– Я, слава богу, успела к тому времени уехать. А ведь столько людей там погибло! Ну да ладно. Как ты? Рассказывай. Как на работе?
– Нет-не-ет, – прищурившись и грозя указательным пальцем, хитро протянул Три Семерки. – Я тебе первой слово предоставил. Что-то ты уходишь от ответа... Небось роман курортный какой-нибудь, а? Признавайся, о чем умалчиваешь!
– Да что ты Сема! – неожиданно для самой себя покраснев и прыснув, воскликнула Яна. – Какой роман! Нашел тоже мне молодую!
– Ой, Яна! Вот этого, я тебя прошу, не надо! Не надо прибедняться! Тебе до зрелости-то еще далеко, а до старости и подавно! Твоей внешности любая молодуха может позавидовать! Колись, давай! Было?
– Да ну тебя! – Яна рассмеялась.
– Ага-а... – Три Семерки еще больше прищурился. – Значит, было... – Руденко, в предвкушении, смачно провел правой рукой по своим роскошным усам. – Кто он? Маг? Телепат? Колдун-ворожила? – Семен Семеныч не удержался от своей традиционной иронии относительно Яниного дара.
– Да не было ничего! – серьезно, немного обидевшись, протянула Милославская.
– Так уж и ничего? – тоже уже серьезно, произнес Семен Семеныч. – Да они чего, мужики, охренели что ли?!
– Сема! – укоризненно воскликнула гадалка. – Сколько раз я просила тебя не выражаться!
– Ну я на самом деле им изумляюсь! Неужели никто не обратил на тебя внимания?
– Обратил, обратил, – опять почему-то покраснев, пробормотала Яна и серьезно добавила: – Но не более того!
Понимая, что разговор начинает уходить в ненужное ни ей, ни ему эмоциональное русло, Три Семерки решил оставить эту тему и спросил:
– А у тебя на обед чего? – и хищнически зыркнул в сторону холодильника.
– Каша из топора... – виновато вздохнув, протянула Милославская.
– Понятно... Питание в южных пунктах общепита не разбудило в тебе потребности в человеческой пище...
– Сема, ты отсталый человек! Сейчас столовые уже е те, тем более на курорте. Конкуренция заставляет... Могу предложить кофе.
– Валяй, – зевнув и махнув рукой, протянул Руденко. – Мне будет чем заполнить время, пока ты будешь собираться.
– Куда? – удивленно спросила гадалка.
– В кафе, – пожав плечами, невозмутимо произнес Семен Семеныч. – Не оставлю же я тебя умирать голодной смертью!
– Товарищ капитан, вы преувеличиваете! – улыбаясь, протянула Яна, ставя на огонь свою серебряную джезву.
Она собиралась отказаться, потому что сегодня ей как никогда хотелось побыть дома, отдохнуть от городской суеты, пыли, толкотни. Однако умная мысль, пришедшая вовремя, помешала Милославской ответить отказом на предложение приятеля. Его помощь так ей была нужна!
– И чтобы я без тебя делала! – вздохнув, совершенно другим тоном, протянула она.
Три Семерки удивленно посмотрел на нее и звучно почесал в своем коротко стриженном затылке. Лицо его в этот момент выражало полное самодовольство.
– Ну что ж, – через несколько минут произнесла Милославская, ставя перед ним кофе, – оставляю тебя в одиночестве?
– Да, да, – пробормотал Руденко, опустошая сахарницу, – только побыстрей давай.
Яна удалилась в комнату. Она открыла шифоньер и застыла напротив него. Но задуматься ее заставил отнюдь не выбор гардероба. Ее тревожила мысль о том, что телохранитель дочери Незнамова, вероятнее всего, убит, и подтвердить это предположение может криминальная сводка последних дней, ознакомить Яну с которой в силах не кто иной как Три Семерки. Примерный возраст парня, его внешность Милославская знала, поэтому среди усопших «кандидатов» не затруднилась бы выделить.
– Иф! – громко донеслось с кухни.
– Ты чего там? – очнувшись, крикнула гадалка.
– Обжегся, елки-палки.
– Осторожнее, – хихикнув, ответила Яна и стала собираться, сняв с вешалки то, что висело как раз напротив нее.
– Мои признания... – протянул Руденко, выпуская изо рта струйку дыма. – Выглядишь на все сто!
Он уже разделался с кофе и «закусывал» его сигаретой, вытащенной из Яниной пачки, валявшейся на столе. Привыкнув к руденковским комплиментам, Милославская ничего не ответила и, брызгая на себя туалетной водой, стоявшей на полочке возле коридорного зеркала, сказала:
– Давай сначала поработаем.
Лицо Семена Семеныча заметно вытянулось, поэтому гадалка поспешила добавить:
– Чтобы кушать потом никуда не торопясь.
Три Семерки не менялся в лице. Он никак не мог понять, к чему клонит его подруга. Вернее, определенные догадки терзали его сознание, но он не решался произнести их вслух, боясь выставить себя на смех. Яна вскоре пришла ему на помощь, предупредительно заявив:
– Да-да, Сема, ты думаешь верно: мне нужна твоя профессиональная помощь. Ведь раздобыть криминальную сводку для тебя не проблема?
– Не-е, – с каким-то глупым видом протянул Три Семерки. Немного помолчав, он нерешительно спросил: – Неужели ты уже взялась за работу?
– Увы, да, – вздохнув, ответила Яна. Она всунула вторую ногу в туфлю и, кивнув, бросила приятелю: – Ну что ж, я готова!
– Яна! – словно очнувшись ото сна, воскликнул Три Семерки. – Да ты не жалеешь себя! Пошли ты к черту их всех хотя бы на месяц-другой!
– А кормить меня кто будет? – глядя Руденко прямо в глаза тихо произнесла гадалка.
Вопрос застал его врасплох, и он, искусственно кашлянув и бормоча что-то неразборчивое, тоже направился к порогу.
«Шестерка» Семена Семеныча стояла немного поодаль от двора Яны, там, где падало больше тени. Она была очень старой, повидавшей многое на своем веку, прошедшей, как говорится, огни и воды, поэтому Три Семерки старался не подвергать ее лишним «стрессам», так как их в ее «жизни» и без того хватало.
Несмотря на то, что машинешка могла заглохнуть в самый неподходящий момент, Руденко очень ценил ее: гораздо чаще она его выручала. И в личной жизни, и в профессиональной. На дачу съездить – пожалуйста, по работе – да ради бога!
Яна тоже уважала эту старушку, а порой и просто молилась на нее: успех ведомого ею дела слишком часто зависел от того, как скоро домчит ее руденковское авто в нужное место.
Когда приятели уселись в машину, и мотор ее привычно затарахтел, Семен Семеныч, мучимый укорами совести за несвоевременность пришедшей мысли, опустив глаза спросил:
– Тебе, может, взаймы дать?
Яна расхохоталась и дружески похлопав Три Семерки по плечу, протянула:
– Мать Тереза ты моя-а! – посмеявшись, она добавила: – Нет, Сема, я еще не дошла до той черты бедности, которая принудила бы меня ополовинить зарплату простого мента.
– А зачем же тогда?... Не понимаю!
– Да просто человеку помощь нужна.
– Так бы сразу и сказала, – буркнул Руденко. – Опять шуры-муры ее кому-то понадобились... – бросил он в сторону, резко выкручивая руль.
ГЛАВА 6
Мимо мелькали дома и домишки, тополя с запыленной листвой, базарчики, автостоянки и многое-многое другое, чем этот городок не отличался от сотен и сотен других таких же.
Дорога предстояла по городским меркам не близкая, поэтому у Яны было время поговорить о делах самого Семена Семеныча. Она знала, что у него всегда есть что-то кипящее на душе, что терзало его на работе и чем он несказанно рад был поделиться. Он любил говорить об этом с ней, с Яной, потому что она терпеливо выслушивала его до конца, не перебивала, даже если он позволял себя вставить крепкое словцо, не задавала глупых вопросов, как, например, жена, и вообще, внимала всему с пониманием дела, ведь по большому счету, они являлись своего рода коллегами.
Район, в котором теперь проживала Милославская назывался Агафоновкой, то ли в честь какого-то Агафона, то ли еще почему-то. Он являл собой по сути дела самое обыкновенное захолустье. Но в тот период, когда гадалка лишилась семьи, ей так хотелось того редкого уединения, которое можно ощутить только живя где-нибудь на далекой окраине. Она быстро привыкла к этому месту и сейчас уже ничего другого пожелать не могла.
Единственным неудобством по-прежнему являлось то, что до центра нужно было долго добираться. Зато когда, как теперь, она ехала туда с приятелем, они получали несравненный шанс наговориться обо всем, а не только о работе.
Так и сейчас, Семен Семеныч успел «поплакаться» на регулярные незаслуженные головомойки от начальства, на неоплачиваемые дополнительно милицейские «усиления», на разгул преступности и на многое другое, касающееся работы. Потом он перешел к домашним проблемам, главную из которых являл собой его наследник – единственный и неповторимый.
Нет, он, конечно, не был отпетым хулиганом, но Семену Семенычу приходилось гораздо чаще, чем того хотелось бы, прикладывать руку к его «воспитанию», с которым супруга Руденко подчас не справлялась.
Три Семерки понимал, что вечно занятой папаша не вправе ожидать лучшего от своего чада, которому он уделял слишком мало времени. Роль воспитателя в их семье главным образом выполняла жена, мягкая и добросердечная о природы. А мальчишке, сорванцу и оторвяге чуть ли не с самых пленок это только вредило. Расслабляло, разнуздывало...
Когда Семен Семеныч смотрел на другие похожие семьи, у которых тем не менее шло все «как у людей», он дико злился и «брался» за воспитание.
– Я вот иногда думаю, – сдвинув брови, обратился он к Милославкой, – а может для мальчишки, будущего мужика, и лучше быть таким, а?
– Лучше, лучше, Сема, – согласилась гадалка, зная, что сегодня же или в ближайшие дни Руденко все равно «всыпет» сыну за «все хорошее».
Приятели между тем находились уже в центральной части города. Семен Семеныч с соблазном поглядывал на мелькающие вывески кафе.
– Сема-а, – протянула гадалка, дотронувшись до его руки, – сначала работа.
– Будь она неладна! – пробормотал Три Семерки, но тем не менее повернул на улицу, ведущую к соответствующему отделу.
Место это Милославской было уже знакомо, так как она не раз бывала в нем с Руденко, поэтому и вздохнула с облегчением, радуясь, что он не стал ей перечить.
– Яна Борисовна, – произнес Семен Семеныч, вынимая ключи зажигания, – ты наверное тут побудь. Пощади свою психику.
Милославская уже успела описать приятелю Галюсиного телохранителя, и он кое-что начеркал по этому поводу в своем блокноте. Поэтому Яна не стала настаивать. Она знала – если объявится хоть кто-то мало-мальски похожий на того, кого она ищет, Три Семерки позовет ее.
Руденко скрылся за массивной засаленной деревянной дверью с узорчатой железной толстенной ручкой, а Яна отыскала в радиоприемнике любимую волну и, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза.
Репертуар «Радио-Ностальжи» никогда не разочаровывал ее. Милославская наслаждалась теми мелодиями, которые с детства были ей знакомы, которые любила ее мама, отец, которые слушала она со своим мужем, когда они только-только начали встречаться. Яна слушала и грустила, и ей казалось в такие моменты, что все лучшее в ее жизни осталось далеко позади. Но все равно эта печаль была какой-то тихой и доброй, она успокаивала, поила душу непонятными силами.
Гадалке нравился и сам стиль передачи. Не было лишней болтовни придурковатых диджеев, абсолютно бессмысленных передаваний приветов друзьям, мамам-папам, сидящим рядом, викторин с идиотскими вопросами и многого другого, отчего, на взгляд Милославской менеджерам передач давно следовало бы отказаться.
На некоторое время она окунулась в сладкую полудрему. Такие моменты сна удивительно восстанавливали ее силы. Прикорнув минут на пятнадцать-двадцать, она поднималась и бралась за домашние дела, переделав в конечном итоге все то, на что давно рука не поднималась.
– Ту-туру-ту-ту! – прозвучало через некоторое время под самым ее ухом.
Яна вздрогнула от неожиданности и открыла глаза. Наполовину засунув голову в открытое окно, Руденко приложил кулак к губам и трубил в него, словно в никем не изобретенный еще еще инструмент.
– Сумасшедший! – с шутливой строгостью воскликнула гадалка, которая поначалу внутренне произнесла это слово на полном серьезе.
– Я самый обаятельный и привлека-ательный! – тоном разомлевшего на солнце кота протянул Три Семерки, усаживаясь за руль.
Милославская обрадовалась такому веселому настрою приятеля, так как, по ее мнению, он не мог быть ничем иным как свидетельством его удачного похода к коллегам. Именно поэтому она одобрительно произнесла:
– И все женщины оборачиваются тебе вслед!
– Да-а, – протянул Семен Семеныч. – Вообще-то, нет! Во как: я иду, а они, сраженные наповал, штабелями, штабелями, штабелями!
Яна рассмеялась. Руденко никогда не был бабником, а тут вдруг так разошелся! Как выяснилось, его раззадорили анекдоты на эту тему, которые успели ему рассказать в отделе. К несчастью гадалки, они же, увы, были и единственной причиной его веселости. Когда она наконец сказала:
– Сема, колись же наконец, каков ответ?
– Что? – удивленно спросил тот. – А-а, ответ! Ответ? Ответ – отрицательный. Никого подходящего среди усопших, царство им небесное, нет. Как на подбор – одни бомжи, алкаши-утопленники, самоубийцы-истерички... – в заключении Три Семерки развел руками и прищелкнул языком.
– М-м-м, – разочаровано протянула Милославская. – А я уж надеялась... – гадалка с грустью вздохнула.
– Не тоскуй! – воскликнул Руденко, видя ее уныние, и похлопал подругу по плечу. – Где наша не пропадала? Прорвемся! – А потом вдруг совершенно неожиданно завершил: – Жрать хочу как собака! – Три Семерки резко нажал на газ и «жигуленок» сорвался с места.
– Ты неисправим, – почему-то безутешно произнесла гадалка.
ГЛАВА 7
– Помяни, помяни, Яночка, – кивая головой, утвердительно бормотала соседка Милославской, протягивая ей тарелку с пирожками, судя по дымку, только что снятыми со сковороды.
– Угу, – потирая заспанные глаза отвечала гадалка.
– Помяни, хороший человек был! Вот как сейчас помню...
Соседка зашлась очередным рассказом, на которые она была большой мастерицей. Рассказывала так – заслушаешься. Правда, по улице ходили слухи, что половину та на ходу придумывает. Придумывает так придумывает – Милославская никогда не была против и внимала соседке до последней точки в ее истории. Всегда, но только не теперь...
Во-первых, она стояла в калитке в одной ночной сорочке. Тетя Даша забарабанила в окно так, что Яна подумала: «Беда!» и полетела открывать в ночной сорочке. Во-вторых, нагревшаяся от пирожков тарелка жгла ей руки. В третьих, она еще наполовину спала.
– Зайдите! – облизывая кончики обожженных пальцев, воскликнула гадалка.
– Ой, нет! Мне нынче некогда! – закудахтала бестолковая соседка и принялась «досказывать».
Переминаясь с ноги на ногу, Милославская послушала еще с полминуты и воскликнула:
– А! Чайник! – и с этими словами бросилась в дом.
Никакого чайника на самом деле, конечно, не было. Вернее, он был. Но не на плите, а в безопасном месте. Пришлось соврать, чтобы выйти из положения. Ложь, как говорится, во спасение. Не хотелось тетю Дашу обидеть.
Соседка, сочувственно всплеснув руками, убралась восвояси, а Яна, сон которой к тому времени развеялся, приступила к утренним процедурам.
Гадалка, если бы не тетя Даша, не планировала вставать так рано, поскольку легла позднее обычного.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
