— О ком вы говорите? — приподняла свой широкий, стремительно увядающий подбородок Санталова.

— О Насте Парамоновой. — Яна отхлебнула кофе и вытянула ноги.

— Что вы прицепились к этой девушке? — с досадой воскликнула Санталова.

— Квартира ее родителей стала для вашего сына легкой добычей. — Яна невозмутимо смотрела на сидящую точно на иголках Санталову. — И Настя, возможно, захотела восстановить справедливость.

— Чушь! — натянуто рассмеялась Санталова. — У нас не Палермо.

— Думаю, неспроста она стала любовницей вашего сына, — продолжала Милославская.

— Да что вы такое говорите?! — взъерепенилась Любовь Ивановна. — Это ж на голову не натянешь! Проститутка по вызову — любовница моего сына!

— Полагаете, это было единичным явлением? — не повела и бровью Яна.

— Извините, но вместо того чтобы расследовать, кто убил моего сына, — с надрывом возразила Санталова, — вы делаете все, чтобы опорочить его.

Она всхлипнула и, суетливым жестом достав из сумки платок, поднесла его к сухим глазам. Яне не терпелось закончить этот никчемный разговор — он совершенно не приближал ее к разгадке преступления. К тому же общение с Санталовой нельзя было назвать приятным. Яна стала рассеянно перебирать карты, пока не остановилась на карте “Внушение”. Действительно, почему бы не внушить этой даме желание срочно покинуть ее? Яна положила руку на карту и сосредоточила всю свою волю на поставленной задаче.

У нее снова получилось. Санталова, посетовав на свой тяжелый жребий, вскоре откланялась. Их отношения не стали за эт” пятнадцать минут более душевными и теплыми. Яна ограничивалась банальными репликами, отвечая на воздыхания клиентки. В промежутке между очередным всхлипом и полустоном она задала вопрос о Смурыгине. Бывал ли он у Санталовых дома, кто он, когда начал работать с Юрием. Любовь Ивановна не могла и на этот раз сказать ничего определенного. Похоже, ее интересовали только деньги, которые щедрый сын выделял на ее содержание, да некоторые подробности его семейной жизни, касающиеся Оксаны. Закрыв за Санталовой дверь, Яна, как и в первый раз, испытала громадное облегчение.

Сон Яны был потревожен противным треньканьем телефона. Не открывая глаз, в которых все еще стояли желтые и оранжевые круги, Яна протянула руку и сняла трубку. Джемма, заметив, что хозяйка не спит, стала радостно поскуливать и ласкаться. Яна легонько оттолкнула собаку и теснее приложила трубку к уху.

— Чего молчишь? — почти кричал возбужденный Руденко.

— Что такое, Сеня, успокойся?! — улыбнулась Яна.

За улыбкой последовал аппетитный зевок.

— Как ты можешь дрыхнуть? — неистовствовал Руденко, — тебе же бешеные бабки платят!

— Объясни по существу, — попросила Яна.

— Нашли, нашли эту… Черт, она того, понимаешь? — Руденко перешел на таинственный шепот.

— Что того? — Руденко стал действовать на нервы Яне.

— Ну, жмурик, — продолжал шептать Руденко.

— Где вы ее нашли?

— В Устиновке. Была в старом заброшенном доме, в погребе. Но это не главное…

— А что главное?

— То, что нашли у нее в сумочке, — таинственно произнес Три Семерки.

— И что же это такое, чья-нибудь голова? — Милославская невесело усмехнулась в трубку.

— Еще одно подтверждение моей гипотезы, — удовлетворенно сказал Руденко.

— Может, расскажешь поподробнее? — неуверенно произнесла Яна, которой уже стал невмоготу этот разговор вокруг да около.

— Если хочешь, могу к тебе приехать, — предложил Руденко.

В его словах была уверенность и чувство собственной правоты.

— — Приезжай, у меня тоже кое-что есть для тебя. — Милославская взглянула на часы, показывавшие почти полночь, и положила трубку.

Руденко, видимо, не терпелось похвастать перед Яной Борисовной своими успехами в расследовании этого дела. Не прошло и пятнадцати минут, как его старенький “жигуленок” остановился возле ее калитки.

Когда засуетилась Джемма, Яна погасила свет и выглянула в окно. В свете фонаря среднего роста, коренастый, в куртке нараспашку лейтенант торопливо шагал по дорожке, ведущей к дому. В руке он сжимал какой-то сверток.

— Кофе будешь? — Яна встретила его на пороге и пригласила в дом.

— А как же, — удовлетворенно хмыкнул лейтенант и свободной рукой огладил свои пшеничные усы, — даже обязательно.

Они устроились в гостиной перед маленьким столиком, на который Яна поставила поднос с чашками. Некоторое время молча пили кофе. Милославская терпеливо ждала, пока Руденко не соизволит сказать, по какому такому значительному поводу он среди ночи беспокоит ее. Ей показалось, что есть в этом с его стороны какая-то неуверенность, которую лейтенант старательно хочет скрыть. Наконец он поставил чашку на стол и закурил. Яна курила уже давно, ей нравилась смесь табачного дыма с кофе.

— Вот так вот, Яна Борисовна, — Руденко похлопал по свертку, который лежал у него на коленях, — все сходится.

— Ты объяснишь наконец толком, что произошло? — не выдержала Милославская. — Или мы всю ночь будем говорить полунамеками? Что там у тебя?

— Скажу, скажу, — глубоко вздохнул и выдохнул Руденко, но сверток не развернул, — все по порядку.

В общем так, — он одним махом опорожнил чашку, словно пил свой любимый портвейн, — нашли мы ее быстро. Ашотик под суетился, дал мне людей. Там один домик есть заброшенный, уже пару лет никто не живет. Хозяйка умерла, а наследники никак не приедут, хотя все документы оформлены. Вот и стоит домишко без присмотра. Короче говоря, мы с него и начали.

— Похоже было на мое описание? — как бы между прочим поинтересовалась Милославская.

— Ну, как тебе сказать, Яна Борисовна, — замялся лейтенант, вспоминая, что когда он сказал Григоряну, что примерно они ищут, тот сразу же привел его к этому дому, — похоже.., похоже. Есть, конечно, кое-какие неточности…

— Ладно, — усмехнувшись про себя, Яна махнула рукой, — давай дальше.

— Нашли ее в погребе, вызвали бригаду криминалистов — все как положено, — лейтенант заговорил сухим протокольным языком. — Смерть наступила от пулевого ранения в голову. Там же нашли гильзу от пистолета Макарова, что подтвердило наше первоначальное предположение, что убили ее там же.

По предварительным данным, пролежала она там не меньше трех суток, хотя труп сохранился довольно хорошо — погреб, сама понимаешь… Дальше что, — Семен Семенович дернул себя за ус, — одета была в черную шубку, голубое платье, черные колготки и черные же сапоги, что совпадает с показаниями Гулько. Но самое интересное, — тон голоса Руденко постепенно повышался, — то, что обнаружили в ее сумочке. Кроме всякой прочей ерунды, разумеется, сама понимаешь. Вот, — он торжественно развернул сверток, вынул из него обыкновенную видеокассету и протянул Милославской. — У тебя ведь есть видак?

— И что на ней? — Милославская без особого интереса взяла кассету, но не торопилась вставлять ее в гнездо видеомагнитофона.

— Ты ставь, ставь, — закивал Руденко, — между прочим, это вещественное доказательство и должно сейчас находиться в сейфе за семью печатями, а я вот принес, чтобы ты тоже взглянула.

— Ты очень рискуешь, — с иронией произнесла Милославская, — так тебе никогда не стать не то что капитаном, а даже и старлеем.

— Не трогай больной вопрос. Включай, — не обиделся Руденко, который давно засиделся в лейтенантах. На то были свои причины, о которых он не очень любил распространяться.

Яна вернулась в кресло и села лицом к экрану телевизора, на котором уже появились первые кадры. Это была довольно качественная съемка, может быть, даже профессиональная, в этом Яна не слишком-то хорошо разбиралась, но само действие было явно не постановочным. Двое — крупный, слегка дрябловатый мужчина, на вид лет тридцати пяти, с мощной волосатой грудью, и молодая симпатичная блондинка с тонкой талией и длиннющими ногами — лежали на широкой кровати совершенно голые, и не просто лежали, само собой, а еще и совершали различные приятные друг для друга телодвижения. Проще говоря, занимались любовью.

Посмотрев это занимательное зрелище пару минут, Милославская повернулась к лейтенанту. " — Долго еще?

— Минут двадцать, — Руденко не отрывал глаз от экрана телевизора.

Яна щелкнула пультом и изображение исчезло.

— Ну и что? — Она положила пульт на стол и закурила.

— Как то есть что? — вытаращил на нее глаза лейтенант. — Это же Санталов и Парамонова.

— Разве это новость, — пожала плечами Милославская, — что Санталов пользовался ее услугами?

— Нет, — с горячностью возразил Три Семерки, — как же ты не понимаешь?! То, что Парамонова проститутка и Санталов, вероятно, частенько проводил с ней время, это понятно. Но я ведь, кажется, сказал тебе, что кассету эту мы нашли в сумочке у Парамоновой. Зачем ей делать такие съемки? Это ведь доказывает, что она шантажировала Санталова, а может, кстати, и не его одного. Санталов не захотел ей платить, пригрозил ей, и она его за это убила. Все ведь ясно как божий день. Или ты так не думаешь?

Руденко уставился на Милославскую, ожидая подтверждения своей теории. Но она только слегка повела плечами.

— Это совершенно ничего не доказывает, Сеня, — мягко произнесла она, — а только ставит дополнительные вопросы.

— Какие еще вопросы? — горячности Руденко поубавилось.

— Ну, например, — Яна откинулась на спинку кресла и словно размышляла вслух, — зачем ей нужно было шантажировать Санталова, ведь она и так получала от него деньги? К тому же Настина мать сомневается, что ее дочь знала Санталова как человека, причинившего ее родителям столько зла.

— Да мало ли что она говорит! — пренебрежительно махнул рукой Руденко.

— Настя, повторюсь, и так зарабатывала с помощью Санталова. Зачем ей так рисковать? Ведь шантаж — всегда риск…

— Чтобы получить еще больше, — уверенно заявил лейтенант.

— Хорошо, предположим, — согласилась Милославская, — но кому она могла показать эту кассету в случае отказа Санталова платить?

— Жене, Оксане.

— И что бы та сделала, увидев кассету?

— Устроила бы Санталову скандал, ушла бы от него, — предположил Руденко.

— Насколько я понимаю, Сеня, — спокойно сказала Милославская, — жена Санталова материально полностью зависела от мужа, так что уйти от него было бы для нее равносильно уходу от богатой жизни к прозябанию. Я знаю таких женщин. Поверь мне, никуда бы она от него не делась, пока бы он сам ей не дал под зад коленом, если, конечно, у них не было брачного договора, составленного в ее пользу. Только не думаю, что такой жук, как Санталов, мог допустить это. Значит, вариант с женой отпадает. Юрий Николаевич, как я понимаю, не государственный служащий, поэтому его нельзя скомпрометировать и потерей служебного места. Вот если бы он баллотировался в Думу или на пост губернатора, тогда кассета для него могла бы означать крах всей его карьеры, а так… В общем, Семен Семенович, получается, что кассета эта для Насти Парамоновой в плане шантажа Санталова была совершенно бесполезной, и на твоем месте я бы задумалась, как она вообще к ней попала? Еще бы я задала себе такой вопрос: кто убил Парамонову? Возможно, тот же, кто убил и Санталова, ранил его жену и Дмитрия Гулько. Ведь если следовать твоей теории, то Парамоновой не нужно было убивать его жену, а тем более Гулько, а тот, кто прикончил Юрия Николаевича, собирался убить и остальных участников вечеринки. Мне кажется, что Настя просто оказалась невольной свидетельницей трагедии и ее решили убрать. Конечно, может быть, она была знакома с преступником или преступниками. Ведь убили-то ее в деревне, а туда нужно было еще доехать. Кстати, на ее теле не обнаружили следов насилия?

— Так, небольшие синяки на запястьях, — со вздохом ответил Руденко.

— Вот видишь, выходит, что она сопротивлялась.

— Черт, Яна, — в сердцах произнес лейтенант, — какая же ты противная женщина — развалить такую стройную теорию.

— Я не противная, Сеня, — с улыбкой возразила ему Милославская, — я умная. Ты, кстати, тоже не дурак.

— Спасибо, — с сарказмом поблагодарил лейтенант.

— Не за что, Сеня. Просто ты почему-то вбил себе в голову, что Парамонова виновна в гибели Санталова, и пытаешься подогнать факты под свою теорию.

— Да ничего я не пытаюсь, — огрызнулся Руденко и тут же воскликнул:

— Значит, это Оксана его укокошила, чтобы завладеть имуществом!

— Ага, — кивнула Яна, — а заодно выстрелила в себя.

— Она могла нанять кого-то, — не сдавался Три Семерки, — а киллер попал в нее случайно.

— Может быть, — устало протянула Милославская, — только киллеры, мне кажется, действуют более точно, а в нашем случае имеются двое раненых.

— Ну, — махнул рукой лейтенант, — киллеры сейчас разные бывают. Может, это был не профессионал. А может, — состроил он лукавую гримасу, слово его вдруг осенило и он милостиво решил поделиться своими предположениями с Яной, — Настя стала жертвой своего сообщника. Чего-то не поделили…

Не прекращая хитро смотреть на Яну, Три Семерки сделал характерный жест рукой, который означал, что он, Руденко, настолько сведущ и опытен в подобных делах, что таким салагам, как Настя и ее сообщник, его не провести. Милославская невольно улыбнулась такой упрямой наивности, отдавая отчет, что именно эта наивность составляет львиную долю обаяния лейтенанта.

— Это бы тебя очень порадовало, — с иронией ответила Яна, — твоя замечательная гипотеза подтвердилась бы на все сто. Кроме того, я частично могу разделить твои предположения.

— Все-таки? — ехидно ухмыльнулся Руденко. — Ты же против!

— Сеня, я не “против” и не “за”, — решительно возразила Милославская, — я просто хочу придерживаться фактов и не давать волю эмоциям.

— А я и не даю волю эмоциям, — насупился Руденко.

— Ну как же, — усмехнулась Яна, — ты стараешься подогнать реальность под свою метафизику, чтобы лишний раз почувствовать себя умным и сильным, — Яна шутливо подморгнула несколько оторопевшему от такой мягкой и одновременно едкой отповеди лейтенанту. — Если же отбросить всю эту шелуху, к которой я также отношу и свое упорное желание соглашаться с тобой…

— А! — воспрял духом Руденко. — Все-таки признаешь!

Он укоризненно качнул головой. Вернее, это его глаза смотрели с упреком на Яну, а движение головы всегда было одинаковым, по-медвежьи грустным и недоверчивым. Именно выражение глаз, всего его широкого скуластого лица придавало этому покачиванию, ставшему визитной карточкой лейтенанта, самое разное значение — в зависимости от ситуации.

— Я была у матери Насти, — быстро проговорила Яна, — и мое посещение может кое-что прояснить, если не запутать… — Теперь настала Янина очередь Таинственно взглядывать на Руденко. — Санталов кинул Настиных родителей с квартирой.

И Яна пересказала свой разговор с Парамоновой-старшей.

— Вы сообщили ей о Насте?

— Сообщили, — угрюмо кивнул Руденко. Он сидел совсем не торжествующий, а тихий и задумчивый, как всегда, медленно раскачивая головой из стороны в сторону, словно это мерное неспешное движение активизировало тайный источник его умственной силы. Почему-то в такие спокойные минуты Яне становилось жаль лейтенанта. Она пробовала разобраться в этом своем чувстве, возникающем спонтанно и порой вызывающем у нее неудобство и даже стыд, но не могла добраться до сути, сколько ни старалась.

— Ну так, — поднял на Яну глаза Руденко, — все сходится. Остается только найти ее сообщника и хорошенько его допросить.

В этой реплике Яна уловила покровительственно-садистские нотки, и чувство жалости к лейтенанту мигом улетучилось. Теперь перед ней снова сидел настырный, туповатый малый, который лишний раз пытался убедиться в своем мнимом превосходстве.

Яна неторопливо встала, подошла к телевизору, достала из гнезда кассету.

— Что ты собираешься делать? — иронично спросил Руденко.

— Немного помедитировать, — устало улыбнулась Яна, — ты не возражаешь? Что-то меня настораживает в связи с этой кассетой.

Руденко молча пожал плечами.

— Сварить тебе еще кофе? — предложила Яна. — Будет чем заняться, пока я буду работать.

— Работать, — беззлобно передразнил Милославскую Три Семерки, — вон оно как серьезно!

Он рассмеялся. Смех его звучал вполне миролюбиво, дружески. Он не зубоскалил, а шутил, умиротворенный своей правотой.

— Да, Сеня, — критическим взором окинула его Яна, — это работа, самая настоящая работа.

— Да знаю-знаю я, — с досадой махнул рукой Три Семерки, — я ж шучу.

Яна сварила новую порцию кофе и, пока лейтенант; покрякивая от удовольствия, поглощал его, устроилась поодаль с картами и кассетой. Две ее руки покоились — одна на кассете, другая на карте “Взгляд сквозь оболочку”. Она прикрыла веки и мысленно сосредоточилась на кассете. Может, ей удастся увидеть людей, которые к ней прикасались. Может, доведется вызвать ужасную картину Настиной смерти и ей явится лицо убийцы…

И она увидела. Только не ожидаемую сцену, где преступник расправляется с жертвой, а кассету. Кассета лежала на столе, на белой скатерти, в пергаментного цвета обертке. Потом, подхваченная быстрой рукой, исчезла во мраке. И тут перед глазами Яны что-то блеснуло. Это были два маленьких озерца, солнечный луч скользил по ним. Нет, это не озерца. Что-то большое, темное выросло между ними, разделив их… Потом картинка словно отъехала, и Яна мельком увидела лицо человека неопределенного возраста. Одутловатое, невыразительное, пустое. Озерцами оказались стекла очков, а выросшая между ними преграда — носом. Яна хотела “притормозить” видение, но оно погасло так же внезапно, как и появилось.

— Ну как? — с беззаботностью не обремененного контактом с высшими силами человека спросил Руденко, увидев, что Яна открыла глаза. — Кофе у тебе отменный, — добавил он, чтобы придать ситуации здоровый посюсторонний колорит: мол, все эти чудеса только и имеют значение, если их можно использовать для разрешения нормальных бытовых проблем.

— Кассет — две, — выдохнула Яна. — У этой, — кивнула она на лежащую на столике кассету, — есть сестра-близнец.

— На кой черт? — приподнял брови удивленный Руденко. — Копия, что ли? — решил все же уточнить он.

— Да, копия.

— И где она и кому могла понадобиться?

— Не знаю. Я видела какого-то очкарика. Он имеет непосредственное отношение к той кассете.

— Сообщник, — резанул воздух ладонью Руденко, — как пить дать! Как он выглядел? — заинтересовался он.

— Хочешь фоторобот составить? — поддела его Яна.

— Фоторобот в твоей голове, — ободряюще улыбнулся Руденко, — мне же нужно лишь перенести портрет на бумагу.

— Чтобы объявить всероссийский розыск? — Яна закурила, чувствуя непомерную усталость, — у нее дрожали пальцы. — Ничего не выражающее лицо, очки, пегие волосы, светлые, по-моему, серые глаза, не правильной формы, слегка вздернутый нос. Не было в нем ни намека на харизму или что-то в этом роде. И потом, — вздохнула она, — все было слишком быстро, я не успела с точностью запечатлеть его образ в своей памяти. Картинка была довольно размытой… Но если бы я встретила этого человека, я бы, конечно, узнана его, — Яна подняла на Руденко светящийся уверенностью взгляд.

— А искать-то этого красавчика как? — нахмурился разочарованный Три Семерки.

— Рано или поздно я выйду на него, — Яна одарила лейтенанта снисходительным взглядом.

— Вон оно как! — воскликнул Руденко. — Кру-уто!

Он натянуто улыбнулся. Яна снова почувствовала исходящие от лейтенанта токи зависти и тайного укора. Словно она была виновата, что имеет такой бесценный дар. Милославская молчала, ей хотелось спать, а Руденко, как видно, не собирался уходить в ближайшие пять минут.

— И что мне дает твое пророчество? — завелся Руденко. — Что из того, что есть еще одна кассета, если она, конечно, действительно есть? — поправился он.

И тут же опустил долу виноватый взгляд. “Вечно с ним так, сначала хамит, грубит, передергивает, а потом самому же от этого худо бывает”, — со вздохом подумала Яна.

Руденко интерпретировал этот вздох по-своему. Он был убежден, что вздох этот символизирует Янино замешательство, и стал по-отечески, по-братски успокаивать Милославскую:

— Да ладно, не унывай, все у тебя получится. Ты вон уже сколько информации ценной нам дала. Если б не ты…

И так далее, и тому подобное.

— Давай-ка сворачивать нашу “тайную вечерю”, — огорошила его Милославская, — спать что-то хочется, — она аппетитно зевнула. — И пусть каждый из нас поразмышляет над новым поворотом сюжета самостоятельно.

— Мне и в самом деле пора, — обиделся Руденко, — засиделся я…

Он поднялся, проявив невиданные доселе ловкость и быстроту. Джемма вяло побрела за ним в прихожую. Распрощавшись с лейтенантом и пожелав ему всяческих благ и удачи, Яна вернулась в постель. Но прошел по крайней мере час, пока она задремала.