XXVII. НАПАДЕНИЕ НА ТОВНОСТЕН

Неделю спустя после поражения имперской армады Кейн наблюдал, как в море вырисовывается побережье Товноса. В этот день он командовал флотом из семидесяти пяти кораблей всех видов, сверх меры переполненных бойцами.

Это будет последняя схватка, так как, по подсчетам Кейна, силы Мариля слишком уменьшились, чтобы долго сопротивляться. Единственной сложностью было преодолеть городские укрепления, но Кейн полагался тут на помощь скилредов.

Как бы они ни отреагировали на утрату одной из своих незаменимых подводных лодок, Эфрель сумела все-таки заручиться их поддержкой для штурма города. Но, как колдунья предупредила Кейна, энергия, которая питает их двигатели и ужасное оружие, на исходе. Неспособные пополнить ее, скилреды в течение столетий использовали свой флот крайне редко. Эфрель убедила их потратить последние запасы этой драгоценной энергии, но скилреды настояли на том, чтобы их уничтожающие лучи применялись только там, где без них совершенно нельзя будет обойтись.

Как Кейн и ожидал, на пути к Товносу он не встретил никакого сопротивления. Мариль понял, что идти против Кейна с остатками своего флота – это глупая трата сил. Император собрал все что мог, чтобы организовать отчаянную защиту Товностена, понимая, что должен защитить столицу от Эфрель любой ценой. В море не было ни одного имперского корабля. Без столкновений флот мятежников занял позицию снаружи гавани Товностена.

Гавань Товностена была слишком широка, чтобы ее можно было блокировать, но сквозь подзорную трубу Кейн видел, что в стратегически важных местах из воды торчали какие-то обломки. Им придется продвигаться осторожно, если скилреды не уберут все препятствия, ибо это подставит корабли под огонь защитников. И это был только внешний периметр укреплений. Уцелевшие в великой битве корабли были вооружены и готовы противостоять захватчикам в самой гавани. Кейн отметил, что перед имперским флотом собраны дюжины рыбацких лодок и другая мелочь. Лодки с огнем и прочие приятные вещи, догадался он.

Стены города были усыпаны защитниками. Должно быть, каждый здоровый человек в городе встал на защиту стен. Повсюду были катапульты, насыпи камней и чаны с горящим маслом, чтобы обрушить все это на нападающих. Городские ворота были крепкими и хорошо укрепленными – с ними мог бы управиться хороший стенобитный таран при условии, что люди смогут выстоять под постоянным огнем со стен. В общем, Товностен хорошо подготовился к встрече мятежников, и защитники города не были намерены сдаваться. Кейн не стал бы штурмовать крепость, а попытался бы взять ее длительной осадой. Но нечеловеческие союзники Эфрель сражались оружием, против которого не могли устоять никакие человеческие укрепления. Войдя в гавань, подводные лодки скилредов поднялись на поверхность, чтобы дать сигнал к последней атаке.

Смертоносные лучи фиолетового жара вырвались и вонзились в стены крепости. Сотни кричащих защитников гибли в иссушающих вспышках – даже камни плавились от нестерпимого пламени. Катапульты и осадные орудия обратились в обугленные груды, чаны с маслом взрывались огромными огненными шарами. Вопящие толпы в ужасе разбегались. Пугающим историям уцелевших в битве верили только наполовину. Теперь кошмары дочеловеческой науки поднялись из океанских глубин, чтобы столкнуться с расой, которая посмела объявить себя владычицей земли.

Из крепости пришел ответный град стрел и снарядов всех видов. Ливень смерти отскакивал от металлических корпусов, не причиняя вреда. Но когда лучи разрушительной энергии снова обстреляли стены города, ответный огонь стал слабеть и наконец утих. Колонны черного зловонного дыма вырывались между зубцами. Кричащие фигуры валились со стены и оставляли за собой след огня, падая на тлеющую землю.

Затем скилреды обратили огонь против городских ворот. С громовыми ударами железные ворота обратились в пылающий ливень расплавленных кусков и обжигающего пепла, оставив в треснувших стенах зияющую дыру. Теперь сердце Товностена оберегали только беспорядочные кучи горящего дерева и расколотые камни.

Отвернувшись от дымящихся стен, подводные лодки выпустили залп вспышек по имперским кораблям. Тотчас стали взрываться начиненные горючими материалами лодки. Остатки имперского флота гибли. Затем, так же неожиданно, как начались, выстрелы прекратились, и подводные лодки погрузились под воду. Но менее чем за десять минут их ужасная атака уничтожила все укрепления Товностена.

– Хорошо! Вперед, пока они не опомнились! – прокричал Кейн, и флот мятежников вошел в гавань.

Несколько капитанов оказались неосторожными и столкнулись со скрытыми препятствиями, но большая часть флотилии мятежников вошла в гавань невредимой и устремилась на то, что осталось от имперского флота. Корабль сталкивался с кораблем, имперцы очертя голову атаковали мятежников, зная, что их миссия – самоубийство, и сражались как безумные, стремясь взять с собой в вечную ночь как можно больше врагов.

Уцелевшие рыбацкие лодки, загруженные зажигательными веществами, были подожжены и направлены в ряды захватчиков. Из-за тесноты в гавани точное маневрирование было невозможным – и пылающие лодки ударились о несколько военных кораблей, осыпав их огнем. По мере того как шло сражение, на пробивающиеся военные корабли сыпался разрозненный, но все возрастающий дождь стрел и снарядов. На дымящиеся стены быстро возвращались уцелевшие защитники.

Но флот мятежников неуклонно продвигался вперед, и, хотя часть вторгшихся кораблей погибла, защитников теснили без особого труда. Был захвачен последний из имперских кораблей, не способный устоять против неодолимых полчищ Кейна. Флот мятежников пристал к берегу, и тысячи солдат оказались там, чтобы продолжить битву. По приказу Кейна силы мятежников разделились на три части, чтобы войти в город с разных сторон.

Отразив щитом несколько стрел, Кейн спрыгнул на берег и рванулся к горящим руинам главных ворот. Его люди укрывались среди тлеющих обломков, остановленные товносианцами, которые собрали свои разрозненные силы на защиту главного входа. Солдаты приветствовали Кейна, когда он присоединился к ним, и уверенно последовали за ним в жестокую схватку возле бывших ворот. Подобно демону смерти, Кейн врубился в ряды защитников, круша их мощными ударами. Для этой битвы он вооружился боевым топором с короткой рукоятью. Размахивая обоюдоострым оружием сильной левой рукой, Кейн разрывал людей на куски, усеивая свой путь алыми брызгами расчлененных рук и ног, внутренностей и крови. На фоне топора абордажная сабля, которую Кейн сжимал правой рукой, мелькала, как змеиный язык. Не обращая внимания на стрелы в этой тесной схватке, Кейн отбросил щит, полагаясь на кольчугу.

Сквозь ряды защитников Кейн вел своих людей неодолимым клином. Товносианцы отчаянно сражались, но их безжалостно уничтожали среди дымящихся руин.

Мятежники бежали от дома к дому, убивая всех, кто не смог убежать. В наполненных дымом улицах столицы Империи эхом отдавались вопли мучимых женщин, плач детей, крики раненых и умирающих. Кошмар стал явью, ибо пираты и головорезы, нанятые Кейном, вернулись к своей истинной звериной сущности и упивались безумием насилия и мародерства.

Спеша сквозь этот пир разрушения, Кейн повел небольшой отряд мятежников к императорскому дворцу. Здесь сопротивление было организованным, и бой был яростным и упорным. Отряд мятежников под предводительством Имеля присоединился к ним у осажденных стен дворца. Если ренегат-товносианец и чувствовал угрызения совести, он их никак не выказывал.

– Где Альремас? – прокричал Кейн.

– Пробивается позади, – был ответ Имеля. – Будет здесь минут через десять—двадцать.

– Хорошо! – Кейн испытал горечь от того, что его враг казался неуязвимым. – Слушай, ты здесь все знаешь. Когда мы прорвемся внутрь, возьми несколько человек и захвати М'Кори. Помни – доставишь ее ко мне целой и невредимой. Я займусь прочими, пока не подоспеет Альремас с подкреплением.

Имель кивнул и вернулся к своим людям. Отправив часть людей под командованием Арбаса соорудить защитные завесы и стенобитные тараны из обломков, Кейн начал наступление на твердыню. Защита дворцовых стен была яростной и решительной – но лучники мятежников успешно сдерживали защитников, пока импровизированный таран пробивал главные ворота. Дворцовая стража отважно сражалась, но ее постепенно оттеснили превосходящие силы Кейна.

– Кейн! – Внезапно перед ним появилась осунувшаяся фигура в доспехах. Неистен Мариль видел, как гибнет его Империя, и теперь после часов яростного сражения он был здесь, чтобы защищать свой дворец. – Клянусь Хорментом, по меньшей мере я получу удовольствие от того, что отправлю твою черную душу в Седьмой Ад!

– Много народу пыталось сделать это! – презрительно крикнул Кейн. – И теперь Владыка Тлолуин присматривает за ними!

Заревев яростно, словно бык, Мариль бросился на Кейна. Император был сильным мужчиной и дрался, направляемый безумной яростью. Вот перед ним человек, который принес разрушение его огромной Империи. Если победа отвернулась от императора, то по крайней мере месть ему доступна. Кейн медленно отступал под неистовой атакой Мариля, парируя удар за ударом своим мечом и то и дело ударяя о щит императора топором. Мариль уклонялся от мелькавшего боевого топора, который был в левой руке Кейна, и неистово атаковал штормом сверкающей стали.

Неожиданный взмах более длинного клинка Мариля зацепил правую руку Кейна, глубоко разрезав заживающую рану. Абордажная сабля с лязгом выпала из руки Кейна. Не обращая внимания на боль, он осторожно стал кружить вокруг Мариля, выжидая, чтобы тот раскрылся. Он описывал топором сверкающие узоры, вызывающе рыча.

Мариль был слишком опрометчив в своем стремлении покончить с ненавистным врагом. Один промах – это все, что было нужно Кейну. Кейн сделал обманный выпад топором – отскочил, когда клинок Мариля дико свистнул у него над головой. На мгновение император раскрылся в попытке снести Кейну голову. С невероятной скоростью топор качнулся и пронзил панцирь и грудь Мариля. С глазами, все еще горящими ненавистью, Неистен Мариль рухнул на пол и испустил дух в луже крови.

– Зачем ты его убил? – спросил Арбас, с интересом следивший за дуэлью. – Эфрель это не позабавит. И для полного счастья наш друг Альремас прорвался сюда как раз вовремя, чтобы увидеть, как ты его прирезал. Я уверен, что он быстренько наябедничает Эфрель. Кейн, может, нам теперь не стоит торопиться на Пеллин?

Кейн выругался и осмотрел свою раненую руку.

– Не хватало еще позволить Марилю прикончить меня только для того, чтобы удовлетворить ее прихоть! Да пошла она! Я добыл Эфрель императорский трон, и, если Имель пленит М'Кори, она должна быть вполне довольна.

Тем временем Имель пробился к покоям М'Кори. Наконец, справившись с последними из тех, кто стоял на страже, он ворвался туда. Мятежники накинулись на кричащих служанок, потом добрались до самой М'Кори.

М'Кори поборола гложущий страх и с вызывающим видом поднялась навстречу ухмыляющимся захватчикам. Ей в голову приходили мысли о самоубийстве, но это было слишком отвратительно. Пока она была жива, была надежда, и, пока она знала, что Лагес жив, она отказывалась терять последнюю надежду.

Смакуя ее красоту, Имель проклял Эфрель за то, что она велела приберечь М'Кори для себя. Девушка стала бы хорошим подарком самому ценному слуге колдуньи.

– Иди с нами спокойно, и я обещаю, что тебе не причинят вреда, – сказал он своей белокурой пленнице. Он ободряюще улыбнулся. – В конце концов ты почетная пленница. Мы доставим тебя к императрице на Призарт.

– Никого нет подлее, чем предатель! – выплюнула М'Кори.

– Лучше победивший предатель, чем побежденный патриот,– пожал плечами Имель. Он приказал, чтобы девушку связали, и повел ее к Кейну. В разграбленном городе найдутся и менее принципиальные красотки.

Тем временем в кровавом хаосе улиц Лагес все еще продолжал сопротивление. Он разделился с дядей в начале битвы, чтобы встретить многоголовую атаку мятежников, и главный удар захватчиков обошел его стороной. Поэтому он с отрядом изнуренных имперских солдат до сих пор кружил по улицам, на которых бушевал разгул, и уничтожал попадавшихся им грабителей. Зная, что столица Империи пала, Лагес сражался, не думая о спасении, намереваясь погибнуть на пепелище своего города.

Затем до него добрался посланник с известием о том, что дворец пал, император убит, а М'Кори пленена. И Лагеса охватило дикое бешенство, он призвал своих людей следовать за ним в самоубийственной попытке спасти М'Кори. Но уставшие солдаты удержали его, убедив, что бессмысленно жертвовать их жизнями в бессмысленной атаке.

Лагес осознал безнадежность положения. Он дал приказ известить всех оставшихся верными ему солдат о том, чтобы они присоединялись к нему, и отступил. Подбирая по дороге отставших, он выбрался из горящего города и направился в глубь Товноса, где он мог бы организовать партизанское сопротивление против завоевателей.

Так рухнула Товносианская Империя, в пепле и крови, – от руки человека, который косвенно способствовал ее созданию.

ХХVIII. РУКА КЕЙНА

Повсему Призарту неистовствовало веселье победивших мятежников. Напряжение битвы перешло в ликующее безумие. Награбленное золото и вино лились полноводной рекой.

В черной крепости Дан-Леге настроение было иным. Эфрель была в неистовой ярости. Целый час она кричала и проклинала Кейна. Его сокрушительная победа над Империей ничего для нее не значила. Все, что знала колдунья, это то, что Кейн убил ее кровного врага. Его колоссальная глупость навеки разрушила взлелеянную ею мечту о мести. Месяцами жизнь в ней поддерживалась только ненавистью к человеку, который опозорил и изувечил ее, – и теперь Неистен Мариль был вне пределов досягаемости.

Оксфорс Альремас самодовольно наблюдал, как Кейн стоически выслушивает бесконечную тираду Эфрель. Временами она могла только дико вопить, издавая несвязные крики необузданной ярости. Альремас никогда не видел ее в таком гневе. Он с удовлетворением прикинул, что больше ему нечего беспокоиться о Кейне. Теперь, когда его соперник попал в немилость, он сможет убедить Эфрель, что Кейн слишком опасен. Затем – просто законное убийство.

Кейн оставил попытки урезонить колдунью. Понимая, что ее охватил приступ безумия, он взял себя в руки и ждал, когда ее гнев утихнет. Для этого потребовалось немало времени, но наконец ее тирада закончилась.

Пока Эфрель не завелась снова, Кейн заговорил:

– Исключая этот случай, я выполнил все твои приказы. Когда прежде у тебя был повод, чтобы порицать меня или мои методы? И несмотря на то что говорят некоторые лживые языки, я хотел только разоружить Мариля. Этот дурак отказался сдаться – он сам бросился на мой топор. Разве меня надо винить в его смерти? Забудь это. Разве я не бросил Империю к твоим ногам? Я сделал все, что обещал тебе. И помни, для мести у тебя осталась М'Кори.

В глазе Эфрель загорелся странный свет. Казалось, ее внимание перешло с Кейна на какую-то потаенную мысль.

– Да, но другой взял ее в плен, – прошипела она.

– Могу я указать на небольшую разницу между пленением юной девушки и захватом опытного воина? В любом случае это было выполнено согласно моим приказам. – Кейн благоразумно добавил: – Лагес все еще на свободе – и во главе армии всякого сброда. Пока он и его разбойники не уничтожены, они будут угрозой тебе. Может, тебе кажется, что с Лагесом должен разобраться кто-то другой?

Эфрель расстроенно проворчала:

– Нет, черт тебя дери! Я все еще хочу, чтобы именно ты искоренил остатки имперского сброда. Когда ты сделаешь это, можешь требовать свою награду. А теперь убирайся с глаз моих долой – пока я не угостила тебя тем, что приготовила для Мариля!

– Благодарю за доброжелательность,– сухо сказал Кейн, пытаясь скрыть свои чувства.– Уверяю тебя, что Лагес будет доставлен прямехонько к тебе для этого удовольствия.

Он торопливо вышел с застывшим от гнева лицом. Снаружи его ждал Арбас.

– Я не думал, что ты выберешься оттуда живым! – начал он. – Знаешь, ее вопли разносились по всей крепости. Никогда не слышал кого-нибудь в такой ярости!

Кейн хмыкнул и молча пошел прочь.

– Пойдем куда-нибудь, где можно поговорить, – наконец пробормотал он.

– Для этого сгодится любой кабак. Сегодня там слишком шумно и весело, чтобы шпионить. В любом случае,– добавил убийца в задумчивости,– это хороший повод напиться.

И они засели в галдящей таверне, где толпы утомленных сражением солдат объединили вино и женщин в своем шумном праздновании. Выбрав относительно спокойный угол зала, они взяли кружки с элем и уселись. Арбас оценивающе рассматривал танцующих девушек, но за его праздничным видом таилось настоящее беспокойство.

– Думаю, ты знаешь, что я хочу сказать, – тихо начал Кейн. – Я никогда не собирался отдавать новую Империю под власть этой сумасшедшей. Я хотел немного выждать. Теперь, похоже, мне придется двигаться быстрее, чем я планировал.

Он нахмурился, вспомнив высокомерную улыбку Альремаса во время спора с Эфрель.

– В любом случае мне больше ничего не остается. Альремас смотрел на меня так, словно у меня смертельная болезнь. Эта война истощила силы Эфрель так же, как и силы Империи. Я найду достаточно людей, чтобы сделать это. Наемники из-за пределов Империи пойдут за мной – да и большинство тех, кто ввязался в войну только ради наживы. Имель будет на моей стороне, я знаю. В своих претензиях на власть Эфрель может рассчитывать только на пеллинитов.

Убийца задумчиво потягивал эль.

– Думаешь, ты получишь достаточно поддержки? Я имею в виду, что ты будешь против всего Пеллина – и против колдовства Эфрель.

– Думаю, да. Я намереваюсь совершить переворот, а не начать еще одну войну. Мы ударим быстро и тайно. К тому времени, когда кто-нибудь поймет, что происходит, будет уже слишком поздно, чтобы помешать нам. Кроме того, у нас есть М'Кори, и, если я не ошибаюсь, она принесет нам пользу.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Арбас, срыгнув и опять наполнив кружки.

– Лагес таится где-то на Товносе с немногими людьми. Мы сможем использовать их мечи. Когда я предложу ему шанс спасти М'Кори от Эфрель, уверен, этот дурак присоединится ко мне. Потом с ним может что-нибудь случиться.

Глаза Кейна смотрели в пространство.

– Когда-то я почти заполучил эти края. Я не позволю им вновь ускользнуть от меня.

XXIX. ВОЗМЕЗДИЕ ЭФРЕЛЬ

Глубоко под шумным весельем ночи дымящиеся желтые огни из огромных масляных ламп озаряли мрачную сцену гротескной встречи двух противоположностей. В своем подземном зале Эфрель, торжествуя, стояла над закованным в цепи телом М'Кори.

Эта картина являла абсолютные противоположности женской души. М'Кори в цепях прижалась к земле перед своей тюремщицей. Наивная, светловолосая и белокожая, с прелестным личиком и хрупкой фигурой, М'Кори поистине была дитя света. Перед ней стояла женщина с холодным сердцем и паучьим коварством. Эфрель – черноволосая и бледнокожая, чья сверхъестественная красота превратилась в отвратительное уродство. Эфрель, королева ночи. Душа, любившая мир дневного света, попала в плен к душе, в которой пылала злобная ненависть.

М'Кори отстранилась, насколько ей позволили цепи, прикованные к полу, отшатнувшись при виде этой злой насмешки над женственностью, которая с вожделением смотрела на нее. Эфрель наблюдала за своей перепуганной пленницей с невыразимым удовольствием.

– М'Кори, дорогая, ты узнаешь меня? – поддразнила она. – Ты не забыла Эфрель? Не правда ли, я была тогда чуть привлекательнее, но твой отец позаботился об этом, не так ли? Какая жалость, что Мариль погиб, не насладившись еще раз красотой, сотворенной его злым умыслом. Ты плакала о Эфрель, когда она умерла, М'Кори?

Она захихикала при виде крайнего ужаса, застывшего на лице пленницы.

– Но, насколько я помню, тебе никогда не было дела до Эфрель, не так ли? Эфрель была слишком темным созданием, чтобы найти привязанность в твоем миленьком умишке. Что ж, это прощено – все прощено, потому что ты мне все возместишь.

Она воззрилась на хрупкую красоту М'Кори.

– М'Кори достанется участь, которую я уготовила ее отцу. Милашка М'Кори, не надо бояться Эфрель. Острый нож не будет ласкать нежную кожу прекрасной М'Кори. Ах, ты всегда была прелестным ребенком, не так ли. Некоторые даже утверждали, что ты прекраснее меня. Прелестное дитя, дай мне рассмотреть тебя! – Руки Эфрель с яростью вцепились в пленницу и сорвали с ее плеч шелковый наряд.

М'Кори резко дернулась от ее цепких пальцев.

– Эфрель! Зачем ты делаешь это со мной? – запинаясь, произнесла она. – Я никогда не желала тебе зла! Мне обещали, что со мной будут обращаться как с почетным узником. Вместо этого ты приковываешь меня цепями в своей темнице и угрожаешь пытками!

Эфрель дико захихикала:

– Пытать тебя? Нет, нет, я не трону и волоска на твоем драгоценном теле. О нет! Но, как ты узнаешь, я имею все права изучить твою красоту.

Она качнулась перед пленницей, словно змея перед гипнотизируемой птичкой.

– Ты знаешь, что я приготовила для тебя, дорогуша М'Кори? Не пытки, я тебе обещаю. Ты когда-нибудь изучала оккультные науки? Милашка М'Кори, ты трепещешь. Как я могла забыть, в твоем светлом маленьком мирке занимаются более приятными вещами. М'Кори всегда жила в цветущем саду, ее жизнь – игры и детский смех. Так что ничего удивительного, что ты выказываешь такое отвращение к колдовству.

Для Эфрель все было по-другому. Я была гораздо младше тебя, прекрасное дитя, когда впервые вырвала сердце из груди девственницы и предложила его воющему демону из мира за гранью ночи. Но М'Кори читала глупые любовные стишки, а не запятнанный кровью Гримуар. При этом мы могли быть сестрами по возрасту – но ты резвилась на солнышке, когда Эфрель танцевала в пахнущем серой мраке. Тем не менее я думаю, могла бы ты оказаться на моем месте, лелея в себе ненависть и жажду мести, как я, если бы Неистен Мариль отдал быку М'Кори, а не Эфрель? Мои боги пощадили меня, чтобы я могла исполнить свое проклятие. Сделали бы твои то же самое?

Я все еще вижу ужас в твоих глазах. Милашка М'Кори сострадает только хорошеньким вещам. Когда ты спасала бьющуюся бабочку из паутины, дорогуша М'Кори, ты пролила хоть одну слезинку о пауке, которого ты оставила голодать? Думала ли ты когда-нибудь, прелестное дитя, какой бы ты стала, если бы наши жизни поменялись местами? Сочувствовала бы ты пауку, если бы ты была дитя ночи? Если бы в твоих жилах текла черная кровь Пеллинов, а не теплая водичка Неистенов,– может, тогда М'Кори научилась бы петь заклинания, а не цитировать сладенькие стишки. Возможно, М'Кори предоставила бы свои садовые клумбы сорнякам и проводила ночи, вчитываясь в загадочные строки, написанные на человеческой коже.

Но я говорила о колдовстве. Если твое детство было бы таким же, как мое, возможно, тогда М'Кори знала бы о древнем заклятии метемпсихозы. Она бы знала, что с помощью определенных приемов душу можно извлечь из ее земного тела и перенести в космос, что с помощью сильных чар плененную душу можно похитить из ее природного вместилища и заключить в другое тело. Она бы даже знала, как наложить сложные чары, с помощью которых можно перенести человеческую душу из одного тело в другое: вырвать ее из телесной оболочки и вселить в тело адепта. Эфрель знает это миленькое заклятие.

Эфрель качнулась к своей съежившейся пленнице. Одной рукой подняла ее подбородок, второй стянула разорванное платье с плеч М'Кори. Лицо девушки было мертвенно-бледным от ужаса и изумления.

– Теперь ты понимаешь, почему твое тело так интересует меня? Милашка М'Кори, ты смотришь на меня так невинно, ничего не понимая. Должна ли я сказать тебе то, что твой наивный разум отказывается принять? Твое тело скоро будет моим.

Она захохотала от безумного удовольствия, когда М'Кори вскрикнула от ужаса.

– Да! Да, моя милая! Вот почему я пощадила тебя! Ничто не должно повредить хорошенькое тело милашки М'Кори! Потому что вскоре твое тело будет моим, а твой дух окажется в этой изувеченной оболочке, которая некогда была Эфрель! Подумай, как это забавно! Родная дочь Мариля заперта в изуродованной плоти, которую он вожделел и затем разрушил. И женщина, которую он приговорил к ужасной смерти, жива и опять прекрасна в теле его родной дочери!

Онемевшая от ужаса и изумления, М'Кори смотрела, как колдунья упала на пол, сотрясаясь в безумном хохоте. В полуобмороке она съежилась в своих оковах и следила, словно в кошмарном сне, как скачущая сумасшедшая женщина мечется вокруг нее, срывая ее одежду и жадно ощупывая ее тело. Покрытое шрамами лицо Эфрель хихикало напротив ее лица. Острые ногти вонзились в ее обнаженную плоть. Разорванные губы шептали невыносимые просьбы и обещания в ее уши.

М'Кори попыталась отползти, но ее руки и ноги опутывали цепи. Она попыталась высвободиться, но сумасшедшая колдунья была слишком сильной. Ее крики потерялись в тенях потаенной палаты. Ее одежда превратилась в лохмотья. Руки Эфрель ползали по ее обнаженной плоти. Она оказалась пришпиленной под извивающимся телом колдуньи, которая теперь тоже была обнажена. Лохмотья губ ласкали ее лицо, посасывали губы, кусали груди. М'Кори застонала от отвращения, когда Эфрель насильно раздвинула ее ноги и заставила ее беспомощное тело служить своей похоти.

М'Кори тошнило, она беспомощно извивалась под животным насилием неистовой колдуньи. Ее душа умирала от ужаса происходящего, когда волна зла придавила ее к камням и заглушила ее рыдания. Боль, тошнота и стыд сотрясали ее насилуемую плоть. Она почувствовала, что проваливается в глубокий черный колодец, и наконец пришло забвение.

Немного позже, когда М'Кори пришла в себя, какой-то миг она не могла понять, где находится. В ее опустошающей слабости ей показалось, что она все еще видит бредовый кошмар. Потом она заметила темные камни, цепи, разорванную одежду, синяки и царапины у себя на теле – и поняла, что кошмар был реальностью.

Пошатываясь, она села. Стены не дрогнули, и слабость осталась. Воздух наполняли странные благовония; мрак озаряли голубоватые огоньки. Осмотревшись, М'Кори увидела, что теперь ее приковали в центре огромного круга.

Злобный хохот заставил ее ахнуть.

– Ты вернулась ко мне так скоро, дорогуша? – глумилась Эфрель. – Это страсть лишила тебя сознания под моими нежными ласками, милое дитя? Трогательная застенчивость той, кто даже не девственница.

Она жестоко рассмеялась и склонилась над толстым пергаментным фолиантом. Вокруг нее были навалены груды книг в диковинных переплетах различной степени древности, стояли кувшины и фиалы с красками, мелками, благовониями, сомнительного вида порошками и эликсирами ее черных искусств. По количеству оккультных предметов, которые колдунья собрала, было ясно, что Эфрель работает над каким-то великим заклятием.

– Ты заинтересовалась, – насмешливо сказала колдунья. – Ничего удивительного. В конце концов мои чары имеют для тебя большое значение, не так ли? Кроме того, это очень любопытное заклятие, и очень сложное. Мне потребуется несколько дней, чтобы привести все в порядок для наложения чар. Но я хорошо подготовилась к своему триумфу, так что тебе не придется терпеть неудобства слишком долго. Несколько дней – ничто для того, кто уже вечность страдает от агонии и позора, как это уродливое чудовище, которым сделал меня твой отец.

Бедная малышка М'Кори, я надеюсь, что задержка не утомит тебя. Нам следует найти способы время от времени развлекать друг друга, тебе и мне. А если ты заскучаешь, просто посмотри напоследок на свое милое тельце. Твоя новая оболочка будет сильно отличаться от него.

М'Кори вытянулась на холодных камнях и отчаянно зарыдала.

XXX. НЕОЖИДАННЫЙ СОЮЗ

– Не знаю, почему я не вырезал твое черное сердце! – прорычал Лагес в качестве приветствия.

Кейн пожал плечами:

– По той же причине, по которой ты согласился на эту встречу. Потому что ты хочешь еще раз увидеть М'Кори – и ты знаешь, что, если ты не будешь действовать быстро, девушка умрет.

Он подождал, когда эта колючка вонзится в сердце Лагеса. Объявив, что собирается разделаться с подпольными силами Лагеса, Кейн отплыл на Товнос почти сразу после последней встречи с Эфрель. С собой Кейн взял сильный отряд из преданных ему людей – бывшие пираты и бандиты, наемники и несколько честолюбивых искателей приключений вроде Имеля. Самого товносианского ренегата Кейн оставил в Призарте – собирать людей и быть готовым к его возвращению. Эфрель, как узнал Кейн, заперлась в своем тайном зале и приказала не беспокоить ее, что бы ни случилось. Ее действия сулили дурное М'Кори, но были идеальны для замыслов Кейна.

Обнаружить, где скрываются Лагес и его отряд, было нетрудно для человека со способностями Кейна, хотя устроить встречу оказалось сложнее. Но отчаяние и соблазнительные перспективы, предложенные Кейном, заставили Лагеса рискнуть. Они назначили встречу в уединенном месте среди обширных лесов, покрывавших большую часть Товноса. Каждый их них привел с собой пятьдесят человек – хорошо вооруженных и настороже. Кейн предполагал, что у Лагеса, наверное, намного больше людей находится в пределах слышимости – но если и так, у него самого тоже были бойцы наготове.