Константин Константинович Вагинов (Вагингейм)
      (1899-1934)
      ГАРПАГОНИАДА
      Роман
      ГЛАВА 1 СИСТЕМАТИЗАТОР
      Коренастый человек с длинными, нежными волосами, в расстегнутой студенческой тужурке, с обтянутыми черной материей пуговицами, в зелено-голубоватых потертых диагоналевых брюках сидел за столом на кухне.
      Стол освещала электрическая лампочка, висящая на шнуре. Перед человеком лежали: ногти остроконечные, круглые, женские и мужские различных оттенков. На каждом ногте чернилами весьма кратко было обозначено, где, когда ноготь срезан и кому он принадлежал.
      Была глубокая ночь.
      Дочь и жена сидевшего за столом человека давно уже спали.
      И то, что все спит вокруг, доставляло бодрствующему невыразимое наслаждение.
      Он перебирал ногти, складывал в кучки, располагал в единственно ему известном порядке.
      Нет, собственно, и ему неизвестен был порядок, он искал его, он искал признаков, по которым можно было бы систематизировать эти предметы.
      Он брал ногти на ладонь и читал надписи:
      Самарканд Саратов Астрахань
      1921г. 1922г. 1926г.
      Копошевич Улунбеков Карабозов
      Осторожно перетирал тряпочкой.
      Он был горд, он предполагал, почти был уверен, что никто в мире, кроме него, не занят разрешением некоторых вопросов.
      Один ноготь от движения его руки соскользнул со стола и упал на пол.
      Сидевший переменился в лице.
      Под столом было темно и пыльно.
      Бодрствующий присел на корточки; но не увидел ногтя.
      Злобствуя и ругаясь, зажег спичку. Он боялся раздавить ноготь. Осветив пол, он еще больше испугался. В полу оказались трещины и щели.
      Но к счастью ноготь Улунбекова нашелся. Он мирно лежал у стены. Одно неловкое движение и ноготь провалился бы в щель.
      Торжествуя, человек поднялся, стал сдувать с предмета пыль, протер его тряпочкой и осторожно, как святыню, положил в коробочку.
      Снова сел за стол и задумался.
      Неся ногти в абиссинских резных коробочках, человек прошел закоулок, где стояла недорогая дореволюционная энциклопедия, и вошел в свою комнату. Комната была необычайно узка (ее можно сравнить с отрезком коридора) и до предела насыщена влагой. Сыро в ней было до такой степени, что две стены были буквально обнажены от обоев. Серая штукатурка была почти мягка.
      У стены, лишенной обоев, стояла, вплотную, его кровать с серыми влажными плоскими подушками и суровым, не менее влажным одеялом.
      У покрытого льдом окна - коробки, сундучки и фанерные ящики из-под фруктов. На отжившем расклеившемся письменном столе - конвертики, свертки, пузырьки, книжки, каталоги, владельцем комнаты самим сочиненные.
      В шкапу хранились бумажки, исписанные и неисписанные, фигурные бутылки из-под вина (некоторые из них должны были изображать великих поэтов, писателей, деятелей науки, политики), высохшие лекарства с двуглавыми орлами, сухие листья, засушенные цветы, жуки, покрытые паучками, бабочки, пожираемые молью, свадебные билеты, детские, дамские, мужские визитные карточки с коронами и без них, кусочки хлеба с гвоздем, папиросы с веревкой, наподобие рога торчащей из табаку, булки с тараканом, образцы империалистического и революционного печенья, образцы буржуазных и пролетарских обоев, огрызки государственных и концессионных карандашей, открытки, воспроизводящие известные всему миру картины, использованные и неиспользованные перья, гравюры, литографии, печать Иоанна Кронштадтского, набор клизм, поддельные и настоящие камни (конечно, настоящих было крайне мало) , пригласительные билеты на комсомольские и антирелигиозные вечера, на чашку чая по случаю прибытия делегации, на доклады о международном положении, пачки трамвайных лозунгов, первомайских плакатов, одно амортизированное переходящее знамя, даже орден черепахи за рабские темпы ликвидации неграмотности был здесь.
      С гордостью человек окинул взглядом комнату. Все это человек должен был систематизировать и каталогизировать. Все это он должен был распределить по рубрикам.
      Он сел на свою сырую постель, тоже заваленную всевозможными предметами. Он осторожно вытянул ноги, весь пол был покрыт предметами.
      Он снял сапог и взглянул на визитные карточки, ему жаль было ложиться спать. Ведь можно было еще поработать.
      Он поднял с полу свежепринесенные визитные карточки, стал просматривать их, расшнуровывая второй сапог.
      Loguihoff
      Capitaine aux gardes
      Aide de campe de son Altesse Royale le duc
      Alexandre de Vortembera
      - К какому же разряду эту голубую женственную карточку отнести? Пожалуй, таких карточек не очень-то много на свете существует. Назовем пока этот разряд - экзотические визитные карточки.
      Владимир Христианович
      Хольм
      Представитель Администрации по делам "Р. Кольде"
      Вознесенский пр., 36. Тел.235-59.
      - Карточка представителя частной торговой фирмы начала XX века.
      Иван Иванович
      Персональный
      - Вот куда эту отнести - совсем неизвестно. Профессия не обозначена, а фамилия запоминается. Может быть он был присяжный поверенный? Поставим знак вопроса. Справимся по "Всему Петербургу". Придется завтра пойти в Публичную Библиотеку.
      Карточки под мрамор, перламутр, слоновую кость, с траурными кантами, золотыми обрезами, он положил на чистенькое место, чтобы они не запылились.
      Завтрашнюю ночь он посвятит визитным карточкам.
      Человек стал снимать тужурку, но заметил, что на стуле лежат этикетки от баклажанов.
      - Жена у меня золото, - подумал он, - она обо мне заботится.
      Эта комната казалась заманчивой его ребенку. Из спичечных коробок так хорошо раскладывать домики, интересно рассматривать картинки с тетями и зверями, с цветочками, доламывать сломанные часы. Но злой папа не позволяет играть; он даже не впускает в комнату свою Ираиду, даже попорченных жуков не дает отец своей дочке, даже поломанных бабочек.
      Ведь надо иметь и образцы порчи, образцы зигзагов излома, классифицировать всевозможные повреждения от паразитов, от падения, от неаккуратного обращения.
      Зуб, попорченный костоедом, прибавлял к другим зубам, стоптанные каблуки к другим стоптанным каблукам, поврежденные пуговицы к другим поврежденным пуговицам.
      Все это размещалось по коробочкам, по конвертикам, надписывалось.
      Когда у систематизатора родилась дочь, он сказал жене:
      - Я не перевариваю детей до году.
      Но однажды, когда из комнаты все ушли, он подошел к колыбели и попробовал, мягкие щеки у ребенка или нет, и задумался: он видел, как дочь подрастает, как у нее отрастают волосы и ногти, как выпадают молочные зубы, волосы и ногти он стрижет, зубы собирает в коробочки, у дочери появляются подруги, у подруг тоже волосы и ногти отрастают, молочные зубы выпадают.
      Дочь его собирает эти предметы для отца.
      Ласково склонившись, смотрел отец на свое призведение.
      Он видел:
      Вот дочь ловит всяких мух и приносит ему.
      В школе собирает для него огрызки карандашей, выменивает фантики, подбирает для него разные бумажки, первые пробы пера, черновики классных работ.
      Вот, она уже взрослая и помогает ему в деле систематизации.
      - Да, - подумал он, - недурно иметь ребенка.
      Систематизатор посещал обладателей мелочей.
      Работы у преподавателя голландского языка было достаточно. Скопидомов в городе много.
      Бухгалтер Клейн, например, копил все с изображением Петербурга, от открыток до пивных этикеток. Престарелый дон-Жуан, режиссер небольшого театрика - свистульки, кино-актер - дамские перчатки. Были собиратели обрывков кружев, кусочков парчи, бисеринок, дамской отделки.
      Для всех этих людей город являлся золотым дном, северным Эльдорадо, новым Геркуланумом и Помпеей.
      Названные лица все свободное и не совсем свободное время тратили на раскопки.
      Они раскапывали комнатки еле двигающихся старушек и старичков, у которых что-либо еще сохранилось.
      Одолеваемые страстью к собственности, другие собирали не предметы, а нечто нематериальное... но обладающее известным вкусом и запахом, например: ругательства, анекдоты, красивые фразы из книг, обмолвки, ошибки против русского языка.
      Одни из скопидомов погружались в гордые мечты, преувеличивая эстетическую ценность некоторых предметов (кружев) , другие объясняли свое накопление (дамские перчатки) желанием написать особую книгу, "История дамских перчаток", третьи - любовью к зрелищам, радующим глаз (парча).
      Так жил систематизатор среди этих своеобразных капиталистов, бандитов, и разбойников, не брезговавших кражей, похищением ценных для стариков и старущек, часто лишь по воспоминаниям, предметов. Эти собиратели были настоящие эксплоататоры, неуловимые, жестокие и жадные.
      Они незаметно своих знакомых превращали в своих рабочих, они путем морального воздействия заставляли их трудиться в пользу частного накопления.
      В этой части общества существовала нерегламентированная государством меновая и денежная торговля, купля и продажа, неуловимая для финансовых органов. Здесь платили довольно дорого за какую-нибудь табачную этикетку первой половины XIX века, за какую-нибудь фабричную марку, покрытую позолотой.
      Эти эксплоататоры не брали патента, они жили вольной разбойничьей ассоциацией. В невозможных для частного накопления условиях, они все же, обойдя все законы, удовлетворяли свою страсть.
      Жена систематизатора уехала с ребенком на дачу в Левашове.
      Жулонбин не поехал, он предпочитал не расставаться со своим богатством.
      Но он, конечно, проводил свое бедное семейство на вокзал и обещал при первой возможности навестить. На прощанье Жулонбин сказал:
      - Ты сама видишь - они заплесневели.
      Систематизатор даже облегченно вздохнул после отъезда своих домашних на дачу.
      Он внес свои вещи в комнату жены.
      За зиму все это в сыром помещении страшно пострадало.
      Спичечные коробки покрылись плесенью, расклеились, перья заржавели, на огрызках карандашей краска разбухла, афиши стали неимоверно влажными и готовы были расползтись.
      Систематизатор стал раскладывать и расставлять свои богатства.
      На подоконник положил спичечные коробки и огрызки карандашей.
      - От солнца могут выгореть краски, - подумал он.
      Снял Жулонбин вещи с подоконника.
      Он обратил внимание на черную резную этажерку.
      Он снял с этажерки фарфоровый грациозный бюстик Жанны д'Арк, бронзированную кошечку скопидомку, статуэтку цвета морской волны, изображавшую голую женщину с распущенными длинными до пят волосами.
      Отнес все это в угол комнаты.
      Разложил пестрые экспортные спичечные коробки с аэропланами, Пандорой, римскими колесницами, пальмами, скачущим жокеем, пантерами, тиграми, оленями, гербами государств, видами островов, с надписями на китайском, арабском, английском, французском и других языках.
      Пандора сильно пострадала, плесень выела белое лицо, босые ноги часть рыжих волос.
      Систематизатор осторожно стал отдирать афиши одну от другой и класть на постель своей жены.
      Окно было раскрыто и в комнату проникал запах дрожжей, исходивший от расположенного напротив пивоваренного завода.
      Жулонбин сел на подоконник боком и предался размышлению.
      Он думал о том, что можно соединить приятное с полезным, что теперь может быть удастся, благодаря отъезду жены, расставить и разложить в этой комнате множество вещей в известном порядке и тогда легче будет систематизировать.
      Он стал освобождать комнату жены от громоздких предметов: посуды, фикусов, кактусов, скатертей, сундуков с имуществом жены.
      Вместо посуды на безногий буфетик с зелеными пупырчатыми стеклышками, он поставил набор сухих свадебных букетов.
      Под круглым зеркалом с изображением фонтана, на столике, обтянутом кисеей, он разложил вынутые из аптечных коробочек всевозможные жетоны, значки ОДН, ОПТЭ, ОДР, флажки, обозначающие отрасли промышленности, ордена.
      На обеденный стол он стал наваливать лозунги и плакаты.
      Ребенок подрастал. Тайком от отца девочка стала собирать спичечные коробки, но только в отсутствии отца она могла играть ими. В отсутствии отца она строила домики.
      Отец сам стриг своей дочери ногти, матери он запретил это занятие.
      Таким образом, благодаря своему отпрыску, систематизатор приобрел ногти нужной ему длины и формы. Таким образом он получил добрую сотню вариантов.
      Что бы ни приносила в дом дочь - все отбирал отец. Девочка не понимала и плакала.
      - Да дай же ребенку поиграть! - говорила жена своему мужу. - Ограничь же в конце концов свою ненасытность. Собирать можно, но собирание стало для тебя культом, нельзя же так в конце концов! Дай ребенку порезвиться, ведь детство бывает только раз в жизнь.
      Она перестала впускать отца одного в свою комнату.
      Всегда ее комната в ее отсутствии была заперта на ключ. Комната систематизатора тоже была заперта на ключ.
      Но жена знала, что все равно, муж ее обворует.
      Она жила в вечном страхе, что муж проникнет и похитит фантики, похитит бумажные кораблики, разрозненные колоды карт, кубики, азбуку.
      Муж надеялся, что жена постарается восполнить пробелы и таким образом в конце концов эти набеги не повредят дочери, а ему принесут даже пользу. Появятся новые предметы, которые когда-нибудь можно будет взять.
      Следил отец, как подрастают локоны у дочери.
      Раз в отсутствии жены посадил систематизатор дочь к себе на колени, дал ей поиграть сломанным восковым гусем, взял незаметно ножницы и отрезал предмет восторга жены - детский локон. Другой оставил, пусть подрастет еще. Может быть и цвет переменится, какой-нибудь новый оттенок появится.
      Вернувшись из очереди, жена увидела совершенное и почувствовала отвращение к мужу.
      - Нельзя же быть таким бесстыжим! - закричала она и заплакала.
      - Если ты не хочешь, чтобы я ушла с ней, не смей к ней прикасаться и пальцем, стриги волосы и ногти у своих знакомых, а моей дочери я тебе не отдам.
      - Брось его! - говорила подруга, - это не человек, а какой-то крокодил.
      Но Клавдии жаль было его бросить, Клавдии казалось, что вот муж перестанет перебиваться случайными уроками, все пойдет по-новому. Он поступит на службу, у него появятся новые интересы, он увлечется работой, он расстанется с мало симпатичными ей собирателями спичечных коробок, тростей, свистулек, а главное с этим, постоянно шляющимся к ним покупателем ругательств.
      Да, этот врач крайне несимпатичная личность, насквозь прожженный циник. Небольшого роста, пузатый, с выпученными глазами, он всюду собирал ругательства. Видно, что он своей ролью наслаждается.
      - Вот какое я ругательство подцепил! - и радостно хохочет. - Да, я в свое удовольствие живу!
      Клавдия задумалась.
      А в это время дочь вытащила белье из нижних ящиков комода и разбросала по полу. Подошла к плите, раскрыла книгу и начала ею золу выгребать, рассыпала карандаши и всю себя разрисовала.
      Всплеснула мать руками:
      - Это ты что же?
      Вымыла девочку и пошла с ней гулять. Стала она гулять с дочкой по скверу.
      Увидала Ираида девочку с большим голубым мишкой, берлинской игрушкой.
      - Мама, мишище-то, мама, мишище-то! - стала повторять она и рваться от матери.
      Ходили они за этой девочкой, обладательницей резинового зверя около часу, все смотрели на мишку.
      - Мама, лапку, мам, хоть за лапку подержать.
      Женщина, девочка, надутый воздухом мишка сели на скамейку. Состоялось знакомство. Девочка дала другой девочке подержать мишку за лапку. Матери разговорились.
      ГЛАВА 2 ПОИСКИ СОЛОВЬИНОГО ПЕНИЯ
      Тридцатипятилетний человек проснулся. Глаза его были закрыты. Он знал, что если только он раскроет глаза, то ему уже не удастся узнать, видел он сон в эту ночь или нет, поймать быстро исчезающее, если на него вовремя не обратить внимания, сновидение. Лежать утром с закрытыми глазами он решил еще вчера, потому что он чувствовал, что больше не может жить без своего сновидения.
      Он лежал неподвижно, погруженный в себя и силился вспомнить, но вспомнить ничего не мог.
      "Между тем все люди видят сны, только не всем дано запоминать их, закреплять в ощутимых образах. Не яблоки ли я видел? - думал Локонов, - не себя ли я видел маленьким мальчиком, ворующим яблоки?"
      Локонов лежал с закрытыми глазами. Сон, виденный им, волновал его.
      "Что это все значит, - думал он, - что могло вызвать это сновидение?"
      Но постепенно из-под этого сна выплывал другой сон. Локонов понял, что он едет в трамвае на свидание с собой и видит, что вот там на панели, у Публичной Библиотеки стоит он, Локонов, и вот из-под этого сна вырастает еще сон...
      - Где же мой прекрасный сон, где же сон моей юности! - почти воскликнул Локонов и раскрыл глаза:
      - Что ж , встанем, почитаем Артемидора, - подумал он иронически. - Нет, нет, почитаем лучше о любви. Не почитать ли Иль Корбаччьо, или Азоланские беседы Пьетро Бембо или Иль-Кортеджано Бальтазаро Кастильоне, или, может быть, индусскую книгу "Кама Сутра". Но не лучше ли попасть в живое высокое женское общество.
      Локонов вспомнил, что вчера его пригласила на свое рожденье одна дама, знакомая его матери.
      - Надо пойти. Наверно, там будет и молодежь, - думал Локонов. - Милые лица, задушевные разговоры. Надо окунуться в молодое женское общество.
      Долго Локонов проводил себя в порядок.
      На улице он открыл в своей походке нечто, что его ужаснуло. Это уже не был легкий шаг юноши.
      Локонов вошел в длинную комнату, всю заставленную громоздкой мебелью. Он окинул взором комнату. Бюро грушевого дерева, старинный комод, зеркальный шкаф, портрет оперного артиста с надписью.
      Натоплено.
      Сидят две пожилые грушевидные дамы; молоденькая, тоненькая, как хлыстик, барышня и пожилой инженер.
      - Не заграничный ли у вас галстух? - после первых приветствий спросила Локонова близорукая, седая, лет пять тому назад омолодившаяся дама.
      Локонов ответил, что у него галстук самый простой, не заграничный.
      - Но может быть у вас ботинки заграничные? - спросила дама.
      - Подумайте, у меня в Париже остался целый сундук трофимовских туфель. У меня сейчас есть заграничные туфли, - пояснила она, смотря на ботинки Локонова, - только я носить их не могу, пятки они до крови стирают. Как вы думаете, - обратилась она к другой пожилой даме, что если дать кому-нибудь их разносить, я думаю, тогда им сносу не будет, лет пять можно будет носить? Ах, какая у вас сумочка, - повернулась она к молоденькой девушке, - наверно, заграничная, - и, не слушая ответа, продолжала: - у меня есть дивный бювар, зеленый сафьян. Не знаю, кому заказать. Работают все теперь так грубо, только кожу испортят, да и замков изящных нет, а сумочка вышла бы модная. И вот на днях, - обратилась она к пожилому инженеру, - была я на Николаевском вокзале. Мне страшно захотелось пить. Как они едят, как они едят, - прервала она себя, - каждую косточку обсасывают, а от компота косточки плюют прямо на стол. А я, знаете, к этому не привыкла. У меня была дивная сервировка. Вообразите, весь стол усыпан гвоздиками, резедой, розами. Бедные, бедные цветы, они вянут! На эти цветы ставились приборы, тарелки, закуски, вина.
      Локонов чувствовал себя не совсем хорошо в этом обществе.
      "Душа общества" продолжала.
      - Еду в трамвае, и вдруг незнакомый господин мне говорит:
      - Гражданка, у вас на шляпе плевок!
      - Как мог попасть на мою шляпу плевок? - подумала я. Но все же я сняла шляпу. И что ж вы думаете, действительно, плевок. Пришлось вытереть носовым платком. Стала я делать разные предположения, как мог попасть на шляпу плевок. Должно быть, кто-нибудь рассердился, что я сижу, а ему приходится стоять. Взял и плюнул.
      Локонову хотелось молодости. Он подсел к худой, как хлыстик, девушке. Она оживилась.
      - Я работаю на Электросиле, - сказала она. - У нас работает много иностранцев. И каждый иностранец имеет право пригласить в "Асторию" двух знакомых дам. Вот, однажды, подходит ко мне иностранный инженер и говорит:
      - Не хотите ли вы вместе с вашей подругой пойти со мной пообедать в "Асторию".
      - А я ему говорю: у меня не одна, а две подруги.
      - Но, милая барышня, - ответил он, - мы ведь имеем право брать только двух дам с собой.
      - И вот он мне рассказал:
      - Дамы, которые с нами там бывают, совсем не умеют есть. Они не знают, где нужно прибегать к помощи ножа и что вообще не следует злоупотреблять ножом. Они, например, режут беф-строганоф ножом.
      - Я теперь служу машинисткой, - обратилась девушка к Локонову, - но я хочу стать переводчицей и обслуживать иностранных специалистов. Это моя мечта. Как вы относитесь к этому?
      Опять в ушах Локонова раздался голос хозяйки, помнившей, что следует занимать гостей.
      - Подумайте только, какие я подарки делала. Прислуге, например, подарила зеркальный шкаф или кровать, просто потому что мне не нравится.
      Хозяйка помолчала.
      - Подумайте, какая я непрактичная!
      Локонов обвел общество взглядом визионера. Голос дамы доносился как бы издалека. Девушка, сидевшая с ним рядом на диване, казалась ему неполным созданием, ей чего-то не хватало. Ему казалось, что и всему обществу чего-то не хватает, что оно к чему-то не причастно. Он чувствовал, что он сидит в обществе лишенном душ, обладающем только формами, как бы в плоскостном обществе. Но тут вошла Юлия.
      ГЛАВА 3 ТОРГОВЕЦ СНОВИДЕНИЯМИ И ПОКУПАТЕЛЬ
      Сновали скупщики, перекупщики, спекулянты, менявшие одно на другое с выгодой для себя в денежном или спиртовом отношении. Конечно, эти спекулянты не пировали под пальмами где-нибудь в роскошной гостинице, там, где останавливались иностранцы, на это у них пороху не хватало, они не купались в мраморных ваннах и не неслись на автомобилях, они довольствовались малым какой-нибудь попойкой на дому, чаепитием в семейном доме.
      Сегодня Анфертьеву повезло: он на барахолке у человека, торговавшего заржавленными напильниками, сломанными замками и позеленевшими пуговицами с орлами, дворянскими коронами и символами привилегированных учебных заведений, купил медное крошечное мурло с зубастым ртом до ушей и торчащим, прямым, как палка, носом.
      - Что это за дрянь? - cпросил Анфертьев, делая вид, что не понимает.
      - Это для ключей, - ответил торговец, - Крюк.
      - Для ключей-то мне не надо, - сказал Анфертьев, - вон если б это был гвоздик с шапочкой, то можно было бы на него картину повесить!
      - Что ж, и картину на этот нос можно повесить...
      - Нет, не подходит, - ответил Анфертьев, - мне нужен гвоздь с бронзовой шляпкой в виде розы, нет ли у вас такого?
      - Гвоздей нет. Берите это, прикроете гвоздь этой личностью как шапочкой, почистить мелом, конечно, надо, недорого обойдется.
      - А сколько возьмете? - вяло, как бы нехотя, спросил Анфертьев, делая вид, что идет дальше. - Да берите за двугривенный.
      - Двугривенный дорого, гривенник дам.
      Вот и купил Анфертьев японскую пряжку от кисета для табаку.
      - Три рубля есть, как пить дать, - подумал, отходя, покупатель, - еще бы на три рубля достать, и сегодняшний день пройдет, что надо.
      Он остановился и стал слушать, не ругается ли кто-нибудь.
      Нет, здесь у забора никто не ругался.
      Анфертьев пошел дальше по рядам.
      - Эх, два бы ругательства достать, - подумал перекупщик, - только бы два ругательства, и рубль денег в кармане. Три да рубль все же четыре.
      Он сел на корточки и стал рыться в бумажном хламе.
      - Сколько возьмете за это? - спросил он, рассматривая детские рисунки.
      - Давайте двугривенный, - ответила баба с лицом пропойцы.
      - Двугривенный дорого, - ответил Анфертьев - вот три бумажки за пятачок возьму, обратную сторону использовать можно.
      - Да что ты жмешься! - возмутилась женщина, - ведь бумага, я ее дороже на селедки продам...
      - Пятачок! Хочешь отдавай, не хочешь - не надо. Анфертьев улыбнулся.
      - Ну, бери, жмот... - выругалась женщина.
      - Еще тимак... - подумал Анфертьев, - вот три бумажки за пятачок возьму эх-ма, где наша не пропадала...
      В узком каменном доме, украшенном львиными головками, ночью сидели преподаватель голландского языка и бывший артист, ныне, ввиду большого спроса на технический персонал, чертежник, Кузор.
      - А нет ли у вас двойных свистулек? - спросил Жулонбин.
      - Есть несколько поломанных.
      - Вот и прекрасно, - сказал, радуясь, Жулонбин. - Меня ломанные предметы больше цельных интересуют. Я рассмотрю ночью и постараюсь найти для них классификацию.
      - А сновидения вы не пытались собирать? - спросил чертежник. - А то у меня есть один знакомый, он сны собирает, у него препорядочная коллекция снов. Какой-нибудь профессор дорого за нее дал бы! У него есть сны и детские, и молодые.
      - Познакомьте меня с ним, - взмолился Жулонбин. Руки у систематизатора задрожали.
      - Охотно, - покровительственно ответил Кузор, - хотите, мы завтра отправимся к нему.
      Всю ночь не спал Жулонбин. Он видел, что собирает сновидения, раскладывает по коробочкам, надписывает, классифицирует, составляет каталоги.
      У Локонова уже стоял Анфертьев и продавал ему сны, записанные у старичка.
      - Сон Ивана Иваныча из ряда вон выходящий - говорил Анфертьев, - меньше, чем за два рубля не отдам. Любителей-то у меня много, а такие сны попадаются не часто.
      - Но ведь это страшно дорого, - настаивал Локонов,- за нечто нереальное платить такие деньги.
      - Как, нечто нерелаьное, - возражал Анфертьев. - Сон-то и есть высшая реальность, во сне-то человек весь раскрывается.
      - Вы правы, - согласился, смутившись, Локонов.
      - Да пусть это будет и не реальность, а сказка, и за сказками другие за тридевять земель ездят, тьму денег тратят. Нет, как угодно, дешевле никак нельзя.
      - За все принесенные вами сны дам я вам три рубля, - твердо сказал Локонов.
      - Помилуйте, ведь это грабеж! - взмолился Анфертьев.
      - Ну, да ладно, на чем-нибудь другом наживу, - подумал он и, вздохнув, согласился.
      - А теперь попьемте чайку, - ласково предложил Локонов. К чайку-то и подоспели чертежник и преподаватель голландского языка.
      - Скоро, скоро, - воскликнул за чаем Анфертьев, обращаясь к Кузору, будет у меня для вас новенькая свистулька, уж я присмотрел у одного старичка! Уломать придется. - Память! - говорит, - не продается !
      - А для вас у меня есть детские картинки, - сказал Анфертьев Жулонбину. А вот для одного покупателя я достал серебряный футляр для ногтя!
      - Покажите мне его, - попросил Жулонбин.
      - Да нет, я его не взял с собой, - ответил Анфертьев. Он видел, как задрожали руки у Жулонбина.
      - Это музейная вещичка, ее нужно хранить, как зеницу ока. Детские картинки желаете посмотреть?
      У Жулонбина ни гроша не было с собой.
      - А вот сон одного молодого человека. Образования молодой человек превосходного, а ведь вот какой сон увидел. Сон, можно сказать, на вес золота. Прочесть, а прочесть? - спросил Анфертьев, - только условие: рубль, не меньше, это, можно сказать, не сон, а целое полотно, ужасная картина. Вот, представьте себе молодого человека, сидит он, книжки читает, а на подъеме у него образовалась как бы мозоль. Взглянул, увидел не мозоль это, а глаз с совершенно ровными веками с ресницами, но без зрачка. Испугался молодой человек, снял туфлю, стал осторожно сапог надевать, чтобы никто не заметил. Надевая, попробовал глаз открыть, но глаз хотел спать. У меня это все в точности, аккуратно записано, много подробностей, и цвет глаза и все, и недорого, рубль всего.
      Анфертьев опрокинул рюмочку.
      - Не хотите это - другой сон предложу.
      Анфертьев стал ощупывать карманы.
      Неужели потерял? Вот на этом лоскутке бумажки как будто. Нет, на другом... Не сон, а ужасная драма в пяти частях "Двое служащих и отрезанная голова девушки". Такой картины и в кинематографе не увидите, только в детективном романе прочтете. Спит бухгалтер и во сне видит, что все спят в тресте, но он не спит и его начальник не спит. Видит бухгалтер, они мило беседуют. Вдруг замечает, что его начальство с ужасом смотрит наверх, а наверху из гигиенического матового абажура отрезанная голова пишбарышни торчит и улыбается.
      - Это все хорошо, - ответил покупатель, - но мне хотелось бы побольше снов лирических, ужасных снов достаточно у меня скопилось, знаете, нужно сохранять во всем равновесие. Сейчас мне лирические сны нужны.
      - Что ж вы не предупредили, - возразил Анфертьев, опрокидывая рюмочку, ведь на прошлой неделе вам как раз ужасные сны нужны были, а теперь вы от них отказываетесь, другие сны вам нужны! Если б я знал, я бы достал для вас лирические сны. Хотя, одну минутку подождите, как будто один лирический сон есть. Ах, нет, сказал он сокрушенно, пробежав бумажку глазами. - Не лирический сон, а комический, хотя и со стихами, а со стихами сны не очень-то часто встречаются.
      Покупатель заинтересовался.
      - Какие стихи? - спросил он.
      - Стихи-то комические, не подойдут, - сказал торговец.
      - Все ж прочтите, - настаивал покупатель.
      Анфертьев прочитал по бумажке:
      Вот идут опять
      Вот идут смотри
      Морда номер пять.
      Рожа номер три.
      - Не подойдет, - сокрушенно сказал покупатель, - сейчас мне нужны лирические сны.
      Локонову сейчас, действительно, хотелось лирических снов, он был влюблен в одну девушку и не пользовался взаимностью. Она не замечала его. Ему хотелось утешиться с нами, купить небольшое количество снов о любви с какими-нибудь прелестными пейзажами, с каким-нибудь берегом моря, с какими-нибудь Альпийскими вершинами, с какой-нибудь возвышенной и трагической любовью.
      - Хорошо, - помолчав, сказал Анфертьев. - Есть у меня одна дама, она видит красивые сновидения, каждую ночь красивые сны видит с туберозами, с верандами, с пикниками, с танцами. Только трудно будет достать, расходы будут.
      - Хорошо, я у вас возьму ужасные сны, - сказал Локонов - ведь вы не виноваты, ведь мне, действительно, в прошлый раз хотелось ужасных снов, хотелось как-то взвинтить себя.