Глава 7

ТАК Я И ЗНАЛ…

Вы читаете в гороскопе, что сегодня вас ждут серьезные неприятности. Правда, вместе с вами о той же самой неминуемой беде узнает еще триста миллионов ваших собратьев, имевших неосторожность родиться под тем же, что и вы, знаком Зодиака, но это неважно. Главное, что в этот день вы, конечно же, поскользнулись и упали. Ага, значит, все-таки что-то есть в этих гороскопах!…

А вы уверены, что в них и в самом деле что-то есть? Можете ли вы, например, гарантировать неизбежность падения, даже если бы вам предварительно не попались на глаза роковые пророчества или если бы вы были полностью убеждены, что астрология — это чушь собачья?… Увы, после того как вы уже упали, ответы на эти вопросы невозможны.

Философ Карл Поппер высказал одну интересную идею, которая, если для простоты выразить в самом примитивном виде, сводится к следующему: Эдип, стремясь всеми силами избежать свершения мрачных предсказаний оракула, сделал все для того, чтобы эти предсказания в конце концов сбылись.

Вот видите, перед вами еще один возможный эффект упорного стремления во что бы то ни стало избежать какого-то неприятного события: при определенных условиях может случиться так, что ваши усилия по предотвращению этого события будут неуловимым образом способствовать его свершению. Интересно, при каких же таких условиях? Во-первых, должно обязательно иметь место какое-то предсказание, в самом широком смысле этого слова, — пусть это будет ожидание, предчувствие, уверенность, убежденность или хотя бы смутное подозрение, что дело должно принять именно тот, а не иной оборот. Похоже, в данном случае не имеет никакого существенного значения, откуда пришли к вам таинственные предчувствия — были ли это надежды и предположения, внушенные вам другими, или их источником служили глубокие личные убеждения. Во-вторых, появившиеся у вас таким образом предчувствия следует рассматривать не просто как одну из многих возможностей, а как надежное предсказание некоего важного события, требующего для своего предотвращения ваших немедленных и решительных действий. В-третьих, ваши предчувствия будут обретать все большую и большую убедительность по мере того, как их будет разделять все более и более широкий круг людей — совершенно независимо от того факта, что предчувствия эти могут оказаться в полном противоречии со здравым смыслом, нормами общественного поведения или всем вашим предшествующим опытам.

Так, например, для начала вполне достаточно, если вы проникнетесь убеждением — плевать, имеет ли оно под собой хоть какое-то основание или просто взято с потолка, — что окружающие все время о чем-то шепчутся за вашей спиной и втайне над вами потешаются. В ответ на этот непреложный «факт» недремлющий здравый смысл тут же услужливо порекомендует вам держаться настороже и не быть простаком. А поскольку, само собой разумеется, все эти «маневры» окружающих скрыты от вас легкой дымкой тайны, то нелишне проявить бдительность и обращать внимание на малейшие и самые, казалось бы, незначительные детали. И уж теперь застать их на месте преступления, когда они будут шептаться, хихикать, заговорщически подмигивать друг другу или обмениваться многозначительными взглядами, — дело только времени. Рано или поздно ваши предчувствия непременно сбудутся, и вы сможете с горьким торжеством сказать: «Я так и знал…»

Успех гарантирован, главное — умудриться так поставить дело, чтобы до конца оставаться в полном неведении о своем личном вкладе в организацию всего мероприятия. К счастью, как раз этому мы уже вполне научились в предыдущих главах. Когда же игра как следует раскрутится и обретет характер более или менее стабильных межличностных отношений, станет, в сущности, уже совсем неважно — да и невозможно будет проверить, — с чего же все началось: была ли всему виной ваша собственная подозрительность, вызвавшая закономерную ответную реакцию у окружающих, или они и в самом деле дали повод для подозрений своими насмешками.

Эти пророчества, предчувствия, подозрения, не нуждающиеся во внешних подтверждениях, обладают поистине магической способностью создавать полный эффект «реальности», что и определяет их особую важность для темы нашего разговора. Они по праву занимают достойное место не только в жизни отдельных индивидуумов, в одиночку прокладывающих свой путь к личному несчастью, но и в развитии целых человеческих сообществ. Например, история показывает, что если членам какой-нибудь социальной или этнической группы постоянно закрывают путь к определенным видам «честного» труда — скажем, сельскому хозяйству или ремеслам — под тем предлогом, что в глазах большинства все они непременно лентяи, жулики, мошенники, скупердяи и, главное, вообще «не такие, как мы», то в конце концов им не останется ничего другого, кроме как добывать себе пропитание, овладев малореспектабельными профессиями старьевщика, ростовщика, контрабандиста и т. п. Нет сомнений, что люди избирают подобного рода занятия именно потому, что они социально неполноценны, и общество, таким образом, имеет все основания не допускать их к тем видам трудовой деятельности, которые являются привилегией порядочных людей, вроде нас с вами. Чем больше полиция поставит на улицах всяких запрещающих знаков, тем больше появится невнимательных водителей, нарушающих правила дорожного движения и своей небрежностью вынуждающих власти к новым запретам. Чем больше страна опасается соседа, тем больше она будет вооружаться и тем больше ее сосед будет убеждаться в необходимости ответных «оборонительных» мер. И тогда возникновение войны — которой в конце концов станут непрерывно ожидать обе стороны — превратится в вопрос времени. Чем больше власти будут повышать налоги, мотивируя это ростом, действительным или мнимым, числа недобросовестных налогоплательщиков, тем больше, в общем-то, добропорядочных граждан будет представлять заниженные налоговые декларации. Любые предсказания — будь то обоснованные или взятые с потолка — о грядущем дефиците тех или иных товаров и услуг, если в этом удастся убедить достаточно много людей, неизбежно вызовут небывалое повышение спроса, а следовательно, и предсказанный дефицит.

Так само пророчество вызывает к жизни напророченное событие. Как уже отмечалось выше, верный способ добиться чуда несложен, достаточно только убедиться самому — или дать убедить себя другим — в неотвратимости некоего события, чье свершение абсолютно не подвластно нашей воле*. И, совсем как наш Эдип, мы придем как раз к тому, чего так страстно хотели избежать. Правда, настоящие профессионалы знают, как предотвратить прибытие к месту назначения. Вот об этом-то и пойдет сейчас речь.

Глава 8

ЛУЧШЕ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ С НАДЕЖДОЙ, ЧЕМ ДОСТИЧЬ ПУНКТА НАЗНАЧЕНИЯ

«Лучше путешествовать с надеждой, чем достичь пункта назначения», — гласит мудрая японская поговорка. Но не одни японцы заметили коварные свойства достигнутой цели. Ведь еще Лао-цзы настоятельно рекомендовал немедленно забывать о цели, как только нам удалось ее достичь. Шекспир в своем 129-м сонете писал:

Тут же приходит на ум и знаменитый, часто цитируемый без упоминания имени автора афоризм Оскара Уайльда, что в жизни возможны всего лишь две трагедии: первая — не осуществить своей страстной мечты, вторая — добиться ее осуществления.

Соблазнитель в одноименно поэме Германа Гессе умоляет предмет своих желаний в следующих выражениях: «Сопротивляйся же мне, прекрасная женщина, застегни получше свое платье! Очаровывай меня, мучай меня — но не дари мне своей благосклонности…» Этот герой слишком хорошо знал, что «действительность убивает мечту». Современник Германа Гессе Альфред Адлер трактует ту же самую проблему пусть не в такой поэтичной, но зато куда более конкретной форме. В своем труде, с которым давно пора бы поближе познакомить современного читателя, Адлер в деталях описывает образ жизни вечного путешественника, у которого хватает ума никогда не прибывать к месту назначения.

Если мы до предела упростим главную идею Адлера, то сможем определить основные правила нашей игры с будущим. Они сводятся примерно к следующему. Достижение цели — под которым мы, в буквальном или метафорическом смысле, понимаем достижение цели нашего путешествия или осуществление наших желаний — считается важным критерием успеха, власти, признания и самоуважения. Соответственно неудача в достижении цели или, что еще того хуже, бессмысленное топтание на месте из-за недостатка рвения являются, по общему признанию, явными признаками тупости, лени, безответственности, трусости. Однако путь к успеху весьма тернист, преодолеть его — дело куда как хлопотное, и даже самые напряженные усилия могут закончиться полной неудачей. И кому, спрашивается, охота заниматься этой суетой? Так вот, вместо того чтобы погрязать в этой «тактике мелких шажков», которая медленно и постепенно будет приближать вас к разумной и вполне достижимой цели, бывает весьма удобно и полезно избрать для себя цель восхитительно возвышенную, но абсолютно недостижимую. Преимущества такой цели должны быть очевидны моему читателю и без дополнительных разъяснений. Вспомним хотя бы о фаустовском стремлении к познанию и господству над миром, о поисках Синей птицы, об аскетическом отречении от всех бренных земных радостей — ведь все, кто имел дерзость взвалить на себя эти тяжкие ноши, снискали себе не только обожание своих матушек, но и высокое общественное признание. Кроме того, раз цель так высока и недоступна, то и дураку ясно, что путь к ней обещает быть долгим и изнурительным, а такое путешествие, само собой разумеется, требует серьезной подготовки и длительных сборов. Ну кто, интересно, осмелится после этого осуждать нас за то, что мы все еще не отправились в путь, или заблудились по дороге, или толчемся на одном и том же месте, или, наконец, присели, чтобы слегка перевести дух и собраться с силами для нового броска? Литература и история кишмя кишат героическими примерами дерзких искателей, которые запутались в сложных лабиринтах или потерпели поражения, стремясь достичь своих сверхчеловеческих целей. Нам же, смиренным продолжателям этих славных традиций, да будет позволено хотя бы погреться в лучах их славы.

Но и это еще только часть правды. Даже достижение самой что ни на есть возвышенной цели — как о том справедливо предостерегали авторы высказываний, приведенных в начале этой главы, — неизбежно чревато особенно серьезной опасностью, которая носит название — «разочарование, постигающее нас после того, как мы благополучно прибыли в пункт назначения». Об этой опасности знают все талантливые специалисты по несчастью. Создается полное впечатление, что творец этого мира специально устроил так, что недостижимая цель кажется нам во сто крат желаннее, романтичнее и привлекательнее реальной. Так что хватит водить самих себя за нос, давайте посмотрим правде в глаза. Медовый месяц быстро теряет свои прелести. Стоит прибыть в манивший вас издалека экзотический город, как первый же таксист портит настроение, норовя содрать втридорога. С блеском выдержанные выпускные экзамены не дают вам, по сути дела, ничего, кроме кучи дополнительных хлопот и неожиданных обязанностей. А ваша долгожданная жизнь на пенсии даже отдаленно не напоминает того безмятежного рая, о котором вы так мечтали все эти годы. Чушь, могут возразить мне некоторые наиболее воинственно настроенные читатели, не надо обобщать. Если люди, которые готовы довольствоваться такими жалкими, анемичными идеалами, и остаются в конце концов с пустыми руками, то так им и надо, лучшей участи они не достойны. Но ведь есть же и другие. Что скажете вы, например, о величайших радостях удовлетворенной любовной страсти? Или о священном гневе, который находит выход в пьянящем акте возмездия за перенесенные страдания и восстановлении попранной всеобщей справедливости? Кто перед лицом таких бесспорных примеров наивысшего удовлетворения может говорить о неизбежном «разочаровании», которое якобы ждет каждого, кто достиг желаемого?

Весьма сожалею, но в жизни все получается, увы, не так прекрасно, как в теории. А тем, кто этого еще не понял, я бы настоятельно советовал прочитать очерк Джорджа Оруэлла «Горькая месть». Правда, там есть несколько рассуждений, исполненных такого глубокого достоинства и такой умиротворяющей мудрости, что они вряд ли уместны в учебнике для тех, кто хочет научиться быть несчастным. И все-таки надеюсь, читатель простит мне, если я процитирую отрывок из этой книги, поскольку он имеет непосредственное отношение к теме нашего разговора.

В 1945 году, будучи военным корреспондентом, Оруэлл посетил расположенный на севере Германии лагерь для военнопленных. Его сопровождал молодой австрийский еврей, в чьи функции входил допрос заключенных. Когда они вошли в специальное отделение, где содержались высокопоставленные эсэсовские офицеры, сопровождающий со всей силы пнул своим тяжелым армейским ботинком и без того чудовищно опухшую ступню одного из военнопленных. Как выяснилось, этот германский офицер занимал генеральский пост в политическом управлении войск СС.

«Можно было почти наверняка утверждать, что в его непосредственном ведении находились концентрационные лагеря и по его личному приказу пытали и вешали людей. Короче говоря, он олицетворял все то, против чего мы воевали последние пять лет…

Было бы нелепо осуждать жителя Германии или Австрии за желание свести свои личные счеты с нацистами. Одному Богу известно, какие веские основания могли быть для этого у молодого австрийца, вполне возможно, что нацисты уничтожили всю его семью, да и что такое в конце концов жалкий пинок, доставшийся одному из заключенных, по сравнению с чудовищными преступлениями, совершенными гитлеровским режимом? Все дело в том, что эта сцена — так же как и многие другие, которые мне приходилось наблюдать тогда в Германии, — со всей очевидностью показала, что сама идея мести и наказания — не более чем ребяческие мечты. Собственно говоря, месть как таковая вообще не существует. Месть — это некая акция, о которой вы мечтаете, когда слабы и беспомощны, и мечтаете именно потому, что слабы и беспомощны: но едва исчезает ощущение бессилия, как вместе с ним испаряется сама жажда мести. Кто бы из нас не подпрыгнул от радости в 1940 году при одной мысли увидеть, как будут пинать и унижать эсэсовских офицеров? Однако, когда это действительно стало возможным, вся сцена мести превратилась в жалкое и отталкивающее зрелище».

Затем, все в том же самом очерке, Оруэлл рассказывает, как он вместе с одним бельгийским военным корреспондентом через несколько часов после падения Штутгарта вошел в город. Бельгиец — и кто осмелился бы его за это осуждать? — был настроен еще более антигермански, чем любой средний англичанин или американец.

«Нам пришлось входить в город через маленький пешеходный мостик, который немцы, судя по всему, отчаянно обороняли. У подножия лестницы навзничь лежал мертвый немецкий солдат. Лицо его отливало восковой желтизной…

Проходя мимо трупа, бельгиец отвернулся. Когда мост остался далеко позади, он признался мне, что впервые воочию увидел мертвеца. На мой взгляд, ему было лет тридцать пять, и он уже четыре года вел по радио военную пропаганду».

Для бельгийца это «прибытие» в Штутгарт оказалось решающим. Оно в корне изменило его отношение к «бошам».

«Когда мы уходили из города, бельгиец отдал немцам, у которых мы квартировались, остатки захваченного с собой кофе. Неделю назад его привела бы в негодование сама мысль поделиться кофе с „бошами“. Но отношение моего случайного знакомого, как он сам мне в этом признался, кардинально изменилось после того, как он увидел у моста «се pauvre mort»; внезапно ему открылась вся жестокая бессмыслица войны. А случись нам войти в город другой дорогой, и ему так и не довелось бы увидеть ни одного трупа, в которых превратила миллионы живых людей война»*.

Но вернемся к нашей действительности. Если даже месть не так сладка, то насколько же менее приятным должно оказаться достижение целей, которые ранее, казалось, сулили нам счастье и блаженство? Так что повторяю: не старайтесь достичь цели. Кстати, наверное, не случайно Томас Мор назвал тот далекий остров счастья Утопией, что означает Нигде?

Глава 9

ЕСЛИ БЫ ТЫ ЛЮБИЛ МЕНЯ, ТО ТЫ ЛЮБИЛ БЫ И ЧЕСНОК…

«L'enfer — c'est les autres» — такова знаменитая строка из последней сцены пьесы Жан Поля Сартра «Нет выхода». Если у вас, дорогой читатель, создалось впечатление, что я оставил эту важную тему без должного внимания или упоминал о ней лишь мимоходом, фокусируя свои советы на том, как стать несчастным без посторонней помощи, оставаясь в искусственной изоляции от окружающих, то вы совершенно правы. Но сейчас настало время поближе познакомить вас с изощренными пытками преисподней человеческих взаимоотношений и почерпнуть кое-что из богатейшего профессионального опыта квалифицированных Специалистов по Порче Отношений — далее для краткости мы будем называть их просто СПО.

Попробуем подвести под эту тему разумную методическую основу. Почти семьдесят лет назад Бертран Рассел настаивал на необходимости проводить строгое разграничение между утверждениями, касающимися определенных вещей, и утверждениями, относящимися к сфере взаимоотношений. Так, утверждение «Это яблоко красное» характеризует свойства данного яблока. Утверждение же «Это яблоко больше, чем то» относится уже к сфере взаимоотношений между двумя яблоками. Такую характеристику бессмысленно давать тому или иному яблоку, взятому по отдельности, ибо качество «больше чем» не присуще ни одному яблоку как таковому, но служит для описания их взаимоотношений друг с другом. Это важная идея о различии между утверждениями, касающимися определенных вещей, и утверждениями, относящимися к сфере взаимоотношений, была впоследствии использована и получила дальнейшее развитие в трудах антрополога и специалиста по коммуникациям Джорджа Бейтсона. Он отметил, что в любых человеческих коммуникациях обычно присутствует два типа суждений, и назвал их соответственно уровнем предмета и уровнем взаимоотношений. Различие между ними поможет нам яснее понять, как можно быстро и без лишних усилий испортить отношения с любым партнером — и чем более тесные узы вас с ним связывают, тем лучше. Давайте представим себе, что жена говорит мужу: «Дорогой, я приготовила суп по новому рецепту. Тебе нравится?» Если суп ему действительно нравится, то он может без всяких колебаний немедленно довести это до сведения подруги, и все будут довольны. Если суп ему не понравился и он не слишком заботится о том, чтобы уберечь жену от огорчений, то ему достаточно просто сказать «нет» и инцидент исчерпан. Однако настоящие сложности немедленно возникают в том случае, если мужу новое кулинарное творение жены показалось совершенно несъедобным — что, как утверждает статистика, в жизни случается чаще всего, — но он не хочет ее огорчать. Ответ на уровне предмета, то есть о качестве самого супа, должен был бы быть резко отрицательным. На уровне же взаимоотношений мужу следовало бы ответить утвердительно, ведь ему не хочется огорчать жену. Что же в таком случае должен ответить муж? Ведь он же не сможет ответить одновременно утвердительно и отрицательно. Скорее всего, попытается выкрутиться из этого безвыходного положения, сказав что-нибудь вроде «Знаешь, пожалуй довольно своеобразно» — в надежде, что жена поймет, что он хотел сказать на самом деле.*

Но он не знает, что практически обречен. Пожалуй, лучшее, что он мог бы предпринять в этой трудной ситуации, — это последовать примеру одного моего знакомого. Наутро после свадьбы, накрывая стол к первому в их супружеской жизни совместному завтраку, жена поставила у прибора мужа большую коробку кукурузных хлопьев, исходя из ошибочного — на уровне предмета, — но исполненного благих намерений — на уровне взаимоотношений — предположения, что это любимое лакомство ее избранника. Он, не желая огорчать молодую супругу, решил героически есть ненавистный продукт, пока не кончится вся коробка, а потом попросить жену никогда больше не покупать кукурузных хлопьев. Но преданная супруга оказалась чертовски внимательной, и не успела подойти к концу первая коробка, как на столе появилась вторая. Теперь, после шестнадцати лет супружеской жизни, он, конечно, уже давно оставил надежды как-нибудь собраться с силами и деликатно объяснить жене, что с детства ненавидит кукурузные хлопья. Можно представить себе ее реакцию.

Или давайте рассмотрим такую на первый взгляд безобидную просьбу, как «Дорогой, тебя не затруднит отвезти меня завтра утром в аэропорт?». Знаю, знаю, что «правильным» был бы ответ, учитывающий различия между двумя уровнями коммуникаций, скажем, нечто вроде: «Нет, меня очень даже затруднит тащиться в аэропорт в шесть часов утра, но мне будет приятно оказать тебе эту услугу».

Думаю, вы уже догадались, какую важность обретают все эти коммуникационные проблемы применительно к теме нашего исследования. Ведь даже в том случае, если партнер изловчится выразить свое отношение к просьбе жены в той форме, в какой это указано выше, — а кто, интересно, в наше время изъясняется столь изысканным слогом? — все равно настоящий мастер своего дела, достойный носить высокое звание СПО, без труда завладеет ситуацией и превратит ее в конфликтную.

Например, жена может заявить, что готова принять услугу только в том случае, если мужа действительно не затруднит просьба отвезти ее в аэропорт. И как бы тот ни старался с честью выпутаться из этой семантической ловушки, ему все равно не избежать силков, сплетенных из перепутанных между собой различных уровней коммуникаций — уровня предмета и уровня взаимоотношений. В итоге долгих безрезультатных дискуссий каждый будет вне себя от ярости, во всем виня другого. Вот видите, на практике применить этот метод совсем несложно; главное — прочувствовать кардинальное различие между двумя уровнями коммуникаций и научиться путать их не только случайно, но и намеренно.

Все это не вызывает никаких затруднений даже у новичков благодаря сложности общения на уровне, который мы называем уровнем взаимоотношений. Среди наиболее наглядных из всех известных мне примеров можно с полным правом назвать привычку путать и валить в одну кучу такие разные вещи, как «любовь» и «чеснок», — она настолько показательна, что я даже использовал ее в названии данной главы. Как темы для разговора, неодушевленные предметы — в том числе и чеснок, — кажутся на первый взгляд довольно безобидными. А можно ли то же самое сказать о любви?! Ха-ха, ну что ж, попробуйте… Подобно тому, как скрупулезное объяснение смысла шутки наповал убивает весь юмор, любая пустая болтовня о самых, казалось бы, очевидных сторонах человеческих отношений будет порождать все новые и новые неразрешимые проблемы. Самым подходящим временем для таких «задушевных» бесед служит, конечно же, поздний вечер. К трем часам утра даже самая простая тема разговора способна обрести совершенно непредсказуемый оборот, и долготерпение собеседников достигает крайнего предела. Бессонная ночь практически гарантирована.

Дальнейшее усовершенствование этой методики предлагает умение задавать собеседнику определенные вопросы и выдвигать специфические требования. Приведу один пример. Предположим, собеседник обращается к вам с вопросом: «Почему ты на меня сердишься?» В тот момент, насколько вам известно, вы вовсе не сердились ни на партнера, ни на кого бы то ни было еще. Однако сам этот вопрос подспудно предполагает, что задавший его лучше вас осведомлен о том, что происходит у вас в голове. Иными словами, ответ «Я на тебя вовсе не сержусь» не подходит хотя бы потому, что он явно противоречит действительности. Эта методика известна также под названием «умение читать чужие мысли», или «ясновидение». Ее чрезвычайно высокая эффективность объясняется, во-первых, тем, что о таких вещах, как человеческие настроения и их видимые глазу проявления, можно успешно проспорить вплоть до судного дня, и, во-вторых, тем что большинство людей буквально лезут на стенку, когда им начинают приписывать какие-нибудь отрицательные эмоции.

Другой весьма действенный прием состоит в том, что некий субъект, назовем его А, встретившись с субъектом Б, ошарашивает своего собеседника совершенно голословным заявлением, которое для пущего эффекта 85

должно быть достаточно агрессивным и в то же время довольно туманным — скажем, типа «Знаешь, я сегодня вспомнила об одном твоем поступке и ужасно расстроилась, но потом решила, зачем бередить старое?…» Если Б наберется смелости и полюбопытствует, о каком таком, черт побери, поступке идет речь, то А может ловко вывернуться из, казалось бы, безвыходного положения, парируя удар следующим образом: «И ты еще спрашиваешь?! Другой на твоем месте хотя бы помнил… Что ж, по крайней мере ты еще раз показал свое истинное лицо». Этот прием имеет славную историю, ибо его еще с незапамятных времен с огромным и неизменным успехом использовали в отношении так называемых душевнобольных. Некоторое представление об этом дает сцена, где Розенкранц и Гильдентерн пытаются по приказу короля выяснить, «какая тайна мучает» Гамлета. Когда Гамлет замечает: «В ваших глазах есть род признанья, которое ваша сдержанность бессильна затушевать», и стремится выяснить, с какой же целью появились в Эльсиноре его бывшие университетские товарищи, те обращаются к дешевым, но испытанным ответам вроде «Что нам сказать, милорд?», или «С какой целью, принц?», или, наконец, «Принц, ничего подобного не было у нас в мыслях!»

Но вернемся к фактам и попробуем себе представить, что может произойти, если тот, кого считают так называемым душевнобольным, потребует прямо и без всяких экивоков объяснить ему, в чем же заключается его безумие. Сам этот вопрос может быть расценен как еще одно доказательство того, что у подозреваемого явно «не все дома»: «Если бы вы были нормальным, вы бы прекрасно понимали, о чем идет речь…» За этим заявлением стоит четкая и продуманная методика, на которой построена практика общения с душевнобольными. Сводится она к следующему: до тех пор, пока так называемый пациент молчаливо признает тип отношений с окружающими, который можно описать формулой «Мы нормальные, а ты сумасшедший», он тем самым соглашается с фактом своего безумия. Однако стоит ему поставить эту формулу под сомнение, как само требование дать ему разъяснения немедленно превращается в неоспоримый признак душевной болезни. После такой неудачной экскурсии из своего собственного мира в среду, где обитают прочие человеческие существа, бедняге не остается ничего другого, кроме как либо в бессильной ярости рвать на себе волосы, либо вновь замкнуться в гордом одиночестве. Но в обоих случаях пациент в конечном счете лишь еще раз демонстрирует, насколько серьезно он болен и как правы были в своих подозрениях окружающие. Термин «довести другого до сумасшествия» был введен в научный оборот Гарольдом Ф. Серлзом, однако методика эта была хорошо известна еще Льюису Кэрроллу. В своей книге «В Зазеркалье» он описывает, как Черная и Белая королевы обвиняют Алису в стремлении говорить наперекор, объясняя это ее душевным состоянием: «— О, уверяю вас, я без всякого умысла…— начала было Алиса, но ее нетерпеливо перебила Черная королева.

— Вот в том-то и дело, что без умысла! А следовало бы его иметь! Что же это за девочка, если у нее нет никакого умысла? Даже в шутке должен быть какой-то умысел, а ведь дети, согласитесь, все-таки важнее шуток. И вы не сможете это опровергнуть, даже если попробуете обеими руками.