И так все время: каждый час, каждые полчаса цифры устаревали... Росли!
      ... - Товарищи, раньше чем к вечеру меня не ждите!
      Забывший о сне и еде, Крыленко только что вернулся с очередного митинга и вот уже мчится на другой.
      - Ты куда?..
      - В броневой дивизион. Вместе с Раскольниковым...
      Оттуда на Большой Сампсониевский, в лейб-гвардию резервный Московский...
      С митингов Крыленко вернулся только к ночи.
      Голова гудела. Но об отдыхе не могло быть речи.
      Наступали самые горячие часы перед решающим штурмом.
      - Что с оружием?
      - Ни одна винтовка без санкции Военно-революционного комитета никому выдана не будет.
      - Вы уверены в людях?
      - Да, в каждом арсенале наш комиссар.
      - Какие новости с фронта?
      - Нас всюду поддерживают.
      - Не самообольщайтесь. Чрезмерный оптимизм притупит бдительность, а это смерти подобно.
      - Верно, товарищ Крыленко: с Румынского фронта против Петрограда двинуты части.
      - Известно ли, где они сейчас?
      - Да, задержаны в Пскове войсками, преданными революции.
      - Что вблизи Петрограда?
      - По Царскосельской дороге движутся к Питеру ударные батальоны.
      - Пошлите навстречу агитаторов.
      - На ударников вряд ли подействует.
      - Попробуем...
      Вопросы - ответы... Вопросы - ответы... Решения принимаются немедленно, ждать нельзя, дорога каждая минута, враг не дремлет, упущенное можно не наверстать...
      Еще не наступил рассвет двадцать четвертого октября, когда связные повезли в части Петроградского гарнизона "Предписание № I" Военно-революционного комитета: "Войска привести в боевую готовность... Всякое промедление и замешательство будут рассматриваться как измена революции".
      ...Днем в Смольный примчался связной: Временное правительство отдало приказ юнкерам немедленно развести мосты через Неву, чтобы отрезать один район города от другого.
      Крыленко кинулся к телефону - связаться с красногвардейцами, которые несли охрану мостов. Станция не ответила. Он яростно колотил по рычагу, дул в трубку - напрасно!
      Вбежал Подвойский.
      - Телефоны не работают... Они отключили Смольный... Надо взять телефонную станцию! Немедленно выступаем.
      На ходу натягивая тужурку, Крыленко бросился вниз по лестнице. У подъезда стояла машина.
      Машина помчалась к Неве. На ближайшем перекрестке ей преградила дорогу трамвайная пробка. Толпа возбужденно спорила с вожатым.
      - В чем дело? - спросил Крыленко, высунувшись из машины.
      Откликнулась женщина с изможденным лицом:
      - Трамваи все в парк идут. Посреди дня... А до дому как добираться? Мосты вот-вот разведут...
      - Не разведут! - уверенно сказал Крыленко.
      Машина помчалась дальше.
      Литейный мост... Троицкий... Дворцовый... Всюду спокойно. Кое-где юнкера пытались выполнить приказ, но были отбиты.
      Николаевский мост... Две его половины взметнулись к небу. Значит, все-таки здесь юнкерам удалось.
      - Может, проедем мимо? - спросил шофер.
      - Нет, давай к мосту!
      Юнкер, стоявший на посту, отдал честь.
      - Господин прапорщик...
      - Товарищ прапорщик... - поправил Крыленко, желая сразу поставить все на свои места. - Вызовите вашего командира.
      Прибежал безусый поручик, из новоиспеченных:
      - Убирайтесь немедленно, иначе я прикажу арестовать вас.
      Он обернулся, чтобы вызвать конвой. По набережной к мосту мчались грузовики с вооруженными красногвардейцами. Упавшим голосом поручик приказал юнкеру, стоявшему поодаль:
      - Наведите мост.
      Первое, что услышал Крыленко, возвратившись в Смольный, - это звонки телефонов.
      - Работают?!
      Подвойский, не отрываясь от карты, ответил:
      - У нас - да. У них - нет. Телефонная станция взята. Зимний полностью отключен.
      Вошел Свердлов.
      - Последняя сводка?..
      Ответил Крыленко:
      - Город переходит в наши руки, Андрей.
      Свердлов улыбнулся. На какое-то мгновение ему вспомнилось, наверно, время, когда он был "Андреем": ссылки, побеги, конспирация... Снова ссылки. И снова побеги. Все это было так недавно - каких-то девять месяцев назад. Но с тех пор прошло не просто девять месяцев - историческая эпоха.
      - Чем располагает противник?
      Антонов-Овсеенко, близоруко уткнувшись в бумажку, стал докладывать обстановку:
      - Зимний дворец охраняют шестьсот девяносто шесть юнкеров и семьдесят пять солдат. С ними тридцать семь офицеров.
      - Оружие?
      - Пять бронемашин, девятнадцать пулеметов, шесть орудий. Винтовок около семисот.
      - На какие резервы могут рассчитывать?
      - Школа прапорщиков Северного фронта обеспечит максимум триста штыков, школа прапорщиков инженерных войск - пятьсот.
      - Добавьте женский батальон - он прибыл сегодня из Левашова, - сказал Подвойский.
      - А части, снятые с фронта?
      Крыленко только что получил новые сообщения о блокировании революционными войсками подступов к восставшему Петрограду.
      - В Выборге задержана Пятая кубанская казачья дивизия, в Пскове кавалерийские части, в Царском Селе - ударные батальоны. Первый, четвертый и четырнадцатый казачьи полки сами отказались от выступления.
      На усталом лице Свердлова мелькнула удовлетворенная улыбка. Он подошел к Крыленко, положил руку на его плечо.
      - Ну что, Абрам? Это будет последний?..
      - И решительный, Андрей... - очень тихо проговорил Крыленко. И вдруг его пронзила тревожная мысль. - Что с Ильичом? - Он знал, что шпики наводнили весь город, что за Лениным погоня.
      - Владимир Ильич в надежном месте, - успокоил Свердлов.
      В надежном месте - на квартире депутата Петроградского Совета, большевички Фофановой, подчинившись категорическому требованию ЦК не покидать своего убежища, Ленин писал в Смольный ближайшим товарищам и друзьям: "...Положение донельзя критическое... Нельзя ждать!! Можно потерять все!!. Надо, чтобы все районы, все полки, все силы мобилизовались тотчас... История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя потерять все..."
      ...Крыленко обернулся и невольно отпрянул: не может быть!.. В дверях стоял Ленин. Он держал в руке стул.
      - Я вам не помешаю, товарищи?
      - Владимир Ильич, как вы добрались?
      - На трамвае, - невозмутимо ответил Ленин. - Сели мы с товарищем Рахья и доехали. И, представьте себе, никто по дороге меня не узнал. Или просто никому нет дела до какого-то там старичка в поношенной кепке?
      ...Ночью пришло известие: все узловые пункты города взяты.
      В руках Временного правительства остались только Зимний дворец, Главный штаб военного округа и Мариинский дворец.
      Наступал последний день старой эры.
      Утром двадцать пятого октября главный начальник Петроградского военного округа полковник Полковников зашел в телеграфную кабину на чердаке военного министерства, где помещался аппарат прямого провода, связывавшего столицу со ставкой Верховного главнокомандующего. Плотно закрыв за собой дверь, он продиктовал телеграфисту сообщение чрезвычайной важности:
      "Доношу, что положение в Петрограде угрожающее... Идет планомерный захват учреждений, вокзалов, аресты. Никакие приказы не исполняются. Юнкера сдают караулы без сопротивления. Казаки, несмотря на ряд приказаний, до сих пор из своих казарм не выступили. | Сознавая всю ответственность перед страною, доношу, | что Временное правительство подвергается опасности потерять полностью власть, причем нет никаких гарантий, что не будет попытки к захвату Временного правительства. Главнаокр петроградский полковник Полковников".
      Телеграфист, молодой офицер, кончил стучать ключом и молча ждал дальнейших приказаний. Полковник неподвижно сидел, прикрыв ладонями глаза. Потом сказал:
      - Поставьте гриф: "Совершенно секретно". Так...
      Надеюсь, вы понимаете, мой мальчик, значение телеграммы, которую вы сейчас передали. Вы ведь умеете хранить военную тайну?..
      Через полчаса текст телеграммы "главнаокра" - тарабарские сокращения стали прочно входить тогда в разговорный язык - лежал на столе члена Военно-революционного комитета Николая Крыленко. Это была, в сущности, не просьба о помощи, а крик отчаяния. Полковник был довольно точно осведомлен о том, что происходит в столице. И не строил себе никаких иллюзий.
      Ленин, Дзержинский, Свердлов, Урицкий и другие руководители восстания проводили срочное совещание.
      Крыленко тихо вошел, положил телеграмму перед Ильичом.
      Ленин быстро пробежал ее глазами, потом прочитал вслух.
      - Заметьте, товарищи: "Нет никаких гарантий, что не будет сделано попытки к захвату Временного правительства". Какой забавный оборот речи!.. Что верно, то верно: никаких гарантий нет...
      ...Штурм Зимнего был назначен на вечер. В последний раз Крыленко решил объехать район, где два-три часа спустя должны были развернуться бои, проверить расположение частей, увидеть не на карте, а наяву позиции армии, которая готовится к решающей атаке.
      Обычно шумный и многолюдный в эти часы, город казался вымершим. На улицах не было ни души. Машина, в которой ехал Крыленко, одиноко чернела на пустынной глади широких набережных и проспектов.
      Вот Литейный мост... Зимняя канавка... Мойка... Екатерининский канал... Конюшенный... Невский - до Адмиралтейства и Морского экипажа. Боевые части революционных войск вместе с красногвардейцами несли вахту на закрепленных за ними позициях, ожидая боевого сигнала. На Неве замерли военные корабли. Время от времени, разрезая тишину, по булыжникам Невского громыхали броневики да подтягивались к Зимнему трехдюймовки.
      Наступила уже полная темнота, только Зимний дворец ослепительно сверкал огнями. Крыленко остановил машину на Миллионной улице - царский дворец выходил туда боковым фасадом. Неподалеку тихо разговаривали несколько человек. Крыленко узнал голос Чудновского, одного из руководителей штурма. Он окликнул его:
      - Григорий, это ты?
      - Крыленко?!
      Мимо, тяжело стуча сапогами, пробежали трое солдат. Донеслись обрывки слов: "...ранили", "заявил, что будет стрелять..."
      - Вот, прочитай, - сказал Чудновский и чиркнул спичкой. Стоявшие рядом красногвардейцы заслонили пламя от ветра. - Ультиматум... А вдруг обойдется без крови...
      - "...Временное правительство объявляется низложенным, - читал Крыленко. - Вся власть переходит в руки Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Зимний дворец окружен революционными войсками. Орудия Петропавловской крепости и судов...
      наведены на Зимний дворец... Именем Военно-революционного комитета предлагаем членам Временного правительства и вверенным ему войскам капитулировать...
      Для ответа вам предоставляется двадцать минут..."
      - Ультиматум послан? - спросил Крыленко.
      - Нет еще... Подождем до без десяти минут семь...
      - Кто передаст?
      - Я сам, - ответил Чудновский.
      Они обнялись. Крыленко пошел в направлении Главного штаба. Оттуда были хорошо видны поленницы дров вдоль Зимнего дворца - за ними прятались юнкера.
      ...Он был уже близко от Смольного, когда за спиной глухо раздались орудийные выстрелы.
      Значит, ультиматум отклонен.
      Начался штурм...
      В актовом зале Смольного близился час открытия Второго съезда Советов.
      Горели огромные белые люстры. На скамьях и стульях, в проходах, на подоконниках, на краю сцены - всюду сидели люди, представители рабочих и солдат многомиллионной России. В спертом воздухе висел синий табачный дым. То в одном, то в другом конце зала вспыхивали революционные песни...
      А этажом выше ни на минуту не прекращал своей работы Военно-революционный комитет, державший з руках все нити восстания.
      Посреди ночи в Смольный прибыл связист-самокатчик. Его встретил Подвойский.
      - Слушаю, товарищ... - Волнение сжало горло.
      - Зимний взят. Временное правительство арестовано.
      Подвойский бросился в соседнюю комнату. Склонившись над столом, Ленин что-то торопливо писал. Это был проект Декрета о земле.
      - Все кончено, Владимир Ильич! - крикнул Подвойский.
      - Что вы сказали, товарищ Подвойский? - спросил Ленин, продолжая писать.
      - Все кончено... Зимний взят...
      Ленин поднял голову, встал. Минуту-две он молчал.
      - Все кончено, говорите вы? Все только начинается!..
      На фронт полетели телеграммы с известием о победе восстания.
      Съезд ждал ответа фронтовиков. Поддержат или взбунтуются? Перейдут на сторону революции или двинут против нее войска?
      Ночь была уже на исходе, когда в дверях огромного, как завод, гудящего зала появился человек в черной кожаной куртке. Продираясь сквозь толпу заполнивших проход делегатов, он стремительно направлялся к трибуне, зажав в кулаке листок.
      "Крыленко! Крыленко!" - пронеслось по рядам.
      - Слово для экстренного сообщения имеет товарищ Крыленко.
      - Телеграмма! - Его мощный голос прогремел над притихшим залом. Товарищи, пришла телеграмма с Северного фронта.
      Это был фронт самый близкий к Петрограду, от его решения во многом зависела судьба революции.
      - Двенадцатая армия приветствует съезд Советов и сообщает о создании Военно-революционного комитета, который взял на себя командование фронтом!..
      Делегаты повскакали со своих мест. Крыленко стоял на трибуне, прижимая телеграмму к груди, и чувствовал, что не в силах сдержать слез.
      Было пять часов семнадцать минут утра...
      К трибуне подошел Луначарский и прочитал воззвание к народу, которое только что написал Ленин:
      "Съезд берет власть в свои руки.
      Да здравствует революция!"
      Стены были готовы обрушиться от оваций. Делегаты запели "Интернационал".
      "Стояла тяжелая холодная ночь. Только слабый и бледный, как неземной, свет робко крался по молчаливым улицам, заставляя тускнеть сторожевые огни.
      Тень грозного рассвета вставала над Россией", - прислонившись к колонне и вытирая слезы рукавом, записывал в блокнот очевидец и летописец Октябрьской революции, американский писатель Джон Рид.
      В СЕТИ ЗАГОВОРОВ
      Жизнь в Смольном не прекращалась ни на секунду.
      По выбеленным сводчатым коридорам сновали вооруженные рабочие в походном снаряжении, с пулеметными лентами, опоясавшими спину и грудь.
      В комнате № 17, где помещался Военно-революционный комитет, Крыленко, взбадривая себя крепким, почти черным чаем, весь день принимал донесения связных о положении в городе и на фронте.
      Глубокой ночью Крыленко направился в Актовый зал, где съезд Советов так же бурно, как накануне, проводил свое второе заседание.
      - Зря опаздываешь, товарищ! - прямо в ухо Крыленко прохрипел бородач в шинели, пропахшей махоркой и потом. Глаза его горели. Чувствовалось, что ему не терпится немедленно поделиться своей радостью. - Слыхал, какие декреты мы тут сейчас приняли?
      Эх ты!.. О земле... О мире... Мир будет, батя, понял?
      Вот так...
      Вдруг наступила тишина. С трибуны донеслось:
      - Образовать для управления страной правительство, именуемое Советом Народных Комиссаров...
      Председатель Совета - Владимир Ульянов-Ленин... Народные комиссары по делам военным и морским Владимир Антонов-Овсеенко, Николай Крыленко и Павел Дыбенко...
      Крыленко нахмурил лоб, пытаясь осознать то, что услышал. Как-то не сразу дошло, что было названо его имя. Зал неистово аплодировал, а он стоял неподвижно - с улыбкой, застывшей на лице.
      Бородач ткнул его в бок.
      - А ты чего не хлопаешь, товарищ? Дыбенко-тослыхал? Матрос с Балтики член правительства!
      А Крыленко - прапорщик... Наш брат...
      Комиссар Петропавловской крепости Георгий Благонравов, позвякивая ключами, вел Крыленко по нескончаемым каменным коридорам Трубецкого бастиона.
      Покрытые пылью редкие лампочки только подчеркивали темноту. С потолка по стенам стекали тоненькие ручейки. Но камера, которую открыл Благонравов, оказалась просторной и теплой. На аккуратно застланной койке, чуть сгорбившись, сидел худой человек с густой копной седых волос и читал книгу. Это был военный министр низложенного Временного правительства генерал Верховский.
      - Здравствуйте, генерал, - сказал Крыленко, присаживаясь на ввинченную в пол табуретку. - С вами разговаривает народный комиссар по военным делам Крыленко.
      Верховский не выразил ни малейшего удивления.
      - Добро пожаловать, прапорщик, чем могу служить? У вас усталый вид. С тех пор, как я вас видел летом на съезде Советов, вы сильно изменились.
      - Возможно, генерал. Делать революцию - нелегкое занятие.
      - Сочувствую. Впрочем... - Верховский развел руками, - вы сами взвалили на себя это бремя.
      - Я и не жалуюсь, генерал. Мы с вами люди военные, давайте говорить напрямик. Мир еще не заключен.
      Миллионы солдат томятся на фронте, их нужно кормить, одевать, лечить. Наконец, эвакуировать, когда мир будет подписан. Революции необходим опытный специалист, который смог бы вести всю руководящую техническую работу военного министерства. Предлагаю вам этот пост.
      - Но это слишком непомерная честь для арестанта, господин Крыленко.
      - Сейчас не до шуток, - нахмурился Крыленко.
      Верховский выпрямился, щеки его вдруг задергались от нервного тика.
      - Теперь вы, прапорщик, стали военным министром.
      Вот и руководите... Если вам угодно знать мое мнение, извольте: я не верю, что большевики удержат власть.
      Предпочитаю переждать ваше правление в крепости.
      Больше говорить было не о чем. Крыленко встал.
      - Воля ваша...
      В камере по соседству сидел бывший заместитель Верховского генерал Маниковский. Он оказался более сговорчивым. И уже через полчаса машина наркома везла их на Мойку, в помещение бывшего военного министерства, где на посту у входа, охраняя опустевшее здание, скучали двое красногвардейцев: все сотрудники министерства демонстративно не явились на работу,
      Ярко освещенные улицы были заполнены народом.
      Не спеша прогуливались парочки, в магазинах шла бойкая торговля, перед манившими рекламой кинематографами выстроились длинные хвосты.
      Маниковский, не веря своим глазам, приник к окну.
      - Признаться, господин нарком, я думал, что город погрузился во мрак.
      - И что по нему шныряют только дикие звери!..- усмехнулся Крыленко. Многим, очень многим, Алексей Алексеевич, перед лицом истины придется пересмотреть свои прежние взгляды. А меня, между прочим, зовут Николай Васильевич...
      Позади на полной скорости несся мотоцикл, явно стараясь догнать машину наркома.
      - Притормозите, пожалуйста, - попросил Крыленко шофера.
      Мотоцикл поравнялся с машиной. Курьер - молодой парнишка в солдатской шинели без погон - сказал извиняющимся голосом:
      - От самой Петропавловки мчусь за вами, товарищ Крыленко. Вас срочно ждут в Смольном. Привезли арестованных. Важные птицы, как будто...
      Кто бы это мог быть? Время тревожное. Керенский и генерал Краснов совсем близко от города собирают войска: готовят наступление на Петроград. Столица кишит заговорщиками, готовыми в любую минуту нанести революции удар в спину. Только что они провели разведку боем: подняли юнкерское восстание, захватили Инженерный замок, телефонную станцию. Им, наверное, уже мерещилась скорая победа. Но скорым было их поражение. Кто знает, что задумали они на этот раз?
      - Найдется ли местечко для меня на вашем моторе? - спросил он мотоциклиста. - А вы, товарищ шофер, довезите, пожалуйста, генерала.
      ...Арестованные под конвоем дожидались наркома в крохотной комнатке, примыкавшей к швейцарской, - несколько мужчин в добротных пальто и модных штиблетах, иные с зонтом или тростью в руках, но вид у них был довольно помятый: нерасчесанные бороды, галстуки, съехавшие набок, фетровые шляпы со следами въевшихся пятен.
      Двоих Крыленко сразу узнал: это были эсеры Гоц и Зензинов.
      - Почему вы здесь, граждане эсеры? - спросил он, а мысль уже лихорадочно работала: заговор? Он знал, что оба они вошли в организацию, собиравшуюся свергнуть Советскую власть и присвоившую себе громкое имя: "Комитет спасения родины и революции". Они же возглавили юнкерский заговор, но при его подавлении им удалось улизнуть. Оказывается, ненадолго...
      Не скрывая злобы, ответил Гоц:
      - Мы у вас в плену, господин самозванец. Республика погибла, разбойники торжествуют. - Он цитировал Марата. - Рано торжествуете, Крыленко, народ скоро прозреет.
      Крыленко почувствовал, как у него сжало виски.
      - Мне некогда с вами спорить, гражданин Гоц,- устало сказал он. История разберется. - Он подозвал конвоира. - Объясните, в чем дело, товарищ.
      Пожилой рабочий, с суровым, непроницаемым лицом, неумело зажав винтовку в левой руке, стал докладывать:
      - Задержали этих граждан под Гатчиной. К Керенскому, значит, спешили. Договариваться... Вы, мол, наступайте отсюда, а мы ударим оттуда. Из Питера. То есть.
      И зажмем, выходит, большевиков в клещи.
      - У вас очень грамотные бойцы, гражданин Крыленко, - иронично поглядывая из-под густых бровей, проговорил Зензинов. - Они умеют читать в душах.
      Вбежал Подвойский. Он был бледен.
      - В Михайловском митингуют! - крикнул он. - Настроение не в нашу пользу.
      Крыленко понимающе кивнул. В Михайловском манеже располагался броневой батальон. Тот, за кого были броневики, мог распоряжаться всем городом.
      - Еду сейчас же! - сказал Крыленко.
      Арестованные дожидались своей участи. "Спасители родины" сидели, выставив вперед, словно шпаги, свои зонты и трости. Они с испугом смотрели на Крыленко - ждали, как видно, что он прикажет тут же расстрелять их.
      - Вот что, граждане, - сказал нарком, - возиться с вами революции некогда. Я прикажу вас немедленно освободить, если вы обязуетесь в дальнейшем соблюдать лояльность. Согласны?
      - Ни за что! - истерично выкрикнул Гоц.
      Остальные молчали.
      - К вам, гражданин Гоц, это не относится. - Крыленко посмотрел на часы. Надо было спешить. - Освободите арестованных, товарищ красногвардеец. Всех... - Он помедлил. - Кроме Гоца... Вызовите отряд и отправьте этого господина в тюрьму.
      Митинг в Михайловском манеже длился уже несколько часов. В едва освещенном огромном помещении, где свободно гулял ветер и пахло сыростью, две тысячи солдат пытались разобраться в происходящем и докопаться до правды. Они напряженно слушали ораторов, сменявших друг друга на крыше броневика, ставшего импровизированной трибуной. В полумраке манежа зловеще чернели башни и орудия броневых машин.
      Часовые в дверях преградили Крыленко путь. Он вытащил свой мандат, подписанный Лениным.
      - Проваливай со своими бумажками!-ожесточенно крикнул один из солдат и выразительно щелкнул затвором.
      Рукой отстранив штык, Крыленко спокойно вошел внутрь.
      - Стой! - заорали сзади. - Стрелять будем.
      Не обращая внимания на крики, он стремительно продвигался к стоявшему в центре броневику, откуда доносился взволнованный голос очередного оратора.
      - Товарищи, - кричал солдат, - поймите, нужно немедленно заключить мир! Кто даст нам мир, за тем мы и пойдем. Мы на фронте не можем больше воевать - ни с немцами, ни с русскими...
      - Это недостойно русского патриота! - Тщедушный человечек, стоя на крыше броневика, повторял, как заклинание: - Недостойно! Недостойно! Надо воевать до полной победы союзников!..
      - Вы говорите, как Керенский! - раздался голос из толпы.
      Молодой поручик, забравшийся на броневик вслед за ним, пытался доказать, что самое лучшее, пока положение не прояснится, - соблюдать нейтралитет.
      - Что нам, солдатам, до всей это свалки политических партий?.. - Он говорил спокойно и веско. Хорошо отработанная актерская "задушевность" располагала к нему изверившуюся, уставшую от посул и призывов солдатскую массу. - Страшно русскому убивать своих же русских братьев. Давайте отойдем в сторону и подождем, пока политики закончат драться друг с другом.
      Его проводили аплодисментами. "Правильно говорит", - рассудительно сказал кто-то рядом.
      Крыленко протиснулся к самому центру. Он заметил знакомое лицо Джона Рида, дружески помахал ему издали рукой.
      - Разрешите и мне сказать слово, - обратился он к офицеру, стоявшему возле броневика; тот был распорядителем митинга.
      Офицер узнал его.
      - Не надо, прапорщик... Мы сами разберемся.
      Без вас.
      Но и солдаты узнали Крыленко. Один, изловчившись, вспрыгнул на капот, крикнул:
      - Товарищи! Здесь товарищ Крыленко, нарком по военным делам. Он хочет говорить.
      Толпа загудела.
      Не дожидаясь, пока утихнет волнение, Крыленко, к которому сразу же протянулось множество рук, забрался на броневик.
      - Товарищи солдаты! - крикнул он с такой силой, что возбужденный гул двухтысячной толпы разом утих.
      Он откашлялся, но хрип не проходил. Впрочем, все уже привыкли к хриплым ораторам: на многочисленных митингах в эти трудные дни мудрено было не сорвать го"ос. - Мне незачем напоминать вам, что я солдат.
      Мне незачем говорить вам, что я хочу мира. Но я должен сказать вам, что большевистская партия, которой вы помогли совершить рабочую и солдатскую революцию, обещала предложить мир всем народам. Сегодня это обещание исполнено... - Он переждал аплодисменты. - Вас уговаривают остаться нейтральными в тот момент, когда в нас стреляют на улицах и ведут Керенского на Петроград. Совет Народных Комиссаров - это ваше правительство. Вы хозяева положения. Великая Россия принадлежит вам. Подумайте хорошенько, согласитесь ли вы отдать ее обратно?
      Крыленко кончил речь и сразу почувствовал, как подкашиваются ноги. Голова закружилась. Он пошатнулся и чуть не упал. Сотни рук поддержали его. Голос его снова обрел силу.
      - Времени митинговать больше нет. Час выбора настал. Кто за Керенского - направо! За Советы - налево!
      Толкаясь, наступая друг другу на ноги, солдаты ринулись влево. Под мрачными сводами манежа гулко тарахтели моторы броневиков.
      - В Смольный, - чуть слышно прошептал Крыленко, обхватив спину ожидавшего его у входа мотоциклиста. Больше всего он боялся заснуть на ходу.
      Холодный ветер, бивший в лицо, быстро прогнал усталость.
      На ступеньках Смольного его встретил пожилой конвоир, которого он оставил в швейцарской часа полтора назад. Лицо его выражало растерянность и испуг.
      - Гоц сбежал, - виновато сказал он. - Ума не приложу, как это случилось...
      Сбежал один - поймали другого. Красногвардеец, который доставил его в Смольный, стал торопливо докладывать:
      - Задержан в штабе Петроградского военного округа... Там в шкафу штабные бланки лежат, так он возле этого шкафа все вертелся. Очень подозрительный малый. Стали проверять документы, а он вдруг как заплачет, трясется весь: не убивайте, кричит, у меня есть важное сообщение. Ну и решили, значит, его сюда доставить, товарищ нарком. Для разбору...
      На табуретке, согнувшись, трясся мелкой дрожью юноша лет семнадцати. На его худые плечи была накинута шинель.
      - Ваше имя? - спросил Крыленко.
      - Зелинский Евгений, - всхлипнул арестованный.- Прапорщик.
      - Давно ли? - удивился Крыленко.
      - Произведен генералом Корниловым... Досрочно...
      - Офицер, значит... - насмешливо протянул Крыленко. - Небось Зимний обороняли? Отпущены под честное слово? - Зелинский кивнул. - Ну что ж, прапорщик, с вами разговаривает народный комиссар по военным делам прапорщик Крыленко. Выкладывайте свое важное сообщение.
      Зелинский перестал дрожать. Его воспаленные глаза впились в наркома.
      - Заговор... - выдавил он наконец. - Я завербован... Должен был украсть бланки... Не знаю зачем...
      - Кто заговорщики?
      - Офицеры...
      - Кто во главе?
      - Пуришкевич...
      Пуришкевич?!. Тот самый?!. Сухонький, с бородкой, прикрывавшей впалые щеки? Вспомнилась его площадная брань с думской трибуны, выкрики, которыми он всегда сопровождал речи большевиков. Пуришкевич...
      Организатор погромов, кровопролитий, убийств из-за угла. Что ж, от него можно было и в самом деле ожидать всего. Но чтобы именно он оказался во главе военного заговора, чтобы офицеры стали под команду бессарабского помещика, этого барина, намозолившего глаза всей России своей поддевкой и бородой!..
      - Когда вас ждут с бланками?
      Зелинский посмотрел на часы.
      - Через пятнадцать минут.
      - Где?
      - Гостиница "Россия". Мойка, шестьдесят...
      Раздалась команда, и шесть грузовиков с вооруженными красногвардейцами выехали из ворот Смольного, направляясь к набережной Мойки.
      Гостиницу оцепили, выставили посты, на чердаках соседних зданий установили несколько пулеметов: кто знает, как поведут себя заговорщики!..
      - Вперед! - скомандовал Крыленко, вытащив из кобуры револьвер. Цепочкой... Прижимайтесь к стене.
      Но выстрелов не было. Красногвардейцев никто не ждал. Мирные постояльцы гостиницы пили чай, играли в карты, а иные уже спали. Их разбудили. Под кроватями лежали винтовки, гранаты, патроны, а в одной из комнат - даже пулемет, накрытый ватным одеялом.
      - Все арестованы! - сказал Крыленко.
      Никто не сопротивлялся.
      - Где ваш руководитель?
      Арестованные молчали.
      - Никого из здания не выпускать! Обыскать все помещение.
      Зелинский сообщил, что Пуришкевич живет в номере двадцать три. Номер оказался пустым. В книге постояльцев, которую вел хозяин гостиницы, было записано: "23 - г-н Евреинов".
      У красногвардейцев нашлось много добровольных помощников - дворник, горничная, швейцар. Они охотно открывали запертые двери, обшаривали подвал,чердак, чуланы. Пуришкевич как в воду канул.
      С особым рвением искал Пуришкевича дворник гостиницы.
      - Нигде нетути, товарищ начальник, - подобострастно улыбаясь, проговорил он, вылезая из очередного шкафа, - хучь оближите усе, а ни одной твари больше не найдешь. Может, сударь энтот уже эвакуировался, а мы зазря тут полозием...
      "Какая странная речь, - подумал Крыленко. - Назойливое "хучь" и "усе" рядом с "эвакуировался", произнесенным без единой ошибки. Безграмотный мужик, а жесты барственны. Руки холеные, не знакомые с грязной работой... Суетлив... Эти впалые щеки... Оттопыренные уши... Ну, конечно же, как можно было не узнать его?! Сбрил бороду, шелковую поддевку сменил на поношенный пиджачишко..."