Глава 2

— Попробуй мне это объяснить. — Руденко уселся в кресле, в котором Милославская обычно принимала клиентов, только развернул его в другую сторону.

Яна устроилась в кресле напротив.

— Чего ты от меня хочешь, Семен? — Яна достала сигарету и закурила, выпуская дым вверх. — Я ее не помню. Ко мне каждый день приходят люди. Не скажу, что они идут толпами, но я не могу упомнить всех. Иногда бывает по пять человек в день.

— Да-да, — Руденко кивнул и снова затянулся, пытаясь сделать из дыма кольцо. — Только у нее оказалась твоя визитка, вот в чем дело.

— Семеныч, — пожала плечами Милославская, — я же говорю тебе, что раздаю их направо и налево. Я просто не могу запомнить всех своих клиентов.

— Сегодня тебе придется постараться, — не отставал лейтенант. — Если, конечно, хочешь поскорее от меня отделаться.

— Ну ладно, — собралась Яна, — опиши ее хотя бы…

— Блондинка, — выпятил губы лейтенант, — стройная, но склонна к полноте, стремится хорошо одеваться, в общем, такая фифа, вся из себя…

— В голубой искусственной шубе? — подняла на него глаза Милославская. — Оксана, кажется…

— Про шубу ничего не знаю. — Руденко выпустил дым и стряхнул пепел в пепельницу. — Когда ее нашли, она была в одном тоненьком платьице, на ней даже трусов не было, хотя шуба в гардеробе, кажется, была…

— Не понимаю. — Милославская пожала плечами. — От меня-то ты чего хочешь?

— Была она у тебя или нет? — посерьезнел лейтенант. — И чего хотела?

— Хотела приворожить своего собственного мужа, — вспомнила Милославская, — только я ей отказала. Ты же знаешь, я этим не занимаюсь. У тебя все? — Яна поймала себя на мысли, что Руденко начал ей надоедать.

Иногда с ним можно было пообщаться, поговорить по душам, но частенько он начинал действовать ей на нервы. Наверное, своей прямотой… Или простотой…

В принципе, не такой уж он простой, Руденко Семен Семенович, лейтенант уголовного розыска, разыскавший не один десяток преступников. Усатый, румяный, кровь с молоком, как говорится, в глазах этакий лукавый огонек…

Иногда Яна даже развлекалась тем, что делала попытку думать о нем как о мужчине. То есть размышляла, как бы это было — лечь с ним в постель. Его стать, его мускулы, некоторая тяжеловатость походки, увесистая полнота жестов, неторопливость и прочее делали из него настоящего мужика — предмет вожделенного внимания русских женщин.

И все-таки не вырисовывался он в ее глазах в качестве мужчины — как ни верти и ни старайся. Яна всех мужчин теперь разделяла на тех, кто был у нее до мужа и после. Всякие были… И не скажешь, что много. Но вот настоящее удовлетворение получала она только от мужа.

Она и это пыталась анализировать. Что значит настоящее? Ну, трахает тебя мужик как следует, это же не есть полное удовольствие. Хотя многих именно это и устраивает. Была в ее муже какая-то изюминка, что-то такое, чего хотелось постоянно и чего нельзя было забыть. Может быть, нежность или какая-то тонкость?.. Яна не понимала этого, но забыть не могла. Она смотрела на Руденко, на его потуги казаться мужчиной, мужиком, но не находила в нем той душевности и радости, которую ей дарил муж.

— Она выглядела нормальной? — Руденко загасил сигарету и снова выпятил губы. — Ну, ты меня понимаешь…

— Не менее нормальной, чем мы с тобой, — медленно произнесла Милославская, — если я правильно понимаю, что ты имеешь в виду… Она пришла ко мне примерно неделю назад и попросила приворожить собственного мужа. Ну, я, естественно, отказалась, я этим не занимаюсь, ты знаешь. Была она немного взвинченной, но мне это показалось нормальным, принимая во внимание ту ситуацию, о которой она мне рассказала…

— И о чем же она тебе рассказала? — встрепенулся Руденко.

— Да ничего особенного. — Яна бросила недокуренную сигарету в пепельницу. — Ее муж, который обеспечивает ей жизнь, стал погуливать на сторону. Во всяком случае, так она мне сказала. Заявила, что у нее есть неопровержимые доказательства его измены. Я ей попыталась объяснить, что в изменах мужа может быть виновна она сама, но она и слушать меня не захотела. В принципе, я не психоаналитик, и не мое дело — копаться в человеческих отношениях. Но на ее месте я бы не стала обращаться за помощью к кому-то, а попыталась бы исправить ситуацию сама.

— Ну, конечно, сама, — насмешливо протянул Руденко. — Если бы она могла что-то делать сама, не стала бы обращаться к тебе. Такие дамочки только и могут, что выбирать шмотки да побрякушки.

. — Ну, раз ты о ней все уже знаешь, зачем ко мне пришел? — пожала плечами Милославская.

— Не кипятись, Яна Борисовна, — поморщился Руденко, — пришел, значит, нужно.

— Да что вообще случилось-то с этой красоткой? — Яна закинула ногу на ногу, чувствуя, что Руденко так просто от нее не отстанет.

— Они там, похоже, устроили оргию, — начал объяснять Руденко, — ну, в их загородном доме. Жируют, сволочи, бесятся от шальных денег. Короче говоря, когда мы туда приехали, там в живых осталось двое, да и из них с трудом мог говорить только один — Денис Гулько, — он и позвонил в милицию. Санталов — муж Оксаны — с простреленным горлом валялся рядом с ложем, где это все у них происходило…

— Избавь меня от подробностей, пожалуйста, Семен, — покачала головой Яна, — я этого не люблю.

— Можно подумать, — поморщился Руденко, — что мне это все очень нравится. А куда деваться? Жизнь такая, мать ее…

— Ладно, ладно, — прервала дальнейшее словоизвержение Руденко Милославская, — а что с Оксаной?

— Она в коматозном состоянии, — вздохнул Семеныч, — может, вообще не выживет. Врачи говорят, что даже если останется жива, то нет гарантии, что будет соображать, как прежде.

— Понятно, — кивнула Яна Борисовна. — Так это Денис их, что ли, пристрелил? Ревность?

— Да нет, — с досадой воскликнул Три Семерки, как Руденко за любовь к одноименному портвейну называли сослуживцы, и, достав новую сигарету, с удовольствием затянулся, — Дениса тоже ранили, но легко — только плечо повредили.

— Значит, — поторопилась в выводом Милославская, — стрелял четвертый участник вечеринки?

— Не совсем так. — Довольный, что его не сразу разгадали, Руденко развалился в кресле. — Участников вечеринки действительно было четверо. Санталов, Оксана, его жена, Денис Гулысо и еще одна девушка, Настя Парамонова, проститутка по вызову.

— Ну и каша там была, — насмешливо вставила Милославская, — действительно, бордель какой-то. За что же она в них стреляла? Что-то не похоже это на действия проститутки.

— Вот это нам и предстоит выяснить, — Руденко выпятил губы и провел открытой ладонью по пышным усам пшеничного цвета, — на кой черт она хотела их пристрелить?

— А сама-то она что говорит? — поинтересовалась Яна.

— Сама-то она ничего не говорит, — вздохнул Три Семерки. — Незадолго до трагедии или сразу после нее она куда-то исчезла.

— Так, может, это и не она вовсе? — наморщила лоб Милославская. — Мало ли кто мог…

— Да кто, кто? — задергался Руденко, повысив голос почти до крика. — Дом стоит на отшибе. Туда даже от трамвайной остановки минут пятнадцать пилить нужно. Кому это придет в голову тащиться на окраину города, чтобы подстрелить этих извращенцов?

— А что, — Яна пожала плечами, — судя по твоим словам, место для этого вполне подходящее.

— Я тебя не об этом спрашиваю, — махнул рукой Руденко. — Убила проститутка, это и ежу понятно. Нужно только найти ее, и вся недолга…

— Так ищи, — Яна поднялась с кресла и направилась на кухню, бросив через плечо:

— Чего ж ты ко мне-то притащился? Кофе будешь?

— Давай, — согласился Три Семерки. Он тоже встал и двинулся следом за Милославской.

Джемма — среднеазиатская овчарка Яны, которая до тех пор спокойно дремала у ног хозяйки, с невозмутимым видом потянулась всем телом и поплелась за лейтенантом. Хотя Руденко случалось захаживать иной раз к Милославской и с собакой был знаком, Джемма признавала за свою только Яну и всегда держала ее в поле зрения, чтобы в любой момент прийти на помощь. Если, конечно, это потребуется. Пока Милославская готовила кофе, а Руденко стоял в дверях, опершись плечом на косяк, Джемма растянула свое могучее тело на коврике, без особой настороженности, но с обычным собачьим любопытством поводя купированными ушами.

— А притащился, как ты выразилась, я к тебе вот зачем, — невозмутимо продолжал Руденко. — Постарайся вспомнить, не говорила ли тебе чего Оксана Санталова? Я имею в виду, — добавил он, — чего-нибудь такого, что могло бы нас вывести на след?

— На чей след, Сема? — Яна поставила джезву на огонь и принялась помешивать содержимое, не глядя на Руденко.

— Да на след этой гребаной проститутки, — раздраженный Яниным непониманием, лейтенант снова повысил голос.

— Ну, во-первых, еще не факт, что убийство совершила именно Настя, — Яна следила, как поднимается в джезве золотисто-коричневая пена. — Как, ты сказал, ее фамилия? Парамонова?

— Парамонова, Парамонова, — подтвердил Три Семерки, — а во-вторых что?

— Во-вторых, — Милославская разлила кофе по чашкам и одну протянула лейтенанту, — думаю, стоит попробовать съездить к ней домой.

— Ох ты, какая умная, — съязвил Руденко, принимая изящную фарфоровую чашечку. — Были уже у нее дома. Только нету там никого.

— Соседей не расспрашивали? — Яна проскользнула со своей чашкой мимо Руденко, все еще стоявшего в проходе.

— Слушай, Яна Борисовна, — лейтенант снова перешел на более официальный тон, устроившись в своем кресле, — я свою работу знаю. Не пытайся меня контролировать. То, что требовалось от нас, мы сделали. Никто Анастасию Парамонову не видел дома со вчерашнего утра, вернее, с обеда, когда она вышла из своей квартиры. Это только лишний раз подтверждает ее виновность. — Ты лучше вспомни, о чем тебе рассказывала Санталова? Может, упоминала какие-то имена или адреса? Меня интересует абсолютно все. Уверен, если ты постараешься — обязательно что-нибудь вспомнишь.

— Господи, Семеныч, — Милославская смаковала горячий кофе — пила его мелкими глотками, пытаясь не обращать внимания на надоедливого посетителя, — ну сам подумай, какие имена? О чем ты говоришь? Разве люди приходят ко мне, чтобы рассказывать про кого-то? Они хотят слушать о себе и только о себе. Да и не нужны мне никакие имена.

— А все-таки? — не отставал Три Семерки.

— Беспредметный разговор, — скептически улыбнулась Яна, — могу только на картах раскинуть, а так…

— Эхе-хе, — Руденко почесал затылок, — ну, раскинь…

Он выжидательно смотрел на Милославскую.

— Вообще-то на сегодня запланировала выходной, — лукаво улыбнулась Яна, — да и не веришь ты в мои карты.

— Так вот с ходу не могу сказать, что не верю. Я ж не первый день тебя знаю. — Руденко отхлебнул кофе.

Этой уклончивой фразой Руденко желал замаскировать то ощущение растерянности, которое всякий раз возникало у него, когда Янино гадание подтверждалось жизненными реалиями. Полностью согласиться с Милославской он не мог, иначе был бы вынужден признать существование “заоблачных сфер”, как именовал он обиталище духа” и плюс еще расписаться в собственной некомпетентности. Их отношения с Яной развивались в русле насмешливого недоверия, редких компромиссов и дружеского зубоскальства. Руденко как бы исподволь соглашался с пророчествами Яны, требуя непременно жизненной проверки “всех этих бредней”, как в первый год их знакомства именовал он практику экстрасенса. Яна в общении с Руденко усвоила терпеливо-ироничный тон и сохраняла ему верность на протяжении всего времени, в течение которого была знакома с лейтенантом.

— Ладно, попробую. — Яна допила кофе и, встав, прошла за занавес, где у нее находилась “творческая лаборатория”.

Там было много интересного. Сувениры, значение которых было открыто лишь хозяйке, соседствовали с ценными книгами по философии, теософии, астрологии, магии, мензурками с дорогими маслами и экстрактами редких растений, китайскими веерами и картинами. На небольшом, покрытом черным лаком столике возвышалась копия роденовской скульптуры — две переплетенных руки. Этот символ отображал практикуемую несколько лет назад Яной методику — она снимала напряжение и “отводила” болезнь руками. Теперь она использовала карты, изобретенные ею самой. Они помогали ей настроиться на восприятие энергии, образного ряда, эмоционального настроя клиента, помогали порой увидеть находящийся на расстоянии объект. Она рисовала карты, с каждым штрихом приближаясь к той черте, за которой карта начинала “работать”. Прорыв к этой черте и выход за нее означали все возрастающее умение сконцентрировать свою внутреннюю энергию на достижении поставленной цели.

В то время как одни карты функционировали в обычном, так сказать, рабочем режиме, другие еще только творились, с каждым рисунком, деталью, линией, обращением к ним принимая все более четкие очертания, все более яркий узор, все более сильную энергетику. Они “оттачивались”, подобно инструментам в руках мастера. Это творчество вполне могло выдержать сравнение с работой художника, день за днем наносящего на полотно серию мазков, пока холст не засияет во всю свою выразительную мощь. Сотни расчетов, прикидок, усилий, попыток…

Яна достала с полки колоду и вернулась в гостиную. Она застала Руденко за разглядыванием статуэтки китайской богини мудрости, стоявшей на книжной полке меж двумя толстыми, изборожденными иероглифами декоративными свечами. Он со смесью восхищения и крестьянского недоверия крутил в руках раскрашенную в тонкие пастельные тона фигурку.

— Что-то я раньше у тебя этой девчонки не видел, — улыбнулся он.

— Привезла из Парижа. — Милославская села на свое место. — Я смотрю, она так тебя заинтересовала, что ты даже забыл кофе допить, — пошутила она. — Это керамика, покрытая эмалью. Воспроизводит статуэтку, относящуюся ко времени династии Тан.

— Чего? — поднял глаза Руденко. — А-а, — многозначительно протянул он, не желая выставлять себя необразованным простофилей. — Тан, говоришь?

Он поставил сувенир на полку и сел в кресло. Милославская положила колоду карт на столик.

— Постарайся быть кратким, — с легкой усмешкой сказала она, зная о часто посещавшем Руденко косноязычии. — Что ты хочешь узнать?

Руденко с сосредоточенным видом почесал в затылке. Потом потер подбородок, прошелся широкой ладонью по усам и заговорил, смущенно и доверительно понизив голос:

— Прежде всего я хочу выяснить, где сейчас находится эта Настасья, едрит ее налево…

— Понятно, — усмехнулась Милославская, доставая карту “Взгляд сквозь пространство”.

Она накрыла своей сверхчувствительной ладонью глянцевый картонный прямоугольник, почти физически ощущая, как глубокие трещины во льду, изображенные на рисунке, жгут кожу. Она закрыла глаза, и озадаченная физиономия Руденко поплыла розовым облаком за горизонт, пока не исчезла, растворившись в сизом клубящемся тумане. Рваные края мглистых хлопьев начали вытягиваться в серые нити, оплетающие черное сквозное пространство. Постепенно они истончились до такой степени, что превратились в едва уловимую для взгляда паутину. И вот под ней стали проступать какие-то контуры. Яна запрокинула голову, подчиняясь магнетизму новой яви, открывшейся перед ней" и словно требующей иного положения для ее мгновенно побледневшего лица.

Сначала она увидела дымное кольцо холмов с темными искривленными силуэтами. Она поняла, что это деревья. Потом ее очам явилось черное пятно. Оно медленно наплывало, пока не “материализовалось” и не приняло очертаний дома. Яна сделала внутреннее усилие и рассмотрела, что дом деревянный, одноэтажный, немного покосившийся, словно врытый в подтаявший снег. Безлюдный двор с двумя аккуратными белыми прямоугольниками — Яна “узнала” в них огород — производил унылое впечатление. Тропинки не было. В снегу темнели следы.

Яну словно кто-то вел за дом, она погружала ноги в глубокие овалы, проторенные в снегу, и шла, огибая стены строения. , Снег не хрустел, он был мокрым, в синих рытвинах хлюпала вода. Она дошла до угла и остановилась, чувствуя неимоверную усталость. Ноги ее точно увязли в строительном растворе. Он быстро схватывался, не оставляя возможности двинуться дальше. Яна оперлась на какой-то выступ, тяжело согнувшись и глядя в землю. Потом повернула голову — вдалеке теснились дачи. Она почувствовала страшную резь в глазах, головокружение и тошноту. Колени дрожали, по спине струился пот. Вскоре перед глазами повис темный непроницаемый полог.

Яна приоткрыла веки: комната с сидящим напротив нее Руденко медленно вращалась. Она шире открыла глаза, вращение прекратилось. Секунду она не узнавала Руденко.

— Ну что? — заинтересованно спросил он, увидев, что Яна вышла из транса.

— Она где-то за городом. — Обессиленная, Яна снова прикрыла глаза. — Что-то со мной не так, — вздохнула она, — чувствую, вторую карту мне “открыть” не удастся. По крайней мере, сегодня.

— А поточнее не скажешь? — с надеждой посмотрел на нее Три Семерки.

— В городе ее нет, это точно. — Яна закурила, Руденко последовал ее примеру.

— Понимаешь, мне нужно больше времени.., нужно войти в режим… Когда я включаюсь в какое-то дело, решаю какую-то задачу, постоянно думая над разгадкой, тогда внутри меня что-то просыпается. Подсознание даже, скажу тебе, больше задействовано в этом процессе. И вот когда я обращаюсь к карте, накопившаяся во мне энергия — не просто заряд или импульс, а энергия, уже текущая по нужному руслу, активизируется, позволяя карте “работать” на полную катушку. Понимаешь?

Руденко разочарованно мотнул головой.

— Дай мне передохнуть. Я попробую еще.

Три Семерки вздохнул, грустно улыбнулся, стараясь приободрить Яну и в то же время выражая здоровый скепсис. Несмотря на разочарование, он чувствовал изрядное облегчение, думая про себя: “Ну уж если экстрасенс не может…"

— Настя в каком-то деревянном доме, кругом снег, холмы, дачи. — Милославская пускала кольцо дыма за кольцом. — Больше пока ничего сказать не могу.

— Сбежала.., определенно сбежала, — оживился Три Семерки. — Значит, это она.

— Может, и она.

— Интересно было бы узнать, как все это там, у Санталовых, было. — Руденко вылил в рот остатки остывшего кофе.

— Постараюсь “заглянуть” в прошлое. Но не сейчас. И это последнее, что я сделаю для тебя. — Она строго посмотрела на лейтенанта. — Это меня не касается. У меня завтра клиент, у него мать серьезно больна. Мне нужно беречь силы…

— Я тебя понимаю, — недоверчиво качнул головой Три Семерки, — дело-то ясное. Остается только эту су… — Руденко осекся.

Милославская укоризненно взглянула на него.

— Сема, ты же с дамой разговариваешь!

— Извини, Христа ради, — виновато улыбнулся Руденко. — Ты мне помогла.

— Да ничего такого я тебе не сказала, — с досадой произнесла Яна. — Если что-то прояснится в моей усталой голове, я тебе позвоню, идет?

— Ладушки. — Лейтенант поднялся с кресла. — Только все-таки мотив мне не ясен…

— Опроси соседей, наведи справки, — снисходительно улыбнулась Милославская, — не мне тебя учить. И потом, ты же беседовал с этим, как его…

— Гулько?

— Да. Что он говорит?

— Говорит, что стрелял кто-то в маске, невысокого роста. Выскочил из коридора и давай палить!

— А где в это время находилась Настя?

— В комнате ее не было. — Руденко сощурил правый глаз. — Или она сама стреляла, или ее сообщник, если таковой был.

— Если она сама стреляла, — закинула ногу на ногу Яна, — то зачем ей маску надевать?

— Черт ее знает! — чертыхнулся Руденко.

— Гулько ни о каком скандале или ссоре на вечеринке не рассказывал?

— Да нет. Сказал только, что Настя незадолго до этой пальбы с Санталовым в соседней комнате уединялись. Их не было примерно полчаса. Может, у них свои разборки какие-то?

— Да уж, с чего проститутке клиента убивать? Если только он сам не вынудил ее, — лукаво взглянула на Руденко Яна. — Может, он знал ее не один день, жестоко с ней обращался, у девушки накипело, и она решила его и его жену к стенке поставить?

— А хрен.., ой, прошу прощения, — Руденко умоляюще посмотрел на Яну.

— А сам этот Гулько Кто? — Яна уже простила Руденко.

— Говорит, случайно с Оксаной познакомился, и она спустя несколько дней пригласила его к себе в загородный дом.

— Он был ее любовником?

— Он это отрицает, — скептически улыбнулся Руденко, — но я-то думаю, что трахался он с ней.

Милославская поморщилась.

— То есть спал, — поправился Три Семерки.

— Иначе зачем знакомился? — намекающе улыбнулась Яна.

— Сказал, что Оксана пригласила его на вечеринку, не скрывая, что там будет групповуха, — поиграл округленными бровями Три Семерки.

— Вот как? — Яна затушила сигарету в пепельнице.

— Парень прореагировал нормально — видать, хотелось нервишки себе пощекотать. Как там его.., а, адреналин! — ударил себя по лбу Руденко.

— А как он тебе, этот Гулько?

— Да ничего, перепуган малость, — хохотнул в усы Три Семерки. — Оно и понятно: расслабился, а тут выскакивает кто-то в маске и давай свинцом поливать!

— Ты его про Настю спрашивал? Как она себя вела и так далее?

— Представь себе, — состроил рожу Три Семерки, — нормально вела, только на полчаса с Санталовым уединялась. А так… — Он пожал плечами.

— Значит, Гулько никого из присутствующих на этой вечеринке толком не знал. — Яна закурила новую сигарету.

— Выходит, что так.

— Он серьезно ранен?

— Да нет, скоро выпишут. — Руденко загасил сигарету в пепельнице и выпятил губы, медленно раскачивась из стороны в сторону. — Не пойму, зачем мужику ромашку устраивать, — вернулся он думами к Санталову. — Ну, надоела тебе твоя жена, уединись с бабой, трахни ее.., прости.., да чего уж! — махнул он рукой. — Ты ж не маленькая. Так вот, — вздохнул он, — проведи время, да к своей возвращайся. Какого хрену, какого черта надо было бля.., разврат такой позволять? Извращенец! Вот и получил!

— Ты что же это, Сеня, злорадствуешь? — насмешливо спросила Милославская.

— Жа-ле-ю, — растягивая, произнес Руденко, — сам убит, жена ранена так, что, боюсь, как бы коньки не отбросила, парень тоже ранен. А эта проститня куда-то сдернула! Мне бы только до нее добраться!

— Не такая уж это простая история, поверь моей интуиции, — резюмировала Яна, — ну…

Она бросила на лейтенанта выразительный взгляд.

— Должен тебя оставить.

Руденко шутливо отдал честь и ретировался, успев потрепать Джемму по высокой холке. Собака проводила его до прихожей и, после того, как Яна заперла за Руденко дверь, вернулась с хозяйкой в гостиную.

Глава 3

Ее мысли, как только она опустилась в кресло, снова запрыгали вокруг этого убийства, весьма странного, надо признать. Она хотела дать себе отдых, ей необходимо было расслабиться и обо всем позабыть перед завтрашним приемом, но какая-то ее часть помимо ее воли полностью увязла в этой истории, показавшейся ей поначалу банальной. Ее взгляд непроизвольно скользнул по лежащей сверху колоды карты “Джокер”. Карта была опалена, ущербна, порой она ставила Яну в тупик, преподнося ей сюрприз за сюрпризом. Но плюсом было то, что, работая с этой картой, Яна тратила в два раза меньше энергии, чем при обращении к любой другой. Карта таинственно переливалась, искусительно мерцала глянцевитой поверхностью, обещая разгадку всех загадок. Яна улыбнулась, будто отвечала на хитрую усмешку полумесяца, с верхнего рога которого свисали шутовские бубенчики.

— Тебе не терпится удивить меня, — постучала она пальцем по карте. — Опять что-нибудь невразумительное и мудрое? Снова хочешь поводить меня за нос?

Она накрыла карту ладонью. Закрыла глаза и, сосредоточив все свое внимание на рассказанной Руденко истории, откинулась на спинку кресла. Сначала перед ее глазами плыл только иссиня-черный мрак, потом он стал покрываться патиной золотистых кружков. Пространство высветлялось на глазах, к золотистой гамме добавилась разбрызганная лазурь. Вскоре голубой оттенок стал тускнеть, пока перед внутренним взором Яны не возникла серая завеса.

Она чувствовала, что это даже не завеса, а стена, ощущала недоступную твердь, каменное сопротивление материала. И тут на его бледно-сером цвете мелькнуло что-то белое, выпуклое и такое же твердое. Яна напряглась, стараясь “отмотать пленку” назад. Она стала медленно, затаив дыхание, пропускать фрагменты виденного сквозь временной желоб. Нет, это ей было не под силу. Она прикусила губу. Досада ее ослепила в буквальном смысле слова. Она уже ничего не видела, кроме белого сияния.

Наконец она, точно на вагонетке, плавно и не торопясь “отъехала” в сторону.

И тут на неизменно сером фоне возникла крохотная ножка. Детская. В этом у Яны не было сомнения. Она едва не рассмеялась. Ножка была согнута в колене. Пухлая, маленькая, хорошенькая коленка. Но в то же время Яна чувствовала, что пухлость эта обманчива, фальшива. Словно кто-то хотел посеять в Яне восприятие этой ножки как чего-то мягкого и безобидного.

Одновременно с этим к Яне пришло чувство тревоги. Нога слабо поблескивала, даже на миг показалось, что она машет ей. Яна невольно улыбнулась. Картинка исчезла.

— Бред какой-то, — вслух произнесла Яна, выйдя из забытья, — не может быть! Как детская ножка связана с этим убийством?

Она посмотрела на Джемму. Та тихонько повизгивала.

— На тебя это тоже подействовало? — усмехнулась Яна. — Или ты тревожишься за хозяйку?

Джемма кинула на Яну один из тех по-собачьи преданных взглядов, которые всегда вызывают у людей мурашки и заставляют их хотя бы на пару минут преисполниться любви и жалости к братьям меньшим.

Яна смешала карты. Ей не в первый раз приходилось довольствоваться завуалированным ответом “Джокера”. Порой эти “подсказки” представлялись ей чистым бредом. И сейчас был один из тех случаев. “Мне действительно нужен отдых”, — подумала она.

На следующее утро ей позвонил Руденко. Яна как раз готовилась принять посетителя. Она сказала лейтенанту, что ничего с картами не получается, — не говорить же ему о том, что явил ей “Джокер”. Он сочтет ее сумасшедшей! Поэтому она пожаловалась на полную неспособность быть ему полезной, по крайней мере сегодня. Руденко пробурчал что-то невразумительное, поблагодарил за готовность помочь и повесил трубку.

Яна приняла посетителя, сорокалетнего мужчину, мать которого страдала язвой желудка и лежала в клинике, покормила Джемму и принялась за чтение. Но не успела она прочесть и страницу, как в гостиной раздался надоедливый телефонный звонок.

— Да, — Яна сняла трубку.

— Яна Борисовна? — услышала Яна грудной женский голос.

— Да, а кто говорит?

— Санталова Любовь Ивановна, — произнесла женщина, и Яна различила в ее голосе сдержанное рыдание.

— Чем могу быть полезна? — искренне удивилась Яна этому звонку.

— Я нашла у невестки ваш телефон и хочу обратиться к вам за помощью, — всхлипнула Санталова.

— Слушаю вас.

— Мой сын.., погиб… — дрожащим голосом произнесла Санталова.

— Я знаю. Дело ведет лейтенант Руденко. Он вчера был у меня. Я вам очень сочувствую, но…

— Он сказал, что знаком с вами. Я знаю, что вы расследуете преступления, — Санталова подавила всхлип. — Могу я на вас положиться?

— Я, конечно, очень благодарна господину Руденко за рекламу, но боюсь, что разочарую вас.

— Прошу вас, не отказывайте мне, — взмолилась Санталова, — я щедро оплачу ваши услуги.

— Но этим делом занимается милиция. Мне кажется, лейтенант Руденко на верном пути, или вы иного мнения? — Яна была не склонна предпринимать расследование, она чувствовала себя не готовой к этому.

Вчерашнее разочарование, постигшее ее в связи с тем, что карты не могли активизировать скрытые в ней энергетические ресурсы, давало о себе знать. В настоящее время она лечила людей и была вполне довольна результатами. Две ее пациентки избавились от ревматических болей, лечение язвы третьей шло хорошими темпами. Язва рубцевалась. А тут это убийство!

— Помогите мне! — воскликнула Санталова. — Мне нужно с вами поговорить. Вы все поймете!

Яна еще пару минут колебалась. В течение этого времени трубка рыдала и умоляла. Наконец Яна произнесла довольно сухо и деловито:

— Хорошо, приезжайте. Знаете мой адрес?

— Разумеется, — ответила Санталова, все еще всхлипывающая и подавленная.

Яна положила трубку на рычаг со смешанным чувством раздражения и удивления. Ее распирало от желания помочь, но становиться объектом манипулирования она не хотела. Нет, не то чтобы манипулирования, вздохнула Яна, скорее она не терпела быть понуждаемой как приказами, так и назойливыми просьбами. Ей хватало всех этих взбалмошных женщин, приезжавших к ней с требованиями и мольбами приворожить неверных мужей, насолить сопернице, вернуть возлюбленных, пославших их куда подальше, она устала встречать обманутых мужей дежурными репликами, вкладывая в них максимум терапевтического тепла, успокаивать великовозрастных любовников, сетующих на то, что молодые любовницы предпочитают им смазливых ветреных жиголо. Она вынуждена была себя защищать. Нет, не пистолетом или кинжалом, не газовым баллончиком или кастетом, а психофизическими методами, призванными не допустить откачивание у нее полезной, положительной энергии.