Стала проявляться позиция Рузвельта во французском вопросе. Помощник де Голля Ж. Сустель отмечал тогда: "Никто, я думаю, не поймет Рузвельта, если не оценит того, кем этот выдающийся человек был в 1942 году: политик и стратег, энергичный вождь масс, умелый руководитель партии, но, прежде всего, глава одной из величайших армий в мире. Никогда ни один Цезарь не имел власти столь гигантской, не имел возможности одним приказом двинуть такие людские силы и такую мощь техники на морях, континентах и в небе. Ныне, в конце 1942 года, неумолимо держась в отношении Франции политики, беспокоившей его в такой степени, которую он не хотел признать, раздраженный сопротивлением, желая победы, пока еще больное тело поддерживала воля, он был горд от того, что сделал свою страну величайшей силой в истории".
      Это впечатление Ж. Сустель вынес из личной беседы с президентом. С. Уэллес, записавший эту беседу, с горечью отметил, что представитель де Голля не выразил ни малейшей благодарности "за освобождение Северной Африки американскими силами, но постоянно настаивал на том, причем в одних и тех же выражениях, что управление Северной Африкой должно быть сосредоточено в их руках "не позднее двух-трех недель, которые нужны для оккупации Туниса".
      Двадцать шестого декабря 1942 года, после того, как Дарлан был убит террористами, имперский французский совет при открытом давлении со стороны американцев избрал верховным комиссаром французской Северной Африки генерала А. Жиро. Даже англичане не влияли на выбор главы североафриканских французов. Рузвельт мотивировал столь неприкрытое вмешательство необходимостью немедленно помочь Эйзенхауэру, но главным было желание иметь лидером в Северной Африке деятеля проамерикански настроенного и откровенного антиголлиста. Сын президента вспоминает: "Жиро был рекомендован Мэрфи и государственным департаментом как логический противовес единоличному и поддерживаемому англичанами главенству де Голля".
      В последний день 1942 года Черчилль прислал Рузвельту очередную телеграмму. Британский премьер соглашался с президентом, что союзный главнокомандующий (американец) должен быть верховным лицом в северо-западной Африке во всех делах, как военных, так и гражданских. Но гражданское управление все же следует создать - в любой подходящей условиям форме; разумеется, это управление должно быть подвластно вето Р. Мэрфи, личного представителя президента Рузвельта, и вето Гарольда Макмиллана, британского представителя в союзной штаб-квартире.
      Рузвельт не поддался на уловку. Ныне он смотрел на перспективу централизованного французского управления с большим подозрением, чем когда бы то ни было в прошлом. Если бы политическая ситуация в Северной Африке зависела только от Рузвельта, го он начал бы перенимать "французское наследство" уже с конца 1942 года.
      В Токио 7 декабря 1942 года, в годовщину начала войны на Тихом океане, император Хирохито обменялся поздравительными телеграммами с Гитлером и Муссолини. Можно было в тишине императорского дворца подвести реалистические итоги первого года войны. Три из четырех выводов являлись пессимистическими: авианосный флот принял сокрушительные удары; лучшие летчики - элита ВВС погибли в жестоких боях; солдаты страны "восходящего солнца" так и не сумели показать своего "духовного превосходства" над "нищими духом" американцами. И лишь надводный флот, традиционная опора японской военной мощи, проявил свою силу. По существу, наступательный пыл Японии "выдохся" в течение первого года войны, затем образовалось некое равновесие, а в ноябре 1943 года и в июне 1944 года американцы двумя ударами (в первом случае в боях на Маршалловых островах, во втором - на острове Сайпан в западной части Тихого океана) вернули себе стратегическую инициативу.
      В Вашингтоне план на 1943 год предполагал, что "операции на Тихом океане будут продолжаться с целью постоянно усиливать давление на Японию".
      Второй год войны начался с того, что японцы отразили третье американское наступление на Гвадалканале, но император Хирохито уже не верил в благополучное продолжение боевых действий и здесь и, "проглотив гордость", приказал эвакуировать гарнизон Гвадалканала. В ходе боев в море погибли пять тысяч американских моряков против трех тысяч японских. Но в воздухе потери составили 2000 японских пилотов против 600 американских. Хуже всего был для японцев результат наземных сражений: 20 тысяч убитых и 10 тысяч пропавших без вести против 2 тысяч американцев.
      Для историка важнее другой факт. Сражение при Гвадалканале было последним, в котором с обеих сторон участвовали в бою примерно одинаковые количественно силы. В дальнейшем с каждым крупным боем перевес американцев возрастал. Никогда уже после шестимесячной кампании при Гвадалканале японцы не смогут выставить против американцев равные силы. К концу войны обычным соотношением сил в бою станет десятикратное превосходство американской стороны в морских сражениях и пятидесятикратное - в воздушных. Американские командиры будут иметь возможность избирать те участки фронта для боя, где количественное превосходство японской пехоты будет нейтрализовано общим превосходством американских вооруженных сил. К моменту ухода с Гвадалканала потери японцев составляли примерно 100 тысяч человек, к концу войны - более одного миллиона.
      Японская армия еще посягала на треть земной суши - шовинистическая пресса ежедневно помещала карты с обозначением фронтов наступающих императорских войск - но в ходе войны стал намечаться новый этап. Главный союзник Японии - гитлеровская Германия не могла двинуть свою военную машину в Сталинграде. События на советско-германском - решающем фронте второй мировой войны, где друг другу противостояли миллионные армии, многократно покрывали масштабы битвы на Тихом океане (за весь период войны японцы взяли в плен 21 580 американских солдат и офицеров, треть которых погибла в концентрационных лагерях, что несравнимо с гигантскими людскими потерями в Европе). Перелом в ходе боев под Сталинградом немедленно сказался на событиях в тихоокеанском бассейне.
      На рубеже 1942 - 1943 годов ожесточение в войне японцев и американцев достигает высшего предела. Японцы обрекают пленных на медленную смерть в лагерях, расстреливают летчиков, бомбивших Токио. Со своей стороны президент Ф. Рузвельт санкционирует казнь планировщика атаки на Пирл-Харбор - адмирала Ямамото Изороку.
      * * *
      В канун нового, 1943 года, Рузвельт, как обычно, принимал узкий круг друзей в Гайд-парке. Гостей удивил неожиданный тост президента: "За Объединенные Нации". Именно тогда, зимой 1942 - 1943 годов, в верхнем эшелоне власти начался процесс осмысления возможностей будущего, началось собственно долгосрочное планирование на послевоенный период. Тон этому, безусловно, задал Рузвельт, обратившийся к окружению с "провоцирующими" вопросами об их взглядах на отдаленную перспективу. В архивах зафиксировано, что в ноябре 1942 года Рузвельт обсуждал послевоенное мироустройство с К. Эйшельбергером. В это же время он пишет письмо ветерану дипломатии XX века - премьер-министру Южной Африки Я. Сметсу о своем желании обсудить проблемы "создания планов на случай прихода победоносного мира". В декабре 1942 года президент в течение нескольких часов обсуждал послевоенные планы с премьер-министром Канады Маккензи Кингом. Эти дебаты выходят и на официальную поверхность. В ежегодном послании президента конгрессу от 7 января 1943 года Рузвельт отметил: "Победа в этой войне является первой и главнейшей целью для нас. Победа в последующем мире следующая задача".
      Первый эскиз нового мира: Германия, Италия и Япония будут разоружены, их заставят отказаться от их "философии", принесшей миру столько страданий.
      Президент очертил перед широкой аудиторией свои планы на грядущий год. В Европе главной задачей ушедшего, 1942 года, говорил он, было ослабление давления на СССР и попытка нейтрализовать часть германских сил, используемых на восточном фронте. Северную Африку Рузвельт определил, заимствуя выражение Черчилля, как "мягкое подбрюшье" стран "оси". В Азии "период наших оборонительных действий на Тихом океане подходит к концу. Сейчас наша главная цель - вовлечь японцев в сражение. В прошлом году мы остановили их. В этом году мы намереваемся наступать". Президент подтвердил, что европейский театр будет пользоваться приоритетом. "Я не могу сказать вам, когда Объединенные Нации собираются нанести следующий удар в Европе. Но мы намерены нанести этот удар - и ударить со всей силой. Я не могу вам сказать, где мы его нанесем, в Норвегии или в Нидерландах, или во Франции, или через Сардинию и Сицилию, или через Балканы, или через Польшу - а, возможно, и в нескольких местах сразу. Но мы, как и англичане и русские, будем крушить противника с воздуха жестоко и неутомимо".
      По мнению президента, "арсенал демократии работал хорошо". В 1942 году американская промышленность произвела 48 тысяч военных самолетов и 56 тысяч танков и орудий, армия была увеличена до 7 миллионов человек. За 1942 год был создан флот водоизмещением восемь миллионов тонн, это в семь раз больше, чем в 1941 году. Со стапелей сошло более десятка линкоров. Бюджет, который предложил Рузвельт в январе 1943 года, был беспрецедентным для американской истории - сто миллиардов долларов (рост на 23 миллиарда со сравнению с 1942 финансовым годом). За два с половиной предшествующих года основная масса безработных "рассосалась": десять миллионов человек либо получили работу, либо вступили в армию. В течение 1943 года предполагалось трудоустройство или зачисление в армию еще шести миллионов человек.
      Именно в этой речи 7 января 1943 года Рузвельт широковещательно объявил, что к изоляционизму нет возврата, что Америка принимает новый курс, ее целью становится контроль за главными, критически важными регионами. Некоторые американцы "полагали, что эта нация по окончании данной войны может забиться назад в свою американскую нору и закрыться в ней. Но опыт учит нас, что мы никогда не сможем выкопать нору такой глубины, которая обеспечивала бы нашу безопасность в отношении хищных животных". Франклин Рузвельт торжественно обещал, что он не повторит ошибки первой мировой войны с ее поисками формулы постоянного мира на основе "возвышенного идеализма". Конгрессмены слушали президента затаив дыхание. Но Рузвельт предпочел остановиться на этой ноте, не уточняя свой образ видения американских политических целей после войны.
      Америка начинает активно привлекать в военное дело науку. Уже в 1940 году Национальная академия наук потребовала большего своего участия в создании эффективных вооружений. Рузвельт сформировал из гражданских специалистов Комитет по исследованию проблем национальной обороны, во главе его был поставлен В. Буш. Этот комитет немедленно начал взаимодействовать с Пентагоном. Американская армия хотела получить невиданные прежде виды оружия. Нужно было резко ускорить массовую подготовку пилотов, создавать беспрецедентные по масштабу танковые заводы. Армия требовала изобретения оружия для ведения боевых действий в джунглях, в пустыне, в горах. Рузвельт прилагал большие усилия, чтобы сократить срок прохождения новой модели от опытного образца до конвейера. С этой целью был образован Отдел научных исследований и их реализации, получивший большие лаборатории и внушительные полигоны. Оружие и боеприпасы создавались на довольно неожиданных направлениях. Так, странное сотрудничество Гарвардского университета с нефтяным гигантом "Стандард ойл" произвело не менее странное вещество, смесь стирального порошка и бензина - напалм, эффективность которого особенно ощутили на себе японские города. Для противодействия германским Фау-1 американские специалисты создали наземный радар. Специальным радаром были оснащены самолеты, борющиеся с подводными лодками. Начиная с 1943 года основной ударной силой военно-морского флота США окончательно становится авианосец. Весной 1942 года Рузвельт подписал приказ о создании Объединенного комитета по новым видам оружия и оборудования.
      В речи 7 января 1943 года Рузвельт, имея в виду растущее материальное могущество Америки, сказал конгрессу: "Страны "оси" знали, что они должны выиграть войну в 1942 году или они потеряют все". Выступая в Москве 6 ноября 1942 года, Сталин выразил меньший оптимизм: "Наши союзники не должны ошибиться в понимании того, что отсутствие второго фронта может иметь плохие последствия для всех миролюбивых стран, включая самих союзников".
      И хотя Советское правительство тепло поздравило союзников с успешной высадкой в Северной Африке, оно запросило Вашингтон и Лондон о перспективах открытия второго фронта в Европе в 1943 году. Впервые мы читаем в донесениях западных дипломатов из Москвы, что задержка открытия второго фронта в Европе может иметь серьезные последствия для будущего, для позиций СССР в отношении западных союзников.
      В Лондоне Черчилль начинает размышлять над темами, которые с тех пор стали постоянными для него до конца войны. Что случится, если вермахт потерпит серию тяжелых поражений и Советская Армия выйдет в Центральную Европу? В союзных штабах уже не могли не считаться с возможностью такого поворота событий. Ответом на него со стороны Запада должен был быть план "Раундап", предполагавший спешную высадку во Франции. Однако Черчилль (а его мнение имело важнейшее значение, операция должна была осуществиться с английских баз) считал, что нужно отодвинуть "Раундап" по времени, сместить его к осени 1943 года.
      Лорд Аланбрук, судя по его дневниковым записям, полагал, что Рузвельт и Черчилль поступают близоруко, имитируя "второй фронт" в Северной Африке и максимально удаляя "Раундап". Такой результат 1943 года имел бы негативные последствия во многих отношениях. Москва освобождалась бы - в свете нарушения союзниками слова - от всяких формальных (или подразумеваемых) ограничений, Советская Армия получала возможность самостоятельно решить судьбу Европы. Аланбрук не знал, что пишет Идену в эти же дни Черчилль: "Мои мысли сосредоточены на Европе - на возрождении славы Европы. Было бы безмерным несчастьем, если бы русские варвары получили контроль над культурой и независимостью древних государств Европы".
      В этой ситуации стратегическая линия президента Рузвельта приобретала критическое значение. Рузвельт уже сделал выбор, поддержав идею операции "Торч". Важно в данном случае отметить, что в начале 1943 года американский президент пришел к выводу, которому Черчилль мог только аплодировать - о необходимости отложить прямую высадку в Европе.
      Чем объясняется нежелание Рузвельта бросить все силы на решающий участок борьбы? Частично ответ дают оценки американских военных стратегической ситуации в Европе в 1943 году. Аналитики полагали, что Германии скорее всего удастся нанести Советскому Союзу ряд тяжелых поражений и вероятие выхода Советской Армии за пределы своих границ еще крайне мало. Разумеется, поведение Лондона, отнюдь не склонного пока ринуться в бой на континенте, а удовлетворенного страшным напряжением как Германии, так и Советского Союза, также принималось во внимание американцами. И когда Рузвельт писал Черчиллю, что "русский фронт имеет для нас сегодня величайшее значение, он самая большая наша опора", он вкладывал также и тот смысл, что напряжение на восточном фронте дает Америке время и возможности для развертывания своих сил.
      И лишь когда в декабре 1942 года появилась угроза выхода немцев к Баку и к Малой Азии, президент Рузвельт стал рассматривать конкретные меры помощи фронту, который, с его точки зрения, грозил развалиться и открыть немцам перспективы продвижения к Турции и через Иран к Индии. В Белом доме возникла идея представить под общее советское командование подразделения американских бомбардировщиков. Советская сторона ответила, что на этом участке фронта она больше нуждается в истребителях. Оптимальным решением было бы предоставление американской военной техники без боевых экипажей об этом просило советское руководство Рузвельта в разгар сталинградской эпопеи. Рузвельт, чьи опасения в отношении судьбы Кавказа к началу 1943 года ослабли, уже не настаивал на прямом американском военном вовлечении.
      Сталинград имел значительные дипломатические последствия. Перелом, наметившийся в связи с наступательными операциями Советской Армии в зимнюю кампанию 1942 - 1943 годов, в значительной мере обесценил прогнозы американских генералов, веривших в силу вермахта. Рузвельту следовало думать о том, что нужно делать в условиях германских поражений на востоке. У него стала вызревать идея совместной конференции трех великих держав с целью координации действий в условиях возникновения новых позитивных возможностей.
      Если говорить конкретно, то американской стороне нужно было решить, куда приложить свой растущий потенциал. После закрепления в Северной Африке, осознав наконец свою полную причастность к главной - европейской сцене войны, Рузвельт пришел к заключению, что наступило время для совместного с главными союзниками стратегического планирования: "только главные действующие лица" могут эффективно обозначить перспективу, выработать "совместную согласованную точку зрения". Черчилль, ощущая, что приближается роковой час обсуждения судеб мира, выразил желание встретить президента "в любой точке Земли". Не такой была позиция Сталина. Враг еще стоял на берегах Волги, спор о будущем казался почти схоластическим - он решил не участвовать в вопросе на данном этапе. Возможно, что Сталин имел в виду и другие соображения; например, он не хотел давать своим высоким союзникам шанс отказаться от твердо данного обещания: второй фронт в 1943 году. По крайней мере, заслуживает внимания мнение Черчилля. Десятого декабря 1942 года премьер-министр писал Рузвельту: "Он (Сталин) думает, что мы предстанем перед ним с идеей "никакого второго фронта в один девять четыре три"".
      Рузвельт проявил заметное упрямство, приглашая Сталина повторно. Он хотел обозначить мировые горизонты сейчас, когда главные союзники еще не отошли от края гибели, а у США были развязаны руки для действий на любом избранном ими направлении.
      С точки зрения Рузвельта, встреча на данном этапе, когда СССР был связан борьбой не на жизнь, а на смерть, тогда как США могли выбирать время и место своих ударов, увеличивать или уменьшать помощь, была бы благоприятной для американской стороны. В январе 1943 года Рузвельт выдвинул идею встречи руководителей трех стран в Алжире или в Судане. Президент при этом писал Черчиллю: "Мне бы не хотелось, чтобы у Сталина возникло впечатление, что мы решаем все между собой перед встречей с ним. Я думаю, что вы и я понимаем друг друга настолько хорошо, что в предварительной нашей двусторонней конференции нет необходимости".
      Англичане выразили согласие, хотя Черчилль все же надеялся, что тесное сотрудничество американского и английского военных штабов, а также закрытые совещания военных экспертов будут укреплять "единое понимание" стратегических нужд Запада.
      Чувствовал ли Сталин сложность ведения переговоров в условиях "связанности" и низшей точки влияния для СССР или руководствовался другими соображениями, но он отверг идею встречи с Рузвельтом и Черчиллем в начале 1943 года. Официальным объяснением была занятость советского Верховного главнокомандующего боевыми операциями на фронтах. В повторном письме Рузвельт предложил Сталину встречу 1 марта 1943 года, подразумевая при этом, что выбор советской территории, возможно, был бы приемлем. Сталин снова ответил, что все важные проблемы можно обсудить и путем переписки. И не преминул напомнить, что обещание открыть второй фронт весной текущего года должно быть выполнено.
      Несомненно, что отказ Сталина разочаровал Рузвельта. После некоторых колебаний он все же решил обсудить глобальную стратегию с Черчиллем и предложил в качестве места встречи недавно занятую американскими войсками Касабланку.
      Еще до вылета в Марокко Рузвельт знал основные черты той схемы действий, за которую будут держаться англичане: развивать операцию "Торч", изгнать немцев из Африки, обезопасить английский путь в Индию и гарантировать английское господство на Ближнем Востоке. Затем перейти к "мягкому подбрюшью" Европы - Балканам и перерезать Советской Армии путь в Центральную Европу. Во всем этом Рузвельт не ошибся. Английский премьер-министр действительно был занят со своими военными специалистами тем, что изучал возможности вступления в войну Турции, овладения подходами к Италии - всеми теми проблемами, решение которых способствовало консолидации империи и укреплению ее коммуникаций. Открытие второго фронта в Европе на данном этапе не интересовало Черчилля. В самом экстренном случае к нему следовало обратиться не ранее августа 1943 года.
      Небезынтересно позднее признание Мэрфи, который сообщил, что, лишь читая дневники фельдмаршала лорда Аланбрука, начальника имперского генерального штаба, он понял, как долго и с каким тщанием готовились англичане к дебатам с американцами. "Англичане планировали свою дискуссионную кампанию в Касабланке так же искусно, как они планировали свои боевые действия против стран "оси". Черчилль инструктировал штат своей миссии не предпринимать лобового наступления на американцев, а выждать и действовать "как капли воды, долбящие камень". Премьер обещал своим подчиненным, что будет действовать в таком же роде в дискуссиях с американским президентом". Эта тактика, отмечает Мэрфи, в значительной мере оправдала себя.
      Рузвельт оказался в непростой ситуации. Подыгрывать англичанам означало способствовать достижению прежде всего их имперских целей, а не решению задачи утверждения в Европе, превращения Англии в младшего союзника, нахождения модус вивенди с СССР в период относительной слабости последнего. Исходя из такого понимания стратегических целей Рузвельт приказал своим военным ориентироваться на высадку в Европе. Если англичане заупрямятся, им следовало пригрозить возможностью общего поворота Америки к тихоокеанскому театру военных действий. В переписке этих дней ни Рузвельт, ни его военные помощники даже не упоминали Средиземноморья.
      Конечный этап предварительного планирования пришелся на 7 января 1943 года. Американцам было ясно, что намечаются линии значительных противоречий с англичанами. Поскольку последние молчали относительно высадки на европейском континенте, генерал Маршалл предложил осуществить эту операцию примерно в июле 1943 года. Президент сказал, что ради "гибкости" он готов сместить срок ее начала на месяц-два. В тот же день (7 января) на встрече с членами Объединенного комитета начальников штабов президент Рузвельт сказал, что "собирается обсудить с Черчиллем вопрос о степени желательности информирования Сталина о том, что Объединенные Нации будут продолжать борьбу до тех пор, пока не войдут в Берлин и их единственным условием будет безоговорочная капитуляция".
      Итак, Рузвельт делает шаг, который окажет значительное воздействие на будущее - выступает с идеей безоговорочной капитуляции. В этом проявилось желание избежать разлада между союзниками на финальной стадии войны и выдвинуть США в первый ряд мировой политики без всяких промежуточных вариантов. Возможно, сказалось и стремление заручиться доверием своего советского союзника.
      Встреча с Черчиллем в Северной Африке, несомненно, волновала Рузвельта. Предстояло вольное, не связанное протоколом, обсуждение глобальных проблем, игра ума в условиях американского всемогущества. Игривое настроение Рузвельта видно хотя бы из того, что он предложил закодировать себя и Гопкинса как "Дон Кихота и Санчо Пансу". Черчиллю такие псевдонимы не показались верхом конспиративного искусства, и он сделал еще один шаг к секретности: "К" для президента и "П" для Гопкинса. Сам Черчилль отправился в Африку, надев синий мундир офицера королевских военно-воздушных сил, что вызвало реплику одного из высших английских чинов: "Разве не видно, что это летчик, замаскированный под премьер-министра?" Псевдоним Черчилля был "коммодор военно-воздушных сил Франкленд". Путь в Касабланку, немыслимо тяжелый, учитывая пересадки и перемены климатических поясов, Рузвельт назвал "первоклассными каникулами".
      Именно в тяжелые, изнуряющие месяцы войны Рузвельт окончательно сформировал ту группу людей, которым предстояло решать задачи, связанные с большой американской стратегией. В ближайшее окружение президента вошли люди, выдержавшие испытание кризисами, показавшие способность сохранять самообладание в любых обстоятельствах, склонные к мировому масштабу калькуляций. Это были Гопкинс, Хассет и Смит. В Пентагоне - Стимсон, Маршалл и Питтерсон. На полях сражений - Макартур, Эйзенхауэр, Нимиц. Создать эту плеяду единомышленников стоило для Рузвельта немалого труда. Ему пришлось преодолеть консервативные тенденции профессиональных дипломатов, расстаться со многими влиятельными фигурами, в которых он видел "политических убийц" Вудро Вильсона, старавшегося глобализировать американскую внешнюю политику.
      Но и после многолетней селекции кадров проблема контроля над государственным департаментом являлась не столь простой для президента. С одной стороны, это был огромный механизм. С другой стороны, такие деятели, как Хэлл, оказывались достаточно самостоятельны и имели собственные убеждения. Рузвельт знал о курсе госдепартамента и осуществлял контроль за ним прежде всего через Самнера Уэллеса, заместителя государственного секретаря. Разумеется, такой порядок не очень нравился Корделу Хэллу. Однажды он сказал в сердцах: "Каждое министерство имеет своего сукина сына, но у меня всеамериканский сукин сын".
      Но Рузвельт стремился именно к такой системе. Она его устраивала, и на решающую встречу в Касабланке он К. Хэлла попросту не взял.
      В субботу, 9 января 1943 года, президент Рузвельт во главе небольшой группы сел в поезд на неприметной запасной стоянке на окраине Вашингтона. Очевидно, ему нравилось одним махом ломать столько традиций: он был первым после Линкольна президентом, посещающим театр военных действий, первым президентом, оставляющим территорию США во время войны, первым президентом, покидающим страну на самолете. Поезд прибыл в Майами в понедельник утром, а вечером летающая лодка-самолет компании "Панамерикэн" начала серповидный обходный маневр, двигаясь южным путем к Африке. Рузвельт попросил пилота пролететь над старинной французской крепостью на Гаити. Президент с любопытством рассматривал тропические джунгли Суринама, бросил взгляд на Амазонку в месте ее впадения в океан, сосчитал число торговых кораблей в бразильском порту Белем и приводнился в Британской Гамбии. Крейсер "Мэмфис" уже ожидал необычного пассажира - но только для ночлега. Утром автомобиль мчал Рузвельта, Гопкинса и небольшую группу помощников в аэропорт города Батхерст.
      Бросок через океан был совершен на "Дугласе С-54". За покрытыми снегом Атласскими горами лежала Касабланка. На взлетном поле президента ждал сын Эллиот, и вся компания в бронированном автомобиле устремилась к месту конференции, в отель "Анфа" - высокое белое здание с большими балконами. И хотя из окон был виден Атлантический океан, армейская охрана лишала квартал мирной идиллии. Генерал Джордж Паттон, которому еще предстояло получить известность в Европе, превратил "Анфу" и окружающие дома в своего рода укрепленный район. Английские истребители, оснащенные диковинными тогда еще приборами - радарами, прикрывали место встречи с воздуха. Рузвельту предоставили отдельное бунгало, некогда принадлежавшее богатой француженке. В нескольких десятках метров находилось бунгало Черчилля, и он уже ждал с аперитивом. С английской стороны явилась когорта военных - Брук (будущий сэр Аланбрук), Маунтбеттен, Паунд, сэр Чарлз Портал.
      Ужин при свечах затянулся до рассвета. И хотя участники мобилизовали все свое остроумие и доброжелательность, в воздухе чувствовалось напряжение. Это был результат того, что еще до встречи лидеров, днем, состоялось знакомство военных экспертов, обнаружившее резкое расхождение планов. Речь шла не о мелких несоответствиях, а о коренных противоречиях стратегии. Выступивший от английской стороны Брук в течение часа излагал свой вариант действий: продолжение военных операций в Северной Африке, затем перенесение боевых действий на средиземноморские острова (прежде всего на Сицилию), использование всех возможностей в Средиземноморье и только после этого наращивание десантных сил в Англии для высадки на континенте.
      Американцы полагали, что, "заблудившись в средиземноморском лабиринте", они могут опоздать на решающее европейское сражение. Поэтому генерал Маршалл и предложил начать сосредоточение войск для высадки в Европе в текущем 1943 году. Американцев также беспокоила судьба Чан Кайши. Потеряв Китай, они подрывали основы своей общей стратегии, предполагающей наличие сильного националистического Китая как южного соседа Советского Союза. Поэтому адмирал Кинг выступил с идеей удвоить квоту помощи Китаю. Для английского командования, сосредоточенного на сохранении контроля над Индией, арабским Ближним Востоком и путями к ним через восточное Средиземноморье, предложение американцев казалось "ненаучным" способом военного планирования, что и было открыто высказано.
      Американские военные, в отличие от английских, настаивали на долгосрочном планировании. Англичане же отвергали попытки заглядывать "слишком далеко" вперед, считая, что не следует связывать себя долговременными обязательствами. Война, мол, таит много непредсказуемых обстоятельств. В определенном смысле англичане как дипломаты и как однородный коллектив были сильнее американцев. Через фельдмаршала Дилла, работавшего в Объединенном комитете начальников штабов, они заранее знали об американской позиции. На внутренних совещаниях была выработана контраргументация. Накануне первой конференции Объединенного комитета английские военные детально обсудили проблемы союзнического взаимодействия с Черчиллем, который и определил осевую линию действий и обещал всемерную помощь в случае конфликтных ситуаций. Черчилль поучал своих военных: не создавайте атмосферу экстренности, дайте американцам выговориться. Никакой непримиримости, мягкое обволакивание идей словами. Пусть нетерпеливым американским стратегам станет скучно.
      Рузвельт, со своей стороны, не сумел добиться сходного единства позиций и чувства командной борьбы.