Русский император

Император Николай Второй имел немало превосходных черт, и его обаяние подкрепляется множеством исторических свидетельств.

Западные послы были очарованы императором Николаем, но это не мешало им сомневаться в решающем для правителя качестве — в его воле. Скажем, посол Палеолог буквально поет гимн таким качествам императора, как простота, мягкость, отзывчивость, удивительная память. Вместе с тем, он отмечает его неуверенность в своих силах, причиной чего являлся постоянный поиск опоры вовне, в тех, кто сильнее его. В эпоху колоссального кризиса своей страны император оказался не на высоте самодержавного правления. Впрочем, его задача, как правителя, была столь грандиозна, что приходится сомневаться в том, смогли кто-либо вообще самодержавно управлять столь огромной страной. Справедливы сомнения Палеолога, сравнивающего Николая Второго с его предшественниками на троне: «По сравнению с современной империей, в которой насчитывается не менее ста восьмидесяти миллионов населения, распределенного на двадцати двух миллионах квадратных километров, что представляла собой Россия Ивана Грозного и Петра Великого, Екатерины II, даже Николая I? Чтобы руководить государством, которое стало таким громадным, чтобы повелевать всеми двигателями и колесами этой исполинской системы, чтобы объединить и употребить в дело элементы настолько сложные, разнообразные и противоположные, необходим был, по крайней мере, гений Наполеона. Каковы бы ни были внутренние достоинства самодержавного царизма, оно — географический анахронизм» {203}.

Нам интересны эти мысли, прежде всего, в следующем ракурсе: у лидеров Запада не возникало особого желания исследовать недостатки самодержавного правления на Руси до мирового конфликта, когда русские слабости стали и западными слабостями. Аналитики Запада теперь искали реальную оценку — ошибка в ней могла обернуться национальной катастрофой для стран Запада.

Палеолог записывает в дневнике 13 января 1916 г. свое суждение о главном уязвимом месте царского правления в России: «Следуя своим принципам и своему строю, царизм вынужден был быть безгрешным, никогда не ошибающимся и совершенным. „Никакое другое правительство не нуждалось в такой степени в интеллигентности, честности, мудрости, даже порядке, предвидении, таланте; однако дело в том, что вне царского строя, т.е. вне его административной олигархии, ничего нет: ни контролирующего механизма, ни автономных ячеек, ни прочно установленных партий, ни социальных группировок, никакой легальной или бытовой организации общественной воли. Поэтому, если при этом строе случается ошибка, то ее замечают слишком поздно, и некому ее исправить“ {204}.

Отрадно было бы слышать такое суждение в спокойном 1913 г., а не в грозовом 1916, когда смена правительства была воистину чревата. Скажем, американский народ в ходе мировых войн никогда, даже если нарушались все прецеденты (четыре президентских срока Франклина Рузвельта), не менял «лошадей на переправе». Русский характер не отличался терпением. Западные мудрецы в данном случае не только перестали останавливать нетерпеливых, но побуждали их к действию. Что же каяться позже? Было ли провидение у несчастного монарха?

Шанс на сепаратный мир

Главная союзница Германии-Австро-Венгрия — смотрела в будущее значительно менее оптимистически и не разделяла пренебрежительного отношения германского командования к потенциалу русской армии. В Вене признавали, что, несмотря на страшные поражения, боевая мощь России еще способна проявить себя. Генерал Конрад предупредил премьера Тису 4 января, что «невозможно даже ставить перед собой вопрос о полном крушении российской военной машины» {205} . К тому же Россия продолжает сохранять тесные связи со своими западными союзниками. «А Англия не может потерпеть поражения; мир следует заключить в очень скором времени, либо мы будем фатально ослаблены, если не сокрушены». В это время Британия, единственная среди великих воюющих держав, содержала добровольческую армию. Ее численность достигла внушительных размеров — 2,7 млн. человек. Но требования войны крушили даже британские традиции. 5 января премьер-министр Асквит внес в палату общин билль об обязательной воинской повинности. Стране требовались миллионы молодых людей, и англичане не изменили традиционному чувству долга. С новым годом Центральные державы открыли новый фронт — на этот раз против Черногории. 8 января 50-тысячные австро-боснийские войска обрушились на малую союзницу Сербии. Столица страны — Четинье — пала 11 января, и через неделю Черногория сдалась. Остатки ее армии присоединились к сербам на острове Корфу. А рядом терпели неудачу войска Франции и Британской империи.

В эти дни неудача западных союзников на Галлиполийском полуострове закрепила изоляцию России. «На Дарданеллах погасли все надежды на установление продолжительных контактов с Россией, — писал У. Черчилль. — Железная дорога длиною в 1200 миль должна была быть построена в направлении Мурманска; можно было пользоваться дорогой до Владивостока, протяженностью в 4000 миль; но тесное сотрудничество в обмене людьми и военными материалами, огромный экспорт южнорусской пшеницы, расширение жизненно важной торговли, которые были возможны лишь с открытием пути в Черное море, были отныне навсегда запретны для нас» {206} . В последнем предвоенном году русский экспорт через европейские и южные пути России составлял 1421 млн. рублей. 95 процентов его составляло продовольствие. К июлю 1915 года экспорт (за год) упал до 190 млн. рублей {207} . Импорт упал соответственно с 1374 млн. рублей в 1913 году до 404 млн. рублей. (Напомним, что в 1913 году 47,4% всего русского импорта поступало из Германии. 12,5% приходилось на Британию, 5,8% на США, 4,1% на Францию. Нет сомнений в том, что обрыв связей с Германией был очень болезненным для России).

Верден

В восемнадцатом веке гениальный французский военный инженер Вобан создал Верден для защиты Парижа от противника с Востока. В 1792 году Верден был взят прусской армией после двухдневного сражения. В 1870 году крепость продержалась шесть недель. В сентябре 1914 года Жофр был готов сдать Верден в соответствии со своим общим стратегическим планом. На протяжении 1915 г. германские войска стояли всего в пятнадцати километрах от Вердена. Главный замысел немцев на 1916 г, — обескровить французскую армию при Вердене — начал реализовываться 21-го февраля. Немцы предприняли яростное наступление на крепость, основываясь на той посылке, что французы бросят под Верден все возможные резервы. 850 германских орудий начали артподготовку на сравнительно небольшом фронте в двенадцать километров, и длилась эта канонада девять часов. Немцы выделили 168 самолетов для постоянного слежения за полем боя. Против фортов Дуамон и Во, защищаемых полумиллионом французов, немцы бросили миллион своих солдат. В первый день наступления они применили газы, во второй — новинку, девяносто шесть огнеметов. Через четыре дня немцы взяли форт Дуамон. Кайзер Вильгельм лично вручил награды победителям. Но назначенный обороной Вердена генерал Петэн издал свой знаменитый приказ: «Они не пройдут». Ожесточение битвы стало невиданным. Треть миллиона немцев полегла за небольшой, изуродованный артиллерией клочок земли. Месяцы боев поставили вопрос: кто первым проявит слабость. Безупречная в теории логика Фалькенгайна споткнулась об отчаянную решимость французов. Через месяц боев немцы решили совершить промежуточную оценку ситуаций. И хотя потери немцев были устрашающими, верховное главнокомандование решило продолжить операцию, рассчитанную на обескровление французской армии. Присутствовавший наследный принц Гогенцоллерн предпочел сделать оптимистический вывод, что «перспективы значительной моральной и материальной победы остаются». Очевидцы говорят о сценах ада, но Фалькенгайн следовал избранному методу. Деревня Во переходила из рук в руки тринадцать раз и все же осталась во французских руках. Защитникам форта Во генерал Жофр объявил в ежедневном приказе: «О вас всегда будут говорить — они преградили путь на Верден. Раненым в этих боях попал в немецкий плен капитан де Голль. (После нескольких неудачных попыток побега он был помещен в тюрьму, где учил французскому языку молодого русского офицера Михаила Тухачевского.) Немцы бросили, в бой баварцев во главе с, генералом фон Кнесселем, взявшим на русском фронте, крепость Перемышль. Но французы посылали в Верден ежедневно 6 тысяч грузовиков с боеприпасами и 90 тысяч, подкрепления еженедельно, и крепость держалась {208} . Замысел Фалькенгайна стал терять свою убедительность. Несколько французских рот дезертировало, но общая решимость защитников Вердена поколеблена не была. Ужас битвы был неописуемым: „Мы вышли из места столь ужасного, что ни один лунатик не может представить этого ужаса“ {209} . Испытывая давление под Верденом, генерал Жофр прислал Алексееву телеграмму: „Я прощу русскую армию начать наступление“ {210} . Русские войска в марте предприняли наступление близ озера Нароч (к востоку от Вильнюса и к югу от Двинска) силами восемнадцати дивизий — 350 тысяч Второй русской армии. Это был тот случай, когда русская армия имела перевес над германской в артиллерии в тысячу снарядов на орудие {211} . Войска пошли через болота, когда неожиданно наступила оттепель. Тысячи русских солдат оказались обмороженными. Не самые талантливые русские генералы участвовали в боях — таково мнение Алексеева и иностранных наблюдателей {212} . Десятая германская армия Эйхгорна отбила наступление. Потери русской армии были огромными {213} . Но свой союзнический долг русская армия выполнила — насторожившиеся немцы приостановили атаки на Верден более чем на неделю.

К концу марта 1916 г. французы потеряли под Верденом 89 тысяч человек, а немцы — 82 тысячи. Кайзер продолжал демонстрировать решимость: «В 1870 году судьба войны была решена в Париже. На этот раз это произойдет в Вердене». Последняя и отчаянная попытка немцев захватить Верден была предпринята 22 июня 1916 г. Снова вслед за мощной артподготовкой последовало применение газа — на этот раз фосгена. Тридцатитысячный авангард немцев действовал с отчаянием обреченных. Он уничтожил противостоящую французскую дивизию и взял форт Тиамон, расположенный всего лишь в трех километрах к северу от Вердена. (Среди атакующих немцев был лейтенант Паучюс, которому через двадцать шесть лет предстоит капитулировать в Сталинграде).

Между Верденом и германской армией оставался лишь один форт — Сувиль. 24 июня премьер-министр Франции Аристид Бриан прибыл в ставку британского генерала Хейга с мольбой ускорить наступление на Сомме. Между тем форт Сувиль устоял, и становилось все более очевидно, что наступательный порыв германской армии заглох. Хейг отдам приказ своей артиллерии нанести удар на фронте в двадцать километров. 23 июня — уже как агония — немцы предприняли самый последний штурм форта Сувиль: артподготовка и газы, а затем двухнедельная попытка преодолеть непреодолимое. Немцы, собственно, сделали невозможное — тридцать из них преодолели Сувиль и вышли к внутренним стенам форта. Впереди маячили разбитые артиллерией стены собора Вердена. Но броситься к цели многомесячных усилий было уже некому. Эпоха Вердена окончилась, не дав немцам искомого результата.

Чтобы еще раз попытаться ослабить давление немцев на Верден, русские начали силами двадцати шести дивизий наступление у Молодечно, имевшее переменный успех. Место Иванова в командовании фронтом занял генерал Брусилов, а подчиненной ему была группа талантливых генералов — Каледин, Сахаров, Щербачев и Лещицкий. Прошедшее пятимесячное затишье было благотворно для русской армии, наведшей в своих рядах определенный порядок. Наконец-то оканчивается дефицит стрелкового оружия. Генерал Нокс пишет в апреле. 1916 г.: «Русское военное положение улучшилось так, как того не смог бы предсказать ни один иностранный наблюдатель в дни отступлений прошлого года» {214} . Только из Соединенных Штатов прибыло более миллиона винтовок; их массовое производство для России наладили японцы и итальянцы. В русской армии число снарядов увеличилось с 80 000 в 1914 г. до 20 млн. в 1916 г., 1100 пулеметов в 1914 г. и 11 000 в 1916-м. В начале войны Россия производила 1237 полевых орудий в год, а в 1916 г. — 5 тысяч {215} . Заново вооруженные русские армии начали думать об активизации своих действий.

В начале 1916 г. военный престиж России находился на низшей точке. Немцы, наоборот, были преисполнены самоуверенности. «Мы сделали огромные шаги в направлении полного крушения России, — пишет Людендорф в это время. — Германский солдат полностью убедился в своем неоспоримом превосходстве над русскими» {216} . Менее склонный к агрессивному самомнению Гинденбург отмечает все же фактор неизвестности: «Есть нечто неудовлетворительное в отношении окончательных результатов операций прошлого года. Русский медведь, нет сомнения, кровоточит от ран, но он избежал смертельных объятий… Сможет ли он восстановить жизненные силы и осложнить ситуацию для нас снова?» {217} . И союзники, и противники смотрели на Россию, как на огромное неизвестное в своих планах. Невозможно было определить, будет ли Россия продолжать свое отступление; либо она восстанет от неудач и явит миру новую силу.

Представители западных союзников полагали, что Россия восстановит численный состав своей армии, улучшит проблему военного снабжения, но ей трудно будет возродить свое волевое начало {218} . На заседании Военного совета, состоявшемся под председательством Царя в ставке в середине апреля 1916 г., возобладало Мнение, что переход в наступление таит лишь новые несчастья России. Однако это мнение не разделял новый командующий Юго-Западным фронтом генерал от кавалерии А.А. Брусилов: «По моему мнению, мы не только можем, но обязаны предпринять наступление, и я лично убежден, что у нас есть шансы на успех» {219}.

Россия: смена правительства

Между тем Россия решительно меняла свое лицо. Огромная волна населения потянулась из деревень в города. Рабочий класс Петрограда увеличивался за каждый год войны на одну пятую, Москвы — на одну десятую. В обрабатывающую промышленность России пришли 200 тысяч человек {220} . Это был новый, едва укоренившийся пролетариат. В то же время обезлюдевшая деревня ждала пахаря. Политические партии так или иначе отражали новое недовольство населения огромной страны. Их лозунги и слова ложились на серьезное народное недовольство; В критическое время — апрель-сентябрь 1915 г. в России бастовали 400 тысяч рабочих, что стоило стране более миллиона рабочих дней {221}.

Идеи смены правительства вызрели в России с устрашающими поражениями 1915 г. Лидер партии октябристов А.И. Гучков говорит вождю кадетов П.Н. Милюкову о необходимости контроля над государственными делами до того, «пока в дело не вмешаются неконтролируемые силы» {222} . Впервые думские деятели начинают открыто претендовать на управление страной; впервые с такой отчетливостью образованные люди России начинают выражать ту мысль, что «тирания царизма привела страну на край пропасти» {223} . Страной, по выражению Милюкова, «должны управлять люди, которых страна знает и уважает» {224}.

Престарелого (87 лет) председателя совета министров И. Л. Горемыкина русские политики и западные дипломаты характеризовали как примерного скептика. Он не преувеличивал ни сил России, ни степени изнурения Центральных держав, ни вероятных плодов победы. Запад он устраивая тем, что не создавал препятствий курсу Сазонова на сближение с Антантой. Подписанная царем отставка Горемыкина (февраль 1916 г.) официально объяснялась его возрастом, тем, что он не мог уже успешно защищать политику правительства в Думе, где 30-40-летние депутаты соревновались в критике правительства. Запад мог только сожалеть об уходе политической фигуры, способствовавшей сближению Петрограда с Парижем и Лондоном.

Как первый сигнал об опасности русского сепаратизма, была воспринята отставка военного министра Поливанова (1 апреля 1916 г.). Опасения Запада были тем большими, что, по мнению западных союзников, он привел, насколько это было возможно, военное ведомство в порядок, пресек злоупотребления (процветавшие при Сухомлинове), проявил несомненное стратегическое чутье, признанное даже критичным генералом Алексеевым. Не является ли уход Поливанова признаком ослабления партии Запада в России? Замена Поливанова бесцветным генералом Шуваевым была воспринята как грозный знак.

На должности двух уходящих министров — председателя Горемыкина и министра внутренних дел Маклакова — государем был назначен Б.В. Штюрмер — член государственного совета, церемониймейстер двора и бывший ярославский губернатор. Кто выдвинул на политическую арену воюющей России малоизвестного чиновника, кто протежировал Штюрмера? Императрица пишет в январе 1916 г. Николаю Второму: «Его голова полна свежих идей, и он очень ценит Григория… Штюрмер — честный и превосходный… Это будет начало славной страницы твоего правления и русской истории… Пусть Штюрмер прибудет в штаб-квартиру, поговори с ним» {225} . В середине месяца царь принял решение. В результате к власти пришел человек с незначительным опытом, отсутствием видимых талантов и сомнительной честностью. Критически настроенные наблюдатели высказывались еще определеннее: ключевой пост в российском правительстве заняла себялюбивая и пустая личность и это в тот час, когда страна начала всерьез ощущать фактор отрыва от ее экономической жизни десяти миллионов человек, одевших шинели.

Для Запада это была фигура малоизвестная, и союзные дипломаты устремились к Сазонову с расспросами о личности нового премьера. Сведения, которые они получили, обескураживали.

Вот что писал в Париж посол Палеолог: «Штюрмеру 67 лет. Как личность, он ниже среднего уровня. Ума небольшого; мелочен; души низкой; честности подозрительной; никакого государственного опыта и никакого делового размаха. В то же время с хитрецой и умеет льстить» {226} . Бывший премьер В.Н. Коковцов назвал его «бесталанным и пустым человеком» {227} . Британский посол Бьюкенен тоже достаточно прямолинеен: «Как реакционер с прогерманскими симпатиями, Штюрмер никогда не смотрел благожелательно на идею союза с демократическими правительствами Запада, боясь, что будет создан канал, по которому либеральные идеи проникнут в Россию» {228}.

На американского посла Френсиса премьер-министр Штюрмер произвел также негативное впечатление. «Его внешность столь же немецкая, как и его имя. Его ум работает медленно, у него темперамент флегматика. Он произвел на меня впечатление скучного человека» {229} . (Однажды Френсис невольно стал свидетелем сцены, когда Штюрмер, думая, что он в одиночестве, с удовлетворением подкручивал перед зеркалом усы «а ля Вильгельм Второй»). Френсис противопоставил Штюрмеру министра иностранных дел Сазонова, которого он считал столь же алертным, насколько флегматичным был Штюрмер. Френсису импонировало, как быстро схватывает суть дела Сазонов, и он постоянно отмечал его хороший английский язык.

Немецкие корни происхождения Штюрмера были известны — он был внучатым племянником барона Штюрмера, служившего комиссаром австрийского правительства по наблюдению за Наполеоном на острове Святой Елены. Западные посольства быстро пришли к заключению, что его назначение — дело рук политиков, которые группируются вокруг императрицы. От Штюрмера, сошлись во мнении западные политики. можно ожидать неприятных сюрпризов.

По меньшей мере, можно было констатировать, что царь пожертвовал одним из верных своих слуг, доказавшим лояльность союзникам; если уходят лояльные прозападные деятели — то кто же приходит им на смену? Едва ли нужно специально подчеркивать, что на протяжении всех лет войны Запад страшила победа в России прогерманской партии.

Посла Франции особенно огорчило назначение управляющим канцелярией премьера Манасевича-Мануйлова, которого он знал еще с 1900 г., когда тот работал в Париже в качестве агента охранного отделения. Палеолог назвал Мануйлова «странной смесью Панурга, Жиль Блаза, Казановы, Робера Макэра и Видока… Я видел перед собой олицетворение всей мерзости охранного отделения». Палеолог все же старался подавить в себе предубеждение-он зондировал довольно широкие круги общества. 15 февраля 1916 г. французский посол беседовал с великой княгиней Марией Павловной, которая и не пыталась скрыть своей подавленности: императрица сумасшедшая, а государь слеп; ни он, ни она не хотят видеть, куда их влекут. Грозит ли это Западу? «Государь останется верен Антанте. Но я боюсь, что на нас надвигаются серьезные осложнения. И это естественно отзовется на нашей боевой энергии. Другими словами, Россия, не отказываясь от своей подписи, не исполнит, однако, всех своих обязательств перед союзниками. Если она поступит так, то на какие же выгоды от этой войны она может рассчитывать? Условия мира будут зависеть от результатов войны. Если русская армия не будет напрягаться до конца с величайшей энергией, то прахом пойдут все громадные жертвы, которые в течение двадцати месяцев приносит русский народ. Не видать тогда России Константинополя; она, кроме того, утратит и Польшу, и другие земли» {230}.

Пока вклад России в общую борьбу был полновесным, потенциально спорные вопросы уходили на второй план. Но стоило восточному союзнику ослабить свой напор, как вперед вышли маскируемые прежде проблемы. Французский посол не зря в беседе с княгиней Марией Павловной помянул Польшу — она становилась проблемой во взаимоотношениях Запада и России. Понимая, что Германия и после войны будет для нее «вечной проблемой», Франция полагала, что возрожденная Польша будет безусловно антигерманским элементом европейской политической картины. А Франция нуждалась именно в таком элементе. Координационный польский комитет находился в Швейцарии, но наибольшую поддержку он получал от Парижа. Соответственно и французское посольство в Петрограде было на острие того давления, которое Запад оказывал на Россию в польском вопросе. (Разумеется, западные державы должны были действовать деликатно. Во-первых, в русском обществе еще достаточно живо помнили о польских восстаниях 1830 и 1863 гг. Во-вторых, обращение к польскому вопросу могло вызвать к жизни память о русско-германском согласии). Сазонов предупреждал посла Палеолога: «Будьте осторожны. Польша — скользкая почва для французского посла» {231} . Чрезмерным благоволением к Варшаве Запад мог потерять Россию.

Но и среди самих русских не было единой позиции в данном вопросе. Царь был настроен в польском вопросе достаточно либерально — он не являлся противником предоставления Польше широкой автономии. Ради сохранения ее под скипетром Романовых, он готов был идти на существенные уступки. Эту позицию разделял Сазонов, хотя и ощущал, что особой общественной поддержки такая линия не имеет. И практически все западные послы разделяли ту точку зрения, что автономия Польши более реальна как результат выполнения царем своего обещания, чем как итог законодательства Думы, подверженной патриотическим веяниям публики.

Устраивала Запад и восточная политика царя. Император Николай явственно не желал чрезмерного увеличения территории Армении (он был за включение в состав империи Эрзерума и Трапезунда — стратегически важных для Кавказа — но не больше, и был против предоставления Армении конституции. Нужно сказать, что русская армия продолжала развивать успех на кавказском фронте; продвигаясь в глубину Малой Азии и вдоль черноморского побережья. Результатом успехов русских войск было то, что Англия в марте 1916 г, согласилась на расширение русской сферы влияния в Персии, изменяя договоренность 1907 г. о демаркации зон влияния. Именно в эти дни тридцатипятилетний полковник Мустафа Кемаль — один из виновников галлиполийского унижения западных союзников — получил на Кавказском фронте генеральское звание и титул паши.

Дипломатические маневры Германии

Властителей Германии весной 1916 г. подгонял страх перед возможным русским наступлением. Именно поэтому они с таким вниманием восприняли инициативу японского дипломата Усиды. Тот рисовал радужные картины перед зачарованным германским коллегой Люциусом: мировое соотношение сил будет поколеблено, если Германия, Россия и Япония найдут взаимопонимание — их блок будет непобедим. Чтобы избежать перенапряжения войны на два фронта, кайзер, Бетман-Гольвег и Ягов после информации Люциуса согласились пожертвовать германскими владениями на Тихом океане, «если только Япония проделает необходимую работу в Петербурге и обеспечит без промедления мир; с Россией». В Берлине возродились радужные, надежды. Наследник Тирпица на посту военно-морского министра адмирал фон Капелле был полностью согласен с территориальными уступками на Тихом океане, «если они обеспечат нам мир с Россией… Это огромный шанс».

В предложении Германии от 8 мая Японии обещались германские острова и протекторат над Китаем (всем Китаем, за исключением русской зоны влияния). Условия, предъявляемые России, были следующими: Россия теряет Польшу, Литву и Курляндию на Западе; Курдистан, Луристан и Хуристан отходят к Турции. Россия отказывается от всякого влияния на Балканах и от режима капитуляций в Турции. Но Россия при этом сохраняет часть турецкой Армении, завоеванную ею северную часть Персии, Восточный Туркестан, Джунгарию, Внешнюю Монголию, Северную Маньчжурию и прилегающие китайские провинции. Она получает право прохода кораблей через Босфор и Дарданеллы. Япония обязывалась заключить оборонительный договор с Германией против Британии и Франции в конце войны или ко времени истечения срока англо-японского договора. Согласно германскому проекту, если в будущем Германия «будет атакована» Британией, она должна была получить помощь России и Японии. Если Германия подвергнется нападению Франции, Россия останется нейтральной. (Был очевиден общий стратегический замысел немцев: отбросить Россию от западной границы и с Балкан, предоставив ей значительные возможности в Азии.)

Но Япония тоже взвесила все шансы. Только сейчас становится ясно, что схема не удалась во многом потому, что Россия уже заключила сепаратное соглашение с Японией (дав ей дополнительные возможности в Азии). Почти одновременно и Британия уступила Японии в Китае. Подсчитав за и против, усомнившись в готовности России пойти на смену фронта, японское правительство дезавуировало инициативы Усиды.

Америка

В 1914-1915 гг. слово «Запад» для русских означало, прежде всего, Францию и Британию. В 1916 г. на мировую арену, благодаря энергичной политике президента Вильсона, выходит Америка. Ей в этом в немалой степени способствовала сама Германия. В январе начальник военно-морского штаба Германии адмирал Хольцендорф выразил уверенность в том, что его субмарины могут вывести из войну Британию еще до окончания текущего года. Новый главнокомандующий германским флотом адмирал Шпеер утверждал» что германский флот готов встретиться с британским и уверен в победоносном исходе большого военно-морского сражения. Но все германские адмиралы утверждали, что главным препятствием краха Британии является неофициальная поддержка Америки. И не они одни. Газеты пестрели карикатурами, на которых президент Вильсон одной рукой запускал голубя мира, а другой отправлял военную помощь Антанте. В день рождения кайзера — 27 января 1916 г. — на статую Фридриха Второго водрузили американский флаг с черным крепом. Немецкие газеты комментировали: «Фридрих Великий первым признал независимость молодой республики после того, как она добилась свободы от ига Англии после жестокой кровавой борьбы. Наследник Фридриха — Вильгельм II — ощущает на себе благодарность Америки в виде лицемерных фраз и военной помощи своему смертельному противнику» {232} . Отныне Запад — как противостоящее Германии население Западной Европы И Северной Америки — органически включает в себя Соединенные Штаты, которые не только постепенно входят в коалицию Россия — Запад, но и начинают предпринимать усилия, чтобы возглавить эту коалицию.