Англичанин не скрыл, что его это насторожило. Рузвельт, по мнению Идена, беспечно манипулировал емкостями со взрывчаткой, природу которой он не знал. В вопросе, который чрезвычайно волновал Идена (характер будущих отношений США и СССР), Рузвельт был достаточно осведомлен, далек от наивности и понимал, что СССР в послевоенном мире будет могучим фактором международного развития. Представлялось при этом, что Рузвельт видел пределы независимых действий своего великого восточного союзника и считал, что при помощи энергичной и конструктивной дипломатии он сумеет найти верный курс в отношениях с Москвой, сумеет оздоровить американо-советские отношения, найти компромисс, удовлетворяющий обе стороны. Рузвельту казалось, что роспуск Коминтерна в период ухудшения отношений СССР с Западом из-за откладывания "второго фронта" является добрым знаком. Чтобы поддержать эту линию "взаимной аккомодации", Рузвельт считал необходимым внести уточнения в вопрос о дате открытия "второго фронта".
      Итак, после окончания визита Идена в Вашингтон президент, выступая на пресс-конференции, сказал, что с англичанами достигнута договоренность на 95 процентов. Шервуд спросил Гопкинса, к чему относятся остальные 5, и тот ответил: "Главным образом к Франции". Англичане защищали де Голля, видя в нем соратника по восстановлению мощи Западной Европы в мире. Американцы всячески препятствовали его утверждению в Париже. Шестого мая 1943 года Мэрфи пишет из Алжира в Вашингтон следующее: "По моему мнению, пришло время найти общую с Лондоном точку зрения по этому вопросу (отношение к де Голлю. - А. У.), необходимость принятия общей политики должна быть понята британским правительством. Трудно, конечно, в свете последних событий убедить общественность в том, что Жиро вдруг стал "демократом", а де Голль фашистом, но с другой стороны, нельзя же игнорировать тот факт, что британское правительство субсидирует и всячески помогает организации, открыто выражающей свою враждебность Соединенным Штатам".
      Далее шли обвинения: голлистский командир Леклерк сманивает солдат Жиро более высоким жалованьем, более быстрым продвижением по службе и др.
      Действительно, наблюдался массовый переход французских солдат под знамена "Сражающейся Франции". Ни патрули на дорогах, ни специальная охрана, ни угроза военного суда - ничто не могло остановить бегства солдат Жиро, привлеченных прежде всего высоким моральным духом сражающихся французов, чьи подвиги были известны всему говорящему по-французски миру. В войсках де Голля им быстрее давали повышение, но объяснять причины дезертирства только этим обстоятельством, как делает Мэрфи, значило сказать слишком мало. В Вашингтоне в подобном видели лишь саботаж и квалифицировали деятельность де Голля как диверсионные акты, тормозящие военные усилия союзников. Раздражение на берегах Потомака проникало в дипломатическую переписку.
      Восьмого мая 1943 года президент Рузвельт направил премьер-министру Черчиллю весьма пространный меморандум: "Поведение "невесты" становится все более и более вызывающим. Проводимый де Голлем курс и его позиция невыносимы. Военные действия в Северной Африке успешно закончились без какой бы то ни было помощи со стороны де Голля, а гражданское управление, избежав всевозможные опасности, кажется, стабилизировалось. Я думаю, что Макмиллан убедился в этом. Однако де Голль, безо всякого уведомления и согласования с нами, передвигает свой злобный пропагандистский аппарат в Алжир...
      Вот почему я со все большим и большим подозрением слежу за махинациями де Голля. Я полагаю, что необходима реорганизация Французского национального комитета; некоторых его членов, таких как Филип, с которыми, как вы сами знаете, невозможно сотрудничать, нужно вывести из состава комитета, а ввести туда несколько "сильных" личностей вроде Моннэ и ряд других представителей североафриканской администрации Жиро, а также, возможно, одного или двух представителей от Мадагаскара и т. д.
      Более того, я склонен думать, что когда мы вступим во Францию, нам следует рассматривать это как военную оккупацию, проводимую английскими и американскими генералами. В этом случае они смогут использовать 90 % мэров и муниципальных советников, многих из более мелких чиновников городов и департаментов. Но верховная власть, общенациональное управление должно быть сосредоточено в руках английского или американского главнокомандующего. Я думаю, что такое положение должно сохраниться в течение шести месяцев или даже года после вторжения во Францию, это даст время для выборов и формирования правительства. Старая система попросту не сможет работать".
      Далее Рузвельт с негодованием цитирует Черчиллю выдержки из поступивших из Северной Африки телеграмм. Он снова выражает уверенность в том, что оба правительства сумеют договориться по этому вопросу, высоко оценивает деятельность Жиро и кончает письмо так: "Я не знаю, что делать с де Голлем, возможно, вам понравится идея сделать его губернатором Мадагаскара".
      При всем желании сохранить привилегированные связи с Рузвельтом Черчилль должен был думать о месте в будущем Западной Европы, и ему вовсе не хотелось низводить Францию до положения управляемой американской военной администрацией страны. Поэтому он постарался успокоить Рузвельта, но вовсе не оставил де Голля. Здесь лежат исторические корни того явления, которое стало известным под названием "западноевропейская интеграция". Разумеется, то были лишь первые шаги, но помощи Черчилля оказалось достаточно, чтобы французы во главе с де Голлем выстояли перед натиском американцев.
      * * *
      В выработке своей дипломатической линии по отношению к СССР Рузвельт в начале 1943 года немало советовался с прежним послом США в СССР У. Буллитом. Особо нужно отметить письмо Буллита от 29 января 1943 года. В последовавшей беседе он убеждал президента, что Сталин постарается воспользоваться занятостью Америки Японией и приложит усилия, чтобы получить доминирующие позиции в Европе после поражения Германии. Чтобы предотвратить такой ход событий, Буллит рекомендовал президенту встретиться со Сталиным в июне 1943 года в Вашингтоне или на Аляске. Буллит предлагал Рузвельту предупредить Сталина, что если СССР не даст обещание начать воину против Японии сразу же после поражения Германии, не пообещает воздержаться от аннексий европейских стран, не распустит Коминтерн, то Соединенные Штаты должны будут сместить фокус своего внимания с Европы и, оставив СССР в практически единоличном противоборстве с Германией, обратиться к Тихому океану. Следует тогда уменьшить помощь Советскому Союзу и не упоминать о послевоенных займах на востановление. Как запасной, Буллит рассматривал вариант вторжения на Балканы, чтобы преградить русским путь в Центральную Европу. Взгляды Буллита, видимо, оказали определенное влияние на Рузвельта.
      Рузвельт обсуждал подобные соображения с министром иностранных дел Англии А. Иденом во время его визита в Вашингтон в марте 1943 года. Иден выразил мнение, что окончательное суждение в данном случае невозможно, но, если даже Буллит прав, попытки найти общую почву с советским руководством имеют смысл. По крайней мере, у министра сложилось впечатление, что договор с Англией СССР намерен выполнять. В целом Иден пришел к выводу, что президент питает самые серьезные надежды на разрешение противоречий с СССР, в том числе и по польскому вопросу. Иден и сам считал амбиции "лондонских поляков" чрезмерными. Рузвельт видел путь к решению противоречий в передаче Польше Восточной Пруссии в обмен на установление советско-польской границы по "линии Керзона".
      Чтобы выяснить взаимные отношения (и подгоняемый кризисом в отношениях "лондонских поляков" и Советского правительства из-за Катыни), Рузвельт 5 мая 1943 года направил в Москву бывшего посла Дж. Дэвиса с целью договориться о встрече со Сталиным предположительно в районе Берингова пролива летом 1943 года. Дэвис должен был привезти в Москву личное письмо президента. Рузвельт с большим тщанием составлял послание Сталину. Главной идеей его явилось предложение о встрече на высшем уровне, причем такой, которая лишена была бы парадности и этикета, способствовала бы близкому знакомству двух руководителей. Лучшее время для такой встречи - лето текущего, 1943 года. Место встречи Рузвельт хотел назначить где-нибудь посредине между Москвой и Вашингтоном. Но в Хартуме летом жарко, а в Рейкьявик не пригласить Черчилля было бы неудобно. Наиболее подходящим местом виделись окрестности Берингова пролива, причем Рузвельт был согласен и на Аляску, и на Чукотку. И поскольку встреча произойдет близ советско-американских границ, отпадает нужда в приглашении Черчилля. Встреча должна подготовить (сообщал Дэвис Сталину) союзников к возможному кризису Германии предстоящей зимой. Она предполагает "характер простого визита, она будет неформальной". Рузвельт возьмет с собой лишь Гарри Гопкинса, переводчика и стенографиста. Это будет то, что американцы называют "встречей умов". Ее участники не имеют обязательств выработать какой-либо итоговый документ.
      Позже Рузвельт объяснял Черчиллю, что хотел таким образом избежать "коллизий" по поводу отложенного в критической обстановке "второго фронта", хотел добиться обязательств СССР вступить в войну с Японией, выяснить характер советско-китайских отношений, советские планы относительно Польши, Финляндии и Балкан. Рузвельт надеялся узнать мысли Сталина "о послевоенном будущем, его надежды и амбиции настолько полно, насколько это возможно". Разумеется, самой тяжелой психологической задачей для Рузвельта было бы сообщить Сталину о том, что высадка в Европе откладывалась на неопределенное время.
      Для дискуссий по этому и многим другим вопросам Рузвельту на данный момент хотелось видеть не англичан, а именно советское руководство. Делясь планами с ближайшим окружением, президент объяснял: он стремится получить непосредственное представление о Сталине, найти возможности личного контакта, объяснить советскому руководству американский подход к проблемам, как они виделись из Вашингтона. По глубокому убеждению Рузвельта, ему удалось бы нащупать подводные камни двусторонних отношений, найти верный путь в лабиринте накопившихся противоречий. Это было отражением и личных особенностей характера Рузвельта, и укрепившейся у него за месяцы войны веры, что возможности Америки настолько грандиозны, что позволяют использовать новые мощные инструменты в решении проблем вместе с наиболее весомым союзником. Рузвельт, помимо прочего, говорил о практичности как доминирующей черте у него и у Сталина. В этом плане сравнение с "Черчиллем (с которым у Сталина уже сложились определенные рабочие отношения) было, по мнению президента, не в пользу британского премьера. Характерно, что тогда, весной 1943 года, Рузвельт не мог удержаться, чтобы вслух не опровергнуть мнений английских газет о том, что Черчилль - идеальный посредник в отношениях между США и СССР. Лучшим посредником является он, Рузвельт.
      И Рузвельт начинает этап "конструктивной" дипломатии в отношении СССР.
      Мы видим, что в мышлении Рузвельта происходит заметный поворот. Он начинает осознавать, что две крупнейшие величины - сейчас и до конца века это США и СССР. Он желает беседовать с советским руководством без блестящего, но представляющего ослабленную державу Черчилля. У Рузвельта явно большие планы, он хотел бы сугубо конфиденциальных разговоров. И у него нет намерений подписывать очередную декларацию, речь должна идти по существу и о самых ключевых мировых вопросах. Ему важно достичь хотя бы общего понимания.
      Черчилль был достаточно проницателен для того, чтобы видеть происходящее в верном свете: два главных члена коалиции могут согласовать свои военные и послевоенные планы в его отсутствие. Темперамент не позволял премьер-министру сидеть сложа руки. Лайнер "Куин Мэри" был загружен германскими военнопленными (пусть капитаны немецких подводных лодок подумают, прежде чем топить такую цель), а на верхней палубе устремившегося к американским берегам огромного корабля Черчилль ежедневно обсуждал стратегические вопросы со своими лучшими военными и дипломатами. Черчилль посоветовал им не выказывать в беседах с американскими партнерами излишней проницательности и эрудиции - это вызывает "естественное противодействие".
      Со своей стороны, американцы, ожидая "Куин Мэри", были полны решимости занять более жесткую, чем в Касабланке, позицию. Англичанам не удастся навязать им своей стратегии, как это было в Северной Африке, - так думали в Белом доме и Пентагоне накануне встречи 12 мая 1943 года. Сразу после ее начала президент Рузвельт отметил прогресс, имевший место за последний год и, приступая к главному, сказал, что бросать все силы против Италии на текущем этапе было бы несоразмерным в общем распределении сил, необходимо концентрировать войска для десанта через Ла-Манш.
      В ответном слове Черчилль мобилизовал свои ораторские способности. Он был трогательно благодарен за исключительное великодушие американцев, пришедших на выручку англичанам в Африке. Он предпочел уйти от конфронтации и сразу же согласился концентрировать войска в Англии для высадки на континенте весной 1944 года. Но до этой высадки остается год. Стоит ли проводить его в безделье, зная, что русские с востока начинают наступление на германскую империю? У союзников превосходные позиции в средиземноморском бассейне, и Италия выглядит уязвимой для внешнего давления. Лучшей помощью русским на текущем этапе была бы нейтрализация первого союзника Германии. Это заставит Рим вывести свои войска с Балкан, вынудит Турцию вступить в войну на стороне союзников, откроет многочисленные порты Балканского полуострова для десанта союзных войск - все это послужит достижению определяющего влияния в потенциально спорном регионе.
      Пожалуй, день 12 мая стал самым интересным и важным днем американо-английской встречи. Военные чины с обеих сторон, выполняя жесткие наказы своих руководителей, подтвердили верность избранному курсу. Рузвельт видел, что Черчилль уводит его на Балканы встречать наступающую Красную Армию. Сам же он надеялся урегулировать межсоюзнические планы в прямом контакте со Сталиным. Англичане еще раз повторили свои опасения в отношении "преждевременного" форсирования Ла-Манша, они говорили об "океане крови". Американцы во главе с Маршаллом гораздо более жестко, чем в Касабланке, показали, что решать проблему охраны ближневосточного пути англичан в Индию они не намерены.
      В конечном счете был достигнут не очень обязывающий обе стороны компромисс - об этом свидетельствует широко трактуемый характер общего документа. Англичане согласились, что главной задачей западных союзников является "решающее вторжение в цитадель стран ёоси"". Контрольной датой было названо 1 мая 1944 года. Они охотно пообещали увеличить интенсивность бомбардировок Германии. Рузвельт, со своей стороны, дал согласие продолжить операции в Средиземноморье и по возможности нанести решающий удар в Италии. Но чтобы англичане не затянули всю американскую мощь в свои средиземноморские операции, Рузвельт четко ограничил контингент американских войск, участвующих в них (27 дивизий). В то же время семь американских дивизий должны были осенью прибыть в Англию и начать все необходимые приготовления для броска во Францию. На случай непредвиденного развития событий на советско-германском фронте оба лидера, Рузвельт и Черчилль, приняли решение постоянно быть готовыми к реализации плана "Следжхаммер" - экстренной высадке всеми наличными силами в Европе.
      На этой конференции в Вашингтоне Рузвельт впервые, пожалуй, обращался с англичанами как с "менее равным" союзником. Он вел довольно жесткую линию. Решение задач британского империализма не входило в его планы. Возможно, мысленно он уже обсуждал мировые проблемы с восточным союзником. Черчилль чувствовал подобную отстраненность президента и довольно остро ее переживал. В свете всего этого понятно отсутствие энтузиазма у обоих лидеров, когда, по окончании конференции, они приступили к составлению подробного письма Сталину. Рузвельт не хотел, чтобы у Сталина складывалось впечатление, что англосаксы постоянно прежде совещаются между собой, а уже потом обращаются к нему. Рузвельт стремился показать степень сепаратизма Вашингтона в гигантских текущих и будущих проблемах. Но начинать этот сепаратный диалог приходилось с жалких позиций: следовало написать в Москву, что открытие второго фронта снова откладывается, поскольку западные союзники решают свои задачи в Средиземноморье. Много вариантов пошло в корзину, прежде чем далекие от прежней взаимной любезности Рузвельт и Черчилль составили приемлемый текст. Два самых легких пера своего времени не могли породить простого письма разочаровывающего Москву содержания: в решающие месяцы летом 1943 года, когда немцы поставят на кон все, что имеют, Советский Союз будет сражаться в одиночку. В два часа ночи Черчилль предложил взять с собой в самолет последний проект, поработать над ним и представить на рассмотрение президента.
      Черчилль вместе с генералом Маршаллом вылетали в Алжир к Эйзенхауэру. Зная твердость Маршалла, Рузвельт поручил ему участие в написании конечного варианта. Именно Маршалл с солдатской прямотой написал в самолете текст, удовлетворивший обоих лидеров настолько, что они готовы были послать его в Москву без малейших изменений. Примечательно, что Рузвельт задержал его еще на неделю - чтобы сложилось впечатление о том, что текст написан после визита Черчилля, будто Рузвельт подписал его один. Главной практической идеей было содержавшееся в предпоследнем абзаце обещание сконцентрировать войска на Британских островах для полномасштабной высадки на континент весной 1944 года. Таким образом, в результате недельной словесной битвы в мае 1943 года было решено, что к 1 мая 1944 года в Англии приготовятся к боевым действиям 29 дивизий.
      Нужно сказать, что англичане сыграли сдерживающую роль и в американо-китайском сближении. В этом плане на вашингтонской конференции 1943 года (Черчилль назвал ее конференция "Трайдент") английский премьер сумел убедить Рузвельта в опасности бросать силы в бездонную бочку китайского политического организма, неэффективного и коррумпированного. Черчилль выложил самый убедительный аргумент: Россия, а не Китай "является ответом на вопрос, как нанести решающий удар по Японии". Черчилль отказался поехать в Нью-Йорк повидать мадам Чан Кайши.
      В итоге Рузвельт отверг операцию по захвату Бирмы (операция "Анаким") и вместо этого решил сконцентрировать силы на Сицилии и Италии, а не на китайско-японском фронте. Черчилль убедительно говорил о том, что ликвидация режима Муссолини, а с ним и итальянского флота, позволит переместить английские корабли в Тихий океан, где помощь англичан будет реальной, а не "липовой", что поражение Италии заставит Германию направить свои ресурсы на юг, делая более уязвимой для удара западных союзников Францию. Напомним еще один аргумент Черчилля на конференции "Трайдент": лишь шаги по укреплению позиций западных союзников в Средиземноморье помогут в конечном счете сдержать советскую экспансию на Балканах. Рузвельт посчитал нужным подчеркнуть важность обрыва германских коммуникаций на Балканах. Но, в отличие от Черчилля, он все же отстаивал достоинства высадки во Франции.
      Рузвельта исключительно интересовали впечатления от встреч в Москве Дж. Дэвиса, который именно в это время возвращается в Вашингтон. Он просил бывшего посла наиболее тщательным образом восстановить подробности бесед со Сталиным.
      Третьего июня 1943 года Дж. Дэвис прислал Рузвельту отчет о своей миссии в Москву. По мнению Дэвиса, начало их контактов не предвещало ничего хорошего. Огорчило посла более всего то, что Сталин не видел особого различия между американской позицией и английской, он полагал, что стоит перед единым западным фронтом. Исходя из этого, Сталин не проявил энтузиазма в отношении сепаратной встречи с Рузвельтом. На высказывания Дэвиса о том, что СССР и США, в лице их лидеров, могут найти общий язык, "выиграть и войну и мир", Сталин лаконично ответил: "Я в этом не уверен". Дэвису, по его словам, понадобилось немало времени и усилий, чтобы смягчить напряженность в их беседах. Сталин не принимал североафриканские операции или бомбардировки Германии в качестве эквивалента "второго фронта". Дальнейшее откладывание открытия "второго фронта" поставит Советский Союз летом 1943 года в очень тяжелое положение. Оно (Сталин сделал акцент на этом) повлияет на ведение Советским Союзом войны и на послевоенное устройство мира.
      Вскоре Рузвельт получил личное послание Сталина: результат массированного германского наступления летом 1943 года будет зависеть от операций союзников в Европе. В конечном счете перспектива достижения двусторонней советско-американской договоренности приобрела, по его мнению, некоторую привлекательность, и Сталин согласился встретиться с Рузвельтом в Фейрбенксе в июле или августе 1943 года, но просил понять, что не в состоянии назвать точную дату встречи ввиду существующих исключительных обстоятельств. И он не пойдет на встречу, если она будет использована как предлог для откладывания высадки на европейском континенте. Сталин говорил это, еще не зная об итогах конференции "Трайдент", еще надеясь на открытие "второго фронта" в августе - сентябре 1943 года.
      После отъезда Дэвиса из Москвы Сталин получил сообщение от Рузвельта об еще одном крупном - на год - откладывании открытия "второго фронта". Рузвельт не без основания ожидал, что теперь советская сторона может снова ужесточить свою позицию, предложения о советско-американской договоренности повиснут в воздухе. Накануне сражения на Курской дуге союзники отказали Москве в самой необходимой помощи.
      Прочитав написанный Маршаллом отчет о конференции, где как бы между прочим сообщалось о переносе высадки во Франции на весну 1944 года, Сталин, едва сдерживая ярость, прислал письмо 11 июня 1943 года, в котором отмечал, что данное решение создает для Советского Союза исключительные трудности. Это решение "оставляет Советскую Армию, которая сражается не только за свою страну, но также и за всех союзников, делать свое дело в одиночестве, почти одной рукой против врага, который все еще очень силен и опасен". Советский народ и его армия соответствующим образом расценивают поведение союзников. О возможности двусторонней встречи в послании не говорилось ничего.
      Практически первый раз в ходе войны президент Рузвельт попал в ситуацию, когда его радужное восприятие грядущего, особенно характерное для него с середины 1942 года, столкнулось с менее обнадеживающей перспективой. Советские руководители не видели смысла заниматься сомнительным проектированием будущего, когда СССР предлагалось пробиться к нему через схватку с вермахтом, а Соединенные Штаты в это время наращивали мощности.
      Не только несправедливое распределение военного бремени начало разделять США и СССР в 1943 году. Все большую значимость в двусторонних отношениях стал приобретать "польский вопрос". В США жило несколько миллионов поляков (они традиционно голосовали за демократов), американское правительство уже несколько лет поддерживало польское правительство в эмиграции, находившееся в Лондоне. Но поддержка по требованию президента Рузвельта не распространялась пока на проблему будущих границ Польши и СССР. Рузвельт понимал, что этот взрывоопасный вопрос может разорвать тонкую ткань советско-американского сотрудничества. Для лондонского же польского правительства он был центральным.
      Отношения советского правительства и лондонского комитета поляков были прекращены в апреле 1943 года, когда немцы объявили о нахождении в катынском лесу (близ Смоленска) трупов тысяч польских офицеров, убитых, по их утверждению, советскими войсками, и "лондонские поляки" поддержали германскую версию.
      В результате "русский фронт" дипломатии Рузвельта оказался к середине 1943 года в самом плачевном состоянии. На севере, в Баренцевом море, поставка товаров и оружия прекратилась полностью. На южных подходах к Европе американцы предпочли помогать англичанам в Тунисе. Американцы взяли сторону Лондонского комитета поляков и не признавали новых (после сентября 1939 года) границ СССР. Соединенные Штаты не разорвали отношений с Финляндией, которая вела войну с Советским Союзом. Все это желательно видеть на фоне того, что был распущен Коминтерн, а главное, что Советская Армия один на один сражалась с общим противником.
      Как часть выхода из сложного положения Рузвельт выдвигал идею двусторонней советско-американской встречи. На ней будет достигнуто "внутреннее понимание", невозможное на трехсторонних переговорах. Письмо Сталина Черчиллю от 19 июня разрушило и эти достаточно шаткие надежды. "Речь идет не только о недоумении Советского правительства, но и о сохранении доверия к союзникам, доверия, которое ныне поставлено под жестокий удар... Это вопрос спасения миллионов жизней на оккупированных территориях Западной Европы и России и об уменьшении огромных жертв Советской Армии, по сравнению с которыми жертвы англо-американских армий незначительны".
      После этого письма Черчилль, ранее возражавший против сепаратной советско-американской встречи, изменил мнение и стал даже подталкивать Рузвельта к ней. Между тем Сталин отозвал послов из Вашингтона и Лондона. Наступило резкое ухудшение союзнических отношений.
      Рузвельт в этот момент сделал не очень достойную попытку доказать Черчиллю, что идея двусторонней встречи исходила не от него, а от Сталина. Американская дипломатия переживала тяжелое время, когда, надеясь получить после завершения конфликта весь мир, она оттолкнула двух главных своих союзников. Следовало поправить дело, под угрозой оказались самые замечательные послевоенные планы. Так открылась дорога к Тегерану.
      На решающем фронте второй мировой войны к осени 1943 года Красная Армия освободила Орел, Харьков, Смоленск и подошла к Киеву. Германия потеряла в Европе стратегическую инициативу полностью. В тихоокеанском регионе японская военная машина еще обладала колоссальными возможностями, японский флаг развевался над необозримыми просторами Азии и Тихого океана. Однако в мае 1943 года наступает новый этап. Английский наблюдатель отметил еще отсутствие в Токио бомбоубежищ - свидетельство уверенности в том, что американские самолеты не достигнут Японских островов. Но стал ощущаться недостаток сырьевых ресурсов. К 1943 году с начала войны производство в Японии выросло на одну четверть, а в США этот рост составил две трети прежнего объема. Сказалась, помимо прочего, японская самоуверенность: за десять лет, предшествующих Пирл-Харбору, экономический рост Японии был столь бурным, что ее руководство не посчитало нужным создать особые стратегические резервы - оно полагалось на результаты этого роста. И просчиталось. Стратегическая инициатива на Тихом океане начинает переходить из рук японцев к американцам.
      Император Хирохито 8 июня 1943 года потребовал от начальника генерального штаба Сугиямы более активных действий: "Если мы будем сражаться таким образом, то лишь доставим радость Китаю, приведем в смятение нейтралов, обескуражим союзников и ослабим Сферу сопроцветания. Нет ли способа где-либо встретить мощь США лицом к лицу и сокрушить ее? Армия показывает себя хорошо в Бирме. Может быть, как таковая армия не будет разбита, но на островах в океане ее силу трудно проявить... Вы говорите, Сугияма, что способность военно-морского флота сражаться в решающих битвах "гарантирует" нас от поражения, но я боюсь, что этой способности более не существует".
      В конце июня американская военно-морская пехота высадилась на Новой Георгии и, базируясь на этом анклаве, стала овладевать контролем над Марианскими островами. Командующий флотом подводных лодок маркиз Комацу, двоюродный брат императора, доложил Хирохито, что Соломоновы острова обречены. Император Японии поручил премьер-министру Тодзио передать войскам на Соломоновых островах приказ держаться до последнего и продать свою жизнь как можно дороже. В Японии началась тотальная мобилизация. Императрица Нагако демонстративно участвовала в подготовке перевязочного материала. Судьба свергнутого в июле Муссолини служила предвестником будущего. Советники Хирохито говорили о неизбежности крушения Германии, о том, что Японии предстоит борьба в одиночестве. Между тем почти половина предвоенного флота Японии (3 миллиона тонн) была уничтожена, и японские верфи не могли компенсировать понесенного урона.
      Мы видим, что и в Европе, и в Азии период пика угрозы начинает проходить. Для дипломатии это означало необходимость обратиться к будущему.
      Тегеран
      В конце этой войны, если мы сумеем сокрушить военную мощь Германии и Японии, в мире будут три великие военные державы - Британия, Россия и Соединенные Штаты.
      У. Липпман. 1943 г.
      К лету 1943 года министерство финансов США определило, что за годы войны американцы отложили наличными и в облигациях семьдесят миллиардов долларов. Напомним, что СССР получил помощь по ленд-лизу в размере одиннадцати миллиардов долларов - в семь раз меньше. А на восстановление экономики советское руководство просило у США 6 миллиардов долларов.
      Война многое изменила в Америке. В частности, она привела к росту централизации в правительственном аппарате. Нужды войны требовали единоначалия. О высокой степени централизации и секретности планирования говорят ближайшие сотрудники президента. Его военный помощник адмирал "Пеги отметил в 1943 году: "Если бы я нашел кого-либо, кто помимо Рузвельта знал, чего хочет Америка, это было бы для меня удивительным открытием".
      Президент занимал уникальную позицию, никто не мог его дублировать и никто не был в состоянии поделить его прерогативы. Среди всех забот военного времени тогда - летом 1943 года - одна воспринималась им как требующая внимания, коррекции, дополнительных усилий: зашедшие в тупик дипломатические отношения с СССР.
      Итак, американцы предлагали Советскому Союзу заплатить страшную цену. Верно понимая напряжение на советско-германском фронте, они хладнокровно смотрели на миллионные жертвы СССР. Первоначально Америка обещала открыть второй фронт в 1942 году, а теперь без особых извинений перенесла свои планы на неопределенное будущее. Могло ли это не сказаться на искренности, на прочности союза, которому предстояло не только победить в войне, но и стать основой послевоенного урегулирования? Что, очевидно, также действовало на советское руководство - это с легкостью излагаемые мотивы о миллионах избирателей польского происхождения, в то время как миллионы советских людей находились на грани гибели.
      Еще один вопрос вставал во всем объеме.