XII

Леннарту Колльбергу задание, которое он получил, казалось и бессмысленным и противным, но уж никак не трудно выполнимым. Нужно найти каких-то конкретных людей, поговорить с ними, и все.

Сразу же после десяти он вышел из здания полиции в Вестберге; там все было тихо и спокойно, что главным образом объяснялось нехваткой людей. В работе же, напротив, недостатка не было, ибо на великолепно унавоженной почве так называемого «общества всеобщего благоденствия» преступность во всех ее формах расцветала пышным цветом. Причины такого положения казались совершенно неясными — во всяком случае, для власть имущих и для теоретиков.

За благопристойным, приглаженным, даже респектабельным фасадом Стокгольма скрывались джунгли большого города, где наркомания и развращенность достигли широчайшего размаха, где бессовестные воротилы совершенно открыто наживали огромные барыши на порнографии в ее самых грязных и отвратительных формах, где профессиональные преступники не только росли численно, но и становились все более и более хорошо организованными. То, что алкоголизм, который всегда был проблемой, и преступность среди молодежи продолжали все расти и расти, не могло удивить никого, кроме служащих учреждений, отвечавших за борьбу с этими явлениями, и правительственных кругов.

Стокгольм, что поделаешь.

От того города, в котором Колльберг родился и вырос, мало что осталось. Экскаваторы спекулянтов земельными участками и бульдозеры так называемых специалистов по уличному движению снесли, с благословения планировщиков, б

А механизм стокгольмской полиции от излишней перегрузки работал все с б

Так думал Леннарт Колльберг.

Добраться до жилого района, которым ведал Хампус Бруберг, оказалось непросто. Он находился в южной части города, в местах, которые во времена детства Колльберга были дачными.

Школьником он ездил туда вместе с классом на экскурсии. Теперь это был район, в точности напоминавший многие другие, застроенные доходными домами. Изолированная группа быстро и небрежно приткнутых друг к другу высотных зданий, единственное назначение которых — дать владельцу как можно б

Контора Бруберга размещалась, вероятно, в самом лучшем и тщательно отделанном помещении, но даже здесь пятна сырости проступали по фасаду, а дверные косяки отошли от стен.

Однако главным ее недостатком, с точки зрения Колльберга, было то, что самого Бруберга не оказалось на месте.

Помимо его личного кабинета, просторного и довольно хорошо обставленного, здесь был зал заседаний и две маленькие комнаты. В них жили техник и две консьержки, одна лет пятидесяти, другая совсем молоденькая, не старше девятнадцати.

Старшая оказалась сущей крокодилицей, и Колльберг предположил, что ее главная задача — грозить жильцам выселением и отказывать в ремонте квартир. Девушка была дурнушкой, неуклюжей, прыщавой и, как видно, совсем забитой. Мужчина производил впечатление человека, смирившегося со своей судьбой. По всей вероятности, его неблагодарная миссия заключалась в том, чтобы следить за исправностью сантехники. Колльберг решил, что говорить ему следует с крокодилицей.

Нет, господина Бруберга на месте нет. Он не появлялся здесь с пятницы. Тогда он зашел в контору минут на десять, взял портфель и уехал.

Нет, директор Бруберг не сказал, когда он вернется.

Нет, ее зовут не Хелена Хансен, и она никогда не слышала здесь такой фамилии.

Нет, директор Пальмгрен обычно не занимался этими домами. С тех пор, как их построили четыре года назад, он был тут только два раза, причем вместе с директором Брубергом.

Что она делает в конторе? Конечно, собирает квартирную плату и следит за тем, чтобы жильцы не нарушали порядок.

— А это не самое легкое дело, — злобно сказала крокодилица.

— Охотно вам верю, — быстро согласился Колльберг.

И ушел. Он сел в машину и поехал в северную часть города.

Поставил машину на Кунгсгатан и подошел к подъезду проверить, по тому ли адресу приехал.

Судя по перечню названий, в доме помещались главным образом кинофирмы и юридические бюро, но было и то, что он искал. На четвертом этаже было указано не только «Акционерное общество Хампус Бруберг», но и «Банковская фирма Виктор Пальмгрен».

На старом, скрипучем лифте Колльберг поднялся на четвертый этаж и увидел, что оба этих названия украшают одну и ту же дверь. Он дернул за ручку, но дверь оказалась заперта. Конечно, был и звонок, но он предпочел свой старый верный способ и забарабанил в нее кулаком.

Открыла женщина. Удивленно взглянула на него большими карими глазами:

— Что случилось?

— Я ищу директора Бруберга.

— Его здесь нет

— Вас зовут Хелена Ханссон?

— Нет… А вы кто такой?

Колльберг вытащил из заднего кармана визитную карточку. Комната, в которой он очутился, была похожа на самую обычную контору: стол, пишущая машинка, шкаф, бумаги и прочее. Через полуоткрытую дверь он видел еще одну комнату, вероятно, личный кабинет Бруберга. Она была меньше секретарской, но уютнее. Казалось, что б

Пока Колльберг осматривался, женщина захлопнула дверь на замок. Вопросительно глядя на него, она спросила:

— Почему вы решили, что меня зовут Ханссон?

Ей было лет тридцать пять. Стройная, темноволосая, с широкими бровями и короткой стрижкой.

— Я думал, что вы секретарь директора Бруберга, — рассеянно ответил Колльберг.

— Я и есть его секретарь.

— А как же вас зовут?

— Сара Муберг.

— И вы не были в Мальмё в среду, когда был убит Пальмгрен?

— Не была.

— У нас есть сведения, что Бруберг был в это время в Мальмё вместе со своим секретарем.

— В таком случае не со мной. Я не езжу ни в какие поездки.

— И секретаря звали фрекен Хелена Ханссон, — упрямо продолжал Колльберг.

— Мне неизвестна эта фамилия. Кроме того, я замужем. У меня двое детей. И я, как уже сказано, не сопровождаю Бруберга в его поездках.

— Кто же тогда такая фрекен Ханссон?

— Не имею понятия.

— Может быть, она работает где-нибудь у вас в концерне?

— Я, во всяком случае, никогда о ней не слышала. — Женщина пристально посмотрела на него. — До сих пор. — Потом тихо добавила: — Хотя ведь есть же так называемые разъездные секретари.

Колльберг не стал касаться этой темы.

— Когда вы видели Бруберга в последний раз?

— Сегодня утром. Он пришел в десять, с четверть часа был в своем кабинете. Потом ушел. Я думаю, в банк.

— А где он может быть сейчас?

Она взглянула на часы.

— Вероятно, дома.

Колльберг заглянул в свою бумажку.

— Он живет на Лидинге, да?

— Да, улица Чедервеген.

— У него есть семья?

— Есть. Жена и дочь семнадцати лет. Но их дома нет. Уехали отдыхать в Швейцарию.

— Вы это точно знаете?

— Да, я сама заказывала им билеты на самолет. В пятницу. Они улетели в тот же день.

— После этого случая в среду, в Мальмё, Бруберг работал как обычно?

— Пожалуй, нет. Едва ли так можно сказать. Он очень нервничал в четверг. Тогда ведь мы еще ничего определенно не знали. О том, что директор Пальмгрен умер, нам стало известно только в пятницу. И в пятницу Бруберг пробыл здесь около часа. А сегодня, как я сказала, всего минут пятнадцать.

— А обычно он у себя в конторе бывает дольше или нет?

— О да, он почти все время здесь. Сидит в своем кабинете.

Колльберг подошел к двери, ведущей в кабинет, и заглянул в нее. На столе три черных телефона, возле сейфа элегантный чемодан. Небольшой, кожаный, затянутый ремнями. Как видно, совсем новенький.

— Вы не знаете, был здесь Бруберг в субботу и в воскресенье?

— Кто-то, во всяком случае, здесь был. По субботам контора закрыта, так что я два дня была выходная. А когда сегодня утром пришла, то сразу заметила, что кто-то рылся в бумагах.

— А этот «кто-то» может быть кем-то иным, кроме Бруберга?

— Едва ли. Ключи есть только у меня и у него.

— Как вы думаете, он еще придет сюда сегодня?

— Не знаю. Может быть, он из банка поедет прямо домой. Это скорее всего.

— Лидинге, — пробормотал Колльберг. — Чедервеген. До свидания, — вдруг оборвал он беседу.

Проезжая по мосту через Вэртан и глядя на корабли в гавани и сотни лодок с полуголыми загорелыми отпускниками, он думал, какую глупость делает, что болтается по городу. Конечно, можно было сидеть в своем кабинете, а этих людей вызвать к себе по телефону. Но тогда он бы их не нашел, а это уже ни к черту не годилось. Кроме того, Мартин Бек сказал, что дело срочное.

На Чедервеген стояли дома, может статься, и не сверхроскошные, но выгодно отличающиеся от серой унылости, с которой он только что столкнулся. Здесь уже жили не бедняги, которые, не имея иного выбора, позволяют людям типа Пальмгрена и Бруберга выжимать из себя деньги. По обеим сторонам дороги красовались дорогостоящие виллы в стиле бунгало с великолепно ухоженными садами.

Дом Хампуса Бруберга казался вымершим. Следы автомашины вели к гаражу, но, когда Колльберг заглянул в него через одно из маленьких окошек в стене, он оказался пустым. На звонки и стук в двери никто не отвечал, гардины на огромных окнах были опущены, и разглядеть виллу изнутри Колльбергу не удалось.

Он вздохнул и пошел к соседнему дому. Эта вилла была больше и шикарнее, чем у Бруберга. Колльберг позвонил, дверь открыла высокая светловолосая женщина, на редкость тощая, с аристократическими манерами. Когда он представился, она надменно и с легким презрением взглянула на него, не проявляя никакого намерения пригласить в дом. Он изложил свое дело, и она холодно сказала:

— У нас здесь нет привычки шпионить за своими соседями. Я не знаю директора Бруберга и ничем не могу вам помочь.

— Печально.

— Может быть, для вас, но не для меня. Скажите, а кто вас сюда прислал?

Судя по голосу и выражению голубых глаз, она его в чем-то подозревала. Ей было лет тридцать пять-сорок. Холеная. Кого-то она ему очень напоминала, но кого именно, он вспомнить не мог.

— Что ж, прощайте, — уныло сказал он, пожав плечами.

Сев в машину, Колльберг заглянул в свою бумажку. Хелена Ханссон называла свой адрес — Вестеросгатан в Васастадене и номер телефона. Он поехал в отделение полиции на Лидинге. Его коллеги в штатском сидели над карточками футбольной лотереи, попивая лимонад из бумажных стаканчиков.

— Я сюда пришел только позвонить, — устало произнес Колльберг.

— Звони по любому.

Колльберг ехал в Васастаден и по дороге думал о том, что и Лидинге с его лощеным видом тоже кладет свою гирю на весы растущей преступности. Только живут здесь люди богатые, и они могут скрыть свои делишки за чистеньким фасадом.

В доме на Вестеросгатан лифта не было, и Колльбергу пришлось карабкаться на пятый этаж в пяти разных подъездах. Дом был ветхий и запущенный хозяевами, в заасфальтированном дворе между бочками для мусора сновали большие жирные крысы.

Он звонил в разные квартиры, иногда двери открывались, и разные люди испуганно смотрели на него. Здесь полиции боялись, и, как видно, причины для этого были.

Никакой Хелены Ханссон он не нашел.

Никто не мог сказать, живет ли здесь женщина с такой фамилией и жила ли вообще. В таких домах не любили давать сведения полиции, да и мало что знали друг о друге.

Колльберг стоял на улице, вытирая лицо носовым платком, который давным-давно был насквозь мокрым от пота. Несколько минут размышлял. Потом сдался и поехал домой. Через час его жена сказала:

— Почему ты так плохо выглядишь?

Он уже принял душ и сидел, завернувшись в мохнатое полотенце, с банкой холодного пива в руках.

— Потому что я себя так чувствую, — ответил он. — Эта проклятая работа…

— Бросать ее пора.

— Это не так-то легко.

Колльберг был полицейским и ничего не мог поделать с тем, что всегда старался быть как можно более хорошим полицейским. Это стремление было как будто встроено в механизм его психики и стало бременем, которое он почему-то обязан нести.

Задание Мартина Бека казалось простым заурядным делом, а оно не давало ему покоя. Нахмурившись, он спросил:

— Слушай, Гюн, а что такое разъездной секретарь?

— Обычно своего рода «девушка по вызову», у которой в портфеле всегда наготове ночная рубашка, зубная щетка и противозачаточные таблетки.

— Значит, обычная проститутка?

— Вот именно. Обслуживает бизнесменов и прочих, когда они куда-нибудь едут и не хотят искать себе потаскуху на месте.

Он поразмыслил и решил, что ему нужна помощь. У себя в отделе он на нее рассчитывать не мог, потому что народ был в отпусках. Вздохнув, Колльберг пошел к телефону и позвонил в уголовную полицию на Кунгсхольмсгатан.

Ему ответил человек, с которым он меньше всего хотел иметь дело, — Гюнвальд Ларссон.

— Как у меня дела? — недовольно ответил тот. — А как ты думаешь? Поножовщина, драки, грабежи, сумасшедшие иностранцы, готовые отдать любые деньги за наркотики. А людей почти нет. Меландер сидит в Вермдё, Рённ в пятницу уехал в свой Арьеплуг, Стрёмгрен на Майорке. Кроме того, похоже, что в такую жару люди становятся агрессивнее. А тебе чего?

Колльбергу Гюнвальд Ларссон был неприятен. «Он сообразительность потерял еще в колыбели», — подумал Колльберг. А вслух сказал:

— Я насчет этого дела Пальмгрена.

— Ничего общего с ним иметь не хочу, — быстро сказал Ларссон. — И так уже имел с ним достаточно неприятностей.

Колльберг тем не менее изложил ему историю своих мытарств. Гюнвальд Ларссон слушал, изредка вставляя злые реплики, а один раз оборвал его, сказав:

— Чего ты зря стараешься мне все объяснить? Не мое это дело.

Тем не менее что-то его все-таки заинтересовало, потому что под конец он спросил:

— Так ты говоришь, Чедервеген? А какой номер?

Колльберг повторил номер дома.

— Хм, — сказал Ларссон. — Может быть, тут я сумею что-то сделать.

— Спасибо, — выдавил из себя Колльберг.

— А я не для тебя стараюсь, — сказал Ларссон, будто и в самом деле имел в виду какие-то свои цели.

А он их и имел.

Колльберг удивился этой заинтересованности. Желание помочь другому никогда не было характерной чертой Гюнвальда Ларссона.

— Что касается этой потаскухи Ханссон, — мрачно произнес Ларссон, — то тебе лучше всего поговорить с полицией нравов. Конечно же, в Мальмё на первом допросе ей пришлось показать свое удостоверение личности. Так что зовут ее скорее всего Хеленой Ханссон. А вот адрес она могла соврать какой угодно.

Колльберг повесил трубку, потом тут же набрал еще один номер. На этот раз он звонил Осе Турелль, в полицию нравов.

XIII

Закончив разговор по телефону, Гюнвальд Ларссон тут же спустился вниз, сел в машину и поехал прямым путем на Лидинге.

Он рассматривал свои тяжелые ладони, лежавшие на баранке, и посмеивался про себя. Юмор висельника.

Приехав на Чедервеген, он бросил беглый взгляд на по-прежнему мертвый дом Бруберга и направился к соседней вилле. Позвонил. Дверь открыла та же тощая блондинка, которая двумя часами ранее выпроводила Колльберга.

— Гюнвальд, — ошеломленно сказала она теперь. — Какого… Как ты смел сюда явиться?

— О, — насмешливо ответил он. — Старая любовь не ржавеет.

— Я не видела тебя больше десяти лет, и за это благодарна. — Нахмурив светлые брови, она подозрительно спросила: — Это не ты подослал ко мне того толстяка, что приходил сегодня утром?

— Нет, не я. Хотя я пришел по тому же делу.

— Могу повторить только то же, что сказала ему. Я не шпионю за своими соседями.

— Нет? А впустить меня в дом ты собираешься? Или мне разнести эти твои дурацкие палисандровые двери?

— Я на твоем месте умерла бы от стыда. Хотя у тебя не хватит тонкости для этого.