Шесть дней в сентябре

Вадим Хотеичев

Шесть дней в сентябре

От автора

Эту историю мне рассказал один мой старый друг… А может, никто мне ничего не рассказывал? Может, и друга у меня в милиции никакого нет? Может, следователя Захарова я придумал для привлечения вашего внимания к этой целиком и полностью выдуманной истории? Может быть… Или он есть, и все это случилось, а я оберегаю приятеля от гнева начальства (гнева, впрочем, вполне оправданного, если разобраться)… Решайте, как вам нравится… Во всяком случае, эта история уже случилась много раз, хотя и не так, как я ее описал. Месть рождает только месть, как ни банально это звучит.

День первый. 9 сентября, четверг

«Сегодня очень хочется поверить в чертовщину. Пусть лучше злой рок, соединивший в один миг незначительные мелочи, который обернулся жуткой картиной смертей и разрушений. Недовинченная гайка, прохудившаяся старая труба, вырвавшийся газ… Или чья-то преступная халатность: напился, уснул, забыл закрыть кран… Во все это безумно хочется верить, потому что со стихийным бедствием душе смириться гораздо легче – стихия безрассудна, что с нее возьмешь?»

«На месте взрыва, несмотря на тонны вылитой воды, продолжается пожар. Белые клубы дыма поднимаются чуть ли не до пятого этажа. Горит мебель, сделанная преимущественно из ДСП. Горит магазин лакокрасочных материалов, размещавшийся на первом этаже жилого дома. Пожарные говорят, что даже уцелевшие под завалами наверняка задохнулись в ядовитом дыму.

По словам спасателей, в «братской могиле» находится от 80 до 100 человек».

«Жители окрестных домов специально ждали Лужкова, чтобы пожаловаться ему на огромное количество лиц кавказской национальности, появившихся в районе в последнее время».

«Вчера в офис «Интерфакса» позвонил аноним и с кавказским акцентом сообщил: «То, что произошло в Москве и в Буйнакске, – это наш ответ бомбардировкам мирных сел Чечни и Дагестана».

Газета «Московский комсомолец»

Они встретились на лестничной площадке.

Один, с газетой в руках, свернутой трубочкой, посторонился, уступая дорогу, и, когда встречный поравнялся, сунул ему газетой в живот. В газете был нож.

Нож был простой, кухонный, но длинный, с самозаточкой, очень острый. В мягкие ткани живота он вошел легко, по самую рукоятку, которую убийца не спеша несколько раз повернул в ране. При этом он плотно прижался к жертве, удерживая ее на ноже, а раненый, в шоке, чувствуя, как силы его покидают, схватился за ближайшую опору – за шею убийцы. Со стороны можно было подумать, что обнялись самые близкие друзья, даже любовники: они слились воедино, глаза в глаза, дыхание одного попадало в рот другому; они были одним существом, а нож был пуповиной, их соединившей.

В последний миг в зрачках убийцы умирающий прочитал, за что его убили.

– Ты… – прошептал он.

Выступившая на губах кровавая пена помешала ему, он стал сползать, из последних сил цепляясь за одежду убийцы; тот мрачно, но внимательно следил за агонией своей жертвы.

Потом убийца неторопливо осмотрел себя. Куртка была чистая, а вот майка, там, где она соприкасалась с убитым, оказалась залита кровью. Тогда он равнодушно пожал плечами и, не таясь, вышел из подъезда.

…Вслед за ребенком извлекли женщину.

– Быстро! – прохрипел санитар.

В высоко поднятой руке он держал капельницу: по прозрачной трубке толчками струилась бесцветная жидкость – надежда на жизнь.

– Быстро, – повторил санитар.

Они подняли обнаженное грязное тело и положили на одеяло. На ребенка никто не смотрел, помощь ему уже не требовалась. Кто-то уже разворачивал зловещий черный пакет.

Олег ухватился за край одеяла. Рядом оказался молодой парень с запорошенной головой, за нижние концы взялись двое в черных куртках с буквами МЧС на спине.

Казалось, что у женщины были переломаны все кости; словно гуттаперчивая, она складывалась в центре одеяла в неправдоподобный нелепый комок, и ее чуть не волоком несли по обломкам. Санитар семенил сбоку, неуклюже согнувшись, одну руку опустил вниз, поддерживая в вене иглу, другую, с банкой, тянул вверх.

Люди перед санитарной машиной расступились, пропуская их. Олег машинально отметил мрачные окаменелые лица – еще никогда ему не приходилось видеть сразу столько людей в состоянии шока, а он уже повидал родственников, потерявших близких.

И столько обезображенных трупов оновременно он тоже не видел и в отчаянии подумал, сколько еще извлекут из груды бетона, час назад бывшей двумя подъездами девятиэтажного жилого дома… Спальный район, и люди спали…

У кареты «скорой помощи» страшный груз у них приняли врачи и стали перекладывать женщину на носилки.

– Выживет? – спросил Олег усатого доктора.

Тот не ответил на глупый вопрос, склонившись над раненой.

– Кто знает, – вместо врача Олегу ответил старший из спасателей. Он тяжело дышал, переводя дух после спрута с одеялом.

– Устал, Петрович, – посочувствовал коллеге молодой эмчеэсовец, – вон как дышишь.

– Это не усталость, – огрызнулся старший. – Это у меня от возмущения. Мы только из Турции вернулись. Там, в Измите, целые кварталы в руинах. Но ведь это землетрясение, стихия! А тут люди своих сородичей взрывают, шакалы!

Врач, закрывающий дверцы в карету, ответил ему:

– Это не люди…

– Конечно, нелюди, – подхватил спасатель. – Таких людьми и назвать нельзя.

– Не люди, – повторил врач. Дверца наконец захлопнулась. – Газ тут взорвался.

– Газ! – громко воскликнул молодой парень, четвертый в их импровизированной команде. До этого он по большей части молчал, работал молча, как робот, и сейчас стоял в стороне, скорбно разглядывая проходящих мимо полураздетых, испуганных людей: из соседнего дома, пострадавшего от взрывной волны, выводили жильцов, – а тут встрепенулся.

– Так по телевизору объявили, – пояснил врач, садясь в машину.

– Почему бы и нет, – сказал спасатель. – Газ так может рвануть! Помню, в Москве, на…

– Нет, нет! Это не газ! – Парень вдруг закрыл руками лицо, по почерневшим пальцам потекли слезы.

Олег участливо тронул его за плечо:

– Друг… – Олег не знал его имя: не до того было. – Не расслабляйся, надо помогать спасателям.

Парень не отреагировал, вздрагивая, прошептал упрямо:

– Это не может быть газом. Такой запах взрывчатки!

– Действительно, – согласился старший спасатель, – газ бы мы унюхали. Что-то тележурналисты напутали. А может, газ был первопричиной, а уже потом что-то сдетанировало, чисто случайно?

– Не может быть, – прошептал парень.

Невдалеке остановились несколько автобусов, из них стали выходить люди в куртках МЧС, проехал кран. Кто-то, видимо большой начальник, распоряжался: «Уберите добровольцев…»

– Вот и подкрепление, – обрадовался опытный спасатель, – и сам министр тут. – Он пожал Олегу руку. – Спасибо. Сверху всех вынесли, а теперь дело за профессионалами. Ты парня не бросай, что-то он совсем раскис.

Спасатели ушли.

Олег растерянно смотрел на сидящего у его ног рыдающего человека. Час назад по вызову дежурного он примчался на место взрыва и все это время проработал вместе с этим парнем. Работа их сблизила: парень себя не жалел, хватался за самые толстые куски арматуры, обломал ногти. А вот сейчас, в минуту передышки, нервы у него сдали, так бывает.

Олег помог парню подняться, отвел в сторону. На них никто не обращал внимания, сейчас здесь рыдали многие.

– Это не газ, – упрямо повторил парень.

– Разберутся. – Олег огляделся. Ни Сытина, ни Лаврикова видно не было. Олег подумал, что Лавриков уже, наверное, рвет и мечет. По поводу Сытина Олег не волновался: для него Олег был малозначительной фигурой, чтобы начальник ОВД о нем думал.

– Ты тут жил? – спросил Олег парня.

– Нет.

– Кто-то из родных, знакомые?

И вновь парень отрицательно покачал головой.

Олег подумал, что он, наверное, неплохой человек, раз убивается по незнакомым людям. В последние годы народ стал равнодушен к чужим бедам. Но эта беда была слишком велика.

Парень наконец перестал вздрагивать.

Олег протянул ему руку, прощаясь:

– Мне пора, начальство ждет. Меня звать Олег, я тут следователем, в ОВД.

Парень хотя и перестал плакать, но протянутую руку не заметил, видимо, был еще в шоке, а рассеянно сказал:

– Пойду на завал.

– Зачем? Народу уже достаточно. Тебя уже и не пустят.

– Все равно.

Так и не представившись, не простившись, он пошел в сторону. Олег смотрел ему вслед и видел, как, остановившись, парень снял с себя куртку и заботливо укутал ребенка, плачущего на руках растерянной женщины.

– И что за гады додумались дом взорвать?! – воскликнула Вика и осеклась. Неудивительно: сегодня на рынке только и разговоров было про взрыв, вот она и ляпнула.

– Да, нехорошо, – согласился Ваха.

Тонкими пальцами, унизанными золотыми перстнями, он считал выручку, сокрушенно качая головой:

– Если так дальше пойдет, придется нам плохо, очень плохо. Останемся без работы.

– Ну что ты, Ваха, не расстраивайся. Сегодня люди мало шли и покупали всякую мелочь. – Вика успокаивала и словно оправдывалась, будто она была виновата, что торговля приносила все меньше и меньше дохода.

Вахтанг убрал деньги в сейф, щелкнул ключом в замке.

– Ну, я пойду. – Вика потянулась за висящим на стене плащом.

– Подожди. – Не поднимаясь со стула, Вахтанг обхватил женщину рукой, притянул к себе.

– Вахтанг! Поздно уже.

– Как поздно? – удивился мужчина. – Детское время.

– Мой уже косится, когда я задерживаюсь.

– А мы ему премию выпишем, за долготерпение, – хохотнул Ваха. Он подтолкнул женщину к столу. Вика нагнулась, привычно ухватилась за столешницу. Вахтанг стянул с нее джинсы, стал ощупывать попу. Вика была погружена в свои размышления:

«Уже одиннадцать. Домой опять попаду в первом часу, и Кеше еще надо приготовить еды на завтра. А вставать, как всегда, в шесть. Боже, когда я высплюсь, ведь только середина недели!.. Ну что этот так долго возится!»

Мужчина возбужденно засопел, Вика вскрикнула.

– Ты опять в меня кончил, ну сколько я просила! – Она отстранилась, нервничая, достала из сумки платок.

Вахтанг расслабленно развалился на стуле, хищно и немного брезгливо наблюдал, как она вытирается.

– Послушай, зачем так раздражаешься? Ты же жэнщина. Должна ласковой быть, а?

Вика поспешно поцеловала его в щеку.

– Прости, я устала. И колготки ты мне опять порвал.

– Куплю я тебе колготки. Две пары куплю.

Торопливо одеваясь, она глянула в окно:

– Совсем темно. Может, довезешь меня до метро?

– Не могу, дорогая. Мне еще поработать надо. Важные бумаги, понимаешь?

– Конечно.

«Козел вонючий», – подумала она про себя.

Уже действительно было очень поздно, и ларьки кругом все были закрыты. Накрапывал дождь. Вика задержалась на ступеньках, доставая из сумки зонт.

За углом что-то загремело. Вахтанг выглянул из двери:

– Кто там!

– Кошки поесть ищут. – Вика раскрыла зонт и торопливо застучала каблучками по асфальту, спеша домой.

Кажется, это был самый длинный день в его жизни.

После того как в первые минуты после взрыва Олегу пришлось разгребать завалы и выносить раненых, он до утра находился на месте. Но уже занимался своими прямыми обязанностями: выводил людей, обходил окрестные подвалы и чердаки, даже постоял в оцеплении, как обыкновенный милиционер, отгоняя от опустевших домов мародеров и любопытных.

В ОВД он вернулся днем, и только успел позавтракать, как закрутилось!

Вся милиция была поставлена на уши, отозвали даже отпускников, тех, кого нашли в Москве, конечно.

Сотрудников разбили на группы, приставили омоновцев, усилили срочниками из дивизии особого назначения и отправили чистить злачные места.

К вечеру Олег сбился со счета, сколько кабаков и малин они обошли, проверяя паспорта, проводя обыски и задерживая подозрительных.

Под вечер, когда сдавали в КПЗ две темные личности, он просто вырубился – заснул у дежурного на топчане. Кто-то из ребят сказал, что Захаров был на завале уже в десять минут первого, и его решили не будить, уехали без него.

К ночи интенсивность спецмероприятий усилилась, в ОВД следователей не осталось и выбор начальства почти случайно пал на него.

Олега разбудил дежурный:

– Захаров, вставай. Ишь, разлегся на моем ложе.

Олег сел, удивляясь непривычной тишине вокруг, даже пьяные за решеткой, где держали временно задержанных, не горланили как обычно.

– Что так тихо?

– А почти никого и нет, – ответил дежурный. – Народ на выезде. Только я дежурю, ты спишь, и Сытин в кабинете думает. Кстати, он тебя вызывает.

Начальник отдела встретил Олега по-отечески:

– Ну что, Захаров, выспался?

Олег смутился.

– Не красней, – полковник усмехнулся, – пора бы разучиться. И вообще, время тебе, Захаров, приниматься за самостоятельное дело. Вот с сегодняшнего трупа и начни.

– С чего начать?

– А ты и не слышал?! Ну ты и соня, Захаров! Дежурный над самым твоим ухом в телефон орал, я на втором этаже от его воплей оглох. Труп на рынке нашли, только что звонили. Вот ты им и займись, тем более все опытные опера в эти дни другим заняты будут.

– Спасибо, Андрей Петрович.

– Ты благодаришь или ерничаешь? – Сытин строго глянул поверх очков.

– Благодарю, Андрей Петрович, – поспешил заверить Олег.

– То-то. Не каждому в твои годы подобную честь оказывают. И если бы не терроризм этот, ты бы у меня еще год кражи в коммуналках расследовал и в подмастерьях у зубров ходил. Цени.

– Ценю, Андрей Петрович.

– Возьми себе в помощь практикантку эту, Рябинину. – Сытин тяжело вздохнул, и Олег его понял. – Подробности выясни у дежурного, а криминалиста я туда уже направил. Ступай.

Ни одной машины в отделе не осталось, и Олег дошел до рынка пешком, благо идти было недалеко. У входа его встретил начальник местной охраны Володин. Еще три месяца назад он служил в ОВД (Олегу даже довелось с ним поработать) и, выйдя на пенсию, неплохо пристроился на место начальника охраны рынка, с руководством которого у него заранее были налажены тесные связи.

Олега он встретил как старого знакомого, протянул руку:

– Тебя, значит, назначили. Пойдем, провожу. Это семьсот тридцать первый контейнер, в самом конце территории.

Они пошли от входа вдоль бесконечного ряда однообразных контейнеров-киосков.

– Не повезло вам, – посочувствовал Олег. – Только ушли из милиции, думали, наверное, что теперь одними карманниками и мошенниками заниматься будете. А тут нате, труп.

– Ерунда, – отмахнулся Володин. – Труп – это теперь твоя забота. Тебя начальство за нераскрываемость гонять будет. Убийц охрана рынка искать не должна, это дело милиции. Я даже карманников не задерживаю, просто прогоняю, чтобы они покупателей не отпугивали, товарооборот не снижали. Вот если контейнеры грабить начнут и возникнут проблемы с возмещением убытков арендаторам, тогда да.

– А что, сейчас ничего не взяли?

– Украли, но… Впрочем, сам увидишь. Мои ребята сидят в будке, у входа, а территорию обходят каждый час, патрулем. В том месте они последний раз прошли ровно в одиннадцать, все было нормально. А через пятнадцать минут подъехали ваши, с проверкой…

– Сейчас все злачные места шерстят, из-за взрыва, – сказал Олег и осекся: кому он это объяснял? К счастью, Володин сделал вид, что ничего не заметил, и продолжил рассказывать.

– Омоновцы обратили внимание, что в одном контейнере дверь нараспашку, а свет горит. Заглянули, а внутри труп, свежий. Они опешили, им за ночь надо еще общежитие хлебозавода прочесать и склады проверить. Вот они на месте девчушку из ваших оставили, а сами уехали. Пришли… Вот и ваша девушка. – Володин вдруг как-то совершенно по-идиотски заулыбался.

Ольга Рябинина в наброшенной на плечи камуфляжной куртке стояла у стены контейнера с номером семьсот тридцать один. С ней был молодой парень из числа подчиненных Володина. Оставшись без куртки, охранник отчаянно мерз, но хорохорился, старался не дрожать. Олега это даже не позабавило: он уже знал, что так вели себя все мужчины, оказавшиеся к Рябининой ближе чем на тридцать метров.

– Спасибо, Саша, – сказала Ольга, возвращая охраннику его одеяние, – я вам очень благодарна.

На Сашином лице выразилась готовность всю ночь проходить в одной майке только рядом с Ольгой. Он даже попытался выразить это словами, но не смог. Олег смотрел на эту сцену с философской грустью: он и сам начинал заикаться, когда Рябинина смотрела вот так, из-под пушистых ресниц, благодарным взглядом.

– А где криминалист? – Олег осмотрелся по сторонам. – Сытин сказал, что уже отправил его сюда.

– Больше никого не было, – ответила Ольга. – Вы первый из наших приехали.

Олег посмотрел на Володина.

– Отправлю Сашу на вход, чтобы встретил, а ты поспеши, пожалуйста, я домой хочу.

Несчастный парень нехотя побрел в темноту.

Олег собрался и сделал строгое лицо:

– Начнем осмотр. Вы не боитесь покойников, Ольга?

– Что вы, Олег Александрович. У нас в институте только что судебно-медицинская практика прошла, насмотрелась там…

– Очень хорошо, значит, плохо вам не будет.

Олег решительно поднялся по трем очень неудобным ступенькам, толкнул дверь. Ольга заглядывала ему через плечо, а Володин демонстративно остался на улице. Он решительно старался избежать всякого участия в расследовании.

– Боже мой! – ахнула Ольга, когда их глаза немного привыкли к свету.

Олег поспешно сделал вид, что его очень заинтересовала ближайшая к нему коробка с печеньем: он долго и сосредоточенно рассматривал выведенные на ней китайские иероглифы, хотя китайским языком он не владел.

Только почувствовав, что приступ дурноты миновал, Олег смог посмотреть вниз.

Покойник полусидел на полу, опираясь спиной о сейф в конце узкого коридора, образованного прилавком и упаковками с товарами. Единственный глаз на перекошенном лице страшно пучился на вошедших. От второго осталась пустая глазница с бегущей вниз по щеке красно-грязной дорожкой. Ладонь правой руки была прибита гвоздем к прилавку, отрезанные пальцы рядком лежали на груди покойника. Рука, начиная от запястья, была разрезана, из раны торчали какие-то лохмотья.

Ольга отвернулась. Олегу вновь пришлось на некоторое время заняться изучением китайского. Только после паузы он заставил себя приблизиться к мертвецу и рассмотрел явное выражение ужаса в уцелевшем глазу и распоротый наискось живот с вывалившимися кишками.

В раскрытую дверь заглянул Володин.

– Как тебе зрелище? За всю службу подобного не видел. Сейф пуст, но это не просто ограбление. Ради добычи так человека не фаршируют.

– Может, наркоманы?

– Нет. Эти бы в ломке располосовали бы всего, но беспорядочно. А тут все аккуратно. Присмотрись, пальчики отрезанные лежат в таком же порядке, как на ладони: мизинчик, безымянный, указательный… Их последовательно отсекали и клали один подле другого. Потом живот: разрезан одним движением, от паха до солнечного сплетения. Так резануть – уметь надо.

– Профессионал?

– Возможно.

– Выйдем, – вздохнул Олег, – не будем топтать.

Ольга и Володин с готовностью приняли это предложение: на улице было намного приятней, чем в залитом кровью помещении.

– А почему твои ребята решили, что в одиннадцать, при обходе, здесь все было в порядке?

– Они встретили продавщицу из этого ларька, а тип этот из двери выглядывал, когда она выходила.

– Продавщица? – заинтересовался Олег. – У тебя есть ее адрес?

– Теоретически должен быть в отделе кадров. Но на практике… – Володин развел руками. – Ларечники эти столь часто девчонок меняют, что при всем желании за ними не уследишь. А то еще моду взяли в долговое рабство их заполонять.

– Как это? – заинтересовалась Ольга.

– Принимают на работу новенькую и после первой недели работы при пересменке вешают на нее недостачу, рублей в тысячу. Это нетрудно. Ключи от контейнера у хозяина свои, подъехал после работы и увез немного товара. Недельная зарплата у девчонок рублей триста. Из нее начинают вычитать убытки. Добрый хозяин ограничивается вычитанием пятидесяти процентов от зарплаты, а некоторые вообще заставляют работать бесплатно. Как правило, возместив долг, продавщица рада-радешенька унести ноги с такой работы. Только некоторые непонятливые задерживаются еще на неделю, но не больше. А хозяин спокойно берет на работу следующую, после чего история повторяется. Текучесть такая, что все адреса десятки раз устарели.

– Кошмар какой-то, – поежилась Ольга. – А куда смотрит профсоюз?

– Какой профсоюз, Оля, вы что?! У них трудовых нет, медсправки липовые. Работают неделями по двенадцать часов, без перерыва на обед. Прибавьте время на дорогу домой – многие иногородние. Летом еще так себе, а зимой ужас: ларьки не отапливаются, женщины болеют, больничные не оплачиваются, а если пропустишь несколько дней, на твое место возьмут другую. Да еще покупатели по советской привычке волком смотрят, как на буржуев обожравшихся. Дикий капитализм… – Володин всмотрелся в темноту и вдруг захохотал. – Смотрите, кто к нам идет! Уж не криминалист ли?

– Точно криминалист, – грустно сказал Олег. Он обреченно поздоровался с подошедшим. – Здрасте, Валерий Яковлевич.

Валерия Яковлевича Анисина легко можно было узнать и в темноте по характерному силуэту. Коротенькие ножки плавно перетекали в необъятный живот, увенчанный сходящимся к плечам торсом, над которым высился треугольный череп. В общем, вся его фигура являла собой удивительную симметрию, если смотреть от центра живота, и очень напоминала конус. Геометрическая завершенность становилась идеальной, когда Валерий Яковлевич надевал на голову спортивную шапочку с легкомысленным помпончиком.

В отделе Валерия Яковлевича все любили, и никто не хотел с ним работать. Любили за отзывчивость, за природную доброту, которую не мог скрыть даже милицейский мундир и которая располагала к себе всех, вплоть до зеков в камере предварительного задержания. Но бичом Валерия Яковлевича была фантастическая необязательность. Он путал все, включая собственные сигареты с пачкой сослуживца. Он обязательно забывал о том, что обещал накануне. Назначая с ним встречу, можно было быть уверенным, что он не придет к назначенному времени. Если придет вообще.

Ему прощали проявившуюся с годами страсть к зеленому змию – не так чтоб очень, но… И все же, в конце концов, когда он перепутал образцы грунта, взятого с места преступления, отчего развалилось безпроигрышное дело, Сытин не выдержал и заставил Валерия Яковлевича написать рапорт на увольнение, благо пенсию себе Анисин давно выслужил. Пока рапорт блуждал в бюрократических дебрях вышестоящих инстанций, Валерий Яковлевич прекратил ходить на службу, формально оставаясь сотрудником отдела.

И вот, в суматохе событий этих сумасшедших суток, когда катастрофически стало не хватать людей, Сытин вспомнил о своем опальном эксперте.

– Здравствуй, Валера. – Смеясь, Володин протянул руку. – Как поживаешь?

– Неплохо, неплохо, – с достоинством отозвался криминалист.

– Давно тебя не встречал. Чем занимаешься? – вкрадчиво поинтересовался Володин.

– Разными делами. Вот сегодня жильцами моего родного дома был избран председателем комитета по ночной охране подъезда.

Володин залился хохотом:

– Да ты карьерист, Валера. Не поздновато ли только?

– Годы – это опыт. – Анисин словно не замечал насмешек, весьма, впрочем, добродушных, и величественно повернулся к Олегу: – А я-то думал, кому Сытин попросил помочь? С вами, молодой человек, мы знакомы.

Олег сухо ответил:

– Распоряжением начальника ОВД вы назначены экспертом-криминалистом в мою следственную группу.

– Очень хорошо, – восхитился криминалист. – А кто эта хорошенькая барышня?

– Рябинина Ольга Викторовна, – с улыбкой представилась девушка. – Я в вашем отделе вторую неделю на практике.

А вообще я учусь на юридическом, на третьем курсе.

– Если б знал, что у нас набираются опыта такие красавицы, то Сытину не удалось бы меня уволить.

«Да он за ней волочится, – удивился Олег. – Такой старикан, и туда же».

– Вы, кажется, выпили? – поинтересовался он.

– Нет, – честно ответил Анисин. – Ни капли, уже два часа ни капли, как Сытин позвонил.

– Так он вам два часа назад звонил! Долгонько вы собирались.

– Да машина никак не заводилась, – рассеянно отозвался Анисин. Он огляделся по сторонам: – А где же пятый?

– Какой пятый? Нас тут четверо.

– Ну, из-за которого весь сыр-бор, покойник.

Володин ткнул пальцем в контейнер:

– Это там, Валера, внутри. Раскрывай свой чемоданчик и скажи нам, кто убийца.

Анисин тяжело поднялся в ларек.

– Вот старая гвардия, – иронично сказал Олег.

– Не цепляйся к старику, – заступился Володин. – Анисин, конечно, малость чудаковатый, но мужик классный. Ты не обращай внимания, когда я его подковыриваю.

– И мне он понравился, – поддержала Володина Ольга. – Сразу видно, что человек он хороший.

– Хороший мужик – не профессия, – обиженно буркнул Олег. – Посмотрим, каков он в деле будет.

Минут через десять, когда Анисин разрешил им войти и Олег стал надиктовывать Рябининой протокол осмотра места проишествия, в контейнер заглянул помощник Володина. Он принес выписку из учетной книги.

– Муртаз Угидава, – прочитал Олег имя съемщика ларька. Он присел рядом с убитым, заглянул в мертвый глаз. – Кто же тебя так, Муртаз?

– И совсем необязательно, что это Муртаз, – остудил его пыл Володин. – Может, помощник какой. А еще – они ларьки в субаренду сдают, друг другу. Муртаз может и не знать, кто здесь сейчас торгует, а деньги получает. Договор-то с Муртазом двухлетней давности, а это срок огромный.

– И что это за учет у вас? – попенял Олег. – Не рынок, а базар какой-то.

– Рынок как рынок, – не обиделся Володин. – Надо тебе с продавщицей потолковать, которая последней покойного видела.

– А вот и ее адресок, – сказал помощник Володина.

– Что, кадровиков будил? – удивился Володин.

– Нет… – Помощник запнулся, посмотрел на Рябинину. – Ребята на вахте дали. Там у нее есть… знакомые. Тут и телефончик.

– Надо бы проехать, – сказал Олег.

– Охота тебе? – удивился Володин. – Утром повесткой к себе вызовешь… А, понимаю, первое дело, хочется сразу всех поймать.

Он был прав, но лишь отчасти. Олег уже понял, что ничего нового до результатов криминалистической экспертизы, по крайней мере на месте преступления, не найдет, а торчать на трех квадратных метрах в компании полупьяного эксперта и одноглазого покойника ему мало хотелось. Даже присутствие Рябининой не делало этот процесс приятным.

– Володин, дай машину, к торговке этой прокатиться.

– Не дам, – отказал начальник охраны. – Извини, у меня служебная, одна на всю дежурную смену. – Он назидательно наклонился к Рябининой: – Запомните, Оленька, сыщик – это в последнюю очередь погони и задержания. А в первую – бумажки, бумажки, бумажки. Олег уедет, а кто протокол писать будет? Преступника мало поймать – его вину надо доказать. А то на суде прокурор скажет: «Я верю, что он бандит. Но документально зафиксированных доказательств тому нет. Придется его отпустить, плохо работаете, следователи».

На эту сентенцию надо было ответить достойно, а то старики забыли, кто здесь главный, и решили держать Олега мальчиком для битья. Он постарался, чтобы его голос звучал не менее противно:

– Протокол безусловно важен, но пятьдесят преступлений раскрывается по горячим следам, не забывайте об этом, Ольга.

– Браво! – неожиданно поддержал Олега Анисин, не отрываясь при этом от дверной ручки, с которой он снимал отпечатки пальцев. – Браво, молодой человек. Не верьте Володину, у него раскрываемость всегда хромала, хоть бумаги и были в порядке. И если вы подождете четверть часа, то я вас отвезу. Мне немного осталось, остальное за судмедэкспертом.

Олег задумался. Рябинина тихонько подергала его за рукав:

– Вы поезжайте с Валерием Яковлевичем. А протокол я допишу и труповозку дождусь.

– А вы сумеете?

– Конечно, мы проходили в университете. И Володин мне поможет.

– Вот это вряд ли. Он домой спешит.

– А я его попрошу, – очень просто сказала Рябинина.

И Олег ни на секунду не усомнился, что Володин не откажет.

Ночные улицы были почти пустынны, но Олег все равно нервничал: по его мнению, криминалист был еще не вполне трезв.

К счастью, их путешествие завершилось вполне благополучно, и когда после недолгих поисков нужного дома Анисин заглушил мотор, Олег спросил, во время пути он не решился это сделать, боясь отвлечь и без того ненадежного рулевого:

– Частенько так хулиганите, Валерий Яковлевич?

Анисин даже не сразу понял, о чем это он, а потом усмехнулся:

– Регулярно. Да вы не бойтесь, я еще никогда никуда не врезался.

– И ГАИ не штрафует?

– Братья-гаишники? – Анисин посмотрел на него как на больного. – Останавливают. Особенно когда я нетвердо рулю, зигзагами. Документы посмотрят и отпускают. А то и с мигалками до дома проводят, если я сильно пьян. Бывает, и за рулем подменят, довезут, особенно в родном районе.

– Понятно, – вздохнул Олег. – Россия!

– Это вы зря, юноша. То, что для всего мира беспорядок, для России наоборот – благо. На взаимовыручке, доброте людской, а не на букве закона казенного Россия стояла и стоять будет.

– Пойдемте, патриот. – Олег вышел из машины.

В подъезде их встретили.

Двое крепких ребят преградили дорогу, за ними, готовая кричать и звать на помощь, жалась к перилам девушка.

Анисин среагировал мгновенно, и Олег, и ребята не успели ничего произнести, как он зарокотал вельможно:

– Похвально, похвально. Отряд самообороны, я понимаю. Призыв к общественности услышан.

– А вы кто? – спросил один из парней.

– Мы из милиции.

– Покажите документы.

– Пожалуйста, пожалуйста. Я – майор Анисин, а это мой помощник.

– Вы пришли проверить подвалы? – радостно спросила девушка.

– Как?! У вас еще не провели осмотр?!

– Нет. За весь день никого не было, ни из милиции, ни из жека… – затараторила девушка, – сами себя сторожим.

– Спокойно, гражданочка, – заверил Анисин, – сейчас я кое-кого вздую, и к вам прибегут. А что себя охраняете – молодцы!

В данной ситуации без помощи общественности не обойтись… Скажите, квартира № 68 на каком этаже.

– На девятом.

Пока закрывались двери лифта, Олег слышал, как один парень уточнил у другого:

– Он сказал – майор или генерал-майор?

– Валерий Яковлевич, почему вы спросили квартиру № 68, ведь нам в № 75.

– Вы хотите напустить на несчастную женщину всех сплетников этого дома? Ей и так несладко придется.

– Ну, вы и артист! – восхитился Олег. – Но как будут выпутываться обитатели шестьдесят восьмой?

Анисин только на мгновение задумался.

– А, разберутся, – беспечно махнул он рукой. – Раз к ним не пришли – выпутаются.

Минуту назад, когда Анисин упивался ролью большого начальника, он был неприятен Олегу. Сейчас же он подумал, что этот большой мужик по-своему не так уж и плох. Не суди о людях скоро.

После звонка за дверью послышались шаги, засветившуюся точку звонка закрыла тень, и раздраженный женский голос спросил:

– Кто там?

Олег отметил, что спросили именно раздраженно, не удивленно, не испуганно, как это можно было ожидать в третьем часу ночи.

– Милиция. – Он поднес к глазку раскрытое удостоверение. – Нам нужна Токарева Виктория Максимовна.

Дверь тотчас без раздумий растворилась.

На открывшей был только халатик, который она так нарочито придерживала, что скорее демонстрировала, чем скрывала красивую грудь. Из разговора с охранниками Олег знал, что ей двадцать пять – отмечали на днях, но сейчас, когда она спросонок щурила воспаленные, смертельно уставшие глаза, ей можно было дать и все сорок.

В дальнем конце коридора из-за двери выглядывала лохматая голова.

– Это ко мне, – нервно бросила женщина через плечо. Голова исчезла. – Входите.

Сыщики заметили, что к ним она обратилась много вежливее, почти нормально.

Женщина провела их в плохо убранную комнату, вероятно гостиную, сбросила с дивана всякую всячину – колготки, постельное белье, одежду – и пригласила сесть.

– Вам знаком Муртаз Ургидава? – спросил Олег.

– Это мой хозяин. – Девушка, щелкнув зажигалкой, прикурила. – А что такое?

– Вы давно с ним виделись? – Олег проигнорировал ее вопрос.

– В начале недели… Да, точно… В понедельник, во время пересменки.

Олег и Анисин переглянулись.

– А сегодня, когда вы уходили с работы, кто вас провожал?

– Вахтанг. Это младший брат Муртаза. Он часто кассу принимает.

– И как он вам? – Вика недоуменно вскинула брови. – Что вы о нем можете сказать? – уточнил Олег. Он еще не мог знать, как часто в той или иной форме он будет задавать этот вопрос в течение ближайших дней.

– Да козел он, – спокойно ответила женщина. – Животное. Как и Муртаз. Все они звери… Уйду я от них, надоели.

– Значит, и сегодня Вахтанг принял от вас выручку?

– Да, как обычно… А что случилось? – вновь лениво поинтересовалась она. – Вахтанг опять с кем-то подрался?

– Такое уже случалось?

– Не раз. Он вообще задиристый. Кто при нем про маму выругается… Ну, вы понимаете, он сразу в драку. У них это оскорбление, а наши мужики привыкли через слово…

– Убили его, – сказал Олег. – Только вы ушли из ларька, так и убили.

– Как?! – Она вдруг заплакала, без истерик, буднично – просто по усталым щекам как-то сразу потекли обильные слезы.

Олег растерялся.

– Что же вы? Только что «козел», а тут… плачете.

– А что же он, не человек, что ли, чай, живой, – совершенно по-бабски, жалеючи, сказала она.

Олегу показалось, что она не фальшивит. Так не сыграешь: такой набор женских эмоций – смесь любви, ненависти, жалости не под силу ни одной актрисе.

Вика встала, порылась в груде постиранного, но неглаженного белья, сваленного прямо на журнальный столик, извлекла платочек, вытирая слезы, опять села.

– Выручку Вахтанг в сейф положил?

– Да, при мне.

– Большая выручка?

– Обычная дневная выручка, пять тысяч шестьсот рублей. Его из-за этих денег убили?

– Не исключено, – пожал плечами Олег. – Сейф пустой.

– Муртаз его точно убьет.

– Кого?

– Убийцу.

– Для этого его найти надо, – усмехнулся Анисин.

– Найдет, – убежденно сказала девушка. – Найдет и убьет. Муртаз – он такой.

– Какой?

– Крутой.

Олег заглянул в выписку, данную ему Володиным.

– Муртаз проживает на Лермонтовской, в общежитии?

– Что вы, давно нет. Там он жил, когда только в Москву приехал. Потом он квартиру снимал, где-то в Измайлово, а сейчас и свою купил, на Царева, дом 12, квартира 24. Телефон нужен? Пишите.

Олег думал, что она заглянет в телефонную книгу, но она продиктовала по памяти. Олег спросил:

– Мы можем поговорить с вашим мужем? Это он в соседней комнате?

– Муж! – Она презрительно скривила тонкие губы. – Одно название, а не муж. Толку с него…

– Так можно с ним поговорить?

– Конечно. Но лучше не тратьте зря время.

– Почему? – удивился Олег.

– Да потому что Иннокентий ни на что не способен. Ничтожество! Ни убить, ни любить, ни рубля заработать.

Иннокентий, видимо, всю беседу слушал внимательно, так как тут же вышел из своей комнаты. В отличие от жены он оказался одетым по всей форме: в рубашке, при галстуке и даже в ботинках, а не в тапочках.

– Зачем ты так, Вика, – с мягкой укоризной сказал он. – Ну не ладится у нас, зачем же в это посвящать первых встречных?

Девушка только нервно дернула плечиком, ничего не ответив.

– И потом, – мгновенно он перешел на крик, – ты же говорила, что у Муртаза никогда не была!

– Не была.

– Да, – он постарался быть ироничным, – а адресок и телефон диктуешь по памяти! Хоть бы для виду в записную книжку заглянула.

– Ну, была, раза два или три…

– Так все-таки была! – почти торжествуя, заорал он. – А что же врала?

– Я думала…

– Ты неспособна думать!

Олег поспешил прервать бурный семейный диалог:

– Скажите, Иннокентий, а где вы были этой ночью с 23.00 до 01.00?

– Как где – дома. Я писал.

Вика поморщилась.

– Вы писатель? – удивился Анисин.

– Художник.

«Сейчас она скажет, – подумал Олег, – художник от слова “худо”».

– Художник от слова “худо”», – сказала Вика.

Олег встал:

– Мой коллега возьмет у вас отпечатки пальцев. Это важно для расследования.

– Вы меня подозреваете? – прошептала Вика.

– Ну что вы, – успокоил ее Олег. – Ваши отпечатки нужны, чтобы отличить их от отпечатков чужих людей, которые мы найдем в контейнере.

Когда Анисин занял их внимание, Олег тихо вышел из квартиры, спустился в лифте на первый этаж. Дежурившие ребята играли в карты.

– Скажите, – поинтересовался Олег, – вы Токарева с одиннадцатого этажа знаете?

– Это полный такой, художник? – уточнила девушка.

– Он самый, – обрадовался Олег. – Он мимо вас сегодня не проходил?

– Буквально перед вами зашел, – они ответили почти хором.

– А выходил когда?

– Не видели. Видимо, до нашего дежурства, а дежурим мы с 23.00.

– Спасибо.

Олег поспешил назад.

В лифте он достал из плечевой кобуры пистолет, загнал патрон в патронник, переложил его в карман.

Анисин уже заканчивал. Олег подождал, пока он уберет свои кисточки, потом сказал:

– Иннокентий Михайлович, вам придется проехать с нами, до выяснения некоторых обстоятельств.

День второй. 10 сентября, пятница

«Двадцать три человека погибло. Сто пятьдесят пять ранено. Семьдесят три госпитализировано. Таковы предварительные итоги взрыва жилого дома в Москве в Печатниках (на момент подписания номера в печать).

…Представители ФСБ уже заявили, что выявлен круг лиц, возможно, причастных к взрыву… Составлены фотороботы подозреваемых. По мнению взрывотехников, взрыв произошел на первом этаже – в помещении магазина. По некоторым данным, магазин принадлежал лицам кавказской национальнолсти и торговал лаками и красками».

Газета «Известия», 10 сентября 1999 года

Утром Сытин официально объявил сотрудникам о переходе на двенадцатичасовой рабочий день. Эта новость взволновала только архивариуса, паспортисток из паспортного отдела и еще некоторых, привыкших в 18.00 закрывать кабинеты на ключ. Следователи, дознаватели, ОМОН – все, кого в обиходе именуют оперативниками, и в обычные дни работают без графика, а после взрывов…

С начальством Олег поговорить не успел. Лавриков куда-то спешил и, пробегая по коридору, на ходу крикнул Олегу:

– Молодец, Захаров! Коли этого субчика, двенадцать часов тебе. Доводи до реализации и подключайся к работе по взрывам, у нас каждый штык на счету.

Довести до реализации – значит собрать все необходимые улики для предания суду, и чтобы была большая вероятность для утвердительного приговора. Проще говоря, довести до реализации – значит посадить.

Кто больше довел до реализации, тот лучше работает, тому премии, продвижение по службе, тому почет и уважение коллег. На подведении итогов за месяц так и говорят: «Иванов – восемь реализаций, Петров – шесть. Сидоров! – всего одна. Плохо работаете, Сидоров». Молодой следователь, встав поздно, пристально всматривается в зеркало, но не следы вчерашней страшной пьянки его занимают: он слушает нечто внутри себя – вчера была первая в его жизни реализация.

Олегу еще не приходилось самостоятельно вершить судьбу человека. В группе, под руководством опытного опера – да, но это совсем другое дело. Там ответственность на старшем группы; он – Бог, он – Иуда, если ошибется. И вот сейчас таким старшим стал Олег. И беда была в том, что задержанный ночью Иннокентий Токарев ни за что не захотел колоться, а большинство преступников, особенно из числа неопытных, совершивших преступление в эмоциональном запале, как известно, признаются в содеянном в первые минуты после задержания. Чистосердечное признание, конечно, не было альфой и омегой доказательств, как уверял товарищ Вышинский, но с ним было бы как-то веселей отправлять человека за решетку.

«Оказывается, я щепетильный человек, – похвалил сам себя Олег. – Будем надеяться, что это не помешает моей работе… А может, со временем пройдет?»

Размышляя над нравственными проблемами, он сходил в туалет, помылся, почистил зубы. Холодная вода не только взбодрила его после второй бессонной ночи, но и отвлекла от моральных терзаний. Тогда он еще не знал, перед каким выбором вскоре поставит его судьба.

За время его отсутствия в кабинете появилась Рябинина. Олег это понял еще в коридоре. Но отчего же еще дежурный по ОВД капитан Кобзев мог бросить свой пост. Зайти в кабинет Захарова он все же не рискнул, а стоя в коридоре (и не выпуская из виду свое рабочее место), через распахнутую дверь слушал, как внутри что-то веселое рассказывал кумир всех женщин, лучший оперативник ОВД майор Игошин.

Подойдя ближе, Олег услышал Ольгин смех, негромкий и очень пленительный.

– Смотри, Игошин, пока ты тут болтаешь, у Кобзева пульт дежурного уведут.

Игошин не обиделся. Что ему было обижаться, признанному сыщику, в подчинении у которого во время ведения дел ходили и полковники и которого, по слухам, сватали в МУР, на Петровку.

– Тебя можно поздравить? – миролюбиво поинтересовался он.

– Да вот не колется, – вдруг вырвалось у Олега.

– Это тот интеллигент? Подержи его в «клоповнике» с бомжиками – запоет соловьем.

– Лавриков дал время до вечера.

– Тогда дави, – посоветовал Игошин. – А если что – зови, помогу.

Майор не насмехался. Он всегда был готов помочь и уже помогал Олегу.

– Спасибо.

Игошин улыбнулся Рябининой:

– Оленька, я вам потом дорасскажу, пришел ваш строгий начальник.

– Обязательно, Сергей Геннадиевич, как-нибудь расскажете.

– Просто Сергей, мы же договорились.

– Хорошо, Сергей Геннадиевич.

– Что за женщина! – восхитился Игошин. – Ничем ее не проймешь!

– У тебя в кабинете телефон звонит, – сказал Олег.

– Не слышу.

– Точно звонит.

Игошин не спеша двинулся по коридору. Ушел и дежурный. Только теперь, очистив поле от соперников, Олег зашел в кабинет. Ольга – воспитанная девушка – встала при появлении начальника, поздоровалась. Олег неловко кивнул, думая, что по виду Рябининой ни за что не скажешь, что она тоже почти не спала, такая она была свеженькая и отглаженная.

Олег засмотрелся на девушку, а та словно и не замечала затянувшуюся паузу – спокойно сидела: спинка прямая, коленки вместе, носки туфель чуть-чуть врозь – выпускница института благородных девиц, да и только.

И где ее всему этому обучили?!

Олег торопливо отвел взгляд, суетливо переложил на столе бумаги, поменял местами карандаши и сказал строго:

– Вы опоздали.

– Да, извините, – ответила она кротко.

– Я знаю, вчера вы почти не спали. Но работа у нас такая.

– Я понимаю. Больше не повторится.

Олег кашлянул, не зная, что еще сказать, взялся за трубку внутреннего телефона, в воспитательном запале почти приказал Кобзеву:

– Дежурный, Токарева из КПЗ на допрос.

В трубке весело рокотнуло:

– Олежек, ты сберендил! Всех выводных забрали на облаву. Топай за своим мокрушником сам.

Олег поспешно бросил трубку, покосился на Рябинину – слышала она или нет. Ольга смотрела невозмутимо, только в уголках глаз – показалось ли ему? – мелькнула лукавая искорка.

– Пойду к экспертам, – деловито сказал Олег. – Может, Анисин сообщит что. А на обратном пути захвачу задержанного, приготовьтесь к допросу.

Анисин ничего не мог сообщить, ибо сам только что пришел. Олег застал его врасплох, во время переодевания. О, это была целая процедура, ритуал! Сначала старый криминалист снимал с себя плащ: снимал, сидя на стуле. Пуговицы упорно не хотели расстегиваться, не подчиняясь толстым дрожащим пальцам, и с каждой приходилось воевать отдельно. Криминалист при этом так тяжело дышал, что казалось, будто он восходит на Эверест. Он даже не смог поздороваться с Олегом и только поднял на него полный страдания взгляд.

– Тяжело, – посочувствовал Олег.

Ответом ему было мощное сопение, в котором, впрочем, проявились удовлетворительные нотки – очередная пуговица пролезла сквозь прорезь.

– Что-то вы раскраснелись, – с тревогой сказал Олег.

Анисин, сложив руки на животе, отдышался.

– Здравствуйте… Не издевайтесь…

– Я не издеваюсь. Я волнуюсь.

– Ничего страшного.

– Не за вас. Мне нужны пальчики Токарева. Лучше всего на ноже или на сейфе.

– Подождите. Сейчас я при вас…

– Некогда мне ждать. Принесите результаты ко мне в кабинет, я буду допрашивать Токарева. И я просил вас позвонить брату убитого.

– Звонил, два раза. Никто не подходит.

Вздохнув, Анисин вновь потянулся к непокорным пуговицам. Теперь ему предстояло справиться с двумя нижними, самыми сложными, которые из-за нависающего живота приходилось расстегивать на ощупь. Этому не видно было конца.

– Да оторвите вы их, – в сердцах посоветовал Олег. Он был зол: первое дело – и такой ему достался помощник. Да еще Ольга так смеялась над шутками Игошина!

Токарев выглядел изрядно помятым после проведенной на допросе и в КПЗ ночи, но упрямо не желал сознаваться. Через два часа Олег уже и не знал, о чем спрашивать. Он решил начать сначала, в надежде поймать подозреваемого на противоречиях.

– Итак, вы все-таки признаете, что в ночь с восьмого на девятое уходили из дома?

– Признаю.

– А почему поначалу лгали? Надеялись, что мы не опровергнем ваше алиби?

Токарев неловко попытался взглянуть через плечо, где за его спиной Рябинина вела протокол допроса.

– Не оборачивайтесь! – потребовал Олег. – Отвечайте на вопрос.

– Ну, вы понимаете, – понизил голос художник. – В этой ситуации… Я… как мужчина… выглядел не лучшим образом.

– Не понимаю, – жестко отрезал Олег. – Отвечайте по существу.

– Я не хотел, чтобы жена знала, что той ночью я был на рынке.

– Значит, вы все же признаете, что были на месте убийства?

Токарев негодующе сверкнул глазами:

– Что означает ваш тон?! Я просто признаю, без всяких «все же».

– Тон вам не нравится, – усмехнулся Олег. – А сознались вы только тогда, когда вас уличили с помощью соседей.

– Да я бы сразу все рассказал, если бы вы меня спросили не в присутствии жены. – Он вновь бросил нервный взгляд на Рябинину.

– Допустим. Но что вы делали на рынке?

– Но я уже все рассказал!

– Повторите. Начните с того момента, как вы прошли через вахту. Куда вы направились потом?

– Я пошел… Подождите! Зачем вы меня путаете? Я не проходил мимо охраны, а попал на рынок через калитку, она не охраняется.

– Откуда вы знаете про калитку? Вы уже не первый раз ею пользуетесь?

– Не первый. – Художник опустил голову.

– Продолжайте.

– Продолжать нечего. Я постоял возле контейнера и ушел.

– Сколько было времени?

– Около одиннадцати.

– И сколько вы там простояли?

– Десять минут.

– Вас кто-нибудь видел?

– Никто. Я прятался.

– Прятались?! Зачем?

– Ну… – Художник нервным жестом снял очки, протирая стекла, глянул на Олега беззащитными близорукими глазами.

– Отвечайте быстрее, не думайте, – давил Олег.

– Я… я ревновал. Вы же меня понимаете, как мужчина мужчину.

– Не понимаю.

– Я подслушивал, – выдавил художник.

– И что вы услышали?

– Все… Точнее – ничего, и поэтому я ушел.

– Опять не понимаю. Что значит «все» и что значит «ничего»?

– Это значит, что я услышал все, что там произошло, и ничего такого, из-за чего бы стоило ревновать. Вика и Вахтанг считали деньги, говорили исключительно о работе, вот я и ушел, чтобы Вика меня не увидела.

– Почему же вы ее не встретили?

– Женщины не любят таких ревнивцев, как я. Ревнивых и слабых. И я не хотел показать Виктории, что я за ней следил… Вы женаты? – внезапно спросил он.

– Нет. – Олег вдруг осознал, что он не только ответил на вопрос допрашиваемого, но еще и непроизвольно посмотрел в этот момент на Рябинину: та быстро стенографировала, а на ее бесстрастном лице не было никаких эмоций.

«Ей, наверное, столько раз объяснялись в любви, начиная с детского сада, что романтика ее совершенно не трогает», – грустно подумал Олег. Он спохватился и продолжил допрос:

– Вы любите свою жену?

– Люблю. Хотя… Понимаете, – задумчиво протянул Иннокентий, – это трудно объяснить. Еще сегодня ночью я ее любил до безумия. А сейчас… – Он надел очки и глянул на Олега неожиданно острым взглядом, каким смотрят близорукие в тот миг, когда благодаря очкам обретают возможность что-то рассмотреть. – Сейчас, после этой ночи в камере, все мои терзания по Виктории показались мне такими ничтожными, такими пустыми, недостойными… Я ее разлюбил, – неожиданно заключил он.

– Что? – удивился Олег.

– Да. – Художник склонил голову. – Мне так кажется, – прибавил он задумчиво.

– Вот ведь как ночь в камере на вас подействовала. Тяжело пришлось? – Олег решил поиграть на тяжести тюремного быта.

– Физически, конечно, тяжеловато, – доверительно сообщил Иннокентий. – Но вообще-то я доволен, что побывал на нарах.

Тут даже Рябинина с любопытством оторвалась от своих бумаг.

– Художнику полезны эмоции, – пояснил Иннокентий. – А я в последнее время уперся в Викторию и почти год ничего не мог создать.

– Боюсь, с такими уликами вас впереди ждет много лишений.

– Я говорил об эмоциях, а не о лишениях, – поправил Иннокентий. – Почему-то считается, что творческие люди должны страдать… И потом, я надеюсь, что вы разберетесь, что я не виноват.

Несколько секунд Олег смотрел на Токарева, будто увидел его впервые. «Почему я решил, что его легко сломать? Он суетится не от надлома. Он всегда такой, суетливый, нервный. Безвольный с виду, а внутри, судя по всему, есть некий стержень, незаметный сразу… А может, все это маска. Может, все это расчет. Рассчитать убийство, как количество теней на картине».

В кабинет тихо вошел Анисин. Олег безмолвно вскинул брови: «Ну как?» Анисин указал пальцем в затылок невидящего его Токарева, скорбно покачал головой: «Ничего нет».

Олег вздохнул:

– Ладно, Токарев. Сейчас мы проводим вас в камеру, набирайтесь там новых эмоций. Может, решите, наконец, рассказать всю правду.

Сопроводив Токарева, Олег вернулся в кабинет. Анисин и Рябинина слушали запись допроса.

– Как вам его версия? – спросил Олег. – Постоял, послушал и ушел, ничего не сделав.

– На мой взгляд, – сказала Рябинина, – так вполне могло быть. Влюбленные мужчины часто совершают странные поступки.

– В этом вопросе мы вполне можем положиться на ваше мнение, – галантно заметил Анисин. И хотя он выразил именно то, что Олег подумал, Захаров все равно посмотрел на криминалиста очень строго. Скрывая улыбку, тот поспешил добавить: – Во всяком случае, факт, что внутри контейнера отпечатки Токарева не обнаружены…

– А какие обнаружены? – спросил Олег.

– Превеликое множество. Токаревой, убитого, четких еще не менее двух десятков. К сожалению, в нашем банке данных никого из них нет. Я направил запрос в РИЦ[1], если будет идентификация, к вечеру получим ответ.

– А раньше нельзя?

– Что вы, Олег. Это и то только благодаря моим связям – накопил за годы службы – ответят так скоро. И вообще: слава компьютерам! Во времена моих лучших дней ждали месяцами.

– А что на ноже?

– Нож чист. Вообще ни одного отпечатка.

– Значит, ничем не порадуете. – Олег расстроился. Он все-таки надеялся, что пальчики художника найдут если не на ноже, то на сейфе, и тогда многое стало бы проще.

– Кое-что есть. Знаете, почему овчарка ОМОНа не взяла след?

– Почему?

– Смесь махорки с горчичным порошком. Старый рецепт. Между прочим, часто применяется в спецназе.

– На спецназовца наш художник похож меньше всего, – заметила Ольга.

– А до брата убитого я так и не дозвонился, – сообщил Анисин. – И на рынке он еще не появился, я только что говорил с Володиным.

– Интересно! – удивился Олег.

Олег вновь, уже в четвертый раз надавил кнопку звонка. Безрезультатно. За массивной железной дверью было тихо, ни звука.

Тишина царила и за двумя другими дверьми, выходящими в общий коридор. Олег подошел к ближней, потянулся было к звонку, но, отдернув руку, достал удостоверение и, раскрыв, поднес к глазку. Дверь тут же приоткрылась.

Пожилая женщина приложила палец к губам – «тсс», – пропустила его в прихожую и поспешила закрыть дверь. Только защелкнув три солидных замка, она повернулась к Олегу.

– Я сразу догадалась, что вы из милиции.

«Да здравствуют общественно-активные граждане», – весело подумал Олег. Образ скучающей старухи, от безделья следящей за соседями, возник в его воображении. Вредная пенсионерка, сплетница и моралистка. Объект ненависти соседей и отрада милиции.

– Как вы догадались? – с улыбкой спросил он.

– Но вы же должны его проверить. – Она кивнула в сторону соседа.

– Почему же мы должны его проверить? – Олег веселился помимо воли.

– Как почему? – Она строго на него посмотрела. – Он же чеченец. И не звоните, он не откроет. К нему утром уже приходили, свои, лопотали по-ихнему. И то не открыл.

– А вы уверены, что он дома?

– Со вчерашнего вечера. Я следила. – Она вдруг всхлипнула и положила руку на запястье Олега; рука у нее была невесомая, как перышко; Олегу показалось, что ему на руку сел воробышек. – У меня внуки… Страшно. Ложиться спать страшно, просыпаться страшно.

Она заплакала, по-стариковски, беззвучно.

Олегу стало стыдно за свое веселье. Он осторожно отвел женщину в комнату, усадил в кресло, огляделся.

– Балконы у вас смежные?

– Лоджии, – машинально поправила она. – Извините. Сейчас я вам открою.

Обе лоджии очень удачно оказались незастекленными. Стараясь не смотреть вниз, Олег перебрался к соседям, прошел вдоль стены, трогая окна и двери – заперты. Старушка, волнуясь, выглядывала из-за разделительной стенки.

– Хозяин! – позвал Олег.

Он прижался к двери, всмотрелся в сумрак комнаты. То, что он разглядел, заставило его резко отпрянуть. Наверное, у него изменилось лицо – старушка ахнула.

– Беда с вашим соседом.

Олег достал сотовый, набрал дежурного. Кобзев долго не подходил.

«Не иначе вокруг Рябининой увивается», – в бешенстве подумал Олег.

Наконец Кобзев взял трубку.

– Сергеич, – Олег старался говорить спокойно, – у меня труп, высылай группу.

– Опять труп! – Судя по веселому голосу, Кобзев еще не отошел от общения с практиканткой. – Давай подробней, Олег.

Олег стал рассказывать. Вскоре Кобзев его перебил:

– Так ты через окошко глядел! Ты в квартиру зайди, может, он жив еще.

– Ну, если ты считаешь, что без головы можно жить, то я зайду, – ответил Олег.

Поговорить с бабушкой Олег решил у нее дома. Делать это в квартире убитого было бы слишком для ее возраста. Да и сам Олег рад был выйти из однокомнатной квартиры, где даже на кухне стоял тяжелый запах крови. С крутым братом Вахтанга разделались тоже круто.

– Клавдия Ивановна, – попросил Олег, – вспомните подробней, кто приходил к вашему соседу в последнее время?

Старушка выглядела растерянной. Кажется, она еще не решила, проникнуться ли жалостью к покойному за столь мученическую смерть либо укрепиться в страхе и ненависти к выходцам с Кавказа.

– Я вам говорила, утром земляки к нему приходили.

– Не вспомните точнее, во сколько?

Она бросила на него обиженный взгляд:

– В 11.32.

– Ах да, вы же следили, – спохватился Олег. – Описать их сможете?

– Главный у них… Лет сорок – сорок пять, но крепкий, подтянутый. Черные волосы, с проседью. Знаете, бывают такие, с синевой. Черты лица резкие, будто из камня вырезали: скулы, нос с горбинкой, морщины… Властный такой мужчина. Покойный его, кажется, Асланом называл, но точно не поручусь, они всегда по-своему лопотали.

– А спутники?

– А! – Она пренебрежительно махнула рукой. – Шантрапа молодая. Все на одно лицо. И невоспитанные. Один как-то на меня в подъезде цыкнул, я чуть со страху не померла. Говорят, они к старикам с почтением относятся, так это, наверное, только к своим, а к нашим… – Она вновь всплеснула руками, на этот раз с отчаянием.

– То есть молодых вы не запомнили?

– Они же менялись постоянно. Только старший постоянно бывал.

– Часто приезжал?

– Нет. Скорее регулярно. Раз в неделю, не чаще.

– И утром он им не открыл?

– Нет. Они постояли под дверью, потом мне позвонили, соседу, наверное, спросить хотели. Но я не открыла, затаилась, будто дома нет никого.

– Сегодня вы все время дома были.

– Да. – Она поняла его вопрос. – Сегодня никто больше к нему не приходил.

– Значит, вчера, – задумчиво произнес Олег. – Если только ночью его никто не навестил.

– И ночью никого не было, – уверенно произнесла Клавдия Ивановна. – Я не спала. – Олег удивленно глянул на нее и поразился – сколько в глубине этих глаз было непреходящего страха. Она спросила то, что давно хотела спросить: – Вы человек опытный, скажите, при взрыве где лучше – на верхних этажах или на нижних?

Олег растерялся. А Клавдия Ивановна продолжала рассуждать:

– Я вот думаю, сверху лететь – расшибешься, а внизу завалит, да еще бомба, она же внизу взрывается.

– По статистике, – сказал Олег, – больше всего спасают со средних этажей. Так что вам повезло, ваш пятый – самый лучший.

– Правда? – недоверчиво глянула она.

– Конечно, – как можно увереннее солгал Олег. – Это же не я придумал, это статистика, научные факты.

Непонятно, поверила она или нет, но, кажется, даже такой явный бред на нее – столь нуждавшуюся в успокоении – подействовал благотворительно. Она немного повеселела, и Олег поспешил вернуться к расспросам:

– А вчера?

– Да-да, – заспешила она. – Вчера к нему еще парень приходил. Очень поздно, после одиннадцати. Судя по голосу, русский. Муса у него через дверь спросил: «Вам кого?» А тот ответил: «У меня вам пакет, от брата».

– Так и сказал? – насторожился Олег. – А описать его сможете?

– Он был в черной кожаной куртке, в черной спортивной шапочке, надвинутой на самые брови.

– Узнаете его?

– Нет конечно. Через глазок трудно что-то рассмотреть.

В последних ее словах прозвучало столько юмора, самоиронии, что Олег уставился на нее в полном восхищении: эта бабушка в третий раз заставляла его менять мнение о себе.

– Долго он там пробыл?

– Долго. Я внуков уложила. Прибрала и сама прилегла. Но не спала. Он очень тихо ушел, я бы малейший скрип услышала. И в квартире тихо было, как в могиле… Ой. – Она испуганно прикрыла ладошкой рот, в глазах появились слезы.

Олег успокоил ее как мог и перешел в квартиру убитого.

Судмедэксперт работавшей там оперативной группы жадно курил у раскрытой на кухне форточки. Олега он встретил с юмором.

– Захаров, – закатанные рукава, поросшие густой растительностью руки, окровавленные перчатки придавали ему вид мясника, – невезучий ты. Только тебе дело дали, как ты нам вторую расчлененку подбрасываешь. Но этот похлеще будет. – Он кивнул на дверь в комнату, где лежал покойник, и спросил, уже серьезно: – Маньяк?

– Возможно, – сдержанно ответил Олег.

– Но серийный, это точно, – уверено констатировал медик. – Почерк тот же. Пальцы отрезал, как и на рынке. Но тут он не спешил, поэтому сначала оторвал плоскогубцами ногти. А голову отрезал уже потом. И судя по гримасе убиенного, отрезал еще у живого.

В автобусе разговоров конечно же только и было, что о взрыве на улице Гурьянова. Сначала жалели погибших, ругали власти за нерасторопность, потом взялись за кавказцев вообще и за чеченцев в частности. Автобус был единодушен – звери!

Когда молодой парень в красно-белом шарфе подвел итог – «вешать всех черных без суда», сидевшая впереди женщина, до этого прятавшая лицо, подняла голову.

«Вешать собрался, – сказала она фанату. – Начни с меня! Я чеченка!» Соседка испуганно дергала ее за рукав: «Мирам, сестра, не надо». «Что ты меня держишь! – закричала на нее Мирам и опять обратилась к фанату: – Что я тебе сделала? Я в Москве пять лет живу, никого не обидела, детей воспитываю! Ты и меня вешать будешь?»

Интеллигентного вида мужчина сказал неуверенно: «Нельзя же весь народ в террористы записывать». Его поддержала седая старушка: «Конечно, женщины невиноваты. Их дело простое, материнское, детей растить».

Троллейбус притих.

Отвернувшийся к окну и вроде бы неучаствующий в общем разговоре парень в спортивной шапочке буркнул: «Воспитает… будущих террористов». Его никто не услышал.

Коренастый мужчина в джинсе, по виду рабочий, спешащий домой после смены, прервал паузу: «Цацкайтесь с ними. – Он передразнил интеллигента: – Не дай бог целый народ обидеть… А когда вам на головы срать начнут, вы и тогда про права человека петь будете? – И повернулся к чеченке: – Обиделась?»

Та сверкнула черными глазами. Рабочий: «А если ты такая обидчивая, что же в Москву к русским приехала? Ехала бы к своим: к туркам, к арабам. А то как независимость, так русских от себя гоните, а как жрать нечего, так опять к нам. И все равно мы плохие – захватчики, оккупанты». «Не ты меня кормишь», – ответила чеченка. «Не я? – усмехнулся рабочий. – Твой муж, что ли, у станка стоит?» – «Он побольше твоего зарабатывает, он – менеджер». «Это понятно, работать вас не заставишь, а спекулировать…»

Люди говорили все разом, но теперь некоторые защищали женщин.

Рабочий закричал интеллигенту, возглавившему умеренных: «У тебя, наверное, портрет Дудаева над кроватью… Говоришь, женщины не виноваты, а спроси у нее, как она к Басаеву относится, спроси?»

Мирам, бледнея, поджала тонкие губы.

«Ну, скажи, что Басаев террорист и убийца, – требовал от нее рабочий. – Скажи!.. Молчишь». «Ваши солдаты в селах тоже не боевиков убивали», – прошептала чеченка.

На задней площадке военный в форме авторитетно объяснял соседям: «Мирное население в полосе боевых действий становится жертвой войны. Это неизбежно. Это закон. Во Второй мировой войне потери среди гражданских лиц в десятки раз превысили потери среди военных. Но одно дело, когда некомбат случайно попадает под бомбу и снаряд, и совсем другое – сознательно забраться в больницу».

Чеченка затравленно озиралась. Фанат азартно крикнул ей: «А добрый у нас народ! В Грозном русскому за подобные речи уже небось давно перо в бок воткнули бы».

Чеченка сорвалась с места, забарабанила по двери: «Выпустите нас, мы сойдем». Водитель, с интересом следивший за спором, остановился, хоть сейчас и не было остановки, открыл двери. Сестры вышли. За ними выскользнул парень в спортивной шапочке.

В занятом обсуждением троллейбусе на это не обратили внимания. Интеллигент всплескивал руками: «Нет, нет, я не защищаю бандитов…»

Солнечный диск, заходя, коснулся лучами кроны деревьев. Мулла торопился, насколько это позволяли приличия, читал молитвы быстрее. Женщины причитали, как это делают, провожая родных, женщины во всем мире.

Мужчины стояли молча. И скорбь на их лицах соседствовала с решимостью отомстить.

Отомстить неизвестно кому? Или они знали убийц? Именно об этом размышлял Олег, наблюдая, как завернутое в белый саван тело опускают в свежевырытую могилу.

Потом поднесли второго покойника. Стенания усилились.

Мулла перебирал четками, часто кивал белой чалмой. Родственники наклонялись, брали горсть земли, бросали на ослепительно белый саван.

Олег поежился: «В гробу как-то лучше…» На него уже косились настороженно.

Он отошел в сторону, под росшие кругом деревья, встал так, чтобы не упускать из виду седовласого, крепкого мужчину. Кроме муллы, он был как бы в центре процессии: ему выражали соболезнования, вокруг него теснились родственники рангом пониже.

Молитвы были уже прочитаны, ритуальные комья земли осыпали тела; рабочие подняли лопаты – засыпать, но их остановили. Все чего-то ждали.

Мулла вопросительно поглядывал на седого. Тот сокрушенно пожал плечами, дав знак рабочим. Лопаты приподнялись.

В этот миг прямо на кладбище въехал джип, мягко урча мотором, подкатил к могилам.

Рабочих вновь остановили.

Вначале из джипа выбрались двое охранников, завертели головами, оценивая обстановку. Один сразу как остановил взгляд на Олеге, так и не отводил больше, демонстративно заведя руку за полу пиджака. Олег столь же демонстративно развел руки в стороны, показывая пустые ладони.

После охранников из джипа вылез хозяин.

К нему поспешил седой. Они обнялись. Хозяин покровительственно положил руку на плечо собеседника – утешал; седой благодарил с чувством собственного достоинства, но очень искренне.

Олег с интересом наблюдал.

Седой – коренастый, крепкий, битый жизнью – производил впечатление человека, трудом и талантом проложившим себе дорогу в жизни. Хозяин – дорогой голубой костюм, каменья, тонкие черты лица – барин, правящий по праву и по рождению.

Потом хозяин переговорил с муллой, постоял над могилой, сказал несколько слов остальным и, сев в джип, уехал.

Рабочие получили возможность завершить свою работу.

На могилу положили простой камень, огромный валун без надписи, – словно кусочек гор, занесенный в Москву.

Народ стал расходиться.

Над камнем остался только седой; склонив голову, что-то шептал.

Олег приблизился, постоял немного, тихонько кашлянул.

Седой оглянулся.

– Айнди Султанович? – Спрашивая, Олег развернул удостоверение.

На него уставились холодные серые глаза, на самом дне которых, едва различимый, таился вулкан ненависти и ярости; на удостоверение Айнди не глянул, вонзив взор в переносицу сыщика:

– Вы пришли меня арестовать?

– Нет, я хочу только поговорить.

– А другое место выбрать не могли?

– Я не знал, где вас искать, – не стал лгать Олег. – И не хотел терять время на поиски.

– Знали, кого искать, но не знали где, – усмехнулся чеченец.

– Ваши отпечатки пальцев нашли на рынке и на квартире Муртаза. Имеются они и в нашем фонде.

– Естественно. – Айнди равнодушно пожал плечами. – Муртаз и Ваха – мои родные племянники. Я часто у них бывал и дома, и на работе. Ничего удивительного, что вы нашли кучу моих отпечатков. В квартире Муртаза они везде, даже на ручке унитаза в сортире. Или вы подозреваете меня в убийстве моих родственников?

– Я знаю, что вы не убивали, – сказал Олег.

В глазах горца мелькнул огонек, он резко повернулся:

– Вы кого-то арестовали?

– Нет.

– Подозреваете?

– Я надеялся, что вы мне это скажете.

Айнди отвернулся; он вновь потерял интерес к разговору.

– Кто? – требовательно сказал Олег. – Скажите, Айнди… Люберецкие?.. Долгопрудненские?

Горец нагнулся, потрогал рукой землю, где теперь лежали его племянники, снизу взглянув на Олега.

– Мы сами их найдем, мент… Ты зря сюда пришел. Уходи. – Он склонил голову к камню и словно сам окаменел в горе.

– Зря вы так, – сказал Олег обращенному к нему затылку. – Нам все равно придется с вами поговорить. И чем вызывать вас по повестке в суд, лучше сделаем это сейчас.

Его словно не услышали.

– Это кто приезжал на джипе? Сайтанов?

Вновь молчание.

Олег постоял еще секунд пять, плюнул и ушел.

Романтические времена, когда раскрытие преступления было делом одного конкретного сыщика, прошли давно и бесповоротно. В наш прагматичный бюрократический век создана целая система, чаще без блеска, но зато методично работающая по серьезным правонарушениям, к коим относят и убийства, за исключением некоторых бытовых убийств по неосторожности и непредумышленных, раскрываемых, как правило, на месте.

В Москве, например, над раскрытием одного убийства работают: участковый, на участке которого произошло преступление, следователь и оперативники Отдела внутренних дел, следственная группа Окружного управления внутренних дел, сыщики с Петровки, работники прокуратуры. Все эти люди и организации, работая вполне самостоятельно, но по единой управляемой схеме, раскидывают пусть несколько и громоздкую, но довольно эффективную сеть, дающую реальные шансы на общий успех.

– Оба убийства, несомненно, связаны, – рассуждал Сытин. – Два брата, убиты почти идентично, с интервалом менее суток. Совпадением такое быть не может.

Олег и его непосредственный руководитель, начальник следственного отделения Лавриков почтительно внимали логике начальственной мысли. Оба они сидели за торцевым столом, примыкавшим к столу начальника ОВД. Кроме них, в большом зале со сдвинутыми в беспорядке стульями была только стажер Рябинина, сидевшая в одиночестве, так как за стол Сытин ее не пригласил.

То, что начальник заслушивал их одних, не было данью тяжести преступления, над которым они работали. Скорее наоборот: перед этим Сытин инструктировал подчиненных, ставя задачи на завтра – третий день после взрыва на улице Гурьянова. И только отпустив на короткий отдых тех, кому завтра придется «чистить» рынки, прорабатывать жилой сектор, обходить подвалы и чердаки, проводить регистрацию выходцев с Кавказа, он смог заняться так некстати обнаруженным трупом, хотя в другое время именно с трупа началось бы любое совещание.

Олег только что закончил отчет о прошедших событиях.

– Да… – задумчиво протянул начальник и умолк. Можно было подумать, что он задумался над поиском преступников, а можно было предположить, что начальник просто засмотрелся на прекрасные коленки очаровательного стажера. Может быть именно поэтому Сытин не предложил Рябининой пересесть за торцевой стол, когда после ухода сотрудников освободились места? Хотя, конечно, со стороны Олега подозревать пожилого начальника в подобном сластолюбии было дерзостью, скорее всего полковник просто не придавал значения тому, где сидит девушка.

– Вы что-то сказали, – кашлянув, произнес Олег.

– А!

– Вы сказали что-то, – громче повторил Олег.

– Да. – Начальник с усилием отвел глаза. – Ты что чихаешь, Захаров? Простудился? Следить за собой надо.

– Слушаюсь, – серьезно заверил Олег.

Рябинина словно ничего и не заметила. Сидела себе в одиночестве посреди пустого зала, в этой своей позе образцовой курсистки, и спокойно смотрела на мужчин.

«Откуда в ней это спокойствие, эта безмятежность под мужскими взглядами? – подумал Олег. – Воспитание, природа?»

Сытин обратился к Лаврикову:

– Ты вроде бы утром это дело себе взять хотел?

Лавриков дрогнул губой, но смолчал.

Начальник констатировал понимающе, без тени эмоций:

– Раздумал…

– По взрыву работы много, – нехотя произнес начальник следственного отдела. – За двое суток проработать жилой сектор, как приказал министр, боюсь, не успею. Пусть уж Захаров и дальше работает. Кстати, я его думал с завтрашнего дня на сектор переключить. Может?..

– Нет, от трупов этих Захарова не отрывай.

– Так я не насовсем. Денька на три всего, пока ажиотаж со взрывами не сойдет. А там вернется к своим покойничкам.

Олегу показалось, что полковник на какое-то время заколебался, задумавшись, но потом тяжело покачал головой.

– Не отрывай, – повторил он. – И Рябинину не забирай. Оставь ему в помощь. Потом ты на это дело более опытного поставишь. А пока пусть Захаров работает. Начальство не поймет, если мы после взрывов оставим без внимания двух убитых чеченов.

– Вы полагаете, возможна связь с терактами?

– Какая тут связь? – поморщился Сытин. – Уголовщина чистой воды. Так, Захаров?

– Судя по всему, – осторожно согласился Олег. – Дядя убитых, небезызвестный Рамзанов, правая рука лидера клана Сайтанова.

– Они сейчас в респектабельные предприниматели рвутся, – сказал Лавриков. – Банк тут рядом открыли, строительство детского сада финансируют. Клоунада!

– А денежки на махинациях нефтью нажили, а может, и на заложниках. – Сытин вопросительно взглянул на Лаврикова: – Что по оперативным каналам? Стукачей у нас там нет?

– Ни одного. Закрытое сообщество, живут кланом, чужаков к себе не подпускают.

– Так арестуйте этого Рамзанова, – рассердился Сытин. – Задержите по сто двадцать второй, на трое суток.

– Я с ним разговаривал… – Олег вдруг понял, что совершил ошибку, но оба начальника уже смотрели ожидающе, и ему пришлось договаривать: – На контакт не идет.

– Вот те раз! – рассердился Сытин. – Не идет на контакт! Тогда тем более задерживай. Много их тут развелось.

– Это хорошо, что Рамзанов чеченец, – весело сказал Лавриков. – Задержание проведем как плановое мероприятие в связи с событиями на Гурьянова.

– Вот-вот, – одобрил Сытин. – Утром согласуйте с угро, пусть завтра их задержат.

И еще, Захаров, ты когда художника отпускал, как у него настроение было? Я имею в виду – жалобу он на нас напишет?

– Не напишет, – уверенно ответил Олег.

Он и не знал тогда, насколько был прав.

Сайтанов женил старшего сына.

Невеста – русская девочка, блондинка, в белом платье с национальным чеченским орнаментом – была прелестна; жених – кавказский джигит, в черном французском костюме – смотрелся горным орлом. Гости умилялись: как Руслан напоминает отца, только без отцовской усталости от постоянной ответственности, но уже с властностью будущего главы семьи.

Сайтанов выглядел несколько мрачно. Днем, когда свадебный кортеж из мечети отправился на обзорную площадку, заехал на кладбище. Дурной знак – со свадьбы попасть на похороны, но не проститься с племянниками Айнди он не мог.

Некоторые друзья советовали отложить свадьбу, но согласиться не позволяла гордость. Да и отложить торжество в самый последний момент было непросто: зал в «Метрополе», номера в гостиницах для родственников и друзей, лучший тамада Москвы – все было заранее оплачено. И дело было не только в деньгах – Сайтанов был небедным человеком, но приглашенные съехались со всей России, из ближнего и дальнего зарубежья, отложив дела ради уважения к Сайтанову и его сыну, и причинять уважаемым людям столько неудобств, ломая их планы, было просто невозможно.

Айнди, правда, уверял, что все произошло из-за похотливой сучки, которая работала на братьев и с которой оба они развлекались, что милиция уже арестовала ее мужа, но Сайтанов предпочел подстраховаться. Несколько доверенных лиц с утра объезжали столичных авторитетов, получая заверения, что все в порядке, что недоразумений нет. На регистрацию во дворец бракосочетания и в мечеть пригласили только самых близких родственников, членов тейпа. В банкетном зале столики с остальными приглашенными, а среди них было много людей случайных: деловые знакомые, друзья друзей, женщины друзей друзей, – отодвинули дальше от молодых. Вперемежку посадили крепких ребят, с наказом меньше есть и больше следить за соседями. Такие же крепкие ребята стояли у входа в зал, всех входивших проверяли сканерами, даже снующих туда-сюда официантов. Снаружи ресторан оцепили сотрудники специально нанятого частного охранного агентства.

Въехавший во двор ресторана фургон остановился у служебного входа.

Из кабины вылез водитель, прикрикнул на сидящих в углу двора грузчиков:

– Быстрее, мужики, мне еще в два места.

Грузчики, лениво поднимаясь, допивали пиво, доставали рукавицы. Водитель, размахивая накладными, шагнул к открытой двери, за которой ступени вели вниз, в рабочие помещения. Дорогу ему преградили двое.

– Проверка. Кто такой?

– Фрукты привез, зелень. – Водитель поднял руки, давая обшарить себя сканером. – Новые русские гуляют? – понимающе поинтересовался он.

Охранники не ответили, один что-то крикнул вниз. На зов из глубины кухонного бедлама появилась дородная тетя в выцветшем халате.

– Это свой, не стреляйте. – Она откровенно заигрывала с охранниками. – Что привез, Витя?

– Фрукты, зелень, помидоры, – повторил Витя. – Отметь накладные.

– Не, иди в бухгалтерию, у нас нынче строго. – Она велела охранникам: – Пропустите его.

За это время грузчики подтянулись к фургону и с ящиками в руках выстроились друг за другом. Они недовольно зашумели, когда их тоже стали осматривать: «Уже проверяли!» Серьезные охранники не обращали на протесты внимания, пропускали внутрь по одному.

Стоявший последним в очереди молодой парень вдруг выронил несколько красных помидорин. Все обернулись, мужики засмеялись: «Да ты перебрал! Слабая пошла молодежь». Поставив ящик на землю, парень суетливо кинулся собирать упавшие овощи. Мужики его поддразнивали:

«А много уронил. Все, сегодня работаешь за так, вычтут за ущерб».

– Да ну? – испугался парень. Присев на корточки, он принялся складывать собранные с земли грязные помидоры обратно в ящик.

– У него крыша поехала! – рассердился бригадир. – Братцы, студенту больше не наливать, у студента норма.

Женщина распоряжалась в полумраке холодного подвала, зычно указывая грузчикам, куда что ставить. Ее осторожно потянули за рукав, увлекая за быстро выраставший штабель ящиков.

– Тебе чего? – так же громко спросила она.

– Скажите, – парень сильно конфузился, – где у вас… туалет?

Женщина улыбнулась, и он испуганно приложил палец к губам:

– Т-с-с, а то они меня опять засмеют.

– По коридору налево. – Женщина сочувственно понизила голос: – Ты и вправду студент?

– Ага… А можно я помидорку возьму?

– Бери, бедолага.

В другом углу подвала что-то упало, и она поспешила на шум.

За разрешенными помидорами студент отчего-то полез в нижний ящик, отмеченный пыльным следом, из которого, поискав под плодами, он извлек небольшой пакет. Спрятав его под майкой, он пригнулся, чтобы не заметил стоящий неподалеку охранник, и выскользнул из полумрака хранилища в коридор. Там, при свете, он обнаружил, что руки у него будто в крови от лопнувших помидорин. Вытирая ладони платком, студент свернул в сторону от кухни к винтовой лестнице, ведущей наверх, туда, где гуляли, где гудел веселящийся зал, где играла музыка.

Он шел наугад, ориентируясь на звуки оркестра, и ему почти повезло. Почти – потому что после получаса блужданий, когда он дважды удачно прятался от встречных в каких-то подсобках и кладовых, между ним и веселящимся залом осталась всего одна комната. Но в этой комнате был охранник.

Охранник стоял у раскрытой двери, за которой совсем рядом – студент чувствовал, видел по движущимся теням, слышал по голосам, – тамада говорил здесь, близко, а зал шумел дальше, в глубине, – именно тут, за стенкой сидели молодые, родители, самые почетные гости. Именно тут был тот, кого он хотел убить.

Но охранник не дал бы ему подойти к двери. Да и в самом зале, судя по тому, какие меры предосторожности они предприняли на дальних подступах, было полно внимательных глаз, готовых к сюрпризам. С учетом того, что он не знал, как выглядит его будущая жертва и что ему потребуется несколько секунд, чтобы отыскать ее среди людей, он понял, что выстрелить не успеет, не дадут.

Оркестр заиграл про спускающийся с гор туман, про невесту и лаской вырванный первый поцелуй.

Песня оказалась к месту: джигиты за столиками оживились, невеста зарделась, жених тщетно старался сохранить приличествующее мужчине достоинство, но счастливая улыбка помимо воли придавала его лицу мальчишеский вид.

Сайтанов залюбовался сыном. Как молод, как хорош! И вылитый отец в молодости.

А давно ли сам Сайтанов вот так же сидел за свадебным столом?! Правда, было это в горах, и невестой была настоящая чеченка, но ничего страшного: через пару лет любовный хмель с юноши спадет и – Аллах милостив, разрешает иметь много жен, – приведет в дом вторую жену, настоящую горянку, знающую, что такое честь рода.

Песня закончилась. Зал разразился бурными аплодисментами, требуя повторить. Повинуясь, музыканты взяли первые аккорды, но тут перед столиком молодых возник друг жениха, Али, и жестом остановил музыку и шум в зале.

– Тихо! Тихо! – Он держал в руке сотовый. – Звонит дядя Хамзат из Брюсселя, хочет поздравить молодых.

Сайтанов улыбнулся. С братом, заболевшим и лечившимся сейчас в Бельгии, они разговаривали совсем недавно, но Хамзат – любитель красивых жестов – конечно же не мог не позвонить на свадебное торжество.

Поднявшись, жених взял телефон.

– Алло! Алло!.. Дядя Хамзат… – Он потряс трубкой. – Плохо слышно, фонит.

Кто-то ему подсказал, и он прошелся за столами налево:

– Совсем пропал. – Прошел направо: – Вот так лучше… Да, да, говори, дядя. Почти хорошо. – Он вышел в примыкавшую к банкетному залу комнату.

Гости, почтительно умолкнувшие, пока виновник торжества говорил по телефону, загомонили вновь; многие восхищались Сайтановым: «Брата в Брюсселе лечит» – и поглядывали уважительно.

Прикрыв глаза, Сайтанов наслаждался лестью. Кто-то почтительно остановился рядом.

– Что, Айнди? – Сайтанов назвал имя подошедшего раньше, чем открыл глаза: за многие годы Айнди стал ему ближе брата, ближе жены; пожалуй, за исключением сына, не было роднее человека – верного, знающего все тайны.

– Говорил с реутовскими. – Айнди присел на освобожденный для него стул. – Клянутся, что к убийствам наших людей они не имеют никакого отношения.

Голоса в зале стали еще громче. Барабанщик тихонько постукивал палочками, оркестранты выжидательно смотрели на тамаду, тот на хозяев. Сайтанов сделал разрешающий знак рукой, оркестр грянул.

– Все же ты полагаешь, что это личные разборки, из-за бабы?

– Вечером буду знать наверняка, – уверенно ответил Айнди.

– Хорошо.

В дальнем конце зала кто-то из молодежи пустился в пляс, гости в такт хлопали в ладоши. Сайтанов засмотрелся на танцующих. Сидящая рядом невеста спросила – тихонько, робко, но несмотря на музыку и шум, Сайтанов расслышал:

– А где Руслан?

Сайтанов и Айнди посмотрели друг на друга. Айнди посуровел, двинулся вдоль стены. Сайтанов не выдержал, поспешил следом.

Сразу за дверью Айнди чуть не споткнулся об охранника – тот сполз вдоль стены, и кровавая дорожка на панели отмечала его последнее движение. Руслана он заметил не сразу: он лежал наполовину в коридоре, ведущем из комнаты, и из-за портьеры, закрывающей выход, торчали только ноги.

Не веря, надеясь на чудо, Айнди перевернул тело и бессильно уронил руки – вместо лица была кровавая каша. Застывший на мгновение Сайтанов опустился на колени и прохрипел обреченно:

– Сын! – Он словно оцепенел.

Айнди, побледневший, ведь Руслан вырос на его глазах и он любил его не меньше племянников, поспешил в зал приказать, чтобы перекрыли все выходы. Когда он появился в дверях, невеста обожгла его счастливым взглядом – всякое движение в той комнате, куда ушел ее любимый, казалось ей, связано с ним, связано с радостью, – бедная, она еще не знала, что уже овдовела.

– Утром Лавриков решил взять дело себе, а сейчас передумал. Почему? – спросила Рябинина.

После совещания они с Олегом остановились у входа в ОВД.

– Наиболее простые дела забирает себе начальник. Раскрываемость соответственно у него выше. Полезно для карьеры.

– И Лавриков так делает? – воскликнула Ольга.

– Так принято, – пожал плечами Олег.

– Значит, когда мы утром задержали Токарева, Лавриков решил, что дело раскрыто, и взял его себе, а потом нашелся второй труп, все осложнилось, и он поспешил вновь возложить ответственность на тебя.

– Примерно так.

– И тебя это не возмущает?

– Я прагматик.

– И ты будешь так же поступать, когда станешь начальником?

– Конечно. Я же еще и карьерист. – Олег хотел пошутить, но получилось очень серьезно, и Рябинина строго взглянула на него из-под длинных ресниц.

– Тебя подвезти? – Олег поспешил сменить тему.

– Спасибо, я за рулем. – Попрощавшись, она отошла к белой «девятке», стоявшей у тротуара.

Из «газика», развозящего сотрудников по домам, Олегу нетерпеливо сигналили. Не обращая внимания, он смотрел вслед Рябининой. «Красива, умна, на машине. Нет, Захаров, эта женщина не для тебя».

В дороге он не общался с коллегами, даже не слышал, о чем они говорили, – думал о Рябининой. И дома, ужиная, он думал о ней, и в кровати, засыпая, – тоже.

День третий. 11 сентября, суббота

«По данным на 16.00 10 сентября из-под обломков здания, взорванного на улице Гурьянова, извлечено восемьдесят пять трупов. Восемь из них – дети. В морги поступило семьдесят восемь тел, двадцать три из них опознано.

Оставшиеся в живых надеются, что смерть их родственников была мгновенной. Что никто из них не успел понять, что произошло. Самая страшная участь – даже на короткий миг очнуться под завалами. Темнота, боль, страх, проникающий в ноздри ядовитый дым (по некоторым данным, в подвале находился склад лакокрасочных материалов). «Я Бога молю, чтобы моя жена и дочь не испытали этого, – говорит мужчина с воспаленными уставшими глазами. – Я больше ни о чем его не прошу».

Газета «Московский комсомолец». 11 сентября 1999 года.

Будильник звонил все требовательнее. Не в силах открыть глаза, Олег тянул руку, давил на кнопку, желая прервать неприятный звон. Трель не прекращалась. С трудом он разлепил один глаз, взглянул на часы – половина четвертого. Он спал меньше двух часов.

Только теперь он сообразил, что звонит не будильник, а телефон.

– Слушаю, Захаров.

Примечания

1

РИЦ – Региональный информационный центр.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.