После ранения Тюленева командующим войсками Южного фронта был назначен казак, который до того командовал танковым корпусом, по фамилии Рябышев. Было сделано все, что в наших силах, чтобы отбросить противника и не позволить ему создать опорный плацдарм на левом берегу Днепра. Но наши усилия не увенчались успехом. Реальных сил, реальных возможностей у нас не имелось. В это же время мы обнаружили, что противник, концентрируя войска, пытается форсировать Днепр севернее Днепропетровска, в районе Кременчуга. Опять было предпринято все, что в наших силах: направили туда авиацию, бомбили на подходах к реке танковые войска и пехоту противника, чтобы не позволить ему форсировать Днепр. Но противник все-таки форсировал реку и создал плацдарм, помимо района Днепропетровска, еще и в районе Кременчуга и занял левобережную часть этого города.
      Когда мы стали разгадывать, какие же дальнейшие намерения имеет противник, то вырисовалась достаточно ясная картина. Его замысел нам представлялся таким: ударом с юга, с плацдарма у Кременчуга, и ударом с севера, где противник вышел почти что к Курску, прорваться по нашим тылам (войск там у нас не было) и замкнуть окружение наших войск, расположенных по Днепру у Черкасс и за Днепром в Киеве. Мы обсудили сложившуюся обстановку. Дополнительных сил в нашем распоряжении не было. Даже разгадав вражеский замысел, мы не могли парализовать его осуществление. У нас созрело такое решение: взять некоторое количество войск, артиллерии и прикрыться на фланге в направлении от Киева к Кременчугу, с тем чтобы здесь, в украинских степях, было чем преградить немцам путь на север и не дать им возможность сомкнуть кольцо. Что мы могли взять? Было видно, что войска, которые имелись в Киеве, пока не используются. Там создалась тихая обстановка, и противник никаких усилий против Киева не предпринимал.
      Мы с Буденным подготовили соответствующий приказ и послали текст в Москву, чтобы получить согласие. Сами же осуществить такую перегруппировку не имели права. Москва отреагировала очень быстро, но своеобразно. Никакого ответа нам не дали, а вместо того вдруг прилетел маршал Тимошенко с предписанием Буденному сдать главное командование Юго-Западным направлением. В обязанности главнокомандующего войсками Юго-Западного направления вступил Тимошенко. Мы с Буденным распрощались. Буденный сказал мне: «Вот каков результат нашей инициативы», – и уехал. Переменили главнокомандующего, но обстановка не изменилась, так как новый главнокомандующий приехал с голыми руками…
      Мы с Буденным предложили тогда произвести перегруппировку: взять артиллерию с Киевского направления и использовать для предупреждения главной опасности на левом фланге, на Кременчугском направлении. Северное направление, откуда противник двинулся на окружение наших войск, лежало на территории вне нашего влияния, влияния Юго-Западного направления. Там командовал войсками генерал Еременко. Противник прорвался от Гомеля на юго-восток. А мы не получили разрешения на перегруппировку. Приехал Тимошенко удерживать те позиции, на которых были расположены наши войска. Не прошло и недели, как противник отрезал их. Наши предположения, как показала история, были правильными. Я не могу сейчас сказать, что если бы мы провели эту перегруппировку, то катастрофы не случилось бы. Нет, наверное, она тоже произошла бы. Но, во всяком случае, может быть, не столь сильная, потому что мы кое-что вытащили бы из киевской артиллерии и усилили свой левый фланг в направлении Кременчуга. Там завязались бы тяжелые для противника бои и, может быть, у него не хватило бы войск для завершения операции. Даже когда он уже окружил наши войска, их группы довольно свободно проникали через линию фронта туда и сюда. Это свидетельствует о том, что линия наступления противника была очень жиденькой».
      11 сентября Буденный был освобожден от должности главкома Юго-Западного направления. Его сразу же вызвал к себе Сталин, который заявил: «Мне кажется, вы не все сделали, что требовалось. Да, согласен, что Еременко не смог остановить танковую группу Гудериана. Но ведь и у вас было немало войск». – «У нас почти не было танков, товарищ Сталин, – возразил Семен Михайлович. – Я уверен, что ваше решение вместо меня назначить главкомом Юго-Западного направления Тимошенко ничего не изменит. В самый критический момент, и вдруг смена главкома. Нет, я этого не понимаю. Конечно, ваш приказ для меня закон, но что это даст? Судьба Киева решена, его вот-вот возьмут гитлеровцы. Я же докладывал в Ставку и лично Вам, товарищ Сталин, свои соображения, просил разрешить отвод войск, но…» – и Буденный только с досадой махнул рукой.
      Сталин, помолчав, неожиданно стал оправдываться: «Ставка была уверена, что Брянский фронт нанесет чувствительный удар по группе Гудериана. Еременко уверял меня, что он это сделает».
      12 сентября 1941 года Буденный был назначен командующим войсками Резервного фронта вместо Жукова, направленного в Ленинград. В течение двух суток Семен Михайлович объезжал войска. Большинство составляли необстрелянные бойцы, особенно в ополченских дивизиях. Резервный фронт в основном был укомплектован дивизиями московского ополчения и бывшими запасными частями. У многих ополченцев не было даже винтовок.
      Через несколько дней войска Юго-Западного фронта были почти полностью уничтожены. Но Сталин не стал возлагать на Буденного ответственность за происшедшую катастрофу, очевидно, молчаливо признав свою и маршала Шапошникова вину. А через три недели после того как Буденный вступил в командование Резервным фронтом, на Западном направлении разразилась еще более серьезная катастрофа, чем под Киевом. Директива о переходе к обороне на Западном направлении была отдана Ставкой ВГК с большим опозданием, только 27 сентября 1941 года, а уже через три дня 2-я танковая группа немцев начала наступление против Брянского фронта, который до этого безуспешно пытался ее разбить. За три дня подготовить оборону не было никакой возможности. Не лучше было положение Западного и Резервного фронтов, которые до этого также вели наступление в течение полутора-двух месяцев и не успели подготовить долговременной обороны.
      Еще 21 сентября 1941 года фон Бок записал в дневнике: «С востока на 2-ю танковую группу Гудериана продолжают наседать русские. 29-й моторизованной дивизии (Фремерей) на участке у Новгород-Северского противостоят части восьми-девяти русских дивизий». Бои на этом участке фронта продолжались и на следующий день. Гальдер 23 сентября на фронте группы армий «Центр» отмечал «незначительные атаки противника». По мнению же российских историков М. Ходаренка и Б. Невзорова, «соединения 16, 19, 22, 24, 29 и 43-й армий наступали даже в последней декаде сентября, группа генерала Ермакова – всю вторую половину его, а 13-я армия, по существу, весь месяц. Это отвлекало войска от организации глубоко эшелонированной обороны, не позволяло создать оборонительные группировки и в конечном итоге – приводило к большим потерям личного состава. Так, группа Ермакова только лишь 27 сентября потеряла 4913 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести». Бывший заместитель начальника штаба Брянского фронта генерал Л. М. Сандалов в мемуарах признавал: «То, что группа Ермакова вела во второй половине сентября главным образом наступательные бои и мало внимания оказывала вопросам обороны, ослабило левофланговые войска фронта, а противнику принесло огромные выгоды». Бывший командующий Брянским фронтом маршал А. И. Еременко, напротив, в мемуарах утверждал: «Подводя краткий итог боевой деятельности войск Брянского фронта за период с 14 августа по 30 сентября 1941 г., следует сказать, что в результате контрударов и контратак войск фронта, особенно контрудара в районе Трубчевска, гитлеровцам были нанесены значительные потери, ослабившие мощь их ударных группировок». Но он же отмечает, что войска группы Ермакова и 13-й армии получили приказ о переходе к обороне только 28 сентября.
      Только 25 сентября, как отметил в своем дневнике Гальдер, было зафиксировано строительство противником укреплений на фронте группы армий «Центр». При этом командующий Западным фронтом генерал И. С. Конев считал, что немцы будут наступать по кратчайшему пути – вдоль Смоленской дороги. Там и возводились основные укрепления. Немцы же нанесли удары севернее и южнее дороги. Возможно, на решение Конева повлияло сообщение пленного немецкого летчика. Командующий Западным фронтом 26 сентября докладывал Сталину и Шапошникову, что по материалам опроса пленного летчика «противник готовится к наступлению в направлении Москвы, с главной группировкой вдоль автомагистрали Вязьма – Москва».
      Вопреки распространенному мнению, советские войска не сильно уступали противнику в людях и технике. Численность личного состава группы армий «Центр» в начале октября составляла 1 929 406 человек, из которых около 1,8 млн участвовали в операции «Тайфун». У немцев здесь имелось 1387 самолетов и около 1700 танков. Им противостояли войска трех советских фронтов, имевшие, по оценке К. Рейнхардта, 1 252 591 человек личного состава, 849 танков, 5637 орудий и 4961 миномет, 62 651 автомашину и трактор, 936 самолетов, в том числе 545 истребителей на линии фронта около 730 километров.
      Войска 22, 29, 30, 19, 16 и 20-й армий Западного фронта занимали оборону на главном, Московском направлении в полосе шириной 340 километров от озера Селигер до Ельни. Войска 24-й и 43-й армий Резервного фронта обороняли рубеж от Ельни до железной дороги Рославль – Киров в полосе шириной до 100 километров, а 31, 49, 32 и 33-я армии Резервного фронта занимали позиции в тылу Западного фронта в полосе шириной 300 километров по линии Осташков – Селижарово – восточнее Дорогобужа. Войска Брянского фронта (50, 3, 13-я армии, оперативная группа генерал-майора Ермакова; командующий генерал-полковник Еременко) прикрывали Брянско-Калужское и Севско-Орловско-Тульское направления; передний край их обороны в полосе шириной 290 километров проходил по линии Снопоть—Почеп—Погар, Глухов. Вероятно, ошибкой была дислокация четырех армий на тыловом оборонительном рубеже. После прорыва обороны они не смогли ни нанести контрудар, ни задержать продвижение противника и были легко разбиты немецкими подвижными соединениями. Лучше было бы использовать их для удержания главной полосы обороны.
      К. Рейнхардт основывался на советских данных, которые явно занижены, по крайней мере, по части танков, так как немцы захватили их в Вяземском и Брянских котлах 1242, а некоторому числу танков к тому же удалось выйти из окружения. Возможно, 849 танков – это число машин, боеготовых к началу октября. Также и данные о том, что в полосе обороны Западного фронта в частях РККА было 486 танков, у немцев – 591, а орудий и минометов – соответственно 4028 и 5651, доказывают, что советских танков было не менее 1242. Иначе получается, что Западный фронт имел более 57 % всех танков, имевшихся у трех фронтов Западного направления.
      В целом сложившееся соотношение сил позволяло Красной армии успешно обороняться при условии координации действий всех обороняющихся на Московском направлении сил и их правильной группировки. На один километр фронта обороны приходилось в среднем около 1650 бойцов, 14,2 орудия и минометов (в том числе восемь орудий), 1,65 танка, 1,3 самолета. С учетом же того, что значительную часть полосы обороны занимали труднопроходимые лесные массивы и болота, можно было значительно увеличить плотность войск, сконцентрировав войска на наиболее опасных направлениях – там, где могли пройти немецкие танки. Однако поскольку войска трех фронтов вели наступательные операции вплоть до последней декады сентября, времени для перегруппировки практически не осталось. Для сравнения: у немцев в Нормандии в июне 1944 года плотность артиллерии составляла менее трех орудий и менее одного танка на километр фронта, тем не менее им почти два месяца удавалось удерживать фронт против высадившихся союзников.
      Однако как раз координации действий трех фронтов на Московском направлении и не было, что пагубно сказалось на судьбе советской обороны. Теоретически действия фронтов должны были координировать Ставка и Генштаб, однако у них хватало забот и помимо этого, в том числе с войсками других направлений. Правильнее было бы объединить в один хотя бы два фронта, Западный и Резервный, армии которых все равно оборонялись чересполосно. Однако подчинять Буденного Коневу, в ту пору всего лишь генерал-полковнику, было не совсем удобно. В то же время поручать Буденному командование всеми войсками на Западном направлении Сталин явно не хотел, поскольку не был уверен, что Семен Михайлович справится со столь сложной задачей. Однако и отзывать его с командования Сталин тоже не собирался, чтобы не обидеть – тем более что насчет необходимости скорейшего отвода войск из-под Киева, как оказалось, маршал был абсолютно прав. В результате объединять фронты и менять их командующих пришлось уже после начала немецкого наступления, когда окружение основной массы советских войск стало фактом.
      24 сентября 1941 года начальник германского Генштаба генерал Франц Гальдер, находясь в штабе группы армий «Центр» в Смоленске вместе с главкомом сухопутных войск фельдмаршалом Вальтером фон Браухичем, записал в дневнике: «Фон Бок сообщил, что хочет перейти в наступление на фронте Гудериана 30.9, а на остальных участках – 2.10. Во всяком случае, между этими двумя фазами наступления должен быть перерыв не менее 48 часов». Сам фельдмаршал Федор фон Бок, командующий группой армий «Центр», отметил в дневнике в тот же день: «На состоявшемся в его (Браухича. – Б. С.)присутствии совещании командующих армиями и танковыми группами ничего нового не прозвучало, за исключением того, что Гудериану позволили наступать уже 30 сентября. По мне лучше, если у него будет немножко форы, потому что он все еще довольно далеко от правого фланга, на котором будет нанесен главный удар, и отдачи от действий танков можно ожидать лишь 4–5 дней спустя после начала операции. Другие командующие будут готовы ко 2 октября, лишь Гот (3-я танковая группа) предлагает 3 октября». Фактически такое разнесение на двое суток времени начала наступления на разных направлениях позволяло надеяться, что советские резервы будут в первую очередь переброшены для отражения удара Гудериана, что позволит легче повести наступление на главном направлении. Тут сказалась и плохая координация действий трех советских фронтов. На практике такую координацию, как мы уже говорили, должна была осуществлять Ставка, которой, однако, приходилось уделять внимание всем стратегическим направлениям, и поэтому с принятием решений по отражению «Тайфуна» она катастрофически запаздывала.
      Гальдер 2 октября с удовлетворением записал в дневнике: «Главные силы группы армий перешли в наступление („Тайфун“) и успешно продвигаются. Гудериан считает, что его соединения прорвали оборону противника на всю глубину. Соединения группы Гудериана, действующие в центре, стремительно наступают на Орел. 2-я армия вела упорные бои при форсировании Десны. Ей удалось форсировать реку и отбросить противника примерно на 5 км. 4-я танковая группа рассеяла сопротивлявшиеся группы противника и продвинулась на 15 км в глубину. Войска 4-й армии успешно наступают на всем фронте и продвинулись в среднем на 6—12 км». 4 октября он записывает: «Операция „Тайфун“ развивается почти классически. Танковая группа Гудериана, наступая через Орел, достигла Мценска, не встречая никакого сопротивления. Танковая группа Гёппнера стремительно прорвалась сквозь оборону противника и вышла к Можайску. Танковая группа Гота достигла Холма, подойдя, таким образом, к верхнему течению Днепра, а на севере продвинулась до Белого. Противник продолжает всюду удерживать неатакованные участки фронта, в результате чего в перспективе намечается глубокое окружение этих групп противника».
      Причиной окружения большого числа советских дивизий была неудачная группировка в обороне, когда в результате многие участки были слабо прикрыты. Именно по ним и ударили немецкие танковые группы. И сильно запоздал приказ на отход. Он был получен лишь 5 октября, но уже 7 октября танковые группы Гудериана и Гота замкнули кольцо вокруг Вязьмы. И лишь 12 октября все войска, действовавшие на Западном направлении, были реально объединены под командованием новоназначенного командующего Западным фронтом Г. К. Жукова.
      Как отмечают М. Ходаренок и Б. Невзоров, «на центральном участке советско-германского фронта было окружено семь полевых управлений армий (из 15), 64 дивизии (из 95), 11 танковых бригад (из 13) и 50 артиллерийских полков РГК (из 64). Эти соединения и части входили в состав 13 армий и одной оперативной группы». В сводке германского командования по итогам Вяземского сражения говорилось о 663 тысячах пленных, 1242 захваченных советских танках и 5412 орудиях. Немецкая группа армий «Центр» потеряла 145 тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Из Вяземского котла удалось выйти 85 тысячам человек, а из Брянского – около 23 тысячам. Приплюсуем к ним 98 тысяч военнослужащих из 29-й и 33-й армий, избежавших окружения, группы Ермакова и из 22-й армии, в которой была окружена только одна дивизия.
      Разгром войск Западного, Резервного и Брянского фронтов в октября 1941 года создал предпосылки для наступления германской группы армий «Центр» непосредственно на советскую столицу. Только неблагоприятные погодные условия осенней распутицы не позволили немцам сразу же развить успех и выйти непосредственно к Москве, в тот момент еще очень слабо защищенной. В дальнейшем мужество защитников Москвы, подход резервов из глубины страны, а также трудности снабжения германских войск в зимний период, недостаточная подготовка вермахта к зимней кампании сорвали план «Тайфун» и не позволили германским войскам овладеть столицей. Бывший командующий 3-й танковой группой Генрих Гот не без оснований утверждал: «Не русская зима, а осенние дожди положили конец немецкому наступлению. Дождь лил днем и ночью, дождь шел непрерывно, вперемежку со снегом. Дороги размокли, и движение приостановилось. Недостаток боеприпасов, горюче-смазочных материалов и продовольствия определял тактическую и оперативную обстановку последующих трех недель».
      Но нельзя все сводить к погоде, а конкретно – к осенней распутице, как это делают германские генералы. Да ведь и то, что погода помешала маршу на Москву, было, в сущности, одним из просчетов немцев. Никакой военной тайны не было в том, что во второй половине октября в Центральной России начинается распутица и что российские дороги в своем большинстве – отнюдь не европейские шоссе.
      В целом можно констатировать, что причины быстрого поражения советских войск под Брянском и Вязьмой в октябре 1941 года были следующими: плохая подготовка оборонительных рубежей из-за того, что переход к обороне Западного, Брянского и Резервного фронтов был осуществлен с опозданием; плохая координация действий трех советских фронтов на Западном направлении, фактически не имевших единого руководства; неправильное определение направлений главного удара немецких войск; запоздалое разрешение на отход; быстрая потеря управления войсками советскими командирами после прорыва фронта. Вина во всем этом лежит как на Ставке, так и на командовании фронтов.
      Войска Западного и Резервного фронтов, как уже говорилось, располагались чересполосно, причем большинство армий Резервного фронта, являясь вторым эшелоном Западного, командующему этим последним не подчинялись, что затруднило ведение оборонительных боев. Из-за недостатка средств радиосвязи и боевого опыта командующие армиями и фронтами больше полагались на проводную связь да на посылаемых в войска делегатов. Но в боевых условиях проводная связь часто рвалась, а делегаты не могли разыскать штабы, часто менявшие место дислокации из-за того, что противник прорвал фронт и приходилось быстро отступать.
      Организация командования войсками, прикрывавшими Московское направление, также оставляла желать лучшего. В составе трех фронтов имелось 16 армий, в подчинении которых, в свою очередь, находились 95 дивизий и 13 танковых бригад. На один армейский штаб в среднем приходилось семь с небольшим дивизий и около одной танковой бригады. Это было в полтора-два раза больше, чем в одном немецком армейском корпусе, насчитывавшем от трех до пяти дивизий. После катастрофических поражений первых месяцев войны корпусное звено было ликвидировано – якобы из-за недостатка опытных штабных кадров. Однако на самом деле функции корпусных штабов у нас стали выполнять штабы армий. Не случайно количество немецких корпусных штабов было примерно равно количеству армейских штабов противостоявших им советских войск. Но на каждый советский штаб приходилось значительно большее число соединений, чем на каждый немецкий, а средств связи было меньше, что только увеличивало хаос.
      Зато армий в Красной армии было в несколько раз больше, чем в вермахте. На Москву в октябре 1941 года наступали три полевые армии и три подчиненные им танковые группы. Все они были объединены в одну группу армий «Центр». Соответственно, для противостоявших им советских войск оптимальной была бы следующая структура: 1 фронт, 3–4 армии, 16 корпусных штабов. А вот число дивизий легко можно было уменьшить, чтобы не перегружать корпусные штабы. Ведь средств связи у нас было меньше, чем у немцев. Поэтому дивизий стоило бы иметь меньше, но относительно большей численности, чтобы уменьшить общее их число и повысить за счет этого обеспеченность их штабов радиостанциями. Но, к сожалению, советская Ставка действовала прямо противоположным образом. После тяжелых потерь первых недель войны штаты стрелковых дивизий были уменьшены с довоенных 14 483 человек до 10 858 на 29 июля 1941 года. И это при том, что численность немецкой пехотной дивизии достигала по штату 16 859 человек.
      Если бы по штатной численности советские стрелковые дивизии были бы примерно равны немецким пехотным, если бы советские танковые бригады были бы развернуты, как у немцев в дивизии, то есть подкреплены мотопехотой (по числу танков две советские танковые бригады того времени были примерно равны одной немецкой танковой дивизии), то на Московском направлении было бы порядка 61 стрелковой, мотострелковой и танковой дивизий, для которых вполне хватило бы шестнадцати корпусных штабов, в свою очередь, сведенных в четыре армии. Тогда, наверное, и система управления была бы стройнее и решения принимались и доводились до частей и соединений быстрее. Но на практике в Красной армии применялась совсем другая организационная стратегия. Возобладала характерная для советской эпохи страсть к гигантомании. Пусть дивизий будет побольше числом – солиднее выглядит. Пусть вместо корпусов будут армии. Во-первых, генеральских должностей с большими звездами будет побольше. Во-вторых, командующему армией при необходимости проще будет обратиться не только к командующему фронтом, но и в саму Ставку, несмотря на то, что от этого увеличится неразбериха в управлении войсками. В последний год войны страстью к формированию новых дивизий вместо пополнения уже существующих страдал и Гитлер. Возможно, это помогало ему приуменьшать в собственном сознании масштаб поражений, которые терпел вермахт. Руководство же Красной армии подобной страстью отличалось на протяжении всей войны.
      В ходе Вяземского сражения все три командующих советскими фронтами, быстро потеряв связь с войсками, направились в те армии, которые, как они и думали, подверглись главным ударам противника, оставив свои штабы на прежних местах дислокации. То же произошло и со многими командующими армиями. В результате войска получали противоречащие друг другу приказы и от командующих, и от их штабов, а также от Ставки. Параллельно командующие искали свои штабы, штабы – командующих, а Ставка – и тех и других.
      Чисто теоретически в условиях плохой связи и координации действий оборону вообще разумнее было бы строить в один эшелон. Ведь армии второго эшелона на практике не успели принять участие в отражении немецкого наступления и в своем большинстве погибли в окружении. А так, если бы плотность обороны за счет вторых эшелонов была бы увеличена, немцы потратили на прорыв больше времени и сил и значительной части советских войск, вероятно, удалось бы избежать окружения. Но ни Сталин, ни его генералы и маршалы не хотели признаться даже себе, что по уровню оперативно-тактического мастерства вермахт далеко превосходил тогда ослабленную репрессиями Красную армию и что для более успешной борьбы с ним надо было применять тактику слабейших против сильнейших.
      2 октября, когда немецкая группа армий «Центр» начала наступление на Москву, находившийся в тот момент в боевых порядках 43-й армии Буденный помогал командованию армии организовать оборону. Но враг за восемь часов наступления прорвал всю тактическую глубину обороны армии и вышел к позициям дивизий второго эшелона. Семен Михайлович наметил контрудар, но для сосредоточения войск даже при наличии автотранспорта требовалось не менее 2,5 суток. А автотранспорта катастрофически не хватало. Главное же, за двое-трое суток ударная группа противника, насчитывавшая до девяти пехотных и четырех танковых дивизий, продвинулась бы дальше на восток, и контрудар пришелся бы по пустому месту, даже если бы каким-то чудом предназначенные для него дивизии и бригады удалось бы собрать. Кроме того, Буденный примерно вдвое занизил силы немцев. Тут сказалась давняя болезнь всего советского общества, не миновавшая и Красную армию: стремление приукрасить действительность в донесениях начальству, чтобы избежать наказания. Командиры в донесениях в штабы армий и фронта преуменьшали количество неприятельских войск, совершивших прорыв, чтобы ситуация не выглядела катастрофической. Они наивно надеялись, что еще удастся поправить положение. Но противник упреждал в развертывании советские резервы, так как его дивизии обладали значительно большей мобильностью. К тому же многие мосты доставались немцам в неповрежденном состоянии.
      Оборону Буденный так и не смог организовать. Хуже того, еще 30 сентября, за два дня до немецкого наступления, он затеял перегруппировку войск. В результате три дивизии были сняты с фронта 33-й армии, а замена им, несмотря на доклад командования армии, прислана не была. Вследствие этого в боевых порядках 33-й армии образовался разрыв в 14 километров, прикрытый лишь несколькими стрелковыми ротами. Немцы туда и ударили. Они обошли позиции 43-й армии с левого фланга. 5 октября Буденный донес в Ставку, что на левом фланге Резервного фронта создалось чрезвычайно тяжелое положение. Прорыв немцев вдоль Московского шоссе закрыть нечем. Фронт своими силами задержать противника на направлении Спас-Деменск – Всходы – Вязьма, и Спас-Деменск – Юхнов – Медынь не может. Буденный просил помочь авиацией и подтянуть резервы главнокомандования. В тот же день Ставка согласилась по предложению Буденного отвести войска на линию Ведерники – Мосальск – Жиздра, но было поздно. Немецкие войска продвинулись уже западнее этой линии.
      Вскоре связь с командованием Западного фронта и со Ставкой оборвалась. Штаб фронта потерял и связь с армиями. Рано утром 8 октября Буденный со штабом прибыл в Малоярославец. Он не знал, что как раз в этот день Ставка заменила его на посту командующего Резервным фронтом Г. К. Жуковым. По пути на шоссе Юхнов – Вязьма Семен Михайлович чуть не погиб, столкнувшись с немецкими танками. Основная же часть штаба оказалась на 105-м километре от Москвы, в лесу за железнодорожным мостом через Протву. Буденный нашел его только с помощью Жукова, встретившего Семена Михайловича в Малоярославце.
      6 октября состоялся примечательный разговор по прямому проводу начальника Генштаба маршала Б. М. Шапошникова с начальником штаба Резервного фронта генералом А. В. Анисовым:
       «Анисов:Связи с 303 сд в течение дня установить не удалось. 33-я армия как организм пока не существует. В Красное Лосьмино есть командующий и член Военного совета, штаба нет, где – неизвестно. Средств связи также нет. Высланные на двух самолетах и одной автомашине командир оперативного отдела и офицер связи для розыска штаба армии и дивизий пока не вернулись. Никаких данных о положении частей 33 А штаб фронта не имеет… Необходима срочная присылка вооруженного пополнения хотя бы 30 тыс. Все.
       Шапошников:Мне непонятно, для кого же присылать вооруженное пополнение, когда Вы в своем докладе не назвали ни одного полка стрелкового или артиллерийского, ни одной дивизии… и когда отходят красноармейцы без комсостава и, по-видимому, без вооружения и матчасти. Можно потерять связь, но уже не до такой степени, чтобы через перерывчатый фронт противника нельзя было добраться до частей, которые, без сомнения, где-то существуют и, по всей вероятности, дерутся. По-видимому, посланные Вами офицеры связи довольно не храбро подошли к выполнению своих задач. Необходимо более энергичных и толковых командиров направить для этого. Нам важен не розыск командующих армий, а войсковых организмов…
       Анисов:Пополнение нужно, потому что 24-я армия понесла большие потери, но почти полностью сохранила матчасть.
       Шапошников:Где командующий фронтом?
       Анисов:Командующий фронтом около 14 часов выехал в Малоярославец, а оттуда намерен поехать в Калугу для проверки работы высланных на это направление командиров штаба и установления связи с соединениями, прибывающими в этот район… Возвращаться сюда он не собирался, ибо сегодня намечается переезд в тот район нашего штаба.
       Шапошников:Куда именно переходит штаб? Имейте в виду, чтобы во время перехода была связь с Вами как на старом, так и на новом месте… У меня все. Доносите, как только что-либо получите, хотя бы об одном полку».
      Комментируя этот документ, военный историк Л. Н. Лопуховский замечает: «По словам Жукова, он нашел Буденного 8 октября на окраине Малоярославца в райисполкоме, у которого находились две легковые машины. Что он делал целые сутки в отрыве от штаба и без средств связи? Впечатление такое, что он прятался и от Ставки, и от собственного штаба, чтобы не отвечать на вопросы, ответов на которые он все равно не знал. А начальник штаба отдувался за командующего, как мог. Чего стоила его просьба о присылке не дивизий и полков, а 30 тысяч вооруженного пополнения! Куда, зачем? Какими категориями мыслил начальник штаба генерал Анисов? Какую матчасть могли освоить в 24-й армии в обстановке неуправляемого отхода?»