Морская летопись - Всем штормам назло

Со свадьбой затягивать не стали: Невельской торопился попасть к месту службы до наступления зимы. Он планировал ехать на Амур один, а жену оставить в Иркутске в доме ее дяди. Обвенчались они 16 апреля 1851 года. И невеста категорически заявила: поедет вместе с мужем, что бы их ни ждало.

Супругу, который был старше почти вдвое, пришлось уступить.

Приданое невесты было нестандартным: меховые одежда и сапоги, мужского покроя одежда, белье из толстого холста и маски в виде колпаков из волосяной сетки для защиты от таежного гнуса. Через три недели после свадьбы, в сопровождении нескольких казаков и двух проводников, они тронулись в путь. Необычное свадебное путешествие началось. Вначале было действительно романтично: плыли на барже по реке Лене, редкой красоты пейзажи, восходы и закаты солнца, окрашивавшие в невообразимые цвета утесы и берега величавой сибирской реки, поросшие лесами, могли вдохновить любого художника. Что уж тут говорить о настроении счастливых молодоженов? Его омрачали лишь короткие стоянки вблизи редких деревушек. Екатерина увидела жизнь простых людей: убогие жилища, кишевшие насекомыми, беспросветную нужду, голод, лица, изуродованные сифилисом. Невельская раздавала оборванным детям и подросткам хлеб и мелочь, торопясь поскорее покинуть селение.

Окончательно романтика улетучилась, когда после водного путешествия пересели на лошадей. Путь лежал из Якутска по вьючной тропе, пышно названной Охотским трактом. Вот когда Екатерина поняла, что муж нисколько не преувеличивал, живописуя трудности пути. Действительность превзошла все, что рисовало ее воображение.

Обычно в день удавалось проехать не более 30 верст. Всю дорогу вязли в топких болотах, пробирались сквозь лесные чащи, карабкались по обледенелым за ночь скалам. Иногда тропа вела через глубокие пропасти или провалы, над которыми были перекинуты несколько бревен, изображавшие мост. Голова кружилась от одного взгляда вниз, когда лошадь осторожно ступала на ненадежный настил. Но страшнее всего был таежный гнус, доводивший и людей, и животных до исступления. Ни волосяные сетки, ни одежда не защищали от него. Тело нестерпимо болело от тысяч укусов, на веках и губах образовались волдыри. Во время стоянок приходилось не отходить от костров, дымом которых пропиталась вся одежда.

«Несмотря на все усилия над собой, бывают минуты, когда я ослабеваю и теряю всякое мужество, – писала Екатерина Ивановна сестре. – Однажды, например, нам пришлось переправляться вплавь через глубокую и быструю реку. Разразилась гроза, молния ослепляла нас, а сильные раскаты грома, которые эхо повторяло со всех сторон, отражаясь в горах Яблоневого хребта, пугали лошадей. Дождь лил как из ведра. Ледяная вода текла без удержу по лицу, по рукам, по ногам. Тропинка, по которой мы пробирались, была, кажется, опаснее всех других. Мы проезжали по горным плоскостям, то через ледники, где вязли в снегу, то спускались с крутых скал по голым, почти отвесным обрывам и пробирались по узким скользким дорожкам, загроможденным громадными каменными глыбами. Напуганная, иззябшая, с нетерпением ожидала я той минуты, когда, наконец, нам можно будет остановиться. На мое несчастье прошло немало времени, пока нашли место для отдыха. Оно оказалось под сводом скал, нависших над углублением. Наскоро устроили там палатку, и эта жалкая яма показалась мне раем, когда перед огнем я могла, наконец, просушить одежду и хоть немного обогреться».

Екатерина Ивановна была беременна, беременность проходила тяжело, при скудном выборе еды она почти ничего не могла есть. Но в течение всего каторжного пути ни разу не произнесла слова жалобы, ни разу первой не предложила сделать привал. Бывалые сибирские казаки поражались ее терпению и мужеству. Один лишь муж знал, каких физических и духовных усилий ей это стоило. С болью в сердце наблюдал он, как любимая Катя таяла на глазах.

За 23 дня проехали более тысячи верст. Лошади еле передвигали ноги, некоторые из них погибли в пути, измучились казаки и привычные к невзгодам проводники-якуты. В конце пути, в десяти верстах от Охотска, силы оставили молодую женщину, она потеряла сознание. У Екатерины случился выкидыш, последние версты муж с казаками бережно несли ее, полуживую, на носилках.

Однако очень скоро молодой организм поправился. Едва придя в себя после впечатляющего свадебного путешествия, Екатерина Ивановна принялась помогать мужу в подготовке к переезду в Петровское зимовье, основанное Невельским перед поездкой в Петербург. Располагалось оно в низовьях Амура на берегу залива Счастья – название, которое можно воспринимать только с горькой иронией после всего, что предстояло испытать там Невельским. Зимовье состояло из трех домиков для офицеров и казармы, где размещался крошечный гарнизон из 30 матросов. Были там еще баня и две гиляцкие юрты, используемые в качестве склада. Рассчитывать на помощь со стороны не приходилось, все нужное следовало везти с собой. Геннадий Иванович собирался оставить жену в Аяне.

Прошел слух, к счастью, оказавшийся ложным, что всех русских в Петровском вырезали аборигены. Появился он, вероятно, из-за того, что не было никаких сведений о транспорте «Охотск», оставленном для охраны зимовщиков в Петровском. Услышав план мужа оставить ее в Аяне, Екатерина Ивановна возмутилась и заявила, что поедет вместе с ним. Геннадий Иванович снова, как и в первые дни их брака, после нескольких часов горячих споров сдался.

Погрузив имущество на транспорт «Байкал», отправились в порт Аян, где завершили все приготовления, погрузили основной состав экспедиции, включая семьи матросов и казаков, на барк «Шелехов». В сопровождении «Байкала» барк, там же плыли и Екатерина с мужем, вышел в Охотское море с его грязно-зеленой водой и мрачными берегами.

На подходе к заливу Счастья «Шелехов» наскочил на камни, обшивка не выдержала, и вода хлынула во внутренние помещения. Судно стало быстро погружаться. Команда и пассажиры выскочили на палубу, успев захватить с собой лишь самое ценное. К счастью, парусник находился недалеко от берега, и командир посадил его на мель. Палубу залило водой. Кричали дети, плакали испуганные женщины. Все понимали, что свежий ветер, который мог налететь в любую минуту, превратит это убежище в братскую могилу. Воды Охотского моря не располагали к купанию даже летом. Поднялась паника. Невельская переходила от одной группы пассажиров к другой, стараясь успокоить людей. Но ее мужество и выдержка впечатления на них в тот момент не произвели. Это уже потом, когда вспоминали о случившемся несчастье, восхищались поведением Екатерины Ивановны. Тогда же ее никто не слушал и не обращал на неё внимания.

В довершение всего туман сгустился, молочная пелена скрыла все вокруг. Положение людей стало отчаянным. Екатерина сама с трудом скрывала охвативший ее страх: она не только впервые оказалась на судне, но и вообще первый раз увидела море лишь в Охотске. На выручку пришли шлюпки с «Байкала», сидевшего на мели. Превозмогая свой ужас, Невельская отказывалась сесть в первую шлюпку, настаивая, чтобы сначала посадили других женщин. «Забирайте этих несчастных. Им страшно, а я знаю, что бояться нечего. Я подожду», – кричала она. Однако муж и офицеры без церемоний потащили ее в шлюпку, на ходу объясняя, что ее геройство неуместно и только отнимает время, которое может стоить кому-нибудь жизни.

Невельской занимался спасением людей и сошел с барка последним, вместе с капитаном. С большими трудностями сняли с мели транспорт «Байкал» и на нем пришли в Петровское. Стояло холодное сырое лето. Сыпал мелкий дождь – «бус». Раскисшая земля огромными комьями налипала на ноги. На берегу под ногами звенела галька. С моря дул пронзительный ветер, поднимавший водяную пыль, громко шумели волны. Близко к домам подступал редкий чахлый лес и кустарник. За питьевой водой нужно было далеко ходить. В долинах близлежащих ручьев – полчища комаров. Геннадий Иванович Невельской, хороший моряк, но довольно непрактичный человек на берегу, место для зимовья он выбрал далеко не лучшее – длинную косу, выдающуюся в море.

Своей сестре Екатерина Ивановна, описывая прибытие в Петровское, писала: «На мне лежит трудная обязанность всех кормить. Иногда это целая задача. Сколько вещей нам недостает…» На первых порах Невельских пригласил к себе жить штурманский офицер Дмитрий Иванович Орлов, занимавший с женой и дочерью маленький домик. В середине октября Невельские перебрались в другой, вновь выстроенный дом. В упомянутом выше письме Екатерина Ивановна писала: «Сердце сжалось, когда я вошла в убогое жилище, где я должна прожить столько месяцев, я упала духом и залилась горючими слезами…» Она еще не знала, что это будут не месяцы, а годы.

Даже спустя 20 лет, когда, по сравнению с описываемым периодом, русские посты превратились в поселки, старший врач корвета «Варяг» Владимир Сергеевич Кудрин охарактеризует их в отчете: «Трудно вообразить себе что-нибудь унылее и мрачнее…»

Все имущество Невельских погибло вместе с «Шелеховым», в том числе изящная мебель и пианино, присланные на судне в Аян для Екатерины Ивановны великим князем Константином Николаевичем. Матрос-умелец выстрогал топором для нового дома Невельских стол, лавку и несколько табуреток. В окна вставили склеенные бумагой куски стекол. Дом был построен из сырых бревен, постоянно растрескивавшихся, и хотя внутри стены обтянули корабельной парусиной, от сырости и сквозняков невозможно было избавиться. Сложенные неумелыми руками печи быстро остывали, и зимой вода в ведрах, стоявших в комнате, покрывалась к утру корочкой льда. Положение семей матросов и казаков было еще хуже. Немало досаждали обитателям жалких жилищ полчища крыс, с которыми вели настоящую войну, чтобы сберечь продовольствие.

Екатерина Ивановна с первых дней пребывания в Петровском принялась за устройство жилья, стараясь придать ему мало-мальски уютный вид. Скоро домик Невельских стал своеобразной кают-компанией, где по вечерам собирались усталые подчиненные Геннадия Ивановича. У жены начальника экспедиции был удивительный дар притягивать к себе людей. Казалось, ничто не могло привести в уныние эту жизнерадостную красавицу с огромными голубыми глазами. Что греха таить, вся молодежь, из которой в основном и состояла экспедиция, была в нее влюблена. Даже спустя десятилетия мичманы и лейтенанты, ставшие седовласыми адмиралами, вспоминая Екатерину, называли ее не иначе, как «наша звезда», «светлый и сверкающий луч». Геннадий Иванович боготворил свою жену, всегда ей уступал, несмотря на свою, известную окружающим, любовь к спорам. О Невельском-спорщике ходили анекдоты. Один из моряков рассказывал: Невельской разговаривал с архиепископом Иннокентием, навестившим Амурскую экспедицию, и все время перебивал его. Иннокентию это надоело, он взял свечу и ногтем нанес на ней штрихи, отмерив время, которое каждый участник разговора будет говорить, не опасаясь быть прерванным.

Участникам Амурской экспедиции важно было установить добрые отношения с местным населением, Екатерина понимала это даже лучше Геннадия Ивановича. Гиляки стали постоянными гостями в доме начальника экспедиции. Они приносили с собой грязь, запахи никогда не мытых тел и собачьих шкур, пропитанных нерпичьим жиром. Но Невельская принимала их так же радушно, как и товарищей мужа. Нередко какой-нибудь из гостей похлопывал ее по плечу, показывая, что у него уже пустая чашка, и хозяйка спешила ее наполнить. Екатерина быстро выучила язык аборигенов и часто становилась переводчицей в переговорах. В то же время она учила их русскому языку и грамоте. Видя в чужеземке благодарную слушательницу, гости подробно рассказывали о крае, своих обычаях, образе жизни, полезных растениях… Хозяйка умело направляла беседу в нужное русло, выясняя все, что могло помочь мужу и его товарищам в исследовании края. Гиляки мелом или концом обугленной палки прямо на полу чертили расположение того или иного пункта, черточками обозначая количество дней, которые понадобятся, чтобы туда добраться. Екатерина после их ухода тщательно переносила рисунки на бумагу. Благодаря этим сведениям удавалось малыми силами исследовать огромные территории.

Невельской не щадил ни себя, ни других, но, если честно, то других не щадил в большей степени. Офицеры в одиночку, с проводником или казаком, на недели уходили в экспедиции. Каждый их поход, учитывая слабую экипировку и снабжение продовольствием, становился игрой в рулетку со смертью.

Частые метели заносили домики в Петровском так, что требовалось прорывать глубокие траншеи к окнам и дверям. Иногда приходилось выходить из дома через чердак. От сырости, холода, недоедания появились болезни. Неустроенность быта, непривычный климат, чувство постоянной тревоги и оторванности от остального мира угнетали людей. Удивительно, как молоденькая неопытная женщина все тонко понимала и сколько делала, чтобы сплотить людей в таких ужасных условиях. И откуда брала она силы, чтобы переносить свою новую жизнь столь мужественно – в Петровском у Невельских родилась дочь, и все вышеописанное Екатерине пришлось пережить, будучи сначала беременной, а затем молодой мамой.

Нужно иметь в виду, что матросы, рядовые участники экспедиции, мягко говоря, не представляли цвет российского флота. Большинство – штрафники, наказанные за воровство, драки, побеги и другие «подвиги». Всякое могло случиться, когда в зимовье оставались один-два офицера. Но обошлось.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.