Германия ликует

Ликование в Германии по поводу вывода из борьбы огромного восточного противника было безмерным. У кайзера были основания открыть (во второй раз после взятия Бухареста) шампанское. Он объявил Брест-Литовский мир «одним из величайших триумфов мировой истории, значение которого в полной мере оценят лишь наши внуки» {631} . Через три дня он сообщил собравшемуся в Хомбурге Военному совету, что существует всемирный заговор против Германии, участниками которого являются большевики, поддерживаемые президентом Вильсоном, «международное еврейство» и Великая Восточная Ложа фримасонов. Как справедливо заметил историк М. Гилберт, кайзеру не пришло в голову отметить, что за Германию в рядах ее армии уже погибли десять тысяч евреев и многие тысячи фримасонов. И он словно забыл, что еще два месяца назад деньги шли из германских секретных фондов {632}.

Печатный орган германских протестантов «Альгемайне евангелиш-лютерише Кирхенцайтунг» увидела в этом мире триумф германского меча: «Волки хотели избежать наказания, после того как пролили германскую кровь, сокрушили германское процветание и нанесли ей тяжелые раны. Но Божья воля оказалась иной. Он заставил хозяев России испить из кубка сумасшествия, сделав их грабителями собственного народа, который в конечном счете запросил германской помощи, И из этого самого кубка отхлебнули русские участники переговоров, которые дурачили весь мир и в конечном счете посчитали мастерским ходом прекращение переговоров. Это был Божий час. Германские армии рванулись вперед, от одного города к другому, от области к области, приветствуемые везде как освободители. И Россия, которая вначале не хотела платить репараций, была вынуждена в конечном счете заплатить несметную дань: 800 локомотивов, 8 тысяч железнодорожных вагонов с богатствами самого разного сорта — Бог видит, что мы нуждались в нем; 2600 пушек, 5 тысяч пулеметов, 2 миллиона артиллерийских снарядов, ружья, самолеты, грузовики и бесчисленное множество другого. Англия и Франция предоставили припасы, но получила их Германия. Что бы ни случилось с пограничными освобожденными странами, Россия никогда не получит их обратно — защиту и помощь они найдут в Германии» {633}.

Украина, Польша, Литва, Курляндия, Ливония и Эстония виделись германским руководством частью Миттельойропы, руководимой Германией. «Германия как главенствующая сила в Восточно-Центральной Европе рассматривала отделение от России этих стран, а также Финляндии и позднее Грузии как средство отбросить Россию назад и распространить германскую сферу влияния на восток» {634} . Но немцы не остановились на этом. Россию следовало раздробить еще более. Кайзер выступил с планом еще более масштабным: после Польши, балтийских провинций и Кавказа следовало поделить Россию на четыре независимых государства: Украина, Юго-Восточная лига (территория между Украиной и Каспийским морем), Центральная Россия и Сибирь {635}.

С неослабеваемым давлением добивалась Германия в Брест-Литовске максимальных территориальных приращений — возможно, эта жадность ее и погубила. Для охраны завоеванных территорий требовалось не менее миллиона солдат, тех самых солдат, которые могли решить судьбу Германии на Западе. Наступление Людендорфа в 1918 г. могло быть более внушительным. Но Германия не желала ограничивать себя на Востоке — это и стало критическим обстоятельством.

В Германии рейхстаг обсуждал Брест-Литовский мир 22 марта 1918 г. Многие полагали, что военные проявили боязливость — они предпочли бы получить для Германии гарантированный хинтерланд до побережья Тихого океана. Но ни правые, ни центр, ни левые не голосовали против договора (исключение составили немногочисленные «независимые социалисты»).

Экономические условия Брест-Литовского мира не предполагали (как того желали немцы) простого восстановления торгового договора 1904 г., но фактически даже выходили за пределы этого соглашения, едва ли сделавшего Германию экономическим опекуном России.

Реакция Запада

Россия пала, но ее старые друзья на Западе еще стояли. Германия захлебнулась своей добычей: чтобы контролировать несказанно богатые завоевания, Германия вынуждена была держать на Востоке десятки дивизий, которые более всего сейчас нужны были на Западном фронте. И был, по крайней мере, один позитивный элемент в унизительном для России договоре: Запад увидел в Брест-Литовске свою возможную горькую судьбу и удвоил усилия. Именно в это время ушедший на покой министр иностранных дел Британии Эдуард Грей написал о «приводящем его в депрессию явлении… Находясь на покое и посреди природы, трудно ненавидеть кого-либо; но и при этом я не вижу, как быть в мире с людьми, правящими Германией» {636}.

Фактически Запад отверг Брест-Литовский договор, как навязанный силой. Так от лица Запада заявил французский министр иностранных дел Пишон. Мир при этом увидел в рукоплещущих Брестскому миру германских социал-демократах тех, кем они и были — шовинистов, а отнюдь не интернационалистов. Подорванными оказались иллюзии тех, кто в солидарности трудящихся видел «скалу», твердое основание мировой истории.

Президент Вильсон, размышляя над Брестским миром, потерял всякую надежду на внутреннюю демократическую оппозицию в Германии. Америка поняла, что силе может противостоять только сила. Началась подлинная американская мобилизация военных усилий. Американский президент выразил уверенность, что русский народ отвергнет договор и вернется в коалицию с Западом, «Русские представители были искренними и честными. Они не могут подчиниться предложениям, предполагающим завоевание и доминирование». Никто на Западе так не отзывался о Брест-Литовске, как президент Соединенных Штатов.

В той критической обстановке многомиллионная людская масса, находившаяся в окопах по обе стороны фронта, как бы получила два способа выживания. В Петрограде Ленин предлагал немедленный мир, в Вашингтоне Вильсон предлагал новые принципы завершения кровопролития мирным путем. Запад раскололся»: англичане и французы видели мир на основе победы; американцев финальная победа интересовала меньше, чем грядущий новый мир. И никто не мог сказать, чей выбор притягательнее. Скажем, моряки австро-венгерского флота в заливе Каттаро подняли 1 февраля восстание под красным флагом. В то же время их гимном была «Марсельеза», а не «Интернационал», и они, видимо, были ближе к «14 пунктам» Вильсона, чем к радикальным идеям Ленина. Восстание, к которому присоединились даже моряки германских подводных лодок, было подавлено тремя австрийскими линкорами, пришедшими из австрийского порта Пола, 5 февраля восстали жители городка Роанн на французской Луаре.

Развал России

Даже германские историки признают, что после февральской революции 1918 г. Финляндия «не собиралась абсолютно порывать с Россией и провозглашать себя полностью суверенным государством» {637} . 3}. Идея провозглашения независимости начинает вызревать в июле и окончательно побеждает после Октябрьской революции. Лишь 6 декабря 1917 г. финский парламент провозгласил независимость Финляндии, и Ленин на встрече с президентом Свинхуфвудом 4 января 1918 г. признал независимость Финляндии от России. Давление Германии было более чем ощутимым. 26 ноября 1917 г. представители финского правительства заявили Людендорфу в Кройцнахе, что их целью является создание государства, тесно связанного с Германией: «Финляндия образует самое северное звено в цепи государств, образующих в Европе вал против Востока» {638} . Но немцы еще колебались — они боялись спровоцировать сплочение русских, ввиду угрозы единству их государства. Только 30 января 1918 г. министерство иностранных дел Германии дало окончательное согласие на перевод добровольческого финского батальона, сражавшегося в составе германской армии против русских в Курляндии, на финскую территорию.

Независимость Финляндии после России первыми признали Швеция, Франция и Германия. Во время брест-литовских переговоров Германия настаивала как на выводе с финской территории размещенных там русских войск, так и на признании Россией независимости Финляндии. Как и в случае с Украиной, германская армия выступила здесь на стороне правительства, под властью которого находилась лишь незначительная часть территории страны. Как и на Украине, германское правительство потребовало заключения мирного и торгового договора. Дополнительный секретный договор 7 марта 1918 г. предполагал введение Финляндии в сферу экономического и политического влияния Германии. Финляндии запрещалось заключать союзные договоры без согласия Берлина, Финляндия открывала себя германскому капиталу — германские то.вары отныне ввозились в Финляндию беспошлинно. Как и Польша, Финляндия становилась объектом открытой эксплуатации германского капитала.

Согласно секретному договору, Германия получала военную базу в Финляндии и свою телеграфную станцию. Немцы признали притязания Финляндии на Карелию, что соответствовало ее цели отрезать Россию полностью от незамерзающего Баренцева моря и отбросить ее к допетровским границам. Представители буржуазного финского правительства предлагали Гин-денбургу занять Петроград ударом германских войск со стороны Финляндии, что должно было довершить историческое крушение России. Финский представитель Ялмари Кастрен предложил трон Финляндии прусскому принцу, предложил заключить союз в качестве северо-восточного краеугольного основания германской Миттельойропы. Это полностью совпадало с идеями, выраженными кайзером Вильгельмом в марте 1918 г.: «Обязанностью Германии является играть роль полисмена на Украине, в Ливонии, Эстонии, Литве и Финляндии» {639}.

Вооруженные силы под руководством фон дер Гольца (15 тысяч человек) пересекли границу Финляндии в конце марта 1918 г., сразу включившись в боевые операции на стороне командующего национальными силами Маннергейма. Красная Гвардия потерпела в Финляндии поражение в середине мая. Финский парламент 9 октября 1918 г. избрал родственника кайзера — принца Фридриха Карла Гессенского — королем Финляндии. Финская армия строилась немецкими специалистами и на немецкий манер. Людендорф заявил о «безграничной важности для нас Украины и Финляндии, краеугольных камней на Востоке, с их бесчисленными богатствами».

Запад готовится к худшему

Два крупнейших политика Британии в XX веке —Ллойд Джордж и Черчилль — с немалым трепетом смотрели в будущее в начале весны 1918 года. Выстоять можно было лишь посредством крайних усилий. В основу войны нужно было положить программу достижения индустриального превосходства над Германией. 5 марта Черчилль заверил премьера, что во исполнение тринадцатимесячной программы Британия произведет к апрелю 1919 г. 4 тысячи танков. Ранее 1919 г. два самых гибких ума Запада не мыслили себе ничего хорошего. На лучшее можно было надеяться лишь в случае экстренной мобилизации американцев. Глобальную значимость получили взгляды человека, который еще семь лет назад был известен только академическому миру Соединенных Штатов, На мировую арену выходил президент Вудро Вильсон.

В первой половине февраля 1918 г. первые американские пушки стреляли по германским позициям и первое подразделение американцев вошло в траншеи немцев. Итак, спустя сорок два месяца после начала. войны Америка стала физически воюющей державой и первый американец получил французский «Военный крест». Его имя было Дуглас Макартур. Западные газеты восторженно писали о том, что вскоре небо потемнеет от туч американских самолетов. Першинг этого вынести не смог и публично напомнил, что в небе Франции нет ни одного американского самолета.

11 февраля 1918 г. Вильсон перед объединенным заседанием конгресса разобрал ответные германские и австро-венгерские предложения об условиях начала мирных переговоров. Вильсон видел в германо-австрийских предложениях сны наяву той аристократии, которая уже теряла в Европе позиции. Прежде всего, президента не устраивала «узость», келейность предлагаемых центральными державами переговоров. Он не хотел повторения Венского конгресса. Не мир монархов, а мировое переустройство интересовало Вильсона. «К прошлому нет возврата, — провозглашал президент. — Мы боремся за создание нового международного порядка, основанного на широких и универсальных принципах права и справедливости, а не за жалкий мир кусочков и заплат» {640} . Президент не желал превращать окончание войны в простое перераспределение сил и территорий между европейскими соперниками. Фактически он хотел выбить из рук Европы ключи к мировой истории.

Пока еще подспудно, но дальше — больше, стала формироваться европейская оппозиция его дипломатии. На востоке Советская Россия встала на путь социального переустройства общества. И союз даже с самым либеральным капитализмом был немыслим— в то время для ЦК РКП(б). На Западе союзники в Лондоне и Париже не хотели такой победы над Германией, которая означала бы их общую сдачу на милость «данайцам, дары приносящим», — американцам. Пока еще Вудро Вильсон утешался приветственными резолюциями социалистических и лейбористских партий Антанты, одобрявших его «широкий» подход к проблемам войны и мира. Но глухое молчание на Даунинг-стрит и в Матиньоне позволяло догадываться, о чем думают подлинные лидеры Англии и Франции.

10 февраля 1918 г. советское правительство заявило об аннулировании всех долгов царского правительства. Многомиллиардные займы французов, англичан и американцев были ликвидированы одним росчерком пера. н Какой будет реакция Запада? В американском посольстве, начиная с февраля 1918 г., ежедневно начинают собираться представители США, Британии, Франции, Италии и Японии. Главное обстоятельство стало заключаться в том, что немцы приближались к Петрограду. Встал вопрос о целесообразности пребывания в городе, грозящем попасть в оккупацию. В конце февраля Френсис уведомил своих коллег, что не намеревается покидать Россию, но в свете реальной германской У угрозы он переедет в Вологду — на 350 миль восточнее Петрограда. Если же немцы продолжат свое движение и Вологда окажется под прицелом, тогда американское посольство переместится в Вятку — еще на 600 миль восточнее. Дальнейшая точка — Пермь, затем Иркутск, Чита и, если понадобится, — Владивосток, на рейде которого стоит американский броненосец «Бруклин».

Мнения союзников раскололись. По мере того как ситуация в России все больше склонялась к гражданской войне, Бьюкенен начал выступать за обрыв дипломатических связей. Это мнение было поддержано европейскими союзниками Британии. Начался исход представителей европейских стран из России: англичане, французы, итальянцы, бельгийцы, сербы, португальцы и греки двинулись из России через Финляндию на Запад. Лишь англичане сумели пройти сквозь Гель-сингфорс курсом на Швецию; остальные посольства были остановлены Красной Гвардией, и им пришлось вернуться назад. В глубину русской территории вместе с американцами отправились лишь японцы и китайцы. В конечном счете французы, итальянцы, сербы и бельгийцы прибыли в Вологду. Здесь персонал посольств размещался вначале в вагонах, а затем в губернском городе были найдены дома для дипломатов.

23 февраля 1918 г. американский посол Френсис писал своему сыну о целях своего пребывания в России:»Я намереваюсь оставаться в. России так долго, насколько это возможно… Сепаратный мир явится тяжелым ударом по союзникам, но, если какая-либо часть России откажется признать право большевистского правительства заключать такой мир, я постараюсь установить контакт с нею и помочь восстанию. Если никто не восстанет, я проследую во Владивосток и постараюсь оттуда предотвратить попадание военных боеприпасов в руки немцев, а если в России за это время будет организована какая-либо сила для борьбы с Германией, я окажу ей поддержку и буду рекомендовать правительству помочь ей. Я не собираюсь возвращаться в Америку» {641}.

Заполнение вакуума

Первой иностранной державой, принявшей решение вмешаться в гражданскую войну в России, была Япония, которая 30 декабря 1917 г. послала свои войска во Владивосток. Следом за японцами выступили англичане. Два батальона английских пехотинцев пришли из экваториального Гонконга в заполярный Мурманск. Еще через шесть недель англичане с помощью французов оккупировали Архангельск. Затем сюда же последовали американцы. Наступила очередь Юга. Английские воинские части, базировавшиеся в греческом порту Соло-ники и на персидском плацдарме, захватили железную дорогу, ведущую в Батуми и Баку. Суда Британии блокировали порты советской России на Черном и Балтийском морях.

Официальное объяснение действий стран Запада заключалось в следующем: во-первых, нужно восстановить Восточный фронт; во-вторых, союзник, который предал в решающий момент, заключив сепаратный мир, должен понести наказание. В России находятся огромные запасы амуниции, и они не должны попасть к немцам на решающей стадии войны. Нет сомнения, что при этом Япония (она фактически и не прятала своих планов) готова была аннексировать значительную часть русской территории. Американцев страшило быстрое укрепление соперника — Японии — на континенте. Но к разделу России на зоны влияния в начале 1918 г. еще не были. готовы даже старые партнеры по Антанте. Стоило нетерпеливым японцам двинуться по Великой Транссибирской магистрали, как в Лондоне ощутили нежелательность оборота, который принимали события. Отдать японцам Сибирь и при этом потерять всю Россию, от чьего сопротивления зависел Западный фронт,. — этого британский премьер не хотел. Он поручил Локарту отбыть в Петроград и быть связующим звеном между Лондоном и русской столицей. Посылая Локарта в Россию, Ллойд Джордж хотел получить в его лице не менее надежное связующее звено с русским руководством, чем был Робине для американцев. Чтобы придать миссии Локарта вес, англичане не особенно скрывали, что недовольны продвижением японцев в Сибири. Японцев специально известили о выезде Локарта в Петроград для контактов с Лениным и Троцким, чтобы дать им ясно понять, что Британия никогда не согласится с ситуацией, когда Германия будет владеть европейской территорией России, а Япония — азиатской.

Япония попыталась поторговаться с Британией и предложила совместные мероприятия «где-нибудь во Владивостоке». Стремление Японии разорвать Россию на зоны влияния, «чтобы выделить лучшие элементы населения», вызвало в Лондоне неподдельную тревогу. Японцы были уже на марше, а Великая транссибирская магистраль вела их в необъятные русские просторы. Посол Британии в Японии сэр Конингхем Грин постарался прощупать планы императорского правительства у министра иностранных дел Мотоно. Но японский министр переадресовал вопросы: а каковы планы Британии в отношении России? Лондон поручил послу сказать, что у Британии нет политических целей на юге России, хотя потребности ведения войны могут привести к образованию автономного грузинского государства. Лондон обещал консультироваться с Токио, если на Даунинг-стрит возникнут новые идеи в отношении России. Взамен Ллойд Джордж просил японцев координировать свои действия на Дальнем Востоке с ним ради осуществления «общих интересов» {642}.

Британский посол отмечал, что в Лондоне, видимо, еще не осознали, какую силу обрела Япония в то время, когда европейские державы душили друг друга. С Японией уже нельзя обращаться, как с младшим партнером. Если она решит пойти вперед в Сибирь, дружественный голос из Лондона ее не остановит. «У нас нет средств остановить их», — вот строка из донесения посла. Если Британия не желает в грядущие решающие месяцы приобрести дополнительные военные осложнения, пусть она не касается поведения японцев на востоке России. Кое-кто в Лондоне .уже начал поговаривать о Сибири, как о «японской колонии к концу текущей войны» {643} . Могла ли Британия согласиться на захват Японией Сибири? Япония гарантирует уничтожение большевиков на занятых ею территориях — этот аргумент настойчиво отстаивал сэр Джордж Бьюкенен, прибывший в Лондон со свежими впечатлениями от русской революции. Бьюкенен не ,верил в ценность сохранения связи с большевиками, противостоя в этом отношении своему шефу — Бальфуру {644}.

Но союз сяпонцами в России имел и могущественных противников. Бывший вице-король Индии лорд Керзон полагал, что сотрудничество с японцами «в огромной степени увеличит престиж азиатов в их противостоянии европейцам и впоследствии скажется на отношении индусов к англичанам». К тому же Сибирь — слишком большой приз как сам по себе, так и как подступ к прочим районам России.

И все же приверженцы японского плана оккупации Сибири на определенное время возобладали. Пусть японцы продвинутся по великой транссибирской магистрали до казачьих земель Предуралья. Трудно переоценить значимость этого решения британского кабинета. Россия становилась для Запада не только не союзником, . но и не нейтралом. Она фактически теряла права субъекта мирового права. Отношения Запада и России менялись качественно. Запад не только рвал с Россией, но и шел на оккупацию ее восточной части руками своих японских союзников. Сэр Уильям Уайзмен сообщил о решении британского кабинета полковнику Хаузу, добавив от себя, что, с его точки зрения, в американских интересах направить японскую энергию в безлюдную Сибирь. Решение Британии поддержать Японию вызвало в Вашингтоне шок. Американцы вовсе не желали континентального закрепления их тихоокеанского соперника. Президент Вильсон видел во всем этом откровенный дележ русского наследства. Англичане избрали своей зоной Южную Россию, а японцы — Сибирь Президент Вильсон прямо сказал государственному секретарю Лансингу, что «в этой схеме „нет ничего умного и ничего практичного“ {645}.

В пику всем европейским и азиатским хищникам президент Вильсон решил осуществить дипломатическое наступление, обращаясь к центральному русскому правительству, какой бы ни была его политическая ориентация. Вильсон нашел поддержку некоторых экспертов. Так, советник Лансинга Б. Майлз критически оценил прежнюю практику игнорирования правительства Ленина. «Все наблюдатели, возвращавшиеся из России, кажутся убежденными в том, что политика непризнания производит негативный эффект; она бросает большевиков в объятия немцев» {646}.

Агония России

В руках большевиков, сообщал германский посол Мирбах 30 апреля 1918 года, Москва — священный для России город, резиденция церковных иерархов и символ прежней царской мощи — подверглась сокрушительному уничтожению всякого вкуса и стиля; ее невозможно узнать.. Кажется, что город населен одним пролетариатом, на улицах не встретишь хорошо одетых людей, буржуазия сметена с лица земли, как и духовенство. По фантастическим ценам в магазинах продают пыльные осколки прежней роскоши. Главной характеристикой возникающей картины является всеобщее нежелание работать {647} . Фабрики остановились, и не ведутся работы на полях. Россия, казалось, приготовилась к еще худшей катастрофе. Отчаяние старых правящих классов безгранично. Посол пишет в донесении: «Вопль о возможности организованных условий жизни достигает низших слоев народа, и чувство собственного бессилия заставляет их надеяться на спасение со стороны Германии». В этом месте кайзер Вильгельм написал на полях: «Со стороны Англии и Америки, либо со стороны нас (через посредничество русских генералов)» {648}.

Москва былаочень необычной столицей — помимо евразийского облика, она стала сценой столкновения главных мировых сил. Эти силы сражались между собой, но их главным призом была огромная, распростершаяся ниц страна, испытавшая нечеловеческое напряжение и огромное унижение.

На Западе видели, что Германия движется вперед в России, захватывает ее плодородные части, размещает там свои гарнизоны, пользуясь тем, что русская армия фактически исчезла. С каждым днем увеличивалось вероятие того, что, получив все необходимое на Востоке, кайзеровская армия оборотится всею тевтонской силой на Запад, где измождение четвертого года войны уже давало себя знать. В этой обстановке Лондон не мог вручить ключи от своей судьбы кому бы т-о ни было, и уж конечно не японцам. Ожидать, что японская армия, перевалив через Урал, восстановит Восточный фронт, было уже немыслимо.

Ллойд Джордж решил взять дело в свои руки и действовать с позиций здравого смысла. Прерывая многословные обсуждения, премьер как бы постулировал новую основу своей русской политики: «С моей точки зрения, Россия является ценным союзником против Германии» {649} . Роберт Сесил предупредил, что установление формальных отношений с большевиками может иметь серьезный социальный резонанс во Франции и Италии. Необязательно, ответил премьер-министр. Для него спасти линию фронта в Северной Франции было значительно важнее всех жарких речей французских и итальянских социалистов.

Локарт получил новые полномочия для связи с петроградским правительством. Его задачей стало убедить большевиков, что Запад не собирается вмешиваться во внутренние русские дела. Формальное дипломатическое признание не следует из-за боязни отчуждения определенных дипломатических сил в России, сохранивших еще лояльность к западным союзникам.