– Конечно. Здравствуйте, – вяло отозвалась Джоанна.
      Доминика Грэма трудно было забыть, раз его встретив. Помимо того, что с его лица никогда не сходило выражение царственной скуки, он обладал запоминающейся внешностью: острые скулы, аристократически утонченные черты, крепкое телосложение. Копна темных волос придавала ему залихватский вид, что ни на йоту не лишало его истинно британского характера.
      – Рад снова встретиться с вами, Джоанна.
      Она пожала его руку и застенчиво улыбнулась в ответ.
      Эбби представила мужчин друг другу, они обменялись парой слов, отдавая дань учтивости.
      – Вы британец? – поинтересовался Питер.
      – Скорее англичанин, – ответил с улыбкой Доминик.
      А Эбби добавила:
      – Такой же, как английский чай и сдобные булочки, которые принято к нему подавать.
      Мужчины переглянулись и единодушно рассмеялись.
      – Англичане – те же британцы, конечно, – пояснил Доминик. – Но для нас эти понятия не равнозначны. Если бы я был уроженцем Шотландии или Уэльса, то вряд ли спокойно отнесся к тому, что вы назвали меня англичанином…
      – Но поскольку вы англичанин, вам бы не хотелось, чтобы вас воспринимали как-то иначе, не так ли? – вмешалась в беседу Джоанна.
      Доминик разулыбался, его серые глаза стали еще более пронзительными.
      – Вы угадали. Признаюсь, что испытываю гордость оттого, что я англичанин, хотя уже давно живу в Штатах.
      – Ты давно в Амстердаме? – сменила тему разговора Эбби. – Как долго ты еще пробудешь здесь?
      – Я приехал на медицинскую конференцию неделю назад и послезавтра уезжаю.
      – Черт побери! Почему мы не встретились раньше? – Эбби взяла под руки Доминика и Питера. – Дом женат на моей кузине-танцовщице, Алексис. Они познакомились в Англии, когда она была там на гастролях лет десять назад. Он врач – тот, который отыскивает младенцев в капустных листьях. – Эбби с улыбкой восприняла недоуменное выражение лица Питера и пояснила, что доктор Доминик Грэм занимает пост заведующего акушерским отделением больницы Святой Анны в Нью-Йорке.
      – Коль скоро мы так неожиданно встретились, позвольте заказать для всех выпивку, – сказал Доминик.
      – Прекрасная идея! – с энтузиазмом отозвалась Эбби. – Как приятно, что не все здесь вокруг с головой увлечены высоким искусством. К тому же я еле держусь на ногах от усталости.
      Доминик предложил Джоанне руку.
      – Если мне не изменяет память, в последний раз мы виделись с вами, Джоанна, на вечеринке по случаю дня рождения Эбби года два назад.
      – Вероятно, так и есть, – рассеянно ответила она, стараясь вспомнить, был ли Доминик женат уже тогда.
      – Эбби была вне себя от радости, когда вы предложили ей работать у вас ассистентом. Она делилась со мной всеми новостями, рассказывала о перипетиях внутренней политики «Омеги», о том, к чему мы все так привыкли.
      – Неужели в больнице тоже есть «перипетии внутренней политики»?
      – Разумеется. Декорации разные, а суть дела одинакова. Слишком много врачей считают себя гениальными вершителями судеб человеческих, осененными небесной благодатью. Это тем более очевидно, так как в медицине существует жесткая иерархия.
      Доминик развивал эту тему, щеголяя безупречным оксбриджским акцентом, чем вызывал улыбку у Джоанны. Она с удовольствием выслушивала рассказы о конфликтах врачей на профессиональной почве.
      – Как поживает Надин?
      – Прекрасно, – с невольным вздохом ответила Джоанна. Даже на другом побережье океана она не могла избавиться от тени сестры!
      – Я как-то случайно столкнулся с вашей сестрой в Центральном парке, когда она гуляла с детьми. Кейт и Джефф хорошеют день ото дня.
      – Да, так и есть, – отозвалась Джоанна, внутренне расслабляясь.
      – Видите ли, я помогал сестре Джоанны произвести на свет детей, – объяснил Доминик Питеру. – С тех пор я внимательно слежу за тем, как они растут.
      Джоанна предугадала поворот беседы в сторону отношений сестер-близнецов и поспешила заговорить о своих племянниках.
      – Джефф прекрасно разбирается в технике, а Кейт изумительно рисует. Надеюсь, что со временем она станет сотрудницей нашего издательства.
      – Нет уж, увольте! – хмыкнула Эбби. – Я против семейственности!
      Джоанна рассмеялась и встретилась глазами с Домиником, но смутилась и тут же перевела взгляд на Эбби.
      – Не возьми я тебя к себе работать, ты жила бы сейчас в Уэстчестере и воспитывала своих детей в духе все той же семейственности.
      За выпивкой мужчины принялись обсуждать политику и обычаи голландцев. Но Эбби не сиделось на месте, и она всеми силами старалась перевести разговор на более легкую тему, предоставляющую возможность пококетничать и пофлиртовать вволю.
      – Скажите мне по секрету, Питер, – попросила она после двух коктейлей, – мистер Тербох всегда так неумолимо суров и серьезен?
      – Неужели он показался вам таким? – удивился Питер. – По-моему, он хороший работник и очень общительный человек. Дело в том, что мы, голландцы, лишены вашей бьющей ключом жизнерадостности. Мы более сдержанно выражаем свои чувства.
      – Полагаю, у вас на это есть серьезные основания, – задумчиво протянул Доминик. – Отвоевывать землю у наступающего моря на протяжении столетий – серьезное занятие, которое вырабатывает твердость духа. Приходится буквально врастать в землю, чтобы тебя не смыло в море.
      Джоанна улыбнулась и, снова переглянувшись с Домиником, отвела глаза под его пристальным взглядом.
      – Нельзя забывать к тому же о нашей кальвинистской религии, – добавил Питер.
      – А вот этого я не понимаю, – сказала Эбби. – В шестидесятых годах здесь был настоящий рай для хиппи: наркотики, порнография, всякие чудачества в этом роде… Как говорится, чем хуже – тем лучше.
      – Это один из многочисленных жизненных парадоксов, – объяснил Доминик. – Просто осторожные, пунктуальные голландцы необыкновенно терпимы и восприимчивы ко всему новому, хотя последствия такого их отношения зачастую губительны для них самих. Тогда Амстердам был доведен едва ли не до разрухи. В последние годы здесь намного спокойнее.
      – Черт побери! Я, как всегда, опоздала, – разочарованно вздохнула Эбби. – Куда бы я ни приехала, везде только и слышу: «Теперь здесь уже не то – грязно, чисто, пусто, многолюдно… Вам надо было приехать в прошлом году, десять лет назад, пару веков назад…»
      – Бедняжка! – сочувственно улыбнулся ей Доминик. – Я думаю, что мы с Питером могли бы показать тебе изнанку Амстердама даже сейчас, если ты так этого хочешь. А, Питер?
      – Да, но теперь нам пора в ресторан, – с нарочитой бесстрастностью отозвался тот.
      – Питер обещал повести нас в индонезийский ресторан, – сказала Эбби. – Надеюсь, ты пойдешь с нами, Доминик?
      – Прошу вас, присоединяйтесь, – поддержал ее Питер.
      – Я с радостью, если Джоанна не имеет ничего против.
      – Конечно, не имею. – Джоанна искренне порадовалась присутствию четвертого человека за столом. Она не будет чувствовать себя стесненной, когда Эбби снова начнет свою атаку на Питера.
      Эбби, никогда не пробовавшая исконных блюд индонезийской кухни, удивилась, когда официант выставил перед ней множество маленьких тарелочек в придачу к рису, и решила, что это для всех.
      – Креветки с горьким перцем. Cоте из свинины, – пояснял Питер, заказавший для всех холодное пиво.
      – Довольно с меня этого официоза, – заявила после обеда Эбби, решительно взяв Питера под руку. – Теперь я хочу посмотреть на «ночных бабочек».
      – Как угодно, – ответил Питер и смущенно покраснел.
      Они влились в поток туристов, пришедших взглянуть на знаменитых амстердамских проституток, чьи силуэты отчетливо выделялись на фоне освещенных красными фонарями окон. Одетые в соблазнительные шелковые пеньюары, женщины листали журналы, красили ногти или просто выглядывали из окон, призывно улыбаясь прохожим.
      – Это удивительно, – сказала Джоанна Эбби. – С одной стороны, такая вседозволенность, а с другой – если ты опоздаешь на несколько минут к обеду, к тебе отнесутся так, будто ты только что зарезал собственную мать.
      – Если ты опоздаешь к обеду, все решат, что именно это тебя и задержало, – отозвался Питер.
      – Кто сказал, что у голландцев нет чувства юмора! – воскликнула Эбби и чмокнула Питера в щеку.
      Джоанна и Доминик рассмеялись одновременно.
      – Амстердам возник как порт, центр судоходства, – сказал Питер. – А морякам надо было как-то развлекаться. Теперь здесь ищут развлечений туристы. Впрочем, этот район строго контролируется городскими властями.
      – Тогда беспокоиться не о чем, – саркастически усмехнулась Джоанна.
      – Вам здесь неприятно? – участливо поинтересовался Доминик.
      – Если женщины зарабатывают на жизнь таким способом, это их дело. Просто грустно все это видеть, – ответила Джоанна.
      – А мне – нет, – заявила Эбби. – По крайней мере у них есть выбор. Они сидят у себя в доме и могут сказать либо да, либо нет. По-моему, это здорово. Меня удивляет другое: среди них есть довольно юные и привлекательные. А вон та просто прелесть! Как она тебе, Доминик?
      – Не особенно.
      – Какая же тебе нравится?
      – Никакая.
      – Наверное, у тебя просто нет при себе денег, – съязвила Эбби.
      – Ты – enfant terrible. Несносное дитя, – в тон ей ответил Доминик.
      – А почему бы тебе не взяться за мое воспитание? – кокетливо сощурилась Эбби.
      Он насмешливо приподнял бровь.
      – Довольно, пойдемте отсюда, Питер, – сказала Эбби. – Не отправиться ли нам в какой-нибудь клуб, в этакое злачное место?
      Питер согласился, очарованный ее вниманием к себе. Заведение, которое так жаждала посетить Эбби, совсем не интересовало Джоанну, и на ее лице это невольно отразилось.
      – А я бы не отказался сейчас от глотка бренди. Вы не составите мне компанию, Джоанна? – учтиво поинтересовался Доминик, от которого не укрылась скука в ее взгляде.
      – Ладно-ладно, старые зануды, отправляйтесь пить свой бренди, – игриво хлопнув Доминика по плечу, сказала Эбби. – А мы с Питером идем в загул!
      Эбби, очевидно, хотела остаться наедине с Питером, и Джоанна была рада предоставить ей такую возможность.
      – Я с удовольствием выпью с вами, Доминик.
      – Мы остановились в «Краснопольски», – сказала ему Джоанна, когда они ехали в такси.
      – Да, Эбби говорила мне. По-моему, у них есть американский бар. Не бог весть что, но все же! Впрочем, я знаю одно неплохое место за городом – нечто вроде местного курорта. Туристы туда не добираются.
      – Если это не на полпути до Люксембурга, то поехали. Боюсь, что к полуночи я уже начну засыпать.
      – Обещаю привезти вас в отель прежде, чем вы успеете зевнуть дважды. Идет?
      – Идет. – Джоанна улыбнулась и расслабилась на мягком кожаном сиденье такси.
      До сегодняшнего дня она была едва знакома с кузеном Эбби. Доминик гораздо лучше знал Надин. Раньше Джоанна считала его скучным, но теперь она изменила свое мнение. Его общество показалось ей приятным и неутомительным, тем более что он не считал необходимым постоянно поддерживать разговор. Она была благодарна ему за возможность немного отдохнуть в тишине, разглядывая в окно машины залитый огнями город, а затем погруженный в ночную мглу пригород с редко разбросанными по плоской равнине сельскими домиками. Джоанна поймала себя на том, что снова думает о Люде Хейли и о том, как было бы приятно побывать с ним в Амстердаме.
      Доминик помог ей выйти из машины и повел внутрь деревянной ветряной мельницы.
      – Это место называется «Старая мельница», что неудивительно. Хотя интерьер ее полностью переделан, некоторые черты старины намеренно сохранены.
      – Здесь мило, – с улыбкой заметила Джоанна, когда они уселись за круглую деревянную стойку. – Вы оказались правы насчет иностранцев. Похоже, мы здесь одни такие.
      – Надеюсь, что так будет и дальше. Здесь как будто законсервирована старина: хотя интерьер башни и преобразили в бар, мельничный жернов оставили, и теперь бармен смешивает с его помощью коктейли.
      Пока они ждали заказанную выпивку, Джоанна наблюдала за тем, как по узкой витой лестнице поднимается наверх официант с подносом, уставленным бокалами и пивными кружками. Это казалось невероятным, но он не пролил ни капли.
      Им подали коктейли в граненых бокалах без ножек, которые устанавливались в специальные отверстия в деревянной стойке бара.
      – Гениально, – восхитилась Джоанна.
      – И очень практично. Голландцы часто неумеренно потребляют алкоголь, а такая система позволяет хозяину не волноваться из-за посуды, даже если клиент уже сильно набрался.
      Джоанна подняла бокал и произнесла тост по-голландски. Доминик ответил ей на том же языке.
      – Голландский чем-то напоминает мне французский.
      – Давайте останемся американцами, – улыбнулся он, и на его лице внезапно появилось романтическое выражение.
      – Как вам удалось отыскать это место? – касаясь своим бокалом его, спросила Джоанна, ощутив некоторую неловкость.
      – Мне показали его голландские коллеги, с которыми я познакомился на конференции.
      – Понятно. А что это за конференция?
      – По теоретической травматологии при родах. – Заметив, что в ее глазах отразилось разочарование, Доминик поспешно сменил тему. – Как вам нравится коктейль?
      – Очень вкусно.
      – Хоть я и обещал вам бренди, мне вдруг захотелось угостить вас национальным напитком. Как правило, за границей я пью то же, что и местные жители. В Америке это мартини.
      – Я, пожалуй, тоже. Согласитесь, что мартини здесь было бы не совсем уместно. Скажите, а в Англии вы бываете хотя бы изредка?
      – Да. Недавно я провел целых две недели в Суссексе у сестры и ее мужа. Повидался в Лондоне со старыми приятелями.
      Возникла пауза, и Джоанна внимательно оглядела зал:
      – Полагаю, что если человек вырастет и проведет жизнь в таком круглом помещении, как эта башня, то его взгляд на мир и на себя самого в этом мире будет другим.
      – Не исключено. Я родился и первые годы жизни провел в наполовину бревенчатом доме елизаветинской эпохи, так что долгое время считал, что крыша над головой должна быть обязательно соломенной.
      – Это чудесно! Однажды я проездом была в Суссексе и просто влюбилась в эти сельские дома. По-моему, они очень колоритны и экзотичны.
      – Вы, возможно, сочтете это невероятным, но для меня самым экзотичным в Нью-Йорке оказался пентхауз на сорок четвертом этаже небоскреба с видом на Ист-Ривер и террасой, открытой на три стороны.
      – Это вовсе не так уж невероятно для провинциалки, выросшей на техасской ферме, окруженной голой равниной наподобие голландских. Наверное, человеку, выросшему у подножия настоящих гор и привыкшему с детства смотреть на заснеженные, скрытые облаками пики, это и может показаться невероятным.
      – Или на пики небоскребов Манхэттена, – добавил Доминик.
      – Да. Впрочем, лишь очень немногие из моих нью-йоркских знакомых родились в этом городе. Место, где ты родился, помнится всю жизнь, но я еще до приезда в Нью-Йорк ощущала этот город родным.
      – Интересно, что и я тоже. С первого дня я почувствовал себя на Манхэттене, как дома, несмотря на ужасно исковерканный язык, страшный шум и толкотню, в ритм которой попадаешь далеко не сразу. И теперь, приезжая в Англию, я все сильнее убеждаюсь в том, что не смог бы там жить.
      – У меня такое же отношение к Техасу.
      – Давайте выпьем за «Биг эппл», – предложил Доминик, поднимая бокал. – За то, чтобы встретиться там за бокалом мартини и вспомнить нашу встречу в Амстердаме.
      Джоанна рассмеялась, ничего не ответив. Ей было хорошо с Домиником, но, если иметь в виду перспективу пить вдвоем мартини в Нью-Йорке, она предпочла бы Люда Хейли.

Глава 4

Глава 5