XXI

Сверкающий алюминием реактивный гигант приземлился на двенадцать минут тридцать семь секунд раньше намеченного времени.

Пилот подогнал его к месту, которое Эрик Мёллер лично выбрал как самое безопасное.

Спустился автоматический трап, и — опять же на двенадцать минут тридцать семь секунд раньше намеченного времени — из кабины вышел сенатор, высокий загорелый мужчина с располагающей улыбкой и ослепительно белыми зубами.

Он обвел взглядом унылый аэродром и прилегающий чахлый лес. Затем снял свою двухведерную белую шляпу и весело помахал демонстрантам и полицейским на террасе для зрителей.

Может быть, у него плохое зрение, подумал Гюнвальд Ларссон, и он решил, что на плакатах и лозунгах написано «Да здравствует следующий президент», а не «Янки, убирайся домой» и «Проклятый убийца». Может быть, он принял большие портреты коммунистических деятелей за свои собственные, хотя сходство не такое уж разительное.

Сенатор спустился по трапу и, все так же улыбаясь, обменялся рукопожатиями с начальником аэропорта и статс-секретарем.

Следом за ним по ступенькам сошел человек в очень просторном клетчатом пальто, рослый, плечистый, лицо будто высечено из гранита. Из каменного лица торчала словно вросшая в него огромная сигара. Как ни просторно было пальто, оно заметно оттопыривалось ниже левой подмышки. Очевидно, это был личный телохранитель сенатора.

У главы правительства Швеции тоже был телохранитель, чем до него не мог похвастаться ни один шведский премьер. Тем не менее политический лидер страны предпочел ждать в зале для важных персон вместе с тремя другими членами правительства.

Группа отборных агентов Мёллера проводила сенатора вкупе с Каменным Лицом к одолженному у военных броневику. Гость проехал на броневике несколько сот метров от самолета до зала для важных персон. Мёллер предпочитал не рисковать, и все это мероприятие, как и многие другие затеи сепо, отдавало фарсом. Подобные фарсы давали людям повод считать органы безопасности сборищем баранов и идиотов, однако это было заблуждением, которое кое-кому вышло боком.

Глава правительства — нервный и желчный коротышка с женственным, несколько скорбным лицом — был начисто лишен примет отца народа, коими так кичились некоторые его предшественники. Те, кто пытался анализировать его внешность и поведение, усматривали явные признаки нечистой совести и следы детских разочарований.

Сенатор и глава правительства обменялись долгим и сердечным рукопожатием на радость телевидению и фоторепортерам, однако обошлось без поцелуев.

Зато сразу было видно, что в области рукопожатий сенатор обладает изрядным опытом, недаром он был кандидатом в президенты. Неотступно сопровождаемый переводчиком из посольства, американец подошел к каждому из присутствовавших и поздоровался за руку. Мартин Бек был одной из первых жертв и невольно отметил крепость и властную задушевность сенаторского рукопожатия.

Только Гюнвальд Ларссон внес небольшой диссонанс в торжественную процедуру. Он упорно смотрел в окно, стоя спиной к собравшимся. За окном шлепало по мокрому снегу войско Мёллера; машины кортежа занимали места за бронированным лимузином, который ждал у самых дверей.

Внезапно Гюнвальд Ларссон почувствовал, что кто-то требовательно стучит пальцем по его плечу, обернулся и увидел каменное лицо с сигарой.

— Сенатор желает пожать руку, — сообщил телохранитель; при этом сигара в его зубах слегка подпрыгивала.

В нем было столько же человеческого, сколько в чудовище Франкенштейна.

Сенатор изобразил еще более подкупающую улыбку и уставился в ярко-голубые очи Гюнвальда Ларссона желтыми, как у тибетского тигра, глазами.

Гюнвальд Ларссон секунду помешкал, вспомнил флотские забавы, протянул покрытую золотистым пушком правую пятерню и сжал руку сенатора почти в полную силу.

Улыбка политика сменилась вымученной гримасой. Каменное Лицо пристально следил за происходящим, однако сигара его не шелохнулась. Похоже было, что в репертуаре этого типа лишь одно выражение лица.

Гюнвальд Ларссон расслышал, как переводчик за спиной сенатора бормочет что-то насчет «начальника» и «специальной службы». Когда он выпустил руку заморского гостя, вид у того был такой, словно он сидел на стульчаке.

Фотографы бегали туда-сюда, щелкая затворами. Они присаживались на корточки в поисках интересного ракурса, а один даже лег навзничь на пол. Коллеги явно позавидовали, что раньше него не вспомнили этот древний прием.

Глава правительства, сопровождаемый по пятам телохранителем, носился по залу чуть ли не как Бульдозер Ульссон.

Ему не терпелось тронуться в путь, но, во-первых, полагалось выпить шампанское, во-вторых, события минимум на двенадцать минут опережали график, о чем то и дело напоминал представитель телевидения.

Мартин Бек честно осушил свой бокал, тогда как Гюнвальд Ларссон вылил шампанское в горшок с на редкость безобразным декоративным растением, пожелав ему в душе погибнуть от острого алкогольного отравления. Каменное Лицо, держа правую руку под пальто, поднял бокал левой с таким видом, будто задумал проглотить его вместе с сигарой.

Эрик Мёллер не показывался.

Мартин Бек спрашивал себя, уж не надумал ли он в духе лучших традиций сепо наблюдать за ближней охраной с вертолета. Тут же мысли его перешли на великого любителя вертолетов, Стига Мальма. Кстати, Стиг Мальм и начальник ЦПУ тоже присутствовали в зале для важных персон, где последний демонстрировал великолепное знание английского языка, непринужденно, хоть и с картавинкой, изъясняясь сперва с сенатором, потом с Каменным Лицом, который, казалось, не понял ни слова. Видимо, ему не довелось учиться ни в Принстоне, ни в Йеле.

Большую активность развил также посол США. Он был белый и не рисковал услышать прозвище «домашний негр», в отличие от своего предшественника. Глядя на многочисленную свиту посла, естественно было спросить себя, сколько же всего посольского люда содержит великая заморская держава.

Снаружи доносился рокот мотоциклов. Водители входили в специальный отряд, составленный из парней, которые потому и пошли в полицию, что им нравилось кататься на мотоциклах. Они частенько выступали на разных праздниках вроде Дня полиции. А еще им нравилось показывать, что можно лихо водить мощные машины без того, чтобы у людей напрашивалось сравнение с бомбежкой Дрездена или запуском серии ракет на мысе Канаверал — или мысе Кеннеди, как он одно время назывался.

Меландер и Скакке не считали себя важными персонами и остались сидеть в радиоавтобусе. На полицейской волне царила мертвая тишина, но комментаторы радиовещания и телевидения с великой серьезностью на лице и с торжественностью в голосе описывали весьма богатую событиями политическую карьеру бывшего кандидата в президенты, ни словом не касаясь его идеологических установок и реакционной внутри— и внешнеполитической деятельности. Зато слушатели узнали, где сенатор живет, как выглядят его псы, что он однажды чуть не стал звездой бейсбола, что жена его чуть не стала актрисой, что дочери его ничем не отличаются от большинства дочерей, что он сам ходит в магазин, что он — во всяком случае, во время предвыборных кампаний — носит готовое платье, что в Портленде, штат Орегон, на него было совершено покушение (на самом деле его стукнула по черепу упавшая с крыши ратуши черепица, после чего ему немедленно присвоили почетное звание «человек с черепичным лбом»).

Шведскому народу также сообщили, каким состоянием он владеет (состояние было изрядное) и что ему не миновать бы вызова в сенатскую комиссию, расследовавшую налоговые махинации, не будь он сам председателем этой комиссии. Жена сенатора учредила бесплатный приют для сирот, чьи отцы погибли в корейскую войну. В молодости он посоветовал президенту Трумэну сбросить первые атомные бомбы; в более зрелом возрасте был близок к правительственным кругам. Ему предлагали выдвинуть свою кандидатуру на пост мэра Нью-Йорка (одна из самых неблагодарных должностей в мире), но он отказался. Далее сообщалось, что с утра сенатор непременно час катается верхом и обычно каждый день проплывает тысячу метров. По словам телерепортера, явно не симпатизирующего левым, он активно участвовал в «решениях» в Таиланде, Корее, Лаосе, Вьетнаме и Камбодже, воплощая свежее молодое веяние в мире, где политикой заправляют старики. После чего на экранах телевизоров не очень кстати промелькнули фотографии ряда руководящих государственных деятелей самых разных направлений.

Бенни Скакке сразу назвал несколько покойных лидеров, включая Черчилля и Наполеона, которых с тем же основанием можно было бы показать, будь они живы.

Тем временем кортеж был сформирован полностью, и все расселись по местам, на минуту раньше, чем намечалось по плану.

Сенатор и шведский премьер сидели в бронированном лимузине. Премьер малость удивился, когда Каменное Лицо стал усаживаться на откидном сиденье напротив него, и едва не вышел из себя, когда сигара чуть не уткнулась ему в нос. Телохранителю премьера пришлось сесть в другую машину.

Премьер вполне вразумительно объяснялся по-английски, и стиснутый между двумя сановниками переводчик оказался практически без дела.

— Что ж, поехали, — сказал Гюнвальд Ларссон, включая зажигание.

«Порш» тронулся с места, и Mapтин Бек повернул голову, желая убедиться, что колонна движется, как предписано. Все было в порядке.

Сквозь голубые стекла машины сенатор с интересом созерцал пейзаж. Впрочем, тот шведский пейзаж, который открывался его взгляду за спинами полицейских и полчищ демонстрантов, показался ему скучноватым. Долго силился он придумать какой-нибудь лестный эпитет, наконец сдался и повернулся к премьеру, призвав на помощь свою самую неотразимую предвыборную улыбку.

Политический лидер Швеции улыбнулся в ответ; его предвыборная улыбка тоже была хоть куда, однако сенатор решил про себя, что с такой улыбкой сей деятель не прошел бы даже на пост шерифа в городе Франкфорт, штат Кентукки.

Каменное Лицо сидел неподвижно.

Сенатору надоело смотреть в окно, а премьер еще в зале для важных персон израсходовал все свои стандартные фразы и избитые любезности.

Сенатор непрерывно разминал пальцы правой руки. Из сотен тысяч рукопожатий на его счету ни одно не могло сравниться с тем, которому его подверг Гюнвальд Ларссон.

Немного спустя Гюнвальд Ларссон свернул на обочину и остановился. Кортеж проследовал мимо в безупречном порядке и размеренном темпе.

— Хотел бы я знать, для чего Мёллер собирается использовать бригаду обалдуев, — сказал он.

— Поживем, увидим, — спокойно отозвался Мартин Бек.

— Что ж, дорогой Гейдт. Поглядим теперь, как шведская свинья кусается, — продолжал Гюнвальд Ларссон, перефразируя классика.

Заведя мотор, он выжал газ и обогнал автомобильный караван.

На прямой «порш» развивал целых двести двадцать пять километров.

— Хорошая машина, — заметил Гюнвальд Ларссон. — Сколько у нас таких?

— Дюжина, — ответил Мартин Бек. — От силы.

— Для чего их используют?

— Возить на дачу начальника цепу.

— Всю дюжину? Этот подонок на двенадцати машинах ездит?

— Да нет, они предназначены для поимки угонщиков и торговцев наркотиками.

Кортеж приближался к Стокгольму, но вид кругом не стал от того отраднее. Сенатор попробовал еще посмотреть в окно машины, но затем окончательно сдался.

А чего он ждал, подумал премьер-министр, ехидно улыбаясь про себя. Лопарей в ярких одеяниях с серебряными бубенчиками? Охотников с соколом на плече, скачущих во весь опор на неоседланных оленях?

Тут он заметил, что Каменное Лицо глядит на него в упор, и тотчас принялся размышлять о предстоящих важных беседах насчет платежного баланса, нефтяного кризиса и торговых соглашений.

Премьер не знал, что в эту самую минуту новый представитель Швеции в ООН выступает в Нью-Йорке перед Генеральной Ассамблеей с заявлением, верным духу социал-демократических традиций, которые теперь уже нельзя было называть даже реформистскими.

Дескать, у евреев есть право на свою землю, и у палестинцев есть право бороться за свою землю.

И ни слова о том, что речь шла об одной и той же земле.

Кортеж остановился. Еще один «порш» с крупной надписью «ПОЛИЦИЯ» на дверцах пошел в обгон колонны. Кроме Мартина Бека и Гюнвальда Ларссона, лишь несколько человек знали, в чем дело. Черно-белая спортивная машина затормозила рядом с лимузином, Оса Турелль, сидевшая за рулем, наклонилась и открыла левую дверцу. Премьер-министр пересел к ней. Оса молча выжала газ и устремилась в город. Одновременно весь кортеж снова пришел в движение. Гости равнодушно проследили глазами за процедурой, которая заняла не больше тридцати секунд.

На северной окраине Хага столпилось особенно много демонстрантов, и на первый взгляд могло показаться, что идет потасовка с полицией. На самом деле полиция стояла спокойно, наблюдая, как демонстранты выясняют отношения с кучкой контрдемонстрантов, которые размахивали флагами США, Тайваня и режима Тхиеу.

Проезжая Северную заставу, Мартин Бек снова спросил:

— Где Эйнар?

— Вон там, за углом, на Даннемурагатан, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Мы перекрыли улицу с обоих концов, но вообще-то полной гарантии нет. Кто-нибудь из жильцов может всполошиться.

— А что они сделают — позвонят в полицию? На том все и кончится, — заключил Мартин Бек.

Херрготт Рад продолжал стоять на своем посту, ухитряясь сохранять вполне добродушный вид, хотя он озяб и настроение было паршивое. Да, это тебе не Андерслёв и не волнистые поля Сёдерслетта…

С другой стороны улицы к нему протопал полицейский в форме. Обозрел Рада и остроумно справился:

— Ну и как дела?

— Ничего, — ответил Рад. — Рад?

— Как вы сюда попали?

— На автобусе.

— Документы есть при себе?

Рад достал удостоверение, полицейский взял его и начал медленно краснеть. Типичный представитель стокгольмской полиции. Рослый голубоглазый блондин с баками.

— Едут, — тихо заметил Рад. — Тебе, пожалуй, лучше вернуться на место.

Сержант козырнул и зашагал обратно через улицу.

В двухкомнатной квартире на Капелльгатан Рейнхард Гейдт говорил себе, что все идет как по писаному. Он находился вместе с Леваллуа в комнате, которую они величали оперативным центром. Работали оба телевизора и вся радиоаппаратура. По всем каналам шел прямой репортаж о первом за невесть сколько лет визите видного американского государственного деятеля. Только одно беспокоило Гейдта.

— Почему не слышно полицейской волны? — спросил он.

— Потому что они не работают. Даже патрульные машины молчат.

— Может, наши приемники не в порядке?

— Исключено, — сказал Леваллуа.

Рейнхард Гейдт задумался. Очевидно, сигнал «кью» предписывал полное молчание. Но в его списке кодов этот сигнал отсутствовал. Вероятно, им пользовались чрезвычайно редко.

Леваллуа проверил все в сотый раз. Послушал на разных частотах. Покачал головой и заключил:

— Совершенно исключено. Просто они молчат.

Гейдт усмехнулся. Леваллуа вопросительно посмотрел на него.

— Прелестно, — сказал Гейдт. — Полиция пытается таким способом заморочить нам голову. Ты видел здешних полицейских?

— Не представилось случая.

— Оттого тебе и непонятно, почему я смеюсь. Только что «хрю-хрю» не говорят.

Он поглядел на экран телевизора. В эту минуту кортеж проезжал мимо большого универмага в Рутебру.

Радио подтвердило этот факт и добавило, что толпа демонстрантов растет.

Телекомментатор был не так речист, он оживился только тогда, когда камера панорамировала на полицейских и толпу вдоль восточной стороны шоссе.

Впереди кортежа, в пятистах метрах, расчищая путь, шла полицейская машина. И такая же машина следовала за кортежем, предупреждая обгоны.

Гюнвальд Ларссон наклонился и посмотрел вверх через ветровое стекло.

— Ага, — заметил он. — Вот и один из вертолетов.

— Вижу, — подтвердил Мартин Бек.

— А ведь им положено быть над площадью Сергеля?

— Ничего, еще успеют. Угадай, кто сидит в этом летательном аппарате.

— Сенатор, — сказал Гюнвальд Ларссон. — А что, вот было бы гениально. Забрать его в аэропорту и высадить на крыше риксдага.

— Правительство и он сам были против. Ну так кто, по-твоему, сидит в вертолете?

Гюнвальд Ларссон пожал плечами.

— Откуда мне знать.

— Мальм. Я сказал ему, что это будет идеально с точки зрения связи. Сразу клюнул. Так и летит с самой Арланды.

— Ну, конечно, Мальм, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Он ведь у нас помешан на вертолетах.

Рейнхард Гейдт предвкушал потеху. Он видел потасовку у въезда в Хагу и знал, что осталось совсем немного.

Леваллуа сохранял сосредоточенный вид. Смотрел на свои приборы и схемы.

Телевидение и радио дружно передавали одно и то же.

— Кортеж выезжает из Хаги, — говорил радиорепортер. — Вдоль шоссе буквально кишат демонстранты. Они непрерывно скандируют лозунги. Возле здания суда творится что-то несусветное.

В динамиках отчетливо были слышны скандирующие голоса.

Экран телевизора подтверждал слова радиорепортера. Правда, по звуковому каналу телевидения голоса демонстрантов проходили хуже, и комментатор не стал о них упоминать.

— Сейчас специальный бронированный «понтиак» сенатора проезжает мимо ресторана «Сталльместарегорден», где вечером правительство устраивает парадный ужин, — сообщил он.

Приближалась решающая минута.

— В эту секунду машина с сенатором и премьер-министром выезжает из Сольны и пересекает границу Стокгольма.

Еще чуть-чуть…

Леваллуа указал на черную коробочку с белой кнопкой. Сам он держал в руках два оголенных провода, готовый в любую минуту замкнуть какую-то цепь. Очевидно, на тот случай, если у Гейдта отнимется палец или остановится сердце. Француз славился своей осмотрительностью, про него говорили, что он ничего не оставляет на волю случая.

Рейнхард Гейдт поднес палец к белой кнопке, не отрывая глаз от телеэкрана.

Остались считанные секунды. Глядя на черно-белый «порш», он с сожалением подумал, что отличная машина сейчас провалится в тартарары.

Пора.

Он нажал кнопку точно в нужный момент.

Ничего не произошло.

Леваллуа молниеносно соединил провода.

По-прежнему — ничего.

На экранах телевизоров кортеж миновал Северную заставу и въехал на Свеавеген. Включилась стационарная камера и показала перекресток Уденгатан и Свеавеген. Сплошное полицейское оцепление, толпы демонстрантов и зевак.

Гейдт обратил внимание на полицейского в сапогах и охотничьей шляпе и заключил, что это тайный агент.

Потом спокойно произнес:

— Промазали. Бомба не взорвалась. Сегодня явно не наш день.

Рассмеялся и добавил:

— Господин сенатор, дарю вам жизнь, хотя и не гарантирую, что надолго.

Леваллуа покачал головой. Он сидел с огромными наушниками.

— Да нет же, — сказал он. — Бомба взорвалась, когда ты нажал кнопку. Все как положено. Я до сих пор слышу, как осыпается земля или что-то в этом роде.

— Этого просто не может быть, — возразил Гейдт.

На телеэкране бронированный лимузин миновал городскую библиотеку, затем большое серое здание. Гейдт знал, что в этом здании помещается высшее коммерческое училище.

Демонстранты стояли стеной, но полиция вела себя спокойно, и никто не пытался прорвать оцепление. В воздухе не мелькали дубинки и пистолеты.

— Странно, — сказал Леваллуа.

— Непостижимо. — подтвердил Гейдт. — Я нажал кнопку в нужный момент. Что случилось?

— Не знаю. — ответил Леваллуа.

Рейнхард Гейдт взорвал бомбу в нужный момент — нужный для того, чтобы никто не пострадал.

Террористическая группа БPЕH подорвала две тысячи девяносто один мешок с песком и гору несгораемого стекловолокна.

Единственным пострадавшим можно было назвать Эйнара Рённа: его кепка взлетела на воздух и бесследно исчезла.

В распоряжении Рённа на Даннемурагатан находилось двадцать пять грузовиков, аварийная машина газовой сети, три санитарные машины, две машины с громкоговорителями и две пожарные машины — автоцистерна и автолестница. Кроме того, ему была подчинена группа из тридцати человек, самые надежные сотрудники, большинство — из охраны порядка. Все они были в защитных шлемах, и каждого второго снабдили мегафоном.

Когда проехал кортеж, у Рённа оставалось двенадцать — пятнадцать минут на то, чтобы завалить мешками участок, где ожидался взрыв. Кроме того, надо было перекрыть все подходы и проследить за тем, чтобы население этого района было в безопасности.

Пожарные и санитарные машины стояли наготове на Даннемурагатан.

Уложиться в двенадцать минут было бы трудновато; к счастью, на самом деле срок оказался чуть больше, а именно четырнадцать минут и тринадцать секунд.

Шлем был Рённу не впору, поэтому он только в последний момент снял кепку и по рассеянности положил ее на мешки с песком.

Одна из машин не успела разгрузиться — отказал стартер, — но это не повлияло на исход операции. Единственным результатом взрыва был огромный фонтан песка и белых клочьев стекловолокна, да еще сильная утечка газа, на временное устранение которой понадобилось несколько часов.

В ту самую минуту, когда дома в районе взрыва тряхнуло, как от небольшого землетрясения, постылый сенатор уже сидел в здании риксдага и пил минеральную воду. Одновременно Каменное Лицо впервые проявил человеческие эмоции; вынув изо рта сигару, он положил ее на край стола и сделал добрый глоток виски из фляги, которую носил с собой. После чего воткнул сигару на место и принял обычный вид.

Сенатор поглядел на своего телохранителя и объяснил:

— Рэй бросает курить. Поэтому не зажигает сигару.

Открылась дверь.

— А вот и министры иностранных дел и торговли, — весело объявил премьер.

Дверь снова открылась. На этот раз вошли Мартин Бек и Гюнвальд Ларссон. Премьер строго посмотрел на них. И сказал:

— Спасибо, но здесь вы не нужны.

— Вам спасибо, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Мы ищем Сепо-Мёллера.

— Эрика Мёллера. Ему тут тоже нечего делать. Спросите его людей. Все здание ими кишит. Кстати, что за грохот было слышно только что?

— Неудавшееся покушение на бронированную машину.

— Бомба?

— Что-то вроде того.

— Позаботьтесь о том, чтобы виновный был немедленно арестован.

— Дурацкое распоряжение, — сказал Гюнвальд Ларссон, когда они подходили к лифту.

— Высказывание в духе Мальма, — добавил Мартин Бек. В лифте они встретились с Херманссоном. Щеки его горели, глаза смотрели с вызовом.

— Домой? — спросил Гюнвальд Ларссон.

— Вот именно. До конца недели.

К кому бы из агентов Мёллера они ни обращались, все отвечали:

— Он где-то здесь поблизости. Где именно — неизвестно.

Рейнхард Гейдт так и не понял, что произошло, даже когда француз в пятницу сходил за газетами.

Он не один пребывал в неведении. Начальник ЦПУ и Стиг Мальм велели немедленно вызвать Мартина Бека и Гюнвальда Ларссона. Рённ полагал, что его миссия выполнена, и поехал к себе домой в Веллингбю, где Унда и Матс громко спорили, что полезнее: геркулес или кукурузные хлопья.

Но Эйнар Рённ был горячо любим как муж и отец, и, увидев, какой он усталый, они тотчас прекратили перепалку.

— Привет, папуля, — сказал Матс. — Ну как?

— Порядок. Только вот кепка моя пропала.

— Завтра куплю тебе новую, — пообещала Унда.

Рённ предпочитал сам покупать себе головные уборы, однако воздержался от протеста.

Все посмотрели на кровать, и он лег не разуваясь. Жена и сын вместе раздели его.

— Чуешь, какого мирового отца я тебе отхватила, — сказала Унда.

— Лучшего в мире, — подтвердил Матс.

Рённ слышал их голоса, но уснул прежде, чем собрался с силами что-либо ответить.

Он спал крепко и без сновидений.

Проснувшись на другое утро, он представил себе жаренного на древесных углях хариуса, кровяные клецки и соленую салаку. И прошел на кухню, где его ожидала каша.

Немного погодя он спустился в метро и доехал до станции Фридхемсплан на острове Кунгсхольмен.

XXII

Гюнвальд Ларссон и Мартин Бек предстали перед Понтием Пилатом через каких-нибудь полчаса после прибытия сенатора в здание риксдага.

Полицейская волна заработала снова, и на центральный узел обрушился поток донесений.

Поток слов — притом оскорбительных — обрушился и на Стига Мальма.

— Ну и ну, хорош эксперт по связи, — говорил начальник ЦПУ. — С таким же успехом я мог сидеть у себя на даче, когда все произошло. Кстати, что же все-таки произошло?

— Не знаю точно, — ответил Мальм, заметно оробев. И продолжал: — Послушай, дружище…

— Я тебе не дружище. Я верховный руководитель полицейского ведомства страны. Я требую, чтобы меня держали в курсе всего, что происходит в этом ведомстве. Понятно? Всего. А ты сейчас отвечаешь за связь. Что произошло?

— Я же сказал, что не знаю точно.

— Начальник связи, который ничего не знает, — гремел начальник ЦПУ. — Великолепно. Что ты, собственно, знаешь? Ты знаешь, когда тебе надо подтереться?

— Но ведь…

Если Мальм и вправду хотел что-то объяснить, шеф лишил его этой возможности.

— Мне непонятно, почему ни начальник охраны порядка, ни Мёллер, ни Бек, ни Ларссон, ни Пакке, или Макке, или как там его, не считают нужным явиться сюда и доложить или хотя бы позвонить…

— Да ведь коммутатор не соединяет никого, кроме твоей жены, — не без ехидства заметил Мальм.

Он немного осмелел, но до того самоуверенного Мальма, каким он сам себя видел, было еще далеко.

— Ладно, рассказывай про покушение.

— Но я правда ничего не знаю. Бек и Ларссон, кажется, уже едут сюда.

— Кажется? Эксперт по связи, который ничего не знает. Монументально. И кто же будет на этот раз бараном отпущения?

Тот же, кто всегда им бывает, подумал Мальм. Вслух он сказал:

— Фамилия нашего сотрудника не Макке, а Скакке, Бенни Скакке. И не «бараном отпущения» надо говорить, а «козлом отпущения». И слово «монументально» применяется обычно, когда говорят о каком-нибудь сооружении.

Мальм явно справился с испугом.

Начальник ЦПУ резко встал и быстро прошагал к окну, завешенному тяжелой гардиной.

— Нечего меня поправлять, — яростно произнес он. — Если я говорю «баран отпущения», значит, так положено. Если понадобятся исправления, я сам исправлю.

Сейчас полезет на стену, тоскливо подумал Мальм. Хоть бы сорвался.

В дверь постучали.

Вошли Мартин Бек и Гюнвальд Ларссон.

Мартин Бек не мог пожаловаться на рост, но рядом с Гюнвальдом Ларссоном он казался не таким уж внушительным.

Гюнвальд Ларссон одним взглядом оценил ситуацию и произнес:

— Так, очередная сцена. Не помешали? Повернулся к Мальму и спросил:

— Ты рассказал ему про бордели? Мальм кивнул:

— Говорит, нисколько не остроумно. Говорит, это что-то вроде цветомузыки.

— А ты сказал, как человек потом выглядит? Сказал про полоски?

— Нет. Этого я не стал говорить. Ты слишком вульгарен, Ларссон.

— Полоски? — вмешался начальник ЦПУ.

— Ага, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Словно «раковая шейка».

Начальник ЦПУ расхохотался и сел за стол, держась за живот.

— У тебя нет чувства юмора, Стиг, — сказал Гюнвальд Ларссон Мальму.

— Да уж, чего нет, того нет, — выдохнул начальник ЦПУ.

— Придется тебе, Мальм, записаться на курсы повышения квалификации остряков, — продолжал Гюнвальд Ларссон.

— А что, есть такие? — спросил Мальм.

— Ага, при университете.

Гюнвальд Ларссон заговорщически поглядел на Мартина Бека, который явно ничего не уразумел из этого странного разговора.

Тем временем начальник ЦПУ взял себя в руки.

— А теперь докладывайте все про эту бомбу.

— Мы исходили из гипотезы Гюнвальда и новейших данных, — начал Мартин Бек. — Многое говорило за то, что они верны. БРЕН еще ни разу не совершал террористических актов в Европе и совсем недавно перешел к действиям в больших городах, где сосредоточены крупные полицейские силы. К тому же наш высокочтимый гость — желанная дичь для всевозможных террористических организаций.

— Всевозможных?

— Ну да. Известно, что многие воинствующие левацкие группировки выступают против его реакционных установок и даже некоторые правые считают, что он перегибает палку. С точки зрения пацифистов, он олицетворяет войну. Этот сенатор относится к разряду политиков, которых многие опасаются — не столько из-за них самих, сколько из-за стоящих за ними сил. Словом, соблазнительная мишень для БРЕН. Опасное и для многих, исключая некоторые круги в США, ненавистное лицо. Когда его выдвинули кандидатом в президенты, многие избиратели явно были готовы голосовать за любого другого человека, так они боялись последствий его внешнеполитических идей — например, прямой конфронтации великих держав. Если говорить о Ближнем Востоке, то он упорно выступает за американскую помощь Израилю. В вопросе вьетнамской войны он один из самых ярых «ястребов». И нет никакого сомнения, что он поддерживал фашистскую хунту в Чили, ответственную за убийство президента Альенде, командующего вооруженными силами и тысяч других людей. Положительного о нем можно сказать только то, что он не лишен мужества, образован, умеет располагать к себе людей.