на магнатов Германии: они должны активнее поддерживать гитлеровскую партию, раскошеливаясь на военные нужды.

Таким образом, Гитлер уже в то время планирует возможную в перспективе агрессию на восток с целью якобы превентивных действий: не позволить Советам захватить Германию, всю Европу. А на самом деле речь идет о создании Великой Германии и ее мировом господстве.

Заявления Гитлера падали на благоприятную почву, находили поддержку. Придя к власти, осуществив ряд актов агрессии, он цинично заявил: «Когда начинают и ведут войну, значение имеет не право, а победа… Право же на стороне сильного» (Военный архив ГДР. Дело № 01/1582, с. 29).

К лету 1940-го Гитлер со своим генералитетом был вдохновлен легкими победами во всех европейских военных кампаниях. 25 июня он заявил своему окружению, в том числе начальнику штаба верховного командования вермахта (ОКВ) генерал-полковнику В. Кейтелю: «Теперь мы показали, на что способны. Поверьте мне, Кейтель, поход против России был бы только военной игрой на ящике с песком» («Шпеер», 1969, с. 188).

Конечно, это выглядело откровенным бахвальством, но все понятно: Гитлер ослеплен и упоен своими победами в Европе, что характерно только для авантюриста.

Фактически к июню 1940 года вопрос о походе на восток был решен. Но Гитлера беспокоила ситуация с Англией, и он предпринимает следующий маневр – 19 июня взывает к английскому правительству: «Обращаюсь в последний раз с призывом к благоразумию». Но и тут прокол! Ведь правительство Великобритании к тому времени возглавляет уже не «почти друг» Чемберлен, оказавшийся столь сговорчивым в Мюнхене (1938 год), а У. Черчилль, ставший во главе правительства национального единства. И тот отвергает предложение Гитлера о заключении компромиссного мира («Третий рейх и Вторая мировая война», т. 4, с. 4).

Тогда Гитлер решается на безрассудную авантюру – совершить нападение на СССР, находясь при этом с Англией в состоянии войны (хотя и воздушной). Безусловно, это был риск, и не малый. Чем же все-таки объяснялось такое решение Гитлера?

Во-первых, Гитлер и его окружение уже уверовали в то, что вермахт непобедим. Проведенные молниеносно предыдущие кампании, считали они, это не везение, а закономерность. Никто, даже Франция и Польша, не смог оказать мало-мальски серьезное сопротивление. Все встали на колени! И поход против СССР непременно также завершится победой с фанфарами и барабанным боем! А достигнута она будет в самые короткие сроки. Молниеносная война – и точка!

Во-вторых, полагали они, создание какой-либо коалиции государств против Германии невозможно. Между ними (даже европейцами) нет деловых контактов, способных подвигнуть к военной коалиции. Каждая страна думает лишь о себе, особенно Англия, Франция и Польша. Их напрочь разделили противоречия. В условиях, когда большинство противников уже подмяты, союз между ними нельзя представить даже теоретически.

В-третьих, когда в Западной, Центральной и Северной Европе установлен и хорошо себя проявил «новый порядок», Англия уже не представляет существенной опасности. Наоборот, сложившаяся вокруг нее ситуация все больше станет угнетать англичан. Они вынуждены будут пойти на невыгодный для них мир. Или – вообще капитулировать.

В-четвертых, рассуждали они, нельзя исключить, что в особых условиях могут в поддержку Англии выступить США и СССР. Поэтому сама обстановка подводит к выводу – надо немедленно «вышибить из седла» именно СССР. Ведь США далеко – за океаном; там люди по природе своей изоляционисты, они не решатся воевать. К тому же у них «на шее висит» Япония. Реально и весомо противостоять Германии может лишь Советский Союз. И для этого у Советов есть все: хорошо развитый промышленный потенциал, высокие темпы роста, огромные людские ресурсы, неисчерпаемые природные богатства, наконец, мощные Вооруженные силы и решительное, ответственное руководство, твердо проводящее свою политику.

Само существование СССР закрывало Германии путь к мировому господству. Именно это и вызывало наибольшее раздражение у Гитлера и его окружения. Они искали радикальное решение. Разгром СССР в короткие сроки представлялся им несомненным выходом из этого положения. После преодоления этих преград на пути к вожделенной цели – стать властелинами мира – уже не существовало бы трудностей.

В-пятых, лето 1940-го – время расцвета политического, экономического и особенно военного могущества гитлеровской Германии, что как раз и питало бредовые планы честолюбивого фюрера. Вермахт был полон сил, имел блестящий боевой опыт, прекрасное оснащение. Солдаты рвались в бой «во имя Великой Германии». На широких лезвиях их кинжалов (носили на ремне, но могли насаживать и на автомат) красовалось заносчиво-горделиво: «Аллес фюр Дойчланд» – «Всё для Германии». Так стоит ли оттягивать поход на восток? Любая затяжка даст СССР и США время и возможность повысить свой потенциал. Да и боевой пыл «храбрых солдат фюрера» может угаснуть…

В-шестых, нельзя сбрасывать со счетов, что Гитлера поддерживали основные массы немецкого народа. Он был божеством, идолом толпы. И тому есть объяснение. Оккупированные страны грабились, и в Германию шли эшелоны с ценными грузами. Немецкому обывателю немало перепадало. И это сказывалось на его психологии. Заявление Гитлера о том, что он гарантирует немцам в будущем необходимое жизненное пространство, вызывало восторг. А что кроется за этими словами, объяснить было некому: компартию фашисты разгромили, ее вождей бросили в концлагеря.

Совокупность всех названных обстоятельств и объясняет, почему Гитлер медлить с нападением на нашу страну не хотел. В книге «Высшее командование вермахта», изданной уже в военное время, четко обозначено: «Для разгрома России проблема времени имеет особое значение» (т. 1, с. 258). Больше того, мысль о необходимости как можно раньше начать войну против СССР до такой степени захватила Гитлера, что он предлагал своему генералитету начать кампанию уже осенью 1940-го. Одних это шокировало, других привело в восторг. Правда, позже, разобравшись, генералы доложили фюреру, что Советский Союз – это не Европа и что до начала боевых действий требуется разрешить ряд проблем. А именно:

1. Все подготовительные и основные действия наступающих войск целесообразно тщательно спланировать. Эти задачи необходимо довести до исполнителей. В соответствии с планом провести рекогносцировки театра военных действий и уточнить задачи.

2. Необходимо создать группировку сухопутных войск и авиации. Доставить на основные стратегические направления запасы боеприпасов, горючего, продовольствия, военного имущества, дополнительные резервы личного состава.

3. На главных направлениях подготовить районы развертывания пунктов управления и органов обеспечения войск. Провести с этими органами тренировку.

4. Необходимо время для проведения политической, дипломатической работы, способной подготовить почву для обоснования действий Германии; создать благоприятные для этих действий условия на территории противника (забросить заблаговременно силы «пятой колонны»).

5. Следует учесть, что осенью во многих районах России распутица, это значительно осложняет действия войск, их мобильность. Следовательно, достижение цели в короткие сроки может быть под сомнением.

Доводы были убедительны. 21 июля 1940 года на совещании военно-политического руководства рейха Гитлер, рассматривая стратегическую обстановку в мире, отметил: Англия продолжает войну с Германией лишь по одной причине – надеется на СССР; в свою очередь, Сталин заигрывает с Англией, чтобы побудить ее продолжать войну; это, по расчетам советского вождя, должно сковать Германию, не позволить ей начать войну на Востоке. Затем Гитлер сообщил, что намерен разрешить «русскую проблему» наступлением. Исходя из этого, он дал конкретные указания своим генералам.

Следующее совещание состоялось 31 июля. Некоторые должностные лица выступили с докладами, где рассматривались все аспекты начала «большой войны». Цели ее в общих чертах были ясны. Гитлер одобрительно отнесся к докладам, подвел итоги и резюмировал: «Если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю поддержку, тогда господствовать в Европе и на Балканах будет Германия… Начало – май 1941 года. Продолжительность операции – 5 месяцев. Было бы лучше начать уже в этом году, однако это не подходит, так как осуществлять операцию надо одним ударом. Цель операции – уничтожение жизненной силы России» (Ф. Гальдер. «Военный дневник, 1939–1942», М., 1968–1971, т. 2, с. 80–81).

Наряду с основным планом ведения войны против СССР создавались и другие, предусматривавшие операции разного масштаба. Ставилось целью создание, прямо или косвенно, благоприятных условий для осуществления «похода на восток». Были, например, планы вторжения на Британские острова, захват Гибралтара. Работали над планами высадки морских десантов в Югославии и Греции, на Кипре. Одержимые идеей мирового господства, Гитлер и его стратеги осуществляли эти бредовые планы, правда, пока на бумаге.

Одновременно предпринимаются «отвлекающие маневры». 12–13 ноября 1940 года в Берлине проходят советско-германские переговоры, на которые прибыл В. М. Молотов. Германская сторона запускает пробный шар: не хочет ли СССР присоединиться к «тройственному союзу» (Германия, Италия и Япония)? Несомненно, это была провокация, направленная на то, чтобы отвлечь внимание нашего руководства от военных приготовлений Германии.

Гитлер прекрасно понимал: СССР никогда не согласится с подобным предложением, никогда не станет фашистским сателлитом. И хотя советские дипломаты пообещали рассмотреть это предложение, Гитлер уже на второй день, сразу после отъезда Молотова, заявил: вопрос, мол, закрыт, возвращаться к нему не станем. Этот факт весьма показателен.

12 ноября, в день приезда Молотова в Берлин и начала переговоров, Гитлер подписал директиву «О мероприятиях верховного командования Германии по ведению войны в ближайшее время». В ней, в частности, говорилось:

«Начаты политические переговоры для выяснения позиции России на ближайшее время. Независимо от того, каковы будут результаты переговоров, следует продолжать все предпринятые ранее на основе устных распоряжений приготовления к восточному походу. Директивы по этому вопросу поступят, как только мне будут доложены и мною будут одобрены основные положения оперативного плана…» (В. Губыч. «Гитлеровское видение войны 1939–1945 годов», с. 71).

Поистине фарисейству главарей Третьего рейха нет границ. В один и тот же день предлагать союз и тут же планировать уничтожение союзника!

Итак, Молотов отправился в Москву. А Гитлер, немедленно собрав узкий круг соратников, сообщил им: переговоры облегчили его положение, теперь можно действовать более решительно; он Советам ничего не обещал; что же касается заключенного между Германией и СССР договора, то он, фюрер, никогда не рассматривал его как «честный договор»; это «декларация» – только и всего. Существовавшая между Гитлером и Сталиным мировоззренческая пропасть – самое убедительное оправдание для разрыва этого договора.

Особо памятен день 18 декабря 1940-го. Именно тогда фюрер подписал роковой для Германии документ: директиву № 21 с условным названием «Вариант Барбаросса»; суть ее – война против СССР. Что касается названия, то тут загадки нет. Император Германии Фридрих I, по прозвищу Барбаросса (рыжебородый), правивший в XII веке, остался в истории как поработитель других народов, что, вероятно, импонировало фюреру, а главное – отвечало его устремлениям.

Непонятно только, почему Гитлер не сделал для себя правильного вывода из случая, приключившегося с Фридрихом. Тот, как известно, утонул во время Третьего крестового похода. Прямо скажем, такой факт мог бы стать для его последователя дурным предзнаменованием либо предостережением. Увы.

Так вот, директива № 21 пронизана идеей молниеносной войны: СССР будет разгромлен до окончания военных действий против Англии! Все, связанное с походом на Восток, подлежало сохранению в тайне. И соответствующие службы рейха, занимавшиеся соблюдением тайны и дезинформацией, свою задачу решили.

Несколько слов о союзниках Гитлера. Как он сам оценивал их? Не очень-то высоко, считая, что союзные Германии части недостаточно способны к совместным с войсками вермахта действиям, поэтому участие в войне даже главных союзников – Италии и Японии – первоначально не планировалось. Например, Муссолини узнал о ней только 21 июня 1941 г., Японию же поначалу вообще решили не информировать. Впрочем, чем намеченный срок становился ближе, тем яснее окружение Гитлера, да и сам он понимали, что с Советским Союзом Германии одними своими силами не справиться. Поэтому вскоре Финляндия и Румыния получили задачу действовать на флангах войск вермахта. В мае 1941-го была сориентирована и Венгрия: она тоже участвует в войне.

Все чаще в окружении Гитлера стали говорить, что и Япония, открыв на Дальнем Востоке против СССР «второй фронт», могла бы внести свою лепту в победу рейха. Наконец, 3 июня Гитлер в беседе с японским послом «посетовал», что, возможно, германо-советской войны не избежать. Больше того, прямо намекнул – дескать, Япония могла бы вступить в эту войну. Но битые нами самураи не горели желанием снова рисковать. Их взоры были направлены на Юго-Восточную Азию, в частности на захват Сингапура. Япония, будучи себе на уме, выжидала.

Окончательно дату нападения на Советский Союз Гитлер определил еще 30 апреля – в воскресенье, 22 июня, на рассвете. А 14 июня он заслушивает доклады командующих группами армий, армиями и танковыми группами, командующих военно-воздушными и военно-морскими силами о готовности выполнить план «Барбаросса». Фюрер уточнил время начала удара. Оно переносилось с 3.30 на 3.00 часа. Теперь все для нападения на СССР было готово.

Таким образом, Гитлер – главный инициатор и организатор Второй мировой войны. Именно он спланировал, подготовил и развязал эту самую страшную в истории человечества войну. Он виновен в гибели 58 миллионов человек. На нем вина за искалеченные судьбы сотен миллионов людей – израненных, оставшихся без крова, потерявших родных и близких, за колоссальные материальные и духовные потери. Вот почему его ненавидели и презирали народы всего мира. Но особый счет к нему у нас, советских людей, поскольку на нашей территории зверства фашистских захватчиков достигли своего апогея, а из 58 миллионов погибших более 27 миллионов – это наши советские люди.

В Европе, и особенно в Советском Союзе, ни одну семью, ни один дом не обошла война. Ее раны не зажили до сих пор, хотя после нашей Великой Победы прошло уже 60 лет.

Так что к фашистской Германии и персонально к ее фюреру у нас свой, особый счет. Гитлер навечно проклят теми, кто потерял в той войне отца, мать, брата или сына… Само это имя ассоциируется со смертью, жестокостью и изуверством.

И, не скрою, когда мы в сорок пятом шли к Берлину, каждый из нас думал встретить Гитлера и его клику лицом к лицу и воздать ему сполна за слезы детей и матерей, за смерть близких, за разоренные города и села…

Однажды мне действительно довелось увидеться с Гитлером. Было это вскоре после капитуляции фашистов, в одном из городов Тюрингии. Наш 101-й гвардейский стрелковый полк 35-й гвардейской стрелковой дивизии был размещен здесь, когда американцы отошли за демаркационную линию согласно договору. Город Плауэн был разбит на три сектора, в каждом из них действовали группы разминирования, расчистки улиц от завалов. А еще они собирали оружие, бесхозную технику, случалось, задерживали подозрительных лиц. Однажды из сектора, который был подчинен мне, как заместителю командира полка, вдруг раздался звонок:

– Задержали Гитлера.

– Вы что, спятили?

– Никак нет, точно Гитлер, приезжайте.

Перескакивая через три ступеньки, выскочил на улицу, прыгнул в автомобиль и помчался в комендатуру. У здания полно солдат, в коридорах – тоже. Захожу в кабинет. На меня то ли с полуулыбкой, то ли с ухмылкой смотрит Гитлер. Вдоль стены – автоматчики, готовые к действиям. Комендант доложил:

– Патрульная группа задержала вот этого немца, который пытался скрыться. Его привели десять минут назад. Стали допрашивать, а он не признается, кто он. Отрицает, что фюрер.

Я начал его рассматривать. Ну вылитый Адольф! В жизни, конечно, я Гитлера не видел, только на газетных фотографиях – с ними сходство полное. Челка, усы, серый френч с ремнем и портупеей, брюки, заправленные в сапоги…

Что за наваждение?! Ведь всем известно – Гитлер покончил жизнь самоубийством, тело его сожжено. Откуда взялся новый?

Походив вокруг немца, я строго, но соблюдая внешнюю корректность, спросил по-немецки:

– Вы подтверждаете, что являетесь Адольфом Гитлером?

– Категорически отрицаю, я Фриц Мольке, – пролепетал пленный, а потом, помолчав, с виноватой улыбкой добавил: – У меня диабет.

– А какое это имеет отношение к выяснению вашей личности? – спросил его.

А он только повторял все с той же улыбкой:

– Я устал, хочу сесть.

Делать нечего. Я приказал подготовить комнату для задержанного. Впрочем, она уже была готова – с охраной внутри и на улице. Потом «Гитлер» дал свой адрес… Я позвонил командиру полка, изложил эту фантастическую историю, он посмеялся в трубку, сказал, что сообщит уполномоченному особого отдела, – тот разберется. Прихватив лейтенанта, старшего патруля, я выехал к месту, где был задержан немец. Оказалось, это произошло возле его дома. Соседи держались со «вчерашними врагами» настороженно, но все же сказали:

– Конечно, это не Гитлер. Просто дурачится.

В одной из квартир пожилой мужчина предложил:

– Хотите, сейчас покажу вам Карла Маркса? Он живет на соседней улице.

Когда вернулись в комендатуру, оказалось, что офицер СМЕРШа (военная контрразведка) с «Гитлером» уже разобрался. Договорился, что тот изменит внешний облик – прическу, усы, возможно, отпустит бороду, наденет другой костюм. А комендатура, учитывая его болезнь, обещала выдать своему бывшему подопечному большой запас инсулина и продуктов. Отправили мы «Гитлера» в сопровождении двух солдат домой, дабы по пути его кто-нибудь вновь не захватил… Вот такая анекдотическая встреча произошла у меня с «Гитлером».

Однако через четверть века случай свел и с настоящим. Шел 1970 год. В то время я командовал третьей ударной армией, штаб и управление которой находились в Магдебурге. Как-то приходит ко мне начальник особого отдела армии полковник Кодренко Николай Григорьевич и говорит: «Получил команду от руководства – нынче ночью отрыть ящики с расчлененным трупом Гитлера и тотчас утопить их в водоеме. Если интересно, можете поприсутствовать…» Я, естественно, отказался от такой чести, но кое-что для себя уточнил.

Оказывается, попытки адъютантов фюрера сжечь тела Гитлера и Евы Браун были безуспешны. А может, просто не хватило времени: советские части были в двух шагах от рейхстага. Тогда полусгоревшие трупы «новобрачных» расчленили и сложили в снарядные ящики. Их 2 мая обнаружили наши «особисты» и вывезли в надежное место. Позже, когда была установлена демаркационная линия, ящики попали в Магдебург. Ночью во дворе дома, где работали «особисты», была отрыта траншея, и в нее сложили эти семь ящиков. Засыпали землей. Утрамбовали. Посеяли травку.

Прошло 25 лет. Начальники особых отделов менялись, а уходя, передавали – без документов – один другому засыпанную траншею…

На следующее утро после операции «захоронение» я позвонил Николаю Григорьевичу – узнать, все ли благополучно. Он ответил: «Проблем не было. Ящики оказались добротными, крепкими. Утопление провели по одному из трех намеченных вариантов». Я поинтересовался, по какому именно. Больше мы к этому вопросу никогда не возвращались.

Но тогда, положив телефонную трубку, я еще долго думал… о Гитлере. Да, злодей. Да, монстр. Но ведь на протяжении двенадцати лет вел за собой Германию! Каким путем вел и к чему, наконец, привел – другой разговор. Какой у него был взлет! И какое падение, даже после смерти… Вот материал для серьезного исследования о роли личности в истории, о психологии толпы и массовом психозе. Вот урок для народов и политиков! Жаль только, что уроки истории быстро забываются, не идут впрок человечеству.

Еще раз всматриваюсь в прошлое. И всматриваюсь в день нынешний, вспоминая сказанное Гальдером в его «Военном дневнике» (т. 1, с. 81). А говорил он о том, что целью фюрера было «уничтожение жизненной силы России». На пути к этой цели (следовательно, к мировому господству) он погубил почти 60 миллионов человек. Семь лет вел войну в Европе, сам погиб, а Россия свою жизненную силу сохранила.

И вот через 50 лет – без единого выстрела, уже без Гитлера – цели, поставленные этим мракобесом, оказались достигнутыми, но уже другими силами. Как? Каким образом? Эти мысли мне, фронтовику, не дают покоя. Почему наша страна, разгромившая гитлеровскую Германию, спасшая мир от фашизма, победившая в той самой кровопролитной войне, капитулировала и оказалась поверженной в мирное время? Печально я смотрю на все, что творят сегодня с моей страной и моим народом. Я имею право так говорить – это право солдата оставшегося в живых после большой войны, но вместе со сверстниками, отстоявшего честь и независимость нашего Отечества, создав тем самым условия для появления новых поколений России.

Горько видеть, как под убаюкивающую болтовню о «демократии» и «гласности» деградируют наши люди. Из высшего эшелона власти – становятся предателями. И вот ими-то сейчас и уничтожается «жизненная сила» великой страны. Ступенька за ступенькой: развал экономики – ограбление народа, разгул преступности – падение культуры и нравственности… Нет просвета. Такого не случалось в России за всю ее тысячелетнюю историю. Нынешним разрушителям великого Советского Союза, пожалуй, аплодировал бы сам Гитлер. Они совершили то, что ему оказалось не под силу. А центробежные силы и Россию сейчас удерживают на этом смертельном пути. Миллионы детей морально, психологически, нравственно уже сломлены и не могут быть полноценными гражданами нашей Родины.

Чтобы оправдать себя, эти «деятели» чернят наше прошлое, бессовестно извращают историю. Подумать только, до чего додумались иные из этих новоявленных господ! Ныне людям внушают: Гитлера породил Сталин. Злобная чушь!

Тех, кто все же искренне хочет знать правду истории, а не ее отражение в кривом зеркале, убедительно прошу полистать капитальный труд генерала гитлеровской армии Курта фон Типпельскирха. Последний еще до начала Второй мировой был начальником разведывательного управления генштаба сухопутных войск (ОКХ). Потом командовал корпусом в Италии и армией во время стратегического наступления советских войск в Белоруссии, а в конце войны сдался на Западном фронте в плен англичанам. Его книга полностью разоблачает попытки некоторых писак связать два «полюса» – Гитлер и Сталин.

Сам Гитлер, выступая на совещании высшего генералитета накануне нападения на СССР, сказал: «Я повергну в прах Россию и этим нанесу большевизму смертельный удар. Вы с вашими армиями раздавите русского колосса, и когда красные армии будут разбиты, тогда это государство рухнет и мир будет окончательно исцелен от большевистской идеи. Это борьба двух мировоззрений, в которую мы теперь вступаем. Мы не можем ее избежать, но мир будет нам благодарен, что мы последовали зову судьбы».

Не могу не сказать читателю о своем выводе, а он на виду: эти идеи полностью совпадают с идеями Даллеса, Бжезинского и доморощенных российских псевдодемократов типа Горбачева, Яковлева, Ельцина. Просто поразительно: для Гитлера, Горбачева, Яковлева и Ельцина существовал один и тот же враг – это большевики, т. е. коммунисты. Вот, собственно, и все, что касается Гитлера.

Уже в конце войны, когда победа была совсем близка, Сталин произнес историческую фразу: «Гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий остается». Эти слова – своеобразный эпиграф ко всему тому, о чем пойдет речь ниже.

Скажу сразу: несмотря на горы лжи и клеветы, буквально обрушившиеся на Сталина после его смерти, и особенно во времена Горбачева – Ельцина, память о Сталине в народе жива – это ведь не памятник, который ночью можно снести. И она, память, сейчас все больше и больше набирает силу. А, по-моему, в сердцах людей она осталась навечно. Высоко и реалистично оценивали роль и личность Сталина в истории не только выдающиеся политики мира, а также наши, советские политики, ученые, военные. О нем помнят народы мира, имя его неразрывно связано с историей СССР и других стран в течение нескольких десятилетий. Это уже не выкорчевать никому и никогда.

Да, добрая память о Сталине непоколебима. Вместе с тем нельзя отрицать просчетов, ошибок, да и жертв, часто безвинных, в годы его правления. Да, он был подозрителен. Но это – порождение предательств, арестов, ссылок, каторги, побегов. А вспомните Петра Первого! Он воздвиг город на Неве, но сколько тысяч наших соотечественников при этом погибло. Ельцин считал этого царя своим идеалом. Но этот идеал – созидатель, а Ельцин – страшный разрушитель России. Что ж, величие Петра I сомнений не вызывает, несмотря на огромные человеческие жертвы в пору его царствования. То же позволительно сказать и о Сталине. Как бы ни чернили его лжедемократы, он – созидатель и патриот, отдавший жизнь служению Отечеству. Таким он был, таким он и остался в памяти людей. Вот почему сегодня на демонстрации люди все чаше и чаще выходят с портретами Сталина.

А кто после смерти Сталина вплоть до наших дней оставил столь же глубокий след в деле строительства государства, развития экономики, науки, культуры, образования, укрепления обороны и безопасности страны, системы управления, наконец? Кто? Может, Никита Сергеевич Хрущев? Однозначно – нет. «Дремучий, темный человек», – так его назвал советский философ и общественный деятель академик Павел Федорович Юдин. Склонный к авантюризму, Хрущев, добравшись до власти, нанес стране огромный урон – политический, экономический, военный. Он лез во все сферы деятельности государства и общества. Всех учил, ничего не смысля ни в чем. Даже давал указания художникам, как и о чем писать картины.

Хрущев люто ненавидел Сталина. По двум причинам.

Первая: тот не приближал его к себе, хотя Хрущев и танцевал для него, и на гармошке играл, и пел. Сталин считал Никиту недалеким человеком. В этой мысли он утвердился еще до войны. А во время войны, особенно в связи с «харьковской эпопеей» (зима 1942–1943 гг.), окончательно понял, с кем имел дело.

Суть вопроса: после разгрома немцев в Сталинграде войска Юго-Западного фронта, как и другие, развили наступление на большую глубину. На определенном этапе Генштаб предложил временно приостановить наступление и закрепиться (растянулись коммуникации, передовые части были недостаточно оснащены). Эта обстановка была очевидна для всех. За исключением члена военного совета фронта Хрущева.

И тот обратился к Сталину: убеждал его, что нельзя останавливать наступающие войска – нанесем большой ущерб моральному духу личного состава, да и Днепр уже рядом, рукой подать! Хрущев «закрывал глаза» на то, что боеприпасы иссякли, продовольствия нет, горючее кончилось, а передовые части – «жидкие», неукомплектованные. И разве только это? Резервов нет. Фланги у фронта открыты, управление неустойчивое. Базирование авиации далеко в тылу – не сможет оказать активной поддержки. Тяжелая артиллерия и танки отстали.

Хрущев продолжал названивать Сталину, ручаясь за победу. Возможно, на него так подействовало присвоение ему в феврале 1943-го воинского звания – генерал-лейтенант. Но звание не давало знаний военной науки, тем более не прибавляло ума.

Соблазн был большой, и Сталин согласился…

Уверен, Сталин горько сожалел об этом. Ведь произошла катастрофа. Противник сосредоточил на флангах Юго-Западного фронта мощные группировки, затем ударил по тылам. Немцы захватили Харьков и Белгород, значительные силы фронта оказались в окружении. Началась трудная эпопея вывода войск из окружения.

Вот такой Никита Сергеевич был полководец. Об этом случае почему-то умалчивают. Автор этих строк, будучи офицером стрелкового полка, своими ногами топал почти до Днепра и обратно. Обратно шли, обходя деревни, в основном ночью, по полям и лесам.

Вторая причина ненависти Хрущева к Сталину объясняется его личной трагедией. Сын Никиты Сергеевича Леонид (офицер-летчик) в начале войны, будучи в нетрезвом состоянии, застрелил товарища. Трибунал обязан был вынести приговор с учетом военного времени. Хрущев бросился к Сталину. Тот сказал, чтобы Леонида отправили на фронт – там он сможет искупить свою вину.

На фронте Леонид по-прежнему пьет. И опять совершает преступление. Хрущев снова идет к Сталину и в буквальном смысле на коленях, с рыданиями просит о помиловании. Сталин на этот раз неумолим. Он сказал: «Будет так, как решит трибунал».

И Хрущев, вместо того чтобы винить в смерти сына себя – ведь он не смог вырастить и воспитать его настоящим человеком, возненавидел Сталина. Собственное горе заслонило все. Подойти же к себе критически Хрущеву недостало ни ума, ни сил, ни мужества. А то, что Никита Сергеевич затаил лютую злобу против Сталина, стало ясно сразу после смерти вождя. Прочитайте хотя бы речь Хрущева на XX парт-съезде. А как он расправился с Василием Сталиным? Арестовали, судили, дали восемь лет тюрьмы – практически ни за что… Вышел Василий на свободу в 1962 году без права проживания в Москве. И вскоре умер.

Начав порочить Сталина, Хрущев первым стал расшатывать и наше государство. Он породил множество себе подобных – от Горбачева, Яковлева и Ельцина до Резуна, Гавриила Попова и Чубайса. Их объединяет одно: в каждом душа изменника и предателя своего народа.

Исторические факты, как бы ни старались их толковать, остаются фактами.

Например, нарком Военно-морского флота СССР адмирал Н. Г. Кузнецов говорил: «…Сталин не только не исключал возможности войны с гитлеровской Германией, напротив, он такую войну считал неизбежной. Сталин вел подготовку к войне, широкую и разностороннюю». Верно говорил Кузнецов? Несомненно.

Правильно ли поступил Сталин? Если бы он поступил иначе, то мы были бы разгромлены.

Всему миру известно, какая организаторская работа проведена Сталиным, особенно накануне и во время войны. А сказочные темпы восстановления после мая 1945-го? Керенский, у которого, как известно, не было оснований для симпатий ни к советской власти, ни к Сталину, тем не менее был объективен: «Сталин поднял Россию из пепла, сделал великой державой, разгромил Гитлера, спас Россию и человечество».

О Сталине ходили легенды, именно легенды, а не анекдоты. Перескажу одну из них – военного времени.

У Сталина должны были состояться переговоры с американцами. За несколько минут до их начала вождю уже в присутствии американцев докладывают: переводчик Павлов заболел. Все засуетились. Советник посольства США в Москве Ч. Болен спрашивает у Сталина – неужели переговоры сорвутся? Болен знал, что тот может работать только со своими переводчиками. Сталин невозмутимо отвечает: «Работать будем». И дает команду вызвать переводчика Бережкова, но все знали – это специалист по немецкому языку. Вождю намекают на эту «деталь», а он опять невозмутимо: «Ничего, я прикажу, и он станет переводить с английского». Все буквально обалдели. Вскоре явился Бережков, на распоряжение Сталина ответил по-военному: «Есть». Сел рядом с вождем и стал блестяще переводить с английского. Американцы таращили на него глаза, не веря своим ушам… Они еще раз убедились, что Сталин может приказать все что угодно. И это будет выполнено. (Легенда представлена в книге В. Похлебкина «Великий псевдоним».)

…7 ноября 1941 года в Москве, как всегда в этот день, был военный парад, хотя фашисты находились на подступах к столице. «Враг не так силен, как изображают его некоторые перепуганные интеллигентики. Не так страшен черт, как его малюют. Кто может отрицать, что наша Красная армия не раз обращала в паническое бегство хваленые немецкие войска? Немецко-фашистские захватчики стоят перед катастрофой. Нет сомнения, что Германия не сможет выдержать долго такого напряжения», – говорил с трибуны Мавзолея Сталин.

Я привел всего несколько фраз. А сколько в них глубины и мудрости! Сколько предвиденья! Ведь все сбылось. Это ясное, безошибочное пророчество. Мы, фронтовики, были окрылены. Да что там – вся страна была окрылена.

А сам факт проведения парада и присутствие на трибуне советского вождя – несомненно, политическая пощечина Гитлеру.

Но ведь некоторые, начиная с Хрущева, старались и стараются по сей день опорочить Сталина особенно по событиям начального периода войны. Дескать, с началом войны растерялся, на какое-то время самоустранился от управления страной, даже не выступил перед народом по радио 22 июня 1941-го, это был вынужден за него сделать Молотов. Не верьте наветам, читатель! Все это ложь.

У Сталина накануне войны развилась тяжелейшая флегмонозная ангина с температурой за 40 градусов. Представьте себе человека, которому перевалило за шестьдесят, в адском жару. Болезнь вообще могла его унести. Счастье, что он перенес испытание в часы и дни страшной опасности для страны. Но об этом, о своей болезни – никому ни слова не сказал.

22 июня, на рассвете, узнав от Жукова о нападении Германии, Сталин в жару, почти без голоса, собирает Политбюро и генералитет. Он приехал в Кремль в 4.30 утра. Провел заседание, поставил конкретные задачи. А еще раньше, в 0 часов 21 июня, этот человек нашел в себе силы потребовать доклад от начальника Генштаба Жукова… Речь шла о приведении войск в приграничных военных округах в полную боевую готовность. И лишь потом, выслушав доклад и сделав нужные распоряжения, чувствуя себя крайне плохо, позволил себе прилечь.

Но в семь утра Сталин подписал директиву Вооруженным силам страны об отражении агрессии. Через два часа отредактировал Указ о проведении всеобщей мобилизации. На протяжении всего дня общался с различными руководителями, отдавая необходимые распоряжения.

Вот что вспоминает маршал Жуков: «Примерно в 13.00 часов 22 июня 1941 года мне позвонил Сталин и сказал: «Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования. На Западный фронт пошлем Шапошникова и Кулика… Вам же надо вылететь немедленно в Киев и оттуда вместе с Хрущевым вылететь в штаб фронта в Тернополь». Я спросил: «А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?» Сталин ответил: «Оставьте за себя Ватутина». Потом несколько раздраженно добавил: «Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся».

Представляете, какова сила воли этого человека – больного, находившегося в тяжелом состоянии, но ни словом, ни жестом не выдавшего себя, действовавшего в привычном ключе – точно, жестко, четко, переводя на рельсы сопротивления врагу весь гигантский маховик страны. А где растерянность, о которой столько наворочено? Ничего похожего! Сталин глубоко анализирует положение на фронте военных действий в первый же день войны. Находит слабые звенья и укрепляет их. В тот момент особо срочные меры требовались на западном и юго-западном направлениях по причине, в первую очередь, просчетов и ошибок командующих этими фронтами. Меры такие были приняты.

Но и это не все. Уже в первый день войны, предвидя ее развитие в начальном периоде, а также общую продолжительность, Сталин принимает принципиальное, судьбоносное для страны решение об эвакуации из западных и центральных районов особо важных для обороны Отечества объектов – оборонных заводов с оборудованием и персоналом, военных запасов пшеницы, нефти, о перегоне гуртов крупного рогатого скота. Для этой цели был создан Совет по эвакуации, которым в 1941–1942 годах фактически руководил А. Н. Косыгин, а в его составе были мощные организаторы народного хозяйства, такие как Н. К. Байтаков. В итоге мы из-под носа у оккупантов вырвали и вывезли на Урал и в Сибирь более 1500 крупных заводов, сотни арсеналов и складов с оружием и боеприпасами, многие военные училища.

Но, главное, были эвакуированы десятки миллионов наших сограждан – только из одного Ленинграда вывезли более 900 тысяч человек, в основном детей, женщин и стариков.

Все то, что не успевали вывезти и представляло ценность для противника и он мог использовать в своих интересах против Красной армии, – все это уничтожалось. Конечно, совершенно не затрагивалась личная собственность граждан, в т. ч. в сельской местности запасы продовольствия и живность в личном хозяйстве.

Это был великий подвиг нашего народа во главе со Сталиным. Подвиг, о котором почти ничего не пишут, но именно он обеспечил наши войска всем необходимым для достижения Великой Победы. Этот подвиг не менее величествен, чем ратный подвиг наших воинов.

Для наглядности приведу лишь один пример. Летом 1942 года немецкая разведка кладет на стол Гитлеру донесение, в котором говорится, что русские в месяц производят тысячу танков. Гитлер отбросил донесение и сказал, что это недостоверно. Он был прав, потому что русские в месяц производили не тысячу, а две тысячи танков, тысячу самолетов, тысячи орудий и десятки тысяч стрелкового оружия. В месяц! А сегодня в год мы не можем заказать для Вооруженных сил 100 танков и хотя бы 20 вертолетов и самолетов.

А как мыслил и что делал Сталин накануне войны?

Вот стенографическая запись, сделанная Поскребышевым во второй половине мая 1941 года на заседании Политбюро с приглашением других руководителей страны и генералитета. Сталин дал анализ военно-политической обстановки в мире. Потом высказался о нашей готовности к отражению возможной агрессии… Вот его выступление (в сокращенном виде):

«Обстановка обостряется с каждым днем, и очень похоже, что мы можем подвергнуться внезапному нападению со стороны фашистской Германии. В это, конечно, трудно поверить, так как Германия ни в экономическом, ни в военном отношении сегодня к войне с Советским Союзом не готова, однако от таких авантюристов, как гитлеровская клика, всего можно ожидать, тем более что нам стало известно – нападение фашистской Германии на Советский Союз готовится при прямой поддержке США и Англии.

Англо-американская агентура делает в Германии все, чтобы как можно скорее бросить ее на Советский Союз.

Англо-американские империалисты рассматривают фашистскую Германию как ударную силу в борьбе против Советского Союза и демократического движения во всем мире. В этом мы убедились, когда анализировали политику англо-французских правящих кругов, направленную на срыв предложений о разоружении, внесенных Советским правительством в Лигу Наций, на отказ прекратить подлую провокационную политику так называемого «невмешательства» (обратите внимание на железную логику Сталина – именно в то время он дал характеристику политике «невмешательства». – Авт.). Достаточно вспомнить, что накануне заключения нами договора с Германией о «ненападении» бывший британский премьер Чемберлен со свойственным правящим кругам Англии лицемерием делал все от него зависящее, чтобы подставить нашу страну под удар фашистской Германии.

Во время переговоров в Москве между тремя делегациями – английской, французской и советской – об организации коллективного отпора агрессии со стороны фашистской Германии выяснилось, что английская и французская делегации умышленно затягивают переговоры и не имеют поручений от своих правительств заключать какие-либо военные соглашения о совместных действиях с Советским Союзом в случае агрессии Германии.

В то же время мы узнали, что английское правительство, ведя переговоры с нами, одновременно ведет переговоры с Гитлером. Предлагает немцам за нашей спиной заключить «пакт о ненападении» и разделить между Германией и Англией территорию Советского Союза и Китая.

Суть этой политики понять несложно. Стравить в военном конфликте Германию и Советский Союз, чтобы самим стоять в стороне и, как свойственно англичанам, загребать жар чужими руками. Они надеются, что после взаимного истребления Германией и Советским Союзом друг друга, сохранив свои вооруженные силы, станут безраздельно и спокойно господствовать в мире. Убьют сразу двух зайцев: ликвидируют Советский Союз и устранят с мировой арены своего конкурента в борьбе за мировое господство в лице фашистской Германии. Заключенный нами в 1939 году договор с Германией сорвал эти коварные замыслы. Англо-американские политиканы, как уже бывало не раз в прошлом, пока что явно остались с носом.

Если подвести итог внешнеполитической деятельности Сталина с 1930-го до начала 1941-го, то главным является то, что, несмотря на все происки англо-американского империализма, удалось избежать вовлечения Советского Союза в войну против фашистской Германии. И если бы не гибкая политика нашего правительства летом 1939-го, нам бы пришлось в одиночестве вести войну на два фронта: против фашистской Германии на западе и против открыто напавшей на нас в районе реки Халхин-Гол Японии на востоке. Однако благодаря мудрому предвидению наша граница была отодвинута далеко на запад, что дало нам возможность в случае нападения развернуть Вооруженные силы и вести военные действия вдали от жизненно важных центров страны, создать условия для мобилизации и развертывания главных сил Красной армии.

А разгром Японии на Халхин-Голе существенно умерил пыл японских самураев, которые заключили с нами договор о нейтралитете.

Заключение же договора о ненападении с Германией было единственно правильным политическим шагом с нашей стороны. Он дал необходимую передышку для лучшей подготовки страны к обороне, позволил расколоть направленный против нас мюнхенский фронт империалистов в лице Германии, Италии, Англии и Франции, а также стоящих за их спинами США. В результате общего похода империалистических держав против СССР не получилось. Это главный результат.

(И в этом личная заслуга Сталина. – Авт.)

Чем же объяснить то обстоятельство, что Вторая мировая война началась вопреки надеждам англо-американских правящих кругов? И не нападением Германии на Советский Союз, а как схватка между империалистами?

Во-первых, это объясняется объективным межимпериалистическим противостоянием, – продолжал Сталин. – Борьба монополий за рынки сбыта и источники сырья, обеспечивание наивысших прибылей оказались сильнее, чем противоречия капиталистического мира со страной нового общественного и государственного строя. Англо-американский империализм не мог уступить своим конкурентам в лице Германии и Японии господства над капиталистическим миром.

Во-вторых, это объясняется тем, что правящая клика фашистской Германии не может не учитывать уроков Первой мировой войны – всячески стремится избежать действий на два фронта…

Поскольку фашисты считали, что Англия и Франция более слабые противники, чем СССР, решили начать с них. Известно, что, например, Англия к моменту нападения на нее Германии имела на Британских островах всего двадцать тысяч обученных солдат, двести пушек и пятьдесят танков.

В-третьих, если и решатся гитлеровцы напасть на Советский Союз, то сделают это лишь после того, как подчинят себе Западную Европу, поставят на службу германскому империализму все ресурсы европейских стран, коренным образом укрепив и усилив военное могущество Германии. В общем, обстановка очень сложная, и нам не следует забывать слова великого Ленина, что мы всегда от всякого нашествия «на волосок», что революция только тогда что-либо стоит, если она умеет защищаться, что неприступные крепости (как Советский Союз. – Авт.) легче всего берутся изнутри. В то же время следует помнить, что нам необходимо трезво учитывать бешеные метания мировой буржуазии и не давать англо-американским поджигателям войны возможности загребать жар чужими руками. А теперь давайте посмотрим, как же у нас обстоят дела с подготовкой страны к обороне».

Закончив свое выступление, Сталин затем дает слово начальнику Генерального штаба Красной армии генералу армии Жукову. Тот подробно рассказал о положении каждого рода войск, заострил внимание на оборудовании возможного театра военных действий; вел речь о подготовке кадров. Присутствовавшие приняли живое участие в обсуждении доклада Жукова. Подводя итоги, Сталин произнес слова, актуальность которых ничуть не угасла и сегодня: «Проявляя повседневную заботу о Вооруженных силах, мы воспитали сильную и боеспособную армию, подготовили ее к обороне – это во-первых. Во-вторых, история учит, что, когда об армии нет должной заботы и ей не оказывается моральная поддержка, появляется новая мораль, разлагающая армию. К военным начинают относиться пренебрежительно, что всегда приводит такую страну и такой народ к катастрофе. Армия должна пользоваться исключительной заботой, любовью народа и правительства. И в этом величайшая моральная сила армии. Армию нужно лелеять – в этом залог успеха, в этом залог победы» (М. В. Жухрай. «Сталин: правда и ложь», с. 44–47).

И снова горечь переполняет сердце, когда сказанное Сталиным соотношу с годами ельцинскими. О какой заботе об армии можно говорить? Президент Ельцин и председатель правительства Черномырдин лишь надевают фарисейские маски: они-де заботятся, переживают, они-де родные отцы солдатам и офицерам.

Защитники Отечества с конца 1991 года влачат жалкое существование. В офицерском корпусе сотни тысяч семей не имеют квартир. Военнослужащие месяцами не получали денежного содержания, а их жены, естественно, не имеют возможности где-либо работать. Семьи живут впроголодь. Офицеры или стреляются, или сотнями, тысячами увольняются из Вооруженных сил. Например, только в 1996 году Сухопутные войска покинули 17 тысяч офицеров, из них 8,5 тысячи – в возрасте до 30 лет (сравните: все училища Сухопутных войск выпускают в год лишь 5,5 тысячи офицеров).

А те офицеры, которые еще служат, ищут побочные заработки, подрабатывают ночными сторожами, грузчиками, монтерами… Ведь это чудовищно! Кто, когда, в какие времена мог позволить довести армию до такого постыдного положения? Царь этого не делал, генсек – тем более, до Ю. Андропова включительно. А вот «всенародно избранный» президент – не только смог, но и продолжал все годы своего владычества вести курс на дальнейшее уничтожение и моральное разоружение армии. Однако нельзя «человека с ружьем» унижать до бесконечности. Рано или поздно сжатая до предела пружина должна распрямиться.

Заплывшая жиром «элита», которой и прежде жилось отлично, измывается над армией, делает все, что предписывает ей Запад. А Запад, конечно, хочет разрушить наши Вооруженные силы – последний оплот Отечества, и тогда путь на нашу святую землю будет открыт. Вот почему столь стремительно осуществляется программа расширения НАТО на Восток и одновременно сокращаются наши Вооруженные силы. И чем ближе становится НАТО к России, тем громче твердят, что никакой угрозы для России в этом нет. Особенно это наглядно демонстрируется, когда администрация США решила вопросы с Грузией и Украиной в свою пользу.

Но мы, прошедшие войну от звонка до звонка, пережившие предательство и события 1991 и 1993 годов, знаем цену всем этим программам типа «Партнерство ради мира» и т. п. Знаем, что, заботясь о мире, порох надо держать сухим. То есть Вооруженные силы должны быть в образцовом порядке, в должном количестве и должном оснащении, а офицеры и личный состав в целом не должны быть озабочены мыслями о завтрашнем дне – государство им все обеспечит, как было при царе и при Сталине.

А что у нас? Отвлечемся от тех предвоенных дней – посмотрим на себя в конце XX века. Мы допустили к руководству вначале Горбачева, затем Ельцина, развалили Советский Союз и его могучие Вооруженные силы. Мы разрушили Организацию Варшавского Договора, создав в странах Восточной Европы, как и у себя, условия для реставрации капитализма. Скажите, мы этими действиями в этой ситуации кому-либо угрожаем? Нет, конечно. Мы вообще вряд ли способны сейчас отстоять даже собственную независимость. Если, конечно, не применим ядерное оружие, способное возместить отсутствие другой мощи.

О чем говорить во времена Ельцина, когда солдаты – голодные? Офицеры и их семьи – тоже. «Весь ужас состоит в том, что я, как министр обороны России, становлюсь сторонним наблюдателем разрушительных процессов в армии и ничего не могу с этим поделать», – признался однажды министр обороны России И. Н. Родионов, теперь уже бывший.

Что он мог сделать, коли не дают средств? А если и дают, то от потребности меньше половины. И это выделяют далеко не своевременно. Ясно, Ельцину такое заявление не могло понравиться. Прежний министр (Грачев) никогда бы подобного не посмел. Потому и был у президента «лучшим министром обороны всех времен России».

Любил Ельцин лжецов и холуев. А тут вдруг раскрыли истинную картину – оборона и безопасность страны доведены до нуля. К тому же НАТО расширяется, совершенствуется. В состав этого военного блока уже приняты и еще скоро примут остальные страны Восточной Европы – ближайших соседей России. Значит, границы блока вплотную приблизились к нашему Отечеству. И военные бюджеты членов НАТО не уменьшаются.

В этих условиях впору принять самые экстренные меры по восстановлению боеготовности Вооруженных сил. Ан нет! Запад продолжал приближать границы НАТО к России, а ее президент и правительство, имитируя несогласие с этим, ничего, в сущности, не делали для укрепления обороны. Наоборот – разрушали свои Вооруженные силы, не заключали договоры о взаимной помощи с Белоруссией и Украиной.

А ведь можно было предотвратить расширение НАТО в зародыше. Когда в 1993-м Ельцин был в Польше, Валенса сказал ему, что поляки намерены вступить в НАТО. Какой была реакция Ельцина? Он ответил, что это, мол, суверенное дело Польши, Россию сие не беспокоит. То есть как не беспокоит?! Военный блок НАТО с первых дней создания в 1949 году своим острием был направлен против нашего народа. И для нас безразлично, вступит ли в него соседняя Польша?

Вот тогда Ельцин обязан был поднять голос протеста. Но этого не случилось. Почему? Да потому что он предатель и холуй Запада, в первую очередь США.

Бывший министр обороны И. Родионов начинал день с поиска денег и заканчивал его с той же «головной болью». О какой боевой подготовке может идти речь? Нет боеприпасов, нет горючего. Танки не ходят, самолеты не летают, корабли не видят открытого моря. Поэтому говорить не то что о высокой – вообще о боеготовности (за исключением, возможно, Ракетных войск стратегического назначения) не приходится. Такое отношение к армии – разве это не предательство? Разве непонятно, что без армии государство рухнет? А ведь именно этого и ждут на Западе.

Но есть еще порох в пороховницах! Есть еще в нашей армии настоящие солдаты и офицеры, которые говорят: «Хватит терпеть и унижаться!» В июле 1998 года, наверное, не только российскую – всю мировую прессу обошло сенсационное сообщение о том, что майор Игорь Юрьевич Беляев в одной из воинских частей, дислоцированной в Нижегородской области, не получавший денежное содержание несколько месяцев, «приехал за зарплатой на своем танке». Это было своеобразной акцией протеста против надругательства над нашей армией. После этого «танкового прорыва», сообщает пресса, всю задержанную зарплату военнослужащим выдали. Браво майору-храбрецу и позор режиму, который довел армию до такого состояния. И в то же время это не к лицу военному человеку, в армии таких поступков не должно быть. Но офицера вынудили к этому.

И пока в армии есть майоры Беляевы – а они есть! – думаю, Запад не дождется того момента, когда она, а вместе с ней и государство падут. Наша армия выстоит. Хотя даже сегодня маховик инерции разрушения, в т. ч. армии, продолжает действовать. И хотя Президент страны в феврале 2005 года приказал повысить денежное содержание на 20 %, это не выведет всех офицеров (особенно младших) из-под черты «ниже прожиточного минимума».

Журнал Счетной палаты РФ «Валютный контроль» (№ 5 за 2003 год) писал: «Командир взвода при царе в 1914 году получал в 3 раза больше, чем средний уровень жалованья чиновников России. А при Сталине в 1946 году (сразу после войны…) командир взвода получал в 2,5 раза больше средней заработной платы госслужащего. Однако в 2003 году 60 % офицеров Российской армии живут ниже прожиточного минимума».

И это несмотря на то, что с 2000 года государство полностью рассчиталось с задолженностью по денежному содержанию, несколько раз увеличили это денежное содержание, провели индексацию. Однако состояние печальное. Действительно, если командир взвода получает 5500 рублей на семью в три человека, то на каждого приходится 1850 рублей, а самый низкий прожиточный минимум по России 2400 рублей. Поэтому если взводному добавят даже 1000 рублей, то он в сегодняшних условиях будет жить ниже прожиточного минимума. А учитывая, что тарифы и цены с началом 2005 года повысятся, то эта добавка моментально исчезнет и офицер, как жил в нищете, так и будет в ней пребывать, если политическое руководство, наконец, не откажется от «доводов» советчиков финансово-экономического блока и не примет четкое и однозначное решение – офицерам увеличить денежное содержание в разы (младшим в 3, а старшим в 2 раза).

Вот к чему привели действия Горбачева и Ельцина. Но они оба живут припеваючи, хотя от их действий наш народ, и особенно армия, страдают по сей день.

Но вернемся к разговору о Сталине. Сегодня часто приходится слышать, в том числе и от армейских товарищей, что России не хватает Сталина. Уж он бы такого, простите, базара не допустил – ни в армии, ни в стране. Его указания в мае 1941-го руководству страны, анализ ситуации, постановка задач – образец мышления и действий мощного государственного деятеля. Процитированная выше стенограмма – это именно его личный анализ, а не справки и заготовленные аппаратчиками ЦК партии и правительства тексты. Именно он сам без всяких подсказок формулировал и ставил задачи каждому народному комиссару, правительству в целом, Генштабу и другим государственным органам. И все он помнил до мелочей и спрашивал с каждого, требуя неукоснительного выполнения заданий. И все они непреложно выполнялись, иначе и быть не могло. Поэтому невозможное становилось возможным. Вот как, например, Сталин ставил задачи:

«1. Отвечающим за выпуск танков – одна неделя: разобраться, почему отдельные танковые заводы не выполняют план; «через неделю доложить мне лично».

2. Главному артиллерийскому управлению – тоже в недельный срок: выяснить, что нужно сделать, чтобы обеспечить артиллерию тракторной тягой. Кроме того, что требуется для немедленного запуска реактивных минометов («катюши») в серийное производство.

3. Связь – наша ахиллесова пята. Нельзя надеяться только на наркомат связи и ВЧ наркомата внутренних дел. Необходимо немедленно заняться этим также Генеральному штабу и совместными усилиями устранить все недостатки.

4. Укрепрайоны на старой нашей границе не разукомплектовывать; на новой границе (западнее) создавать новые и оснащать необходимым оружием.

5. Авиация: максимально ускорить поступления в авиационные части новой техники; о выполнении докладывать еженедельно.

6. Войска ПВО: в первую очередь создать надежные прикрытия для промышленных центров. О ходе работ докладывать еженедельно.

7. Военно-морскому флоту: в короткие сроки усилить береговую и противовоздушную оборону; устранить недостатки в минно-торпедном вооружении; за все это лично отвечает нарком Кузнецов.

8. Заместителю председателя Совнаркома Малышеву (отвечал за работу оборонной промышленности): обратить внимание на создание условий для быстрого развития промышленности на Урале и востоке; прежде всего – завершение создания заводов-дублеров в машиностроении, химической и нефтеперерабатывающей промышленности (обратите внимание – уже тогда возводятся заводы-дублеры. – Авт.). Кроме того, наладить бесперебойную работу металлургических предприятий в Забайкалье и на Амуре.

9. Заместителю председателя Совнаркома Малышеву: здесь, в восточных районах страны, необходимо создать 14 новых доменных печей; между Волгой и Уралом надо иметь вторую нефтяную базу. Малышев должен через три дня высказать предложения по устранению всех недостатков – для вхождения с этим планом в Совнарком».

Многим и многому надо учиться у Сталина. Все, кому были отданы распоряжения, не могли и помыслить, чтобы не доложить об исполнении в срок. Неудивительно, что государственный механизм действовал четко, с высокой эффективностью.

Я уже говорил, что при жизни Сталина каких-либо злобных анекдотов о нем не было. А вот байки, только повышавшие его авторитет, бытовали, передавались из уст в уста.

Сказывают, будто в начале войны вождю стало известно, что войска плохо обеспечены боевым имуществом (он встречался с бойцами и командирами в подмосковных госпиталях, частях, хотя об этом упорно умалчивают). И вот Сталин отдает распоряжение Поскребышеву: вызвать директора завода, производящего бинокли. Тот, естественно, вызвал (назовем его Ивановым, дабы не бросить тень на доброе имя). И между ними состоялся такой разговор:

Сталин: Товарищ Иванов, вы знаете, что идет война?

Иванов: Так точно, товарищ Сталин, знаю.

Сталин: А вы знаете, что наши бойцы и командиры, не щадя себя, защищают Родину?

Иванов: Знаю, товарищ Сталин.

Сталин: Чтобы они успешно выполняли боевые задачи, их надо обеспечить всем необходимым, в том числе командиров – биноклями. Это вы знаете?

Иванов: Так точно, знаю.

Сталин: А вы, товарищ Иванов, знаете, что на фронте недостает биноклей?

Иванов молчит.

Сталин: А кто, товарищ Иванов, у нас отвечает за производство биноклей?

Иванов: Я, товарищ Сталин.

Сталин: А какой у вас план и выполняете ли вы этот план?

Иванов: План – 40 тысяч в месяц, но поставщики несвоевременно доставляют комплектующие, поэтому…

Сталин (перебивает): Если через месяц ваш завод не будет выпускать пятьдесят тысяч биноклей, мы к вам лично примем меры. Идите, товарищ Иванов.

Директор ясно представлял, что подразумевал Сталин, говоря о «мерах» (да еще в военное время!). Он прямо из Кремля рванул по заводам, которые поставляли комплектующие для сборки биноклей, и там чуть ли не падал на колени перед коллегами-директорами: «Братцы, выручайте! Сталин сказал – если не выполню план, он примет ко мне меры!» И добавлял: «Думаю, примет меры не только ко мне, но и к вам – на фронте недостает биноклей!»

Через месяц Иванов по телефону докладывает: «Товарищ Сталин, завод выпустил 70 тысяч биноклей вместо 40 тысяч по плану и 50 тысяч, потребованных вами».

Сталин: Вот так и работайте, товарищ Иванов. – И, помолчав, добавил: – Пока работайте.

Иванов всю войну думал, что означало слово «пока»: то ли оно сказано вместо «до свидания», то ли это обещание еще раз вернуться к вопросу о биноклях. А сборочный завод, как и заводы-поставщики, работал отлично.

И еще. Рассказывали, как из кабинета Сталина в приемную выскакивает немолодой мужчина, вытирая платком пот с лысины, и, ни на кого не глядя, говорит: «Ух, этот усатый!» – и бросается к выходу. А в кабинет входит очередной посетитель и, доложив о своем прибытии, мнется у двери.

Сталин: Вы хотите что-то сказать, товарищ Петров?

Петров: Да, вот передо мной вышел гражданин и сказал весьма нелестные слова.

Сталин вызвал Поскребышева и сказал: «Верните товарища Сидорова». Сидоров еще не успел выйти из здания, охрана его вернула. Он докладывает: «Товарищ Сталин, по вашему распоряжению прибыл».

Сталин: Выйдя из моего кабинета, вы что-то сказали. Повторите эти слова.

Сидоров: Действительно, я сказал: «Ух, этот усатый!»

Сталин: Кого вы имели в виду?

Сидоров: Конечно, Гитлера, товарищ Сталин.

Сталин: А вы, товарищ Петров, кого имели в виду?.. Как вспомните – скажите.

Таких баек ходило немало, но все они были пронизаны добрым юмором, шуткой, всегда были уважительными по отношению к Сталину. Его авторитет был непререкаем.

Говоря о Сталине, нельзя не вспомнить о характеристике маршала Жукова в книге «Воспоминания и размышления» (М., 1995, глава 10). Сразу замечу: «зигзаги» в судьбе Жукова давали ему право на неоднозначное отношение к Сталину. Ведь именно тот снял его с должности первого заместителя министра обороны, главкома Сухопутных войск. И поставил на командование Одесским военным округом. Но в том-то и ценность характеристики Жукова, что он, пережив потрясение и обиду, связанные с понижением, сохранил офицерскую и гражданскую честь. О Человеке Эпохи маршал говорил правдиво.

Г. Жуков писал: «Стиль работы Ставки – деловой, без нервозности. Свое мнение могли высказывать все. Сталин к каждому обращался одинаково строго и официально. Он умел слушать, когда ему докладывали со знанием дела. Сталин не был человеком, перед которым опасались ставить острые вопросы, боялись спорить, отстаивать свою точку зрения: прошу обратить внимание – такого за ним не водилось.

Лишенный позерства, он подкупал простотой обращения. Свободная манера разговора. Способность четко формулировать мысль. Природный аналитический ум. Большая эрудиция и редкая память. Таким был Сталин. Даже очень искушенные люди, беседуя с ним, внутренне собирались, были начеку. Он говорил тихо, отделяя одну фразу от другой, почти не жестикулируя.

Сталин смеялся редко, а когда смеялся, то тихо, будто про себя. Ценил остроумие и шутку. Писал, как правило, сам, читал много, был широко осведомленным человеком в разнообразных областях. Плюс поразительная работоспособность, умение быстро схватывать материал.

Он обладал сильной волей, а характером – скрытным и порывистым. Обычно спокойный, рассудительный, иногда впадал в раздражение. Тогда ему изменяла объективность, менялся буквально на глазах: бледнел, взгляд становился тяжелым, жестким. Мало было смельчаков, способных выдержать гнев Сталина, отпарировать его удар.

Был ли он военным мыслителем, архитектором строительства Вооруженных сил, знатоком оперативно-стратегических вопросов? Скажу так: Сталин владел вопросами организации фронтовых операций, операций групп фронтов; руководил ими с полным знанием дела; глубоко разбирался в стратегических вопросах. Несомненно, он был достойным Верховным Главнокомандующим».

Сталин проявил себя выдающимся организатором.

Жуков, говоря о нем, упускает некоторые моменты, а на них, по-моему, следовало бы обратить внимание. Например, Сталин отлично разбирался в людях; в относительно короткие сроки смог укрепить все государственные посты дельными работниками. Бросив лозунг «Кадры решают всё!», не ограничился им – проводил большую практическую работу по подготовке специалистов во всех сферах государственной деятельности, в том числе и военной. Это была революция в подготовке кадров.

Дальше. Еще до войны Сталин понял: решающая роль в строительстве Советского государства объективно принадлежит русскому народу. И грузин Сталин как глава государства проводил мудрую национальную политику, не противопоставляя русских другим нациям, а, наоборот, максимально их сближая, но – сохраняя при этом решающую роль русского народа. Народа наиболее многочисленного, живущего во всех республиках Советского Союза; народа, несущего всем знания, передовую культуру, помогающего в организации производства, строительства новой жизни.

Русский народ сыграл решающую роль в разгроме немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной. Вот почему первый тост генералиссимус Сталин на приеме в Кремле в честь участников Парада Победы поднял именно за русский народ.

…Как говорилось выше, фронтовыми операциями, операциями групп фронтов Сталин руководил с полным знанием дела. Некоторые считают, будто этот опыт пришел к нему во время битвы под Сталинградом. Да, эта операция уникальна и неповторима. Все так, но речь идет уже о второй половине 1942-го и начале 1943-го… А что, разве раньше Сталин себя не проявлял? Что, это некий дядя руководил фронтами на всех четырех стратегических направлениях – Северном, Северо-Западном, Западном, Юго-Западном? А чего стоило лишь одно Смоленское сражение, особенно в районе Ельни! Если бы Сталин к тому времени не создал Резервный фронт, то не известно, как развернулись бы последующие события. Но он его создал!

Мало того, он ввел его в сражение именно тогда, когда можно было наиболее эффективно и решительно изменить обстановку в нашу пользу. И миф о непобедимости вермахта был развеян. А оборона Москвы? Наше контрнаступление? Ведь именно оно, это контрнаступление под Москвой, похоронило план молниеносной войны. Вот каков уровень сталинского руководства!..

Есть люди, блестяще сочетающие теоретический и практический ум. Это, прямо скажу, большая редкость. К таким редкостным людям относятся Ленин и Сталин; оба они теоретики и практики создания советской власти, первого в мире социалистического государства. Когда человеческий ум включает в себя, образно говоря, две ипостаси (и теоретическую, и практическую), это, несомненно, ведет к их взаимному обогащению; каждая из них становится по отношению к другой источником энергии.

А интуиция? Тут надо отметить, что с нею нередко связывают бессознательность предчувствия. Верно ли это? По-моему, наоборот, – осознанность. Мы ведем речь о молниеносном умозаключении, которое, перескочив через многие ступеньки, пренебрегая второстепенным, выдает главное – на этот момент решающее. Интуиция требует огромной подготовки. Но если ее нет, то не будет и интуиции. Человек, обладающий незаурядным умом, постоянно работает. Даже среди ночи он может проснуться под давлением мысли…

Интуиция ученого разнится от интуиции, скажем, полководца тем, что последнему порой приходится принимать мгновенные решения. Такие задачи накануне и в ходе войны часто решал Сталин. Мгновенно! Это дано далеко не каждому. А ежели нет ни теоретического, ни практического ума, то, естественно, нет и интуиции.

В апреле – мае 1941-го (несмотря на все пропагандистские трюки Геббельса) ситуация была предельно ясна – война уже стояла у порога нашего дома. А вот о сроках ее начала приходилось гадать. Конечно, сегодня, через призму десятилетий, легко делать выводы: каждому, мол, понятно, что концентрация у границы более полутора сотен дивизий, тысячи танков, тысячи самолетов – это та критическая масса, когда взрыва не миновать.

Все так, но сделать безошибочный вывод совсем не просто. Ведь руководство страны было максимально заинтересовано выиграть год, месяц, неделю, даже день, чтобы успеть произвести как можно больше вооружений, лучше подготовить народ и армию к предстоящим испытаниям. И страна фактически ускоренными темпами готовилась к войне.

В 1939 году решением руководства страны от Москвы до сельского района создаются военные отделы. Их задача – направлять работу мобилизационных органов; организовывать местную противовоздушную оборону, добровольные общества, спортивные клубы.

60 лет назад к службе в армии относились как к священной обязанности и поэтому к ней серьезно готовились.

Уже в 1940 году ввели за правило, чтобы каждый допризывник сдал нормы по новому комплексу ГТО («Готов к труду и обороне»), обязательно овладел одной из военных специальностей, имел значок «Ворошиловский стрелок».

По стране развернулась сеть аэроклубов. Кстати, один из них – и очень хороший – был в Армавире. Он готовил кадры на капитальной основе. Создавал летные группы, а для их обучения имел свой аэродром, учебные корпуса. А еще были планерные и парашютные станции на предприятиях, в ближайших станицах. Этот же клуб руководил кружками авиамоделистов, проводил среди них соревнования, они очень привлекали молодежь. А когда проводили авиационные праздники на аэродроме, в Армавир съезжались люди из самых далеких станиц. И, заметьте, я веду речь только об одном невеликом городе. А сколько их было по всей стране?!

Позже на базе Армавирского аэроклуба было создано известное в СССР Высшее авиационное училище. Оно дало Вооруженным силам тысячи летчиков, прославивших Отечество.

Как видите, подготовка к службе в армии была поставлена на широкую ногу, ей уделялось огромное внимание партийных, советских органов и особенно комсомола. Добавьте к этому Закон «О всеобщей воинской обязанности», принятый в 1939 году. Согласно ему вводилась допризывная подготовка учащихся старших классов, что усиливало оборонно-массовую работу. С того же 1939 года в стране ежегодно стали отмечать Всесоюзный день физкультурника. Он проходил под лозунгом: «Сегодня физкультурник – завтра боец!» Перед войной у нас было свыше 60 тысяч физкультурных коллективов.

Но самое главное наше достояние – морально-политическое единство советского народа, сплочение всех многочисленных наций и народностей в одну семью. Такое было только у нас, в Советском Союзе.

И все это делалось под руководством Сталина и, как правило, по его инициативе.

Теперь о войне.

Фашистская Германия, вероломно нарушив договор о ненападении, без объявления войны обрушилась на СССР всей своей мощью. Для гарантированного достижения успеха Гитлер включил в первый стратегический эшелон 80 % всех сил и средств вермахта, в том числе почти 90 % танковых дивизий и боевой авиации. Удар был огромной силы. Тысячи артиллерийских орудий, в первую очередь крупного калибра, буквально засыпали снарядами пограничные заставы и военные городки. Удары артиллерии наносились по штабам, узлам связи, казармам, местам хранения боевой техники, разведанным ранее огневым точкам.

Авиация немцев проводила массированные налеты на те же объекты. Парализовав их, можно было гарантировать продвижение своих сухопутных войск. Но главным для авиации вермахта было: наши аэродромы, находящиеся там самолеты, арсеналы оружия, склады боеприпасов, узлы железных и шоссейных дорог, порты, войска. В принципе немецкое командование стремилось уничтожить группировки наших войск первого стратегического эшелона. Одной из самых важных задач авиации фашистов было максимально подорвать моральный дух Красной армии, парализовать ее.

Бомбили Минск, Киев, Одессу, Севастополь, Каунас, даже Мурманск… Расчет был на панику, хаос. Разумеется, для Гитлера очень важно было запугать, потрясти наш народ. Те методы, которые отлично срабатывали в Европе, Гитлер перенес и на СССР. Он был уверен в успехе. В войну вступили также Финляндия, Венгрия, Румыния, Италия. Но ничто не помогло Гитлеру, и никаких целей он не добился.

Через полтора часа после вторжения германский посол Ф. Шуленбург вручил нашему правительству (Молотову) ноту, где цинично, ложно заявлялось: Германия вынуждена начать превентивную войну против Советского Союза, поскольку он не выполнил своих обязательств по имеющемуся договору; СССР якобы «готовил удар» ей в спину. Подобного же типа документ Риббентроп (МИД Германии) вручил в тот же день нашему послу в Берлине. Тогда гитлеровская ложь возымела действие и повлияла на определенные круги мировой общественности, но прежде всего на немецкий народ.

22 июня с обращением к народу выступил премьер-министр Англии У. Черчилль: «Никто не был более упорным противником коммунизма, чем я, в течение последних 25 лет. Я не возьму назад ни одного из сказанных мною слов, но сейчас все это отступает на второй план перед лицом разворачивающихся событий. Опасность, угрожающая России, – это опасность, угрожающая нам и США, точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и свой дом, – это дело свободных людей и свободных народов во всех частях земного шара» (У. Черчилль. «Вторая мировая война», М., 1997, т. 3, с. 332–333).

23 июня сделал заявление и Государственный департамент США. Оно перекликалось с тем, что сказал Черчилль. А на следующий день Президент США Рузвельт сообщил прямым текстом: «Разумеется, мы собираемся предоставить России всю ту помощь, которую сможем» («Нью-Йорк тайме», 25.06.41). Вслед за президентом в поддержку СССР выступили некоторые сенаторы и конгрессмены, но были и другие – несогласные. Однако «Нью-Йорк таймс» (уже 26.06.41) без долгих слов отрезала: «Пусть не будет никаких заблуждений относительно того, что скорая и полная германская победа явилась бы величайшей катастрофой для Англии и Америки».

Выступление правительств Великобритании и США имело важнейшее международное значение. Это свидетельствовало о полном провале ставки Гитлера на политическую и, следовательно, военную изоляцию СССР. Многие народы мира повернулись лицом к нашей стране. Они понимали: фашизм – это порабощение…

Находясь в Армавире, в глубоком тылу, тем более в юном возрасте (мне было 17 лет), трудно представить трагедию, разыгравшуюся на границе 22 июня. Скупая информация Совинформбюро помогала, однако, выстраивать события, одну общую картину. Прошла неделя, другая, третья. И тогда и мы почувствовали «дыхание и ветер» войны. В город стали прибывать беженцы. На них смотрели с сочувствием, даже с восхищением – побывали в зоне боев! Приехали беженцы и к нашим соседям Рудичам – мать и дочь, они были из Риги. Помню, на них приходили смотреть с соседних улиц, словно на героев.

А потом немецкая авиация добралась и до Армавира. Вообще фашисты старались небольшими группами самолетов проникать в глубь страны и сбрасывать бомбы на головы мирных жителей. Морально подавлять их. В нашем городе одна из бомб взорвалась рядом с кинотеатром, погибли несколько человек.

Когда фашистские самолеты, отбомбившись, уходили, первым желанием было – посмотреть, что они натворили. Но умный Володя Рудич говорил: могут вернуться, лучше выждать; к тому же среди сброшенных бомб взорваться могли не все – вдруг некоторые поставлены на замедленное действие. Целыми днями и вечерами мы строили свои собственные предположения – как там, на фронте, как развиваются приграничные сражения.

О том, что происходило тогда, мне довелось узнать много лет спустя, когда я командовал войсками Прикарпатского военного округа. Немало было в оперативных границах округа памятных мест: Ровно, Броды, Рава Русская, Тернополь, Перемышль, Стрый… В Тернополе, например, находился командный пункт Юго-Западного фронта. Туда в первые дни войны, по указанию Сталина, приезжал Жуков. Из района Рава Русская – Броды был произведен контрудар наших механизированных частей. Противника остановили вблизи границы. Но самое поразительное случилось в Перемышле, где 99-я стрелковая дивизия и подразделения пограничников оставили о себе героическую память.

Так вот – о 99-й. Она отлично показала себя в тяжелейших боях с группой армий «Юг», которой командовал фельдмаршал Рунштедт, стойко удерживая Перемышль. Город вначале был нами остановлен, а затем – отбит. Были нанесены большие потери 101-й пехотной дивизии противника, наступавшей на острие удара. Только когда 99-ю стрелковую дивизию стали обтекать справа и слева, когда создались условия ее полного окружения, командование приняло решение об отводе.

Еще вечером 27 июня 1941 года Совинформбюро передавало: «На всем участке фронта от Перемышля и до Черного моря наши войска прочно удерживают Государственную границу…» И это была правда. Но уже вечером 28 июня 99-я стрелковая дивизия, а вместе с ней и бойцы 92-го пограничного отряда по приказу командования оставили город, полностью выполнив свой долг.

В Перемышле Гитлер получил один из первых тяжелых уроков – воины нашей армии и пограничники «объяснили» ему: СССР – не европейские страны, которые он растоптал.

Сводки Совинформбюро были лаконичны и скупы. А я, как и все мои сверстники, твердо был уверен в том, что мы обязательно разобьем агрессора! По-иному и быть не могло. Ведь у нас такая мощная страна и сильная Красная армия, наш народ един и сплочен. У всех еще свежи были впечатления о проведенных во второй половине тридцатых годов маневрах Красной армии. А уже в зрелые годы, вглядываясь в то время, мы еще раз убедились, что уже тогда мир узнал об огромных возможностях Красной армии – они базировались на передовой военной науке (о чем свидетельствует хотя бы «теория глубокой операции» и ультрасовременная военная техника). В школьные годы я и мои товарищи, конечно, еще не доросли до таких обобщений. Но в памяти остались кадры документальных фильмов о тех маневрах. Это укрепляло уверенность в нашей безусловной победе.

Лето 1941 года выдалось чернее черного. Наши войска отступали. День за днем вынужденно оставляли врагу родную землю. И все-таки скажу – даже в самые тяжелые, безысходные дни мы не сомневались в победе. Пусть скептик усомнится. Пусть недоверчиво покачает головой. Ему нас не понять! Мы были фанатиками и очень любили свою страну, а потом знали: все равно праздник на нашу улицу придет. Именно так и должно быть. И не должно быть иначе.

Трагически сложившаяся обстановка на фронте, разумеется, рождала вопросы. И на них требовались ответы. Они были даны в исторической речи Сталина 3 июля 1941 года. Вот как начиналась эта речь по радио страны:

«Товарищи! Граждане! Братья и сестры!

Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои! Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину, начатое 22 июня, продолжается. Несмотря на героическое сопротивление Красной армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения, враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы. Гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины. Фашистская авиация расширяет районы действия своих бомбардировщиков, подвергая бомбардировкам Мурманск, Оршу, Могилев, Смоленск, Киев, Одессу, Севастополь. Над нашей Родиной нависла серьезная опасность. Как могло случиться, что наша славная Красная армия сдала фашистским войскам ряд наших городов и районов? Неужели немецко-фашистские войска в самом деле являются непобедимыми войсками, как об этом трубят неустанно фашистские хвастливые пропагандисты? Конечно, нет! История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало…»

В заключение своей речи Сталин подчеркнул: «Товарищи! Наши силы неисчислимы. Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом. Вместе с Красной армией поднимаются многие тысячи рабочих, колхозников, интеллигенции на войну с напавшим врагом. Поднимутся миллионные массы нашего народа. Трудящиеся Москвы и Ленинграда уже приступили к созданию многотысячного народного ополчения на поддержку Красной армии. В каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага, мы должны создавать такое народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защищать свою свободу, свою честь, свою Родину – в нашей Отечественной войне с германским фашизмом. В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу Родину, создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве. Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы. Все наши силы – на поддержку нашей героической Красной армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа – на разгром врага! Вперед, за нашу победу!» («Правда», 3 июля 1941 года).

Эти священные исторические слова Сталина явились не только анализом обстановки с определением конкретных задач и ответом на многие вопросы нашего народа и народов мира. Но эти слова были и пророческими – они показали, чем все кончится для гитлеровской Германии и что надо сделать для скорейшего ее разгрома. И все это сбылось.

С началом войны наши с отцом отношения коренным образом изменились. Они всегда были очень добрыми, по-родственному близкими, теплыми, хотя его нельзя отнести к сентиментальным людям. В его характере было много строгости, много категоричности, но обязательности – тоже много. В свободные часы, а они выпадали редко, отец любил вспоминать прошлое: переоценивал события, строил планы, заглядывая вперед; активно втягивал нас всех в эти разговоры. А вот рассуждений, касавшихся настоящего, не одобрял. И мне, достаточно деликатно, давал понять: нецелесообразно анализировать, оценивать дела и события сегодняшнего дня, тем паче оценивать какие-либо личности.

Тогда я не задумывался – почему? Сейчас могу предполагать, что отец был обеспокоен общей обстановкой, созданной в стране во второй половине тридцатых годов органами НКВД. Злые люди, карьеристы и откровенные наши враги, желая кого-либо опорочить, строчили клеветнические доносы, а они уже становились основанием для ареста. Отец это знал по себе. Нельзя давать повода. Даже малейшего. Поэтому лучше избегать разговоров о происходящем сегодня.

Но вот пришла война. И отец, судя по всему, изменил своему правилу: рассуждал широко, открыто высказывал свое мнение. Конечно, отец был настоящим патриотом, он и мысли не допускал о поражении и был уверен в нашей победе. Отцовские суждения о положении на фронте никогда не были сиюминутной реакцией на событие. Он по крупицам собирал факты, привлекал объективные выкладки с красноречивыми цифрами, анализировал весь материал, а я потом удивлялся! До чего же точен и убедителен его анализ и аргументирован его прогноз.

Слушая отца, я понимал, какие силы привели Гитлера к власти, на кого он опирался, благодаря чему удалось подорвать влияние Тельмана и его партии – весьма серьезной силы в тридцатые годы и почему так легко «легла» под фюрера Европа.

Я не спрашивал, но чувствовал – обо всем этом он говорит не только со мной, но и у себя на заводе… С признательностью вспоминаю те долгие серьезные беседы «на равных». Видно, он понимал, что в ближайшее время сына призовут и направят в действующую армию. Отец готовил меня к этому. От крупных государственных проблем он вдруг переходил к взаимоотношениям в солдатской среде, в «военной семье», как он говорил; к предстоящим боям, выполнению боевых задач, «самосохранению». Особое внимание уделял взаимовыручке, поддержке товарища, когда тот в беде. Кажется, и теперь я слышу его мягкий голос: «Нет ничего выше, чем спасение товарища в бою и выполнение боевой задачи».

Я знал: в его сердце навсегда осталась благодарность к тем, кто спас ему жизнь, оказав медицинскую помощь при ранении…

Прошло полтора месяца войны. 5 августа нас, вчерашних школьников, привели к военной присяге. Было это в Армавирском горвоенкомате. Не стану говорить о «торжественности момента» – чего не было, того не было. А вот напряженность присутствовала – враг уже топтал нашу землю, убивал наших людей. В такое время довелось присягать…

В тот же день вывезли за город, к месту строительства железнодорожной ветки. Здесь нас встретили прорабы. Один из них, Степан Степанович, быстро сориентировал отряд. Мы должны построить 200 метров железнодорожного полотна – это «наша» часть. Он ознакомил нас с предстоящей работой, распорядком дня, объяснил, где брать рабочий инвентарь, разбил нас на бригады. Мы таскали на носилках песчано-гравийную смесь с платформ, укладывали шпалы, накатывали рельсы, закрепляя их костылями. Рельсы подавали на платформе, а мы с торца стаскивали их и волоком, по-бурлацки, доставляли на место.

Работа была тяжелая, напряженная. Вставали в пять утра, в шесть выходили из дома, а еще два часа требовалось, чтобы добраться до нужного места… Ровно через двадцать дней задание было выполнено. Нам выдали по пятьдесят рублей. То были наши первые трудовые деньги. Честно сказать, ребята не понимали, почему заплатили. Ведь война! А раз так, мы и без денег должны делать все необходимое.

Потом был небольшой митинг. Руководители поблагодарили нас за труд, сказали, что каждый уже внес свой вклад в разгром врага. Выступил капитан из горвоенкомата – через три дня нам надлежит туда явиться. Все поняли: направят защищать Отечество. Что ж, присягу дали, значит, уже бойцы.

Прибыв домой, вручил родителям деньги и был несказанно горд: дескать, уже зарабатываю. Отец, конечно, поздравил труженика, а после ужина я объявил: на утро 28 августа назначен сбор в военкомате. Очевидно, будут отправлять. Все притихли, потом сразу засуетились. Отец начал перечислять, что надо с собой взять. Мачеха забеспокоилась – куда все необходимое сложить? В чемоданчик или рюкзак? Еще было время на сборы…

Ребята сбегали в военкомат, кое-что уточнили: прибыть мы должны 29 августа в 10 утра… С вещами. На окраину Армавира. Там будет ждать горвоенком.

Собирались в поле. Стоял указатель со стрелкой: «Пункт сбора и регистрации». А там же, на поле, разместилось несколько столов с табличками – по алфавиту.

Где-то тоскливо играла гармонь. Мы с ребятами нашли нужный стол, зарегистрировались. Мне показали, где собирается третья рота. Там были почти все из нашей школы – и Борис Щитов, и Виталий Расторгуев… Ждали Николая Голубенке и Виталия Тройно, но они не появились. Они призваны были позже, и их судьба сложилась иначе. Тройно был лейтенантом, командиром взвода, после тяжелого ранения демобилизовался; Голубенке стал фельдшером, старшим лейтенантом. Об этом я узнал уже после войны. С Виталием увиделся в 1946-м, а Николай прислал мне еще раньше письмо с фотографией из Австрии, где тогда служил. Кто-то дал ему мой адрес.

Третьей ротой призывников командовал лейтенант. Очевидно, из военкомата. Могучий, с квадратным лицом и широченными плечами. Он говорил мало, отрывисто. Вид имел озабоченный. Рядом крутился какой-то паренек – оказалось, из числа призывников, был у него ординарцем-посыльным. Звали паренька Олегом. Потом он станет любимцем ребят, поскольку приносил им не только письма, но и новости.

Ротный назначил из призывников себе заместителя, командиров взводов, их заместителей, командиров отделений. Я стал командиром третьего отделения первого взвода в нашей третьей роте. Опережая события, скажу – в военном училище тоже был в третьей роте, первом взводе и командовал третьим отделением. В училище мне присвоили первое воинское звание: в петлицах появились треугольники…

День призыва – навсегда в памяти. Это как бы стоп-кадр из числа самых первых военных, может, самый первый. Вот родители и сестренка, бледные, испуганные; даже тогдашнее чувство свое помню – это «давление неизвестности»; хочется быстрее разорвать «гнетущую тянучку», отправиться по назначению. Всем будет легче! Отец все повторял, чтобы на станциях бросал письма домой, пусть самые короткие: жив-здоров, нахожусь там-то. Обещал. Леночка, сестра, постоянно поправляет мой «Ворошиловский стрелок», поглядывая при этом по сторонам – как реагируют на это окружающие? Ей шел десятый год.

Подали команду строиться. Все родители плакали, совсем стало тяжело. Наконец рота вышла на дорогу, тронулась в путь. Оглянулся – мои, как и все, махали руками. Снял кепку и тоже замахал. Знаете, стало как-то легче. Больше я их не видел до конца войны.

Шли, изредка поглядывая на небо, чистое, ни облачка. Солнце в зените, а мы как на ладони, в самый раз для удара авиации. Нас изредка обгоняли грузовые машины; навстречу шли повозки – они каждый раз сворачивали, останавливались, люди провожали бойцов взглядом. Некоторые снимали картузы и крестились. Крестили и шедших в колонне.

В населенных пунктах привалов не делали. Их, наоборот, проходили в повышенном темпе. Жителей почти не видели. Одни малолетние детишки. В последнем переходе нас догнала линейка с моей мачехой Клавдией Моисеевной и еще одной женщиной – как выяснилось, ее сын тоже шел в колонне. Мачеха, соскочив с линейки, подхватила сумку – и ко мне. «Ты же забыл кружку!» – кричит. Мне неловко: что ребята подумают?! А она втиснула в руки сумку, поцеловала, заплакала… и осталась у обочины.

Когда добрались до полустанка, где ожидал эшелон, солнце уже садилось. Проводники распределили нас по вагонам. Через час все разместились. Эшелон медленно двинулся в путь. Впереди – неизвестность. Я раскрыл сумку, которую дала Клавдия Моисеевна: кроме кружки и солдатской фляги с вишневым соком, в ней были пирожки. Целая гора. Лейтенант с ординарцем, Борис, Виталий и я устроились вокруг сумки, с удовольствием уминая домашнюю еду.

В темноте мы проскочили Невинномысскую, остановились на полустанке. Стояли очень долго. Оказывается, по пути движения поезда бомбили станцию; теперь изучалась возможность нашего движения. Руководители эшелона дозвонились в Армавир. По рассказу лейтенанта – он ходил в станционный дом. Немцы бомбили и обстреливали город, в основном жилые кварталы. Молния проникала в сознание каждого: ведь там родные, как они?

Эшелон двинулся далеко за полночь. Я стал устраиваться поудобнее. Рюкзак под голову – вот и вся постель. Почему-то вспомнил о Суворове, его неприхотливости. Колеса ритмично постукивали на стыках рельсов, убаюкивали. Из головы не выходили дом, школа… Проснулся – поезд стоит. Уже утро. Но солнце не взошло. Лежал долго, пока не услышал какой-то незнакомый гул. Кто-то в вагоне крикнул: «Самолеты!» Лейтенант – к двери, скомандовал: «Спокойно, всем оставаться на местах». Над эшелоном с оглушающим грохотом промчались самолеты. Тотчас по вагонам понеслось: «Воздух! Всем покинуть эшелон…» Не успели мы выскочить, как самолеты появились вновь: шли гуськом, один за другим, обстреливая нас из пулеметов. Как только крылатые хищники скрылись, прогремел взрыв – рядом с серединой эшелона. Через две-три минуты фашисты появились вновь – три самолета. Теперь они летели развернутым фронтом. Строчили пулеметы. Рядом с нами – рукой подать! – пролетел один из стервятников. Мне он показался огромным, с карикатурными свастиками-пауками на крыльях.

Прошло еще минут двадцать-тридцать, затем команда: «Отбой!» Она эхом прокатилась по полю, а вслед распоряжение: «Всем занять свои места, эшелон отправляется». Ринулись к вагонам, семафор давно поднял свою «руку».

Это было лишь началом наших мытарств. Правда, обстрелы и бомбежки нас миновали, но горя мы хватили. Через две недели у руководства эшелона кончились продукты, пришлось перейти на подножный корм. Останавливались в поле, набирали колосьев неубранной пшеницы, выбивали зёрна и ели. Если стояли подолгу, варили зерна в котелках, кружках, железных банках. Все были чумазые, одни зубы блестели, как у негров. Но духом не падали. Позже выяснилось: начальник эшелона боялся останавливаться на крупных станциях, а как раз там были продукты!

Ночью на какой-то станции загрузились под завязку: хлеб, сухари, консервы, даже сахар. И сразу поднялось настроение.

Мы начали теребить лейтенанта: пусть добывает побольше данных о фронте, о доме, а главное – куда едем? Порадовали события под Ельней, где контрударом опрокинули фашистские войска и заставили их отступить. Может, началось? Увы, последующие новости были безрадостными.

Ура! Прибыли на конечный пункт. Это – Свердловск. Был октябрь, порошил снежок. Наш лейтенант куда-то все бегал. И вот пришел с каким-то командиром, а тот – как картинка: чистенький, подтянутый, сапоги блестят. Мы притихли, а «наш» улыбался до ушей. «Новенький» объявил: «Товарищи, вы прибыли в город Свердловск, где разместилось эвакуированное с Украины Черкасское пехотное училище. Вы в нем будете учиться. Станете командирами Красной армии». А «наш» добавил: «Я же говорил, говорил, что будете учиться. Видите, как все отлично…»

Мы делились между собой первыми впечатлениями. Все были рады, что станем командирами. Потом нас привели на территорию училища. Красивые здания.

Все культурно, опрятно. Очевидно, до этого здесь располагалась образцовая часть. Когда при ярком свете мы глянули друг на друга, то стало не по себе. Правильно поступили командиры, распорядившись, чтобы нас со станции вели через город, хотя и пустынный, в темное время. Иначе люди могли подумать, что мы – зэки. Впрочем, тогда я понятия не имел о внешнем виде заключенных.

Нас быстро – партиями через каждые тридцать минут – перемыли в бане училища; остригли, выдали чистое белье, обмундирование, даже шинели и шапки. И все добротное – курсантское, затем построили и отправили на ужин. Столовая – светлая, просторная, чистая. Ели макароны с тушенкой, пили чай с сахаром и хлебом. Королевский ужин. Королевская столовая.

Что интересно – поначалу мы не могли узнать друг друга. Все пострижены под «нулевку», одинаково одеты… Ходили, натыкаясь друг на друга. Хохотали. Крепкие, налитые – молодость выплескивалась наружу! Кто-то раздал нам подворотнички и передал распоряжение старшины: сейчас же пришить.

Разошлись к своим койкам. Спали на белоснежных простынях, как дома. В казарме уютно, тепло. И разговаривали почему-то тихо.

Утром начали подниматься еще до семи часов. Одевались, умывались, перешивали подворотнички, чистили сапоги. Потом появились отцы-командиры: стояли группой, изучающе смотрели на нас. Первое знакомство, так сказать. Говорят, от него многое зависит.

После завтрака старшина построил нас. Докладывал старшему лейтенанту Захарову, это был наш ротный. Он принял рапорт, дал команду «вольно» и представил командиров взводов. Наш взводный – лейтенант Архипов.

Первый день – ознакомительный; и вообще – для адаптации. Это мне запомнилось. Когда командиры взводов побеседовали с каждым, Захаров снова нас построил: «Я знаю, вы военную присягу приняли, но мы ее здесь продублируем. И каждый распишется в списке, что присяга принята. Я сейчас зачитаю ее текст, а вы повторяйте за мной… Ясно?»

Все получилось как нельзя лучше. Оказывается, ротный знал текст присяги наизусть. Он громко произносил каждое слово, отлично расставляя акценты, ударения, чем производил глубокое впечатление. Все было совсем не так, как в Армавире, в военкомате, где каждый читал, спотыкаясь, присягу вслух отдельно. Здесь воздействие содержания присяги на сознание было значительно выше.

Старшина повел нас по военному городку – знакомить с объектами… На душе было спокойно.

Глава 2. Первые военные университеты

Черкасское военное пехотное училище знаменито уже тем, что было создано и существовало в Черкассах – удивительном, неповторимом городе, как и вся Черкащина. При слове «Черкассы» в памяти явственно возникает «Днепр широкий», который «ревет и стонет» в непогоду, вздымая горы волн, или плавно, величаво струит свои воды в ясные дни. Всплывают в памяти и певучая «украинская мова», стихи одного из любимых с детства поэтов – бунтаря Тараса Шевченко, чей прах покоится, как он и завещал, «на кургане, над рекой могучей» – в городе Каневе на высоком холме, ныне называемом Тарасовой горой. Да и сама черкасская земля, как и город Черкассы, мне представляется сказочной страной гордых свободолюбивых людей.

Первые упоминания о городе относятся к концу XIV века, и, как свидетельствует история, он находился тогда в Киевском княжестве, бывшем под пятой Литвы. Во второй половине XVI века город захватила Польша. Переход Черкасс из рук в руки, видимо, тоже способствовал тому, что его жители постоянно участвовали в крестьянско-казацких восстаниях – вначале против литовских, затем – против польских захватчиков. Повстанцы горячо поддерживали Богдана Хмельницкого. А с середины XVII века город стал центром Черкасского казачьего полка.

Начиная с 1793 года он находится в составе Российской империи. До революции был уездным городом Киевской губернии, а в советское время, в 1954 году, – стал уже областным центром. Самое примечательное в нем – планировка: улицы – прямые, как стрелы. Не доводилось, честно сказать, видеть городов старой застройки с такой планировкой. Теперь Черкассы стоят уже не на берегу Днепра, как прежде, а на берегу Кременчугского водохранилища. В районе города оно, как море, – от двадцати до сорока километров в ширину. Теперь Черкассы – крупный индустриальный и культурный центр с великолепными кварталами многоэтажных жилых домов, современными гостиницами, драматическим театром, заводскими корпусами. Все это построено в основном уже после войны – ведь город пережил оккупацию, бомбежки и после освобождения лежал в руинах. Зодчие города при восстановлении разрушенного и дальнейшем строительстве сохранили прежнюю планировку.

Так случилось, что из этого города в начале войны эвакуировалось военное училище в Свердловск, где мне довелось постигать азы военной науки. А потом судьба забросила меня в Черкассы уже после войны – служба есть служба.

Для меня этот город особенный еще и тем, что здесь родилась моя семья. 1 января 1951-го жена подарила нашего первенца Валерия, его назвали в честь легендарного Чкалова, которого мы любили и почитали. Кстати, об именах. В пору молодости люди придают им особое, я бы сказал «знаковое», значение – может, потому, что все мы немножко фаталисты? Собираясь жениться, я сказал своей избраннице:

– Как быть. Я же еще школьником, читая «Евгения Онегина», влюбился в Ольгу (именно в Ольгу, а не в Татьяну). И поклялся себе самому – женюсь на Ольге. А ты – Елена, как нам выйти из этого положения?

– Нет проблем, – сказала моя мудрая подруга, – называй меня Ольгой, а в документах пусть остается всё как есть – Елена.

Так мы и порешили.

Так прожили всю жизнь. И нам вечно задавали вопросы, да и по сей час задают их: «Все-таки Ольга или Елена?» Мы отвечаем: и то и другое правильно. Если дело касается наград, других официальностей, то – Елена, а во всех остальных случаях – Ольга. Ольга Тихоновна.

Наше училище было создано в Черкассах в годы советской власти. Находилось оно на окраине города. База здесь была небогатая, но очень удобная – рядом с казармой, в лесопарковой зоне, размещались замечательные летние лагеря, и таким образом сразу снималось много проблем. Позже на этих «казарменных фондах» разместилась 18-я механизированная дивизия, куда я попал в январе 1950-го, вернувшись из Группы советских войск в Германии.

Еще до войны училище успело сделать несколько выпусков, а потом – война… Сейчас, оглядываясь назад, спрашиваю себя: как Черкасское военное пехотное училище буквально в считаные дни сумело собраться, эвакуироваться и развернуться в Свердловске? Разве это не удивительно? Исходя из положения дел сегодня, при нынешней всеобщей расхлябанности в стране, это не только поразительно, но и невозможно. Тогда же люди, военные и гражданские, собравшись в один кулак, действовали четко, честно, организованно, делая невозможное возможным.

Обстановка на фронте становилась все тревожнее. 7 июля 1941-го началась Киевская оборонительная операция. А Черкассы, расположенные южнее Киева, находились всего в двухстах километрах, таким образом, у руководства училища вообще не было времени на сборы. Мы прибыли в Свердловск – я точно помню – в октябре и сразу приступили к учебе. Для нынешних государственных и военных деятелей такая задача, да еще проведенная в кратчайшие сроки, просто невыполнима.

Конечно, в огромной стране, ведущей такую страшную войну, одно училище – все равно что шлюпка в океане, но и для этой шлюпки нашли время – определили, куда, когда и как ей пришвартовываться. И когда мы прибыли в училище, доложу я вам, то был уже капитально налажен учебный процесс. В этом, конечно, была немалая заслуга его начальника – подполковника Сабердзянова. Его за все время учебы я видел раза три-четыре, да и то издалека. Каждый раз он был на коне – выезжал на занятия в поле в сопровождении ординарцев. Командир батальона, подполковник Ким, бывал у нас чаще, но тоже, как правило, верхом. Зато ротного Захарова мы лицезрели ежедневно, даже в выходные дни. Он постоянно проводил разного рода мероприятия. Но весь учебный процесс был под опекой взводных, у нас – лейтенанта Архипова.

На всю жизнь сохранил я чувство благодарности к этой своей альма-матер и к офицерам, которые гоняли нас до седьмого пота, но во многом благодаря этому и их строгой требовательности я и другие курсанты остались живы, пройдя через всю тяжелейшую войну.

Ныне у определенной части населения наши средства массовой информации сформировали превратное представление о военных. Поэтому некоторые относятся в целом к армии агрессивно, даже хамски. Столь же пренебрежительным, несправедливым подходом к оценке армии и ее офицерскому корпусу отличались и некоторые деятели из высшей государственной и партийной элиты. Например, Хрущев, Горбачев… А у Шеварднадзе вообще было презрительное отношение к Советской армии. Наверное, поэтому он всячески стремился ее разрушить. Кстати, отсюда многое исходит, в том числе и одностороннее разоружение в угоду США, и гибель уникальных ракетных комплексов, не подлежавших уничтожению, и кабальные условия сокращения наших стратегических ядерных сил, и дикие соглашения о выводе советских войск из Афганистана. Особенно откровенно Шеварднадзе высказался о наших офицерах: «Эти серые шинели с ограниченным серым мышлением». Но ведь сам восемь лет носил шинель в МВД. Сталин всю жизнь проходил в серой шинели.

Теперь-то мы знаем, что именно такое отношение к армии было частью общей стратегии по уничтожению Советского Союза, которой следовали предатели и перевертыши.

Считаю своим долгом защитить честь офицерского корпуса. Поговорить об офицере подробно.

Фактически именно на офицере держатся наши Вооруженные силы. Его функции и задачи обширны, многогранны и ответственны. Офицер – прежде всего педагог, но, в отличие от школьного учителя или вузовского преподавателя, педагог уникальный. Возьмите первую ступень офицерского корпуса – командир взвода. Он отвечает за тело, дух и ум подчиненного; иными словами, несет полную ответственность за сохранение жизни солдата, гармоничное его развитие, а также обучение военному делу и его воспитание.

Что должен уметь солдат? Хорошо использовать оружие, боевую технику, сноровисто действовать на поле боя. И этому должен научить офицер. Кроме того, он должен обеспечить высокий морально-боевой дух и высокую нравственность солдата. Чтобы тот не на словах, а на деле был предан своему народу, не щадя собственной жизни, защищал Отечество, а если потребует обстановка, то и отдал бы за него жизнь. Все эти качества должны быть сплетены и увязаны в один узел.

У лейтенанта командира взвода под началом двадцать-тридцать человек – целый класс, если рассуждать школьными категориями. И он, командир, должен думать о сохранении солдатской жизни. И не только во время войны. Солдат постоянно с оружием. Порой на занятиях он применяет его по-боевому – стреляя, поражает цели, точно так же, как в бою. Это характерно для мотострелков, танкистов, воздушных десантников, морских пехотинцев. И тут особенно важны меры безопасности. Но эти меры следует возвести в степень, когда солдат необходимо обучить мастерству снаряжения и установки противопехотных, противотанковых мин, фугасов, обезвреживать установленные противником минные заграждения, в том числе «сюрпризы». Тут огромный риск.

А какая колоссальная ответственность за сохранение солдатской жизни лежит на взводном при подготовке к учениям с боевой стрельбой, несению караула! В караул направляют солдат для охраны знамени части, штаба (как органа управления), арсеналов с оружием, хранилищ боевой техники, складов боеприпасов, горючего и другого имущества, узлов связи, коммуникаций, источников водоснабжения… Отправляясь на охрану поста, солдат получает оружие, заряжает его боевыми патронами. Ему определяют боевую задачу. Разумеется, каждый пост имеет свои особенности, но все они – в общей системе.

Если пробирается нарушитель, его надо задержать, не подчиняется – стрелять. И молодого солдата следует тщательно готовить к несению такого вида службы. Ночью, особенно в ненастную погоду, кажется, будто под каждым кустом нарушитель. Любой шорох страшит. Но на шорох стрелять нельзя. Это может быть домашнее животное, заблудившийся в ночи человек. Часто именно по неопытности караульных и случаются трагические происшествия. Вот почему в ненастную погоду молодому часовому выделяют в помощники второго часового (подчаска).

Но сохранение жизни солдата зачастую связано с взаимоотношениями среди военнослужащих. Взводный обязан создать в коллективе обстановку взаимоуважения – никаких ссор, а тем более – драк. И один человек – офицер, педагог – должен за два года обучить абсолютно всему, что нужно воину. А их у него двадцать – тридцать!

Огневая подготовка, тактическая, политическая, строевая… Плюс то, что называется связью и управлением, плюс инженерное дело, плюс противохимическая защита, плюс защита от оружия массового поражения… А физическая подготовка? Солдат должен быть крепким, выносливым. Поэтому к физподготовке примыкает маршевая – на выносливость. А на марше солдат соответствующе экипирован. За этими двумя словами – сорок килограммов. И вот с этаким грузом – марш-бросок на 40–50 километров. А надо ли это? Именно крепкое здоровье, высокое физическое развитие и выносливость являются опорой для солдата в бою. Но надо не забывать, что в здоровом теле – здоровый дух.

Или выходит рота на полигон и сразу после длительного ночного марша оборудует район обороны. Траншеи – «в полный профиль» (в человеческий рост), огонь боевыми патронами по мишеням, которые двигаются внезапно на роту – пехота и танки «противника». Это тяжелое испытание. Не каждое подразделение может с ним справиться. Ну а в итоге рота получает за свои действия оценку, так же как и каждый воин роты. Тут уж, как говорится, кто что заслужил, то и получил!

В 1979 году, например, отлично проявила себя 7-я мотострелковая рота 7-го мотострелкового полка (командир полка – подполковник Э. Воробьев). А вот рота выпускного курса Киевского высшего общевойскового училища в 1990-м, увы, не справилась с такого типа задачей. О чем это говорит? Разные школы. Разные командиры.

Основа основ – тактическая подготовка. Личный состав обучают в условиях, приближенных к боевым, имея целью – уничтожить противника, а себя сохранить. Занятия и учения проводятся как без применения, так и с боевым применением оружия, боевой техники. Солдату надо уметь наступать, обороняться, отступать, занимая новые рубежи, участвовать в контратаках. Он должен успешно это делать в условиях равнинной и пересеченной местности. С форсированием водных преград. В лесу, на заболоченной местности. В населенных пунктах и в пустыне. В горах и в скалистых ущельях. Все это должно выполняться при взаимодействии с артиллерией, авиацией и соседними частями – иначе будут жертвы. Солдат должен уметь в различных условиях боевой обстановки десантироваться на вертолетах, самолетах, танках.

Видите, только одна наука – тактика, а насколько сложна и многогранна подготовка! И за всем этим один человек – офицер. Труд его – адский. Офицер – в буквальном смысле слова подвижник. А какую огромную роль играет его нравственный облик! Все то, чему офицер должен научить солдата, – он сам лично обязан выполнять в совершенстве и, как правило, на занятиях должен говорить солдатам: «Делай, как я!»

Раньше, в условиях царской армии, офицер пользовался уважением подчиненных благодаря своей принадлежности к высшему сословию. Хотя бывали и исключения. Теперь он тоже может завоевать высокий авторитет, но уже в силу своих знаний, мастерства, умения преподать эти знания подчиненным. Что еще ценится в офицере? Человечность, исключительное благородство побуждений, честность, чуткость к солдатским запросам. И вместе с тем неколебимая твердость, а порой и жестокость, если она – в интересах дела.

И еще об офицерских качествах…

Если солдаты убедились, что офицер видит в каждом из них личность, а не оловянного солдатика, видит мыслящего человека, бойца, готового в любой момент грудью защитить Родину, то его влияние на подчиненных велико и благотворно, и за таким командиром солдаты пойдут в огонь и в воду.

Воспитывая стремление к высокому поступку, нельзя оставлять место тщеславию. Но у каждого военного человека, независимо от его положения, должно быть и самолюбие. Офицер обязан щадить самолюбие солдата, он должен понимать естественное стремление подчиненных выделиться, обратить на себя внимание, совершить поступок.

По своему опыту знаю: подчиненные ценят волевого командира, однако решительность, твердая воля офицера должны базироваться на логичном, разумном решении, которое покорит солдат своей глубиной и проницательностью. Воля есть характер, но характер умного человека. Без воли, характера и инициативы современный офицер фактически ничто. На инициативу же способен только волевой, с характером человек, а безвольный, бесхребетный – нет. В бою безволие равносильно погибели.

Поэтому, воспитывая подчиненных, офицер должен воспитывать прежде всего самого себя. Его должна отличать верность – не только клятве, военной присяге (приняв ее однажды, не «перевертываться»), но и своему слову. Измена слову, тем более клятве, – омерзительная низость. Верность клятве воспитывается с детства, в армии примером верности слову, присяге является командир, офицер.

Офицеру надо много знать, быть высокоэрудированным человеком. Тогда он способен логично мыслить, предвидеть развитие событий, принимать обоснованные решения.

Офицер должен быть человеком чести. Честь – святыня, постоянная спутница, награда и утешение. Если честь замарана, офицер должен расстаться с военной службой. Когда сам он того не делает, ему должен помочь старший начальник или офицерское собрание: не смог возвыситься до истинного понимания чести – уходи, не порочь офицерский корпус.

Офицер обязан являть собою пример четкости, исполнительности, дисциплинированности. Его долг – постоянно выкладываться в деле; терпеливо и убедительно разъяснять подчиненным, зачем нужны воинская дисциплина, воинский порядок, взаимная субординация – все, на чем базируется стройность армейской жизни.

И если офицер обладает всеми перечисленными качествами, вокруг него невольно возникает ореол благородства, добра, высокой нравственности. Его авторитет, как в кругу военных, так и в обществе, высок. Нельзя забывать: через офицерский корпус ежегодно проходят сотни тысяч юношей; с годами – это миллионы, десятки миллионов человек самого активного, жизнедеятельного возраста. Легко себе представить влияние офицерского корпуса на народ, на строительство нашего государства.

Горе стране, если, отслужив свой срок в Вооруженных силах, солдат уходит, не получив положенного заряда обучения и воспитания, если уносит с собой отвращение к воинской службе, считая это время бесполезно пропавшим для жизни. Больше того, порой вспоминает о нем с ужасом (когда в части процветала дедовщина). И тут правомерно предъявить офицерам счет, потребовать объяснений: почему из армии возвращаются уроды, а не богатыри, как прежде? Да, можно спросить! Но одновременно надо спросить и с Президента Российской Федерации – почему над офицерским корпусом страны на протяжении последних десяти – пятнадцати лет глумятся? Почему офицер с семьей скитается, словно бомж, месяцами (до 2000 года) не получая денежного содержания? Почему его вынуждают стреляться, увольняться или идти к новым русским на заработки – ночным сторожем, грузчиком, посыльным?

Разве способен нынче офицер полностью отдавать себя тому благородному, необходимому стране и народу делу, о котором говорилось выше? Разве способен он думать о высоких материях, когда сам влачит нищенское существование, угнетен, унижен, незаслуженно опозорен? Можно ли рассчитывать в этих условиях, что офицер будет плодотворно трудиться, выполняя свой долг по обучению и воспитанию солдат? Право, даже неловко задавать сегодня подобные вопросы. Мне, старому солдату, больно и горько за нашу армию…

Насильственно разломали Советский Союз. Насильственно, с кровью, разорвали Советскую армию. А ведь она была на самом деле непобедимая и легендарная, о чем не только в песне пелось… В стране существовала уникальная система подготовки, оснащения, мобилизационного развертывания главных сил, надежного управления ими.

Когда началась Великая Отечественная война, все это сработало незамедлительно! Армия, ее руководство действовали с первых минут. Правда, одни лучше, как Одесский военный округ и Черноморский флот, другие – хуже. А в 1994 году в Чечне российские войска оцепенели. Да и вообще, как вышло, что у нас стала совсем не та армия? А получилось так потому, что после августа 1991-го ее все больше и больше угнетали, травили, разваливали, вели по ложному пути. Чечня стала «моментом истины» на этом пути.

Померкла наша слава в 90-х годах XX века. Говорить об этом тяжело, но правды не скроешь. Одна половина армии гибла в бездарной войне в Чечне, а другая – истощала себя в борьбе с внутренними врагами, перекрывшими все каналы финансирования, материально-технического снабжения. Попросту говоря, Вооруженные силы страны бросили на грань выживания. Пытаясь сохранить себя, они одновременно старались уберечь Россию, ее суверенитет, удержать оборону страны на должном уровне. А вместе с тем армия избавлялась от полицейских функций, которые ей навязал президент Ельцин. Она твердо знает: у нее одно вечное предназначение – защита Отечества от врага внешнего.

Бесконечные гонения на Вооруженные силы продолжались вплоть до 2000 года. И председатель правительства, и президент Ельцин – он же Верховный Главнокомандующий – делали грозный вид: в армии и на флоте реформы должны идти и мы будем их проводить… А финансирование? А образовавшаяся задолженность? Ответа на эти вопросы нет, и все разговоры о «реформах» повисали в воздухе.

И как бы ни был предан своему делу министр обороны – если нет денег, пульс в Вооруженных силах не забьется. К такому вот состоянию привели нашу армию псевдодемократы. Печально гляжу я на все то, что произошло в Вооруженных силах. И если дело, начатое В. В. Путиным и С. Б. Ивановым по спасению наших Вооруженных сил, не найдет продолжения, то нет сомнения, что грянет полный крах. Если только не будут приняты именно решительные меры, а не полумеры (типа увеличить денежное содержание на несколько процентов, жилье выдавать по сертификатам и тому подобное) уже сейчас, в новых условиях, то будет беда. Она коснется всей страны. Случится беда с армией – рухнет и суверенитет России.

Часто армию сравнивают с огромным деревом, которое защищает землю от бурь и ненастья. Корни его протянулись по всей стране, питаясь земными соками. Это дерево живет интересами своего народа, оберегает его. Народ и армия подобны земле и дереву – первая питает армию, второе – прикрывает народ.

В то же время сама армия должна быть и чистилищем, и источником духовного, нравственного обогащения молодых, приходящих в ее ряды. Вполне понятно, что в этих условиях именно офицеры должны быть главными наставниками нового поколения. Каждый из них должен проникнуться патриотической идеей, стать духовным учителем молодежи. В определенной степени это общественные деятели, поскольку играют значительную роль в воспитании масс. Так что слово и понятие «офицер» должно звучать гордо!

Волей судьбы наш народ стал народом-воином. Он постоянно защищал свое Отечество от нашествий с востока, запада, юга. Ему просто необходимо было переродиться в армию, где около двух лет служат в кадровом составе, а все остальное время пребывают в кадровом запасе, лишь периодически приходя на сборы – для восполнения забытых навыков или изучения новой техники, участия в учениях, уточнения своего места на случай войны (последнее сегодня – тоже очень актуально).

Что бы ни было, какие бы катаклизмы ни происходили со страной, армия остается ее важнейшим институтом. Она всегда должна быть на страже, начеку. А для этого все ее подразделения обязаны находиться в боевой готовности.

Поэтому, что бы ни было, офицеры всегда на переднем крае. Именно от них в большой степени зависят обороноспособность нашей страны, судьба нашей Родины.

Хочу, чтобы все знали: офицеры обязаны не только обучать и воспитывать новобранцев, поддерживать боеготовность своей воинской части, но и влиять на народ, и особенно на ту его часть, которая приходит на сборы из запаса. Главная сила армии на случай войны – в мобилизационном резерве.

И еще одни, очень важные грани деятельности офицера. Наше государство многонациональное. Кроме того, в армию приходят люди разных верований, племен, убеждений, взглядов, характеров, с различной нравственностью, а теперь – и идеологией. Представляете, как это сложно, но это надо офицеру учитывать.

Ближайшая задача офицера (это всегда было и остается) – добиться доверия, а на этой основе – и откровенности подчиненного. Если это случится – можно гарантировать успех дальнейшей воспитательной работы, обучения. Заняв же позицию «казенного» службиста, идя по пути формальных требований устава, офицер оттолкнет подчиненных от себя. Они не станут своими, близкими. Какой же может быть разговор о военной семье?

Вера в офицера – сказано в прямом и переносном смысле – залог больших и малых побед. И тут надо использовать все средства. Особенно важно проявлять заботу, участие в солдатских нуждах, просьбах. Все должно делаться искренне, от души, без фальши и лжи. А солдатская любовь завоевывается только в общении. Наш солдат любит, когда с ним разговаривают, в отличие от немцев – те привыкли лишь к командам; скандинавы вообще любят молчать – даже настроение передают взглядом.

Военная служба тяжелая. Она не может идти в сравнение с какой-то другой службой. Военное дело очень сложное. А жизнь офицерская всегда связана с постоянными опасностями и с большими лишениями. Но армия крайне необходима государству и обществу. Поэтому внимание народа, президента и правительства к Вооруженным силам, к офицерскому корпусу должно быть особым и повседневным.

Наверное, я слишком подробно говорил о том, что собою представляет офицер и каким должен быть офицер. Но, отдав жизнь военной службе, пройдя путь от курсанта и лейтенанта до генерала армии, я усвоил полезную и давно известную истину: генералами не рождаются. Очень хочу, чтобы те безусые пареньки, что ежегодно приходят в воинские части, училища, понимали это. Скажу по своему опыту: несомненно, на меня огромное влияние оказали мои первые военные наставники – взводный и ротный командиры училища. Лейтенант Архипов и старший лейтенант Захаров.

Я, как и другие курсанты, верил в них, глубоко уважал, да просто молился на них. Это были мои кумиры. Слушая их, старался не пропустить ни слова (даже сказанного между прочим), ни жеста. Старался им подражать во всем. Попадая в переплеты, бесконечно спрашивал себя: что в этом случае сделал бы мой командир? Правильно ли я поступаю? Именно этим командирам я обязан своим начальным становлением, знаниями. Это был тот крепкий фундамент, на котором можно было строить все, что потом состоялось с годами, и в первую очередь – самостоятельность!

В училище занятия по тактике проводились на горе Уктус. Она находилась в трех-четырех километрах. Выдвигались туда, как правило, марш-броском. Всего полчаса – и мы в районе занятий. Лейтенант Архипов, тоже пробежавший с нами это расстояние, как ни в чем не бывало вводит в обстановку: где и какой «противник», какие действия предпринимает, затем говорит о своих войсках – состав, какие перед нами стоят задачи, в чем конкретная цель нашего отделения, взвода или роты (в зависимости от роли, в которой выступаем). Но самое интересное – пробежав с нами эти километры, командир как огурчик. Он дает команду: «Заправиться!» – поскольку мы все, как говорится, «в мыле». Ведь выкладка в сорок килограммов что-то значит. Тяжко! Особенно с непривычки.

Командир делает вид, что мы смотримся нормально. Конечно, это подкупало. Однако, помню, все ворчал курсант Дымерец. Родом он был из Одессы, а призывался в Армавире. То у него одышка, то в боку колет, то растер ногу. Впрочем, прошло полгода, и все пришло в норму. Исчезли жалобы, хотя и потом на занятия и с занятий – только бегом. Теперь все стали как огурчики. Но главное, готовы были пробежать еще столько же.

Особенно нас поражала выносливость старшего лейтенанта Захарова. Он «возникал» в казарме за час-полчаса до подъема. Объявлял тревогу, приводил роту в полную боевую готовность с выдачей комплекта боеприпасов, учебных гранат. Затем мы совершали марш-бросок вначале на пять, потом на десять километров. Вместе с нами во главе роты бежал он, ротный. И еще насвистывал любимую мелодию из «Цыганского барона». Мы таращились на него: как может человек бежать и одновременно насвистывать?

В цирке таких виртуозов не увидишь. После пробежки рота валится с ног, а он идет к турнику и выкидывает такое, что все как завороженные – смотрят и не дышат. Каждый наверняка думает: «Ведь я и сотой доли не могу из того, что вижу». А он, разгадыватель наших мыслей, говорит: «Вы со временем сможете все это выполнять, надо только работать над собой, стараться…» И мы верили, старались. Кое-что получалось и у нас. Например, легко стали переносить марш-броски.

Но командиры нагрузку постоянно увеличивали, и броски мы вскоре стали совершать в противогазах. Кое-кто стал «мудрить»: в дыхательный клапан противогаза вставляли спичку, чтобы он был постоянно открыт для вдоха-выдоха; вдох фактически шел не через коробку противогаза, а напрямую. Некоторые вообще открывали клапан. Первый, кто попался на этом «подвиге», был все тот же Дымерец. Видно, его засек ротный во время марш-броска, но сам разоблачать хитреца не стал – поручил это старшине роты Афонину.

И вот очередной марш-бросок… Метров за триста до военного городка нас ожидал старшина. Когда рота с ним поравнялась, старший лейтенант Захаров дал команду: «Стой, снять противогазы». Потом добавил: «Старшина Афонин, командуйте». А сам отправился в военный городок. Старшина скомандовал: «Противогазы к осмотру». Затем объявил, что осмотр станет делать выборочно. Так вот: первым был курсант Дымерец. Оказывается, он вообще оторвал клапан. Что тут было!..

Беднягу вывели из строя. Объявили роте, что это злостный нарушитель дисциплины. Оказалось, он нанес еще и материальный ущерб. А главное – обманывает своих командиров и товарищей… Дымерец стоял белый и мокрый. Мы сильно переживали за него.

Весь день прошел под впечатлением случившегося, развязка наступила вечером – после ужина. В роту пришел Захаров. Был вызван Дымерец. Его подвели к «Военной присяге» – текст ее в рамке, под стеклом, был на самом видном месте. Все притихли. Ротный делал вид, что все происходящее касается только их двоих. Но понятно же, что рассчитывал на общее внимание. А у нас, конечно, ушки на макушке. Между ними произошел такой диалог.

Ротный. Курсант Дымерец, вы принимали военную присягу?

Дымерец. Так точно, принимал.

Ротный. Вы расписывались под этой клятвой нашему народу?

Дымерец. Так точно.

Ротный. Вы помните слова, которые произносили в тот торжественный и очень ответственный для вас момент?

Дымерец. Так точно.

Ротный. Теперь зачитаем всю присягу, разберем каждое предложение… Посмотрим, как вы выполняете присягу.

Мы – не дышали. Дымерец вынул носовой платок и вытер лицо. Почему-то все время поправлял на гимнастерке затянутый до предела ремень.

Ротный. Читайте.

Дымерец. Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных сил, принимаю присягу и торжественно клянусь….

Ротный (перебивает). Вы чувствуете глубину этих слов? Торжественно клянусь! Клянетесь перед лицом своих товарищей всему нашему советскому народу. Курсант Дымерец, вы чувствуете? Продолжайте, послушаем, в чем же вы клянетесь.

Дымерец. Клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную, государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников….

Ротный. Разве ваши действия, курсант Дымерец, соответствуют этим высоким словам? Вы же поступили бесчестно! Вся рота бежала в противогазах, приобретая необходимый навык, а вы всех обманули и фактически бежали без противогаза – маска была надета, но клапана не было. Этот поступок говорит о вашем моральном облике. Вы проявили недисциплинированность, не выполнили приказ командира – бежать в противогазе. Даже такой приказ не можете выполнить! А как будете выполнять приказы в бою? Это же значительно тяжелее – сейчас война.

Дымерец молчал.

Ротный. Продолжайте читать слова присяги.

Дымерец. Я клянусь добросовестно изучать военное дело….

Ротный (обрывает). Вы клянетесь добросовестно изучать военное дело, до-бро-со-ве-стно, вы понимаете? Вы добросовестно изучаете военное дело?

Дымерец (подавленно). Нет.

Ротный. Продолжайте.

Дымерец. Я клянусь всемерно беречь военное и народное имущество….

Ротный. «Всемерно беречь…» А вы? Вы его портите, умышленно наносите ущерб. О какой преданности можно тут говорить? Продолжайте читать дальше.

Дымерец. Я клянусь всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине, Советскому правительству…

Ротный. Как вы смотрите на свою преданность?

Дымерец молчал.

Ротный. Продолжайте.

Дымерец. Я всегда готов по приказу Советского правительства выступить на защиту своей Родины – СССР…

Ротный. Как вы можете быть готовы, когда даже в несложной обстановке проявляете недисциплинированность? Какой из вас защитник? Продолжайте.

Дымерец (уже угасающим голосом). И как воин Вооруженных сил я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни….

Ротный. Где же ваша честь, если вы обманываете? Кто на вас может положиться? На каждом шагу – одни сомнения… Что же нам делать?

Дымерец. Не знаю.

Ротный молчал ровно столько, сколько требовалось, чтобы Дымерец и вся рота «прониклись». Потом добавил: «Зачитайте заключительную часть военной присяги». Тот читал медленно. Казалось, иссякли все силы.

Дымерец. Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся….

Чтение закончено.

В казарме гробовая тишина. Ротный молчал, Дымерец – тоже. Мы все от сопереживания взмокли. И вот дрожащим, едва слышным голосом Дымерец сказал: «Я виноват, очень виноват, вы меня простите, товарищ старший лейтенант». Что-то в нем заклокотало. Наверное, плакал. После небольшой паузы ротный сказал: «Я учитываю ваше раскаяние, курсант Дымерец. Считаю, вы поступили необдуманно, а сейчас правильно оценили свой проступок… Надеюсь, ничего подобного не повторится. Хочу верить, что вы станете примерным курсантом. Инцидент исчерпан. Понятно?» Дымерец закивал головой. Ротный пошел к выходу. Несколько человек подошли к «пострадавшему». Подбадривали его тихо, неуверенно. Всем было понятно, что ротный «растер» парня, даже не объявив ему взыскания (если бы объявил, наверное, было бы легче). «Выстрел в десятку!» – так подумал я о том, что мы наблюдали.

Не было в роте равнодушных к этому событию. Подавляющее большинство, уже обсуждая, высказывалось в пользу ротного. А те, кто отмалчивался, уверен, сами что-то предпринимали подобное с противогазом и сейчас благодарили Бога, что не оказались на месте того парня.

Если подходить к рассказанному с позиции современности, т. е. до конца 90-х годов, то ротному и в голову бы не пришло создавать проблему вокруг этого случая.

Есть посерьезнее! О каких высоких материях, например, можно говорить недоедающему курсанту? Или полуголодному солдату? К тому же: разве смог бы ротный командир провести «воспитательный час», будь у него военная присяга нового образца, утвержденная Законом РФ «О воинской обязанности и воинской службе» от 11 февраля 1993-го? Ведь в ней всего три фразы: «Я (ф.и.о.) торжественно присягаю на верность своей родине – РФ. Клянусь свято соблюдать ее Конституцию и законы, строго выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников. Клянусь достойно выполнять воинский долг, мужественно защищать свободу и независимость, конституционный строй России, народа и Отечества».

Конечно, эти фразы что-то в себе несут. Но далеко не ту ответственность, которая была заложена в военной присяге советского времени. Сегодняшний юноша, прожив последние десять-пятнадцать лет в условиях псевдодемократии, лжи, мракобесия, коррупции, грабежа народа, обобщенно называемого «диким капитализмом», где деньги добываются любой ценой и являются целью жизни, – такой юноша перерождается, деградирует. Делает это прежде всего яд «их» культуры. Его уже изуродовали нынешней «свободой», которая обернулась вседозволенностью и полным отсутствием каких-либо нравственных ограничений. Он точно знает: сейчас человек человеку – волк. И это порождает уродливую мораль, открытый цинизм, наглое хамство в отношениях. Все это юнец уже вкусил. Будут ли услышаны им речи об ответственности, долге, чести, совести, морально-боевом духе? Вряд ли.

Но ведь во всем том, что сегодня происходит с нашей молодежью, виновато государство.

Конечно, найдутся и исключения, но мы не найдем единодушного отклика в сердцах молодых. А те, кто с молоком матери впитал высокую духовность и моральные заповеди, и те, кто всего этого был лишен, но не потерян для нормального общества, составляют меньшинство. В подобных условиях воспитывать личный состав Вооруженных сил неимоверно сложнее, нежели прежде, в особенности в то время, когда я, недавний выпускник средней школы, постигал азы военной науки.

…В училище часто говорили об обороне Ленинграда, Москвы, Брестской крепости. А после контрнаступления под Москвой наш батальон собрали в клубе. Помню, выступил командир батальона подполковник Ким. Он рассказал, что в битве под Москвой полностью развеян миф о непобедимости гитлеровского вермахта, что немецкие фашисты обломали зубы об СССР и были вынуждены отказаться от стратегии блицкрига – молниеносной войны. С радостью слушали мы о том, что наконец-то начался период отмщения агрессору. Сталинские слова «будет и на нашей улице праздник», конечно, действовали окрыляюще. Мы уже поговаривали: пока будем учиться, фашистов разобьют и мы окажемся обделенными – на нас войны не хватит. Впрочем, эти опасения испарились к лету 1942 года. Немцы нанесли по нашим войскам удар на Южном стратегическом направлении. И снова тревога за судьбу Родины, сжималось сердце. Мы осаждали лейтенанта Архипова вопросами: что, как, почему, когда? А он сам переживал.

Наверное, чтобы нас успокоить, говорил, что это последние потуги Гитлера. Только мы, вчерашние мальчишки, не заблуждались – в немцах еще чувствовалась сила. Горечь поражений Красной армии обжигала наши души. Успешные итоги битвы за Москву не были закреплены.

Занятия в училище шли ритмично, без потрясений, но – напряженно. Месяца через два-три мы привыкли к насыщенному распорядку и не испытывали усталости, к тому же питание было хорошее.

Большинство ребят нашего взвода, да и роты, учились на «пятерки» и «четверки». У нас появились виртуозы артиллерийской стрельбы с закрытых огневых позиций; имелись мастера быстрой оценки обстановки, управления подразделением; у многих была блестящая физическая подготовка… И все это лишь за десять месяцев учебы. Правда, очень напряженной учебы. Плюс отличный подбор офицеров – без преувеличения, их труд внес свой вклад в разгром врага.

Несмотря на военное время, жизнь в училище была интересной и разнообразной. У нас, например, была своя художественная самодеятельность – успевали и здесь. Как-то состоялся ее смотр. От нашего взвода участвовали двое: мой друг Борис Щитов, он пел, а Николай Головко аккомпанировал ему. Мы за них, конечно, здорово переживали. И вот на сцену вынесли стул, на нем угнездился с баяном верзила Головко, Борис Щитов стоял рядом. У него был не сильный, но очень приятный баритон, исполнял старинные русские романсы, и репертуар его был довольно богат.

В предвкушении приятных минут зал замер. Борис объявил: «Сейчас я спою романс «Гори, гори, моя звезда». Боря кивнул Николаю, тот потянул мехи… Мы сразу почувствовали неладное: музыкант выводил что-то похожее, но ноты брал не те. Боря все-таки запел – красиво, ровно. Но чем дальше, тем тяжелее было слушать: Борис пел свое, а Николай – тянул другое, совершенно непонятное. Щитов, однако, не сдавался, пел, очевидно, в надежде… Разве кто-то знал, на что надеялся Щитов? В зале начались смешки, потом громко хохотнули. И вот – развязка: Борис протянул: «Умру ли я, и над могилою…», затем остановился, повернулся к Головко, который тоже умолк, и говорит: «Твою… дивизию, Коля, что ты играешь? Спятил? Продолжай сам!» И ушел.

Зал раскалялся от хохота и аплодисментов. Головко встал, забрал стул и пошел, пятясь задом и кланяясь, пока не упал. Зал умирал от хохота. Когда все кончилось, только и говорили об этом номере. Допытывались у Головко, что такое с ним приключилось. Он уверял, что и сам не понимает, что же с ним произошло. Видно, от чрезвычайного волнения явно не «в ту степь» пошел. А Борис утверждал, что Головко умышленно сорвал номер, и дал ему затрещину, сильно рискуя, кстати сказать, если вспомнить о внушительных возможностях Николая. Но тот вместо адекватной реакции тихо произнес: «Боря, прости, я действительно растерялся».

Старшина Афонин долго еще, приходя в казарму, говорил: «Как вы тут, певчие птички? Армия – не эстрада!»

Случалось и мне лично попадать в различные переделки. Через два месяца учебы курсантов понемногу начали отпускать в город. Давали увольнительную с расчетом – за час до вечерней поверки должен быть на месте. Накануне Нового, 1942 года мы решили: надо кого-то откомандировать в город за покупками. Собственно, речь шла о конфетах. Сошлись на том, что с задачей справятся сержант Варенников и курсант Довбня. Мы заявили старшине свою просьбу об увольнительной. А тот, доложив командиру взвода и командиру роты, получил «добро». И вот наконец после тщательного инструктажа старшины мы с Довбней отправились в город.

Добирались почти два часа. Мы обратили внимание, что окна в домах были оклеены бумажными лентами – крест-накрест. Однако с наступлением темноты улицы освещались, в домах тоже горел свет. Публика на улицах озабоченно суетилась, но выглядела вполне прилично. Очевидно, контрнаступление под Москвой подняло дух у людей, подумалось мне тогда. Пока мы бродили из магазина в магазин, нас четыре раза «захватывал» военный патруль. И каждый раз дотошно проверял документы, задавал глупые, как нам казалось, вопросы… Убедившись, что мы не диверсанты, минут через десять-пятнадцать отпускали.

Времени оставалось в обрез, пришлось поторопиться. Мы искали самые дешевые конфеты – «подушечки» и медовые пряники. Наконец взяли по шесть килограммов того и другого, это приблизительно по двести граммов «на нос», для чего пришлось преодолевать еще одно препятствие – в одни руки больше пятисот граммов не давали. Надо было вставать к разным продавцам или просить о такой услуге кого-то из покупателей.

Наконец, «отоварившись», отправились к трамваю. Пока ждали его, пока он плелся к нашей остановке, время вышло. А нам еще от остановки добрых полчаса. Сошли с трамвая, а напротив – патруль, и направляется к нам. В голове мелькают все наивозможные варианты действий. А ноги уже бегут! Сами! Иначе – нельзя. Патруль точно потянет в комендатуру, а тогда – вообще пиши пропало. Короче, мы рванули и летели, как олени. И сразу к лесу, за которым училище. Патруль – за нами. Минуты через три выскакиваем на набитую тропу, она тоже ведет к лесу, хотя и по диагонали. Уже виден, совсем рядом КПП (контрольно-пропускной пункт), а это – спасение. Добавили скорости – стали отрываться от преследования. Наконец долгожданный двухметровый забор училища – перемахнули его, будто детский штакетник, а через минуту – в казарме. На часах – без трех минут 22.00.

Сдали дневальному увольнительные. Появился дежурный по роте. Довбня ему этак небрежно говорит: «Учти, мы уже давно прибыли. Доложи старшине и дежурному по училищу». Тот доложил старшине роты, отнес увольнительные дежурному по училищу. Теперь полный порядок.

Мы раздали покупки – ребята были довольны. До Нового года оставалось два дня. Но назавтра при построении на обед вдруг появился командир роты. Старшина доложил: «Рота построена!» Комроты прошелся вдоль развернутого строя, многозначительно посмотрел мне в глаза, затем – Довбне и дал команду продолжать движение. После обеда Довбня прибежал, говорит: «Он так на меня посмотрел, что затряслись колени». Я ответил: «Ты слишком мнительный». На этом, казалось бы, все закончилось.

Но накануне Дня Красной армии старшина говорит мне, что я мог бы пойти в увольнение. Я отказался. Он подумал и добавил: «Ротный предлагает увольнительную именно тебе». Я объяснил, что мне идти некуда. Старшина пожал плечами и ушел, а через неделю, уже после праздника, говорит: «Знаешь, что сказал ротный? Передай Варенникову: он перед Новым годом поступил правильно».

Я понял, что старший лейтенант Захаров знает все подробности; он также понимает, что если бы мы связались с патрулем, то наверняка опоздали бы, да и бросили тень на училище.

Сознаюсь, мне польстило, что командир роты оценил ситуацию так же, как и мы с Довбней. Конечно, нельзя было допустить, чтобы на роту легло пятно – курсанты опоздали из увольнения. Как-то спрашиваю Довбню: «А ты чего в город не ходишь?» «До окончания училища не пойду». Подумав, сказал ему: «Я – тоже».

Понимаете, даже в мелочах мы старались не подвести коллектив, быть на высоте. Мы боролись с малейшим отступлением от норм, от писаных и неписаных правил. Советская молодежь ощущала свою высокую ответственность за всю страну. Это истинная правда. Так нас воспитывали, такими мы были. Отсюда общая подтянутость не только военных, а всего народа. Естественно, были и с отклонениями, но в целом – то, что надо.

Ближе к лету наш батальон построил себе полевой лагерь в расположении военного городка, вдоль центральной магистрали. А она шла от КПП к главным зданиям училища. Переехали сюда в конце апреля. В мае и июне жизнь здесь уже бурлила. Как-то после спортивных соревнований, где-то за час до обеда, мы обсуждали актуальные вопросы: что нас ожидает, когда выпуск, куда направят? Вдруг кто-то говорит: «Смотрите, наш ротный в окружении дамского букета!»

Действительно, по широкой асфальтовой дорожке гулял ротный с тремя молодыми особами. День был теплый, они – нарядные, сияющие. Приблизившись и увидев, что мы их разглядываем, ротный внезапно громко говорит: «Сержант Варенников!» Я вытянулся. Он подает знак, чтобы подошел. Сорвавшись с места, как на стометровке, я перемахнул через канаву, пересек дорожную магистраль. Еще одна канава… Подошел строевым шагом и доложил: «Прибыл». Ротный доволен: вот, мол, какие у нас курсанты… Я, чувствуя на себе взгляды, сам не свожу глаз с ротного, жду дальнейших команд.

Позже, прокручивая этот эпизод в памяти, понял: ротный хотел показать, каких офицеров он готовит из мальчишек. Но как показать в полудомашней обстановке? Потому, видимо, и команд не подавал – хотел непринужденности, по сути, приглашал к беседе. Но ее не получилось. Не потому ли, что я рявкнул: «Товарищ старший лейтенант, по вашему приказанию сержант Варенников прибыл»? Сосны качнулись от моего «доклада». Какой уж тут непринужденный разговор! Ротный спросил у женщин – может, у них есть ко мне вопросы? Ясно, в это время надо было повернуться в их сторону, хотя бы взгляд перевести. Так нет же! Сержант «ел глазами начальство». У женщин вопросов, конечно, не было. Меня отпустили.

Захаров с дамами скрылся за КПП, а меня окружили курсанты, был и старшина. Все спрашивали: кто они, о чем говорили? Я в ответ вякал что-то очень невнятное. Больше всех меня расстроил старшина: «Эх, сержант, сержант! Как ты думаешь воевать, если даже с бабами не можешь справиться? Надо было сказать: «Товарищ старший лейтенант, разрешите проводить вас и ваших спутниц до калитки». Уверен, Захаров только этого и ждал. А ты? Действовал неправильно, точнее, бездействовал. Подвел роту, а ведь девчата хорошие».

Смеялись, галдели. И Дымерец тут как тут: «Товарищ старшина, если бы я был там, то не подвел бы». Старшина: «Это уж точно, но ротный, видя, что ты без противогаза, решил тебя не приглашать». Снова смеялись. А я, вспоминая этот случай, всегда ругал себя за неуклюжесть. Но одновременно появились и иные мысли: «Ведь война же! Как можно, кроме нее, о чем-то думать? Это нехорошо, даже цинично». Но другой голос твердил: «Причем здесь война! Человек должен быть самим собой, быть культурным, обходительным, тем более с женщинами…»

В июне пришел день выпуска. Построили, объявили приказ об окончании Черкасского военного пехотного училища. И о присвоении звания лейтенанта. Внутри все пело. Казалось, вручен жезл командира для борьбы с врагом Отечества. Мало кто из нас в те минуты думал о том, что все только-только начинается. А для некоторых вскоре и закончится.

Старшина объявил порядок получения и подгонки офицерского обмундирования. Это заняло два дня. Когда экипировались, все преобразились: обмундирование было хорошее, из темно-зеленого габардина; на ярких малиновых петличках красовались лейтенантские квадратики, их называли «кубарями»; офицерские ремни добротные – как любил говорить старшина, все чин чином. Смотрели друг на друга и радовались, но при встрече с лейтенантом Архиповым чувствовали себя неловко: он – лейтенант, я – лейтенант, но он учитель, а я ученик. К тому же разница в возрасте. Нам по восемнадцать-девятнадцать, а ему двадцать восемь.

И вот наступил исторический для нас день. Батальон построили на плацу, и командиры торжественно вручали – повзводно – удостоверения личности. Выступил комбат. Говорил коротко, но ярко, цитировал речь Сталина.

Через день начали отправлять на фронт – группу за группой. На третий день мы с Борисом Щитовым стали беспокоиться. Наших фамилий не было в списках. В чем дело? Мы – к старшине. Тот говорит, что все объяснить может один ротный. Едва тот появился, мы тотчас же задали свой вопрос. Но ротный заявил: от него ничего не зависит, все распределены, и мы в том числе. На этой неделе люди все разъедутся. Верно, к концу недели наш лагерь опустел. Но несколько человек из наших, и среди них заместитель командира взвода Абрамов, Щитов, Довбня и я, не получили назначения. Лишь утром в воскресенье зачитали приказ: одиннадцать выпускников училища (в том числе семеро из нашей роты) отправлялись не на пересыльный фронтовой пункт, а в воинскую часть города Горького. И снова мы ринулись к ротному. Тот начал объяснять: это, мол, делают без его ведома. Потом проговорился: «Скажите спасибо, что хоть так решили, а ведь вначале кое-кого хотели оставить в училище». И посмотрел на меня. Я обозлился, но смолчал. Впрочем, расстались по-доброму, тепло.

Когда других провожали, не было подступающего к сердцу ощущения разлуки. А вот коснулось нас – до боли жалко стало расставаться с училищем. Гнездо опустело: птенцы разлетелись, а война в разгаре.

В Горьком разыскали свою часть – первую почему-то гвардейскую запасную стрелковую бригаду. Гвардейская – это приятно. А вот то, что запасная, – убивало. Фронт был нам нужен!

Наши казармы располагались на окраине города. Бригада готовила маршевые роты, имела школу по подготовке младших командиров. Меня назначили взводным в батарею 20-миллиметровых минометов. У нас была трехмесячная программа подготовки сержантов-командиров минометных расчетов. Взводные сами составляли недельное расписание, утверждая его у командира батареи капитана Мельникова; сами буквально по всем предметам проводили занятия, и сами выпускали своих питомцев.

Хорошо, что со мной был Боря Щитов. Его определили в соседнее учебное подразделение, но жили мы в одной комнате общежития. Друг друга поддерживали, подбадривали. Поставили цель – сделать все, чтобы отправили на фронт. Как? Пренебрегать нынешними обязанностями? Наоборот, максимально стараться и одновременно «штурмовать» командира части своими рапортами.

С капитаном Мельниковым все сложилось нормально, и он, видя мое отношение к делу, всячески поддерживал стремление попасть на фронт. Прошла неделя, другая. Послали первые рапорты. Нет ответа. Стали писать раз в десять дней – регулярно. Что на это скажут начальники? Одновременно требовали, чтобы принял командир части. К нам присоединился Довбня. На третий месяц – вызвал заместитель командира части, сказал, дескать, командование лучше знает, кого куда направлять, тем более в военное время. Мы ему нагрубили (так сказать, «отметились» – ведь на войну просимся!). Нас выставили, но не наказали. Через неделю капитан Мельников сообщил: его вызывал командир части, интересовался, хорошо ли я несу службу, как он, Мельников, смотрит на мою отправку на фронт; все его ответы были положительными. Я искренне поблагодарил.

После трех месяцев учебы был небольшой экзамен. Мой взвод отчитался успешно. Подавляющее большинство «выпускников» имели высокие оценки: стреляли – не хуже офицеров, управление огнем, знание материальной части – на высоте. Этому способствовало не только мое старание, но высокая общеобразовательная подготовка взвода.

В начале октября прошел слух – большую группу офицеров отправляют на фронт; вместо них прибывают офицеры-фронтовики из госпиталей – после излечения. Я попросил Мельникова «разведать» насчет меня. Через пару дней он говорит: «Кажется, добились своего. Включили в проект приказа для отправки на фронт».

Верно, 12 октября 1942-го нас с Борисом Щитовым вызвали в штаб, дали обходные листы. А через день вручили предписания: явиться на пересыльный пункт. Узнали даже, куда направят: Сталинградский фронт! Вот радость-то…

В те дни все только и говорили о Сталинграде. «Я им покажу, как надо воевать!» – так думалось мне тогда. Наивно? Конечно. Логика у восемнадцатилетнего парня была упрощенной, но, с другой стороны, и убедительной: «Если каждый боец и командир Красной армии убьет по одному оккупанту, то немецко-фашистские войска просто перестанут существовать… Во всяком случае, враг будет остановлен». Вот так – все мне было просто и ясно.

Позже, встретившись с реальной войной, а в зрелые годы многое изучив и прочитав, уже оценивал рассуждения той поры как прекрасный юношеский порыв. Может, так и должно быть? Может, это абсолютно естественно?

Не стану пока на это отвечать. А вот о тогдашнем положении в стране надо сказать. Итак, война в самом разгаре, а что же народ? Как жил, что чувствовал? Верьте мне: он и вправду был единым. Такое чувство присутствовало у каждого из нас и прежде, до нападения гитлеровских войск, особенно остро два предвоенных года. Это могло быть только у народа, вкусившего истинную свободу: жизнь без эксплуатации, братство всех национальностей, многочисленные преимущества общественного и государственного строя. Отсюда – всенародное единство, небывалый прежде патриотизм, несгибаемая воля к победе; отсюда – массовый героизм в бою и труде; отсюда – неколебимый морально-политический дух народа.

Если подойти с военной стороны, то каждый гражданин стремился быть в Красной армии.

К слову сказать, наша армия в сказочно короткие сроки развернулась по мобилизационному плану – в самом начале войны превышала довоенную численность в два раза. Из запаса были призваны 650 тысяч командиров. Кроме того, военно-учебные заведения в середине 1941-го перешли на сокращенные программы подготовки. При военных академиях открылись курсы для лиц с высшим образованием. Были созданы семнадцать курсов усовершенствования командного состава. В ряде военных округов создали филиалы легендарного «Выстрела» (центральные курсы подготовки командного состава).

В каждой армии появились курсы младших лейтенантов. Это позволило уже во второй половине 1941-го выпустить 192 тысячи командиров и 94 тысячи политработников. То была сила! Военные училища из западных районов страны переброшены на восток. В начале 1942-го появились новые пехотные и пулеметно-минометные училища. Впрочем, создавались и другие училища. Государственный Комитет Обороны постановлением от 17 сентября 1941 г. «О всеобщем обязательном обучении военному делу граждан СССР» организовал подготовку всего взрослого населения – студентов, учащихся трудовых резервов, школьников старших классов. Это позволяло получать пополнение в армию и на флот – подготовленное, прошедшее курс начальной военной подготовки.

Ставилась задача: в самые сжатые сроки создать, максимально укрепить военную промышленность, мощное слаженное военное хозяйство, способное постоянно и своевременно в достаточном количестве поставлять в Вооруженные силы первоклассную технику, вооружения и боеприпасы. Задача очень сложная – ведь на основных направлениях шла эвакуация предприятий, но эта задача была решена. Сказались мероприятия, проведенные в предвоенные годы, максимально были использованы преимущества плановой, хорошо организованной социалистической экономики. Хозяйство страны встало на рельсы военного времени.

Весь 1941 год и два первых месяца 1942 года в плане перевода на военный путь были очень тяжелыми. А с марта – пульс экономики, уже наполненный реальной материальной силой, бьется вполне ритмично.

В любой войне противоборствующие стороны опираются на экономику страны, моральный дух своего народа, на его интеллект, науку, культуру, несомненно, на уровень подготовки и оснащения армии, полководческое искусство и, наконец, на способность государства мобилизовать всех и всё для защиты своей страны и разгрома врага. Все это особо наглядно выглядит, когда делаешь сопоставление. Мы тоже попытаемся это сделать. И, затрагивая только экономическую сторону проблемы, на этом фоне постараемся показать огромные преимущества социалистического общества над капиталистическим в мобилизации всех экономических возможностей государства для разгрома врага, для победы.

Исходным положением для этих рассуждений должно быть условие: все признают истину, что Великая Отечественная война (особенно ее начальный период) протекала в обстановке полного экономического преимущества Германии над СССР. Во всяком случае, суммируя все основные цифры за период 1940–1944 годов (с учетом ввоза Германией из оккупированных стран), мы получаем следующее:

См.: «История второй мировой войны 1939–1945 гг.», т. 12, с. 159.

Таким образом, мы видим явное количественное преимущество Германии в производстве основных видов. Однако, несмотря на это, в Советском Союзе смогли обеспечить производства, которые создавали вооружения значительно лучше, чем в Германии, и количественно, и качественно.

На первый взгляд это просто невероятно – но это факт! Уникальная организация и управление экономикой, слаженное военное производство плюс мощный военно-технический, интеллектуальный потенциал обеспечили ускоренное перевооружение нашей армии на суперсовременные виды боевой техники и оружия в ходе войны. Доля новых образцов достигла: в бронетанковом вооружении – 80 %, авиационном – 67 %, артиллерийском – более 80 %, в стрелковом – 42,5 %. Таких показателей не было и близко ни в одной воюющей стране. Разве в условиях частной собственности можно заставить собственника все отдавать на фронт? Нет, конечно. Он будет, несомненно, что-то делать, но так, столько и именно то, что ему выгодно. Мало того, некоторые из них вообще могут выехать из своей страны в безопасный район и выжидать там до лучших времен. В условиях социалистической системы такого не бывает. Высокие показатели в производстве нового оружия объясняются не только общим уровнем нашей экономики, а именно ее системой.

Но самое главное – все шло для фронта, все для победы – чего не могла сделать Германия. Особенно ярко выглядят показатели роста за счет производства новой техники и вооружения по таким видам, как пистолеты-пулеметы (т. е. автоматы) – в 6 раз, орудия – в 2,5 раза, танки и САУ – более чем в 4 раза, боевые самолеты – более чем в 2 раза. Объясним некоторые цифры, которые идут до 1945 года со снижением. Количество, например, производимых винтовок снижалось, потому что им на смену шли автоматы.

Наш военный флот имел полное превосходство над флотом противника в Баренцевом, Балтийском и Черном морях. Естественно, на это оказали значительное влияние проводимые в то время флотами США и Англии морские операции в Северном и Средиземном морях.

Если сравнить производство военной техники и вооружения Германии с аналогичным производством в Советском Союзе, то можно легко убедиться, что по количеству произведенного стрелкового оружия, орудий, минометов, танков (и САУ) и боевых самолетов СССР значительно обошел военное производство гитлеровской Германии и ее сателлитов, поставлявших Германии сырье и готовую продукцию. Хотя возможности у Советского Союза были значительно ниже. Даже в сфере формальных цифр ситуация следующая: промышленность всей Европы, за исключением Великобритании, работала на Германию! Но ведь эта промышленность пустила глубокие корни еще в конце XIX века. А Советский Союз только в 30-х годах начал индустриализацию вообще и фактически только успел провести в жизнь две пятилетки.

Вот так-то. И как глупо выглядят на этом фоне все вымыслы и старания критиков социалистического способа производства, общественного строя Советского Союза.

А советский народ?! Он был единым не только на фронте и в нашем тылу, но и в тылу врага. Уже в первую военную зиму почти по всей оккупированной территории наши люди развернули борьбу с врагом. Если в первые дни и месяцы война в тылу противника носила характер стихийный, то к зиме – уже организованный. К весне 1942 года – завершилось становление партийного подполья и партизанского движения. Последнее управлялось Ставкой Верховного Главнокомандования. Конечно, были и уроды, предатели и изменники, но в сравнении со всем народом это было жалкое меньшинство.

Естественно, в училище мы жадно ловили вести со всех фронтов и сами рвались в бой. Но вот закончились мои первые военные университеты в Свердловске и Горьком. Добившись «справедливости», наконец-то и я отправился на фронт. Меня распирало от гордости, хотелось кричать на каждом углу: «Я еду в Сталинград, я еду защищать Сталинград!» Но было и другое чувство – чувство горечи. Почему допустили немцев до нашей великой Волги? Почему?! Не мог я тогда всего понять… Но если бы мне были известны некоторые факты, особенно данные по производству вооружения, – тем сложнее было бы объяснить прорыв врага к Сталинграду. Все-таки здесь, как выяснил я позже, имелись слабые места. Не это ли мешало Верховному Главнокомандованию своевременно принимать необходимые решения? Именно это. Располагая достоверными данными о возможных действиях противника, Ставка, несомненно, могла избежать харьковского поражения, что, в свою очередь, открыло путь немецко-фашистским войскам на Сталинград. Но это уже рассуждения сегодняшнего дня. А тогда у меня была грандиозная перспектива – еду на фронт!

Глава 3. Сталинградская эпопея

Мы с Борисом Щитовым ехали на фронт, и, хотя наконец свершилось то, чего мы добивались так долго и так страстно, на душе была тоска: под Москвой немцев разгромили, опыт побеждать уже есть, и вдруг – прорыв, и снова все доведено до катастрофы – враг вышел к Сталинграду. К Волге! Прорвался на полторы тысячи километров в глубь советской территории. Почему? Как это случилось? Много у нас с Борисом возникало вопросов, а ответов на них не было. Даже приблизительных. Одни лишь предположения. Например, мы думали, что недостаточные разведывательные сведения не позволили своевременно сделать необходимые выводы. Плюс невыполнение отдельными командирами задач, которые перед ними ставились. Может быть, все это в комплексе и привело к тому тяжелому состоянию, в котором оказалась страна? Словом, сплошное гадание.

В то время многие, да что там многие – вся страна, подобно двум юным лейтенантам, думала о судьбе Родины. Но ведь сведений было крайне мало. Знали только то, о чем сообщалось в сводках Совинформбюро. Да еще питались слухами, а их, как известно, во все времена хватало. Лишь через десять лет, став слушателем Академии имени Фрунзе, я получил возможность представить все реалии трагической картины, сложившейся в 1942 году.

Страна находилась под огромным впечатлением победы под Москвой. Эта победа подняла дух на фронте и в тылу, и очень важно было закрепить позиции наших войск – отобрать у врага инициативу, лишить его возможности привести части в порядок после разгрома. Вот почему военный совет Юго-Западного направления во главе с маршалом С. К. Тимошенко выступил в марте 1942 года с инициативой: подготовить и провести наступательную операцию силами трех фронтов – Брянского, Юго-Западного и Южного. Цель ее – разбить противостоящую группировку противника, выйти на рубеж реки Днепр, захватить несколько плацдармов и закрепиться на них, создав благоприятные условия для дальнейшего развития наступления.

Операция, весьма крупная по размаху, требовала немалых резервов от Ставки, а их в то время не было. План отклонили, тогда военный совет Юго-Западного направления сократил масштабы операции – уже не требовалось больших дополнительных сил и средств. Но и этот вариант в Генеральном штабе не поддержали. Однако под давлением члена военного совета фронта Хрущева маршал Тимошенко все-таки представил еще один вариант. Это был план проведения операции лишь в районе Харькова и только силами одного Юго-Западного фронта. Замысел состоял в следующем: нанести два сходящихся удара, окружить и уничтожить харьковскую группировку врага, освободив город. Ставка согласилась.

Цель и в этом случае все-таки ставилась масштабная, стратегическая. Но план операции таил в себе существенные недостатки. Самое уязвимое его звено – это район, из которого предполагалось нанести главный удар. Речь идет о Барвенковском выступе. Противник стремился ликвидировать его и считал это своей ближайшей задачей в летнем (1942 г.) наступлении. В связи с этим немцы планировали нанести под основание выступа два встречных удара: из района Балаклеи и из района Краматорска; общее направление – на Изюм. Могло ли это оставаться неизвестным командованию Юго-Западного фронта, тем более – главкому направления? Вряд ли. Допустим, разведывательные данные на этот счет отсутствовали, но обычным аналитическим путем (одним взглядом на конфигурацию фронта) можно было сделать вывод о судьбе Барвенковского выступа, т. е. представить, как может в этом случае поступить противник.

12 мая 1942-го Юго-Западный фронт перешел в наступление, не предусмотрев контрмеры по парированию ударов на своих флангах. За три дня продвинулись на 20–30 километров. Однако, вместо того чтобы развить хоть и слабое, но наступление своих войск вводом в сражение танковых корпусов, фронт продолжал медленно двигаться в прежней группировке. Лишь 17 мая – очень поздно! – были введены танковые корпуса. А противник в это же время нанес два удара под основание Барвенковского выступа.

Военный совет Юго-Западного направления бьет тревогу: чтобы удержать плацдарм, необходимы дополнительные силы! И Ставка выделяет эти силы, но подойти они смогут только 21 мая. Вечером 17 мая генерал A. M. Василевский от имени Генштаба предлагает Ставке остановить наступление Юго-Западного фронта, повернуть все силы против ударов противника по Барвенковскому выступу. Но военный совет Юго-Западного направления настоял, чтобы наступление на Харьков продолжалось. Ставка отклоняет предложение Василевского. Однако 18 мая обстановка резко ухудшается, и Василевский повторяет свое предложение. Лишь 19 мая состоялось решение по этому вопросу. Но уже возникла угроза окружения основных сил Юго-Западного фронта. 23 мая противник взял в кольцо значительные силы – 6-ю, 57-ю армии и армейскую группу генерала Л. Бобкина. Ведя тяжелые бои, наши войска выходили из окружения в очень сложных условиях.

Подведем итоги: в результате просчета военного совета Юго-Западного фронта мы понесли большие потери; Ставка лишилась накопленных за зиму и весну резервов; одновременно на Юго-Западном направлении образовалось весьма мягкое, уязвимое подбрюшье, что таило в себе большие опасности. Советское командование приняло решение перейти к обороне, но противник уже почувствовал слабость этого направления и не замедлил этим воспользоваться.

Несмотря на поражение зимой 1941–1942 годов, командование вермахта летом 1942 года планировало вернуть стратегическую инициативу, разгромить советские войска и завершить войну против СССР в этом же году. Будучи уже не в состоянии наступать на всей линии фронта, оно сделало ставку на захват наиболее богатых сырьем южных областей страны, в первую очередь нефтяных районов Кавказа. Именно здесь на южном крыле советско-германского фронта летом и осенью 1942 года и развернулись основные события. Предпринимая меры для срыва планов противника, советское командование оснащало войска новыми видами вооружения, совершенствовало организационную структуру советских Вооруженных сил, накапливало стратегические резервы. Но довести до конца перестройку советских войск не удалось.

Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин главной задачей советских войск на летне-осеннюю кампанию ставил разгром вермахта и освобождение всей территории страны. Но при этом возможности советских Вооруженных сил были явно переоценены, и задачи оказались невыполнимыми. А с провалом плана Юго-Западного фронта по овладению Харьковом наша армия вообще оказалась в сложном положении.

28 марта 1942 г. в ставке Гитлера на специальном совещании обсуждался план летней военной кампании на Восточном фронте. Присутствовавший на этом совещании генерал Варлимонт впоследствии писал: «…Гитлер, невзирая на постигшие немцев неудачи, вновь возвратился к своей основной идее, которой он придерживался еще в декабре 1940 г. при утверждении плана «Барбаросса». Теперь он снова хотел сосредоточить основные усилия на крайних флангах широко растянутого фронта. Разница состояла лишь в том, что большие потери, которые понесла сухопутная армия и которые не удалось целиком восполнить, вынуждали его ставить перед собой последовательно одну цель за другой, начиная с южного участка, с Кавказа. Москва как цель наступления… пока отпадала». Результаты этого совещания затем были оформлены в «основополагающей директиве» ОКВ № 41, подписанной Гитлером уже 5 апреля 1942 года.

Главная цель, поставленная директивой на лето, заключалась в том, чтобы «окончательно уничтожить оставшиеся еще в распоряжении Советов силы и лишить их важнейших военно-экономических центров». Для этого планировалось, «сохраняя положение на центральном участке, т. е. на московском направлении, на севере взять Ленинград и установить связь на суше с финнами, а на южном фланге фронта осуществить прорыв на Кавказ. В первую очередь все имеющиеся в распоряжении силы сосредоточивались для проведения главной операции на южном участке с целью уничтожения советских войск западнее Дона, захвата нефтеносных районов Кавказа и перехода через его хребет». И лишь по достижении этих целей германское командование намеревалось, окончательно окружив Ленинград, захватить территории восточнее и западнее его. До начала наступления планировалось улучшить оперативное положение войск, стабилизировать весь фронт и тыловые районы, чтобы высвободить дополнительные силы для главной операции.

К 11 апреля генеральный штаб вермахта на основе директивы № 41 разработал планы ряда последовательных операций на южном крыле Восточного фронта. Это было обусловлено тем, что войска, предназначенные для решения конкретных задач, прибывали постепенно.

Так, первую операцию (условное наименование «Блау» – «Синяя») должна была проводить на воронежском направлении группа «Вейхс». В эту группировку входили 2-я и 4-я танковые армии, которым предстояло нанести удар из района северо-восточнее Курска на Воронеж, а 6-й армии – из района Волчанска на Острогожск.

Вторую операцию, «Клаузевиц», планировалось осуществить силами той же группы и 1-й танковой армии. По замыслу германского командования, 2-я и 4-я танковые армии группы «Вейхс» должны были по достижении Воронежа повернуть на юг и нанести удар на Кантемировку. Одновременно навстречу ей, из района Славянска, будет наступать 1-я танковая армия с целью окружения войск Юго-Западного фронта. После этого предполагалось разделить группу армий «Юг» на самостоятельные группы «А» и «Б», которые должны были развивать наступление на Сталинград и Северный Кавказ. Наступление планировалось начать в середине июня.

Характерно, что разведывательный отдел генерального штаба сухопутных сил вермахта в докладной записке от 28 июня 1942 г. Гитлеру делает вывод, что «оперативная цель летней кампании хотя и будет в основном достигнута, но не приведет… к уничтожению противника перед группой армий «Юг»; группы армий «Центр» и «Юг» не в состоянии проводить операции крупного размаха»; «в течение лета 1942 г. в Советском Союзе не наступит политического и экономического поворота, который имел бы решающее значение для победы».

Далее следовало заключение, что немецкие войска не смогут ослабить Красную Армию до такой степени, чтобы наступил ее военный крах. Но ни Гитлер, ни его генералы из ОКБ не приняли во внимание эти хотя и запоздалые, но трезвые оценки разведки. Некоторые опасения, что в период наступления на юге советские войска могут нанести решительный удар по Смоленску, а это неминуемо поставит в тяжелое положение группу армий «Центр», были отброшены. Генерал Йодль заявил 10 мая, что «он очень сомневается, будто русские имеют для этого достаточно сил и мужества. Фюрер и он полагают, что в связи с немецкой операцией на юге русские силы автоматически будут туда оттянуты».

С целью сокрытия направления главного удара в летней кампании и создания ложного впечатления о подготовке крупного наступления на московском направлении по распоряжению командования вермахта штаб группы армий «Центр» разработал колоссальную дезинформационную операцию под кодовым названием «Кремль». Ее задача была сформулирована в приказе о наступлении на Москву, подписанном 29 мая 1942 г. командующим группой армий «Центр» фельдмаршалом Клюге и начальником штаба генералом Велером: «Разгромить вражеские войска, находящиеся в районе западнее и южнее столицы противника, прочно овладеть территорией вокруг Москвы, окружив город, и тем самым лишить противника возможности оперативного использования этого района».

Бросается в глаза, что совершенно секретный приказ был составлен в 22 экземплярах, в то время как приказы по другим операциям составлялись в 10, максимум в 16 экземплярах. Часть этих документов специально подбрасывали советскому командованию, используя для этого самые различные приемы: «заблудившийся» самолет, убитых немецких офицеров и др.

Для большей убедительности дезинформации в плане этой операции перечислялось много мероприятий, имитирующих подготовку наступления в полосе группы армий «Центр». Проводилась аэрофотосъемка московских оборонительных позиций, окраин города, районов Владимира, Тамбова, Горького, Рыбинска и др. Осуществлялась радиодезинформация, усилилась переброска агентов через линию фронта на западном направлении. Были размножены планы столицы и крупных городов в полосе наступления и с 10 июля разосланы во все штабы, вплоть до полков. Проводились крупные перегруппировки и переброски войск, штабов, командных пунктов и др. По времени эти мероприятия тесно увязывались с подготовкой и осуществлением операции на южном крыле Восточного фронта.

Готовилось к летней кампании и советское командование. Оно восстанавливало израсходованные резервы и боеспособность войск. Прежде всего, восполнялись потери в личном составе, стрелковом вооружении, танках, самолетах, орудиях, минометах, боеприпасах, материально-технических средствах. Приводилась в соответствие с требованиями войны организация войск, критически осмысливался приобретенный боевой опыт.

Благодаря титаническому труду советского народа военная экономика к лету увеличила выпуск вооружения. В войска стало поступать больше новой танковой и авиационной техники, артиллерийского и реактивного оружия, боеприпасов. В тылу страны формировались новые стратегические резервы всех родов войск. До весны они комплектовались преимущественно из новобранцев, сведенных в части и соединения. Теперь же ослабленные дивизии и бригады, сохраняя костяк, обладавший боевым опытом, выводились с фронта на отдых и пополнение. В них вливались свежие, относительно подготовленные маршевые пополнения. В соединениях развертывалась боевая подготовка.

Успехи танковой и артиллерийской промышленности дали возможность Ставке ВГК начать формирование танковых корпусов и армий, оснащая их новейшей по тому времени техникой. Правда, танковые армии по своей структуре напоминали предвоенные ударные объединения, основное предназначение которых – прорыв обороны противника и развитие успеха на направлении главного удара. Наряду с танковыми в них входили стрелковые, кавалерийские соединения и артиллерийские части.

Так постепенно началось приспособление организации войск к наступательным действиям. Наметилась тенденция к укрупнению войсковых формирований. В общевойсковых армиях восстанавливалось корпусное звено управления. В Военно-воздушных силах приступали к созданию воздушных армий, которых к июню 1942 г. стало уже восемь.

В это время советская разведка сообщала действительные данные о развертывании немецкого наступления на южном фланге советско-германского фронта. Но им верили мало. Почему? Да потому что этот вывод в основном опирался на сообщение обер-лейтенанта Харро Шульце-Бойзене, служившего в главном штабе германских ВВС и работавшего на советскую разведку. Как мы знаем, последующее развитие событий подтвердило эти вполне достоверные данные, кроме соображений о повороте немцев вдоль Волги на север и наступления на Москву.

Генеральный штаб Красной армии, оценивая вероятный характер летних действий противника, сделал вывод о том, что все-таки наибольшего эффекта немцы могут добиться при нанесении удара на участке Брянск, Курск, в направлении на Ряжск и с последующими действиями на Владимир, при одновременном продвижении в сторону Пензы. Большая оперативная емкость этого направления, отсутствие крупных лесных массивов и водных преград вплоть до линии Коломна, Рязань, Моршанск, наличие развитой дорожной сети допускали массированное применение здесь крупных танковых и моторизованных соединений. В случае успеха на этом направлении немцы могли рассечь фронт на две части и охватить Москву с юга и юго-востока, отрезав от нее основные железнодорожные коммуникации. Не исключалась возможность нанесения противником удара и на северокавказском направлении с целью охвата нашего левого фланга, отсечения центра от бакинской нефти, нарушения коммуникаций, проходящих через Иран и обеспечивающих доставку вооружения от союзников. Однако, по мнению Генштаба, он мог носить только второстепенный характер, так как в этом случае большая часть советских войск оставалась бы вне воздействия противника.

Исходя из такой оценки обстановки важнейшими направлениями вероятного действия противника были определены ленинградское, московское, воронежское и донбасско-ростовское. Но предполагалось, что основные события развернутся на московском направлении. Поэтому Генеральный штаб полагал, что важнейшей стратегической задачей на первом этапе летней кампании является удержание районов Ленинграда, Москвы, треугольника Елец, Лиски, Мичуринск и Ростовского района. На этих направлениях и предполагалось сосредоточить основные резервы ВГК. Планом летней кампании предусматривалось на фронте от Мурманска до Ладожского озера вести прочную и одновременно активную оборону. В первой половине мая намечалось ликвидировать демянскую группировку противника, а затем одновременно с Орловской и Харьковской операциями силами Калининского и Западного фронтов с привлечением части войск Северо-Западного фронта осуществить разгром ржевско-вяземско-гжатской группировки немцев.

После овладения районами Вязьмы, Орла и Харькова намечалось провести одновременно две операции: одну с целью разгрома любанско-чудовской группировки врага и деблокады Ленинграда, а другую – по освобождению Донбасса.

Но недооценка противника и переоценка собственных сил обернулись для советских войск новыми подлинными трагедиями. На севере все попытки советского командования прорвать блокаду Ленинграда и ликвидировать демянский котел оказались безрезультатными. Противник удерживал оборону в полуокружении вплоть до весны 1943 г., сковав тем самым значительные силы советских войск – пять армий, из них три – ударные, которые были поставлены в весьма трудное положение. Это также существенно ухудшало возможности советского командования для маневра силами и средствами и использования резервов.

Проведя перегруппировку к лету 1942 г., немцы развернули наступление на двух направлениях – на Воронеж и на юго-восток, в сторону Кавказа. Им не удалось овладеть Воронежем, не удалось окружить основные силы Юго-Западного и Южного фронтов. Но уже к исходу июля враг занял Донбасс, вышел в большую излучину Дона, тем самым создав условия для дальнейшего развития наступления на Кавказ и Сталинград.

Эти неудачи обычно обходят стороной, когда ведут речь о прорыве немецких войск летом 1942-го на южном стратегическом направлении. Поэтому автор позволит себе подробнее остановиться на том, что ему известно.

У Ставки ВГК вызывало тревогу, что морально-боевой потенциал, приобретенный в победе под Москвой Красной армией да и всем народом, стал таять под влиянием неудач под Воронежем и Харьковом, в Крыму и Донбассе. Это было крайне опасно. Вот почему Сталин издает приказ № 227, вошедший в историю под названием «Ни шагу назад!». По сути, он направлен против тех, кто считал, что, дескать, территория страны большая – чего же опасаться, если мы отступаем? В приказе перечисляются меры по укреплению боевого духа, дисциплины, подчеркивается необходимость бороться с трусостью, паникерством. Командирам и политработникам ставится задача – обеспечить резкий перелом в ходе войны. Вот этот приказ: в нем суровая правда и непреклонная воля (даются только тезисы).

«ПРИКАЗ НАРОДНОГО КОМИССАРА ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР № 227

28 июля 1942 года, г. Москва

Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами… Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором. Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной армии, начинает разочаровываться в ней, теряя веру в Красную Армию, а многие проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей…

Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории…

Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства небезграничны. Территория Советского государства – это не пустыня, а люди – рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, – это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги… Отступать дальше – значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.

Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступления, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог. Из этого следует, что пора кончать отступление.

Ни шагу назад! Таким теперь должен быть главный призыв.

Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы.

Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев, – это значит обеспечить нам победу.

Можем ли мы выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше самолетов, танков, артиллерии, минометов. Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять Родину. Паникеры и трусы должны истребляться на месте.

Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование – ни шагу назад без приказа высшего командования…»

Далее в приказной части излагаются конкретные меры, которые предполагают «безусловно ликвидировать отступательное настроение в войсках», а также снятие с постов любых начальников и привлечение их к ответственности за неисполнение этого приказа. Предусматривается создание штрафных подразделений и заградительных отрядов.

Приказ заканчивается словами: «Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, штабах. Народный комиссар обороны И. СТАЛИН».

Морально-психологическое воздействие приказа было огромно. Командиры разъясняли его суть, на конкретных примерах показывали: от выполнения этого документа зависит дальнейший ход и даже исход войны.

Приказ Сталина появился в разгар первого этапа великой битвы, который начался 17 июля боями передовых частей 62-й и 64-й армий Сталинградского фронта на дальних подступах к городу. Войска Юго-Западного и обессиленного Южного фронтов не могли задержать немцев, устремившихся в большую излучину Дона. Прорыв линии нашего фронта был особенно опасным. К середине июля он составлял на разных направлениях от 150–200 до 400 километров. Советские войска отошли к Воронежу, оставили Ростов-на-Дону, в нижнем течении противник форсировал Дон; это позволяло ему развить наступление на Кавказ и Сталинград.

Гитлеровский генштаб откровенно отмечал: для них стало неожиданностью, что операция на юге разовьется так быстро и благоприятно. Это навело на мысль о том, что можно центральные районы Советского Союза и его Красной армии отрезать от главного источника нефти (Баку, да и от других источников материальных ресурсов) в короткие сроки. Донецкая и днепропетровская промышленные базы захвачены, рассуждали гитлеровцы, хлебных районов Советы лишены, волго-уральская и сибирская базы не способны полностью обеспечить воюющую страну; «отключение» кавказской нефти еще больше осложнит положение страны и армии и полностью лишит способности сопротивляться.

Да и нашему командованию было ясно: перекрыв поступление нефти с Кавказа, немцы создадут огромные трудности. Тут сомнений не было.

Для действий на юге враг создал две крупные группировки войск – группу армий «А» и группу армий «Б». В первую входила 4-я танковая армия, многие другие части, а главное – подавляющее большинство авиационных соединений. Задача этой группы армий – захват Кавказа, бакинского нефтеносного района, что отвечало общей стратегической цели. Группа армий «Б» состояла в основном из 6-й полевой армии и ряда других соединений, в т. ч. нескольких итальянских и румынских армий. Здесь было значительно меньше танков и авиации. Эта группа армий имела, по мнению гитлеровского командования, второстепенную задачу – захватить Сталинград и перекрыть сообщение по Волге.

Забегая вперед, хочу сказать об одном важном моменте – увы, его замалчивают историки войны. Немцы в то время еще владели стратегической инициативой. Нам требовалось навязать им свой план действий. Вот советское командование и втянуло Гитлера и его генералитет в Сталинградскую эпопею, отвлекая его тем самым от стратегической цели – бакинской нефти.

Когда группа армий «Б», т. е. группировка войск Паулюса, встретила мощное сопротивление на первом рубеже обороны, то немцы были озадачены. Еще совсем недавно ее дивизии «перекачивались» на усиление группы армий «А», наступающей на Кавказ. И вот все изменилось с точностью до наоборот. Теперь дивизии передавались из группы армий «А» в группу армий «Б», имевшей своей задачей с ходу овладеть Сталинградом. Но не тут-то было! Паулюс, даже получив такого соседа, как 4-я танковая армия, которую тоже перебросили из группы армий «А», не добился решающего успеха. На протяжении четырех месяцев добивался – и не добился. Сталинград оказался настоящей цитаделью.

Конечно, сейчас, сидя в кресле и не чувствуя биения пульса миллионных армий, легко рассуждать, говорить о каких-то просчетах: мол, тот не предвидел, а этот не учел… А ведь тогда на каждом, кто принимал решения, лежала величайшая историческая ответственность за предпринимаемые действия. Принимать решения приходилось в исключительно напряженной, доведенной до крайности обстановке. А от него, этого решения, зависела судьба не только одного сражения, а, может, и победный май сорок пятого…

И Ставка Верховного Главнокомандования (ВГК) добилась своего – немцы основные усилия сосредоточили не на Кавказском, а на Сталинградском направлении.

Доведись принимать решение гитлеровскому командованию, наверное, оно придерживалось бы первоначальной цели – захват нефтяных источников. Но вот сложилась реальная ситуация, связанная с ожесточенным сопротивлением Красной армии в районе Сталинграда. Конечно, тут бы немцам ограничиться выходом к городскому рубежу обороны, не предпринимать штурмовых действий, активной блокады… Затем нагнать сюда побольше итальянских, румынских и прочих «союзных» соединений, чтобы прикрыть фланг группы армий «А». И тем самым создать благоприятные условия для разрешения основной задачи.

Естественно, что для прикрытия фланга и тыла группировки требовались соответствующие меры. Но все повернулось иначе: немцы побоялись втягивать свою группировку на Кавказ, не развязав узел у Сталинграда.

В Ставке ВГК приняли решение: в тылу советских войск создать Сталинградский фронт, построить несколько оборонительных рубежей – обводов вокруг города: внешний, внутренний и городской, проходящий по самой окраине…

Мы вынудили противника развернуть часть сил группировки и вести затяжные бои с передовыми отрядами и соединениями 62-й и 64-й армий. А те, нанося гитлеровцам ощутимый ущерб, медленно отходили в полосу обороны фронта, передний край которой был в 120–130 километрах от Сталинграда.

23 июля… Немцы обрушились на правый – северный фланг 62-й армии Сталинградского фронта. На следующий день 4-я танковая армия гитлеровцев наносит мощный удар по левому флангу нашей 64-й армии – она оборонялась левее 62-й. Именно с этого момента и до конца Сталинградской эпопеи бои принимают предельно ожесточенный характер. Создастся угроза окружения наших армий.

Начальник Генерального штаба A. M. Василевский, находившийся тогда в Сталинграде, организует и проводит мощный контрудар двумя танковыми армиями. Противник отброшен не был, но понес немалые потери и остановился, не выполнив своей задачи по окружению советских войск. В первой половине августа немцы вышли к внешнему оборонительному обводу города. 6-я армия Паулюса своим 14-м танковым корпусом прорывается к Волге севернее Сталинграда. Она отрезает 62-ю армию от других соединений фронта. И тогда армию передают Юго-Восточному фронту. Натиск гитлеровцев продолжается. 4-я танковая армия Манштейна, прорвав внешний обвод, добивается существенного успеха. 29 августа наши 62-я и 64-я армии отходят на средний обвод. Увы, удержать его не удалось – 2 сентября армии закрепляются на внутреннем оборонительном обводе.

Чтобы оказать помощь генералу Василевскому и командующим фронтами, в конце августа Сталин направляет сюда ряд резервных соединений и Г. К. Жукова – уже в ранге заместителя Верховного Главнокомандующего. Тогда, в очень тяжелое и ответственное время, Сталин лично занимался всеми деталями обстановки на этом направлении, не отходил от карт и телефонов. Одновременно дважды в сутки анализировал ситуацию на всем протяжении советско-германского фронта.

Вот выдержка из его телеграммы от 3 сентября 1942-го генералу Жукову: «…Противник находится в трех верстах от Сталинграда. Могут взять Сталинград сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленной помощи. Потребуйте от командующих войсками… прийти на помощь к сталинградцам.

Недопустимо никакое промедление, промедление теперь равносильно преступлению. Всю авиацию бросьте на помощь Сталинграду…» («История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг.», М., 1984, т. 2, с. 438).

И требования Сталина были выполнены. Вот почему 62-й армии удалось удерживать противника на внутреннем обводе до 13 сентября. Затем наши войска вынуждены были занять оборону по городскому обводу. На этом заканчивается первый этап обороны Сталинграда.

Хотя врага здесь остановили, но положение оставалось крайне тяжелым. Чтобы удержать город, требовались дополнительные силы. И 13 сентября начинается второй этап обороны города, который продлится до 18 ноября 1942 года.

Бои шли вначале на окраине Сталинграда, а затем в самом городе. К 15 сентября поступает пополнение – около 20 тысяч личного состава. Плюс два танковых корпуса.

Немцы тоже увеличивают группировку своих войск: вначале с 38 до 69 дивизий (в августе), затем – до 80 дивизий (в сентябре). Соответственно группа армий «А», наступающая на Кавказ, уменьшается с 60 до 29 дивизий. Словом, неожиданно для самих немцев Сталинград, да и все это стратегическое направление стали центром борьбы. А для нас – битвой, от результата которой зависели дальнейший ход войны, судьба Советского государства.

Каким же был замысел дальнейших действий немецкого командования? Он заключался в следующем. Силами 6-й армии Паулюса немцы наносили два рассекающих удара по центру города: один – с запада на восток к Волге, второй – с запада на северо-восток. Плюс Манштейн своей танковой армией наносил удар по Сталинграду – с юго-запада. Считалось, так можно расчленить нашу группировку, уничтожить ее по частям и овладеть городом. Короче, выполнить поставленную задачу.

Наши войска – силами Сталинградского (справа) и Юго-Восточного (слева, куда входил и Сталинград) фронтов – обязаны были прочной обороной и контрударами измотать противника, не допустить захвата города и продолжать удерживать плацдарм на правом берегу Дона, нависая над группировкой противника с севера. Дальше – подготовить и провести контрнаступление, что особенно важно: не контрудар, а контрнаступление!

Такие вот указания дал Верховный Главнокомандующий на совещании в Ставке 13 сентября, в разгар самых тяжелых боев. Тут налицо его гениальное предвидение – что должно быть и будет дальше. И сделал он это тогда, когда судьба Сталинграда, а с ним и страны, висела на волоске.

Такой шаг можно сопоставить с решением Сталина провести 7 ноября 1941 года парад на Красной площади. Когда враг был уже у стен Москвы, Сталин не только не выехал из столицы, наоборот, демонстрировал свое присутствие в ней и максимально активизировал деятельность. Провел, например, этот исторический парад; воины и москвичи-ополченцы под его руководством отстояли Москву, разгромив в контрнаступлении захватчиков. Это был мощный военно-политический шаг.

Вот и сейчас под Сталинградом… Казалось бы, безнадежное положение, но Сталин думает не только о том, как удержать, защитить город, как остановить мощнейшего врага (судя по действиям Сталина, эта проблема уже решена), но и о том, как и что надо сделать, чтобы полностью разгромить захватчиков, перейдя в контрнаступление. Такое мог предвидеть и сделать только Сталин.

В соответствии с принятым решением 62-я армия генерала В. И. Чуйкова обороняла северную и центральную части Сталинграда. Проще говоря, противостояла 6-й армии немцев. А 64-я армия генерала М. С. Шумилова обороняла южную часть города, отбивала атаки 4-й танковой армии гитлеровцев. Передний край обороны – в 10–15 километрах от Волги. И вся эта полоса была насыщена войсками, каждая улица – рубеж обороны, каждый дом – крепость.

Подготовили рубежи обороны, опорные пункты и на островах Волги, на ее левом берегу. Здесь в основном – резервные части. 13 сентября 1942-го – памятный день… С рассветом по 62-й армии, после длительной авиаобработки, свыше 350 танков наносят два мощных удара. Противник к исходу дня вышел к заводу «Баррикады», овладел западной окраиной пригорода. Командный пункт В. И. Чуйкова в это время располагался вместе со штабом армии на Мамаевом кургане – это 2,5–3 километра от переднего края. Огневое воздействие на него было куда сильнее, нежели в любом другом месте, включая передний край. Артиллерия крупного калибра и авиация наносили удары именно по этому объекту. Тут все стало зоной их действия. И у командира взвода, и у командующего армией «комфорт» в Сталинграде был одинаковый. Генерал знал: если танки прорвутся, то почти тотчас будут на КП армии; тогда управление войсками рухнет, а это – катастрофа.

В ночь на 14 сентября КП 62-й армии переводится на северный берег речушки Царица, в штольню (раньше тут был командный пункт фронта). На Мамаевом кургане оставлен лишь наблюдательный пункт армии. Но уже 15 сентября враг захватывает Мамаев курган.

Чтобы укрепить 62-ю, командующий фронтом генерал А. И. Еременко передает из резерва в ее распоряжение знаменитую 13-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Но как обеспечить переброску? Армия должна создать минимальные условия. И главное из них – продержаться еще немного на занимаемых рубежах. Вот что вспоминает Василий Иванович Чуйков в книге «Начало пути» (с. 99): «Сумеют ли бойцы и командиры выполнить задачи, которые казались выше сил человеческих? Если не выполнят, то свежая 13-я гвардейская стрелковая дивизия может оказаться на левом берегу Волги в роли свидетеля печальной трагедии».

И войска армии выполнили сверхчеловеческую задачу – продержались, обеспечили выход резервной дивизии на правый берег! 13-я гвардейская генерала А. И. Родимцева переправлялась под смертельным огнем – по частям. Уже 16 сентября 1942 года она отбила Мамаев курган. Но одна даже героическая дивизия не могла коренным образом изменить обстановку. Командование фронта перебрасывает в 62-ю армию еще три дивизии и танковую бригаду. А в это время противник прорывается к Волге – в стыке 62-й и 64-й армий, в районе Купоросного.

Общими усилиями – обороняющихся в городе и тех, кто был на флангах, особенно севернее Сталинграда, – удалось удержать волжскую твердыню. А уже 19 сентября врагу нанесены контрудары силами 62-й и 64-й армий. Но немцы вводили все новые резервы. Сражение не имело пауз. В конце сентября лишь вокзал переходил из рук в руки тринадцать раз!

Учитывая упорное сопротивление в центре города, немцы переносят усилия на захват заводских поселков. Передний край проходил в двух километрах от командного пункта 62-й армии. С большим трудом проводилась переправа через Волгу. Если раньше эти районы бомбились авиацией и обстреливались артиллерией, то теперь они простреливались танками, орудиями прямой наводки, пулеметным огнем.

Конец сентября – начало октября… Тяжелейшая ситуация. Группировка наших войск, находящаяся севернее Сталинграда, уже не может активно действовать и помогать 62-й и 64-й армиям, поскольку начали готовиться к предстоящему контрнаступлению (о чем войска, ведущие боевые действия, конечно, не знали). Части, находящиеся в городе, могли рассчитывать только на собственные силы. Плюс поддержка авиации, впрочем, весьма ограниченная.

Соотношение сил здесь – в пользу противника: личного состава почти в два раза, артиллерии – в 1,7, танков – почти в четыре, авиации – в пять раз. Немцам удалось захватить поселки заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь». Разгорелась борьба за сами эти заводы.

15 октября – после массированного налета авиации – враг овладел Сталинградским тракторным заводом. Наши части стояли до последнего, немцы прорвались к Волге на участке в два с половиной километра, оставив горы трупов. Соединения, действовавшие севернее завода, были отрезаны от 62-й армии, их объединили в одну группу – под командой полковника С. Ф. Горохова. Она заняла круговую оборону в районе рынка, ведя тяжелые бои.

У 62-й иссякли все резервы, армия задыхалась. Командующий фронтом передает в ее состав 138-ю стрелковую дивизию полковника И. И. Людникова. Именно в нее были определены и мы с Борисом Щитовым.

…Конечно, обо всех событиях, о которых я только что рассказал и которые предшествовали вводу в бой нашей дивизии, мы с Борисом или я, по крайней мере, узнали много лет спустя. Но мной описана вся эта обстановка с одной целью – показать читателю картину, которая сложилась к нашему приезду в часть.

Вопрос о направлении нас на фронт, как я уже говорил в предыдущей главе, решился в Горьком одновременно с отправкой нескольких маршевых рот. Мы погрузились на два речных парохода, предварительно сделав запас сухих пайков. Расположились на верхней палубе. Плыли без остановок. В следующую ночь прибыли в Камышин, выгрузились. Наши места заняли раненые, и судно ушло вверх по течению.

В городе сразу бросились в глаза «шрамы» войны: видно, бомбили его частенько. Вокруг много зенитных батарей. Никогда не забыть миг встречи с величавой Волгой. Нет, не зря о ней сложено столько песен и сказаний! Стоя на берегу этой красавицы, невольно сравнивал ее с родной Кубанью. Та – бурлящая, нервная, а Волга – спокойная, с достоинством, поражающая своими просторами и масштабами. Не река, а океан. Суденышки на ней кажутся игрушечными, а сама – как исполин, важная, могучая. Казалось, что у этой реки-великана нет дна. Когда говорят о России, первое, что приходит на ум, – Волга. Она – символ Отчизны. Она всегда была и остается святой. Как Родина. И к ней прикоснулся враг… Не прикоснулся – надругался: с кровью и смертью пришел на ее берега…

Так думал я, и в сердце закипала лютая ненависть.

…На двух баржах с буксирами нас переправили из Камышина на левый берег, где уже стояли грузовики. Видно, такое случалось не первый раз – все было отлажено и действовало четко, как часы. До наступления рассвета прибыли в пункт назначения. Там, как я заметил сразу, все вслушивались в далекий гул орудийных раскатов: он то усиливался, то стихал. А мы с Борисом Щитовым всматривались в солдатские лица – очень разные люди по возрасту, облику, национальности. Но были в этих лицах общая озабоченность и тревога – тех, кто постарше, выдавали желваки. Бросалось в глаза, что все были молчаливыми, а если говорили, то вполголоса. Немолодой солдат, растягивая слова, сказал: «Эта бомбежка-утюжка знакома». И затянулся цигаркой. Курили махорку и самосад, с наступлением темноты курили «в рукав». Если кто-то нечаянно нарушит светомаскировку, немедленно окликнут, да еще бока намнут.

На протяжении всей поездки на машинах никто ни разу не закурил – нас строго предупредили на сей счет. Ехали мы километров 150, около пяти часов в сплошной темноте. Как могли водители справиться с такой задачей – до сих пор не понимаю! Правда, у машин сзади был постоянно включен стоп-сигнал; стекло максимально «пригашено» темной краской. На расстоянии 50—100 метров видно хорошо, а сверху вообще не видно. Разве что если только залететь в хвост колонне и пройти на бреющем полете…

Пока мы ехали, грохот боя не прекращался – это была ночь на 15 октября. По мере приближения к Сталинграду артиллерийская канонада становилась все громче. Как известно, именно тогда немцы старались развить удар от захваченного ими Тракторного завода. Делалось это в двух направлениях – на север, вдоль Волги, в сторону Спартановки и рынка, а также вдоль Волги – на юг, в сторону завода «Баррикады». Противник поставил цель – выйти 62-й армии в тыл, отрезать ее от Волги, окружить и уничтожить.

По истечении нескольких дней мы с Борисом уже ориентировались на слух, где разгорается бой. Исходя из этого могли предполагать, и почти безошибочно, когда «волна» докатится до нас.

Расположение частей 62-й армии, куда мы направлялись во второй половине октября 1942 года, было следующим.

На самом правом фланге – в районе рынка и Спартановки – оборонялась группа полковника С. Горохова. Дальше на север, до основных сил Сталинградского фронта, стояли немцы – 14-й танковый корпус 6-й армии. Они прорвались к Волге еще в августе и капитально закрепились. Ниже по реке, то есть южнее, находились Тракторный завод, поселок и завод «Баррикады», поселок и завод «Красный Октябрь» – это северная часть города. Затем – от Мамаева кургана, «дома Павлова» и мельницы – на юг шла центральная часть города. Здесь оборонялись главные силы 62-й армии. И хотя 14 октября Гитлер приказал на всех фронтах перейти к обороне, но сталинградского направления это не касалось. Это направление, наоборот, постоянно усиливали. 14 октября был один из тяжелейших дней. За сутки враг совершил более трех тысяч самолетовылетов. Зарево пожарищ, обрамлявшее город, было видно за десятки километров.

На рассвете 15 октября мы прибыли в пункт назначения – чуть севернее поселка Бурковский. Прибывших разводили группами. Нас с Борисом Щитовым направили в разные полки 138-й стрелковой дивизии, расположенные по существу рядом, но все же нам пришлось расстаться. Тут мы распрощались, надеясь на скорую встречу, но свидеться нам так и не пришлось. Мой друг и сокурсник Боря Щитов погиб еще на переправе. Об этом я узнал значительно позже, уже после Сталинграда. А тогда я все время думал о встрече, и Борис долго еще оставался для меня живым…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.