Тернистый путь на Запад

Что России дал новый союз с Западом? Россия реально и жестоко понадобилась Америке на слишком короткое время. Как говорят дружественно настроенные американские специалисты, «бедой России является то, что война закончилась слишком быстро и победно». Короток оказался тот час, когда Вашингтон реально нуждался в содействии влиятельнейшей в рассматриваемом регионе державы. Наступили «геополитические будни», Америка воспользовалась войной с международным терроризмом для значительного расширения своего влияния в геополитическом сердце Евразии. Американские войска впервые разместились в середине евразийского хартленда — в Афганистане, Узбекистане, Таджикистане, Киргизии. Американские вооруженные силы возвратились на Филиппины. Они впервые высадились в Закавказье, в Грузии. Они ныне владеют большими базами в 45 странах мира, а располагаются (на той или иной основе) в 110 странах мира. Над этой империей действительно никогда не заходит солнце.

Если Россия еще думает о своей безопасности, то она не может не задавать вопрос, что американцы делают в Центральной Азии и в Закавказье? Надолго ли они пришли и каковы их планы? В конечном счете, Алма-Ата и Ташкент были построены и русскими руками, у нас долгая общая с народами данного региона история, хорошие отношения и союзнические военные обязательства. 201-я российская дивизия охраняет весь регион, все секулярные режимы Центральной Азии от мусульманского вторжения. В конце концов, Россия в ответе за наследие предшествующих поколений. Да и за судьбу будущих, которые будут соседствовать с более чем миллиардным миром ислама. Что означает приход американцев, в какой степени это позитивный фактор стабильности, а в какой он попросту подрывает позиции Российской Федерации в регионе?

Что касается экономической стороны дела, то в ходе акции на Среднем Востоке Запад снял с Пакистана и Индии санкции, простил долг важной в данной ситуации Иордании, элиминировал долги Польши. Произошло почти полуторамиллиардное списание долга Пакистана. Парижский клуб перераспределил пакистанский долг (который составляет 12 млрд. долл.) на 38 лет. Исламабаду обещан миллиард долларов в качестве компенсации пакистанских потерь в связи с событиями 11 сентября и помощь в военной сфере.

А что же Россия? Ведь, что ни говори, она, имея значительное мусульманское население, рискует, она заведомо ослабляет свои позиции на востоке. Намерены ли американцы списать хотя бы часть долгов СССР (государства, переставшего существовать), предоставить российским (скажем, металлургическим) предприятиям часть американского рынка, показать солидарность во взаимной борьбе с терроризмом? Ведь очень болезненной и не решенной финансовой проблемой «холодной войны» является долг советской эпохи западным кредиторам, составляющий 42 млрд. долл. Еще со времени развала Советского Союза обсуждается возможность прощения долга несуществующей страны или его части. Последовавшее после 11 сентября 2001 г. сближение России с Западом повысило шансы решения этой проблемы — если уж «холодная война» действительно позади. (Польша и Египет получили такое облегчение в начале 1990-х годов, а Югославия в 2001 г.). И прощение долга послужило бы — одним из многих, доступных Западу способов — стимуляцией дальнейшей дружественности Запада. Финансовое положение России и инвестиционный климат в ней действительно улучшились бы в случае хорошо структурированного соглашения об облегчении долга.

Благие мечтания. Вместо ожидавшейся экономической помощи американцы вводят тарифа на русскую сталь. В начале марта 2002 г. правительство США ввело новые тарифы (до 30 процентов), окончательно подрывающие позиции российского металлургического экспорта в США. Объявленные американцами тарифы коснутся примерно трети российской стали и обойдутся России в ближайшие три года потерей 1.2 млрд. долл. В ответ Россия ввела запрет на импорт куриного мяса, который оценивается в 600 млн. долл. и которое в Россию вывозят 38 американских штатов.

Только в одном случае начинают блестеть глаза американских партнеров России: когда речь заходит о нераспространении оружия массового поражения. Но полностью разоружиться Россия не может, даже если бы очень хотела — уж больно неадекватна компенсация за одностороннее разоружение.

Чтобы сдержать возможное распространение оружия и технологии средств массового поражения из российских арсеналов, американцы приложили всевозможные усилия, чтобы приостановить, заморозить все контакты России с Ираном в сфере (хотя бы потенциально) обеспечивающим продвижение тегеранского режима к плутониевым компонентам и ракетным технологиям.

В апреле 2002 г. Вашингтон уведомил Москву, что свертывает многие новые проекты в сфере разоружения, поскольку подвергает сомнению соблюдение Россией договоров о запрете химического и биологического оружия. Будут отменены дополнительные ассигнования на некоторые осуществляемые проекты. В телеграмме Государственного департамента США говорилось, что Соединенные Штаты не имели возможности удостовериться в том, что Россия соблюдает свои обязательства по существующим договорам и американская администрация не намерена инициировать новые инициативы или обеспечивать новые ассигнования на программы по снижению угроз от ядерного или биологического и химического оружия.

Если благодарность американцев существует, то почему она выборочная, почему не облегчается бремя советских долгов стране, которая лишила Америку и Запад в целом бремени противостояния? Которая заявила о солидарности с Америкой в ее трудный час? Даже традиционно симпатизирующие Западу «Известия» пишут по поводу американской политики к отношении России: «Все вернулось на круги своя: та же риторика, тот же надменный тон, что и до 11 сентября». Госдепартамент вновь стал позволять себе жесткую критику российских методов в Чечне (словно слепые и ковровые бомбометания в Афганистане не были жестоки в отношении гражданского населения). В интересах ли США разбудить латентную ксенофобию и направить стоицизм российского народа против сытого меньшинства человечества?

Россия: оппозиция

Прозападное перегруппирование встретило внутреннее противодействие в России. Решая проблему отношений с США, степень сближения с Западом, возможности отказа от привычной исторической суверенности в смятенной России сформировалась оппозиция.

Не все в России готовы следовать за Америкой безоговорочно. Сказывается, по меньшей мере, наличие многомиллионного мусульманского населения. Эксперт из Казани полагает: «Сценарий, которого пытался добиться Усама бен Ладен, когда проводил террористические акты в Америке, — объединить мусульманские страны против Европы и Америки. Это был бы самый худший сценарий. Но складывается такое впечатление, что сейчас Америка готова реализовать этот сценарий своими действиями в Афганистане. Хотя на уровне политических заявлений ведется борьба с международным терроризмом, а не с мусульманскими странами. Очень велики опасения, что Америка не удержится на этой очень узкой черте. Она заставит своими действиями поделиться страны на „своих и чужих“.

Так думают не только в Казани, вот мнение специалиста из Барнаула. «Если каким-то образом будут втянуты в этот конфликт другие страны, то это может привести к особо плохим последствиям, прежде всего — для нашей страны. Мы — своеобразный буфер, и у нас много мусульман. В истории России все религии соседствовали между собой более или менее мирно, а в настоящее время возникает такая опасность. Если американцы будут решать все новые проблемы вооруженным путем, будут втянуты и другие страны, то это может плохо закончиться для России. Мы должны с особой осторожностью относиться к проблеме на Северном Кавказе, а мы волей или неволей, наверное, обижаем чувства мусульман, которые у нас в России, и они — наши россияне».

Ощутимо было опасение ринуться в ту пропасть, где Россия может остаться в одиночестве. Вот как выразил это чувство эксперт из Нижнего Новгорода: «Мы должны не как индивидуалисты выступать — ни в Европе, ни в Азии, а совместно с европейскими партнерами. К тому же у нас неплохие отношения с множеством арабских стран, и нельзя от этого отказываться ради бесперспективной дружбы с Америкой. Когда мы будем действовать и в Европе, и американцы нас будут уважать. Мы живем и в Европе, и в Азии, и здесь нам нужно укреплять сотрудничество с Китаем, Индией, странами Юго-Восточной Азии и с Европой. Это будет нашим ресурсом. Тогда у нас будут и нормальные отношения с американцами».

Приведенные мнения говорят о том, что на уровне общественности Россия не бросилась опрометью и очертя голову, она выразила свои опасения. Более того, эксперты во время опросов указали, что США не смогут добиться своей цели (63 % опрошенных), а если и добьются, то очень нескоро (27 %). Большинство российских исследователей (62 %) даже на ранней стадии операции в Афганистане и в Ираке были уверены, что США не ограничатся ракетно-бомбовыми ударами, а введут сухопутные войска. Многие при этом указывали на советский афганский опыт, и на многолетнюю ситуацию в Чечне. Эксперт из Москвы указывает на слабость дипломатического искусства американцев: «Прежде чем начать бомбить их дипломатия абсолютно почти не работала… Арабские страны есть, там у них своя организация есть — почему не собирали их вместе, почему не поговорили? Потом, есть и другие организации — ничего не делали абсолютно. В одно государство съездил помощник президента по национальной безопасности, министр обороны — и все дела. Больше ничего не делали».

Уже в октябре 2001 г. звучали предостережения относительно того, что Вашингтон проявляет неоправданный апломб, что момент раздумий в американской политике заменен инерцией. Российские исследователи вспоминали в качестве примера Югославию. Звучала и более жесткая критическая нота: «Одна из причин американской активности — желание распространить свое господство на Восток. Им надо там закрепиться. Очевидно стремление распространить свое господство в эти страны, создать свои базы, в случае лучшего исхода этой войны — и экономической опутать сетью. Это просто очень удобная причина. Вроде это действительно такая волна народного гнева, но на этой волне плывут и политики, и экономисты — все, кому выгодно».

В общем и целом отношения рядовых российских граждан к американской военной операции в Афганистане и Ираке можно охарактеризовать как сочувственное в отношении жертв сентябрьской трагедии, но достаточно скептическое (и в ряде случаев неодобрительное) в отношении американского на него ответа «по всему азимуту». Значительная часть россиян оказалась склонной подозревать США в преследовании сугубо собственных геополитических и экспансионистских интересов. Высказываются опасения относительно возможности расширения боевых операций на территории стран, соседних с Россией.

Западу нет альтернативы

Итак, сформировались два политических крыла, pro et contra. На прозападном фланге естественное российское сочувствие американцам в их национальной трагедии придало новую силу спору об оптимальном курсе России в отношении Америки. Обществу были предложены два практически противоположных по направленности курса.

Первый подход к проблеме отношений с Западом исходит из обыденной логики, даже из американского фольклора: «Если мы не можем побить этих парней, присоединимся к ним». Этот лагерь предлагает завершить период перехода от «холодной войны» присоединением к лагерю победителей, покончить с двусмысленностью этого переходного периода, осознать степень экономического ослабления страны, невыгодность неопределенного положения России, пытающейся найти свой путь, будучи расположенной между тремя противонаправленными миллиардами населения Запада, Китая, мира ислама; между богатым Севером и бедным Югом, между стареющим североатлантическим миром и молодым голодным миром Южной и Юго-Западной Евразии. Модернизация страны требует ограничения активной внешней политики и нахождения своей ниши (пусть теперь уже менее престижной и влиятельной) в лагере Запада.

Этот вариант развития отношений между Россией и Соединенными Штатами видится как торжество американской русофилии и российского западничества. В политике всегда полезнее плыть вместе с лидером, а не против него. Поэтому будет проявлено стремление добиться соглашения с США хотя бы по возможному минимуму. Ведь Россию со Штатами связывает достаточно многое. Нужно вернуться к конструктивному диалогу хотя бы в ограниченных рамках: подтвердить заинтересованность в ООН, в ядерном нераспространении, сходство позиций на ряде региональных направлений.

Россия никак не реагирует, не предпринимает специальных инициатив, соглашается на все действия мирового региона-лидера, передоверяет фактически свою безопасность другим. Этот путь уже глубоко освоен в период Шеварднадзе-Козырева, он соответствует идеализму многих западников, он не требует дополнительных усилий и лишних затрат. Возможно, он соответствует менталитету части общества. По рекомендации Америки Россию приглашают в Североатлантический Союз, предоставляют права ассоциированного члена Европейского Союза, принимают в Организацию экономического сотрудничества и развития (клуб 30 наиболее развитых стран мира), приглашают на саммиты большой «восьмерки». Проблема Калининграда смягчается, визовые барьеры между Западом и Россией понижаются; формируется определенная степень таможенного взаимопонимания, позволяющего хотя бы некоторым отраслям российской промышленности занять нишу на богатом западном рынке. Осуществляется главное, чего желали отчаянные западники 1988-1993 гг.: союз западного капитала и технологии с российской рабочей силой и природными ресурсами. В результате жизненный уровень в России (ныне пятнадцатикратно более низкий, чем в США) повышается, интеллигенция пользуется западными стандартами свободы, в России впервые в текущем веке возникает чувство защищенности и (что бесценно в стране с нашим менталитетом) приобщенности к мировому прогрессу и лидерству. Сбывается мечта Петра, Сперанского, Пестеля, Чаадаева, Милюкова, Сахарова: Россия входит в мир Амстердама, и входит не как квартирант, а как полноправный союзник, участник, составная величина Большой Европы от Владивостока до Сан-Франциско. Чтобы не было мировых войн, чтобы объединился христианский мир, чтобы пятисотлетняя революция Запада, возглавляемого в двадцатом веке Соединенными Штатами, включила, наконец в себя — а не подмяла — Россию.

Стоит ли детально говорить о сложностях реализации данного проекта? Эту сложность ощутили на своих плечах все вышеупомянутые деятели русской истории — от императора Петра до академика Сахарова. Не будем говорить об особом человеческом менталитете, иной культуре, религии, традиции, цивилизации. Скажем о Западе: практически невозможно представить себе охотное приглашение России в НАТО, ОЭСР, ЕС и т.п. Этого не хочет Запад, как бы ни бились в истерике западники козыревского набора. И Шенгенские визовые правила не будут изменены ради въезда российских пролетариев умственного и физического труда — слишком велико напряжение собственного социального котла с 18 млн. безработных. И инвестиции западных фирм не польются в криминализированный мир русского полубеззакония, где коррупция чиновников на всех уровнях и отсутствие поддержки государственных структур отобьет охоту у любого западного или восточного прозелита.

Но не имеющая ясной и привлекательной идеологии, харизматических и упорных лидеров, подобия плана (а не его бюрократической замены-суррогата) реинтеграция на просторах СНГ завязнет в мелочных спорах и в обычной готовности видеть источник своих неудач не в себе, а в соседе. Проза жизни будет заключаться в том, что НАТО, вопреки восточным ламентациям, расширится до Буга и Карпат. При этом Запад, не допуская в свой лагерь, будет все же выдавать России антиаллергены в виде займов МВФ, в виде полудопуска на раунды «восьмерки», в виде давосских шоу, фондов, льготных контактов и т.п. Восточная Европа станет зоной влияния Запада, Украина — полем довольно жесткой битвы, Прибалтика — западным бастионом. Российская тяжелая промышленность опустится на дно, но не оскудеет труба трансконтинентального газопровода и часть нефтегазодолларов смягчит евразийский пейзаж. Русская интеллигенция разорится (9\10) или уедет (1\10), властителями дум на короткий период станут специалисты по лизингу и маркетингу, а затем воцарится смягченный вариант компрадорской философии. Материально-моральные-идейные различия между двумя столицами и российской провинцией, а не мечты о сверхдержаве станут главной проблемой и темой.

Усеченная, замиренная Россия в границах 1992 г. будет постепенно терять рынки в соседних странах, международное влияние и даже исконную любовь 25 миллионов зарубежных русских, отверженных в странах своего проживания. Россия перестанет быть одним из бастионов мировой науки, она станет бедным потребителем второсортных товаров из Европейского Союза, превращаясь постепенно из субъекта в объект мировой политики. Скорее всего, очевидцы не ощутят драмы: погружение будет медленным и, возможно, смягченным западной благотворительностью. Но определенно закроется петровская глава русской истории.

Иная внешнеполитическая ориентация означает лишь отвлечение ограниченных ресурсов. С точки зрения «западников второго призыва» целесообразно придерживаться стратегии «избирательной вовлеченности» и «сосредоточивания», отказа от погони за фантомом «сверхдержавности», ориентации не на защиту прошлых позиций, а на завоевание позиций в мире будущего, на избежание конфронтации с крупнейшими странами в менее важных аспектах международной жизни, на «реалистически достижимую интеграцию с миром передовых и стабильных держав».

Прозападная часть политического спектра России фактически продолжила курс Шеварднадзе-Козырева: сближение с Западом превосходит все прочие приоритеты; следует покориться неотвратимому и попытаться найти в этом нечто позитивное для себя; оценить способность НАТО сдерживать конфликты между государствами членами, возможности НАТО стабилизировать вечно беспокойный центральноевропейский регион; по достоинству оценить наличие силы, готовой пойти на материальные и людские жертвы ради замирения конфликтов, подобных югославскому. И идти на сближение с развитыми демократиями, мощными Соединенными Штатами, богатыми цивилизованными соседями.

Суть этой позиции в том, чтобы «смирить гордыню», ослабить внешнеполитическую активность, решительно обратиться к внутреннему переустройству, оптимизировать работу внешнеполитических органов; использовать такие сильные стороны России, как нефте— газовые месторождения (у России есть шанс превратиться для индустриального Запада в альтернативу все более нестабильному Ближнему Востоку). Эта школа сближения с Западом, не видящая альтернативы этому сближению, даже если оно будет осуществляться в условиях младшего партнерства России, приходит к выводу, что у России фактически нет альтернативы стратегическому повороту в сторону сближения со стабильным Западом. В противном случае России придется пойти на новую масштабную национальную мобилизацию, что окончательно обескровит ослабевшее в 1989-1998 гг. российское государство.

Не достаточно ли России мобилизаций? Скажет ли спасибо (с пафосом выдвигают свой коронный аргумент безудержные западники) своему руководству омский рабочий, когда он снова буде привязан к проходной своего оборонного завода, будет обречен на спартанскую жизнь ради всего лишь того, чтобы никто и никогда не считал Россию младшим партнером? Радикальные западники видят лишь один — безусловно, отрицательный — ответ на свой риторический вопрос. Опытные скептики говорят: подобная ориентация будет означать еще одну жестокую мобилизацию для измученного народа, давайте пощадим не избалованный благосостоянием народ, не будем посягать на высокий международный статус, согласимся с подчиненным положение в складывающей пирамидальной картине мира, где страна уже не находится на его вершине.

Они не знают омского рабочего. Его наследственная жертвенность не знает предела. Это его национальный код, он срабатывает безукоризненно, если речь идет о правом деле, о безопасности и престиже его страны. Не стоит подвергать сомнению его патриотизм, десять столетий тому порука. И его риторический (и вполне конкретный) вопрос касается прежде всего не тяготы трехсменной суровой работы, а причины бессмысленно растранжиренного национального авторитета, влияния, безопасности, чувства гордости за свое государство. Кто, как и зачем это сделал? Если это историческая ошибка, то зачем ее повторять?

Несогласие на «младшее партнерство»

Прозападную радикально-демократическую волну на удивление не беспокоит ситуация dеjа vu: то, что подобные же надежды разбились в начале 1990-х годов о западную непреклонность и эгоизм. Что обмена российского разоружения у мощного Советского Союза на сближение с Западом не произошло несмотря на безудержную жертвенность Горбачева и Ельцина (объединение Германии, роспуск ОВД, разоружение советских войск и их вывод в свои пределы) Эти неисправимые радикальные западники не осуществили союза с Западом при гораздо более благоприятных условиях, но это их не остановило в новом веке, их разоруженческое безумие и детская вера в хорошее, видимо, неукротимы.

Но высокие надежды на общее с Западом будущее довольно быстро ушли в прошлое после эйфории якобы окончательного сближения сентября-ноября 2001 г. В частности, краткосрочность и успешность операции в Афганистане сыграла против безудержных российских сторонников сближения с Западом. Вслед за военным триумфом Запад во главе с США своими действиями в декабре 2001 г. в значительной мере погасил бурнопрозападную тенденцию в ориентации, по меньшей мере, части думающей России. Может ли российское общество согласиться на положение младшего партнера в союзе с США? Может ли страна, выстоявшая в Сталинграде, дважды в ХХ веке спасавшая Париж, победившая в самой ожесточенной из войн, пойти на заведомую второстепенную роль в глобальном военно-политическом союзе 21 века?

Лишенный иллюзий и основанный на генетическом самоутверждении подход исходит из тех идей, которые в свое время разделяли У. Черчилль и Ш. де Голль: теряющее под собой почву, слабеющее государство не должно соглашаться с пессимистической оценкой своих возможностей. Напротив, полагал гений англосаксонского мира ХХ века Черчилль — «In defeat defiance» — «В поражении-вызов», таково было кредо британского политика, видевшего и высший взлет своей страны и ослабление ее потенциала после двух мировых войн. Таким же был пафос великого француза, увидевшего на протяжении своей долгой жизни сползание Франции с лидирующих позиций, закат колониального могущества Франции. В тот момент, когда де Голль в противостоянии с Вашингтоном в 1942-1945 и 1958-1968 гг. признал бы второстепенный статус своей страны, это признание стало бы подлинной фиксацией низкого статуса его страны в мировом раскладе сил. Согласиться с второстепенностью означало для них раствориться в свите блистательного лидера. Ни история, ни национальный менталитет Британии и Франции не позволили наступить на горло самоуважению. Почему Россия должна быть иной?

Самая большая по территории страна мира, населенная самым жертвенным народом, гордая победительница в величайшей из войн, вооруженная с 1949 г. ядерным оружием, гарантирующим ее неприкосновенность, показавшая совсем недавно способности своей науки и индустрии в освоении космоса, в ядерной физике, в авиации и металлургии, способна преодолеть смутное время — плода ее растерявшейся элиты, не сумевшей совладать с деструктивным ураганом 1990-х гг.

Значительная часть российского политического спектра, критически оценивая скудные итоги российского вестернизма, пришла к выводу о невозможности слепо следовать курсом «на Запад при любых обстоятельствах». Вопрос о приеме в НАТО прежних военных союзников СССР вызвал у политических сил России подлинные конвульсии, мучительную переоценку ценностей, потребовал обращения к реализму — на фоне болезненной для России демонстрации такого реализма со стороны Запада. Аргументы типа «вы звали демократический Запад и он пришел к вашим границам» потеряли силу. Уже вскоре обозначился практически национальный консенсус по оценке действий Запада после «холодной войны».

Плохо или хорошо, но в значительном сегменте отечественной политической жизни воцарился стереотип: мы сделали важнейшие внешнеполитические уступки, а Запад воспользовался «доверчивостью московитов», ворвался в предполье России, начал вовлекать в свою орбиту, помимо восточной части Германии, прежних союзников России — предполагаемые ворота в благословенный Запад, и даже более того, прежние части Советского Союза. Типичная для российского мышления контрастность немедленно вызвала «патриотическую реакцию», превратила особую внешнеполитическую проблему в заложника острых политических страстей.

Создается не очень привлекательная картина весьма серьезного разочарования России в трансокеанском союзе. Может быть Россия «слишком требовательна», когда говорит о желательности помощи ее демократии, незрелому рыночному хозяйству, новым структурам, приближающимся к западным? Что же, точка зрения что «мы слишком требовательны» имеет хождение и в России. Совершенно справедливым было бы указать, что Соединенные Штаты никогда не обещали такой помощи, у американцев нет особых «моральных угрызений». В данном случае мы касаемся вопроса, который по своей сути выходит за рамки американо-российских отношений в более широкую плоскость межгосударственных и даже человеческих отношений. Богатые не обязаны помогать бедным, демократии, строго говоря, не обязаны чем-либо жертвовать в пользу соседей. И Запад вправе философски наблюдать за неудачами российских реформ. Но при этом Запад с Соединенными Штатами во главе должен принять лишь одно условие — он должен быть готов платить за последствия.

У бедных только одно оружие против безразличия богатых — они объединяются. В нашем столетии, возможно, самым убедительным случаем такого объединения был период военного поражения и практического распада России в 1917 г., когда большевики провозгласили Россию родиной всех униженных и оскорбленных, создавая угрозу Западу, которая, в конечном счете — в своем ядерном варианте — переросла все мыслимые прежние угрозы. Повторение социал-дарвинистского подхода, предоставляющего Россию собственной участи, сегодня возможно только при исторической амнезии Соединенных Штатов. Погребенная собственными проблемами, основная масса которых — плод незрелой модернизации — Россия опустится в окружение «третьего мира» с одним известным багажом — своей сверхвооруженностью.

Ожесточение

Очертим другую крайность: ожесточение. Если Запад не ощутит опасность ожесточения России, в мировом соотношении сил могут проявить себя новые антизападные тенденции. Мечтания российских западников рухнут окончательно. НАТО, таможенные барьеры и визовые запреты встали на пути России в западный мир. Логика западной политики фактически предполагает отторжение России в северную и северо-восточную Евразию.

Что остается России? Профессор стратегических исследований Колледжа армии США С. Бланк приходит к выводу: «Лишенная обещанной ранее зарубежной помощи, потрясенная незавершенными преобразованиями внутри, Россия, если подходить к делу реалистически, едва ли готова продолжать следовать самоубийственному рыночному романтизму. Движимая внутренними процессами, Россия отвергнет предназначенное ей „место“ в новом мировом порядке и тем самым поставит под сомнение стратегию Запада».