Фиговый листок «холодной войны»

Что вызывает к жизни эту мощь? Американские интерпретаторы потеряли фиговый листок «холодной войны». С полным основанием американские теоретики полагают, что, «несмотря на все риторические ухищрения, широкое определение американской политики в отношении внешнего мира остается тем же, что и в прежние десятилетия». Никогда США не согласятся с положением primus inter pares в многополярном мире. «Нравится вам это или нет, — констатирует Дэвид Каллео, — США будут продолжать играть роль гегемона в Европе и в Азии». Представляющий Брукингский институт Майкл О'Хэнлон полагает, что «мир слишком опасен, чтобы отстраняться от него, глобальное присутствие нельзя заменить ничем».

Лучший аналитик «холодной войны» — Дж. Л. Геддис: «Не многие историки готовы отрицать сегодня, что Соединенные Штаты были намерены доминировать на международной арене после второй мировой войн задолго до того, как Советский Союз превратился в антагониста». Консультант исследовательского центра «РЭНД корпорейшн» К. Лейн: «Советский Союз был значительно меньшим, чем это подавалось ранее, фактором в определении американской политики. На самом же деле после второй мировой войны творцы американской политики стремились создать ведомый Соединенными Штатами мир, основанный на превосходстве американской политической, военной и экономической мощи, а также на американских ценностях».

Теперь, когда угас (за ненадобностью) идеологический спор, в холодном свете современной реальности стало ясно по меньшей мере одно: начиная с выхода во внешний мир в 1942 г. США фактически никого не сдерживают, а следуют определенной и решительной стратегии которая имеет достоинства простоты и целеустремленности: мировое преобладание. Эта фраза была впервые официально употреблена в главном документе холодной войны, известном как НСК-68 (1950 г.), и с тех пор точнее других характеризует ту стратегию, для которой холодная война была лишь эпизодом. Речь идет о мировом преобладании над любыми силами (любым сочетанием этих сил) в целях контроля над международным развитием. Так что не будем предаваться самомнению: с Советским Союзом или без него Америка вышла бы на геополитические просторы и исчезновение яростно обличаемого противника ничего не изменило в сущности американского подхода к миру.

Словесное оформление стратегических усилий США после краха СССР пришло не сразу. После окончания холодной войны нашлось немало теоретиков, которых прельщают лавры нового Кеннана — стремление найти всеобъясняющую парадигму. При этом на смену теоретикам, утверждающим, что биполярность и многополярность более стабильны, пришли их идейные противники — апологеты однополярности как оптимальной международной системы. Теоретики однополярности исходят из того, что многополярная система менее стабильна, что следует воспользоваться результатом победы в «холодной войне».

Пиком стратегической определенности президента Буша-ст. стало предупреждение: «Соединенные Штаты считают своим жизненно важным интересом предотвращение доминирования на территории Евразии любой враждебной державы или группы держав». Джордж Буш пишет в мемуарах: «Мы просто обязаны вести за собой… Мы должны обеспечить предсказуемость и стабильность в международных отношениях. Ведь мы — единственная держава, имеющая необходимые ресурсы и репутацию… Если Соединенные Штаты не поведут за собой, в мире не будет руководства».

Демократы Клинтона просто не могли игнорировать тот факт, что США — крупнейший экспортер мира, больше зависящий от экспорта, чем, скажем, Япония, что заграничные филиалы американских компаний владеют большей долей мирового экспорта, чем компании на американской земле, что четверть американского ВНП зависит от мировой экономики. Придя к власти администрация Клинтона ввела термин «расширение зоны рыночной демократии». Находясь в Белом доме, президент Клинтон посчитал необходимым сравнить себя с Вудро Вильсоном, Гарри Трумэном, Теодором Рузвельтом и Франклином Рузвельтом — с теми президентами, которые олицетворяют глобальную активность американской политики. Cогласно принятому Пентагоном в 1992 г. директивному документу, «Соединенные Штаты должны предотвратить стремление крупных индустриальных наций бросить вызов нашему лидерству или попытаться изменить установившийся политический или экономический порядок».

В соответствии с законом Голдуотера-Николса (1986) президент Соединенных Штатов обязан публиковать ежегодно Декларацию о стратегии национальной безопасности США. Декларация 1995 г. имела название «Стратегия вовлечения и демократического расширения». Вторая администрация Клинтона поставила во главу угла стратегию «вовлечения и расширения». Теоретическим вкладом государственного секретаря Мэдлин Олбрайт явилось выражение: «Америка — это страна, без которой невозможно обойтись». Она же пообещала, что «мы будем сохранять наше присутствие повсюду, где есть необходимость в защите наших интересов». Два члена Объединенного комитета начальников штабов — Ч. Крул (командующий морской пехотой США) и Дж. Джонсон (командующий военно-морскими операциями) возвестили, что «Соединенные Штаты не могут позволить никакому кризису эскалировать в угрозу себе». Начальник штаба армии Д. Раймер охарактеризовал армию США как «силы быстрого реагирования для глобальной деревни». Термин «благожелательная гегемония» стал почти штампом. Обрела черты постоянной дискуссия о необходимости сохранить положение единственной сверхдержавы при помощи следующих инструментов: «Простая логика, экономические стимулы, техническая помощь, новые соглашения. обмен информацией, насилие, угроза насилия, санкции, угроза санкций — и любая комбинация вышеперечисленного.» Что же касается потенциальных конкурентов Америки, то Медлин Олбрайт считает необходимым предупредить: «Те международные лидеры, которые настаивают на том, что мир является — или должен быть — многополярным, обязаны следить за тем, чтобы их собственная роль была согласована с их ответственностью… Эффективные коалиции являются следствием, а не альтернативой лидерству США».

В Вашингтоне думают о борьбе за природные ресурсы в мире, где 60% населения Земли будут горожанами, когда 95% прироста населения в мире придется на развивающийся мир, стремящийся преодолеть отсталость, эпидемии, вспышки насилия. Ни в одной стране мира не ведется столь страстная дискуссия о «битве за будущее».

Победитель в «холодной войне»

Мир утратил баланс, в чем вторжение американо-британских войск в Ирак в 2003 г. убедило даже неисправимых скептиков. Могущественное меньшинство после победы в «холодной войне» уже не спрашивает санкции мирового сообщества для военных экспедиций. И по понятным причинам. Нет и не может быть собрана в обозримое время никакая коалиция, уравновешивающая колоссальную мощь Соединенных Штатов. Отныне и на десятилетия анализ понятия «Американская империя» будет главным занятием политологов.

Долгая и богатая традиция питала подходы к стратегической линии победившей в «холодной войне» Америки, и мы постараемся проследить главные среди идейных предпосылок. Таковыми для Америки, которую мы увидели после «холодной войны» в Югославии, Афганистане и Ираке являются восемь базовых долгосрочных тенденций американской истории и развития политической мысли, окрепших в период «холодной войны».

Исключительность. Со времен отцов-основателей Америка никогда не сравнивала себя с другими государствами в твердой уверенности, что такое сравнение неправомочно по определению. Джефферсон мог быть смертельным внутриполитическим противником Гамильтона, но оба они свято и безоговорочно верили в образ своей страны как библейского «Града на холме». Живущие в этом граде люди разительно отличаются от всего остального человечества своей политической и религиозной свободой. Этот град растет и однажды, согласно предсказанию Джефферсона, превратится в «империю свободы». Приведем исторически достоверный пример. 4 июля 1821 г. президент Джон Куинси Адамс обратился к американской нации как стремящейся к «установлению свободы и независимости для всех на Земле». Словеса витиеватые? Но немного найдется на планете государств, которые бы так открыто и вдохновенно готовили свое видение мира «для всех на Земле».

Односторонность. Прощаясь (как президент) с согражданами, президент Вашингтон говорит, что «подлинной политикой для Америки должно быть твердое отстояние от постоянных союзов с любыми частями чужих земель». А золотое перо Томаса Джефферсона отпечатало запоминающуюся фразу: «Никаких обязывающих союзов с другими странами». Даже когда Соединенные Штаты начали в 1812 г. войну с Британией, они не пошли на казавшийся логичным союз с противостоявшей Британии Францией. Традиция жива во всей полновесности. В этом можно убедиться, когда президент Дж. Буш-младший говорит на заседании Совета национальной безопасности, что не стоит долго разводить дипломатию с союзниками. «На некой точке мы можем остаться в одиночестве. Меня это устраивает. Ведь мы — Америка».

«Доктрина Монро», провозглашенная в 1823 г. запрещала создание европейскими державами новых колоний в Западном полушарии. Едва ли Америка тех лет могла бы противостоять великим европейским державам, но принцип есть принцип: Америка провозглашала «руки прочь» всякому, кто попытался бы приблизиться в окружению растущих Соединенных Штатов, и эта традиция, это отношение к Латинской Америке как к своему заднему двору сохранилось до двадцать первого века со всей своей первозданной силе.

Экспансия. Уже в 1843 г. журналист Джон Салливэн «отчеканил» популярной фразу «явное предназначение», имея в виду территориальное распространение североамериканской республики на Запад «с целью продолжения великого эксперимента свободы и федерального самоуправления». Президент Полк, в частности, видел в доктрине «очевидного предназначения» оправдание войны с Мексикой, удвоившей территорию Соединенных Штатов. Вслед за покупкой Луизианы, войной с Мексикой и выходом к Тихому океану Соединенные Штаты оказались самым растущим в мире государством, постоянно расширяющим зону своего влияния — от покупки Луизианы до нефтяных полей иракского Киркука.

Империализм. Сенатор Альберт Беверидж призвал в 1900 г. Америку услышать голос, зовущий ее к мировому могуществу. «Внутренние улучшения были главной чертой первого столетия нашего развития; владение и развитие других земель будет доминирующей чертой нашего второго столетия… Изо всей расы Бог избрал американский народ как свою избранную нацию для конечного похода и возрождения мира. Это божественная миссия Америки, она принесет нам все доходы, всю славу, все возможное человеческое счастье. Мы — опекуны мирового прогресса, хранители справедливого мира… Что скажет о нас история? Скажет ли она, что мы не оправдали высочайшего доверия, оставили дикость ее собственной участи, пустыню — знойным ветрам, забыли долг, отказались от славы, впали в скептицизм и растерялись? Или что мы твердо взяли руль, направляя самую гордую, самую чистую, способную расу истории, идущую благородным путем?… Попросим же Господа отвратить нас от любви к мамоне и комфорту, портящими нашу кровь, чтобы нам хватило мужества пролить эту кровь за флаг и имперскую судьбу». Поколение Бевериджа, Теодора Рузвельта, Лоджа объединило свои убеждения с теоретизированием Альфреда Мэхэна, требовавшего создания военных баз в Карибском бассейне, на Панамском канале, на островах Тихого океана. Эта тенденция никогда не обрывалась, менялась лишь ее интенсивность. И ныне респектабельные «Уолл-Стрит джорнэл» и «Нью-Йорк таймс» спокойно и уравновешенно обсуждают блага имперской роли Америки.

Интернационализм. Великими носителями этой тенденции был президенты Вудро Вильсон и Франклин Рузвельт. Вильсон ощутил сложность задачи переустройства мира в соответствии с американскими идеями сразу же после начала Парижской мирной конференции. Его партнеры отнюдь не разделяли пафоса мироустройства. «Президент, — писал Ллойд Джордж, — смотрел на себя как на мессию, чьей задачей было спасти бедных европейцев от их стародавнего поклонения фальшивым и злым богам». Европейские политики смотрели на американского президента не как на обладателя сверхъестественной мудрости, а как на распорядителя колоссальной мощи Соединенных Штатов. Стремясь искоренить изоляционизм в США и привязать страну к мировой политике, Вильсон сделал решающие шаги в направлении интернационального международного сотрудничества. Сенат США не поверил в то, что Лига наций может быть эффективным орудием американского воздействия на мир, потому-то в этот решающий момент Вильсон лишился внутреннего политического кредита.

Современный американский историк Т. Паттерсон полагает, что президент Франклин Рузвельт ясно определил свои цели на основе либерального интернационализма: «Восстановление мировой экономики согласно принципам многосторонности и открытых дверей; помощь жертвам войны; предотвращение прихода к власти левых сил; обеспечение безопасности Соединенных Штатов посредством создания системы глобальной обороны; комбинация дружественного подхода к Советскому Союзу и сдерживания его. От образования Организации Объединенных Наций до основания Мирового банка, от создания заморских американских баз до займов по восстановлению, от пересмотра границ до изменения состава чужих правительств мы можем видеть, как американцы хотели реализовать свои послевоенные планы посредством применения силы… Американские планировщики надеялись создать капиталистический, демократический мировой порядок, в котором Соединенные Штаты, занимая патерналистскую позицию, стали бы моделью и доминирующей нацией в системе разделения мощи и сфер влияния».

Сдерживание. Основной смысл знаменитых телеграмм Дж. Кеннана можно выразить одной фразой: «Мы имеем дело с политической силой, фанатически приверженной идее, что не может быть найдено постоянного способа сосуществования с Соединенными Штатами». Кеннан дал «рациональное» объяснение поспешному созданию американской зоны влияния. После так называемой «длинной телеграммы» (февраль 1946 г.) Кеннана проводники экспансионистской политики получили желанное моральное и интеллектуальное оправдание своей деятельности на годы и десятилетия вперед. «Сдерживание», термин из этой телеграммы, надолго стало популярнейшим символом американской внешней политики. Чтобы «сдержать» СССР, Соединенные Штаты окружили советскую территорию базами и военными плацдармами, позади которых оставался зависимый от США мир. В это время американские (а не советские) войска находились в Париже, Лондоне, Токио, Вене, Калькутте, Франкфурте-на-Майне, Гавре, Сеуле, Иокогаме и на Гуаме.

Стремление улучшить всю планету. Герберт Гувер в начале 1920-х годов раздавал продовольствие в Поволжье, президент Франклин Рузвельт в 1944 г. создал Мировой банк и Международный валютный фонд. Трумэн выступил с «Планом Маршалла». Американцы строили «лучший Вьетнам». Президент Буш-ст. обещал странам Персидского залива «гуманитарные интервенции». А президент Билл Клинтон в 1998 г. не посрамил мелочностью подхода: «В наших силах поднять миллиарды и миллиарды людей на планете до уровня глобального среднего класса». Все это было обещано с самых высоких трибун и сделано в порыве «сделать мир безопасным для демократии» (президент Вильсон) — а не какую-то часть этого мира.

Заметим, что поколение Чейни и Рамсфелда выросло в годы обличения Мюнхена, теории «падающего один за другим домино», агрессивного активизма в отношении Ирана в 1953 г., Гватемалы в 1954 г., Кубы в 1961 г., Индокитая в 1960-е годы, Ирана в 1979 г., Гренада, Панама, Никарагуа, Африка в 1980-е годы. Это поколение «испортил» триумф в холодной войне и апология рейганизма от земли до космоса.Для них, современных неоконсерваторов у власти «доктрина Буша» — логический итог эволюции победителей в «холодной войне». «Доктрина Буша», озвученная в сентябре 2002 г. на высшем возможном форуме — в организации Объединенных наций (и получившая дополнительную аргументацию в ряде последующих установочных текстов) стала для обретших высшую власть в стране неоконсерваторов a la Рамсфелд подлинным кредо Америки на этапе ее единосверхдержавности в двадцать первом веке. Так было не всегда и мы знаем, как советники президентов удалялись в солярий или розарий, чтобы породить базовые документы. Такие как СНВ-68, такие как главные доктринальные повороты американской внешней политики за последние шестьдесят лет. Не так было в этот раз.

Главный тезис доктрины покоится на том основании, что «нам угрожают не флоты и армии, а генерирующие катастрофы технологии, попадающие в руки озлобленного меньшинства… Стратегическое соперничество ушло в прошлое. Сегодня величайшие державы мира находятся по одну сторону противостояния — объединенные общими угрозами со стороны порождаемого террористами насилия и хаоса… Даже такие слабые государства как Афганистан могут представлять собой большую опасность нашей безопасности точно так же, как и мощные державы». «Стратегия национальной безопасности» ставит все точки над i: «Учитывая цели государств-изгоев и невозможность сдерживать традиционными методами потенциального агрессора, мы не можем позволить нашим противникам нанести удар первыми».

Американское руководство декларировало свое право на предвосхищающий удар, который обеспечит безопасность Соединенных Штатов.Не все обращают внимание на то, что в доктрине от 11 сентября 2002 г. Соединенные Штаты обращаются и к потенциальным противникам более традиционного характера. Они обязуются «сдерживать потенциальных противников от начало усовершенствования их военной машины, чтобы действенными методами отвратить эти державы от курса на достижение равенства с Соединенными Штатами, не говоря уже о возобладании над ними».

Тень президента Вильсона, обещавшего в 1918 г. «сделать мир безопасным для демократии» немедленно поднялась над официальным Вашингтоном. И как же проявила себя американская внешняя политика в новом доктринальном оформлении? Вот главные черты нового курса: вторжение в Ирак без санкции ООН и с фальшивым обвинением в наличии у иракских вооруженных сил оружия массового поражения. У всех наблюдателей возникает общий вопрос, способны ли такие руководители, как команда Дж. Буша-мл. на трезвый отход от гегемонии в случае непредвиденных препятствий, когда очередные — Иран, КНДР и далее по списку «оси зла» — введут Вашингтон в клинч с историей, с конечностью собственных ресурсов, с неготовностью американского населения нести жертвы в условиях малоубедительного их трактования? Представьте сегодня Соединенные Штаты, периодически наносящие удары по пятимиллиардной периферии мира. Только убежденный враг Америки мог бы посоветовать ей встать на этот путь, где ей придется озираться без конца и края, тратя свои конечные ресурсы.

Не нужно даже смотреть в магический кристалл, чтобы предсказать увеличение проблем национальной безопасности США, а не ожидаемое уменьшение этих проблем. Бросим взгляд на не очень далекую историю. Как пишет Джек Снайдер из Института войны и мира Колумбийского университета, «чтобы гарантировать свои европейские владения Наполеон и Гитлер пошли маршем на Москву, чтобы быть поглощенными русской зимой. Германия кайзера Вильгельма попыталась предотвратить свое окружение союзниками посредством неограниченной подводной войны, что бросило против нее всю мощь Соединенных Штатов. Имперская Япония, завязнув в Китае и встретив нефтяное эмбарго Америки, попыталась пробиться к нефтяным месторождениям Индонезии через Пирл-Харбор. Все хотели обеспечить свою безопасность посредством экспансии, и все кончили имперским коллапсом».

История учит, что односторонние действия не спасли колоссальную Испанскую империю в семнадцатом веке, не помогли Людовику Четырнадцатому сохранить французское преобладание в Европе в начале восемнадцатого века, не укрепили мир Наполеона, не помогли кайзеру и фюреру («план Шлиффена» и «Барбаросса»). И не помогут стратегии Вильсона — Кеннана — Рамсфельда, поскольку заместившая «холодную войну» попытка геополитического контроля над пятью миллиардами неудовлетворенного населения Земли обречена изначально. Закрепляя под прикрытием «холодной войны» свою мировую гегемонию, Соединенные Штаты вышли к прямому контролю над миром. Благодарная ли эта задача, готов ли американский народ платить долларом и кровью за всевластие?

Американская республика без врагов

Поражение царя Митридата в 84 г. до н. э. никак не укрепило демократию в Риме. Пройдя под традиционной триумфальной аркой, победоносный Сулла прервал свою задумчивость такими словами: «Теперь, когда во всей вселенной у нас нет врагов, какой же будет судьба нашей республики?». Сомнения Суллы в отношении судьбы республики оправдались. Незамедлительно возникли «внутренние враги» (террористы античности), появились проскрипции, армия вошла в столицу, и республика покатилась к империи.

Триста лет Америка провозглашала свою особенность, представая миру как исключительное государство. Теперь она сумела распространить демократию в качестве общепризнанного идеала. И потеряла идентичность исключительности. Четырехзвездный проконсул Томми Фрэнкс (даже внешне похожий на Суллу) добил последнего «официального» врага современного Рима — Митридата-Хуссейна.

Но отсутствие явственного врага уже ощущается. Социологическая теория и исторический опыт указывают, что отсутствие ясно очерченного внешнего врага порождает в метрополии внутренний разлад. Неудивительно, что окончание «холодной войны» вызвало тягу местных внутриамериканских общин к самоидентификации. Отсутствие врага ослабляет необходимость в сильном центральном правительстве, в некогда безусловном единстве. Профессор Поль Петерсен уже в 1996 г. писал, что окончание «холодной войны» сделало расплывчатыми очертания национальным интересов США, уменьшили надобность в национальных жертвах. Эгоистический интерес стал брать верх над национальной приобщенностью. Инаугурационные слова Джона Кеннеди — «Спрашивай не о том, что страна может сделать для тебя, а то, что ты можешь сделать для своей страны» стали голосом другой, героической эпохи, ныне скрывающейся за историческим поворотом. Вслед за германским экспансионизмом, японским милитаризмом и русским коммунизмом ушло в прошлое представление о противнике, как о силе, противостоящей американскому индивидуализму и свободе. И американская демократия, американское общество (со всеми его ценностями свободного гражданина и свободного рынка) оказалась в своеобразном вакууме.

Только вышедшие к первым ролям неоконсерваторы не растерялись, вот что пишет один из их главных идеологов Чарльз Краутхаммер: «Нации нуждаются во врагах». Идеальным противником для Америки был идеологически противоположно настроенный, расово и культурно совершенно иной, достаточно сильный в военном смысле противник в лице Советского Союза. Сразу же после окончания «холодной войны» в Америке начались дебаты, кто мог бы стать новым таким противником.

Проще простого было демонизировать совсем недавних союзников — Милошевича и Саддама Хуссейна (геноцид, немыслимая жестокость). Но и здесь ранжир явно не тот, особенно на фоне Гитлера, Сталина, Мао Цзэдуна. Нужно было обладать исключительно богатой фантазией, чтобы в изолированном, контролируемом с воздуха и инспекторами на земле Ираке увидеть полномасштабную угрозу Соединенным Штатам, их континентальных размеров территории, их всемирно признанным идеологическим основам. Манихейские искатели дисциплинирующей угрозы обращались к разным разностям: «государства-изгои», кибертерроризм, асимметричное ведение войны, всемирная наркомафия, ваххабизм, ядерное распространение и многое другое. Одних только террористических организаций официальные американские органы насчитали в 2003 г. тридцать шесть (среди них ведущие — Аль-Каида, Исламский джихад, Хезболла, Хамас). Государств, «спонсирующих терроризм» в том же году определили семь. В «ось зла» ввели в 2002 г. Ирак, Иран и Северную Корею, к которым государственный департамент добавил Кубу, Ливию и Сирию. Полномасштабными претендентами на угрозу Соединенным Штатам стали быстрорастущий Китай и турбулентный мусульманский мир (Ирак, Иран, Судан, Ливия, Афганистан при Талибане).

Все эти поиски в значительной мере приостановило 11 сентября 2001 г. Осама бен Ладен как бы остановил американские метания атакой на Нью-Йорк и Вашингтон. Теперь главным врагом на первую половину XXI в. был избран воинствующий ислам. Римляне тоже сражались с восточной религией.

А сама Америка, как некогда Рим, погрязла в раздорах. Даже система подсчета голосов оказалась сомнительной, как и, скажем, доходы компании «Энрон». Положиться на солидарность союзников? Лояльность все меньше ценится в современном мире — на внешней арене на глазах у всех распадается триумвират США-ЕС-Япония. Автократия? Местный Цезарь не блещет талантами. Ну а народ — и патриции и плебеи бьются за «хлеб и зрелища» («медикэйд», «медикэйр» на фоне НХЛ, НБА и сто каналов кабельного телевидения). Сенат жестко критикует преторианцев (разведку). А в это время южную границу активно пересекают испаноязычные варвары (втрое более низкий образовательный ценз у испаноязычных иммигрантов).

Но главное: в Америке в геометрической прогрессии растет сектор населения, в котором, люди, приехавшие в Америку, не желают стать американцами и живут в США как на своей исторической родине. Гарвардский геополитик Хантингтон пишет о растущих миллионах тех, кто «прибыв в Америку из чужих земель, не чувствуют приобщенности к новой „родной земле“. Их поведение в отношении своей новой страны контрастирует с основной массой американской публики. Футурологи указывают на воздействие экономической глобализации — „денационализация элиты будет продолжаться… Ее приверженность национальным интересам — в условиях глобальной диверсификации интересов американских компаний — будет ослабляться“. И приходить в противоречие с американскими интересами. Вот теперь то, то, что хорошо для „Дженерал моторс“ вовсе не обязательно хорошо для Соединенных Штатов. Потому что автомобили американской компании собираются где угодно — от мексиканской Тиуаны до российского Петербурга, а вовсе не в родном Дирборне, где за час сборочной работы американскому рабочему нужно платить в десять раз больше, чем его мексиканскому или российскому коллеге.

В свое время еще Адам Смит сказал, что «владелец земли по необходимости является гражданином той страны, где расположено его имение… Владелец акций является гражданином мира и вовсе не обязательно привязан к одной из стран». Сказано более двухсот лет назад, актуально в высшей степени относительно транснационального капитала. Если американская экономика застряла, то нужно вкладывать в китайскую. Дж. Хантер и Дж. Йетс оценивают ситуацию так: «Эта космополитическая элита думает о себе как о гражданах мира, имеющих американские паспорта, а не об американских гражданах, которым приходится работать в организациях глобального охвата». Ныне президентами таких традиционных американских компаний как «Алькоа», «Бестон», «Дикинсон», «Кока-Кола», «Форд», «Филип Моррис», «Проктер энд Гэмбл» являются не американцы. Все более слышны жалобы ЦРУ, что американская разведка не может положиться на сотрудничество с американскими компаниями, не видящими смысла помогать американскому правительству.