XVIII

Мартин Бек переоделся и уже собрался направиться в ресторан, как вдруг зазвонил телефон.

— На линии Стокгольм, — сказала телефонистка. — С вами хочет говорить редактор Эриксон.

Фамилию он знал, это был шеф Альфа Матссона, руководитель напористого и честолюбивого еженедельника.

В ухе у него раздался независимый голос:

— Я говорю с герром комиссаром Беком? Это главный редактор Эриксон.

— Я старший криминальный ассистент.

Герр редактор проигнорировал это уточнение.

— Как видите, герр комиссар, мне все сообщили о вашем задании. В конце концов именно я навел вас на след. Кроме того, у меня также очень хорошие связи в министерстве.

Так значит, его тезка, как он и ожидал, не сумел держать рот на замке.

— Вы меня слушаете?

— Слушаю.

— Нам следует выражаться осторожно, вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. Прежде всего я бы хотел сросить вас о следующем. Вы встретились с человеком, которого разыскиваете?

— С Матссоном? Нет, еще нет.

— Вышли на какой-нибудь след?

— Нет.

— Но это просто неслыханно.

— Да.

— Ну, в таком случае, как бы это сказать… какая там атмосфера?

— Жарко. По утрам небольшой туман.

— Простите? По утрам небольшой туман. Да, думаю, вас понимаю. Да, конечно. Однако здесь у нас ситуация такова, что мы уже не можем больше скрывать все это дело, если хотим, чтобы нам доверяли читатели. Ведь в случившееся просто невозможно поверить, а если взвесить все последствия, то из них вытекают неблагоприятные перспективы. Кроме того, мы чувствуем личную ответственность за судьбу Матссона. Он один из наших лучших сотрудников, замечательный человек, абсолютно честный и преданный. Он работает у меня в штабе уже много лет, и я знаю, что говорю.

— Где?

— Простите?

— Где, вы сказали, он работает?

— А, у меня в штабе. Понимаете, мы так выражаемся, называем редакцию штабом. Так вот, как я сказал, я знаю, что говорю. Я могу поручиться за этого человека, и это лишь усиливает мою личную ответственность.

Мартин Бек стоял у столика, держа в руке трубку, и думал о другом. Он попытался представить себе, как выглядит герр редактор. Очевидно, он толстый, спесивый, с поросячьими глазками, рыжими усами и бородкой.

— Поэтому сегодня я принял решение напечатать первую статью из серии об Альфе Матссоне уже в следуем выпуске моего журнала, то есть на будущей неделе. В понедельник заканчивается отсрочка. Настал момент, когда необходимо привлечь внимание всей общественности к этому делу. Как я уже сказал, я хотел выяснить, напали ли вы на его след.

— Мне кажется, что вам следовало бы взять эту вашу статью и… — В последний момент Мартин Бек выкрутился и добавил: — …выбросить ее в корзину.

— Простите? Как вы сказали? Я вас не понял.

— Читайте завтра газеты, — сказал Мартин Бек и положил трубку.

После этого разговора он совершенно потерял аппетит. Достал бутылку и налил себе немного виски. Потом сел и принялся размышлять. Настроение у него было скверное, голова болела и, кроме того, он повел себя невежливо. Однако голова у него болела не от этого.

Альф Матссон приехал в Будапешт двадцать второго июля. Его видел персонал паспортного контроля. В такси он поехал в гостиницу «Ифьюшаг» и переночевал там. В бюро регистрации кто-нибудь должен был видеть его и разговаривать с ним. Двадцать третьего июля, утром, он переехал — снова на такси — в гостиницу «Дунай» и провел здесь всего полчаса. Около десяти часов утра он ушел. Персонал в бюро регистрации обратил на него внимание.

Выходит, что с этого момента с Альфом Матссоном никто не разговаривал и не видел его. Он оставил после себя единственный след. Ключ от гостиничного номера, который, по словам Слуки, нашли на ступеньках у входа в управление полиции.

Если Фрёбе и Радебергер говорят правду, то он не явился на встречу в Уйпешт, и в таком случае его не могли ни похитить, ни убить.

Следовательно, Альф Матссон просто-напросто испарился, неизвестно каким образом.

Он располагал ничтожным количеством материала, однако это было единственное, с чем можно было работать.

На венгерской территории в контакт с Матссоном вступило как минимум пять человек, которых можно считать свидетелями.

Сотрудник паспортного контроля, два таксиста и два портье.

Если с ним произошло что-то неожиданное, например, если кто-то напал на него или похитил, если он внезапно потерял рассудок или погиб в результате какого то несчастного случая, свидетельские показания ничего не стоят. Однако, если он каким-то образом исчез по своей доброй воле, кто-то из этих пяти человек мог заметить, как он выглядел или как вел себя, какие-нибудь подробности, которые могли бы оказаться важными для разрешения этой проблемы.

Мартин Бек уже разговаривал с двумя из этих пяти гипотетических свидетелей. Однако из-за языковых трудностей он не был уверен, удалось ли ему на самом деле узнать у них все, что ему было нужно. Двух таксистов и сотрудника паспортного контроля он не нашел, а если бы даже и нашел, все равно не смог бы с ними объясниться.

Единственным существенным материалом, находящимся в распоряжении Мартина Бека, были багаж Матссона и его паспорт. Ни то, ни другое почти ни о чем не говорили.

Таков был итог дела Альфа Матссона. В высшей степени удручающий, поскольку доказывал, вне всяких сомнений, что Мартин Бек, если говорить о разрешении данной проблемы, явно оказался в затруднительном положении. Если к исчезновению Матссона действительно причастна шайка контрабандистов — едва ли это не так — раньше или позже Слука все объяснит. Сам Мартин Бек может оказать максимальную помощь венгерской полиции, если вернется домой, подключит к работе над этим делом специалистов из отдела по борьбе с наркотиками и попытается расследовать шведскую сторону этого запутанного дела.

Мартин Бек принял решение, и в результате этого решения состоялись два телефонных разговора.

Сначала со строго одетым молодым человеком из посольства.

— Вам удалось его разыскать?

— Нет.

— Значит, другими словами, ничего нового?

— Матссон занимался контрабандой наркотиков. Его разыскивает венгерская полиция. Нам нужно объявить розыск через Интерпол.

— Это очень неприятно.

— Да.

— И что же из этого следует для вас?

— Я возвращаюсь домой. Завтра же, если удастся. Это единственное, в чем я хотел бы попросить вашей помощи.

— Это будет нелегко, но я сделаю все, что в моих силах.

— Буду вам весьма признателен. Для меня это очень важно.

— Я позвоню вам завтра утром.

— Спасибо.

— До свидания. Надеюсь, что вы, по крайней мере, хорошо провели здесь эти несколько дней.

— Да, очень хорошо. До свидания.

Потом он позвонил Слуке. Тот был на месте, в управлении полиции.

— Завтра я возвращаюсь в Швецию.

— Ага. Счастливого пути.

— Результаты нашего расследования вы получите, как только они окажутся в моем распоряжении.

— Вы тоже. Матссона мы еще не нашли.

— Вас это удивляет?

— Весьма. Скажу вам откровенно, такого дела у меня еще не было. Но мы его найдем, нам для этого не понадобится много времени.

— Кемпинги вы уже проверили?

— Сейчас я как раз над этим работаю. Время не ждет. Кстати, Фрёбе пытался совершить самоубийство.

— Чем это кончилось?

— Естественно, ему ничего не удалось. Он бросился головой на стенку. Набил себе шишку. Я разрешил перевести его в психиатрическое отделение. Врачи говорят, что у него маниакально-депрессивный психоз. Не знаю, может, стоит отправить туда вслед за ним и эту девушку.

— А Радебергер?

— Этот хорошо держится. Спросил, есть ли в тюрьме гимнастический зал. Есть.

— Я хотел попросить вас кое о чем.

— Пожалуйста.

— Мы знаем, что Матссон разговаривал в Будапеште с вечера пятницы до субботнего утра с пятью людьми.

— Два портье и два таксиста. Откуда вы взяли пятого?

— Паспортный контроль.

— Мое единственное оправдание в том, что я тридцать шесть часов не был дома. Вы хотите, чтобы его допросили?

— Окажите мне такую любезность. Пусть расскажет все, что помнит. Что Матссон говорил, как вел себя, во что был одет.

— Понятно.

— Вы сможете перевести это на немецкий или английский язык и отправить авиапочтой в Швецию?

— Телетайпом будет быстрее. Может, мы успеем еще до вашего отъезда.

— Вряд ли. Я уеду около одиннадцати.

— Наша быстрота уже вошла в поговорку. Год назад на «Непштадионе» один карманник украл сумочку у жены министра торговли. Она села в такси и поехала сюда заявить о краже. А когда приехала, получила свою сумочку у дежурного. Такая уж у нас работа. Ну, поглядим.

— Большое спасибо. До свидания.

— До свидания. Жаль, что у нас не было возможности поговорить также немножечко неформально.

Мартия Бек минуту размышлял. Потом заказал Стокгольм. Его соединили через десять минут.

— Леннарт куда-то уехал, — сказала фру Колльберг. — Как обычно, не сообщил куда. Служебная командировка, вернусь в воскресенье, веди себя хорошо. Он уехал на автомобиле. Быть замужем за полицейским — это вам не шутка.

Он позвонил Меландеру. На этот раз ему пришлось ждать всего лишь пять минут.

— Привет. Я помешал?

— Я только что лег в постель.

Меландер был знаменит тем, что обладал феноменальной памятью, спал ежедневно по десять часов и имел странную привычку оказываться в любое время дня в туалете.

— Ты тоже занимаешься делом Альфа Матссона?

— Да, конечно.

— Попытайся выяснить, что он делал в тот вечер, когда уехал. Подробно. Как вел себя, что говорил, во что был одет.

— Прямо сейчас.

— Можно завтра.

— Хорошо.

— Ну, пока.

— Пока.

Мартин Бек положил трубку. Потом взял авторучку и бумагу и пошел вниз.

Багаж Альфа Матссона по-прежнему находился в канцелярии за стойкой портье.

Мартин Бек взял пишущую машинку, открыл чемоданчик, вставил в машинку лист бумаги и напечатал:

«Пишущая машинка „Эрика“ с чемоданчиком.

Желто-коричневый чемодан из свиной кожи, с ремнем, новый».

Он открыл чемодан и положил содержимое на стол. Продолжил печатать:

«Рубашка клетчатая, серо-черная.

Рубашка летняя, коричневая.

Рубашка белая, поплиновая, свежевыстиранная. Прачечная „Метрон“, Хагагатан.

Светло-серые габардиновые брюки, выглаженные.

Три носовых платка, белые.

Четыре пары носков: коричневые, темно-синие, светло-серые, бордовые.

Две пары цветных трусов, в зеленую клетку.

Одна сетчатая майка.

Одна пара светло-коричневых замшевых мокасин».

Он мрачно смотрел на какой-то странный предмет одежды, не похожий на пиджак, потом взял его в руку и пошел к девушке в бюро регистрации. Она была очень красива, приятна и естественна. Маленькая, с прекрасной фигурой, у нее были длинные пальцы, красивые икры, высокий подъем, на ногах редкие черные волоски, под юбкой длинные бедра. Никаких колец. Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом.

— Как это называется? — спросил он.

— Блейзер из джерси, — ответила она.

Он стоял и о чем-то размышлял. Девушка покраснела. Она перешла на другой конец стойки, одернула платье, провела по нему руками, проверяя, в порядке ли у нее бюстгальтер и пояс для чулок. Мартин Бек не понял, почему она это сделала. Он пошел обратно, уселся за пишущую машинку и напечатал:

«Темно-синий блейзер из джерси.

58 листов писчей бумаги, формат А4.

Лента для пишущей машинки.

Электрическая бритва „Ремингтон“.

„Ночной странник“ Курта Саломонссона.

Туалетные принадлежности в футляре.

Содержимое футляра:

Лосьон после бритья „Табак“.

Тюбик зубной пасты „Скуибб“, начатый.

Зубная щетка.

Вода для полоскания рта „Вадемекум“.

Коробочка с кодеином, оригинальной формы, не начатая.

Темно-синий кошелек из пластмассы.

500 долларов в двадцатидолларовых банкнотах.

600 шведских крон в банкнотах по сто крон, нового образца.

Напечатано на пишущей машинке Альфа Матссона.»

Он все упаковал, сложил список и вышел из канцелярии. Девушка за стойкой в бюро приема сконфуженно смотрела на него. Она выглядела еще красивее, чем раньше.

Мартин Бек пошел в ресторан и запоздало поужинал. Он ел с тем же отсутствующим выражением.

Официант поставил на стол перед ним шведский флажок. Скрипач притащился к его столику и заиграл прямо ему в ухо «О, мой прекрасный Вермланд»[14]. Мартин Бек делал вид, что не замечает этого. Кофе он выпил одним глотком; не дожидаясь счета, положил на стол красную банкноту в сто форинтов и пошел спать.

XIX

Сразу после девяти позвонил молодой человек из посольства.

— Вам повезло, — произнес он. — Мне удалось получить для вас место в самолете, который улетает в двенадцать часов. В час пятьдесят вы прилетите в Прагу и у вас будет пять минут, чтобы успеть на рейс САС в Копенгаген.

— Спасибо, — сказал Мартин Бек.

— Было нелегко устроить это в такой спешке. Вы можете сами получить билет в «Малеве». С оплатой я все уладил, речь идёт только о том, чтобы взять его.

— Естественно, — заверил его Мартин Бек. — До свидания.

Билет действительно лежал у черноволосой красотки с локонами, с которой он разговаривал три дня назад.

Он вернулся в гостиницу, упаковал вещи и сел у окна. Курил и смотрел на реку. Потом вышел из номера, где он жил пять дней, а Альф Матссон полчаса, спустился в бюро регистрации и попросил вызвать ему такси. Выйдя на ступеньки перед гостиницей, он увидел, как по улице с бешеной скоростью мчится сине-белый полицейский автомобиль. Автомобиль остановился перед гостиницей, из него выскочил полицейский в униформе, которого Мартин Бек еще не видел, и через вращающуюся дверь вбежал в гостиницу. Мартин Бек успел заметить, что полицейский держит в руке конверт.

Подъехало такси и остановилось за полицейским автомобилем. Седоусый швейцар открыл ему заднюю дверцу. Мартин Бек попросил швейцара немного подождать и пошел во вращающуюся дверь, куда в этот же момент с другой стороны влетел полицейский, за которым по пятам следовал портье. Увидев Мартина Бека, портье помахал ему рукой и показал на полицейского. После того, как они сделали несколько кругов в двери, им удалось встретиться снаружи, на ступеньках, и Мартин Бек получил свой конверт. Он сел в такси, однако перед этим разделил между портье и швейцаром остаток венгерской мелочи.

В самолете рядом с ним оказался хвастливый и крикливый англичанин, который надоедал ему, брызгал слюной в лицо и рассказывал истории из своей совершенно неинтересной жизни коммивояжера.

В Праге Мартин Бек успел промчаться через зал для транзитных пассажиров и ворваться в следующий самолет до того, как убрали трап. К своему огромному облегчению, он увидел, что брызгающего слюной англичанина там нет, и когда самолет взлетел, он открыл конверт.

Слука и его сотрудники действительно сделали все, чтобы подтвердить свою репутацию быстрых людей. Они допросили шестерых свидетелей и написали резюме на английском языке. Мартин Бек читал:

«Резюме допроса полицией известных лиц, вступавших в контакт с пропавшим шведским подданным Альфом Матссоном с момента его прилета в Будапешт в аэропорт Ферихедь 22 июля 1966 года в 22.15 по среднеевропейскому времени и до его ухода из гостиницы „Дунай“ в Будапеште в неустановленное точно время между 10.00 и 11.00 по среднеевропейскому времени 23 июля с. г.

Служащий паспортного контроля Ференц Хаваш, дежуривший в единственном числе в аэропорту Ферихедь в ночь с 22 на 23 июля 1966 года, показывает, что совершенно не помнит, чтобы он видел Альфа Матссона.

Водитель такси Янош Лукач показывает, что помнит, как в ночь с 22 на 23 вез пассажира из аэропорта Ферихедь в гостиницу „Ифьюшаг“. Этот пассажир, как показал Лукач, был в возрасте от 25 до 30 лет, с усами и бородой, и говорил по-немецки. Лукач не владеет немецким и понял лишь, что клиент хочет, чтобы его отвезли в гостиницу „Ифьюшаг“. Лукач полагает, что у пассажира была ручная кладь, которую тот поставил возле себя на заднее сиденье автомобиля.

Студент-медик Лео Сабо, ночной портье в гостинице „Ифьюшаг“, дежурил в ночь с 22 на 23. Он помнит мужчину, который пришел в гостиницу поздно вечером в период времени между 17 и 24 июля. Все свидетельствует о том, что этим мужчиной был Альф Матссон, хотя Сабо не помнит ни точной даты его прихода, ни его имени или гражданства. По словам Сабо, мужчина был в возрасте от 30 до 35 лет, с бородой и усами, и хорошо говорил по-английски. На нем были светлые брюки, синий пиджак, предположительно белая рубашка и галстук. У него имелся небольшой багаж, один или два предмета. Сабо полагает, что видел мужчину только один раз, когда тот пришел.

Водитель такси Бела Петер вез Альфа Матссона из гостиницы „Ифьюшаг“ в гостиницу „Дунай“ утром 23 июля. Он помнит молодого мужчину с темной бородой и усами и в очках. Его багаж состоял из одного большого и одного маленького чемодана; в маленьком чемоданчике находилась, очевидно, пишущая машинка.

Портье гостиницы „Дунай“ Бела Ковач принял 23 июля утром паспорт от Матссона и выдал ему ключ от 105-го номера. По словам Ковача, на Матссоне были светло-серые брюки, белая рубашка, синий пиджак и однотонный галстук. Через руку он перебросил светлый плащ.

Ева Петрович, служащая бюро регистрации той же гостиницы, видела Матссона, когда он пришел около десяти часов утра 23 июля и когда спустя полчаса он ушел. Из всех свидетелей она дала самое точное описание Матссона и утверждает, что абсолютно уверена во всех подробностях, кроме цвета галстука. По словам мисс Петрович, на Матссоне была одна и та же одежда, когда он пришел и ушел. Матссон, по словам мисс Петрович, среднего роста, у него синие глаза, темно-каштановые волосы, бородка и усы; он был в очках с металлической оправой. На нем были светло-серые брюки, темно-синий летний блейзер, белая рубашка, синий или красный галстук, бежевые мокасины. Через руку у него был переброшен бежевый поплиновый плащ».

Слука сделал приписку:

«Как видите, нам не удалось выяснить больше того, о чем мы уже знали. Никто из свидетелей не помнил, чтобы Матссон делал или говорил что-нибудь необычное. Описание одежды, в которой он ушел из гостиницы, я дал в качестве дополнения к описанию, которое мы разослали по всей территории Венгрии. Если узнаю что-нибудь новое, тут же позвоню. Счастливого пути!

Вильмош Слука»

Мартин Бек еще раз прочел сообщение Слуки. Может, Ева Петрович — та девушка, которая сказала ему, как называется странный предмет одежды в чемодане Матссона.

На обратной стороне резюме Слуки он написал:

Светло-серые брюки.

Белая рубашка.

Темно-синий блеизер.

Красный или синий галстук.

Бежевые мокасины.

Поплиновый плащ.

Потом он вытащил список содержимого чемодана Матссона, который составил в Будапеште, и прочел его. После этого все сложил, положил в портфель и закрыл его.

Он откинулся на спинку кресла и задремал. Он не спал, но сидел так до той минуты, когда самолет начал снижаться в слабую облачность над Копенгагеном.

В аэропорту Каструп все было как всегда. Ему пришлось ждать в бесконечной очереди, прежде чем он попал в зал для транзитных пассажиров, где перед многочисленными стойками толпились люди самых разных национальностей. В баре он выпил одну бутылку «туборга», чтобы собраться с силами и запастись терпением перед трудной задачей получения багажа.

Прошло уже более трех часов, когда он наконец вышел с чемоданом на открытую площадку перед зданием аэропорта. На стоянке вереницей выстроились свободные такси. Мартин Бек положил чемодан в первое из них, сел рядом с водителем и попросил отвезти его в порт Драгор.

Паром, который стоял в порту и уже, очевидно, приготовился к отплытию, назывался «Дрогден» и был невероятно уродлив. Мартин Бек оставил чемодан и портфель в гардеробе и вышел на палубу поглядеть, как паром выходит из порта и направляется в сторону шведского берега.

После жарких дней в Будапеште морской ветерок показался ему холодноватым, и вскоре он ушел в судовой ресторан. Паром был полон; большинство пассажиров составляли домохозяйки, которые приезжали в Драгор закупить продукты на целую неделю.

Менее чем через час они уже были на противоположном берегу, и в Лимхамне он сразу взял такси и поехал в Мальмё. Водитель попался болтливый и говорил на южном диалекте, который звучал так же непонятно, как и венгерский язык.

XX

Такси остановилось перед управлением полиции на Давидхалторг. Мартин Бек вышел из машины, поднялся по широкой каменной лестнице и оставил чемодан в застекленной дежурке в вестибюле. Он не был здесь уже несколько лет, и его снова поразила массивная и величественная строгость здания, помпезный вестибюль и широченные коридоры. На втором этаже он остановился перед дверью, на которой было написано «Комиссар», постучал и проскользнул внутрь. Кто-то сказал, что Мартин Бек обладает умением войти в комнату, закрыть за собой дверь и одновременно снаружи постучать в нее. В общем-то, в этом была доля правды.

— Мое почтение, — сказал он.

В кабинете были два человека. Один стоял, прислонившись к оконной раме, и жевал зубочистку. Он был сильный и крупный. Другой, долговязый, худощавый, с зачесанными назад волосами и живыми глазами, сидел за столом. Оба были в штатском. Мужчина за столом окинул Мартина Бека критическим хмурым взглядом и сказал:

— Пятнадцать минут назад я прочел в газете, что ты за границей и ведешь упорный бой с международной шайкой, занимающейся контрабандой наркотиков. А спустя несколько минут ты входишь собственной персоной и говоришь: «Мое почтение». Что это за манеры? Тебе от нас что-нибудь нужно?

— Помнишь небольшую поножовщину в начале января? Некоего Матссона?

— Нет. С чего бы мне его помнить?

— Я это помню, — мрачно сказал мужчина, стоящий у окна.

— Это Монссон, — сказал комиссар. — Он занимается… послушай, что, собственно, ты сейчас делаешь?

— Ничего. Я сказал, что ухожу домой.

— Вот именно, ничего не делает и говорит, что уходит домой. Так что же помнит герр коллега Монссон?

— Я уже забыл.

— И все-таки, не мог бы ты оказать нам такую услугу?

— Только в понедельник. Теперь у меня уже закончился рабочий день.

Послушай, ты что, обязательно должен так чавкать?

— Я отвыкаю от курения.

— Что ты помнишь об этой драке?

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Нет. Этим занимался Баклунд.

— А что об этом думает он?

— Не знаю. Он старательно расследовал это дело несколько дней. Но он был само молчание.

— Значит, тебе везет, — сказал Мартину Беку мужчина за столом.

— Что ты имеешь в виду?

— Разговор с Баклундом — это сплошное удовольствие, — пробормотал Монссон.

— Вот именно. Это наш любимчик, он пользуется огромной популярностью. Он будет здесь через каких-нибудь полчаса, так что извольте стоять по стойке смирно.

— Спасибо.

— Матссон — это тот, кого вы разыскиваете?

— Да.

— И он сейчас в Мальмё?

— Думаю, что нет.

— Это вовсе не развлечение, — удрученно произнес Монссон.

— Что?

— Эти зубочистки.

— Так закури, черт возьми! Кто тебя заставляет грызть зубочистки?

— Говорят, есть какие-то зубочистки с привкусом, — сказал Монссон.

Каким доверительно знакомым казался Мартину Беку этот жаргон! Очевидно, кто-то испортил им день. Звонили жены, предупреждали, что остынет еда, и интересовались, есть ли на свете другие полицейские, кроме них.

Он предоставил им самим заниматься собственными проблемами и отправился в буфет выпить чашку чаю. Вытащил из кармана письмо Слуки и снова прочел скупые показания свидетелей. Где-то у себя за спиной он слышал следующий разговор:

— Не сердитесь, что я спрашиваю, но это действительно пончик?

— А что же еще?

— Ну, может, это какой-то ценный памятник культуры. Жаль было бы его уничтожать. Им наверняка заинтересовался бы музей пекарного дела.

— Если вам здесь не нравится, вы ведь можете пойти куда-нибудь в другое место. Верно?

— Да, я могу спуститься на два этажа и заявить на вас за продажу опасного для жизни оружия. Я прошу пончик, а вы даете мне окаменевший брак, какой человеку не предложили бы даже на государственной железной дороге, потому что локомотиву пришлось бы краснеть. Я чувствительный человек и…

— Чувствительный! Да вы ведь сами взяли его!

Мартин Бек обернулся и посмотрел на Колльберга.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

Ни один, ни другой, казалось, не были особенно удивлены. Колльберг отодвинул от себя смертоносное кондитерское изделие и сказал:

— Когда ты приехал?

— Только что. Что ты здесь делаешь?

— Пришел поговорить с неким Баклундом.

— Я тоже.

— В общем-то я приехал сюда по другим делам, — как бы оправдываясь, сказал Колльберг.

Через десять минут, в пять часов, они вместе вышли из буфета. Баклунд оказался пожилым, он выглядел приветливо и обыкновенно. Он подал им руку и сказал:

— Вы только посмотрите! Какие выдающиеся гости! Из самого Стокгольма!

Он придвинул к ним стулья, сам тоже сел и сказал:

— Чем обязан подобной чести?

— У тебя здесь была поножовщина в начале января, — сказал Колльберг. — Некий Матссон.

— Да, верно. Припоминаю. Дело закрыто, потому что прокурор решил не подавать иск.

— Что, собственно, произошло? — спросил Мартин Бек.

— Ну, что произошло, то и произошло. Момент, я схожу за протоколом.

Мужчина по фамилии Баклунд ушел и вернулся через десять минут с переплетенным протоколом, выглядевшим весьма объемисто. Он несколько секунд полистал протокол. Видно было, что протокол нравится Баклунду и что он до сих пор гордится им. Наконец он сказал:

— Лучше всего будет, если мы начнем с самого начала.

— Мы хотим получить всего лишь некоторое представление о том, как это произошло, — сказал Колльберг.

— Да, я понимаю.