Далее шло совершенно непонятное замечание:
 
       КАК ЖАЛЬ, ЧТО СТАРЫЙ Й. НЕ С НАМИ! НАДЕЮСЬ, ЕМУ ХОРОШО НА НЕБЕСАХ!
 
      Йенсен недовольно поморщился. Но продолжал читать о критических событиях в субботу:
 
       КРАСНОЕ ГНЕЗДО РАЗГРОМЛЕНО НАМИ И ВОЕННЫМИ. МНОГИЕ ЧЕСТНЫЕ ГРАЖДАНЕ ОКАЗЫВАЛИ ПОМОЩЬ. КАКОЙ ДЕНЬ !
 
      Через два дня:
 
       СЕЮДНЯ В УЧАСТОК ЯВИЛИСЬ ДВА МЕРЗАВЦА-СОЦИАЛИСТА И ИМЕЛИ НАГЛОСТЬ ПРОСИТЬ О ЗАЩИТЕ! ПОЛУЧИЛИ ПО ЗАСЛУГАМ.
 
      Запись от 12 ноября свидетельствовала о том, что для полицейских положение стабилизировалось:
 
       ВСЕ ПРИХОДИТ В НОРМУ. ВОЕННЫЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ В ГОРОДЕ, НО МЫ СНОВА МОЖЕМ ЗАНИМАТЬСЯ ПЬЯНИЦАМИ.
 
      Однако через день появился первый тревожный сигнал:
 
       ВСПЫХНУЛА КАКАЯ-ТО ЭПИДЕМИЯ, ПОЛИЦЕЙСКИЕ АВТОМОБИЛИ ИСПОЛЬЗУЮТ В КАЧЕСТВЕ САНИТАРНЫХ МАШИН.
 
      Затем последовало подтверждение:
 
       В ГОРОДЕ ТЯЖЕЛОЕ ИНФЕКЦИОННОЕ ЗАБОЛЕВАНИЕ. ОКОЛО ТРИДЦАТИ ПРОЦЕНТОВ ЛИЧНОГО СОСТАВА УЧАСТКА ВЫБЫЛО ИЗ СТЮЯ. МЕДИЦИНСКИЙ ПЕРСОНАЛ ВСТРЕВОЖЕН.
 
      После этого в течение недели не было никаких записей. И новая:
 
       БОЛЕЕ ПОЛОВИНЫ ЛИЧНОГО СОСТАВА БОЛЬНЫ, МНОГИЕ УМЕРЛИ. ВСЕ АВТОМОБИЛИ ИСПОЛЬЗУЮТ ДЛЯ ПЕРЕВОЗКИ БОЛЬНЫХ И УМЕРШИХ В ЦЕНТРАЛЬНОЕ НАЛОГОВОЕ УПРАВЛЕНИЕ, ДОНОРОВ – В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ГОСПИТАЛЬ.
 
      Через три дня:
 
       БОЛЕЗНЬ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ЗАРАЗНА. ЧУВСТВУЮ СЕБЯ ПЛОХО. ЛИЧНОГО СОСТАВА НЕ ХВАТАЕТ, НЕСМОТРЯ НА ПОМОЩЬ ВОЕННЫХ.
 
      Далее шло всего три записи. Они были сделаны другим почерком и не подписаны:
 
       ПОНЕДЕЛЬНИК, 25 НОЯБРЯ. ИСПОЛНЯЮЩИЙ ОБЯЗАННОСТИ КОМИССАРА УМЕР СЕГОДНЯ. КРЕМАЦИЯ ПРОИЗВЕДЕНА НЕМЕДЛЕННО.
       СРЕДА, 27 НОЯБРЯ. ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ. СУББОТА, 30 НОЯБРЯ. ВСЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ, НАХОДЯЩИЕСЯ В СТРОЮ, А ТАКЖЕ ВОЕННЫЕ ПОДЧИНЕНЫ МЕДИЦИНСКИМ ВЛАСТЯМ. ДОЛОЖИЛ ГЛАВНОМУ ВРАЧУ.
 
      Последняя запись была сделана четыре дня назад. Больше в дневнике никто не писал.
      Комиссар Йенсен внимательно перечитал дневник. Затем взял шариковую ручку и аккуратно записал:
 
       СРЕДА, 4 ДЕКАБРЯ. 10.30. ПРИНЯЛ КОМАНДОВАНИЕ. УЧАСТОК ПОКИНУТ. Й-Н.
 
      Закрыл дневник и положил его на место. Когда он снова сел за стол, ему показалось, что откуда-то, кажется, из подвала, донесся слабый шум.
 
       16
      Комиссар Йенсен спустился по винтовой лестнице, пересек помещение для патрульных, открыл стальную дверь и спустился в подвал. Недавно отстроенное помещение для арестованных было выкрашено в белый цвет, решетчатые двери сверкали никелем. Несмотря на пасмурную погоду и отсутствие искусственного освещения, в помещении было светлее, чем можно было ожидать. Большинство камер пустовало, однако две двери были заперты. Он заглянул в один глазок. На нарах под закрытым решеткой окном (окно находилось под самым потолком) лежала обнаженная женщина. Ее одежда была небрежно брошена на пол. Женщина лежала на спине, и Йенсену было достаточно одного взгляда, чтобы определить, что она мертва, и, по всей вероятности, умерла несколько дней назад. Ее кожа поражала неестественной белизной, глаза широко открыты. Женщина была совсем молодая. Светловолосая, с невыразительными чертами лица. Волосы под мышками и на лобке были выбриты. Если не считать удивительной бледности, смерть почти не изменила ее внешности. Очевидно, холод в неотапливаемом подвале задержал процесс разложения.
      Йенсен не стал отпирать дверь, чтобы посмотреть на нее поближе, а направился ко второй запертой камере в конце коридора. И здесь на нарах лежал человек. Это был мужчина, и он был жив. Он лежал лицом к стене, закутавшись с головой в серое казенное одеяло. Казалось, он никак не мог согреться. В камере нестерпимо пахло мочой и экскрементами. Несколько мгновений Йенсен стоял не двигаясь и смотрел на лежащего человека. Затем достал связку ключей, отпер дверь и вошел в камеру. Человек повернул голову и взглянул на него. Кожа туго обтягивала кости его лица, налитые кровью глаза гноились. На подбородке и впалых щеках седая щетина.
      – Что?—пробормотал он хрипло.—Кто?
      – Сколько времени вы здесь находитесь? —спросил Йенсен.
      – Четверо или пятеро суток,– сказал мужчина слабым голосом.—Что-то около этого.
      – За что вас задержали?
      – Как обычно. Алкоголь. Йенсен кивнул.
      – Это мой третий арест.
      Три ареста за незаконное употребление спиртного означали немедленное принудительное лечение в больнице для алкоголиков, или, как ее стали недавно называть, платной поликлинике.
      – Но наутро за мной никто не пришел. Никто. Если бы не таз с водой для мытья, я умер бы от жажды.
      – Вы здесь были все время один?
      – Легавые… простите… полицейские вместе со мной привезли девку. Вы полицейский?
      – Да.
      – Мне она не казалась пьяной. Во всяком случае, она была не только пьяна. Я, правда, видел ее только при обыске, зато слышал, как она выла и выкрикивала что-то непонятное. Но вот уже дня два ее не слышно.
      Йенсен снова кивнул. Затем посмотрел на мужчину и спросил:
      – Вы можете идти сами?
      – Смогу, наверно. Но я не ел с тех пор, как меня привезли. Только пил эту вонючую воду из таза.
      – Следуйте за мной.
      Арестованный вылез из-под одеяла и с трудом, покачиваясь, встал на ноги. Йенсен взял его под руку и повел в патрульное помещение. Мужчина был крайне истощен, но это, очевидно, следовало объяснить скорее хроническим алкоголизмом, нежели «курсом лечения голодом», которому он подвергся последние несколько суток.
      В столовой по соседству с патрульным помещением Йенсен обнаружил несколько пачек печенья и пакет сухарей. Кроме того, он прихватил три бутьшки лимонада и два удостоверения личности, которые нашел в шкафу, куда обычно складывали на ночь личные вещи арестованных.
      Он отвел мужчину в свой кабинет и, в то время как тот, осторожно и нерешительно отщипывая кусочки печенья, запивал их лимонадом, принялся внимательно изучать удостоверения.
      Женщине было двадцать шесть лет. Незамужняя, по профессии оператор вычислительной машины, работала в Министерстве связи. За пьянство ни разу не арестовывалась, и сейчас причина ареста была иной: нарушение норм приличия.
      Мужчине сорок семь лет, по профессии —разнорабочий. Трижды подвергался приводу в полицию; три красные пометки на его удостоверении свидетельствовали о том, что ему действительно предстояло пройти курс лечения. Продолжительность курса с каждым разом увеличивалась на месяц. Первый раз курс лечения занимал один месяц, второй—два, третий—три и т. д. После пяти курсов лечения человека заносили в категоршо неизлечимых и оставляли в больнице навсегда. Таков закон.
      Йенсен внимательно посмотрел на мужчину, который ел теперь с заметно лучшим аппетитом. Когда первая пачка печенья исчезла, арестованный нерешительно спросил:
      – Скажите…
      – Я вас слушаю.
      – Не найдется ли у вас случайно немного спирта?
      Обычно в одной из комнат полицейского участка имелось весьма солидное количество спиртных напитков, конфискованных при арестах. Раз в квартал машины государственной монополии объезжали полицейские участки и собирали конфискованные бутылки, чтобы снова пустить их в оборот.
      – Правила не разрешают распитие спиртных напитков в помещении полицейского участка,—уклончиво ответил Йенсен.
      – Ага. Жаль, хотел согреться.
      Йенсен достал из кармана записную книжку и открыл ее на чистой странице.
      – Я хотел бы спросить вас кое о чем,– сказал он.
      – Да, конечно.
      – Вы сказали, что женщина не показалась вам пьяной. С чего вы это взяли?
      – Ну, я только слышал ее плач и крики. По-моему, она была больной или ненормальной.
      – Вы слышали, что она кричала?
      – Да, временами. Она кричала, что все вокруг красное, что камера наполнена красным туманом.
      – Что еще?
      – Всякие неприличные вещи.
      – Какие неприличные вещи?
      – Самые разные. Кричала, что одежда ее душит. Что она свободна и не может ограничивать зов своей плоти. И тому подобное. Потом плакала и выла, точно зверь. Но последние два дня я не слышал ни звука из ее камеры. Может, даже три дня. Мне трудно судить.
      – При каких обстоятельствах вас задержала полиция?
      – Совершенно случайно.
      – Каким образом?
      – Я был пьян в стельку. Пил беспробудно несколько недель подряд. И вот споткнулся в подъезде, упал и заснул.
      – Прямо в подъезде?
      – Да. По крайней мере я лежал в подъезде, когда лега… когда полицейский в форме разбудил меня и доставил в участок.
      – Кто вас обыскивал?
      – Тот же полицейский. Других я не видел. Я думал, на следующее утро придет автобус и отвезет меня в вытрезвилку, но никто не пришел. Больше я никого не видел. До тех пор, покуда вы не появились и не выпустили меня.
      – Когда вы впервые увидели женщину?
      – Полицейский, который задержал меня, арестовал и ее.
      – Почему?
      – Не знаю. Мне она не показалась пьяной.
      – Да, вы уже говорили.
      – По-моему, она просто сумасшедшая. Спятила. Она кричала, ругала полицейского и требовала, чтобы он ее отпустил и лучше занялся сбродом.
      – Каким сбродом?
      – Не знаю. Затем она подняла подол и показала… Ну, да вы понимаете, о чем я говорю.
      – А как вел себя при этом полицейский?
      – О, он был очень спокоен. Сказал, что у него много дел, что он позаботится о том, чтобы меня захватили и отвезли в вытрезвилку. И еще сказал, что пришлет доктора осмотреть девку. Но никто так и не пришел. Во всяком случае, я никого не видел. Затем он ушел. Торопился в госпиталь. Он хотел сразу же вернуться и не вернулся. И никто не пришел. Если бы не вода в тазу для мытья… Послушайте, у вас, правда, нет спиртного?
      Йенсен промолчал.
      – Здесь холодно,—сказал пьянчужка.—Никак не согреюсь.
      – Вьа получите бутерброды и несколько одеял. Еще один вопрос.
      – Ну, что еще?
      – Кале, по-вашему, что это было за время, до того как вас задержали?
      – Хорошее время.
      – Что значит «хорошее время»?
      – А то, что я сказал. Еще никогда не было так хорошо, как последние два месяца.
      – В чсаком отношении?
      – Да, во всех. Понимаете, я люблю выпить. Раньше я работал автомехаником. У меня нет постоянного места жительства, я кочевал то здесь, то там. И вечно боялся полиции. Вечно пытался скрыться, чтобы меня не задержали и не отправили в вытрезвилку.
      Мужчина замолчал, затем пробормотал себе под нос:
      – Ну~, на этот раз меня загонят на четыре месяца.
      – Тазк почему же вам было хорошо?
      – Наконец-то перестали обращать внимание на нас, пьяниц. Полиция смотрела на все сквозь пальцы. У нее была куча других забот. Каждый день били людей с плакатами и лозунгами. Это связано с политикой. В городе полно военных. Стреляют и тому подобное.
      – Но ведь выборы были отложены?
      – Какие выборы?
      – Выборы правительства. Демократические выборы.
      – Ах, это… Простых людей это не касается. Сам я, к примеру, никогда не голосую. Политика—это для тех, кто понимает, о чем там идет речь. Определяют и всякое такое. Ну, так вот…
      – Я вас слушаю.
      – Сргазу после этого все прекратили работать. Началась заразная болезнь. Говорят, люди от нее мрут, как мухи.
      – А вы сами не боитесь заболеть?
      – А-а, все равно умирать, рано или поздно.
      – Итак, вы не знаете, что произошло?
      – Не имею понятия. Знаю только, что на улицах становилось все меньше народу, фонари погасли. Сам-то я большую часть времени был пьян в стельку. Жаль вот, что упал и заснул прямо в подъезде полицейского участка.
      – Читать умеете?
      – А как же. Этому нас учили в школе. Но…
      – Да?
      – Беда в том, что я никогда не читаю. Ведь в газетах пишут только то, что тебя не касается. Непонятное.
      Наступило непродолжительное молчание. Затем мужчина спросил:
      – А эта болезнь уже кончилась?
      – Не думаю.
      – Надо же…
      – Судя по вашему удостоверению, вы провели здесь пять суток. За это время вы слышали или видели еще кого-нибудь? Не считая женщины в восьмой камере.
      На мгновение мужчина заколебался.
      – Д-да. Вчера.
      – Кто это был?
      – Я не видел. Но я слышал, как во двор въехал автомобиль. Судя по мотору, джип. Я-то разбираюсь —раньше был автомехаником… до того, как стал вот таким. Могу узнать мотор по звуку. Так вот, по-моему, это был джип.
      – Дальше.
      – Кто-то вышел из машины. Один. Это было слышно по шагам. В подвал он не спускался, а поднялся наверх, на второй этаж.
      – Вы уверены, что это был мужчина?
      – Мне так показалось.
      – Продолжайте.
      – Я попробовал кричать, но у меня пропал голос, а через несколько минут он уехал.
      – Больше вы ничего не слышали?
      – Ничего.
      Йенсен закрыл блокнот и положил ручку на стол. Затем собрал сухари, взял две бутылки лимонада и остаток печенья и отвел мужчину в подвал. Принес два одеяла, ночной горшок, кувшин с водой и поставил все это в чистой камере, после чего запер дверь.
      – Значит, не дадите мне выпить?—спросил мужчина.
      – Не дам. Я постараюсь сделать так, чтобы вас доставили в лечебницу как можно скорее.
      Йенсен вернулся в свой кабинет, сел за стол и не торопясь прочитал все записи, которые ему удалось сделать. Примерно через час он услышал шум мотора и подошел к окну.
      В ворота въехал маленький джип с парусиновым верхом. Он остановился так близко к стене, что Йенсен не мог разглядеть, кто вышел из машины.
 
       17
      Сидя за письменным столом в своем кабинете, комиссар Йенсен прислушивался.
      Человек, вышедший из джипа, не пытался прятаться или скрывать свои намерения. Его шаги гулко прозвучали по патрульному помещению, потом по лестнице. Через несколько секунд посетитель прошел по коридору мимо кабинета Йенсе-на. Судя по прерывистому дыханию, он нес что-то тяжелое. Где-то рядом открьшась и снова захлопнулась дверь. По мнению Йенсена, незнакомец вошел в помещение радиоцентра.
      Йенсен подождал несколько минут и снова прислушался. Ему казалось, что он различает едва слышные звуки – будто в радиоцентре включают аппаратуру.
      Тогда он встал, вышел из кабинета и прошел несколько метров, отделявших его от радиокомнаты. Прежде чем войти, осторожно постучал в дверь.
      Наклонившись над радиоаппаратурой, стоял человек. Рядом с ним на полу, похожие на большие батареи от автомобиля, стояли два аккумулятора в деревянных коробках. Человек повернулся и посмотрел в сторону двери. Йенсен сразу узнал его. Это был рыжеволосый полицейский врач.
      Он был одет в зеленый комбинезон и резиновые сапоги. Через левое плечо висел автомат, направленный дулом вниз, к полу.
      – Вот как,—медленно проговорил он. —Йенсен. А я-то подумал, откуда взялся автомобиль во дворе. Вчера его не было. Итак, вы выкарабкались.
      – Как видите. Чем вы занимаетесь?
      – Хотел запустить этот аппарат,—ничуть не смущаясь, сказал врач.—А вы чем занимаетесь?
      – Пытаюсь выяснить, что здесь произошло.
      – Это не так просто.
      Полицейский врач задумчиво покачал головой и снова наклонился над аппаратурой.
      – Итак, вам удалось выкарабкаться,– повторил он.—Признаться, я этого не ожидал. Когда вы вернулись?
      Йенсен посмотрел на часы.
      – Час назад.
      – И пытаетесь выяснить, что здесь произошло?
      – Да. И что происходит. Врач снова покачал головой.
      – Это будет не просто,—сказал он.—Как вы проникли в страну?
      – На вертолете.
      – По заданию правительства?
      – В какой-то степени.
      Наступила пауза. Затем Йенсен спросил:
      – А вам известно, что здесь произошло?
      – Отчасти.
      – Что именно?
      – Нечто ужасное.
      – Это мне и самому понятно.
      – И, к сожалению, нечто вполне логичное и закономерное. Это длинная история. Очень длинная.
      – Рассказывайте, я слушаю.
      – Сейчас у меня нет времени. К тому же вы знаете почти столько же, сколько я. Если только дадите себе труд подумать.
      – Меня не было здесь более трех месяцев.
      – Знаю. За время вашего отсутствия произошло много событий. И все-таки наиболее значительные из них, те, что имели решающее значение, произошли до вашего отъезда. Задолго до вашего отъезда.
      На время он замолчал, поглощенный возней с проводами и контактами. Затем поднял голову и спросил:
      – Вы что-нибудь понимаете в этой штуке?
      – Нет.
      – Ну что ж, тогда постараемся сделать все, что можем. В аппаратуре что-то затрещало. Затем из множества шумов в эфире отчетливо послышался голос:
      – Машина двадцать семь. Вы меня слышите?
      – Да, да, слышим. В чем дело?
      Йенсен узнал голос и равнодушную манеру говорить. Это была женщина, которая разговаривала с санитарами.
      – Центральный госпиталь говорит с одной из санитарных машин,—сказал он.
      – Ага, вам уже пришлось с ними столкнуться.
      – Я беседовал с двумя санитарами, которые ехали в машине «Скорой помощи».
      – Жаль, что вы их не прикончили.
      – У меня не было оружия. Кроме того, они предъявили свои удостоверения.
      – Все равно жаль.
      Полицейский врач повернул рычажок громкости, и голоса стали тише. Он задумчиво посмотрел на Йенсена.
      – Интересно, много ли вы знаете? —сказал он наконец.
      – Очень немного.
      – Я тоже всего не знаю. Вернулся только вчера. Я хочу сказать, вернулся сюда, в город. Есть некоторые вещи, которые и мне непонятны.
      – А где вы были до этого?
      – За городом. В лесу.
      – Вы скрывались?
      – Да.
      – Но ведь вас арестовали?
      Врач внимательно посмотрел на Йенсена.
      – Нет, меня не арестовали. Йенсен молчал.
      – Благодаря вам,—добавил врач.
      – Вы хотите сказать, что вам удалось скрыться?
      – Да. Я не спустился по лестнице. Вместо этого я остановился за дверью и слышал, как вы позвонили дежурному. Тогда я вылез на крышу и перебрался на крышу соседнего дома. И скрылся.
      – В таком случае я вынужден вас арестовать. Врач покачал головой:
      – Послушайте, Йенсен. Полиции больше не существует. Насколько мне известно, вы – единственный полицейский. И, насколько мне известно, в стране больше нет правительства, которое могло бы приказывать вам. Или мне. Нет никого, кто мог бы вновь заставить нас вести себя подобно идиотам.
      – Я вас не понимаю.
      Врач повернул выключатель на контрольной панели.
      – Ну что ж,—сказал он.—По крайней мере аппаратура действует. Она может нам еще пригодиться.
      – Вы говорите загадками,—сказал Йенсен.
      – Да. И к тому же у меня нет времени. Каждые десять минут недалеко отсюда умирает человек. Умирает совершенно бессмысленно.
      – Эпидемия?
      Врач кивнул и направился к двери. Но, не дойдя, остановился и повернулся к Йенсену. Глаза его слезились, он был небрит и казался смертельно усталым.
      – Йенсен?
      – Да?
      – У вас есть какой-нибудь канал связи с вашими… начальниками?
      – Нет.
      – Вы понимаете что-нибудь в политике?
      – Не больше любого другого человека.
      – Отлично. Я хочу, чтобы вы помогли мне в одном деле.
      – Что вы имеете в виду?
      – У меня в машине находится человек. Мужчина. Он очень плох. Было бы хорошо, если бы вы присмотрели за ним до тех пор, пока я не вернусь. Идемте.
      Йенсен кивнул и вслед за врачом пошел к джипу.
      – Беритесь с той стороны,—сказал врач. —Мне помнится, в комнате рядом с вашим кабинетом стоит диван, правда?
      – Да.
      – Там мы его и положим.
      На вид мужчине было лет тридцать. Он лежал, завернутый в одеяло, на заднем сиденье джипа. Лицо его было бледным, щеки ввалились. Вряд ли он понимал, что с ним происходит. Когда его подняли и понесли к винтовой лестнице, оказалось, что он очень легкий. И только после того, как больного уложили на диван и врач развернул одеяло, Йенсен увидел, что у него нет ног.
      – Разве не лучше было бы доставить его в госпиталь?
      – Он только что оттуда,– ответил врач. Йенсен в недоумении посмотрел на него.
      – Сейчас он спит, но скоро должен проснуться. Я сделал ему укол. Когда он придет в себя, можете с ним поговорить. Уж ему-то есть что вам рассказать. Психически он совершенно здоров.
      Врач пожал плечами.
      – Как ни странно. Если хотите, можете допросить его,– добавил он с иронией.
      – Кто он?
      – Мой друг. Если ему будет очень больно, дайте ему одну из этих вот таблеток. Он заснет и будет спать около часа. Боль на время исчезнет. Боюсь, придется очень часто давать ему таблетки. И пусть как можно больше пьет. Если вам понадобится отлучиться, положите рядом с ним таблетки. И дайте ему что-нибудь почитать.
      – А если кто-нибудь придет?
      – Сюда никто не придет. В центре города не осталось людей. Пока. Ну так как, предполагаете продолжить свое так называемое расследование?
      Йенсен кивнул.
      – В таком случае могу дать вам совет. «Стальной прыжок».
      – «Стальной прыжок»?
      – Да. Выясните, что это означает. Вы можете спросить кого-нибудь. Или, к примеру, попробовать разузнать об этом в Министерстве внутренних дел или в тайной полиции. Или же у членов правительства.
      – У нас нет тайной полиции.
      – Да, теперь уже нет. Но несколько недель назад она существовала. А теперь мне нужно идти.
      Он взглянул на часы.
      – Я вернусь к семи вечера.
      – Еще один вопрос,– сказал Йенсен.
      – Слушаю.
      – В восьмой камере лежит мертвая женщина. Вам следовало бы взглянуть на нее.
      – Пожалуй.
      Они спустились в подвал. Пьянчужка спал, дрожа под двумя одеялами.
      – А что делает здесь этот бедняга? —спросил врач.
      – Алкоголик, по третьему разу.
      – Почему бы вам не дать ему бутылку водки из конфискованного запаса?
      – Это против правил.
      – Правил больше не существует, А человек мерзнет.
      Они подошли к камере, где лежала мертвая женщина, открыли дверь со стальной решеткой и вошли внутрь. Полицейский врач бегло осмотрел ее, затем провел пальцем по коже живота.
      – Эпидемия? —спросил Йенсен.
      – Да. Она жертва эпидемии. Смотрите, у нее почти прозрачная кожа. Половые органы неестественно увеличены. Очевидно, последние дни были для нее очень необычными.
      – Как называется эта болезнь?
      – Этого я не знаю.
      Он на мгновение замолчал, затем добавил:
      – Ее открыли совсем недавно.
      – От нее можно вылечиться?
      – Нет. Если бы перед смертью у этой женщины взяли кровь, ее кровь была бы густой, как сливки.
      – И не существует никакой вакцины?
      – Никакой.
      – А вы не боитесь заразиться?
      – Нет.
      Полицейский врач внимательно посмотрел на Йенсена.
      – Эта болезнь незаразна,—сказал он.
 
       18
      Человек на диване зашевелился и открыл глаза. С того момента, как полицейский врач сел в джип и уехал, прошло тридцать пять минут. Йенсен придвинул стул поближе и поймал вопрошающий взгляд больного.
      – Вы находитесь в здании шестнадцатого полицейского участка. Меня зовут Йенсен.
      Он поднял руку к грудному карману за полицейским значком, но так и не достал его. Вместо этого спросил:
      – Хотите пить?
      Больной кивнул и провел языком по губам.
      – Да, спасибо.
      Его голос оказался, на удивление, молодым и звонким.
      – Ваш друг оставил вас здесь, со мной. Он скоро вернется. Вам больно?
      Мужчина покачал головой. Йенсен открыл одну из принесенных бутылок лимонада и налил его в пластмассовый стакан. Мужчина дрожащими руками взял стакан и с жадностью начал пить.
      – Вы всегда были инвалидом?
      – Что? А, вы имеете в виду мои ноги. Нет, недавно.
      – Как недавно?
      – Точно не знаю. Какой сегодня день?
      – Сегодня среда, 4 декабря.
      – Ага. Здесь холодно.
      Йенсен накрыл его еще одним одеялом.
      – Так лучше?
      – Да, спасибо. О чем вы меня спрашивали?
      – Что с вами произошло?
      – Это длинная история. Вы не хуже меня знаете, что случилось.
      – Нет, я не знаю.
      Больной испытующе посмотрел на Йенсена.
      – Кто вы такой?
      Йенсен достал свой служебный значок.
      – Йенсен. Полицейский комиссар шестнадцатого участка.
      – Ненавижу полицию.
      – Почему?
      – И вы еще спрашиваете? Что вы намерены со мной сделать?
      Мужчина, казалось, все еще не пришел в себя.
      – Четвертое декабря,—прошептал он. —Значит, прошло уже больше месяца.
      – После чего?
      – После 2 ноября.
      – А что было 2 ноября?
      – Разве вы не помните? Вы что, спятили?
      – Я был в отъезде. Вернулся только вчера.
      – Не верю. Вы пытаетесь меня обмануть. Мужчина отвернулся к стене.
      – Зачем мне обманывать вас? —спросил Йенсен. Больной не ответил, и Йенсен не настаивал. На улице дождь перешел в снегопад. Большие мокрые хлопья залепили окно. Через некоторое время мужчина произнес:
      – Конечно, вы правы. Зачем вам меня обманывать? Снова наступила тишина.
      – Что вы хотите узнать?
      – Я пытаюсь выяснить, что здесь произошло.
      – Я знаю только то, что произошло лично со мной. После короткой паузы он добавил:
      – И с людьми, которых я знаю.
      Несколько секунд Йенсен молчал. Затем спросил:
      – Вы знаете полицейского врача шестнадцатого участка?
      – Да.
      – Давно?
      – Несколько лет. Лет пять-шесть.
      – При каких обстоятельствах вы познакомились с ним?
      – Мы были членами одного клуба. Или союза, если хотите.
      – Какого союза?
      – Политического союза нашего района.
      – Коммунистическая организация?
      – Скорее социалистическая. По крайней мере так мы себя называли.
      Мужчина повернул голову.
      – Это не запрещается законом,—сказал он внезапно.—Политические клубы не запрещаются законом.
      – Я знаю.
      – Демонстрации также разрешены законом.
      – Конечно. Разве кто-нибудь утверждает обратное?
      – Нет. Но тем не менее…
      Он запнулся и посмотрел в глаза Йенсену.
      – Вы в самом деле не принимали участия в событиях 2 ноября?
      – Не принимал. Чем вы занимались в этом своем политическом союзе?
      – Обсуждали различные вопросы.
      – И к какому же выводу пришли?
      – Мы пришли к выводу, что существующая в нашей стране общественная система ни к черту не годится. Ее нужно уничтожить.
      – Почему?
      – Потому что так называемое государство всеобщего взаимопонимания всегда было не чем иным, как блефом. Оно было создано только потому, что прежнее социалистическое движение потеряло контроль над рабочим классом и трудящимися. И тогда социал-демократы продали своих избирателей, целиком и полностью, буржуазии. Они вошли в эту великую коалицию, иначе называемую всеобщим взаимопониманием, только для того, чтобы сохранить власть в руках горстки людей. Они предали социализм, изменили программу собственной партии и отдали страну на милость империализма и частного капитала.
      – Вы вряд ли помните это время,—осторожно заметил Йенсен.—Сколько вам лет?
      – Тридцать. Но я изучал эти вопросы долго и основательно. Для того чтобы не допустить торжества социализма в нашей стране, социал-демократическая партия и руководство профсоюзами предали свои идеологические принципы. Тогдашние лидеры столько времени находились у власти, что они уже не могли заставить себя расстаться с ней. А кроме того, они узнали, что можно управлять рабочим движением с помощью буржуазно-плутократических методов с целью извлечения экономических выгод для себя, для избранных. Основной принцип нашего так называемого всеобщего взаимопонимания состоит в том, что все должно оправдывать себя экономически. Именно поэтому и была создана эта видимость народного правительства, а его подлинная сущность скрыта за дымовой завесой стандартных фраз о росте благосостояния, взаимопонимания и уверенности в завтрашнем дне, за непрерывными заверениями, что жизнь с каждым днем становится все лучше.
      – Она действительно становилась лучше,—заметил Йенсен.
      – Да, в материальном отношении и к тому же временно. Человек был обеспечен физически, но ограблен духовно. Политика и общество стали для него чем-то абстрактным, что не имеет к нему никакого отношения. И для того чтобы убедить в этом людей, на них с помощью газет, радио и телевидения лили непрерывный поток лжи, прошедший к тому же сквозь сито цензуры. Дело дошло до того, что почти весь народ потерял человеческий облик; люди только и знали, что у них есть автомобиль, квартира, телевизор. И они были глубоко несчастны. Многие предпочитали покончить жизнь самоубийством или жить в беспробудном пьянстве, чем продолжать так жить и работать.
      – По-вашему, вы тоже потеряли человеческий облик?
      – Я сказал – почти весь народ. Оставались группы политически сознательных людей, число которых, после того как однажды их влияние почти совсем упало, снова начало расти. Люди стали понимать: то, что так называемые теоретики государства «всеобщего взаимопонимания» называли «всеобщим благополучием» и «мирной революцией», является не чем иным, как преступной попыткой заставить народ поверить в полную бессмысленность существования. Просто удивительно, как этого не увидели еще много лет назад. Нужно было только оглянуться вокруг. Стало бессмысленно работать, бессмысленно учиться – разве что нескольким простым техническим приемам. Даже физиологическая сторона жизни, такая, как необходимость есть, любить, рожать детей, потеряла смысл.
      – Не вы открыли это,– сказал Йенсен.
      – Нет, не я. В основном я цитирую то, что было сказано и написано другими. Но я понимаю их и вижу, что у нас плохо.
      – Давайте обратимся к фактам,– сказал Йенсен.– Чем еще вы занимались в своем политическом клубе? Организовывали демонстрации?