III

В тот самый день, когда Гюнвальд Ларссон попал в столь необычный переплет на балконе с красивым видом, в Стокгольмском городском суде слушалось дело девушки по имени Ребекка Линд, обвиняемой в вооруженном ограблении банка.

Ей было восемнадцать лет, и она не имела ни малейшего представления о вещах, к которым в эти минуты был причастен Гюнвальд Ларссон. Она в жизни не слышала о городе, где он пребывал, ничего не знала о стране, где находился этот город, и о теряющих голову высокопоставленных деятелях ей было известно так же мало, как и о том, что фамилия президента США Никсон.

Она знала многое другое, но это в данном случае не принималось в расчет.

Обвинителем по ее делу выступал Бульдозер Ульссон, не первый год числившийся экспертом по вооруженным налетам на банки, которые превратились в форменную эпидемию.

Бульдозер Ульссон был чрезвычайно занятой человек и домой заглядывал так редко, что прошло три недели, прежде чем он обнаружил, что жена покинула его навсегда, оставив взамен коротенькую записочку на подушке. Большой роли в его жизни это не сыграло, так как Бульдозер Ульссон с присущей ему оперативностью в три дня обзавелся другой женой. Новой спутницей жизни стала одна из его секретарш, которая восхищалась им беспредельно и безоговорочно; недаром с той поры его костюмы стали выглядеть не такими мятыми.

Но как бы занят он ни был, Бульдозер Ульссон всегда являлся в очередное присутственное место, как ему казалось, заблаговременно. Вот и на этот раз он, запыхавшись, прибыл в суд за две минуты до начала разбирательства. Тучный, но подвижный, жизнерадостный коротышка, он постоянно ходил в розовых рубашках и таких безвкусных галстуках, что они доводили Гюнвальда Ларссона до исступления, когда тот числился в спецгруппе Бульдозера. Вместе с Ларссоном в ней состояли также Эйнар Рённ и Леннарт Колльберг, но с тех пор прошло много лет. Колльберг успел вообще уйти из полиции. Бульдозер считал, что штаты надо обновлять почаще, вливать в них, так сказать, свежую кровь.

Осмотревшись в голом и скверно отапливаемом коридоре, он обнаружил шесть человек, в том числе своих свидетелей и одно лицо, чье присутствие его крайне поразило.

А именно руководителя группы расследования убийств.

— Ты-то что здесь делаешь? — спросил он Мартина Бека.

— Вызван свидетелем.

— Кто тебя вызвал?

— Защита.

— Защита. А кто защитник?

— Адвокат Роксен, — ответил Мартин Бек. — Очевидно, жребий пал на него.

— Рокотун? — ужаснулся Бульдозер. — Я сегодня уже три совещания провел, да еще два содержания под стражей продлевали. А теперь вот сиди тут до конца дня и слушай Рокотуна.

— Разве ты не следишь, кого назначают защитником? И что ты делал, когда решался вопрос о мере пресечения?

— По таким делам этот вопрос решается элементарно, — ответил Бульдозер. — В три минуты уложились, и защита не была представлена. Обошлись.

Он подбежал к одному из своих свидетелей и начал лихорадочно рыться в портфеле. Нужная бумага явно куда-то запропастилась.

Мартин Бек подумал, что Бульдозер и Рокотун в одном совершенно одинаковы. Говоришь с ними — и вдруг нет их; правда, Бульдозер исчезал в буквальном смысле, например неожиданно юркнув в какую-нибудь дверь, Рокотун же отключался мысленно, словно переносился в другой мир.

Прокурор оборвал на полуслове свой разговор со свидетелем и вернулся к Мартину Беку.

— Что тебе известно об этом деле? — спросил он.

— Не так уж много, но Роксен меня убедил, что стоит прийти. К тому же у меня сейчас нет никаких неотложных дел.

— Ваша группа расследования убийств не знает, что такое настоящая работа, — заявил Бульдозер Ульссон. — У меня вот тридцать девять дел в работе и еще столько ждут своей очереди. Пришел бы к нам — понял бы, что это такое.

— Нет уж, — ответил Мартин Бек. — Я работы не боюсь, но придется вам обойтись без меня.

— Жаль, — сказал Бульдозер. — Иной раз мне кажется, что на мою долю выпала самая лучшая должность в системе нашего правосудия. Жутко интересно и увлекательно. Что ни день — какие-нибудь неожиданности и…

Он осекся, потом добавил:

— Например, предстоящая схватка с Рокотуном. Бульдозер Ульссон редко проигрывал дело. Правда, этот факт свидетельствовал, мягко говоря, отнюдь не в пользу правосудия.

Но об этом предпочитали не задумываться.

— Зато сегодня ты развлечешься, — продолжал Ульссон, — Рокотуна не так-то просто одолеть.

— Я сюда не развлекаться пришел, — отпарировал Мартин Бек.

Разговор был прерван объявлением о начале слушания, и действующие лица, за одним важным исключением, проследовали в зал заседаний, едва ли не самое мрачное помещение во всем здании суда. Окна были большие и величественные; очевидно, это объясняло, хотя ни в коей мере не оправдывало, тот факт, что их давно не мыли.

Судья, помощник судьи и семеро присяжных важно созерцали зал, сидя за длинным столом на возвышении.

Легкое голубое облачко среди пылинок в прорвавшихся с улицы лучах солнечного света свидетельствовало о том, что кто-то из них только что загасил сигарету.

Через маленькую боковую дверь ввели обвиняемую. Ее сопровождала суровая женщина лет пятидесяти в форменном платье. Обвиняемая — девушка с русыми волосами до плеч, обиженно поджатыми губами и невидящими карими глазами — была одета в длинное вышитое светло-зеленое платье из какой-то легкой ткани и черные сабо.

Члены суда снова сели, остальные продолжали стоять.

Судья монотонно произнес вступительную формулу, затем обратился к девушке, которая находилась от него слева:

— Ответчиком по делу является Ребекка Линд. Вы — Ребекка Линд?

— Да.

— Я попросил бы ответчицу говорить погромче.

— Да.

Судья сверился со своими бумагами, наконец спросил:

— Других имен у вас нет?

— Нет.

— Вы родились третьего января тысяча девятьсот пятьдесят шестого года?

— Да.

— Прошу ответчицу говорить громче.

Он произнес эти слова так, будто выполнял обязательный для судебных заседаний ритуал. Впрочем, так оно и было, безотносительно к отвратительной акустике в зале. К тому же ответчики, как правило, не привыкли выступать перед публикой, а мрачная и враждебная обстановка и вовсе их угнетала. Судья продолжал:

— Обвинение представляет старший прокурор Стен-Роберт Ульссон.

Бульдозер никак не реагировал, продолжая сосредоточенно листать свои бумаги.

— Старший прокурор Стен-Роберт Ульссон здесь? — спросил судья бесцветным голосом, хотя отлично знал его в лицо.

Бульдозер подскочил.

— Да-да, — торопливо произнес он, — я здесь, здесь.

— Кто представляет истца?

— По данному делу не предъявлено иска, — сказал Бульдозер.

— Защиту осуществляет адвокат Гедобальд Роксен.

Наступила тишина. Все озирались кругом. Судебный пристав выглянул в коридор. Рокотун не появлялся.

— Адвокат Роксен, очевидно, опаздывает, — заключил наконец помощник судьи.

Он посовещался вполголоса с судьей, и тот объявил:

— Проверим пока наличие свидетелей. Обвинитель вызвал двух свидетелей: кассиршу Черстин Франсен и сержанта полиции Кеннета Квастму.

Оба свидетеля подтвердили свое присутствие.

— Защита вызвала следующих лиц: комиссара уголовной полиции Мартина Бека, сержанта полиции Карла Кристианссона, директора банка Румфорда Бундессона и учительницу домоводства Хеди-Марию Вирен.

Все названные подтвердили свое присутствие. Помолчав, судья объявил:

— Защитник вызвал также в качестве свидетеля продюсера Вальтера Петруса, но таковой заявил, что занят и к тому же не имеет никакого отношения к данному делу.

Кто-то из присяжных хихикнул.

— Свидетелям предлагается покинуть зал. Подчиняясь распоряжению судьи, оба полицейских, одетые, как всегда в таких случаях, в форменные брюки, черные ботинки и малоприглядные штатские куртки, Мартин Бек, директор банка, учительница и кассирша вышли в коридор.

В зале, кроме членов суда, остались ответчица, охранница и публика в количестве одного человека.

Бульдозер Ульссон минуты две прилежно изучал свои бумаги, потом с любопытством воззрился на единственную слушательницу.

Она держала в руках блокнот для стенографирования. Бульдозер прикинул, что ей лет тридцать пять. Рост ниже среднего, метр шестьдесят, не больше, волосы белокурые, прямые, не очень длинные. Одета в застиранные джинсы и рубашку неопределенного цвета. На широких загорелых ступнях с прямыми пальцами — босоножки; под тонкой тканью рубашки угадывались плоские груди с большими сосками.

Самым примечательным в ее облике было скуластое лицо с крупным носом и внимательные голубые глаза, которые поочередно останавливались на присутствующих. Особенно долго рассматривала она ответчицу и Бульдозера Ульссона; последнего она буквально сверлила взглядом так, что он встал, взял стакан воды и сел позади нее. Слушательница тотчас обернулась и перехватила его взгляд.

Она отнюдь не отвечала его идеалу женщины, если у него вообще был такой идеал, но его терзало любопытство, кто она, собственно, такая. Глядя на нее со спины, он отметил крепкое телосложение без намека на полноту.

Не выдержав ее взгляда, прокурор вспомнил, что ему надо срочно позвонить по телефону, и попросил разрешения выйти. И удалился вприпрыжку, изнемогая от растущего любопытства.

Спроси он Мартина Бека, который томился ожиданием в углу коридора, возможно, и узнал бы кое-что.

Например, что ей не тридцать пять лет, а тридцать девять, что у нее основательная подготовка в области социологии и что сейчас она работает в системе социального обеспечения.

Мартин Бек знал о ней очень много, но вряд ли стал бы вдаваться в подробности, так как они по большей части носили личный характер.

Возможно, на вопрос о ее имени он ответил бы, что ее зовут Рея Нильсен.

Бульдозер управился со своими важными телефонными разговорами меньше чем за пять минут. Судя по жестикуляции, он преимущественно отдавал распоряжения.

Вернувшись в зал, он озабоченно прошелся взад-вперед. Сел. Полистал свои бумаги. Женщина с пронизывающим взглядом теперь смотрела только на ответчицу.

Любопытство Бульдозера достигло предела. В ближайшие десять минут он раз шесть вставал с места и торопливо описывал круг по залу. Один раз достал огромный носовой платок и вытер вспотевший лоб. Все остальные спокойно сидели на своих местах.

С опозданием на двадцать две минуты Рокотун распахнул дверь и вошел в зал. В одной руке он держал дымящуюся сигару, в другой — свои бумаги. Сел и сразу же флегматично углубился в изучение бумаг, так что судье пришлось трижды многозначительно прокашляться, прежде чем адвокат рассеянно передал сигару приставу, чтобы тот вынес ее из помещения.

— Адвокат Роксен прибыл, — ядовито произнес судья. — Позвольте осведомиться, есть ли какие-нибудь препятствия, которые мешают нам приступить к разбирательству?

Бульдозер мотнул головой:

— Нет-нет, с моей стороны — никаких.

Рокотун не реагировал. Он был погружен в изучение документов по делу.

Наконец сдвинул на лоб очки и сказал:

— По пути сюда, в суд, я вдруг подумал о том, что мы с прокурором давние знакомые. Да-да, он сидел у меня на коленях ровно двадцать пять лет назад. Кстати, это было в Буросе. Отец прокурора работал там адвокатом, а я проходил практику. В ту пору я возлагал большие надежды на свою профессию. Не могу, однако, утверждать, чтобы эти надежды оправдались. Если посмотреть, как развивается правосудие в других странах, нам нечем особенно хвастаться. О Буросе у меня остались самые мерзкие воспоминания, но наш прокурор был живым и славным мальчуганом. Однако больше всего мне запомнилась городская гостиница, кажется, она так и называлась — «Городская». В ресторане — обычные столики, пыльные пальмы. Ограничения на спиртное, талоны на еду, да и те отоваривали в исключительных случаях. Причем подавали такое, что у гиены волосы поднялись бы дыбом. Сегодня даже пенсионеры не признали бы этого съедобным. На завтрак, обед и ужин одно и то же: рыба на раковинах. Однажды я обнаружил в своей порции окурок сигары. Впрочем, это, кажется, было в Энчёпинге. Между прочим, известно ли вам, что в Энчёпинге лучшая в Швеции питьевая вода? Об этом мало кто знает. Нужно обладать редкостной силой воли, чтобы вырасти здесь, в столице, и не стать алкоголиком или наркоманом.

— Есть ли препятствия к разбирательству? — терпеливо повторил судья.

Рокотун встал и прошел в середину зала.

— Разумеется, я и мои родные принадлежали именно к такой категории людей.

Роксен был намного старше большинства присутствующих, могучего роста, с большим животом. Одет он был в весьма скверный костюм старомодного покроя, и не очень разборчивая кошка вполне могла бы позавтракать его жилетом. Несколько минут он пристально смотрел на Бульдозера, потом заключил:

— Если не считать, что эту девочку вообще не было оснований привлекать к суду, никаких препятствий нет. В чисто техническом смысле.

— Протестую! — крикнул Бульдозер.

— Адвокат Роксен может приберечь свои комментарии на будущее, — сказал судья. — Слово предоставляется обвинителю.

Бульдозер вскочил со стула и, наклонив голову, затрусил вокруг стола, на котором были разложены его бумаги.

— Я утверждаю, что Ребекка Линд в среду двадцать второго мая сего года совершила вооруженное ограбление отделения банка в районе Мидсоммаркрансен, после чего совершила еще одно преступление, оказав сопротивление полицейским, которые прибыли на место, чтобы задержать ее.

— Что говорит на это ответчица?

— Ответчица невиновна, — сказал Рокотун. — А потому мой долг отрицать всю эту… галиматью.

Он повернулся к Бульдозеру и печально произнес:

— И не совестно тебе преследовать невинных людей? Мое представление о тебе, каким ты был в детстве, никак не вяжется с твоей, как бы это сказать, нынешней деятельностью.

Бульдозер ликовал. Подлетев к Рокотуну, он сказал:

— Я тоже помню те времена в Буросе. Особенно хорошо запомнилось мне, что от тогдашнего практиканта Роксена всегда разило табаком и дешевым коньяком.

— Господа, — вмешался судья, — здесь не место и не время для личных воспоминаний. Итак, адвокат Роксен отрицает утверждения обвинения.

— Если запах коньяка не плод прокурорского воображения, то он исходил от его отца, — отозвался Рокотун. — Кроме того, ответчица невиновна. И вообще я последний раз применяю термин «ответчица». Эта юная девушка…

Он вернулся к своему столу и начал рыться в бумагах.

— Ее зовут Ребекка Линд, — услужливо подсказал Бульдозер.

— Спасибо, мальчик, — сказал Рокотун. — Ребекка Люнд…

— Линд, — поправил Бульдозер.

— Ребекка так же невиновна, — продолжал Рокотун, — как морковки полевые.

Необычное сравнение явно заставило всех призадуматься. Наконец судья произнес:

— Если не ошибаюсь, этот вопрос предстоит решить суду.

— К сожалению, — ответил Рокотун.

— Как понимать это замечание господина адвоката? — довольно резко осведомился судья.

— К сожалению, я не могу здесь дать исчерпывающее объяснение, — сказал Рокотун. — Не то разбирательство рискует затянуться на несколько лет.

Присутствующие были заметно потрясены такой перспективой.

— Вообще-то предложение судьи, чтобы я написал свои мемуары, представляет интерес, — добавил Рокотун.

— Разве я предлагал что-либо подобное? — удивился совершенно замороченный судья.

— За долгие годы, проведенные в залах, где якобы вершится правосудие, мною накоплен немалый опыт, — говорил Рокотун. — Кроме того, в молодости я некоторое время жил в Южной Америке, где работал на молокозаводе. Моя мать — старушка еще жива — считает, что за всю жизнь я только там, в Буэнос-Айресе, занимался честным трудом. Кстати, я слышал на днях, что и отец прокурора, несмотря на преклонный возраст и растущее пристрастие к спиртному, ежедневно совершает короткие прогулки вдоль речки в Эребру, куда все семейство, очевидно, переехало где-то в сороковых годах. От Буэнос-Айреса при нынешних средствах передвижения рукой подать до новых государств Африки. Мое внимание недавно привлекла интереснейшая книга о Заире…

— Мемуары адвоката Роксена, хотя они еще не написаны, несомненно, представляют интерес, — с ухмылкой перебил его Бульдозер. — Но вряд ли мы собрались здесь за тем, чтобы слушать их.

— Прокурор прав, — сказал судья. — Прошу господина Ульссона продолжать.

Бульдозер посмотрел на слушательницу, но она ответила таким прямым и смелым взглядом, что он, скользнув глазами по Рокотуну, судье, помощнику судьи и присяжным, снова уставился на обвиняемую. Ребекка Линд смотрела куда-то в пространство, словно для нее не существовали ни нудные бюрократы, ни зло, ни добро.

Бульдозер сложил руки на спине и заходил взад-вперед.

— Так-то, Ребекка, — приветливо произнес он. — То, что случилось с тобой, к сожалению, случается со многими молодыми людьми в наше время. Вместе мы постараемся тебе помочь. Кстати, ты не против того, чтобы я обращался к тебе на «ты»?

Девушка как будто не слышала вопроса, если это вообще можно было считать вопросом.

— С чисто юридической точки зрения перед нами простой и совершенно очевидный случай, так что особенно дискутировать тут нечего. Уже когда решался вопрос о мере пресечения, выяснилось…

Рокотун явно был погружен в размышления о Заире или еще о чем-то в этом роде, но тут он вдруг выхватил из внутреннего кармана пиджака большую сигару, прицелился ею в грудь Бульдозера и воскликнул:

— Протестую. Ни я, ни какой-либо иной адвокат не присутствовали, когда выносилось постановление о взятии под стражу. Этой девушке, Камилле Люнд, говорили тогда, что она имеет право на защиту?

— Ребекке Линд, — поправил его помощник судьи.

— Да, да, — нетерпеливо произнес Рокотун. — Следовательно, заключение под стражу было незаконным.

— Ничего подобного, — возразил Бульдозер. — Ребекку спросили, и она ответила, что это не играет роли. Правильно ответила. Потому что, как я сейчас покажу, дело яснее ясного.

— Итак, уже заключение под стражу было незаконным, — решительно заключил Рокотун. — Требую занести мой протест в протокол.

— Хорошо, будет сделано, — сказал помощник.

Он играл в основном секретарскую роль, так как некоторые судебные залы в старых зданиях не были оснащены магнитофоном.

Бульдозер исполнил перед присяжными маленький пируэт, не преминув поглядеть каждому из них в глаза.

— Может быть, теперь мне будет позволено продолжить изложение дела, — сказал он, улыбаясь.

Рокотун рассеянно созерцал свою сигару.

— Итак, Ребекка, — продолжал Бульдозер с подкупающей улыбкой, которую охотно пускал в ход, — давай-ка теперь попытаемся правдиво и четко разобраться, что произошло с тобой двадцать второго мая и почему. Ты ограбила банк, несомненно, по недомыслию и в приливе отчаяния, и ты применила насилие против полицейского.

— Я возражаю против оборотов, употребляемых прокурором, — вмешался Рокотун. — Кстати, об оборотах. У меня был учитель немецкого языка, так он…

Его мысли явно витали где-то далеко.

— Если защитник молча предастся своим воспоминаниям, — сказал Бульдозер, — мы по крайней мере сбережем немного времени.

Несколько присяжных рассмеялись, но Рокотун важно произнес:

— Я протестую против позиции, которую господин прокурор занял по отношению ко мне и этой девушке. И вообще, мои мысли и духовная жизнь его не касаются. Господину прокурору не мешает быть поскромнее. Он не какой-нибудь Уинстон Черчилль, который мог позволить себе сказать о политическом противнике: «Мистер Эттли — скромный человек, так у него есть все основания для скромности».

Реплика адвоката на мгновение озадачила судью, но затем он кивком предложил Бульдозеру продолжать.

Прокурор рассчитывал потратить на изложение дела минут десять, от силы пятнадцать, но Рокотун, невзирая на замечания судьи, перебил его целых сорок два раза, причем большинство его комментариев казались совершенно непонятными.

Например:

— Я заметил, что господин прокурор с вожделением поглядывает на мою сигару. Это напоминает мне одну историю, будто бы на Кубе девушки на табачных фабриках из-за сильной жары сидят голые и скручивают сигары на собственном бедре. И будто бы так делаются наиболее изысканные сигары. Скорее всего, это выдумка.

— Это имеет отношение к рассматриваемому делу? — устало справился судья.

— Как сказать, — ответил Рокотун, уподобляясь оракулу.

— Что вы подразумеваете?

— Мне кажется, что прокурор, мягко выражаясь, не всегда придерживается существа вопроса.

Бульдозер, который никогда не курил, на миг был сбит с толку. Однако он тотчас обрел равновесие и как ни в чем не бывало, жестикулируя и ухмыляясь, довел до конца изложение сути дела.

Вкратце оно сводилось к следующему. Около двух часов двадцать второго мая Ребекка Линд вошла в помещение банка в районе Мидсоммаркрансен и направилась к одной из касс. На плече у нее висела большая сумка, которую она положила на стойку, после чего потребовала денег. Кассирша заметила, что девушка вооружена большим кинжалом, и нажала ногой кнопку вызова полиции. Одновременно она принялась укладывать в сумку пачки ассигнаций, всего на сумму пять тысяч шведских крон. Прежде чем Ребекка Линд успела покинуть помещение со своей добычей, прибыла первая из патрульных машин, направленная к месту происшествия полицейским штабом. Патруль в составе двух полицейских ворвался с оружием наготове в помещение банка и обезоружил грабительницу. Во время возникшей потасовки деньги высыпались из сумки на пол. Полиция схватила грабительницу и доставила ее на Кунгсхольмен. При этом задержанная оказала отчаянное сопротивление и повредила мундир одного из полицейских. Потасовка продолжалась и во время перевозки задержанной. Грабительницу, оказавшуюся восемнадцатилетней Ребеккой Линд, сначала сдали дежурному, а оттуда перевели в специальный отдел, занимающийся банками. Ей тотчас объявили, что она задержана по вескому подозрению в вооруженном ограблении банка и сопротивлении властям. На другой день, после скоропалительного разбирательства в городском суде, ее взяли под стражу.

Бульдозер Ульссон признал, что при этом были обойдены некоторые юридические формальности, но подчеркнул, что чисто технически это не играло никакой роли. Ребекка Линд сама безучастно отнеслась к предложению вызвать адвоката, к тому же она сразу призналась, что пришла в банк за деньгами.

Рокотун презрительно фыркнул и объявил, что у Ребекки Линд не было никаких средств к существованию.

Все начали посматривать на часы, но Бульдозер Ульссон не любил перерывов и поспешил вызвать своего первого свидетеля, кассиршу Черстин Франсен.

Допрос продлился недолго и в основном подтвердил то, что уже говорилось.

— Когда вы поняли, что речь идет об ограблении? — спросил Бульдозер.

— Как только она положила сумку на стойку и потребовала денег. Потом я увидела нож. Страшный такой нож, вроде кинжала.

— Почему вы положили ей деньги в сумку?

— У нас есть указание, чтобы мы в таких случаях не оказывали сопротивление, а выполняли требование грабителя.

Все верно. Банки не желали рисковать тем, что придется платить пожизненную ренту и крупные суммы в возмещение ущерба пострадавшим служащим.

Казалось, громовой раскат сотряс почтенный зал. Но это просто рыгнул Гедобальд Роксен. С ним это нередко случалось и послужило одной из причин его прозвища.

— Есть ли вопросы у защиты?

Рокотун отрицательно покачал головой. Он старательно выводил на листе бумаги какие-то буквы.

Бульдозер Ульссон пригласил следующего свидетеля.

Вошел Кеннет Квастму и с натугой повторил слова присяги. В Швеции недостаточно просто поднять руку и сказать «клянусь».

Некоторое время ушло на то, чтобы выяснить, что свидетель — сержант полиции, родился в Арвике в тысяча девятьсот сорок втором году, служил на патрульной машине сперва в Сольне, потом в Стокгольме.

Дальше все было проще. Бульдозер опрометчиво предложил свидетелю:

— Рассказывай своими словами.

— Что рассказывать?

— Все, что произошло.

Рокотун снова громко рыгнул. Одновременно он уронил на пол листок, на котором писал. Прописными буквами на бумаге было выведено: РЕБЕККА ЛИНД. Адвокат явно решил в дальнейшем точно выговаривать имя клиента.

— Ну вот, — начал Квастму. — Я ее увидел, убийцу эту. То есть, она никого так и не успела убить. Калле, как всегда, ничего не стал предпринимать, и тогда я набросился на нее, как пантера.

Неудачный образ: Квастму был неуклюжий верзила с толстым задом, бычьей шеей и мясистым лицом.

— Только она хотела выхватить нож, тут я поймал ее за правую руку и объявил, что она задержана, и сразу сгреб ее. Пришлось нести ее в машину, и там она оказала сопротивление представителю власти, к насилию, значит, прибегла, так что у меня один погон почти оторвался, и жена страх как взбеленилась, когда надо было его пришивать, потому что в это время по телевидению что-то такое показывали, ей хотелось посмотреть, да еще одна пуговица на куртке болталась, а у нее не нашлось синих ниток, у Анны-Греты, у жены моей, значит. И когда мы перед тем, значит, принимали меры по поводу этого ограбления, Калле привел машину в уголовку, а там дежурил один мой знакомый, его зовут Альдор Гюставссон, и он жутко надулся, потому что как раз собрался идти домой есть лапшевник, и назвал нас последними идиотами. Это он-то, который прошляпил убийство на Бергсгатан, но эти сыщики всегда важничают, нас, из охраны порядка, за людей не считают. Ну и все, если не считать, что она меня хреном обозвала, но ведь это нельзя назвать оскорблением представителя власти. Хрен — что тут унизительного или непочтительного по отношению к полиции в целом или к ее отдельному представителю, то есть ко мне в данном случае, как сотруднику охраны порядка. Потом я хотел принять меры к двум бандитам, которых мы еще раньше видели в парке на скамейке, но у Калле было с собой сливочное полено, и он сказал, мол, давай перекусим, и мы перекусили. Она самая меня и обозвала.

Квастму показал на Ребекку Линд.

Пока свидетель демонстрировал свой талант рассказчика, Бульдозер наблюдал за единственной слушательницей. Перед тем она что-то прилежно записывала, теперь же, подперев ладонями подбородок, внимательно смотрела то на Рокотуна, то на Ребекку Линд. Лицо ее выражало озабоченность или, скорее, глубокую тревогу. Вот она наклонилась и принялась одной рукой чесать лодыжку, одновременно отрывая зубами заусеницу на пальце другой руки. Потом опять посмотрела на Рокотуна, и в ее прищуренных голубых глазах отразилось отчаяние пополам с робкой надеждой.

Гедобальд Роксен сидел с отсутствующим видом; можно было подумать, что он просто не слышал показаний свидетеля.

— У меня нет вопросов, — произнес он.

Бульдозер Ульссон был доволен. Дело представлялось ему совершенно ясным, как он и сказал сразу. Вот только очень уж затянулось.

Когда судья предложил устроить часовой перерыв, он энергично кивнул и вприпрыжку помчался к двери.

Мартин Бек и Рея Нильсен воспользовались перерывом, чтобы сходить в кафе «Амарант». К бутербродам и пиву они добавили кофе с коньяком.

Часы до перерыва прошли для Мартина Бека достаточно скучно. Зная Рокотуна, он предвидел, что на скорое окончание дела не приходится рассчитывать; в то же время ему нисколько не улыбалось торчать в унылом коридоре в обществе Кристианссона и Квастму, спесивого директора и двух женщин, явно ошеломленных тем, что их вызвали свидетельницами по такому громкому делу, чуть ли не убийству, о котором сообщалось и в «Афтонбладет», и в «Экспрессен».

Мартин Бек зашел в отдел насильственных преступлений, потолковал без особого удовольствия с Рённом и Стрёмгреном. Стрёмгрена он никогда не любил, а отношения с Рённом у него были довольно сложные. Попросту говоря, в городском полицейском управлении на Кунгсхольмсгатан у него совсем не осталось друзей. Здесь, как и в ЦПУ, одни восхищались им, другие ненавидели его, а третьи, их было большинство, откровенно ему завидовали.

В здании на Вестберга-алле, где размещалась его группа, у него тоже не было друзей после того, как Леннарт Колльберг ушел из полиции. На место Колльберга, с одобрения Мартина Бека, приняли Бенни Скакке. Отношения у них сложились неплохие, но до настоящего контакта еще было далеко. Случалось, Мартин Бек сидел, глядя в пространство, и тосковал по Колльбергу.

Если быть честным — а он теперь предпочитал не лгать самому себе, — Мартин Бек тосковал по Леннарту, как тоскуют по ребенку или любимой.

Итак, он посидел у Рённа, поговорил о том о сем. Но Рённ не был интересным собеседником, к тому же у него хватало дел. Работа в стокгольмском отделе насильственных преступлений была отнюдь не синекурой, а еще Рённ жаловался на то, что вид из его окна стал совсем не тот. В самом деле, окно кабинета смотрело прямо на уже достигшее внушительной высоты огромное новое здание штаба полиции. Через год-другой строительство будет закончено, и все переедут туда, однако мысль об этом отнюдь не наполняла их души ликованием.