На Буденного также возложили инспектирование конных заводов. В результате Гражданской войны их число существенно сократилось и кавалерии не хватало хороших лошадей. По части совершенствования коневодства Буденный предложил выделить крестьянам хороших племенных коней, чтобы они были сами заинтересованы в разведении их для поставок армии. Предложение было принято в виде единого государственного плана использования племенного материала. На разведение породистых лошадей крестьянам выделялись специальные кредиты.
      Под руководством Буденного в ряде районов страны были созданы табунно-ремонтные заводы с наиболее передовыми по тому времени методами разведения и выращивания лошадей. Такие коневодческие хозяйства появились в Заволжье, задонских степях и ряде степных районов азиатской части страны. Все эти меры привели к тому, что кризис в коневодстве, вызванный большой убылью хороших лошадей в период Гражданской войны и разрухи, постепенно миновал. В результате в годы Великой Отечественной Красная армия получила более трех миллионов первоклассных лошадей. Они использовались не только и не столько для кавалерийских корпусов, а главным образом для гужевого транспорта, на котором основывалось снабжение войск, особенно в первые два года войны. Здесь Буденный, безусловно, занимался своим любимым делом и достиг определенных успехов. Стоит добавить, что с его именем связана знаменитая буденновская порода лошадей, выведенная на основанных им конных заводах имени Буденного и имени Первой конной в Ростовской области. Правда, фактически эта порода появилась еще в начале XX века.
      Надо отдать должное Семену Михайловичу: своих подчиненных он старался всячески защищать, даже в период массовых репрессий. Так, в 1938 году Буденный добился от Сталина освобождения почти всех директоров конных заводов, арестованных Ежовым. По свидетельству третьей жены маршала Марии Васильевны, «когда стали сажать в тюрьму начальников конных заводов – а они были в основном заслуженные люди, революционные бойцы, – Семен Михайлович пошел к Ворошилову защищать их, тот послал его к Сталину. Семен Михайлович рассказывал, как он прямо в лицо Сталину сказал:
      – Сегодня сажают тех, кто защищал революцию. Значит, надо сажать и меня. И вас.
      Сталин ответил:
      – Ты, Семен, совсем с ума сошел».
      Возможно, что-то в этом разговоре Буденный по своему обыкновению и присочинил, но остается фактом, что многих директоров конезаводов он действительно спас от расправы.
      В 1927 году оппозиция во главе с Троцким и Зиновьевым была окончательно разгромлена, ее сторонники изгнаны из армии или смещены с руководящих постов. После этого Ворошилов, Буденный и другие представители особо близкой к Сталину «конармейской» группировки развернули активную борьбу с конкурирующей группировкой во главе с Тухачевским. Эту группировку условно можно назвать «пехотной».
      В 20-е годы зарождался культ Буденного как первой шашки республики, сына крестьянина-бедняка, благодаря возможностям, предоставленным советской властью, и мудрому руководству со стороны коммунистической партии ставшего одним из виднейших полководцев Гражданской войны.
      Особенно способствовали популяризации образа Буденного песни о Первой конной и ее бравом командарме, которые сам Семен Михайлович очень любил распевать в дружеском застолье. Наряду с «Маршем буденновцев» на слова Д'Актиля широкое распространение получил написанный в 1923 году известным поэтом Николаем Асеевым «Марш Буденного» (музыку к нему создал А. Давиденко):
 
 
С неба полуденного
жара – не подступи.
Конная Буденного
раскинулась в степи.
 
 
Не сынки у маменек
в помещичьем дому,
выросли мы в пламени,
в пороховом дыму.
 
 
И не древней славою
наш выводок богат —
сами литься лавою
учились на врага.
 
 
Пусть паны не хвастают
посадкой на скаку, —
смелем рысью частою
их эскадрон в муку.
 
 
Будет белым помниться,
как травы шелестят,
когда несется конница
рабочих и крестьян.
 
 
Все, что мелкой пташкою
вьется на пути,
перед острой шашкою
в сторону лети.
 
 
Не затеваем бой мы,
но, помня Перекоп,
всегда храним обоймы
для белых черепов.
 
 
Пусть уздечки звякают
памятью о нем, —
так растопчем всякую
гадину конем.
 
 
Никто пути пройденного
назад не отберет,
Конная Буденного,
армия – вперед!
 
 
      Позднее, в 1927 году, Николай Асеев написал еще одну песню о буденновцах – «Первая Конная» (музыка того же А. Давиденко), гораздо менее удачную:
 
 
Лишь край небес подернется
Каленой каймой.
Слетать бы мне, буденновцы,
До Дону домой.
 
 
ПРИПЕВ:
Конь вороной,
Не стой подо мной,
Лети, стелись без отдыха донской стороной.
Беги, беги, Воронко,
 
 
Хорошая сторонка,
Серый, буланый,
Мелькай над поляной.
Серый, каурый, бурей лети!
 
 
Пока молчат без окрика
В степях кречета,
В далеком Сальском округе
Бойцов не сосчитать.
 
 
Гляди, теперь просторные
Какие поля,
А было под Касторной
Теснились, пыля.
 
 
Деньки скупы и поздненьки,
Густы вечера,
А были все колхозники
Бойцами вчера.
 
 
Ты нам свою защиту,
Страна, поручи,
У нас удар рассчитан,
Клинки горячи.
 
 
      Эта песня в народе не прижилась. А вот асеевский «Марш Буденного», как и несколько других конармейских песен, пережил самого Буденного и исполнялся до самого конца советской эпохи. К таким песням относилась и «Кон-армейская», созданная в 1935 году поэтом Алексеем Сурковым и мастеровитыми братьями Покрасс:
 
 
По военной дороге
Шел в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год.
Были сборы недолги,
От Кубани до Волги
Мы коней поднимали в поход.
 
 
Среди зноя и пыли
Мы с Буденным ходили
На рысях на большие дела.
По курганам горбатым,
По речным перекатам
Наша громкая слава прошла.
 
 
На Дону и в Замостье
Тлеют белые кости,
Над костями шумят ветерки.
Помнят псы-атаманы,
Помнят польские паны
Конармейские наши клинки.
 
 
Если в край наш спокойный
Хлынут новые войны
Проливным пулеметным дождем, —
По дорогам знакомым
За любимым наркомом
Мы коней боевых поведем!
 
 
      В марте 1926 года Буденный получил весьма ответственное задание. Его вызвал к себе Сталин и порадовал известием, что ЦК партии решил послать в Среднюю Азию своего представителя для «окончательного решения» оставшегося еще с Гражданской войны вопроса борьбы с басмачеством. Партия учла большой опыт Семена Михайловича в ликвидации махновцев на Украине и казачьих повстанческих отрядов на Дону и Северном Кавказе.
      Партийное поручение надо было выполнять незамедлительно. 27 марта Буденный прибыл в Ташкент, где встретился с командующим Туркестанским фронтом К. А. Авксентьевским и начальником политуправления фронта H. Н. Кузьминым. Семен Михайлович устроил им изрядный разнос за слабую постановку борьбы с басмачами. Он потребовал отказаться от отдельных операций, проводимых с большими промежутками по времени и не дававших эффекта в борьбе с подвижными и хорошо знающими местность отрядами басмачей. Буденный настаивал на проведении одной широкомасштабной операции, чтобы за три-четыре месяца покончить с басмачеством.
      29 марта 1926 года Буденный побывал в Кулябском, Вахшском и Гиссарском гарнизонах, а также в городе Термезе вблизи афганской границы. По возвращении в Ташкент Семен Михайлович потребовал вести операции не разрозненными и сборными отрядами, а целыми частями и подразделениями – бригадами, полками, эскадронами. Басмачей следовало отрезать от баз снабжения и привлекать к борьбе с ними местное население, не останавливаясь перед взятием заложников и круговой порукой. Рядовым басмачам, прекратившим борьбу, была обещана амнистия. Буденный лично участвовал в вооруженных схватках с басмачами.
      Журналист Александр Щелоков так изложил причины и последствия срочной командировки Буденного: «Раздражение Москвы вызвала отложенная боевая операция в Сурхандарьинской области, в ходе которой намечалась окончательная ликвидация наиболее активных басмаческих формирований. Ворошилов, уже нарком по военным и морским делам, потребовал срочных объяснений. 23 марта 1926 года член РВС Туркестанского фронта Николай Кузьмин направил в Реввоенсовет СССР подробный доклад. В нем сообщалось, что планировалась комбинированная акция, то есть силовая в сочетании с проведением советско-партийно-экономических мероприятий в Сурхандарьинской области, а затем в Таджикистане. Причем вся операция по изъятию пособников должна сопровождаться и быть заключена военным нажимом на Хурам-Бека и Ибрагим-Бека – двух руководителей, оставшихся у нас. С целью военного нажима к частям, расположенным в Таджикистане и Сурхандарьинской области, были выделены два полка стратегической конницы. Командование было поручено одному из лучших знатоков местных условий по согласованию со Ср. Аз. Бюро, Узбекским правительством и Таджикским правительством – т. Мелькумову».
      Однако, когда подготовка была закончена, выяснилось, что операция совпадает с мусульманским постом, а потому ЦК КП(б) Узбекистана принял решение ее отложить. Действовать самостоятельно, без гражданских властей, руководство Туркестанского фронта не сочло возможным. Москву объяснение явно не устроило… Создалось впечатление, будто командующему Туркфронтом Константину Авксентьевскому не хватает решительности и жесткости. Придать действиям войск эти качества и должен был Буденный. Он в присутствии членов РВС фронта, по свидетельству Тодорского, сказал Авксентьевскому: «Вы тут никогда не решите задач, если будете продолжать чикаться. Не надо бояться крови. Если бы мы в Центре ее боялись, то по Тамбовщине до сих пор бродили бы банды Антонова»…
      Обречь на «образцовую» карательную акцию Ферганскую долину, в которой обретались несколько десятков уголовников, грабивших кишлаки, было сочтено неразумным. Зато в Сурхандарьинской области оперировали сразу две достаточно крупные басмаческие банды – Хурам-Бека и Ибрагим-Бека. Долгое существование им обеспечивала близость афганской границы, куда в случае опасности басмачи уходили, откуда они получали пополнение и оружие…
      Подкормив и помыв в бане кавалеристов 6-й бригады, обеспечив ее вооружением и конским составом за счет других соединений, Буденный начал операцию, которая в отчетных документах получила название «ударной кампании». Надо сказать, что для басмачей неожиданной она не стала. «Если сравнивать нашу агентуру с агентурой Хурама и Ибрагим-Бека, – говорил Авксентьевский на одном из совещаний, – первая ничего не стоит». Основная часть отряда Ибрагим-Бека вместе с главарем заблаговременно ушла в Афганистан. Однако боевые донесения без упоминания о Буденном позже рапортовали, что за «ударную кампанию» ликвидированы 21 курбаши и 866 джигитов, притом что до этого разведка насчитывала их в том районе не более 300.
      Если военный результат усилий Буденного был не так уж велик, то организационный оказался довольно значительным. Семен Михайлович обратил внимание на низкую эффективность действий Туркестанского фронта. В 1925 году было 875 боестолкновений с басмачами, но потери последних составили всего лишь 164 убитых и 20 пленных. Получалось, что в 80 процентах боев басмачи вообще не несли никакого урона. Буденный сразу же предложил Туркестанский фронт переименовать в военный округ, поскольку слово «фронт» в мирное время звучало не очень здорово для советской власти, особенно в международном плане. Какой же тогда Средняя Азия плацдарм для распространения мировой революции на страны Востока, если там для борьбы с местным населением приходится держать целый фронт? И 4 июня, вскоре после возвращения Буденного в Москву, Туркестанский фронт был официально преобразован в Среднеазиатский военный округ.
      Буденный также настоял на привлечении к борьбе с басмачеством среднеазиатских крестьян. Фактически их повязали круговой порукой за действия басмачей, не останавливаясь и перед взятием заложников. Поскольку многие басмачи после набега сами превращались в мирных дехкан, то Буденный, по преданию, приказывал при вступлении в кишлаки раздевать подозрительных и смотреть, нет ли на плече следа от винтовки и не красная ли задница, оттого что всю ночь провел в седле. И если таковые находились, то их на месте расстреливали. Даже если это легенда, то достаточно красноречивая. После этой командировки в Средней Азии именем Буденного матери пугали детей.
      В военном отношении басмачи были не слишком сильным противником. Они испытывали острую нехватку боеприпасов, не имели тяжелого вооружения и не были обучены тактике современного боя, поскольку жители Средней Азии не подлежали призыву в императорскую армию. Поэтому подавляющее большинство из них не участвовало в Первой мировой войне и даже не было знакомо с современным вооружением. Главная сила басмачей заключалась в хорошем знании местности и в подвижности (многие имели запасных коней). Поэтому эффективно бороться с басмачами могли только конные отряды. И именно там, в Средней Азии, было где развернуться замечательному кавалерийскому тактику.
      В целом надо признать, что, хотя потери басмачей были значительно завышены за счет «мелких пособников» басмачей, их родственников и совсем ни в чем не повинных заложников, после проведенной Буденным операции басмачество на территории Узбекистана и Таджикистана пошло на убыль. Буденный, как человек со Средней Азией ничем не связанный, считаться с религиозными чувствами и традициями коренного населения не собирался, а делал упор только на силу. Его потому и послали, что ожидали от командарма Первой конной той жестокости, на которую не были способны местные начальники, так или иначе зависимые от населения. После операции люди были запуганы и уже боялись помогать басмачам. Сыграла свою роль и земельно-водная реформа 1925–1929 годов, подорвавшая позиции крупных землевладельцев и привлекшая на сторону советской власти часть дехкан.
      За проведенную «ударную кампанию» по борьбе с басмачеством Буденный был награжден орденом Трудового Красного Знамени Узбекской ССР. Новый всплеск басмачества случился в начале 30-х годов, когда в Среднюю Азию пришла сплошная коллективизация. Но прежнего размаха он уже никогда не достиг. С ним справились теперь уже без Буденного. Надо сказать, что в Средней Азии Семен Михайлович провел всего полтора месяца – с 27 марта по 11 мая 1926 года, когда он уже участвовал в очередном заседании Реввоенсовета в Москве.
      По возвращении в Москву Буденный с готовностью ввязался в новые схватки с «пехотинцами». 16 апреля 1928 года командующий Белорусским военным округом А. И. Егоров, инспектор кавалерии РККА С. М. Буденный и начальник снабжения РККА П. Е. Дыбенко направили наркому Ворошилову совместное письмо, в котором обвиняли начальника штаба РККА Тухачевского в стремлении захватить всю власть в армии.
      «Штаб РККА, – писали они, – имеет внутри себя тенденции, если не сказать хуже, целевую установку, заменить собой, или вернее взять в свои руки руководящую роль по всем вопросам строительства и оперативного руководство РККА».
      Авторы письма предлагали заменить начальника штаба РККА лицом с «более высокими организаторскими способностями, а равно и с большим опытом боевой практической работы». Их позиция была поддержана первым заместителем председателя РВС СССР и наркома И. Уншлихтом, начальником ГУРККА М. Левандовским и заместителем начальника УВУЗ РККА Н. Кузьминым (жена последнего, что любопытно, была любовницей Тухачевского). В результате Тухачевский лишился поста начальника штаба РККА и был отправлен командовать Ленинградским военным округом.
      Уже после реабилитации Тухачевского, в 60-е годы, Буденный утверждал, что «в строительстве Красной армии и конкретно в создании бронетанковых войск M. Н. Тухачевский упорно стоял на позициях облегчения за счет ослабления брони и вооружения их легким оружием. Не бронестойкость и мощный огонь, а „устрашающая“ подвижность – в этом он видел главное». В данном случае Семен Михайлович не погрешил против истины. Тухачевский действительно увлекался количеством танков – в ущерб качеству. И к тому же загорелся идеей создания танков-тракторов, которые можно было бы в мирное время использовать в сельском хозяйстве. Если бы эта идея была реализована, получились бы машины, не пригодные ни для пахоты, ни для боевых действий. Возможно, уже тогда родился анекдот о «советском мирно пашущем тракторе», в любой момент готовом дать отпор агрессорам.
      По настоянию Сталина Буденный закончил военную академию. Уже после Великой Отечественной войны Семен Михайлович говорил: «Тяжелое у меня было детство. И дед и отец батрачили. В школе мне учиться не пришлось, грамоте выучился сам. Зато когда разбили белогвардейцев, Советская власть сделала все, чтобы мы могли учиться. И в 1932 году я закончил Военную академию имени Фрунзе». В 48 лет Буденный совершил свой первый прыжок с парашютом – этого требовали от выпускников академии. Сталин критиковал Буденного за это, говоря, что руководителям такого уровня запрещено в целях безопасности даже машину самим водить, а не то что с парашютом прыгать. Но, узнав, что это входит в курс обучения в академии, гневаться перестал.
      Тут стоит добавить, что обучался Буденный в особой группе, без отрыва от основных обязанностей в Инспекции кавалерии, и вряд ли преподаватели рисковали ставить двойки и даже тройки будущему маршалу. Кстати сказать, помимо специальных предметов, Семен Михайлович впервые изучил в академии русский язык, литературу, математику, историю и географию в объеме средней школы.
      Бывший советский военный корреспондент «Известий» Михаил Соловьев, которому не раз приходилось писать речи за Буденного, в годы войны раненым попал в немецкий плен, а после войны эмигрировал в США. О Семене Михайловиче он остался самого скверного мнения – и как о полководце, и как о человеке. Соловьев утверждал: «Мы можем быть очень снисходительными в установлении обязательного минимума знаний для генералов, но всё же решать уравнение с одним неизвестным они должны уметь. Между тем для маршала Буденного, например, окончившего военную академию, пишущего книги на военные темы, такое уравнение лежит выше границы его математических познаний».
      Тот же Соловьев дает такую зарисовку жизни Буденного в 30-е годы: «Никто, даже Сталин, не мог определить, где действительное его (Буденного. – Б. С.)место. Усатого полководца можно было видеть на самых различных постах в военных управлениях. Однажды почему-то решили, что Буденный, поскольку он командовал конной армией, должен уметь управлять коневодством, и послали его на пост начальника коневодческого управления Наркомата земледелия. Но вскоре и оттуда его пришлось убрать. Об этом эпизоде Буденный рассказывал журналистам в Московском доме печати.
      На новом посту Буденному опять не повезло. Кони, словно назло, стали дохнуть в непомерном числе. Это было время становления колхозов, страшное не только для людей, но и для сельскохозяйственного скота. «Коней в колхозах ни черта не кормили, с чего бы они жили», – рассказывал Буденный.
      Однажды Сталин вызвал его к себе. "Ну, думаю, держись, готовь чуб, – повествовал он. – Прихожу, и вводят раба божьего Семена к Сталину. А у меня в ногах сплошная неуверенность. Иосиф Виссарионович этак с подвохом меня спрашивает:
      – Так ты, Семен, в конях толк понимаешь?
      – Понимаю, – говорю. – С детства к этому приучен.
      – А лошади-то дохнут, – тихо говорит Сталин.
      – А черт их знает, – говорю, – чего они дохнут. Самые подробные инструкции на места спустили, всё в них расписали – сколько сена и овса давать, как поить и прочее.
      – А лошади всё-таки дохнут, – опять говорит Сталин. – Ты им напрасно инструкции шлешь. Они в письменности не разбираются, им корм требуется. Сколько у тебя Заготсено корма для скота имеет? Сколько на севере? На юге? На западе?
      Вижу, гневается Иосиф Виссарионович, и взмолился я тут: отпустите, – говорю, – меня назад в армию. Сил моих нет. В управлении больше двух сотен сотрудников и все пишут-пишут-пишут. Целый день только и делаю, что подписываю. Сам понимаю, что коней инструкциями не накормишь, да только где же я сена возьму, если на местах не заготовляют!
      Послушал меня Сталин и говорит: 'Да, надо тебя пожалеть. И коней пожалеть'. Позвонил Ворошилову и вернулся я в армию"».
      Из всех советских полководцев, если не считать Ворошилова, Буденный был наиболее заметным. Хитроватый казак весьма ревниво берег свою популярность. От природы он не речист, но вряд ли кто-нибудь другой может сравниться с ним по количеству произнесенных речей. Он выступал перед студентами московских высших учебных заведений и перед детьми во Дворце пионеров. Его усатое лицо появлялось во вновь открытом родильном доме для фабричных работниц и на московском ипподроме перед началом скачек. Он неизменный оратор на съездах в Кремле.
      Меня косноязычная словоохотливость Буденного волновала лишь потому, что она в некоторой мере отравляла мне жизнь. Перед каждым выступлением своего шефа адъютант Буденного разыскивал меня и предупреждал:
      – Приказано вам быть к семи ноль-ноль. Приходилось тащиться куда-нибудь на окраину города, где Буденный произносил очередную свою речь. Выждав ее окончание, я возвращался в редакцию. Поздно ночью раздавался телефонный звонок. Я ждал его. Знал, что Буденный не успокоится, пока не узнает, будет ли написано в газете о его выступлении. Происходил приблизительно такой разговор:
      – Ну, как понравилась тебе моя речь? – спрашивал Буденный.
      – Хорошая речь.
      – Ты ее всю записал?
      – Всю (обычно я ничего не записывал).
      – На какой странице завтра будет напечатано?
      – Не будет печататься. Редактор говорит, что вам не стоило бы выступать на таком маловажном собрании.
      – Слушай, скажи твоему редактору, что это не его дело указывать мне. Если завтра речь напечатана не будет, я перенесу этот вопрос в ЦК партии. Понятно?
      Буденный с грохотом бросал трубку на рычаг, а я плелся к редактору и после слезных просьб тот соглашался переверстать четвертую полосу, чтобы выгадать тридцать строк для сообщения о речи Буденного.
      В публичных своих выступлениях Буденный почти всегда разыгрывал роль старого рубаки. На всю жизнь разучил он эту роль и уже от нее не отступал. Долго и привычно говорил о лошадях. Это было частью заученной роли. Выступая однажды на совещании по вопросам физиологии при Академии наук СССР, поучал академиков, как надо чистить, кормить и поить коней, и требовал «придумать» такую конюшню, чтобы коням в ней было «светло, тепло и весело».
      В печати очень часто появлялись речи Буденного, вполне грамотные и даже не лишенные блеска. Косноязычие Буденного этому не могло помешать, так как в советской пропаганде необычайно разработана технология «причесывания» речей. Вот как, например, родилась речь Буденного о развитии животноводства, которая, вероятно, войдет в посмертное издание произведений маршала (подобное собрание так и не появилось. Даже четвертый том «Пройденного пути», повествующий о событиях Великой Отечественной войны, был опубликован лишь во фрагментах в журнале «Дон», а отдельной книгой не вышел до сих пор. – Б. С.).
      Во время съездов в Кремле создается специальная группа сотрудников, целью которой является обработка стенограмм. В 1934 году в такую группу был привлечен и я. Как новичку в такого рода делах, мои товарищи подсовывали мне самые тяжелые стенограммы. Однажды положили на стол запись речи Буденного. Она занимала с десяток страниц. Прочитал я стенограмму один раз, прочитал второй, но ничего не понял. Что-то невнятное говорилось о лошадях и о том, что врага будем бить по-сталински. Дальше Буденный делал экскурс в прошлое, но так путано, что разобраться в этом не было никакой возможности.
      В перерыве между заседаниями я обходил знакомых делегатов съезда, но не нашел ни одного, который мог бы связно передать содержание речи Буденного. Ничего не оставалось, как написать эту речь заново. Вызванный из Наркомзема специалист по животноводству и я засели за работу. Через два часа дело было сделано. Но чтобы завершить его, надо было получить подпись на «стенограмме».
      Вечером я отправился к Буденному и был введен в его обширный кабинет. Тяжелая кожаная мебель. Огромный письменный стол. Образцовый порядок на его блестящей поверхности наводил на мысль, что этим столом для работы не пользуются.
      Большой шкаф, заполненный книгами с неизменным полным собранием сочинений Ленина в черном тисненом переплете. Из соседней комнаты доносились громкие голоса. Свободные вечера Буденный заполнял шумными пирушками с друзьями.
      Буденный вошел в расстегнутом кителе и с некоторым трудом уразумел причину моего появления. Он погрузился в глубокое кресло, скрестил руки на груди и тоном грустного смирения приказал читать. После нашей обработки речь Буденного занимала четыре страницы и на чтение ушло четверть часа. Кончив, я перевел глаза на Буденного. Он мирно дремал, опустив голову на грудь. Обойдя вокруг стола, я потряс его за плечо. Он очнулся и растерянно уставился на меня. Потом припомнил и потянулся за «стенограммой».
      – Ты, я вижу, ничего не исправил, – проговорил он хрипловатым голосом. – Хорошую речугу я загнул?
      Я заверил Буденного, что речь вполне хорошая и, дописав по его желанию слова: «Великому Сталину ура!», получил размашистую его подпись.
      Буденный всегда развивает кипучую деятельность, но это деятельность особого рода, от которой никто ничего не ждет. Деловой потенциал маршала равен нулю. Долгие годы он занимал пост генерал-инспектора кавалерии Красной армии. Мирное и тихое сидение его в инспекции кавалерии, в которой всеми делами вершил молодой и талантливый С. Ветроградский, впоследствии погибший по делу Тухачевского, разнообразилось частым произнесением речей и еще более частыми буйными пирушками с друзьями.
      Буденный всегда был ясен, понятен и скучен. Но однажды он поразил меня необыкновенно. В продолжение недели я ежедневно заходил в инспекцию кавалерии и каждый раз глуповатый адъютант Буденного сообщал мне, почему-то шепотом, что Буденный «всё еще читает». При этом молодой офицер округлял глаза и начинал походить на испуганную сову. Поведение Буденного было столь необычным, столь потрясающим, что весть об этом облетела всю газетную братию в Москве. Буденный читал Шекспира. Среди нас это занятие вызвало полное смятение умов. Почему это вдруг Семена Михайловича «повело на Шекспира»? Так и осталось бы это тайной, не помоги сам Буденный решить головоломную задачу. Однажды, когда я зашел в инспекцию кавалерии, Буденный поманил меня к себе в кабинет. На его письменном столе лежал том Шекспира, открытый на последней странице «Гамлета».
      Буденный положил свою небольшую руку на раскрытую книгу.
      – Вот, Гамлета довелось на старости лет читать, – проговорил он. – Здорово написал, бродяга.
      – Кто написал? – спросил я.
      – Гамлет. Он датским принцем был и всякую чертовщину там развел.
      Но я понимал, что Буденный позвал меня не за тем, чтобы похвалить «писателя Гамлета», одобрительно названного им бродягой.
      – Послушай, как ты понимаешь выражение «гамлетизированный поросенок»? – спросил вдруг Буденный. – Я всю книгу прочитал, а о поросятах в ней ничего не нашел.
      Оказалось, что Буденный читал шекспировского «Гамлета» лишь потому, что кто-то из высокопоставленных вождей назвал его «гамлетизированным поросенком». Он хотел знать, не в обиду ли это было сказано. Откровенно говоря, более удачного определения Буденного подобрать трудно. Любил Буденный пожить во всю силу, совершенно не задумываясь над тем, что в море нищеты и обездоленности, затопившем страну, его широкая жизнь содержит в себе нечто поросячье. Но в то же время, подвыпив, Буденный впадал в мировую скорбь весьма определенного оттенка. Однажды в Кремле, на каком-то очередном банкете, он, размазывая по лицу пьяные слезы, сокрушался о судьбе мирового пролетариата. В другой раз его сочувствие вызвали жертвы землетрясения, и он кричал, что все должны отправляться на помощь японским трудящимся, под которыми «земля трясется».
      «Гамлетизированный поросенок» – очень подходило для Буденного.
      Московский дом печати, находящийся в особняке Саввы Морозова невдалеке от Арбатской площади, был многими облюбован для времяпрепровождения. Имелись в этом доме уютные комнаты для интимных встреч, прекрасный ресторан, услужливые лакеи. Частенько появлялся в нем и Буденный, любивший побывать в компании газетного люда. Насколько я могу припомнить, такие встречи с Буденным в доме печати всегда заканчивались хоровым пением. Где-нибудь в дальней комнате вдруг взвивался тенор Буденного и вслед за ним тянулся нескладный хор мужских голосов. Неизменно после пения Буденный говорил журналистам: «Ну, и погано же вы поете, товарищи, не то, что у нас в армии». И почти с той же неизменностью добавлял: «Я, например, с самим Шаляпиным пел». И дальше следовал рассказ о том, как Шаляпин, в голодные времена в Москве, был приглашен в вагон Буденного и как они втроем – Буденный, Ворошилов и сам Шаляпин – пели волжские песни. «А когда Федор Иванович уходил, мы ему окорок запеченный в тесте преподнесли». В то голодное время это была немалая награда и, кажется, Ф. И. Шаляпин не раз вспоминал о ней.