— Где же?
— В отделе опознания. У меня там подруга работает.
— Если тебе есть что сказать, выкладывай.
— Ты не хочешь предложить мне сесть?
— Пока нет. Так в чем все-таки дело?
— Понимаешь, несколько недель назад…
— Дата, — перебил ее Гюнвальд Ларссон. — Меня интересуют точные факты.
Она смиренно посмотрела на него:
— Это было в понедельник четвертого ноября. Гюнвальд Ларссон ободряюще кивнул:
— Смотри-ка. Ну и что же случилось в понедельник четвертого ноября?
— Понимаешь, мы с одной подругой договорились пойти потанцевать. Зашли в «Амарант»…
Гюнвальд Ларссон снова перебил ее:
— В «Амарант»? Разве там танцуют?
Она примолкла.
— Я спрашиваю: в «Амаранте» танцуют? — повторил он.
Она вдруг смутилась и покачала головой.
— Так что же вы с подругой там делали?
— Мы… мы сели за столик в баре.
— Вместе?
— Нет.
— Что было дальше?
— Я познакомилась с одним датским коммерсантом, он назвался Ёргенсеном.
— Так. Дальше?
— Потом он проводил меня домой.
— Так. И что же там произошло?
— А как ты думаешь?
— Я не склонен к предвзятым мнениям. Особенно по поводу личной жизни других людей.
Она закусила губу, затем произнесла с вызовом:
— Мы были вместе. Лежали вместе, если выражаться культурно. Потом он ушел, и больше я его не видела.
На правом виске Гюнвальда Ларссона вздулась жила. Он обошел вокруг стола и сел. Ударил кулаком по столу с такой силой, что настенные часы остановились, по-прежнему показывая неверное время.
— Что это еще за фокусы, черт возьми, — яростно произнес он. — Чего ты хочешь от меня? Чтобы я развесил объявления: полиция поставляет бесплатных шлюх, обращаться в бар «Амарант»? Какие у тебя часы приема? По понедельникам от девятнадцати до двадцати трех?
— Вот уж не ожидала такого косного, старомодного взгляда, — отпарировала она. — Мне двадцать пять лет, я незамужняя, бездетная и пока не спешу замуж.
— Двадцать пять?
— Незамужняя и бездетная, — повторила она. — Разве у меня нет права на личную жизнь?
— Почему же, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Лишь бы я не был в нее замешан.
— Пожалуй, это я могу тебе гарантировать.
Недовольный ее тоном, Гюнвальд Ларссон снова ударил кулаком по столу, на сей раз так сильно, что отдалось в локте. Он поморщился.
— Эти мне женщины-легаши, которые ходят по барам и закадривают мужиков… А потом являются сюда и несут какую-то чушь про датчан.
Он поглядел на вышедшие из строя настенные часы и на свой хронометр.
— Твой перерыв, наверно, кончился. Проваливай!
— Я ведь пришла сюда, чтобы вам немного помочь, — сказала она. — Да, видно, без толку.
— Видно, так.
— Значит, остальное можно не рассказывать?
— Я не увлекаюсь порнографией.
— Я тоже.
— О чем же тогда пойдет речь?
— Этот мужчина понравился мне, — сказала она. — Образованный, симпатичный и вообще ничего.
Она холодно посмотрела на Гюнвальда Ларссона и добавила:
— Очень даже ничего. Гюнвальд Ларссон молчал.
— И дней через десять я позвонила в гостиницу, которую он мне назвал.
— Вот как.
— Вот так. А там мне ответили, что постояльца с такой фамилией нет и никогда не было.
— Жутко интересно. Не иначе, он разъезжает по разным странам и проверяет сотрудниц полиции. Собирает материал для какого-нибудь полового исследования. Потом тиснет бестселлер. Ты выговорила себе проценты с тиража?
— Ты просто невыносим.
— Ты так думаешь? — учтиво произнес Гюнвальд Ларссон.
— Как бы то ни было, вчера я встретила ту подругу. Она тоже разговаривала с ним перед тем, как мы поехали ко мне.
— И где же ты живешь?
— Карлавеген, двадцать семь.
— Спасибо. Запишу, если кто-нибудь подарит мне на рождество адресную книжку.
Ее лицо стало злым. И упрямым.
— Да только ведь не подарят, — доверительно сообщил Гюнвальд Ларссон. — Я сам покупаю себе все рождественские подарки.
— Моя подруга несколько лет работала в Дании, и она говорит, что, если он датчанин, то из какого-нибудь глухого угла. Потому что так говорили по-датски в начале века.
— А твоей подруге сколько лет?
— Двадцать восемь.
— Какая у нее профессия?
— Она изучает северные языки в университете.
Гюнвальд Ларссон на многое смотрел пренебрежительно, в том числе и на университетское образование. Однако сейчас он призадумался.
— Продолжай, — велел он.
— Сегодня я зашла в отдел регистрации иностранцев и проверила. Там он тоже не проходил.
— Как его звали, повтори?
— Рейнхард Ёргенсен.
Гюнвальд Ларссон встал и подошел к столу Меландера.
— А как он выглядел?
— Примерно как ты. Только на двадцать лет моложе. И к тому же у него баки.
— Рост как у меня?
— Около того. Но вес, наверно, поменьше.
— Людей моего роста не так уж много.
Гюнвальд Ларссон не добрал четыре сантиметра до двух метров.
— Может, на сантиметр-другой пониже.
— И он сказал, что его зовут Рейнхард?
— Да.
— Еще какие-нибудь приметы?
— Никаких. То есть, у него сильный загар, кроме…
— Кроме?
— Кроме тех мест, где у мужчин обычно нет загара.
— И говорил по-датски?
— Да. Я бы посчитала его за настоящего датчанина. Если бы не то, что сказала вчера подруга.
Гюнвальд Ларссон отыскал на столе Меландера коричневый конверт. Взвесил его на ладони, потом вытащил фотоснимок восемнадцать на двадцать четыре. Протянул Рут Саломонссон и спросил:
— Похож?
— Он самый, только снят года два назад. По меньшей мере.
Она пригляделась внимательнее.
— Плохой отпечаток.
— Это увеличение с групповой фотографии на малоформатной пленке.
— Во всяком случае, это он. Я уверена. Как его звать по-настоящему?
— Рейнхард Гейдт. Кажется, он из ЮАР. Что он говорил о своих занятиях?
— Коммерция. Купля-продажа каких-то мудреных машин.
— И ты, значит, встретила его четвертого вечером?
— Да.
— Он был один?
— Один.
— Когда ты видела его последний раз?
— На другое утро. Около шести.
— У него была своя машина?
— Я ее не видела.
— И где он, по его словам, остановился?
— В «Гранде».
— Еще что-нибудь знаешь?
— Нет. Это все.
— Ладно. Спасибо, что пришла.
— Не за что.
— У меня тут кое-что сорвалось с языка, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Насчет бесплатных шлюх, — улыбнулась она.
— Нет, — ответил он, — насчет женщин-легашей. Нам бы побольше таких.
— Теперь мой перерыв уж точно кончился, — сказала она. — Привет.
— Минутку, — остановил ее Гюнвальд Ларссон. Постучал костяшками пальцев по фотографии и сказал:
— Этот тип опасен.
— Для кого?
— Для всех. Чтобы ты знала на случай, если увидишь его снова.
— Он убил кого-нибудь?
— Многих, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Слишком многих.
В кои-то веки у Мартина Бека выдался приятный вечер. Когда он вошел на кухню, там за столом уже сидели человек семь-восемь, и все — знакомые.
Среди них был молодой парень по имени Кент, который года два назад собирался стать полицейским. Мартин Бек с тех пор не встречал его и воспользовался случаем спросить:
— Ну и как?
— С полицейским училищем?
— Ага.
— Принять-то приняли, но я не выдержал даже одного семестра. Это же сумасшедший дом какой-то.
— А где теперь работаешь?
— В коммунальном хозяйстве. Мусор вожу. И то лучше.
Как всегда, за столом у Реи шла живая, непринужденная беседа на самые разные темы.
Мартин Бек говорил мало, сидел и отдыхал. Налитое ему вино пил не спеша, маленькими глотками, решив ограничиться одним бокалом.
Лишь однажды речь коснулась пресловутого сенатора. Одни собирались участвовать в демонстрации, другие ограничились тем, что ругали правительство.
Но тут Рея заговорила о гасконской ухе и бретонских омарах, и всякая политическая дискуссия прекратилась.
Еще она сообщила, что в воскресенье думает навестить сестру, помочь кое в чем по хозяйству.
В час ночи Рея выставила всех гостей, кроме Мартина Бека, который гостем уже не считался.
— Ты будешь завтра совсем дохлый, если сейчас не ляжешь, — сказала она.
Сама Рея тоже легла сразу, однако через полчаса снова встала и отправилась на кухню. Мартин Бек услышал, как гремят противни, но он был не в силах думать о поджаренных бутербродах с ветчиной, томатом и пармезаном. И остался в постели.
Через некоторое время она вернулась, расправила простыни и легла вплотную к нему. У нее была теплая нежная кожа с чуть заметными светлыми волосками.
Вдруг она заговорила:
— Мартин?
— М-м-м.
— Я должна рассказать тебе одну вещь. Ты не спишь?
— М-м-м.
Если он этим хотел сказать, что не спит, то слегка погрешил против истины.
— Когда ты пришел в прошлый четверг, ты был такой измотанный, что уснул раньше меня. Я еще почитала с часик. Но ты ведь знаешь, какая я любопытная. Ну и залезла в портфель, посмотрела твои бумаги.
— М-м-м.
— Там лежала одна папка с фотографией. Я ее тоже посмотрела. На ней был изображен какой-то тип по имени Рейнхард Гейдт.
— М-м-м.
— И я вспомнила одну вещь, может быть, это важно.
— М-м-м.
— Я видела этого типа недели три назад. Здоровенный блондин лет тридцати. Совершенно случайно встретила, когда уходила от тебя. Прямо на Чёпмангатан. Потом мы свернули на Болльхюсгренд. Он шел за мной в двух шагах, и я пропустила его вперед. Мужчина североевропейского типа, с картой Стокгольма в руках, я приняла его за туриста. Еще у него были баки. Светлые.
С Мартина Бека сон как рукой сняло.
— Он что-нибудь говорил?
— Нет, ничего не говорил. Просто обогнал меня. Но минуты через две я опять его увидела. Он садился в зеленую машину с шведскими номерными знаками. Я не разбираюсь в машинах, не скажу тебе, что за марка была. Правда, буквы в номере запомнились — ГОЗ. А цифры тут же забыла. Может быть, даже и не рассмотрела. Сам знаешь, у меня на цифры плохая память.
Не успела Рея глазом моргнуть, как Мартин Бек уже стоял нагишом у телефона.
— Новый мировой рекорд по скоростному бегству из объятий возлюбленной, — сказала она.
Мартин Бек набрал домашний номер Гюнвальда Ларссона. Одиннадцать гудков, двенадцать… Никто не отвечал. Он набрал номер служебного коммутатора.
— Вы не знаете, Гюнвальд Ларссон на месте?
— Был, во всяком случае, десять минут назад.
У Мартина Бека не лежала душа к выражениям вроде «оперативный штаб», и он попросил соединить его с отделом насильственных преступлений.
— Ларссон слушает.
— Гейдт в городе.
— Знаю. Только что сообщили. Одна сотрудница отдела экономических преступлений не придумала ничего лучшего, как переспать с ним в ночь с четвертого на пятое. Уверена, что опознала. Он выдавал себя за датчанина. Показался ей симпатичным. Говорил на скандинавском языке.
— У меня тоже есть свидетель, — сказал Мартин Бек. — Женщина, которая недели три назад видела его на Чёпмангатан в Старом городе. Около дворца он сел в машину с шведскими номерными знаками. Ей показалось, что он поехал в южном направлении.
— А свидетельница твоя надежная? — спросил Гюнвальд Ларссон.
— Самый надежный человек, какого я знаю.
— Ух ты.
— Если пришлешь патрульную машину, приеду через двадцать минут.
— Будет сделано. — Гюнвальд Ларссон помолчал, потом добавил: — Ну и дьявол. Провел-таки нас. И времени не осталось. Что будем делать?
— Подумаем, — ответил Мартин Бек.
— Вызывать Меландера и Скакке?
— Пусть спят. Кому-то надо завтра иметь свежую голову. Сам-то как себя чувствуешь?
— Совсем было дошел, но теперь вроде очухался.
— И я тоже.
— М-м-м. Вряд ли нам придется спать сегодня ночью.
— Ничего не поделаешь, — сказал Мартин Бек. — Если сумеем обезвредить Гейдта, сразу легче станет.
— Возможно, — согласился Гюнвальд Ларссон. — Он явно парень не промах.
На этом разговор окончился. Мартин Бек начал одеваться.
— Что-нибудь важное оказалось? — спросила Рея.
— В высшей степени. Пока, и спасибо за все. Завтра вечером увидимся? У меня?
— Как пить дать, — весело отозвалась она.
— Ты ведь все равно собиралась ко мне смотреть цветной телевизор.
Проводив Мартина Бека, Рея долго лежала и думала.
Только что было так хорошо на душе, а теперь вдруг хандра напала. Быстрая смена настроений была свойственна ее впечатлительной натуре.
Ей не нравилась вся эта история. К чувству выполненного долга примешивалась смутная тревога.
А еще ей было тоскливо лежать одной на такой большой кровати.
XX
Гюнвальд Ларссон и Мартин Бек посвятили предутренние часы усиленной умственной работе, но, к сожалению, на их работоспособности сказывались такие чувства, как досада, недовольство собой и сильная усталость. Оба ощущали, что они уже не молоды.
Несмотря на строгие меры предосторожности, Гейдт проник в страну. Следовало предположить, что и остальные члены диверсионной группы находятся в Стокгольме, притом находятся давно.
Вряд ли Гейдт здесь один.
Они знали довольно много о Рейнхарде Гейдте, но совершенно не представляли себе, где именно он обосновался, и могли только гадать, что у него на уме.
Кое-какими путеводными нитями они располагали. Конкретно двумя: внешность Гейдта и тот факт, что он пользовался зеленой машиной с шведскими номерными знаками, вероятно с буквами ГОЗ. Но марка автомобиля и завод-изготовитель не были известны, а главное — поздно что-либо предпринимать.
Откуда у него машина? Украл? Это был бы ненужный риск, а Гейдт вряд ли принадлежал к числу людей, склонных рисковать без нужды. Тем не менее как только заработали отделы, они проверили все сообщения о кражах машин. Ни одно из них не подходило к данному случаю.
Он мог ее купить, мог взять напрокат, но на проверку этих возможностей уйдут дни, если не недели. А в их распоряжении всего несколько часов.
Причем за эти часы комнаты оперативного центра из более или менее сносного рабочего места превратятся в сумасшедший дом.
Скакке и Меландер пришли в семь часов и мрачно выслушали весть о новом повороте в деле Гейдта. После чего принялись крутить диски своих телефонов, но поздно, поздно… Ибо по стопам курьеров нагрянула тьма людей, которые вдруг сочли свое присутствие крайне необходимым. Так, явился начальник ЦПУ, сопровождаемый Стигом Мальмом, явились полицеймейстер Стокгольма и начальник охраны порядка. Вскоре вслед за тем показалась радостная физиономия Бульдозера Ульссона, потом прибыли: представитель пожарной части, которого никто не приглашал, два полицейских офицера, движимых простым человеческим любопытством, и в довершение всего — статс-секретарь, коему правительство явно отводило роль наблюдателя.
Среди этого сборища мелькал и очаровательный рыжий венчик Эрика Мёллера, но к этому времени члены группы уже потеряли надежду совершить что-нибудь путное.
Гюнвальд Ларссон еще раньше осознал, что при всем желании не успеет съездить домой в Болльмуру, чтобы принять душ и переодеться, а если Мартин Бек лелеял какие-нибудь планы в этом или ином духе, они быстро были пресечены тем фактом, что с половины девятого он был прикован к телефону, отвечая преимущественно лицам, имевшим весьма косвенное отношение к визиту высокого гостя.
В суматохе в штаб сумели просочиться два аккредитованных репортера. Считалось, что эти журналисты положительно относятся к полиции, поэтому в Центральном полицейском управлении всячески старались не задеть их. Стоя в полуметре от одного из охотников за новостями, начальник ЦПУ обратился к Мартину Беку:
— Где Эйнар Рённ?
— Не знаю, — солгал Мартин Бек.
— Чем он занят?
— Тоже не знаю, — повторно солгал Мартин Бек. Протискиваясь сквозь толпу, чтобы спастись от дальнейших вопросов, он услышал, как шеф пробурчал:
— Странно. В высшей степени странная постановка дела.
В начале одиннадцатого позвонил Рённ и после долгих экивоков добился того, что к телефону подозвали Гюнвальда Ларссона.
— Ну вот, привет, это Эйнар.
— Все готово?
— Да, по-моему, все.
— Молодец, Эйнар. Устал?
— Да уж, что есть то есть. А ты-то сам?
— Свеж, как дохлая свинья, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Вчера так и не добрался до постели.
— Ну, мне-то удалось ухватить два часика.
— И то хлеб. Ты уж там поосторожнее.
— Ладно. Ты тоже.
Гюнвальд Ларссон ничего не сказал про Гейдта — во-первых, в пределах слышимости было чересчур много посторонних, во-вторых, это известие могло лишь еще больше взволновать Рённа. Если он вообще волновался.
Гюнвальд Ларссон пробился к окну, демонстративно встал спиной к остальным и уставился наружу. Его взору не открылось ничего особенного: строящийся новый суперкомплекс полицейского управления да малюсенький клочок угрюмого, серого неба.
Погода была обычная для этого месяца: ноль градусов, ветер северо-восточный, временами дождь со снегом.
Не больно-то отрадно для огромной армии постовых, да и для демонстрантов тоже.
В одном шеф сепо явно оказался прав. Все прошедшие сутки из Норвегии, а еще больше — из Дании, прибывали демонстранты. Вместе с аборигенами они теперь образовали сплошную стену от Северной заставы до площади Сергеля и здания риксдага в модернизированном, еще не обжитом и никуда не годном с точки зрения условий обитания центре Стокгольма.
В половине одиннадцатого Мартину Беку удалось вызволить тройку своих сотрудников из окружения и увести в прилегающую комнату, где Гюнвальд Ларссон первым делом запер двери и снял все телефонные трубки.
Вступительное слово Мартина Бека было очень кратким:
— Только мы четверо знаем, что Рейнхард Гейдт находится в городе, и, скорее всего, в составе полностью укомплектованной группы опытных террористов. Кто из вас считает, что с учетом этого нам следует изменить наши планы?
Все молчали, наконец Меландер вынул изо рта трубку и сказал:
— Насколько я понимаю, перед нами та самая ситуация, из которой мы все время исходили. Я не вижу никаких причин теперь пересматривать планы.
— Какому риску подвергаются Рённ и его люди? — спросил Бенни Скакке.
— Очень большому, — ответил Мартин Бек. — Во всяком случае, лично я так считаю.
Только Гюнвальд Ларссон высказался совсем в другом духе:
— Если этот чертов Гейдт или кто-нибудь из его пособников уйдет живьем, для меня лично это будет тяжелым поражением. Независимо от того, взорвут они американца или нет.
— Или застрелят его, — сказал Скакке.
— Застрелить его, по-моему, невозможно, — бесстрастно произнес Меландер. — Вся периферийная охрана основана на том, чтобы не допустить акций на расстоянии. К тому же в тех редких случаях, когда сенатор будет выходить из бронированной машины, его охраняют полицейские с автоматическим оружием и пулестойкими щитами. По плану все опасные районы взяты под постоянное наблюдение с двенадцати ночи.
— А прием сегодня вечером? — вдруг спросил Гюнвальд Ларссон. — Шампанское этому подонку подадут в пулестойких бокалах?
Один Мартин Бек рассмеялся — негромко, но от души. И сам удивился, что способен смеяться в такую минуту. Меландер терпеливо произнес:
— Прием — забота Мёллера. Если я верно понял, сегодня ресторан будут обслуживать исключительно вооруженные сотрудники службы безопасности.
— А жратва? — не унимался Гюнвальд Ларссон. — Мёллер сам будет стряпать? В таком случае бедный сенатор вряд ли доживет до утра.
— Все кулинары и повара — надежные люди, к тому же их тщательно обыщут и будут держать под наблюдением.
Наступила тишина. Меландер дымил своей трубкой. Гюнвальд Ларссон открыл окно, впуская леденящий ветер и редкий дождь вкупе со снегом и с обычной дозой копоти вместе с ядовитыми промышленными выбросами.
— У меня еще вопрос, — сказал Мартин Бек. — Кстати, времени осталось совсем мало. Кто из вас считает, что нам следует предупредить шефа секретной полиции о том, что Гейдт и, следовательно, группа БРЕН находится в Стокгольме?
Гюнвальд Ларссон презрительно плюнул в окно. Скакке заметно колебался, но ничего не сказал. И на этот раз на долю Меландера выпало сделать логический вывод:
— Ни Эрику Мёллеру, ни ближней охране не станет легче от того, что они в последнюю минуту получат эти данные. Скорее, наоборот. Можно ожидать смятения и противоречивых приказов. Ближняя охрана уже сформирована и хорошо знает свои обязанности.
— Ладно, — заключил Мартин Бек. — Как вы помните, есть ряд деталей — и не только деталей, — о которых известно лишь нам четверым и Рённу. Если что сорвется, мы будем козлами отпущения.
— Я готов блеять, — сказал Скакке.
Гюнвальд Ларссон опять презрительно плюнул в окно.
Меландер задумался. Он тридцать пятый год служил в полиции, и ему скоро исполнялось пятьдесят пять лет. Понижение в должности, а то и увольнение было бы для него весьма некстати.
— Нет, — произнес он наконец. — Мне на это не наплевать. Но я готов пойти на разумный риск. Как в данном случае.
Гюнвальд Ларссон посмотрел на свои часы. Мартин Бек проследил его взгляд и заметил:
— Да, скоро пора начинать.
— Будем строго придерживаться плана? — спросил Скакке.
— Будем, если ситуация вдруг резко не изменится. Это уже на ваше усмотрение.
Скакке кивнул. Мартин Бек добавил:
— Итак, мы с Гюнвальдом садимся в один из скоростных полицейских «поршей», чтобы можно было и обогнать кортеж, и повернуть обратно, если понадобится.
В распоряжении полиции было всего с полдюжины этих черно-белых чудо-машин.
— Вы двое, Бенни и Фредрик, садитесь в радиоавтобус. Поедете в голове кортежа, между мотоциклетным эскортом и бронированным лимузином. Будете следить по обычному радио и телевизору. А также приглядывать за служебной волной. Кроме водителя, в вашем распоряжении специалист по пеленгации. Он знает об электронике все, и еще чуть-чуть.
— Ясно, — сказал Меландер.
Они вернулись в свой штаб, где теперь остался только полицеймейстер. Он стоял перед зеркалом и старательно причесывался. Потом проверил галстук — как обычно, шелковый, однотонный, на сей раз светло-желтого цвета.
Зазвонил телефон. Скакке взял трубку.
Произнеся несколько невразумительных фраз, он положил трубку и сообщил:
— Сепо — Мёллер. Выражает свое удивление.
— Не тяни. Бенни, — сказал Мартин Бек.
— Его удивляет, что в списке спецотряда оказался один из его людей.
— Что это еще за спецотряд? — вступил Гюнвальд Ларссон.
— Имя его человека Виктор Паульссон. Мёллер сказал, что сам приходил сюда утром и взял список спецотряда. Сказал, что эти люди понадобятся ему для важного задания по ближней охране. Он уже говорил с Виктором Паульссоном, и с этой минуты спецгруппа подчинена ему.
— Проклятье! — закричал Гюнвальд Ларссон. — Нет, это просто невероятно, провалиться мне на этом месте! Он спер список идиотов! Крестики-нолики. Которых мы решили держать в дежурке.
— Теперь он держит их в своих руках, — отозвался Скакке. — И не сказал, откуда звонил.
— Стало быть, твое сокращение, которое означает «совершенные обалдуи», он понял, как «спецотряд», — заключил Мартин Бек.
— Нет! — Гюнвальд Ларссон постучал себя кулаками по лбу. — Это невозможно. Черт, дьявол. Он сказал, куда их поставит?
— Сказал только, что речь идет о важном специальном задании.
— Вроде охраны короля?
— Если речь идет о короле, — сказал Мартин Бек, — мы еще успеем что-то предпринять. В противном случае…
— В противном случае мы ни черта не сможем сделать, — перебил Гюнвальд Ларссон. — Потому что нам пора трогаться. Черт дери. Perkele.[11] Carramba[12], дьявол.
Уже сидя за рулем «порша», он продолжал кипятиться:
— И ведь я сам виноват. Почему не написал открытым текстом — «СПИСОК ИДИОТОВ»? Почему не запер список в ящике?
— Может быть, еще не все потеряно, — сказал Мартин Бек.
Машины эскорта добирались до аэродрома порознь. Гюнвальд Ларссон выбрал маршрут через улицы Кунгсгатан и Свеавеген, чтобы проверить обстановку. Всюду стояло множество полицейских, а также немало сотрудников в штатском, в том числе вызванных из провинции.
За ними выстроились демонстранты с лозунгами и плакатами и просто зеваки; последних было даже больше.
На краю тротуара перед кинотеатром «Риальто», как раз напротив городской библиотеки, стоял человек, которого Мартин Бек тотчас узнал и присутствие которого изрядно удивило его. Он был щупловат для полицейского, с обветренным лицом и слегка кривыми ногами. Одет в спортивную куртку и защитного цвета галифе, убранные в зеленые резиновые сапоги. На голове — охотничья шляпа неопределенного цвета. Непосвященный вряд ли опознал бы в нем сотрудника полиции.
— Останови на минутку, — сказал Мартин Бек. — Около той охотничьей шляпы.
— А кто это? — спросил Гюнвальд Ларссон, нажимая на тормоз. — Тайный агент или шеф службы безопасности в Корпиломболо?
— Его фамилия Рад, — сообщил Мартин Бек. — Херрготт Рад. Инспектор полиции в Андерслёве, это поселок между Мальмё и Истадом, полицейский округ Треллеборг. Но как он здесь очутился?
— И зачем? — добавил Гюнвальд Ларссон, остановив машину. — Собирается стрелять лосей в парке Хумлегорден?
Мартин Бек открыл дверцу и негромко крикнул:
— Херрготт!
Рад удивленно воззрился на него. Потом щелчком сдвинул шляпу набекрень, почти на самый глаз, искрящийся весельем.
— Ты что здесь делаешь, Херрготт?
— Сам не знаю. Меня посадили на самолет сегодня утром вместе с кучей сотрудников из Мальмё, Истада, Лунда и Треллеборга. Потом поставили здесь. Я даже не знаю толком, где я.
— Ты стоишь недалеко от перекрестка Уденгатан и Свеавеген, — сообщил ему Мартин Бек. — Кортеж проследует здесь, если все будет в порядке.
— Только что ко мне подошел один пьянчужка, попросил сходить за него в монопольку. Видно, его там уже приметили. Не иначе, я совсем деревенщина с виду.
— А ты, я гляжу, в отличной форме.
— Вот только погода собачья. И город мерзкий. Подходит тетка одна, скажи ей, где городская библиотека. А что я могу ей ответить, если не знаю даже, на какой улице стою?
— Посмотри прямо, увидишь напротив большое коричневое здание с причудливой круглой башенкой. Это и есть городская библиотека. А стоишь ты на улице Свеавеген, спиной к кинотеатру «Риальто».
— Насчет кино я уже понял, — сказал Рад. — Похоже, там хорошая картина идет.
Мартин Бек посмотрел на афишу. Она рекламировала один из фильмов Луиса Бюнюеля.
— Ты вооружен?
— Как велели.
Он приподнял полу куртки и показал большой револьвер, подвешенный к поясу, совсем как у Гюнвальда Ларссона, с той разницей, что последний предпочитал пистолет.
— Ты командуешь этим парадом? — спросил Рад. Мартин Бек кивнул.
— А как же там в Андерслёве без тебя? — осведомился он.
— Порядок. Эверт Юханссон заправляет. К тому же все знают, что я послезавтра вернусь. Будут сидеть, как мышки. И вообще: в Андерслёве ничего не происходит с того раза, помнишь, в прошлом году. Когда ты приезжал.
— А каким обедом ты меня угостил! — сказал Мартин Бек. — Приходи ко мне обедать сегодня вечером?
— Это когда мы на фазанов охотились? — Рад рассмеялся, потом продолжал: — Конечно, приду. Если только какой-нибудь бредовый приказ не помешает. Мне велено ночевать в пустующем доме вместе с еще семнадцатью мужиками. «Расквартирование» называется, слово-то какое.
— Это мы устроим. Я поговорю с начальником охраны порядка. Он сейчас мне подчинен. У тебя ведь есть мой адрес и телефон?
— Есть. — Рад похлопал себя по заднему карману. — А это кто?
Он с любопытством поглядел на Гюнвальда Ларссона, который никак не реагировал.
— Это Гюнвальд Ларссон. Служит в городском отделе насильственных преступлений.
— Бедняга, — сказал Рад. — Слыхал, как же. Да, работенка у него. И не тесно ему, здоровиле такому, в этой машиночке? Меня зовут Херрготт Рад. Дурацкая фамилия, да я привык. И у нас в Андерслёве давно перестали смеяться.
Гюнвальд Ларссон не откликнулся на обращенные к нему слова Рада. Довольствовался тем, что Бек его представил.
— Нам пора, — заметил он.
— Есть, — сказал Мартин Бек. — Значит, сегодня вечером у меня. Если стрясется что-нибудь, перенесем.
— Ладно, — ответил Рад. — А ты думаешь, что-нибудь может случиться?
— Уверен. Что-нибудь непременно случится, трудно только сказать, что именно.
— Гм-м. Надеюсь, не со мной. Как ты назвал вон ту улицу?
— Уденгатан.
— Постараюсь запомнить. Ну, дуйте дальше. Пока.
— Пока. Увидимся. Часов около восьми.
Гюнвальд Ларссон ехал быстро, используя скоростные качества машины.
По дороге они обменялись лишь несколькими репликами.
— А ничего мужик, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Не думал я, что еще остались такие полицейские.
— Остались. Хоть и маловато.
У Северной заставы Мартин Бек спросил:
— Где Рённ?
— В надежном укрытии. Но все же я немного беспокоюсь за него.
— Рённ молодец, — сказал Мартин Бек.
— Ты не часто хвалишь людей.
— Ага. Видно, такой уж у меня характер.
Вдоль всей дороги выстроились полицейские; за оцеплением, по обе стороны шоссе, стояли демонстранты. По данным полиции, около десяти тысяч, но данные явно были занижены, на самом деле их собралось, наверно, раза в три больше.
Подъезжая к зданию аэропорта, Мартин Бек и Гюнвальд Ларссон увидели заходящий на посадку самолет.
Операция началась
На полицейской волне чей-то металлический голос объявил:
— Всем радиоустановкам с этой минуты выполнять команду «кью». Повторяю: команду «кью». Вплоть до особого распоряжения. Будут передаваться только приказы комиссара Бека. Прием не подтверждать.