Мальмстрём и Мурен работали во имя идеи, которую новой отнюдь не назовешь, но от этого она нисколько не проигрывала.

Они собирались еще разок как следует потрудиться, а затем уйти на покой.

Осуществить наконец действительно большую операцию.

Приготовления были в основном завершены, проблема финансирования решена, план почти полностью разработан.

Они не знали еще, где и когда, зато знали самое главное: как.

До заветной цели оставалось совсем немного.

Хотя Мальмстрём и Мурен, как уже говорилось, были профессионалы с изрядным опытом, до настоящих воротил они не доросли.

Настоящие воротилы не попадаются.

Настоящие воротилы банков не грабят. Они сидят в конторах и управлениях и нажимают кнопки. Они ничем не рискуют. Они не посягают на священных коров общества, а занимаются легализованным присвоением, стригут шерсть с рядовых граждан.

Они наживаются на всем. Отравляют природу и людей — потом «исцеляют» недуги негодными лекарствами. Намеренно запускают целые городские районы, обрекая их на снос, — потом строят другие дома, которые заведомо хуже старых.

Но главное — они не попадаются.

А Мальмстрём и Мурен попадались, их словно преследовал злой рок. Но теперь, кажется, они разобрались, в чем их ошибка: разменивались по мелочам.

— Знаешь, о чем я думал там, под душем? — спросил Мальмстрём. Он только что вышел из ванной и теперь тщательно расстилал на полу купальную простыню; второй простыней он обернул бедра, третья лежала на плечах.

Мальмстрём был болезненно чистоплотен. В этот день он с утра уже четыре раза принял душ.

— Знаю, — ответил Мурен. — О бабах.

— Как ты угадал?

Мурен, в шортах и белой сорочке, сидел у окна и обозревал Стокгольм, приставив к глазам морской бинокль.

Квартира, в которой они пребывали, помещалась в многоэтажном доме на Данвиксклиппан, на высоком берегу залива, и из окна открывался недурственный вид.

— Нельзя смешивать баб и работу, — сказал Мурен. — Сам убедился, к чему это приводит.

— А я ничего и не смешиваю, — обиженно возразил Мальмстрём. — Уж и подумать нельзя, да?

— Почему же, — великодушно уступил Мурен. — Думай на здоровье.

Он следил за белым пароходом, который шел к заливу Стрёммен.

— Гляди-ка, «Нерршер», — сказал он. — Подумать только, жив еще.

— Кто жив?

— Тебе не интересно. А ты о ком именно думал?

— О девах в Найроби. Сильны, правда? Я всегда говорил: негры — это что-то особенное.

— Не негры, а африканцы, — наставительно возразил Мурен. — А в данном случае — африканки. Женский род, а не мужской.

Мальмстрём побрызгал дезодорантом под мышками и в других местах.

— Все-то ты знаешь, — сказал он.

— К тому же ничего особенного в них нет. Просто тебе так показалось после долгого поста.

Минуту-другую они обсуждали подробности, потом Мальмстрём достал новое белье и носки, разорвал полиэтиленовую упаковку и начал одеваться.

— Этак ты все свое состояние на трусы растратишь, — заметил Мурен. — Непонятная страсть, ей-богу.

— Да, цены растут — кошмар.

— Инфляция, — сказал Мурен. — И виноваты мы сами.

— Мы? Ты что, столько лет в кутузке…

— Мы кучу денег выбрасываем на ветер. Все ворюги — жуткие моты.

— Уж только не ты.

— Так ведь я редкое исключение. Кстати, у меня немало уходит на еду.

— Ты жмот, в Африке даже на девочек не хотел раскошелиться. По твоей милости мы три дня так ходили, пока даровых не нашли.

— Мной руководили не только финансовые соображения, — сказал Мурен. — И уж во всяком случае не опасение вызвать инфляцию в Кении. А вообще-то деньги теряют цену там, где жулье заправляет. Уж если кому сидеть в Кумле, так это нашему правительству.

— Гм-м.

— И заправилам из компаний. Кстати, недавно мне попался интересный пример, от чего бывает инфляция.

— Ну?

— Когда англичане в октябре девятьсот восемнадцатого захватили Дамаск, они ворвались в государственный банк и прикарманили всю наличность. Но солдаты ни черта не смыслили в тамошних деньгах. Один австралийский кавалерист дал полмиллиона мальчишке, который держал его коня, пока он мочился.

— А разве, когда конь мочится, его надо держать?

— Цены выросли стократ, уже через несколько часов рулон туалетной бумаги стоил тыщу тамошних крон.

— Разве в Австралии тогда уже была туалетная бумага?

Мурен тяжело вздохнул. С таким собеседником, как Мальмстрём, недолго и самому поглупеть…

— Дамаск — это в Аравии, — мрачно объяснил он. — Еще точнее — в Сирии.

— Надо же.

Мальмстрём наконец оделся и теперь изучал себя в зеркале. Ворча что-то себе под нос, распушил бороду, щелчком стряхнул с модного пиджака незримую пушинку. Потом расстелил на полу еще две купальные простыни рядом с первой, подошел к гардеробу и достал оттуда оружие. Аккуратно разложил его на простынях, принес ветошь и банку «чистоля». Мурен рассеянно поглядел на весь этот арсенал.

— Тебе еще не надоело? — сказал он. — Они же новенькие, чуть не с завода.

— Порядок есть порядок, — ответил Мальмстрём. — Оружие требует ухода.

Можно было подумать, что они готовятся к небольшой войне или по меньшей мере к государственному перевороту: на простынях лежали два пистолета, револьвер, два автомата и три дробовика с укороченными стволами.

Автоматы — обычного шведского армейского образца; на пистолетах и обрезах стояли иностранные клейма.

Тут был девятимиллиметровый испанский парабеллум «файрберд» и пистолет «лама IX А» сорок пятого калибра. Револьвер «астра кадикс» сорок пятого калибра и дробовик марки «марица» — тоже испанские. Еще два ружья — из других уголков европейского континента: бельгийское «континенталь супра де люкс» и австрийское «ферлах» с романтической надписью “Forever Yours”[7].

Управившись с пистолетами, Мальмстрём взялся за бельгийское ружье.

— Тому, кто обрезал этот ствол, самому всадить бы заряд дроби в корму, — проворчал он.

— Может быть, ему это ружье досталось не таким путем, как нам.

— Чего? Не усек.

— Я хочу сказать, что он добыл его не честным путем, — серьезно объяснил Мурен. — Скорее всего, украл.

Он опять приставил к глазам бинокль и немного спустя сказал:

— А все-таки Стокгольм смотрится, честное слово.

— Это как понимать?

— Только им надо любоваться издали. Собственно, даже хорошо, что мы редко бываем на улице.

— Боишься, как бы тебя не обчистили в метро?

— Бывает и хуже. Например, стилет в спину. Или топором по черепу. А попасть под копыта истеричной полицейской лошади — думаешь, лучше? Ей-богу, жаль мне людей.

— Каких еще людей?

Мурен взмахнул рукой.

— Да тех, которые там внизу ходят. Представь себе, что ты все жилы из себя выматываешь, чтобы внести очередной взнос за машину или дачу, а твои дети в это время наркотиками накачиваются. Если жена после шести вечера выйдет на улицу — того и гляди изнасилуют. На вечернее богослужение соберешься — сто раз подумаешь и дома останешься.

— На богослужение?!

— Это я так, к примеру. Положи в карман больше десятки — непременно ограбят. А если меньше десятки — шпана со зла пырнет тебя ножом. На днях я прочел в газете, что фараоны боятся по одному ходить. Мол, на улицах почти не видно полицейских, и поддерживать порядок в городе становится все труднее. Какой-то чин из министерства юстиции высказался. Да, хорошо будет уехать отсюда и больше никогда не возвращаться.

— И никогда больше родного бэя не увидим, — уныло пробурчал Мальмстрём.

— Что за вульгарное пристрастие к иностранным словам, — укоризненно произнес Мурен. — Сказал бы попросту: родного залива.

И деловито добавил:

— Кстати, из Кумлы его тоже не видно.

— Ну как же, а по телевизору?

— Не напоминай мне об этом изверге, — мрачно произнес Мурен.

Он встал, открыл окно, взмахнул руками и откинул голову назад, словно обращаясь к массам.

— Эй, вы там, внизу! — крикнул он. И пояснил: — Как сказал Линдон Джонсон, когда держал предвыборную речь с вертолета.

— Кто-кто? — спросил Мальмстрём.

Раздался звонок в дверь. Друзья внимательно слушали комбинацию условных сигналов.

— Похоже, Мауритсон, — Мурен глянул на часы. — Смотри-ка, даже не опоздал.

— Не доверяю я этому фрукту, — заметил Мальмстрём. — Лучше не рисковать.

Он зарядил один из автоматов.

— Держи. — Протянул автомат Мурену, сам взял «астру» и пошел двери.

Держа револьвер в левой руке — он был левша, — Мальмстрём правой снял несколько цепочек. Мурен стоял метрах в двух позади него.

Мальмстрём рывком распахнул дверь. Гость был готов к такому приему.

— Привет, — поздоровался он, опасливо глядя на револьвер.

— Здорово, — сказал Мальмстрём.

— Входи, входи, — пропел Мурен. — Привет тебе, милое создание.

Гость был весь обвешан сумками и пакетами. Складывая их на стол, он покосился на разложенное на полу оружие.

— Переворот замышляете?

— Всю жизнь только этим и занимаемся, — подтвердил Мурен. — Но в данный момент ситуация не революционная. Раков достал?

— Откуда вам раки четвертого июля?

— А за что мы тебе платим? — грозно произнес Мальмстрём.

— Справедливый вопрос, — подхватил Мурен. — Мне тоже непонятно, почему ты не можешь снабдить нас тем, что мы тебе заказываем.

— Имейте совесть, — сказал Мауритсон. — Я вам все обеспечил, черт дери: квартиры, машины, пушки, билеты, паспорта. Но раки! В июле даже сам король раков не видит.

— Так то король, — возразил Мурен. А ты бы поглядел на столик, за которым сидят наш премьер, и главный профсоюзный босс, и прочие демократы! Небось ломится от раков! Нет уж, придумай оправдание получше.

— И одеколона вашего тоже нигде нет, — поспешно продолжал Мауритсон. — Я весь город обегал, словно ошпаренная крыса, уже который год продавать перестали.

Мальмстрём насупился.

— Зато все остальное принес. А вот почта. — Мауритсон протянул гладкий коричневый конверт Мурену; тот с безразличным видом сунул его в задний карман.

Мауритсон внешне совсем не походил на своих работодателей. Деликатного сложения, рост ниже среднего, возраст около сорока. Гладко выбритое лицо, короткие светлые волосы. Большинство, особенно женщины, находили его симпатичным. Одевался он неярко, вел себя скромно, в глаза не бросался. Словом, весьма распространенный тип людей с незапоминающейся внешностью. Это было ему только на руку, его уже много лет не сажали в тюрьму, не держали под наблюдением и не разыскивали.

Мауритсон подвизался на трех рентабельных поприщах: наркотики, порнография и добывание дефицита. Во всех этих сферах он действовал умело, энергично и четко.

До странности снисходительное законодательство позволяло вполне легально производить и продавать в Швеции порнографию всех мыслимых видов и в неограниченных количествах. И практически неограниченное количество такой продукции требовалось Мауритсону для экспорта, б

Среди посвященных Мауритсон слыл человеком, который может достать все на свете. Говаривали даже, будто ему удалось ввезти контрабандой двух слонов, полученных от одного арабского шейха в уплату за двух юных финских девственниц и ящик изысканной санитарии. Причем девственницы были поддельные, а слоны — белые. Правда, история эта была выдумкой.

— Новые кобуры? — спросил Мальмстрём.

— Есть, лежат в сумке под продуктами. Скажите, а чем вас не устраивают прежние?

— Дрянь, — сказал Мальстрём.

— Никуда не годятся, — подтвердил Мурен. — Откуда ты их взял?

— С главного склада полиции. Зато новые — итальянские.

— Это уже лучше, — сказал Мальмстрём.

— Будут еще заказы?

— Да, вот тебе список.

Мауритсон взял бумажку и затараторил:

— Дюжина трусов, пятнадцать пар нейлоновых носков, шесть нательных сеток, полкило икры, четыре резиновые маски «Фантомас», две коробки патронов девятого калибра, шесть пар резиновых перчаток, любительский сыр, банка маринованного лука, пиво, ветошь, астролябия… — это еще что за диковина?

— Инструмент для измерения высоты звезд, — объяснил Мурен. — Поищи в антикварных лавках.

— Ладно. Я постараюсь.

— Да уж, постарайся, — сказал Мальмстрём.

— Больше ничего не нужно?

Мурен покачал головой, но Мальмстрём, поразмыслив, добавил:

— Дезодорант для ног.

— Какой именно?

— Самый дорогой.

— Хорошо. Как насчет девочек?

Друзья промолчали, и Мауритсон понял, что они колеблются.

— Есть на любой вкус. А то ведь сидите тут все вечера и киснете. Две резвушки живо помогут вам наладить обмен веществ.

— У меня с обменом все в порядке, — сказал Мурен. — К тому же твои дамы — народ ненадежный.

— Да ну, чего там, я могу подобрать дурочек…

— Знаешь что, попрошу не оскорблять меня, — повысил голос Мурен. — Сказано — нет.

Мальмстрём все еще колебался.

— Хотя…

— Что?

— Эта твоя, ассистентка так называемая…

Мауритсон замахал руками.

— Монита? Не годится. Не на что смотреть. Заурядная девчонка. У меня вкусы самые простые. Пресная она.

— Ну, если так… — разочарованно протянул Мальметрём.

— К тому же она уехала. К сестре в гости.

— Кончили об этом, — сказал Мурен. — Всему свое время, настанет пора…

— Что за пора? — спросил Мальмстрём.

— Когда мы опять сможем сами выбирать партнерш и удовлетворять свои страсти достойным образом. Заседание объявляется закрытым. Следующая встреча завтра в то же время.

— О'кэй, — сказал Мауритсон. — Выпускайте меня.

— Еще один вопрос.

— Какой?

— Как тебя теперь называть?

— Как обычно: Леннарт Хольм.

— Если что-нибудь случится и надо будет срочно тебя найти?

— Адрес известен.

— Жду раков.

Мауритсон безнадежно пожал плечами и вышел.

— Подонок, — сказал Мальмстрём.

— Неужели? Тебе не по вкусу наш добрый друг?

— От него воняет потом, — сурово произнес Мальмстрём.

— Мауритсон — негодяй, — сказал Мурен. — Я осуждаю его деятельность. Конечно, в том, что он помогает нам, ничего дурного нет. Но сбывать наркотики школьникам и порнографические открытки неграмотным католикам… Это… это недостойно.

— Я ему не доверяю, — проворчал Мальмстрём.

Мурен вынул из кармана коричневый конверт и внимательно осмотрел его.

— И правильно делаешь, друг мой, — произнес он. — Он полезный человек, но честным его не назовешь. Смотри, опять вскрывал письмо. Интересно, каким способом. Должно быть, какой-нибудь фокус с паром. Если бы Рус не подкладывал волосинку, мы бы и не заметили. Нехорошо, нехорошо при таком гонораре, какой он у нас получает. И почему он так любопытен?

— Пройдоха он, в этом все дело.

— Возможно.

— Сколько он получил с тех пор, как на нас работает?

— Тысчонок сто пятьдесят. Так ведь и расходы у него немалые. Оружие, автомашины, разъезды и прочее. И без риска не обходится.

— Ни черта он не рискует, — возразил Мальмстрём. — Никто, кроме Руса, не знает, что мы с ним знакомы.

— А эта женщина с благозвучным именем?

— Подумать только, как он пытался навязать мне свою кикимору, — негодующе произнес Мальмстрём. — Да она небось моется через день.

— Объективно ты не совсем справедлив, — возразил Мурен. — Фактум эст, он честно описал ее качества.

— Эст?

— А что касается гигиены, ты сначала мог бы ее продезинфицировать.

— Еще чего!

Мурен достал из конверта три листка бумаги и разложил их перед собой на столе.

— Эврика! — воскликнул он.

— Чего?

— То самое, чего мы ждали, старина. Посмотри.

— Только схожу под душ сперва.

Когда он через десять минут вернулся, Мурен все еще потирал руки от удовольствия.

— Ну? — сказал Мальмстрём.

— Похоже, все в порядке. Видишь — вот чертеж. Отменный. А вот тут время расписано. Буквально до минуты.

— А что слышно насчет Хаузера и Хоффа?

— Завтра приезжают. Вот, читай.

Мальмстрём взял письмо.

Мурен вдруг громко рассмеялся.

— Над чем ты ржешь?

— Над кодом. Например: «У Жана длинные усы». Знаешь, откуда он это взял?

— Понятия не имею.

— Ладно, неважно.

— Постой, два с половиной — это миллионы?

— Несомненно.

— Чистый доход?

— Ну конечно. Издержки мы уже покрыли.

— Но двадцать процентов Русу?

— Совершенно верно. Нам с тобой по миллиону.

— Этот хорек Мауритсон что-нибудь мог тут разобрать?

— Кое-что. Например, срок исполнения.

— А когда срок?

— Пятница, четырнадцать сорок пять. Но какая пятница, не сказано.

— Зато улицы названы, — продолжал Мальмстрём.

— Да плевать нам на Мауритсона, — спокойно ответил Мурен. — Видишь, что тут внизу написано?

— Ага.

— А что это означает — помнишь?

— Как же! А-а — ну конечно. Это меняет дело.

— То-то и оно, — подтвердил Мурен. — Черт, до чего же раков хочется!