К началу войны Петроград и Париж уже представляли примерную картину: оставив от шестнадцати до двадцати пяти дивизий на российской границе, немцы бросятся на Париж. "Великие битвы будут иметь место на территории Люксембурга, Бельгии и Лотарингии". Это будет самый важный и опасный момент конфликта. Россия должна будет действенно поддержать союзницу. Данилов в Плане No 19 предложил вторгнуться в Восточную Пруссию силами четырех армий (19 из 28 армейских корпусов). Девять корпусов будут сдерживать австрийцев. На устаревшие крепости не следует обращать особого внимания, при малейшей возможности крепости следует снести с лица земли. Сухомлинов поддержал эту идею, но восстали ее противники в армии, при дворе и в Думе. Часть офицеров генерального штаба была уверена, что Франция потерпит поражение в первые три недели, и России придется грудью встретить свою судьбу{142}.
      Оппозиция стала требовать доработки плана. В конечном счете Россия на девятой совместной с французами встрече в августе 1913 года устами генерала Янушкевича пообещала начать вторжение в Восточную Пруссию на пятнадцатый день войны{143}. В расчет брался характер обоих противников, Германии и Австро-Венгрии. Генералы Клюев в Варшаве и Алексеев в Киеве мобилизовали противостоящие силы.
      По мнению российских (советских) исследователей, "выбор австро-венгерского фронта как главного был правильным, так как в случае успеха можно было отделить Венгрию от Австрии, в то же время русские армии приблизились бы к восточной области Германии - Силезии, потеря которой для Германии имела несравненно большее оперативное и экономическое значение, нежели потеря Восточной Пруссии. В силу таких соображений русскому командованию следовало иметь против австрийцев по крайней мере полуторное превосходство в силах, план же предусматривал равенство в силах с противниками"{144}.
      В мае 1912 года 19-й план был исправлен. Оформлены были два варианта: вариант "Г" (Германия атакует Россию) и вариант "А" (Германия атакует Францию). 29 с половиной дивизий остаются на германском фронте, а 46 с половиной - на австро-венгерском. От возможности выступления против Восточной Пруссии не отказались, но решили осуществить это силами двух армий.
      Но произошло не усиление южного фронта, а нечто противоположное. Ни северный, ни южный фронт не получили возможности использовать решающее превосходство российской армии. На протяжении значительного периода план рассматривался еще и в июне 1914 года стал законом. Россия на волне экономического подъема с 1906 года выступала как величайшая держава. Согласно мобилизационному плану она одевала в униформу 122 пехотные дивизии против 96 германских. Ежегодный контингент рекрутов составлял 585 тысяч человек, что в условиях трехлетнего срока службы означало ее трехкратное превосходство над Германией. Каждая русская дивизия оснащалась двенадцатью гаубицами вместо прежних шести (у немцев восемнадцать).
      Генерал Жилинский дал обещание выставить на тринадцатый день войны 800 тысяч солдат только лишь против одной Германии. С целью демонстрации союзнической солидарности Россия пообещала раннее наступление не на юге, против Австро-Венгрии, а на севере, против Германии. Это означало, что немцам трудно будет противостоять русской армии силами 5-6 корпусов. Такой перевес в Восточной Пруссии удовлетворял французов. Устраивало ли смещение боевой инициативы Россию? На этот счет высказываются серьезные сомнения. "Обязательства начать решительные действия против Германии на 15-й день мобилизации является в полном смысле слова роковым решением, - говорил генерал Н. Н. Головин. - Преступное по своему легкомыслию и стратегическому невежеству, это обязательство тяжелым грузом легло на кампанию 1914 г."{145}.
      Итак, одна группировка русских войск выдвигалась в Восточную Пруссию, вторая начинала наступление в Галиции. В Пруссии Северный фронт на 21-й день после мобилизации окружает отступающие за реку Ангерап немецкие войска западнее Мазурских озер. Немцы вынуждены еще более ослабить свой контингент в Восточной Пруссии по причине высадки через Ла-Манш британских войск. Численность русских войск здесь определялась в 208 батальонов, а немецких в 100 батальонов. Затем обе группировки встречались к востоку от Варшавы и совместно начинали движение на Берлин. Так выглядел оптимистический наступательный вариант действий русской армии.
      Французы окончательно выработали свой стратегический план лишь в апреле 1913 г. - последующие восемь месяцев были посвящены реорганизации армии в соответствии с этим планом. К февралю 1914 г. план был готов для рассылки в войска. Его главным инициатором был будущий генералиссимус Фош. Главной идеей плана за номером XVII, которым руководствовались французы (и вместе с ними английский экспедиционный корпус), была максимально быстрая концентрация войск на центральном участке фронта с целью нанесения противнику упреждающего удара. Французы, отмобилизовав свои корпуса, должны были броситься в аннексированные сорок лет назад Германией Лотарингию и Эльзас. Фош так излагал суть этого плана: "Мы должны попасть в Берлин, пройдя через Майнц".
      В отличие от "плана Шлиффена", семнадцатый план не был оперативным планом, что оставляло большой зазор для инициативы военачальников. Все генералы были ознакомлены с общей директивой в пять предложений, не подлежащей обсуждению. Французское наступление будет состоять из двух кампаний - южнее и севернее германского укрепленного района Мец-Тионвиль.
      Второе бюро (французская разведка) представляло данные о возможном охвате французского фронта с севера. В 1904 г. офицер германского генерального штаба, всегда во время встреч замотанный бинтами, передал за немалую сумму один из ранних вариантов "плана Шлиффена". Тогдашний начальник французского генштаба Ланрезак пришел к выводу, что эти сведения достоверны - "полностью совпадают с существующей в немецкой стратегии тенденцией, предполагающей широкий охват". Однако все коллеги Ланрезака усомнились в истинности полученных данных: у немцев, мол, нет достаточно средств для столь масштабного маневра. Представить себе, что Германия беспардонно обойдется с бельгийским нейтралитетом, рискуя при этом антагонизировать Британию, французские генералы не могли. Скорее всего, немцы предпочтут броситься на Россию. Если же они обратятся на Запад, то выступят против Франции через Лотарингию. Не менее важной ошибкой французов было неверие в боевую силу германских резервистов. Без резервистов у немцев могли быть всего лишь 26 корпусов - недостаточно для броска через Бельгию. Второе бюро собрало данные об использовании немцами резервистов. В 1913 г. разведка добыла заметки генерала Мольтке, доказывающие активное использование резервистов. Но и эти данные встретили скепсис французских генералов. XVII план сохранил свое главенствующее значение. Оборона границы Франции с Бельгией опять лишилась всякой обороны. На сообщения об усилении правого крыла немцев генерал Кастельно удовлетворенно обронил: "Тем лучше для нас!"
      "Элан виталь" ("неукротимый порыв") должен был привести храбрых французов к победе. Французские генералы попросту надеялись на совместные с Россией усилия и не верили, что две великие страны могут проиграть немцам. Здесь был немалый элемент иррационального. Наполеон едва ли гордился бы планом, в основу которого был положен фактор безудержной атаки и ничего более.
      В Британии в момент крайнего ослабления России под Мукденом в 1905 г. поняли необходимость создания генерального штаба. "Комитет Эшера" создал имперский комитет обороны. Одним из первых интеллектуальных упражнений британского генштаба была теоретическая игра, предполагавшая германское вторжение в Бельгию. Англичане сделали вывод, что в этом случае немцев можно будет остановить лишь с помощью высадившихся на континенте британских войск. Премьер Бальфур затребовал данные, сколько времени необходимо для транспортировки четырех дивизий в Бельгию. Отныне англичане планировали в случае своего участия в войне высадить на континенте экспедиционный корпус в составе четырех дивизий, блокировать подступ к северным портам Франции, а в дальнейшем реализовать континентальную блокаду Германии.
      Англичане предусматривали десант в "десятимильной полосе твердого песка" в Восточной Пруссии - в 150 километрах от Берлина. Именно тогда штабной колледж возглавил бригадный генерал Генри Вильсон, известный среди коллег неизменным бегом трусцой вокруг Гайд-парка с газетой под мышкой, знанием французского языка и кипением идей. Тогда и началась его дружба с генералом Фошем. Высокий Вильсон и маленький Фош могли часами беседовать на любые темы, и однажды Вильсон задал роковой вопрос о том, сколько войск Британии необходимо французам на континенте. К марту 1911 г. был составлен график: все пехотные дивизии грузятся на транспорты на 4-й день мобилизации, кавалерия - на 7-й, артиллерия - на 9-й; общая численность войск - 150 тысяч плюс 67 тысяч лошадей. Полностью готовыми эти войска будут к 13 дню мобилизации.
      Петербург, Париж и Лондон полагали, что германо-австрийцы не выдержат одновременного давления с Востока и Запада русской и французской армий. Эта иллюзия держалась долго. Вплоть до конца 1914 г. (то есть примерно пять месяцев) государственные деятели и стратеги обеих сторон жили в мире непомерных ожиданий. Британское и французское правительства верили в неукротимый "паровой каток", движущийся на Германию с востока, русские полководцы ждали прорыва в Австрию, а немцы разделились между сторонниками решающей битвы на Востоке (восточники) и на Западе (западники). Ошибка в предвидении в данном случае имела последствия колоссальных пропорций. Пока же главные столицы ожидали успехов своих войск.
      "План Шлиффена" и стратегия Австро-Венгрии
      Противостоящий союзникам германский солдат 1914 года был подготовлен наилучшим образом. Одетый в зелено-серую форму, он нес на себе 26 килограммов (винтовка, патроны, гранаты, ранец, шанцевый инструмент, котелок, тесак, продовольственный паек, фляжка со шнапсом). Офицеры носили на шее бинокль и планшет с картами. На остроконечных шлемах красной краской был обозначен номер полка. Штабные офицеры передвигались на автомобилях. Полевые кухни, по некоторым свидетельствам, были позаимствованы у русской армии.
      Видя, что они уступают по числу рекрутов необъятной России (тратившей 450 млн. рублей из общей сметы в 580 млн. на интендантство), немцы обратились к своему техническому гению. Иностранцы отмечали совершенство технического оснащения, отлаженность германской военной машины. Ее сильной стороной была артиллерия. Немцы раньше, чем их соперники, оценили значимость гаубиц, стреляющих по высокой траектории снарядами огромной разрушительной силы. Такие пушки преодолевали любые заградительные щиты, нанося страшный урон якобы укрывшимся силам. Бьющая шрапнелью армейская легкая пушка немцев могла остановить любой прорыв пехоты. Восемнадцать таких пушек в каждой из их дивизий (в русской - только шесть) могли создать непреодолимую стену огня. Германская тяжелая артиллерия насчитывала в 1914 году 575 орудий, французская - только 180, а русская - 240 пушек. Превосходным было качество 300-мм австрийских гаубиц.
      Немцы довольно быстро привыкли к медлительным и неуклюжим движениям таких западных полководцев, как француз Жоффр и англичанин Хейг, к их долгим приготовлениям. Немцы знали, что ни один солдат не выступит до тех пор, пока не будет доставлен последний снаряд, не будет застегнута последняя пуговица. Такие наступления всегда проваливались.
      В макростратегии Германия противопоставила России и ее западным союзникам "план Шлиффена". Шлиффен был начальником генерального штаба с 1891 по 1906 г., фанатически преданным своему делу профессионалом. Он строил свой план на концентрации германских войск на бельгийской границе. За этим должен был последовать удар через Бельгию с выходом в Северную Францию, серповидное обходное движение во фланг укрепленной французской границы, взятие Парижа и поворот затем на юг и даже восток, с тем чтобы уничтожить основные французские силы примерно в районе Эльзаса. Согласно "плану Шлиффена" немцы не намеревались сдерживать основные силы французов, позволяя им продвигаться в центральном секторе германо-французского фронта в глубину германского предполья, ожидая что они неизбежно остановятся в Арденнах - лесистой и холмистой территории, представлявшей сложность для ведения наступательных действий.
      В соответствии с "планом Шлиффена" Мольтке оставил на своем левом фланге только 8 корпусов (320 тысяч человек), которые едва ли были способны сдержать основную массу французских войск. Да этого от них и не требовалось. Напротив, отступая он должны были удлинить линии коммуникаций ударных сил французов, осложнить их взаимодействие в гористой местности, завлечь максимальное число французов в зону, ничего не решавшую в общем ходе войны. В германском центре находилось 11 корпусов (400 тысяч человек), - овладев Люксембургом, они прикрывали свой правый фланг. Именно последний, имея 16 корпусов (700 тысяч человек), должен был проделать главную работу пересечь Бельгию, сокрушить на пути две величайшие крепости, Льеж и Намюр, перейти реку Маас, взять на открывшейся равнине Брюссель на девятнадцатый день мобилизации и пересечь бельгийско-французскую границу на двадцать второй день. Затем следовал разворот налево, на юг, с выходом к Парижу со стороны севера на тридцать девятый день. Мольтке сказал Конраду, что на сороковой день германская армия отправится на помощь Австрии, и совместными усилиями они быстро сокрушат русского колосса
      Немцы воспользовались пренебрежением французами новых факторов современной технологии: пулеметов, тяжелой артиллерии, колючей проволоки (многое из этого внимательные немецкие наблюдатели впервые увидели на первой войне современного типа - русско-японской, десятью годами раньше).
      Австрийской армии немцы ничего не поручали на Западном фронте. Напомним, что австрийская армия являла весьма сложное многонациональное формирование: 25% австрийцев, 23% венгров, 17% чехословаков, 11% сербов, хорватов и словенцев, 8% поляков, 8% украинцев, 7% румын, 1% итальянцев. Лояльность многих была сомнительной, учитывая при этом и тот фактор, что 75% офицеров и унтер-офицеров были австрийского происхождения. Существовал особый военный язык - восемьдесят немецких слов, которые должны были понимать солдаты разноплеменной армии. Офицеры профессиональной армии были храбрыми воинами, но половина из них погибли, и заменить этих профессионалов было весьма трудно хотя бы потому, что новые офицеры испытывали языковые трудности. Главнокомандующий Конрад лично знал семь языков, но в некоторых словацких частях говорили по-английски (!) единственный взаимно понимаемый язык офицеров и тех вчерашних крестьян, которые надеялись переселиться в Америку. В ряде случаев общепонятным для солдат австрийской армии оказывался русский язык.
      Австрийский план предполагал концентрацию войск за реками Сан и Днестр, опору на крепость Перемышль и Краков и решительное наступление на восток от Карпатских гор. Общая схема была такой: семь дивизий против Сербии ("B-Staffel"), остальное против России ("A-Staffel"). Главнокомандующий австрийцев генерал Конрад считал готовность своей армии на двенадцатый-тринадцатый день мобилизации решающим обстоятельством. Начальник германского генерального штаба Мольтке уверял Конрада: "Если русские предпримут преждевременные наступательные действия против Восточной Пруссии, это значительно облегчит наступление австро-венгерской армии против России".
      В отличие от "плана Шлиффена" коррективы в австрийские планы вносились постоянно. Поздно вечером 31 июля Конрад приказал перенести центр тяжести на русский фронт, на Галицию. Это решение поддержали все ведущие немцы кайзер, Мольтке, Бетман-Гольвег, Ягов. Вильгельм II послал телеграмму императору Францу-Иосифу: "В этой гигантской борьбе для Австрии жизненно важно не распылять свои силы походом против Сербии"{146}.
      В оценке стратегии Австрии следует помнить о слабости австрийских железных дорог (об этом Конрад выразительно пишет в своих мемуарах) и о традиционной французской оценке этой страны: "Австрия всегда не хватает одной армии, одного года, одной идеи". Одна лишь дешифровка документов занимала иногда до пятнадцати часов, телефонная связь была неадекватной, штабная работа иногда попросту примитивной. В конечном счете не сорок, а тридцать семь дивизий был собраны в Галиции.
      Ход боевых действий
      Хотя немцы жили в предвкушении триумфа, они твердо знали, что у них меньше батальонов, чем у французов (1191 против 1210), и меньше пушек, чем у русских (6004 против 6700). На тринадцатый день в действующей армии было 96 пехотных и 37 кавалерийских дивизий - 2,7 млн. человек в дополнение к миллиону резервистов и войскам крепостей. Общая численность русской армии чуть позже достигла пяти миллионов. Русские генералы Самсонов и Ренненкампф имели боевой опыт - они командовали во время войны с Японией дивизиями, а противостоящий им в Восточной Пруссии фон Притвиц никогда не участвовал в боевых действиях.
      Надежда "плана Шлиффена" зиждилась на медленности российской мобилизации и искусстве германских железнодорожных гениев. Эта надежда могла погубить немцев. Русская железнодорожная служба сделала все возможное и невозможное: против немецких 250 тысяч железнодорожных вагонов российские железнодорожники мобилизовали 214 тысяч. В 1914 году собирающая свои силы армия отправляла в путь ежедневно 360 поездов (а к 1917 году генерал Данилов намеревался отпускать в путь ежедневно 560 поездов). В течение тридцати дней были отмобилизованы 744 батальона пехоты и 621 эскадрон кавалерии (две трети их были готовы к бою уже на 18-й день мобилизации впечатляющее достижение. (Генерал Добровольский, руководивший мобилизацией, был награжден). Главным условием этого несомненного успеха было то, что к "часу икс" две пятых армии еще до объявления мобилизации уже находились в Польше. Помимо этого, учтем, что русской армии для мобилизации необходимы были 4000 вагонов, а германской - 7000.
      Кто будет главнокомандующим? Министр Сухомлинов хотел возглавить русскую армию и бросился с этим к царю. Но тот понимал, что армии и стране требуется более известная, харизматическая личность. Напрашивался любимый офицерским корпусом великий князь Николай Николаевич, чья двухметровая фигура производила впечатление на всех. Николай Николаевич ("Николаша", как называл его царь) не ожидал большего, чем командование 6-й армией в Прибалтике, сюрприз был для него огромен. И он возглавил русскую армию, ничего не зная о 19-м плане и о предварительном планировании. Неважное предзнаменование. Назначенный его начальником штаба генерал Янушкевич отправился к верховному главнокомандующему в его имение. Остальные высшие офицеры не имели возможности ближе узнать своего верховного. На шестнадцатый день войны главнокомандующий великий князь Николай Николаевич разместил свою ставку близ небольшого города Барановичи, избранного по той причине, что здесь железнодорожная линия Москва-Брест пересекалась с линией, соединяющей Вильно и Ровно. Имелось в виду использовать преимущества мобильности ставки. Да никто не мог себе и представить, что ставка будет долгосрочным учреждением. Думалось о нескольких неделях или месяцах.
      Полагаясь на свой "реализм", Сухомлинов верил, что в краткосрочной предстоящей войне ставка не сумеет развернуться и взять бразды правления в свои руки. Генерал Жилинский, взявший на себя командование Северо-Западным фронтом, 10 августа доложил начальнику штаба русской армии генералу Янушкевичу, что Первая армия (Ренненкампф) будет готова к боевым действиям против Восточной Пруссии к 12 августа, а Вторая армия (Самсонов) - еще раньше. К указанной дате у этих двух армий будет 208 батальонов пехоты и 228 эскадронов кавалерии.
      Базируясь в Барановичах, великий князь, начальник штаба генерал Янушкевич и приданные им двадцать пять офицеров размещались и работали в вагонах первого класса. Около сорока военных атташе, криптографов и обслуживающий персонал располагались в довольно жалких домах горожан. Заметим, что подлинным мозгом этой сиятельной и благородной компании был генерал Данилов, который хоть и носил простое звание генерал-квартирмейстера, но, по существу, принимал основные решения. Он и его пятнадцать офицеров занимали единственный приличный дом в Барановичах, в то время как Янушкевич с единственным адъютантом занимал полвагона поезда, стоящего на путях. Самый близкий к Николаю Николаевичу генерал Кондзеровский - генерал-адъютант великого князя - лишь раз, купив бинокль, планшет и плащ и попросив взаймы перчатки, навестил передовую на "роллс-ройсе". И только лишь в октябре 1914 Дума выделила 161 тысячу рублей для подведения к ставке кабеля.
      Английский генерал Нокс (которого военный министр Сухомлинов однажды назвал самым талантливым из иностранных наблюдателей) отмечает пасторальный характер окружающего ставку мира: "Мы жили посреди очаровательного елового леса, и все вокруг казалось спокойным и мирным"{147}.
      Необычайное спокойствие в ставке удивительно, учитывая невероятную драму многомиллионных армий. Все было преисполнено "монастырской простоты". На все дверные проемы были прибиты бумажки, чтобы огромного роста великий князь не забыл нагнуть голову. Главнокомандующий был очень живым человеком, он любил отвлекаться от темы войны, но дважды в день трудолюбивый генерал-квартирмейстер Данилов (а затем Иванов) возвращал всех к военным реалиям, делая доклад о состоянии дел на фронтах. Эти доклады отражали грандиозную драму, развернувшуюся на просторах Европы.
      Следует при этом отметить, что в ставке в 1914 году не пили. Женщины не приглашались. Каждый день шли службы в местной церкви. (В это же время австрийский главнокомандующий Конрад фон Гетцендорф спал в бараках Зазанье, в крепости Перемышль, на соломе, а Гинденбург пообещал супруге писать домой письма каждый день - на протяжении войны он написал супруге полторы тысячи писем). Пока все говорило вождям, - а вожди показывали своим видом, - что схватка будет яростной, но короткой.
      Лучшей чертой Николая Николаевича была откровенность. Он не посчитал зазорным признать, что на самых важных совещаниях в ставке (скажем, в сентябре 1914 года) он отсутствовал: "Чтобы не мешать моим генералам". Великий князь был прекрасен за дружеским столом. Он буквально обвораживал иностранных посетителей, а окружавших его родственников назвал "мои таблетки для сна". При обсуждении важнейших дел он был по обыкновению молчалив. Люди вокруг Н. Н. писали длинные письма родственникам, имели время, чтобы вести дневники, много рассуждали. Из воссоздаваемой очевидцами картины не возникает образа центра решения исторической судьбы России. Мы узнаем о чудесной поварской бригаде, о пристрастии некоторых видных генералов к порнографии, о коллекциях сигар, узнаем бесчисленные сплетни. И не можем сравнить ставку с штабами Мольтке, Фалькенгайна, Жоффра: не та напряженность жизни, не та целеустремленность, не то единство цели интеллектуально сплоченного коллектива.
      Восточный фронт
      Возникший в августовские дни Восточный фронт простирался на полторы тысячи километров между Мемелем на Балтике и Буковиной в предгорьях Карпат. В начавшейся войне с семидесятимиллионным колоссом Германией и пятидесятидвухмиллионной Австро-Венгрией Россия должна была либо ликвидировать свой уязвимый огромный польский выступ, либо перехватить инициативу у эффективных немцев. Две страшные угрозы ждали русскую армию: выдвинутая на восток Восточная Пруссия с севера и галицийские укрепления австро-венгерской армии на юге. Не блокировав эти две угрозы, русская армии находилась под постоянной угрозой удара с флангов.
      Август 1914 г. был полон надежд у всех вступивших в битву сил. В начале августа русское командование официально запросило западных союзников, не намереваются ли они наступать непосредственно в глубину Германии. Грей, несколько смутившись, заметил, что вопрос нужно адресовать французам - именно их армии составляют основу наземной мощи Запада. Французы, чьи армии отступали из Северной Франции на юг, ответили, что ситуация на фронте делает задачу ведения боевых действий на германской территории весьма сложной. 6 августа великий князь Николай Николаевич убедился, что Германия концентрирует свои силы именно против Франции. Французское правительство теперь уже прямо обратилось к России с просьбой предпринять все возможные действия против Германии, чтобы ослабить наносимый по Франции удар. Посол Палеолог информировал Париж 21 августа 1914 г. относительно планов верховного главнокомандующего Николая Николаевича: "Великий князь полон решимости наступать на полной скорости на Берлин и Вену, особенно на Берлин, пролагая свой путь между крепостями Торн, Позен и Бреслау"{148}.
      На первый взгляд, такие предположения имеют свой резон. Огромный польский выступ приближал русские армии к Берлину - менее трехсот километров равнины, которую не разделяли ни горы, ни широкие реки. Как пишет Уинстон Черчилль, "окрашенные будки постовых, надписи на разных языках, различие в широте железнодорожного полотна, военные и политические решения ушедших поколений, история враждующих рас - вот что разделяло три великие державы"{149}.
      Почти миллионная Варшава, второй после Москвы железнодорожный узел страны, была главным складом и опорным пунктом русской армии в ее наступлении на собственно германскую территорию. Для похода русских на Берлин требовалось одно условие - поход французов на Кёльн.
      Но на Западном фронте у французов быстрее, чем у других, возникли большие сложности. "История должна признать интенсивные лояльные усилия, предпринятые царем и его генералами с целью осуществить наступление с величайшей возможной силой"{150}.
      10 августа ставка приказывает Северо-Западному фронту: "Германия направила свои главные силы против Франции, оставив против нас меньшую часть своих сил... Необходимо в силу союзнических обязательств поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара германцев... Армиям Северо-Западного фронта необходимо теперь же подготовиться к тому, чтобы в ближайшее время, осенив себя крестным знамением, перейти в спокойное и планомерное наступление"{151}.
      Изменение русского стратегического плана - ускорение развертывания войск - противоречило мнению профессионалов. Приказ о наступлении в Восточной Пруссии издал командующий Северо-Западным фронтом генерал Жилинский, которого британский генерал Айронсайд охарактеризовал как "скорее штабного офицера, чем полевого командира"{152} и чей дальневосточный опыт не впечатлял никого. Повторим: данный приказ был результатом рискованного обещания, данного Жилинским генералу Жоффру во время визита в Париж в 1913 г.: Россия выставит на пятнадцатый день войны 800 тысяч солдат для наступления против Германии. Окружавшие Жилинского эксперты выступали тогда против столь определенного обещания. Французскому военному атташе генералу Лагишу Жилинский в сердцах сказал: "История проклянет меня, но я отдал приказ двигаться вперед"{153}.
      Учитывались не только чисто военные обстоятельства. Перед Россией стоял вопрос сохранения солидарности с атакуемым противником союзником, и Россия принесла жертву. Вот мнение британского посла Бьюкенена. "Если бы Россия считалась только со своими интересами, это не был бы для нее наилучший способ действия, но ей приходилось считаться со своими союзниками. Наступление германской армии на западе вызвало необходимость отвлечь ее на восток. Поэтому первоначальный план был изменен, и 17 августа, на следующий день после окончания мобилизации, армии генералов Ренненкампфа и Самсонова начали наступление на Восточную Пруссию... Россия, - пишет Бьюкенен, - не могла оставаться глухой к голосу союзника, столица которого оказалась под угрозой врага"{154}.
      Итак, Жилинский изначально сам считал, что неподготовленное наступление в Восточной Пруссии обречено на верную неудачу, потому что русские войска были разбросаны, и перемещение с целью их концентрации встретит много препятствий. Местность была пересечена лесами, реками и озерами, "разжавшими" кулак наступающих армий. Армия еще не была организована, а местность, с ее лесами и болотами, была своего рода губкой, впитывающей в себя войска. Начальник штаба русской армии генерал Янушкевич разделял мнение Жилинского и отговаривал великого князя Николая Николаевича от наступления.
      Первостепенной целью русского наступления стала Восточная Пруссия страна озер и болот, ставшая пашней Германии благодаря удивительному трудолюбию немцев, применивших искусный дренаж и опоясавших эту страну туманов и лесов сетью дорог. Военной особенностью Восточной Пруссии была линия выдвинутых вперед укреплений, получивших название "линии Ангерап". За ней подлинным щитом Берлина были четыре германские крепости - Кенигсберг, Торн, Позен и Бреслау, в каждой из которых после мобилизации было до сорока тысяч войск. Соединяющие их дороги были образцом железнодорожного искусства - эти дороги позволяли перемещать большие контингенты войск в кратчайшее время. Генерал Жоффр называл Восточную Пруссию "большой засадой"{155}.
      (По прошествии времени можно рассуждать о возможности обрушить на Восточную Пруссию весь колоссальный вес русской армии - шестьдесят семь дивизий первой линии и тридцать одну пехотную дивизии второй линии плюс тридцать семь кавалерийских дивизий, поддерживаемые 5800 орудиями. Возможно. Возможно, следовало забыть об операции на юге, в Галиции, и уж никак не тешиться мечтами о создании третьего кулака вокруг Варшавы для удара по Берлину. Но никто из генералов августа 1914 года не мог заглянуть в будущее).
      Под общим командованием генерала Жилинского, чей штаб находился в Белостоке, русские Первая (Ренненкампф) и Вторая (Самсонов) армии вступили на германскую территорию 17 августа силой 410 батальонов, 232 кавалерийских эскадрона и 1392 пушки против 224 батальонов пехоты, 128 эскадронов и 1130 пушек немцев. Идея заключалась в том, чтобы двумя огромными клещами, создаваемыми Первой и Второй русскими армиями, окружить войска генерал-полковника фон Притвица, защищавшие Восточную Пруссию. Первая армия Ренненкампфа выступила прямо на запад - сквозь любимые кайзером охотничьи угодья Роминтернского леса прямо в центр юнкерской Пруссии, а Самсонов должен был проделать серповидное движение и сомкнуться с ней с юга примерно в районе Мазурских озер. Тогда дорога на Берлин была бы открыта.
      Это был весьма смелый замысел, но он требовал четкой координации всех участвующих в нем сторон.