Глава I

Заливаясь лаем, собачья свора свернула с аллеи в бамбуковые заросли.

— Черт! — воскликнул первый наездник с карабином в руках. — Мой конь искарябает себе лицо!

— Не лицо, а морду, милый, — поправила восхитительная наездница с винтовкой за плечами. — Если собаки почуяли добычу, то мы обязаны им подчиниться, а не заботиться о лошадях. Это охота, дорогой, а не гольф! Вперед!

Обворожительная блондинка в жокейском костюме пришпорила коня, и ее жеребец, вырвавшись вперед, понес бесстрашную охотницу в бамбуковый частокол. Собаки вырвались вперед и успели скрыться из виду. Лошади шли на лай.

К счастью для всех, бамбуковый пролесок вскоре оборвался, и стройные жеребцы вынесли седоков на поляну, в центре которой стоял могучий ветвистый дуб. Поляна казалась огромной и абсолютно круглой, сочно-зеленой и залитой солнцем, зелень ковра нарушалась красными пятнами маков, а тишину нарушало щебетание птиц. В одну секунду рай превратился в ад. Заливистый лай отпугнул птиц, и в небо взвилась стая разноперых птиц.

Наездник вскинул карабин, но стрелять не стал. Крупнокалиберные пули предназначались для кабана. Собаки обманули надежды хозяина. Такое простить можно щенкам, а не опытным охотникам. Шестеро породистых кобелей нюхали траву под вековой громадиной и скулили.

Однако без выстрелов не обошлось. Блондинка первой увидела цель. Если то, что она увидела, можно назвать целью. В тот момент, когда скакуны вынесли своих седоков на поляну, в широкой кроне дерева что-то хрустнуло, и из ветвей вниз упало что-то очень большое, но это что-то так и не достигло зеленого ковра поляны, а повисло в воздухе. Зоркий глаз охотницы заметил веревку, которая помешала человеку упасть. Это был мужчина, и веревка затягивала его шей. Свора псов кружилась под висельником и тявкала.

Растерянность длилась не больше двух секунд. Дама оправилась от мгновенного шока и вскинула винтовку на плечо. Ее спутник следил за происходящим с приоткрытым ртом. Прицелившись, она выстрелила. Пуля пролетела мимо. Еще выстрел. Вторая пуля задела веревку, и только третья пуля перебила ее.

Висельник мешком упал на землю, придавив собой хвост одной из собак. Стая бросилась врассыпную.

Джентльмен на коне захлопал в ладоши. Белые лайковые перчатки делали эти хлопки, словно ружейные осечки.

— Браво, Вирджиния! И это после стольких бокалов шампанского на вчерашнем приеме. Браво!

Блондинка резко бросила винтовку партнеру, и тот едва сумел поймать ее.

Она спрыгнула с лошади и подошла к человеку, лежащему под деревом. Чем ближе. она подходила, тем нерешительнее были ее шаги. Остановившись в трех ярдах, Вирджиния присела на колени и, склонив голову набок, попыталась разглядеть жертву, на шее которой все еще висела удавка. Она увидела перед собой мужчину в куртке военного образца со следами споротых нашивок, потертых джинсах и армейских ботинках на шнуровке. На вид ему было не больше тридцати пяти лет. Короткая, ежиком, стрижка из темно-рыжих волос, худое заостренное лицо с выпуклыми скулами и впалыми небритыми щеками, лицо приобрело цвет рыбьего брюха с сероватым налетом, узкие посиневшие губы и крупный нос с горбинкой. Вид мертвеца, но он еще дышал.

— Марк! — вскрикнула Вирджиния. Он еще жив. Быстрее!

Марк стоял в стороне и придерживал лошадей, тут же под ногами крутились собаки.

— Его нужно отправить в больницу! — тихо, но твердо произнес Марк. Висельник застонал.

— Глупости! До больницы сорок миль, — протестовала дама. — Мы отвезем его в наш охотничий домик. Помоги мне!

Блондинка принялась распутывать узел на шее несчастного.

— Оставь, Вирджиния. Я сам. Подержи лошадей.

Они поменялись местами. Марк не церемонился. Его сильные руки подхватили истощенное тело с земли, и через секунду оно буквально повисло на крупе лошади. В самый неподходящий момент беднягу вырвало.

Вирджиния поморщилась и сказала: «Фу!», — а Марк усмехнулся и добавил: «Жить будет!»

Прислуга была крайне удивлена необычному трофею. Никто не принимал людей за дичь. Марк попросил лакея помочь ему перенести человека в дом, а егерь повел собак на псарню, где им придется сидеть в клетках до следующей охоты. Марк злился на собак, хотя и понимал, что животных винить нельзя.

То, что Вирджиния называла охотничьим домиком, имело три этажа, двенадцать комнат, участок с псарней, конюшней, оранжереей, садом и бассейном. Хозяева проводили здесь свои уик-энд, и, благодаря большим пожертвованиям и меценатству хозяйки на содержание национального заповедника, им был выделен участок и дано разрешение на лицензионный отстрел животных. Конечно, для многих не являлось секретом, что истинными хозяевами Национального парка является чета Рэйлисов, Вирджинии и Марка. Вирджиния по праву гордилась своим хозяйством. Слишком мало в нашей стране осталось таких диких уголков природы. Народ дичал и зверел, заменяя собой тупоголовых бизонов и койотов, а зверье истреблялось и вымирало на вырубленных пустырях. Таким образом, хищников не становилось меньше, и баланс природы не нарушался.

К сожалению, меценатов, подобных Вирджинии Рэйлис, было еще меньше, чем заповедников. и страна оголялась и лысела.

Висельнику повезло, что он попал на глаза людям в диких зарослях. Такие случайные совпадения похожи на предзнаменование или предначертания судьбы. Вирджиния верила в сверхъестественные силы. Марк всегда был скептиком и прагматиком, но, находясь под каблуком супруги на четверть века моложе себя, старался потакать ей в чем только мог.

Повезло или не повезло? Мы рассуждаем с точки зрения спасателей, но так ли это с точки зрения человека, набросившего себе на шею петлю?

Лежа на кушетке, он медленно приходил в себя. Он открыл глаза и перед ним возникли смутные очертания людей. Постепенно пятна сфокусировались, стали более яркими и контрастными. Он прищурился.

Справа от него стоял мужчина в белом френче, галифе, обшитом кожей, и высоких прямых сапогах со плюрами. Крепкий брюнет с посеребренными висками, добрыми карими глазами и ямочкой на безукоризненно чисто выбритом подбородке. На вид ему было под пятьдесят, но ухоженность и породистость сводили на нет эту мелочь. Справа стояла девушка. Юная, очаровательная, не больше двадцати, с жемчужными зубами и ярко голубыми глазами, излучающими добро и жизнерадостность.

Но наш герой не мог петь. И девчонка его раздражала. Он тихо прохрипел:

— Где я?

— Вы в полной безопасности! Беда миновала! — с легкостью произнесла Вирджиния.

Висельник начал ощупывать свое тело, словно искал бумажник перед расплатой за карточным столом. Не найдя его, или другими словами убедившись, что он жив, его лицо исказила гримаса отчаяния.

— Кто мне помешал?

— Эта леди! — с гордостью произнес Марк. — Она перебила выстрелом веревку, на которой вы болтались!

— Дура! — прохрипел висельник. Растерянная парочка переглянулась. Этот выпад походил на рыбью кость, впившуюся в горло в момент наслаждения трапезой. Праздник торжества жизни над смертью был испорчен. Нависла черная туча разочарования.

Неожиданно висельник вскочил на ноги и бросился к дверям веранды, круша по дороге стулья, солнечные зонтики, плетеные шезлонги. Хозяева ринулись следом. Оказавшись у бассейна, самоубийца, не думая, прыгнул в воду. Когда человек падает в омут таким образом, то он не собирается выныривать.

— Марк! Его нужно достать, пока он не захлебнулся.

Разглядывая брызги, осевшие на френче, Марк ответил:

— Дорогая, ты вновь хочешь помешать этому человеку сделать то, что он задумал. Я не уверен, что он оценит твой порыв более изысканным определением твоей персоны.

— Сухарь!

Очаровательная блондинка бросилась в воду в полной экипировке охотницы, не скидывая хромовых сапог. Выловив самоубийцу за волосы, она потянула его к берегу. Марку пришлось вмешаться. Он беспокоился, что его юную супругу уволокут на дно. Висельник сопротивлялся, но утопленником он стать не успел. Марк наклонился и, как только голова самоубийцы появилась над водой, он резко ударил кулаком по выпуклой челюсти.

Хлопки ладонями по воде прекратились, фырканье и брань затихли. Бессознательное тело выволокли на берег. — Мне кажется, что его следует связать! -задыхаясь заявила Вирджиния.

— После чего вызвать полицию и психиатра!

— Я удивляюсь твоим словам, Марк! Ты топчешь все, что мне в тебе нравилось до свадьбы, когда ты по-королевски за мной ухаживал. Стоило мне стать твоей женой, как ты превратился в стареющего зануду.

Марк содрогнулся. Таких резких выражений его жена еще себе не позволяла.

— Хорошо, дорогая. Делай все. как ты считаешь нужным, но мы вмешиваемся не в свое дело.

— Что за речи, Марк? Человек не смеет распрощаться с жизнью по собственному усмотрению. Это грех! Необходимо разобраться в обстоятельствах, найти причину и помочь заблудшему!

Вирджиния была настолько очаровательна, когда сердилась, настолько заразительна к женственна, что Марк готов был на все. Он обожал свою жену.

— Пожалуй, ты права, дорогая. Марк подозвал к себе лакея, который наблюдал за происходящим с открытым ртом, и попросил его помочь занести замученного жизнью человека в дом. В ход пошли шнурки и васильковый галстук Марка, и строптивый самоубийца был связан по рукам и ногам и водворен на ту же кушетку.

Очнувшись, пленник вновь попытался встать, но на этот раз у него ничего не получилось.

— Успокойтесь, сэр, — тихо попросил Марк. — Ваша строптивость кончится тем, что я сломаю вам челюсть. Она же не железная. Подумайте над этим.

— У меня связаны руки! Это насилие. Марк пожал плечами.

— Я применил насилие против насилия. Ваш организм сопротивляется против смерти, которую вы ему навязываете. Это же насилие!

— Я сам решу, что мне делать с собственной жизнью.

— Не возражаю. Но поскольку моя супруга не согласна с этим заявлением, и вы застигнуты врасплох на территории нашего заповедника…

— Это национальный парк. а не…

— Вы не очень хорошо осведомлены, но дело не в этом, — перебила Вирджиния. — Не имеет значения — где. Имеет значение — почему? Если вы меня убедите, что у вас не было другого выхода, то мы вас отпустим.

— Я не намерен исповедоваться! — заскрипел зубами пленник.

— Ваше дело. Тогда я сдам вас в психиатрическую -лечебницу, где на вас наденут смирительную рубашку и будут держать под постоянным присмотром.

— Что вам от меня нужно?

— Причина.

— Но это боль. Это кровоточащая рана, и у меня нет сил сыпать на нее соль!

— Есть. Уйти от жизни может только трус. Найдите же смелость выплеснуть свое горе наружу, и я уверена, что из любого тупика есть выход. Я настаиваю на своем!

Покрасневшие глаза пленника бегали с одного на другого. Он надеялся, что это шутка. Кому нужен бродяга? Лицо Вирджинии оставалось твердым и непоколебимым. Единственным сочувствующим был лакей, стоящий в дверях. Голубая униформа, белые перчатки, золотой кант и грустные глаза.

— Скажите этому павлину, 'чтобы принес выпивку и сигареты. Вирджиния улыбнулась. Она торжествовала победу.

— Вполне закономерное желание живого человека. Это доказывает, что вы не пень. — Дама слегка повернула голову вправо и тихо сказала:

— Мейджер, принесите в дом напитки. Лакей вышел на веранду.

— Развяжите меня.

— Но вы же…

— Я уже согласился на сделку с вами. Вы получите доказательство и отпустите меня.

— Полагаюсь на ваше слово. Марк, развяжи, пожалуйста, мистера…

Можете называть меня Тибс или придумать имя по собственному усмотрению.

— Хорошо, мистер Тибс.

Шнурки и галстук были отброшены в сторону. Тибс уселся на кушетке и растер запястья. Слева в кресле сидел хозяин, справа — хозяйка, сзади — спинка кушетки. В дверях появился лакей со столом на колесиках, уставленным бутылками, графинами, сифонами, стаканами, сигаретами и прочими аксессуарами порока.

— Что вам налить? — поинтересовалась Вирджиния. Как только тележка подкатила, Тибс взял с нее бутылку с джином; выдернул зубами пробку и сделал несколько больших глотков. Оставив джин, он достал сигарету и закурил. Несколько минут он молча сидел с закрытыми глазами, а потом уставился в темный дальний угол комнаты, словно там лежала книга, которую он должен прочесть. Взгляд его был тяжелым, усталым, и, когда он заговорил, чувствовалось, что ему нелегко дались слова.

Голубые глаза Вирджинии наполнились восторгом и увеличились в размерах. Она напоминала ребенка, который ждал подарка, спрятанного за спиной. Марк был сдержан и молча разглядывал полированные ногти. Его ничто не интересовало. Он не уходил лишь потому, что уже получил нагоняй от жены за равнодушие, и от него требовался весь его талант притворства, чтобы выдержать град чужих проблем, забот, горя и невзгод. К тому же Марк не доверял этому психу и боялся оставлять супругу без защиты. От него любой выходки можно ожидать. Но если Марк пытался спрятать под маской милосердия свое безразличие, то Вирджиния все еще верила в добро и Санта-Клауса.

— Не знаю, почему, — тихо начал Тибс, — но судьба превратила мою жизнь в сплошное испытание. Мне понадобилось тридцать шесть лет, чтобы накинуть веревку на шею. Это не сиюминутный порыв, это закономерный акт. Это твердое решение! И я завершу его так, как задумал. Может быть хозяйка этого дома, голубоглазая девочка, права, и мне нужно выплеснуть все, что скопилось на задворках души. Но вы не -получите от моей истории удовольствия. Вы дали мне отсрочку, чтобы я выплеснул к вашим ногам желчь. Я уже забыл те времена, когда улыбался. Последний раз улыбка гуляла на моем лице в день проводов. Отход поезда задерживался, и Эмми шутила, что Бог дарит нам лишнюю минутку для счастья. Я отправлялся за тысячи миль на Корейский полуостров на защиту демократии. Мы здесь судим о войне в Корее по кинохронике, где наши орлы разметали врагов по джунглям тридцать восьмой параллели. Мелкий конфликт рисовался нам ординарным событием и выглядел, как вмешательство слона в дела хозяина посудной лавки. Никто на континенте не знал истиого положения. Цинковые гробы не встречали под военные марши, их привозили ночью. Но ни я, ни Эмми не догадывались об этом. Мы поженились за год до расставания на вокзале, и Эмми носила под сердцем нашего малыша. В этот день светлая полоса моей жизни оборвалась, и я ступил за черную линию, которой нет конца. Как только,моя нога ступила на землю полуострова, нас затянуло в мясорубку. Над головами свистели пули, под ногами рвались снаряды, небо затянуло дымом, а зелень лесов покрыл багрянец пожаров. Через два месяца мой батальон попал в западню. Половина погибла, вторая половина попала в плен. Нас били бамбуковыми палками по пяткам, из нас делали инвалидов, нас содержали в клетках, повешенных над мелководными речушками, а клетки крепились тростниковыми оплетками. Будешь дебоширить или проявлять беспокойство, — клетка обрывалась и падала в воду. Ты не тонул. Вода стояла по грудь, решетка загораживала от крокодилов, но не от водяных крыс. Они набрасывались на ноги и обгладывали их до костей за секунду. В итоге от человека оставался только скелет. Страшная смерть от невидимого врага. За восемь месяцев плена в живых осталось трое. Но лучше бы я оказался среди мертвых. Наше ретивое командование списало батальон с лица земли на следующий день после боя. Они даже трупы не посчитали. Гиены и шакалы по норам растаскали, о чем говорить?! Эмми получила похоронку и едва не лишилась жизни. Ребенка спасти не удалось. Моего отца разбил паралич, и он умер через три месяца. Жизнь катилась под откос. Но в один из просветов мы воспользовались случаем и удрали из-под стражи— Трое храбрецов! Но так можно подумать, глядя со стороны. Смерть для нас была лучшим исходом, и побег ничего не решал. Убьют — и слава тебе. Господи! Но нас не убили. Мы прорывались на юг. Через два дня сержанта скосила тропическая лихорадка, и он увял у нас на глазах. Мы похоронили его в джунглях. На следующий день встреча с гремучей змеей отняла у меня второго напарника. Еще через Два дня пути я угодил в яму, вырытую Для тигра. У меня не было сил выбраться из нее. Я ждал хищника и думал, что он обломает клыки о мои ребра. Я не думал о смерти. Я думал о воде. Жажда — самая изуверская пытка. Не знаю, сколько прошло времени, но нашел меня не тигр. Дело обстояло хуже, я вновь попал в лапы косоглазых. Отряд желтокожих пробирался на север после успешно проведенной диверсии в тылу наших войск. Но и корейцам не всегда везло. Они нарвались на колонну наших войск, и их уничтожили. В живых осталось человек пять. Среди них был я. Смерть играла со мной в кошки-мышки. Меня несли на носилках, и оба солдата остались живы, живым остался и их командир, находившийся рядом со мной. Смешно до слез. Больше живых не нашлось. Меня заперли в курятнике на холме, а косоглазых допросили. Эти ребята умеют хитрить, иначе они не выдержали бы наш натиск и дня. Командир корейского отряда сообщил на допросе, что раненный в плечо белый офицер — американец и главный диверсант. Это я выводил их к секретным объектам, которые уничтожались. И ему можно верить. Корейцы не уничтожают пленных, пока не выжмут из них все до капли, и они тащили меня к своим на обработку, но американцам лазутчик все объяснил иначе. И если подумать, то почему бы не поверить. На мне была корейская форма, меня несли на носилках, Свою форму они на меня надели, потому что кроме лохмотьев мое тело ничего не прикрывало от палящего солнца, и кожа покрылась ожогами. Косоглазых расстреляли, а меня ждал трибунал— Готовилось зрелище с репортерами. Солдат вырядили в парадные мундиры. На мою голову готовились вылить все помои. Все просчеты и бездарные команды, все грехи и вообще все неудачи тактиков и стратегов. Я решил, что должен сделать все, чтобы не участвовать в позорном судилище. Тогда мне впервые в голову пришла мысль покончить счеты с жизнью. На сей раз судьба пощадила меня. По дороге в штаб меня проводили через подвесной мост шириной в пару футов. Подо мной пролегало глубокое ущелье, на дне которого желтела узкая змейка реки.

На середине трясущейся переправы я шарахнулся в сторону, перевалился через веревку и камнем полетел вниз! Ветер трепал на мне одежду, а я дышал полной грудью и был счастлив, будто знал, что надо мной откроется парашют, и я упаду на счастливую землю, где прошло мое детство, где ждала меня бабушка с яблочным пирогом, а дед учил ездить верхом. Но парашют не раскрылся, а я тем временем остался живым. К низу ущелье сужалось, а у реки скалы поросли кустарником так густо, что не давали упасть в реку камню. Меня изодрало в клочья. На теле не было живого места, и тут же я получил холодную примочу, рухнув в ледяной поток горной реки. Мои ботинки даже дна не достали. Сильный поток подхватил меня и. выбросив на поверхность, понес вниз по течению.

Так сорвалась моя первая попытка умереть по собственной воле. Не хочу рассказывать о моих мытарствах в долгом походе к морю, но в конце концов мне удалось проникнуть на австралийское судно и покинуть проклятую землю. Около года меня; мотало по морям и океанам, пока не выбросило к берегам Гудзона в Нью-Йорке На своей земле меня никто не ждал. Отца давно уже не было. Эмми вышла замуж и ждала ребенка от другого мужчины, более удачливого, чем я— Мне не хотелось ворошить прошлое, а и кому нужно мое воскрешение. Обо мне успели забыть, и на мое желание возродиться меня не существовало. Я даже не мог получить наследство своего отца — ферму, ранчо и плодородные земли. Но я жил. А что еще оставалось делать? Человек без лица и имени. Таких немало бродит по дорогам.

Спустя время случай помог мне приобрести чужое имя, но стоит сразу оговориться, судьба мне не подбрасывала счастливых случаев. Я все еще жил в черной полосе, и любое мероприятие замешивалось на провалах. Эта история началась в одном из темных переулков Бронкса в Нью-Йорке. Тогда это выглядело, как обычная потасовка— Остановилась машина, из нее вышел человек с портфелем и продолжил путь пешком. В тот момент я не заметил, откуда взялся второй. Возможно, что из. другой мащины, но я не обратил внимания. Я стоял на другой стороне улицы с тремя долларами в кармане и думал о дешевой забегаловке и дешевом джине. Внезапно уличный гул разорвал дикий вопль. Я увидел, как падает парень в шляпе и плаще. Тот, что его нагнал, ударил его еще раз ножом выхватил портфель и рванул в подворотню на моей стороне улицы. Меня обуяла злость! Я повидал смертей, и меня воротило от этого зрелища, но там была война. На улицах Нью-Йорка не должно быть смертей, убийств, насилия. Сейчас я уже не думаю так, слишком много зла прошло перед моими глазами. Но в тот момент я не думал и бросился вслед за убийцей. У меня была только одна цель — остановить его и сдать в руки полиции. Я не думал о том, что и сам заинтересую полицейских. На примитивный вопрос: «Как ваше имя?», у меня не имелось ответа.

Минут десять он мотал меня по подворотням, и в тот момент, когда я уже мог дотянуться до него, убийца бросает мне под ноги портфель. Я перелетаю через него и разбиваю себе колени. Преступник исчезает в темноте.

Я встал, поднял портфель и побрел обратно. Брюки были порваны, колени кровоточили, Во мне теплилась надежда, что тот парень жив. Мне хотелось помочь ему. Но когда я вышел на улицу, где произошло несчастье, то увидел, как от тротуара отъезжает ^(скорая помощь". А две патрульные машины и куча полицейских проводят обычную работу. Меня остановил инстинкт самосохранения. В моих руках находился портфель жертвы. Кто, как не я, отнял его. Бродяга не в силах доказать правосудию, что он человек, Я повернулся и ушел. Из местных газет нетрудно будет узнать, кто жертва и в какую больницу его положили. Таким образом, я передам ему вещи, минуя копов.

На следующее утро я нашел краткую заметку в колонке происшествий «Бронкс-Филдинг» об убийстве в одном из темных переулков района. Несчастный скончался от потери крови. Его личность установить не удалось. Карманы жертвы были пусты.

Только теперь я вспомнил о портфеле, который служил мне ночью подушкой. Большой, желтый, из свиной кожи портфель. С такими ходят клерки, страховые агенты, чиновники. Ничего особенного. Замки пришлось взломать. Я надеялся из содержимого узнать его имя. Таким образом мне удастся оповестить родственников, и они заберут труп из морга. Почему он должен умирать, как бродяга, без имени и родни?! Я ненавидел это дикое слово «Бродяга»!

Содержимое портфеля шокировало меня, там действительно были документы, но портфель был набит деньгами. Много денег! Двадцать тысяч долларов. Не трудно догадаться, за что ухлопали парня в плаще. Удивляло другое. Как этот тип не побоялся носить такие деньги по закоулкам Бронкса, где кроме шлюх, сутенеров и жуликов никого не встретишь. Я был дома у покойного. Он жил в Филадельфии, но жил одиноко и замкнуто. Родственников у него не имелось. Парень торговал подержанными автомобилями, был вежлив, учтив, дебошей не устраивал.

Перед тем, как покинуть Филадельфию, я зашел в Центральный парк и сел на скамейку. Перед моими глазами рос громадный ветвистый дуб. Глядя в гущу его зелени, я долго думал. И пришел к выводу, что судьба мне подбросила этот портфель. Она пощадила меня за долгие мучения, так, из малых желудей вырос дубовый лес моего замысла. Я принял дар судьбы без особых угрызений совести. Не задерживаясь в городе, я прибыл в аэропорт и решил уехать как можно дальше от этого места. Лос-Анджелес был тем самым местом, которое меня устраивало.

Итак, в Калифорнии я начал новую жизнь с новым именем.

Как и погибшему, по чьим документам я жил, мне тоже удалось открыть свой гараж по купле-продаже подержанных автомобилей. Лицензия уже имелась, и действовала бумага на территории всех штатов. Не все складывалось удачно, не было опыта и нужной хватки, пришлось вложить немало денег и сил, чтобы не вылететь в трубу. Спустя два месяца бизнес начал давать прибыль. В этот самый 'момент я и познакомился с Луизой. Девушка пригнала мне в гараж почти новый «джип» и просила за него гроши— Я влюбился в нее с первого взгляда. Она была такой непосредственной и чистой, что не полюбить ее было невозможно. Мне стало казаться, что прошлой Жизни, той, что была до встречи с -Луизой, не существовало, я как бы заново родился. У нас возникло взаимное притяжение, и спустя неделю я отправился к ее отцу делать предложение. Мать ее умерла, когда девочке исполнилось пять лет, и все, что у| нее было, это отец. Человек железной воли, сильного характера и напористый, как носорог. Он отыскал нефть на участке, купленном под апельсиновую рощу, и возомнил себя нефтедобытчиком. Банк ему отказал и не дал ссуду, а одному такое дело не поднять. Вот он и сказал мне:

— Можешь забрать мою дочь, если у тебя есть деньги, и ты станешь моим партнером. Если у тебя нет денег, то убирайся прочь!

Я отдал ему все оставшиеся деньги и решил продать гараж. Все мои кошмарные сны кончились. Я забыл обо всем. Наша любовь расцветала, как бутон утренней розы в райском саду… — Рассказчик на мгновение замолк. Лицо его вновь стало печальным, а взгляд тяжелым. — Они пришли, как покупатели. Я ничего не подозревал. Их было двое — покупатель и его адвокат. Это был человек с опытом дельца. Крупный, высокий, полный, с обожженным лицом, где орудовала рука хирурга. Я видел такие лица в госпитале. Адвокат выглядел перед ним щенком. Мелкий, суетливый, хрупкий, в смешном полосатом костюме и канотье. Человек из прошлого. После короткого разговора о деле покупатель перешел на тему, которая подкосила меня на месте. Он начал спокойно, без надрыва, не отрывая от меня своих серых, колючих глаз:

— Я искал вас два месяца и месяц наблюдал за вами. Вы феноменально устроились— Но хочу вам напомнить, что вы украли портфель с деньгами. Если бы вы по собственной глупости не присвоили себе чужое имя, я вас не нашел бы. Я искал человека, который по закону носил это имя, а нашел вас. Теперь вам придется рассчитываться за чужие грехи и за свой, конечно, тоже.

— Это человек умер.

— Я слышал об этом, но не был уверен. Слух о смерти очень выгоден, если хочешь скрыться. Когда я увидел вас, я поинтересовался гибелью оригинала. И я получил Некоторые доказательства. Тот, за кого вы себя выдаете, был убит ножом три месяца назад в одном из переулков Бронкса в Нью-Йорке. Вы завладели его деньгами и Документами. Вас ждет электрический стул.

— И что же вы теперь хотите? -спросил я с дрожью в голосе. — Я могу пойти с вами на сделку, и только на моих условиях! — резко заявил гость. — Не из жалости к вам, а только потому, что убитый вами был отпетый негодяй! Я не сожалею о его гибели. Меня интересуют деньги! Это мои деньги.

Пришелец кивнул адвокату, и тот достал из папки стопку векселей.

— Эти расписки на двадцать тысяч долларов, подписаны вашим нынешним именем — В тот злополучный вечер покойничек шел ко мне на встречу в ресторан «Красный петух» и нес мне деньги — Он хотел вернуть мне долг, но был убит и ограблен.

— Я его не убивал! — твердо заявил я — Но я видел убийцу. К сожалению, ему удалось уйти.

— Я догадываюсь, что не вы убили его. Вряд ли вы знакомы с жертвой. У вас лицо порядочного человека. Портье отеля «Континенталь», где останавливался будущий покойник, сказал мне, что ему позвонили, и он тут же уехал. Это произошла за два часа до назначенной встречи. Его машину нашли в одном квартале от ресторана «Красный петух» и обнаружили, что бензобак пробит гвоздем. По моим умозаключениям происходило следующее. Кто-то, а именно убийца, знал _о встрече. Он перезвонил по телефону и от моего имени переназначил встречу на два часа раньше. Затем он пробивает бензобак и преследует жертву. Тот не доезжает до ресторана. У него вытек бензин. Здесь убийца и совершает налет. Очевидно, вы тот самый человек, который помешал уйти убийце с добычей, но не отказался от случая разбогатеть за чужой счет. Я не возражаю против процветания страны, нации и каждого гражданина, но я против того, чтобы это делалось за мой счет!

— Вы заявляли в полицию?

Пока в этом нет необходимости. Меня не интересуют убийство и убийца. Меня не интересуют документы— Фальшивые они или настоящие. Меня интересуют деньги. Мои деньги! Я гоняюсь за ними три месяца. Эти деньги взяли вы, и я сумею это Доказать. Но этого и делать не следует. Вы носите имя убитого, а у меня его векселя. Деньги задержаны на три месяца, и, согласно правилам игры, вы выплачиваете По десять процентов неустойки за каждый месяц задержки долга. Три месяца — это тридцать процентов от двадцати тысяч. С вас двадцать шесть тысяч. Даю вам на сборы трое суток, по окончанию которых вы должны мне выложить деньги на стол. Взамен вы получите векселя, и мы с вами прощаемся. Навсегда! В противном случае вас ждет электрический стул. И помните, нам лучше не ссориться. Ваше имя меня не интересует. Живите под любым, но играйте честно. И не забывайте о том, что в глазах правосудия вы останетесь преступником, если не захотите кончить дело миром.

Мои гости встали и ушли. На уговоры дать мне больший срок они не отреагировали. Я столкнулся со скалой и ничего не мог поделать. Денег у меня не было. Отец Луизы пустил все средства в оборот и, в любом случае, у меня не повернулся бы язык сказать Луизе правду о себе. Девушка любила меня и верила мне. Я обманул ее. Я жил под чужим именем. Она проста и непосредственна, она не поймет черной картины страха и ужаса, которая окружала меня последние годы. Я не мог найти в себе ни одной положительной черты, которая могла бы вызвать сочувствие. В этой стране нет человека, который мог бы признаться в том, что он неудачник. Его никто не поймет. Ты можешь сказать, что ты гангстер или гомосексуалист — это твой стиль жизни, который ты выбрал сам и тебя примут таким, какой ты есть. Кто-то будет тебя презирать, а кто-то — тобой восхищаться. Но неудачникам в этом мире нет места. Они безлики, они не интересны. В жизни нет места для хэппи-энда. Я все решил для себя. Я взял свой желтый портфель, сунул в него веревку и уехал подальше от города. Не помню, как меня вынесло в этот заповедник, но тут мне на глаза попался этот огромный дуб. Он очень напоминал мне тот дуб, который я встретил в Центральном парке Филадельфии, где зародилась идея начать новую жизнь под чужим именем. Нельзя начинать жизнь с чьей-то смерти. Там, где есть страшный конец не может быть хорошего начала. Итак, возле этого дуба я решил поставить точку в своей жизни. Теперь я хочу, чтобы меня оставили покое, моя веревка еще ждет меня. Вы свое получили, юная леди, я выполни каприз беззаботной амазонки и прошу вы пустить дичь из сетей.

В глазах девушки бриллиантами сверкали застывшие слезы.

— Марк! — резко воскликнула Вирджиния. — Мы обязаны помочь этому человеку!

Что— то в этом роде Марк и ожидал услышать. В ответ он обреченно кивнул головой и направился к столу. Голос Вирджинии был тверд и решителен.

— Мне невозможно помочь, мэм! — обреченно заявил висельник.

— Не называйте меня «мэм»!.

— Хорошо, мэм.

— Марк! Выпиши чек на имя мистер Тибса на сумму в двадцать шесть тысяч долларов.

— Да, дорогая. Это я и собираюсь сделать! Висельник вскочил на ноги.

— Я не возьму ваших денег! Я не имею на это право. Каждый сам обязан отвечать! за себя! Марк не был столь пылким и темпераментным человеком и на всплеск эмоций ответил спокойно:

— Не переживайте, мистер Тибс. Мой супруга делает ежемесячные пожертвования на благотворительные дела. Эта помощь вами так и может расцениваться. Это не повод, чтобы рвать на себе волосы. Моя супруга делает жест доброй воли, и это доставляет ей удовольствие. Нельзя отказывать такой очаровательной амазонке. Не обижайте свою спасительницу. К тому же вы, как я слышал, открыли месторождение нефти и являетесь компаньоном отца Луизы. Вас ждет блестящее будущее. Когда вы встанете на ноги и окрепнете, вы сможете вернуть этот долг. Пусть ваше самолюбие не страдает от самоедства! Я прав, дорогая?

— Да. Этот тот редкий случай, когда ты прав.

Улыбнувшись, хозяин выдвинул ящик стола и достал чековую книжку.

— Вы ставите меня в тупик, — тихо произнес бывший самоубийца.

— Мы выводим вас из тупика. Вам необходимо успокоиться. Отдайте деньги, получите расписки, уничтожьте их и забудьте об этих людях. У них не найдется вода для дальнейшего шантажа. И как поняла по вашим словам, они не похожи на вымогателей?

— Нет. Не похожи. Правда мне не приходилось видеть шантажистов.

Надеюсь, что вы их не увидите. Не майте о дурном. Вы встретили свою любовь, и вас ждет счастье.

— На какое имя выписывать чек? спросил Марк.

— На предъявителя. Тибс — вымышленное имя. Я его придумал. Сейчас я боюсь любых имен.

— Это меня не касается. Я не любопытный.

Нависла тишина, в которой острый слух гостя слышал скрип золотого пера твердой бумаге, через несколько секунд Марк вырвал заветный листок и протянул его потерпевшему без имени.

Висельник покрылся капельками пота. Он взял со стола бутылку джина и сделал несколько глотков из горлышка. Затем ставил бутылку на место и вытер об куртку вспотевшую ладонь. С нерешителыю он взглянул на Вирджинию. Молодая хозяйка улыбалась.

— Не волнуйтесь, мистер Тибс. Ничего обенного не происходит. С вашей шеи имают удавку, которая мешала вам дышать.

Он сделал нерешительный шаг вперед. Марк вышел ему навстречу, свернул чек вдвое и сунул ему в нагрудный карман, где еще осталась надпись «US ARMY».

— Мне лучше уйти, — сказал Тибс. — должен остаться один. Мне есть над чем подумать. Никто никогда не поверит, и в это трудно поверить. Человек ищет смерть, а находит спасение. Простите меня!

Он повернулся и направился к выходу. Супруги смотрели ему вслед. Вирджиния была счастлива, она улыбалась. Марк был счастлив, потому что была счастлива его жена, но он не улыбался. Он усмехался!

Глава II

Человек получил чек на крупную сумму, вместо петли на шею, но по его лицу трудно было сказать, что он вышел из всего победителем. Он оставался грустным, и сказывалась усталость на его лице и опустошенность.

Уже стемнело, когда он выбрался шоссе, ведущее с северо-востока к Лос-Анджелесу. Осмотревшись по сторонам, он поднял воротник куртки, достал кармана сигареты, закурил и зашагал по магистрали вниз. Яркий холодный cвет луны хорошо освещал дорогу. Серебристая змейка убегала в бесконечность, путь был не близким. Машины здесь ездили редко, и путник прошагал не менее трех миль, когда услышал за спиной рокот автомобильного мотора. Ветер в предгорье был холодным, и дальнейший путь пешком казался невыносимым. Водитель белого двухместного «Меркурия», восьмицилиндровой красотки, проникся сочувствием и с визгом затормозил у сгорбленной фигуры одинокого пехотинца.

— Тебе в какую сторону, бедолага?

— В Лос-Анджелес.

— И шестьдесят миль ты собирался с песнями под лунным светом прогуляться? Веселый ты парень. Садись. Через час будем в Лос-Анджелесе.

— Нет. Через час не надо. Я боюсь быстрой езды.

Водитель открыл дверцу.

— Ладно. Поедем медленно.

Трудно даже представить, что такой метеор может ездить на низких скоростях-Когда попутчик сел в машину, улыбчивый водитель предложил ему сигарету.

— Извини, но выпивка осталась за бортам. Меня зовут Джо, а тебя?

— Даг.

Попутчик ему не поверил. Парень л рил с мексиканским акцентом, имел сд лую кожу и волосы, как воронье крыло. По-своему он был красавцем, но Даг любил южную красоту. Парня звали не Джо, как-нибудь по-другому. Сантос, Хуан, Сотеро или что-то в этом роде. Но какое ему до этого было дело.

— Ты едешь из заповедника? Подрабатывал, да?

— Да. На озере Буэна Виста. Разводил мальков.

— Знаю я это горное озерцо. Рыбачил там с одной кошечкой. Острые у нее бы коготки. Мне нравятся американки. Oбожаю блондинок. С ними можно делать, что хочешь. Они сделаны из глины. Прелестные и наивные создания… Но ты, я вижу, не по этой части, Даг. Я прав?

— Прав. В моей жизни не хватает места для веселья.

Даг хотел продолжить тему, но он уже устал. Язык с трудом шевелился, а ноги налились свинцом. Ему хотелось спать.

— Да приятель, с тобой не соскучишься. А у меня сегодня прекрасное настроене. День прошел по задуманному плану. Птичка, в гнездышке которой я провел время, просто ангел!

Джо начал развивать тему, и ей не было конца, но его перебил звук полицейской сирены. Водитель оглянулся и увидел двух мотоциклистов с красными мигалками, нагоняющих машину.

— Нам только этого не хватало И черт их дернул погнаться за мной! Я проскочил мимо них на бешеной скорости, и все же они не поленились пуститься в погоню. Потерпи, приятель, сейчас мы оторвемся от них.

Машина с легкостью превратилась в пулю и мотоциклисты исчезли из виду.

— Мне надоело платить штрафы! — ворчал Джо.

Даг вцепился в сиденье и не в силах был расцепить руки. Он панически боялся высоких скоростей.

— На этот раз мы оставили их голодными!

Не успел Джо сказать это, как раздался хлопок и машину качнуло влево, затем вправо, мексиканец ударил по тормозам и чудный «меркурий» выбросило с дороги на опушку леса, расположенную в полсотне ярдов за обочиной. К общему счастью машина встала на колеса и замерла.

Даг потерял дар речи, однако Джо не растерялся. Энергии в нем только прибавилось.

— Кажется, неприятности у нас на хвосте, приятель. Лучше бы нам их не дожидаться.

Мексиканец выскочил из машины и исчез за черной полосой леса. Пассажир не шелохнулся, он мрачно смотрел перед собой и думал: «Если они остались живы и не перевернулись, значит им повезло! Но если бы он несел в эту машину, то Джо благополучно доехал бы до Лос-Анджелеса!» В этом Даг не сомневался. То, к чему он прикасался, становилось… с ярлыков «опасно»!

Ему так хотелось спать, у него был тяжелый день, а за спиной вновь завыла сирена. Они приближались.

Прошло какое-то время и пассажира с наручниками на руках пересадили из шикарного, но помятого «меркурия» в патрульный, но прозаичный «форд».

В одиннадцать вечера его доставили в участок одного из мелких городков, расположенных вдоль трассы. Ему оказали почести и задержанного встречал сам шериф. Квартира шефа полиции находилась над участком, и он имел возможность спускаться вниз, если происходило что-то из ряда вон выходящее. Сегодня был именно тот случай, и шериф натянул на себя мундир, оставшись при этом в домашних туфлях.

Задержанного обыскали, но ничего интересного, кроме чека на крупную сумму не нашли.

— В чем я обвиняюсь и на каком основании задержан?

Шериф подошел вплотную к небритому, долговязому бродяге и, склонив голову на бок, прошипел:

— Ерепенистый! Вонючий! Колючий! Сержант, зачитай мистеру Ежу обвинение.

Басистый, губастый, толстый и неуклюжий сержант открыл рот и не очень складно произнес:

— Вы обвиняетесь в угоне автомобиля «Меркурий», номерной знак 36-12-34, Калифорния, у миссис Вельмы Прайс. Согласно законов нашего штата, вам грозит тюремный срок до трех лет. Вы можете не отвечать на вопросы без своего адвоката, а так же обязан предупредить вас, что каждое сказанное вами слово может быть обращен против вас.

После долгой тирады толстяк с облегчением выдохнул.

— В котором часу совершен угон? — деловым тоном спросил задержанный.

Шериф всё еще стоял возле него, разглядывая морщинки, или решил пересчитать волосинки на щетине, но на вопрос| ответил автоматически:

— Два часа назад мы приняли заявлявление миссис Прайс.

— У меня алиби на это время.

Шериф усмехнулся.

— Хозяйка машины уже на пути в участок. Сейчас она разотрет твое алиби в порошок. Я думаю, что ты получишь на noлную катушку. Тачка, которую ты изуродовал, стоит целое состояние. Да и хозяйка — баба крутая. В кино ходишь?

— Я не а ее вкусе. А в кино ее снимали, когда я лежал в пеленках и выражал свой протест, что мне их слишком редко меняют.

— Плохи твои дела, приятель! — Вы этого очень хотите, шериф. Только по этой причине я вынужден побеспокоить своего адвоката. Шериф фыркнул.

— Такого же охломона, как ты?

— У него диплом другой.

— С нас и тебя хватит! — шериф повернулся к сержанту. — Когда приедет миссис Прайс, позовите меня.

Похожий на бульдога, переваливаясь с ноги на ногу, шеф полиции направился к двери, обитой кожей, на которой сверкала бронзовая табличка с надписью «Шериф» и шестиконечной звездой под шрифтом.

— Зря вы нарушаете законы, шериф! — догнала его реплика бродяги, когда он ухватился за дверную ручку. — Мой адвокат Генри Флейшер, и я требую его присутствия.

Имя адвоката остановило шерифа, когда дверь уже приоткрылась. Он медленно повернул назад голову и неожиданно рассмеялся.

Арестованный молча смотрел на дергающееся желе в мундире и домашних туфлях. Когда ему это зрелище надоело, он Повернулся к сержанту и повелительным тоном сказал: — Возьмите телефонный справочник, найдите телефон Генри Флейшера и, когда вас с ним соединят, передайте мне трубку. Я имею право на один звонок!

Сержант взглянул на шефа. Смех оборвался. Секунду шериф думал, затем кивнул головой. В поисках телефона знамени того адвоката сержант обливался потом.

— Может быть сразу в «Белый дом» звякнуть? — хрипло спросил шериф.

— Звякнем, если Флейшера не застанем дома.

Наконец, телефон был найден, и тол стые пальцы полицейского начали крутит диск. Этот скрежет слышали все.

— Это дом адвоката Генри Флейшера? Вас беспокоят из участка Розамонда. Полицейского участка. Тут у нас один псих требует, чтобы его соединили с мистером Флейшером, будто тот представляет его интересы. — Долговязый бродяга в военной куртке… Да, сэр.

Сержант протянул трубку задержанному. Тот неторопливо подошел к стойке, за которой находился стол дежурного, и взял протянутую трубку.

— Это я, Генри… Черт его знает, Розамонд какой-то. Дорога к национальному парку в горы. Северо-восточное шоссе через Пассадину. Миль тридцать, сорок. Жду!

Трубка медленно опустилась на рычаг.

— А теперь я хотел бы поспать. У вас есть приличная камера с кроватью?

— У нас лавки — извинялся сержант, — но я могу принести пару мешков с соломой из сарая.

— Меня это устроит.

Шериф хотел вмешаться, но в эту секунду входная дверь распахнулась, и вместе с ветром влетела дама в белом длинном платье, с белым песцом на шее и белыми, то ли седыми, то ли высветленными волосами. С первого взгляда она производила неизгладимое впечатление, но спустя минуту ее не спасал и ошеломляющий аромат терпких духов, и слетающий, словно пыльца, при каждом резком движении, слой белой пудры. Дама напоминала клюкву в сахаре, а после первых же слов стало ясно, что это не сахар, а гашеная известь.

— Где он?

Шериф выступил вперед и указал пальцем на задержанного. — Вы пьяны, шериф! Тот был крас] крепок, силен… Где он? Его зовут Хурх Кастильо. Я требую, чтобы его задержи арестовали и запрятали за решетку. тому же он украл у меня кольцо с руб ном1 Ну ищите же его, шериф!

Дама топнула каблучком белой туфли золотой пряяской. Шериф перевел взгл на задержанного.

— А ты кто?

— Попутчик. Жеребец этой мумии с гласился подбросить меня до Лос-Анджелеса. Я просил его не гнать слишком бы тро, и он выполнил мою просьбу. Нас н гнали, а потом у нас лопнуло колесо. Me сиканец упорхнул, а я остался!

— Какой еще жеребец! — взбесила дама.

— Ваш, мадам. Любовь такого жереб] дорого стоит, а вы хотите вернуть опл, ту. Это месть за его свободолюбие. Своб да мустангов не измеряется деньгам она стоит дороже рубинов и машин. Же] щины с вашим опытом обычно знают «этом!

— Что он себе позволяет? Ублюдо Мерзавец! Арестуйте его! — Он уже арестован, мэм! — спокойно ответил шериф и кивнул сержанту.

Бродягу повели в подвал, где размещались две камеры. Там было сыро и темно. Но он так устал, что не замечал недостатков. В последствии сержант принес мешки с соломой, но арестант уже спал.

Шерифу понадобилось немало времени, чтобы избавиться от экстравагантной миллионерши. Но отдохнуть ему так и не дали.

В участок заявился человек с очень уверенными манерами. Он был высок, полон, носил старомодный котелок, длинный плащ и галстук-бабочку. У него было умное лицо, влажные черные глаза и небольшая бородка.

Он окинул помещение сочувственным взглядом и приказал:

— Эй, толстячок, укажи-ка мне на дверь, где прозябает твой начальник. Я хочу потолковать с ним о его плачевном будущем.

Сержант вышел из-за стойки и направился к кабинету шерифа. Его стук напоминал мышиный скреб. Пришелец в котелке подвинул сержанта в сторону и легонько толкнул дверь ногой. Шериф прикладывал мокрое полотенц к голове.

Зачем же ты себя до этого доводихш Говард! — громогласно заявил адвокат, за нимая своим весом основное пространств полицейской конуры. Оставаясь с отвис шей губой, сержант прикрыл за вошедши] дверь.

Шериф поднялся с кресла и покача, больной головой.

— Чертовщина какая-то! Что творите. на белом свете. Самый высокооплачивае мый и квалифицированный адвокат тихоо кеанского побережья, чья консультаци. стоит моего годового жалования, спеши " среди ночи за полсотни миль вытаскиват из каталажки бродягу. Нонсенс! Идиотизм.

— В том, что ты получаешь нищенско жалование, Говард, виноват не Санта-Клаус, а твоя алчность. Мог бы мирно возглавлять отдел по борьбе с наркотиками, но ты решил, что продавать их выгоднее, чем бороться с реализацией этого зелья. Результат налицо! Что касается моего клиента, то он — миллионер со странностями.

— Это ты перегибаешь палку. Генри Выправка у твоего клиента на миллион не тянет. Пятнадцать лет в полиции меня чему-то, да научили.

Генри Флейшер смог сделать только один шаг и уперся в стол шерифа. Испробовав на прочность стул с протертым сидением, адвокат сел на видавший виды предмет мебели и, убедившись, что тот под ним не развалится, продолжил:

— Время позднее, Говард. Я понимаю, что тебе льстит быть здесь хозяином и видеть меня в роли просителя. Но я уверен, что у тебя нет ничего серьезного на моего клиента?

— Ха! Старая лиса! Ну ты хитрец. Генри! Если бы ты был в этом уверен, ты не поехал бы сюда, а подозвал меня к телефону. Ты, как никто другой, знаешь свое влияние, и копы с тобой считаются. Но ты не стал со мной говорить. Ты приехал? Значит, твой парень любит отмачивать фокусы?

— Неужели тебе не хочется спать, Говард?

Шериф закурил сигару и забросил ноги на стол. Только теперь он заметил, что забыл надеть ботинки, а ходил в тапочках.

— Ну, вот! — подтвердил Флейшер. — Тебя же из постели вытащили. — Первый раз за последние три года. Эта сумасшедшая угасшая звезда Бельма Прайс собственной персоной прискакала сюда за убежавшим мальчиком, который! нашел в ее трусиках слишком много седых,' волос. Но от машины не отказался. Потом ты. Звезда недосягаемой величины! Генри, я выписываю «Юридический вестник» ради того, чтобы читать твои речи в суде. Все прокуроры мира рядом с тобой выглядят безмозглыми дебилами. Заклинаю тебя всеми святыми, если ты мне скажешь, зачем тебе нужен этот псих, я отпущу его без вопросов.

— А у тебя есть основания держать его?

Шериф достал из кармана чек на предъявителя на сумму в двадцать шесть тысяч долларов.

— Вот что он носит в грязной, вонючей армейской куртке.

Флейшер свернул чек и положил в свой карман. Шериф хотел открыть рот, но адвокат поднял руку.

— Я скажу тебе кое-что, Говард, и ты оставишь нас в покое. Это парень заработал эти деньги. За всю жизнь он не укрални цента. Этого парня зовут Даг Коттон. В Голивуде он имел вес не меньше той красотки, которую ты только что выпроводил. За ним держится слава самого необузданного фантазера всех времен и народов. Двенадцать сценариев, двенадцать грандиозных детективов на экране, двенадцать номинаций на «Оскар» за лучший сценарий года, но есть такие рычаги, которые мешали получению заветной статуэтки. Это он перекрыл кислород не менее знаменитому Ли Джонсону, который вынужден издавать книги, а не экранизировать свои проекты. Ни одного провала! У Коттона нет конкурентов! Кстати, он и как актер неплохо себя проявил. Иногда снимался в небольших ролях в собственных фильмах.

— То-то мне физиономия его показалась знакомой! — шериф откинулся назад и спинка кресла издала угрожающий скрип. — Но дело здесь не в ролях, Генри. Зрительная память у меня еще не до конца пропита! Его рожу я видел в газетах. Так это он написал сценарий «Дурная кровь» о своей жене и показал изнанку ее жизни.!

— Но он не только этот сценарий написал…

— Не виляй хвостом, лис. Мы же здесь вдвоем. Может я уже не тот волк, и мне вырвали клыки, но ушки я держу на макушке. Газеты обвиняли Коттоыа в убийстве собственной жены.

— Это было недоразумение, и убийца был найден.

— Да. Но ее папаша возглавляет «Парамаунт» — одну из ведущих студий. Он это дело замял, и газеты / опубликовали, что миссис…, не помню ее имени, умерла от сердечного приступа. Дело покрылось мра' ком. Но тут… И ты хочешь сказать, что этот Коттон порядочный парень. Откуда у него деньги? Двадцать шесть грандов! Или кто-то, обронил это чек в его шляпу в «Заливе нищих»?

— Скорее всего так и было. Коттон сам себе навредил. Его тесть Эрнст Блейк, один из пятерки самых влиятельных людей Голливуда, решил замять дело об убийстве его дочери. Взбалмошная алкоголичка, ни на что не способная и никому не нужная. Она многим попортила кровь. Но после ее смерти Коттон получил наследство. Кругленькую сумму. И что этот идиот делает? Он вкладывает это наследство в фильм, который рассказывает правду о его жене. Покойница в гробу перевернулась! На свои же собственные деньги она объявила всему свету, что она несносная тварь! Фильм получился великолепный, но его тут же сняли с проката. Блейк приложил все усилия! Коттон стал его врагом номер один, и все ворота киностудий перед ним закрылись. Когда он фантазировал и врал, он был нужен всем, как только он посмел сказать правду, его вышвырнули, как котенка.

— Да. Правда опасная вещь! Хуже королевской кобры! И что же теперь?

— Он выступает как независимый продюсер и пишет свои истории под псевдонимом. Теперь Ли Джонсон занял кресло короля Голливуда в сценарном цехе.

— Я помню этот фильм. Мне удалось его посмотреть. В роли главного героя был Керри Грант. Да, а потом фильм куда-то исчез. Круто закручено. Но девка выглядела стопроцентной стервой!

— У Коттона хватило ума не отходить от полицейских протоколов, а то Блейк засудил бы его за клевету.

— Так вот, шериф Говард Хастон, Коттон сочиняет новые истории и продает их мне. У него хватает денег. И я уверен, что этот чек ему выдали со слезами на глазах. Он заработал их. Сейчас у него с удовольствием покупают его фантазии. Но он не теряет надежды вернуть свое имя в лучшую десятку сценаристов. В конце концов, Блейк не вечен. Ему уже за семьдесят!

— 0'кей, Генри. Я отпускаю твоего парня. Но пообещай мне шепнуть на ухо, когда выйдет его следующая картина под именем какого-нибудь Смита!

— Сценарий у него уже готов. Сейчас он его обкатывает.

— Что значит — «обкатывает»?

— Рассказывает друзьям, и, судя по их откликам на определенные эпизоды, корректирует содержание, оттачивает детали.

— Черт! А это же скрупулезная работа!

— Главное, чтобы зритель в нее поверил, тогда успех гарантирован!

— Вопрос закрыт. И последний вопрос. Часто ты его вытаскиваешь из этих передряг?

— Впервые.

— Убедительная фальшь! В этом весь Генри Флейшер! Хорошо, что он попал в мои руки, Генри. Ему ничего не стоит пришить статью за бродяжничество! Флейшер промолчал. В каждом участке его имелся свой шериф, но адвокат не кичился этим. И каждый раз слышал одну и ту же фразу: «Если бы не я…».

Когда формальности были закончены, из подвала привели заспанного арестанта. Вид у него оставлял желать лучшего.

— С тобой все в порядке? — спросил Флейшер.

— Конечно. Я даже выспался. День выдался тяжелым.

— Догадываюсь.

— Забери у них чек.

— Он уже у меня.

— Тогда, моё почтение, джентельмены! В следующий раз, шериф, можете встреть меня в пижаме, но непременно в фуражке с кокардой! Это сближает! Коттон гордой походкой направился к выходу. На улице ночного, уснувшего городка их ждал огромный «Линкольн». Они сели в машину, и адвокат тронул лимузин с места. Длинная громадина направилась по проселочной дороге к шоссе.

— Будь осторожен. Генри, ты плохо водишь машину.

— Что поделать! У меня не хватило наглости будить шофера.

— Это случайность. Я подсел к парню, который угнал машину.

— Твои случайности закономерны. В прошлый раз, когда ты пытался доказать полицейскому, что он произошел от обезьяны, ты снял с него фуражку и закинул на дерево. А все из-за того, что он потребовал у тебя документы. Как это ты сегодня обошелся без своего плаща?

— Утром было слишком жарко, и я не предполагал, что в предгорье так холодно.

— Тебе нужно запомнить. Если где-нибудь падает кирпич, то он падает на твою голову. Твои беспечность и беспардонность доведут тебя до греха!

— Не заговаривайся. Генри. Мы живем в грехе, и если кривая нас куда-нибудь выведет, то только на путь истинный!

— Давай к делу. Чек подписан Марком Рэйлисом. Я знаю этого типа, он держит в своих руках все подряды на постройкудорог вплоть до границы с Мексикой. Такого прохвоста не купишь на жалость! Почему он клюнул на твой гениальный роман? Причина?

Коттон закурил и углубился в сиденье. Он остался довольным собой.

— Сегодня я был в ударе. Помогло то, что я хорошенько психанул, и работа прошла на одном дыхании. Вирджиния прослезилась!

— А Марк?

— Ты прав. Он мне не поверил бы, это я и раньше понимал, и тут сработал мой главный козырь! Я к ним не забирался в сад, как в прошлый раз к вдове сенатора Милдинга, они сами выскочили на меня. Представляешь, люди охотятся на кабана, а в лесу встречают парня, болтаю-щегося на веревке. Эти капроновые веревки очень крепкие, и я мало подпилил ее. Вирджиния на вчерашней вечеринке перепила шампанского и дважды промахнулась. Я едва не сдох! Тут меня и понесло…

— Но как ты решился взять Рейлиса в оборот? Мало того, ты перекрыл все рекорды, четверть от сотни тысяч!

— Деньги здесь вообще не имеют значения, Вирджиния с наивными голубыми глазами швыряет ежемесячно на благотворительность в пределах этой суммы. Муж не протестует. Он у нее под каблуком. Как правило, это происходит в двадцатых числах каждого месяца. Сегодня восемнадцатое. Я успел пресечь ее очередной выброс денег на помойку и перехватил кошелек.

— Но как же ты вывел их на себя? Коттон усмехнулся, глядя на залитое лунным светом серебристое шоссе.

— Не гони так. Генри. Я не хочу погибать в расцвете сил. Дорога скользкая-Адвокат снизил скорость.

— Ну?

— Идея проста. Каждую пятницу в семь утра молодая чета Рэйлисов выезжает на охоту. Они предпочитают крупную дичь, так что не таскают с собой дробовиков. Для меня такое положение не приемлемо. Пару недель я готовил собак к этому мероприятию. Я появлялся среди ночи у псарни и кидал собачкам бифштексы. Они ко мне быстро привыкли и хорошо знали мой запах. Двадцать три фунта отборногомяса я скормил этим тварям и угрохал пятьдесят три доллара…

— В обмен на двадцать шесть тысяч!

— Сегодня на рассвете я подкинул своим питомцам по маленькому кусочку и потихонечку пошел к месту виселицы. Мне оставалось только ждать. Если раньше мои следы обрывались, и я уезжал на машине, то теперь собаки взяли мой след и помчались за мной, требуя полного рациона. Хозяева, как послушные марионетки скакали следом за поводырями в надежде выйти на кабана, но как только собаки выскочили из зарослей, я спрыгнул с нижнего сука и повис в воздухе. И надо отдать должное Вирджинии. Она и впрямь спасла мне жизнь. Веревка оказалась на редкость крепкой! Нужно брать обычную, хлопчатобумажную. Я потерял сознание, "о когда я пришел в себя, тут все и началось. Это надо было снимать! От меня уп-^л законный «Оскар»!

— Как же ты себя любишь!

— А больше некому! Но я могу и некоторых промахах сказать. Сегодня это было ярко выражено, потому что среди жителей находился скептик, и я ему благодарен. Он очень точно улавливал фальшь, как барометр, по нему можнс держать уровень правдивости и лживости Первое замечание, которое я себе выношу Я слишком увлекся, и из меня поперла литературщина наподобие сравнений с бутонами роз, дубовыми желудями. Я видел^ как морщился при, этом Марк. И он прав! Человек, прошедший через кровавую мясорубку войны, плен, унижение, смерть, становится жестким, язык его шершавый, как наждачная бумага. Матерый волк, а не сентиментальный слюнтяй. Возможно, чтп на меня повлияла Вирджиния. Такие куклы обожают трогательные моменты— Момент второй. Тут я споткнулся в прямом и переносном смысле. Сколько раз этот момент проходил гладко, а теперь я поняд всю его несостоятельность. Этот эпизод придется менять. Ты помнишь, как я нагоняю убийцу, и он бросает мне под ноги портфель. Я спотыкаюсь, падаю, и убийца уходит!

— Отличный кусок!

— И это говоришь ты, мастак в криминальных разборках. Я врать учился, сидя в судебном зале на твоих процессах, когдаты из убийцы делал святого, и присяжные верили тебе. Да, Генри, тебе легче этим заниматься. Ты на аудитории. Каждый вздох, каждый выкрик, каждый взгляд может показать тебе, что ты уходишь в сторону, и тебе нужно выравнивать курс. У меня же — трагедия. Мой сценарий коверкает продюсер, затем режиссер, и окончательно портят его актеры. Сам написал, сам и стал продюсером. Вот мой девиз!

— Это я уже знаю— Ты уже на полфильма нагреб денег. На твое счастье еще есть Вирджинии Рэйлис. Но ты сбился с мысли. Чем тебя не устраивает этот эпизод?

— Фальшивка. Полный провал. Когда я его нагоняю, он бросает мне портфель под Воги, и я падаю. Он уходит.

— Да.

— Но в портфеле деньги. Он только что Убил человека за этот портфель! Кого он так испугался? Меня? Хлюпика без оружия? у него же нож. Швырять надо нож, не деньги. Нож надежней! Подготовить Убийство, завершить план и отдать двадцать тысяч дяде на улице! Чепуха! Этот кусок нужно переделать.

— Возможно, что ты прав.

— Нужна, какая-то неординарная борьба. Но в голову лезут сплошные шаблонь, Если мы с ним сцепились бы на крыше, то непременно он попятился назад и сорвала с десятого этажа. Главный шаблон заключается в том, что преступник должен по гибнуть сам, без помощи главного героя который обязан оставаться чистым, с не большими помарочками, но без особых изъянов. Иначе он потеряет сочувствие зрителя. Но как же мне действует это на нервы. Нет идеальных героев. Если ты защищаешь свою жизнь, то ты должен убивать. Однако неписаные законы жанра должны выставлять напоказ благородных ангелов с крылышками за спиной и с автоматом в руках. Идеал! И в это публика хочет верить, и я вру ей, что так бывает а она врет мне, будто верит в этот блеф.

— Но это же сговор. Ты уже заране предупредил зрителя, что сейчас ты ив будешь врать…

— Нет, Генри. В кинозале — да, а под дубом с веревкой на шее — нет. Но от верят, потому что хотят верить. Всем нужна фальшь! — Что тебя не устраивает?

— Далее. Оставим сказанное для дальнейшего осмысления. Идем к концу истории. Опять я уловил усмешку Марка, когда сказал, что отец Луизы нашел нефть. Я забыл, что Марк занимается бензозаправками, автомастерскими, да и вообще, вся нефть в Калифорнии была найдена и зарегистрирована до моего рождения, и, если бы такой факт произошел, то о нем трубили бы все газеты страны. С тем же успехом можно найти золото на лужайке у Белого дома! Однако Марк проглотил эту пилюлю, но потом намекнул мне, что я могу вернуть деньги при желании, когда стану нефтемагнатом. Это был явный прикол! Как бы он не открыл рот и не высказал свои подозрения жене.

— Никогда! Он оберегает ее сказочное существование. Он готов и сам тебе поверить. Ему это дешево стоит. Честность и ярямолинейность шокируют, ты сам об этом говорил. Ложь очень органична. Она ложится на наше бытие, как весенний зеленый покров на землю. Нам Удобней жить в сказке. Строить воздушные замки. И ты должен радоваться этому. Фантазия — это великий дар, посланные человеку свыше! В противном случае мы жили бы в пещерах, ели сырое мяса своего соседа и никогда бы не создали Голливуд!

— Но без правдоподобия фантазия остается сказкой.

— А правдоподобная фантазия становится ложью.

Пусть. Просто должны быть правила игры. Их должен знать каждый.

— Ты путаешься, Даг. Ты обманываешь свою публику и не замечаешь в порыве страсти, как эта публика обманывает тебя. Попробуй воспитать в себе такие черты, как трезвость, пессимизм, хладнокровие, снисходительность, браваду…

— Можешь не продолжать. При наличии этой обоймы я обрезал бы себе крылья и стал бы простым смертным или мелким жуликом. Мне достаточно того, что я вижу свои ошибки и стараюсь их не повторять. К тому же я достаточно самокритичен.

— Короче говоря, с нефтью ты прокололся. Тебя спасли собаки, которые прикрыли твою фальшивку, тебя спасла Вир-джиния Рейлис, ибо ее мужу плевать, вкакую яму она выбросит очередной мешок денег. Она свою месячную норму выгребла. Больше он ей не даст. Если ты, конечно, не застрелишься в постели его жены.

— Похоже на правду.

— В наше время так мало вещей, похожих на правду.

— И ошибается тот, кто стремится к истине! Она скучна и однобока. Она похожа на новогоднюю елку, требующую украшений.

Они засмеялись. Впереди показались огни большого города.

— Домой? — спросил Флейшер.

— Нет. Прямиком к Сидни Уоттерсу.

— Ты считаешь, что продюсеры не должны спать по ночам? Половина третьего.

— Это то самое время, когда с ним можно поговорить без вмешательства посторонних и бесконечных телефонных переговоров.

Машина адвоката остановилась у красного особняка на Грегори-Драйв, неподалеку от Беверли Хиллз. Флейшер вернул чек Коттону и тот выскочил из машины, не сказав «спасибо» и «спокойной ночи»! Обычно Коттон забывал здороваться, прощаться, справляться о здоровье. Он как бы существовал в вечном продолжении темы. У него не было концов и начал. Коттон оставался невоспитанным невеждой во всем. Но когда продюсеры читали его сценарии, они этого не замечали. Он подносил материал вполне реально, и люди жили в его сюжетах нормальные. Очевидно, он всего себя отдавал творчеству, и на быт у него не хватало сил. В кругу обывателей ходят слухи, что авторы создают своих героев, делая слепок с себя. Это не так. Все наоборот. Авторы мешают своих героев с теми чертами характера, воспитания, мировоззрения, которых им не хватает. Коттон не отличался от большинства создателей миражей и сказок. Как и все другие, он был очень высокого мнения о себе и относился к категории понятых гениев. Что ж! Ему повезло!

Десять минут потребовалось для того, чтобы дождаться, пока за дверью послышатся какие-то звуки. Эти звуки по мере приближения приобретали формы слов, состоящие из отборной обоймы ругательств. Дверь открылась, и Коттон выдержал еще один поток нецензурной брани, после чего хозяин посторонился и пропустил ночного мотылька.

Коттон вошел, насвистывая, как бы показывая, кто, по сути дела, здесь хозяин.

— Итак, Сидни, я выслушал твою точку зрения на мой визит. И, заметь, я сделал это с покорностью и вниманием, не делая тебе замечания по поводу необоснованных оскорблений. Теперь твоя очередь заслушать мой доклад.

Коттон направился на второй этаж дворца, где находился кабинет Уотерса, продолжая насвистывать «Сказки венского леса».

Хозяин шмыгал следом в халате, надетом наизнанку, и взъерошенной, как у дирижера после концерта, прической. Притом он не умолкал, а продолжал бурчать себе под нос все то, что оставалось в лексиконе докеров Фриско.

Коттон без церемоний ввалился в кабинет и рухнул в кресло у тлеющего камина, с той же легкой небрежностью налил себе в стакан джин и бросил в него кубик льда. Из горлышка он пить не стал, потому что продюсер уже знал его историю.

— Сидни! Я принес тебе еще один чек на двадцать шесть тысяч долларов. Рост налицо! В общей сложности я тебе пере дал немногим больше двухсот тысяч. По нашей договоренности я должен выложит треть бюджета картины…

Коттон достал из кармана чек и бросил его на столик.

— Ты знаешь, который час?

— Не будь занудой, Сид! Сколько ты еще хочешь?

Уотерс решил, что так просто ему не отделаться. Он сел в соседнее кресло, сложил пальцы вместе и, прикрыв глаза, попытался быть сдержанным.

— Все, что я говорю тебе, пролетает мимо твоих ушей. Я не могу составит смету картины, пока не получу весь сценарий. Весь — это значит — с финалом, не до того места, когда тебе удобно поставить точку и сказать: «А теперь, ребята гоните монету!». Где вторая часть?

Уотерс налил себе рюмку какой-то тя гучей зеленой жидкости. Его руки слегк подрагивали.

— Сейчас все сводится к тому, что мой герой лезет в петлю. — Черт тебя подери! Он лезет в петлю, потому что тебе нужны деньги! Когда ты разделишь с ним свое собственное "я" и данные вам полномочия, сценарий тронется с мертвой точки.

— Только не дави на меня, Сид. Творческий процесс — дело непредсказуемое. И деньги я на этом делаю потому, что ты не хочешь оплачивать картину один.

— А как ты думал?! — возмутился Уотерс. — Какой продюсер сейчас свяжется с твоим именем. Блейк зарежет картину в начале производства. И это еще благо. А если он придавит нас, когда дело дойдет До проката? Миллион минимум, выброшенный на ветер. Он же ненавидит тебя всеми фибрами души.

— Но я же иду под псевдонимом! А это лишает фильм гарантии успеха. Фильмы Коттона знают, на них идут, а ты кто?

— Любого нового автора надо раскручивать!

— Не возражаю, но я в это дело стопроцентной сметы вкладывать не буду! Риск — дело благородное, но без меня!

— Ты что, с цепи сорвался? Я же принес тебе деньги. Дай мне еще пару дней, и сценарий будет закончен.

— Вот тогда мои люди и посчитают расходы. И не рассчитывай на Гарри Купера или Кларка Гейбла! Все висит на волоске, приходится балансировать, а ты тем временем не можешь сесть за стол и написать пятьдесят страниц!

— Сценарии не пишутся, а создаются.

— Мне плевать на это. Я иду против Блейка, Мейера, Уорнеров, Селзинка, Занука. Ты понимаешь, что я рискую собственной задницей и могу очутиться рядом с тобой на тротуаре? У меня нет средств построить Голливуд. И нужен ли он?

Коттон вскочил на ноги и начал прохаживаться по кабинету. Простора здесь хватало.

— Я уже знаю, какой поворот нужна сделать. Кредитор требует денег через три дня. Мне недаром эти цифра влезла в голову и засела там. Ведь в ней и есть продолжение. Подсознательно я это понимал, но теперь это вылезло наружу. За три дня герой проводит собственное расследование.

— После чего вешается!

— Для кого-то может быть и такой финал, а для фильма прозвучат фанфары победы. Почему он должен верить этим кредиторам? Мало ли аферистов ходит по земле.

— Таких, как ты, мало!

— С какой стати он должен выкладывать им двадцать шесть тысяч долларов?

— Сколько? — у продюсера полезли глаза на лоб.

Но Коттон не слышал вопроса. Он думал, поскребывая небритый подбородок.

Уотерс взглянул на чек, лежащий на столике.

— Ну и наглец! И где он только откапывает этих идиотов!

Вот что, Сид! Мы отправим нашего висельника в Нью-Йорк, и он найдет убийцу!

— Только не в Нью-Йорк.

— Почему?

— Дорогие декорации. Нам нужно захолустье. Сейчас мертвый сезон, пляжи Лонг-Бич пустуют. Можем арендовать их за гроши. Они сойдут за Майями. Окраина Пассадины с трущобами обойдется дешево. Сам префект проиграл мне в покер крупную сумму. Он ее все равно не отдаст. Можем взять натурой.

— Префекта?

— Район. Там даже есть кабак. Легавые его прикрыли за наркотики. Он опечатан. Тоже сможем использовать. Но делать все надо быстро, а не тянуть резину.

— Это мелочи, Сид. Пусть будет Флорида, Майами, трущобы. Но главное…

— Но главное — это выспаться! Я тебе буду очень признателен, если мы продолжим разговор завтра вечером. Я хочу спать. Иди в комнату для гостей, только прими душ и не ложись в постель в ботинках.

Сид Уотерс допил свою тягучую зеленую гадость и встал.

— Ты всегда обрываешь меня на самом важном месте, а потом я забываю, что хотел сказать!

— Завтра, Даг! Завтра!

Глава III

Вечер следующего дня не отличался от многих вечеров. Днем Коттон записывал свои впечатления в дневник, делал сам себе замечания, выдвигал и фиксировал новые идеи. Учитывая свою дырявую память, Коттон приучил себя к ведению Дневника, и это облегчало ему жизнь. После обеда он сел за машинку и напечатал первую половину сценария. Теперь она выглядела гладкой.

В девять вечера, когда уже стемнело, Коттон надел свой камуфляж и отправился на Беверли Хиллз. Он жил в противоположной части города, где квартиры стоили очень дешево, но и жить в них было непросто. Коттон привык к другим условиям, но приходилось терпеть.

Сегодня поверх военной куртки, на которой висела медаль, был накинут длинный, почти до земли, бело-грязный плащ. В руках Коттон держал трость, а на носу болтались черные очки. Он стоял у перекрестка оживленной дороги, но в этом районе, где высились особняки, редко кто ходил пешком и прохожих практически не было. Перекресток освещался плохо, и мащины носились с включенными фарами. Коттон имел свои, одному ему известные, расчеты. Он определял движение машин по звуку мотора и даже мог назвать марку автомобиля.

Коттон стоял тихо и не шевелился, как манекен в витрине магазинчика ужасов — «кадиллак» летел на полной скорости. Эти ребята из Беверли-Хиллз не считаются с правилами уличного движения. Они торопятся жить, не понимая, что нередко эта гонка сокращает жизнь.

Водитель увидел человека с тростью в тот момент, когда до перекрестка оставалось не более двадцати ярдов. Он резко ударил по педали тормоза. Машина завизжала, словно ей причинили несравнимуюболь. Человек уже находился посреди мостовой, и сворачивать было некуда. Кадиллак буквально встал на дыбы, но все же ударил пешехода в бок. Разъяренный водитель выскочил из машины, потрясая кулаками над головой. Он готов был растерзать раззяву, но, выйдя, замер у капота собственной машины.

На асфальте сидел слепой и пытался нащупать рукой свою шляпу.

— Господи! Как же это вы? — прохрипел водитель. — Как же это так!

— Ох, молодой человек, — тихо сказал слепец, поправляя черные очки на переносице. — Я всю жизнь хожу по этой дороге, и никто меня не сбивал. Вы обязаны снизить скорость на перекрестке. К тому же здесь лреду смотрен переход для пешеходов.

— Откуда я знал о переходе? Слепец провел рукой по выпуклым Цифрам номерного знака.

— 24-17-10 Калифорния. Вы здешний и Должны знать свой район. К тому же перекресток невозможно не заметить.

— Черт! — Испуганно засуетился шофер— — Но вы не сильно ударились? Может быть вас довезти до больницы?

— Для начала надо вызвать дорожную полицию. Они составят протокол, а потом врачи составят акт, и я смогу получить страховку.

— Э…, а что со мной будет?

— А как вы думаете. Вы же человека сбили! Я должен о вас думать или о себе? Повеса на «кадиллаке» сбивает слепого, и слепой должен ему помочь? У вас с головой все в порядке, или вы пьяны. Тогда другое дело…

— Ладно, ладно, не будем углубляться. На какаю страховку вы рассчитываете? Я вам, сам ее оплачу.

— Пять тысяч.

— Вы в своем уме? Это же грабеж!

— Жаль, что я слепой. Мне бы очень хотелось увидеть, как вы эти слова произнесете в суде!

— 0'кей, приятель! Я погорячился. Хозяин «кадиллака» достал из кармана чековую книжку и по настоянию потерпевшего выписал чек на потребителя прямо на капоте.

Через несколько секунд заветный листок был вырван из чековой книжки и передан потерпевшему. — Я надеюсь, что инцидент исчерпан?

— Это станет известно, когда я предъявлю ваш чек в банк, сэр.

— Неужели вы думаете, что я мог обмануть слепого?

Слепой поднялся на ноги, потирая бедро и, опираясь на трость, перешел на другую часть мостовой.

— Сегодня очень трудно верить людям, — сказал слепец.

Водитель все еще стоял у машины, держа в руках чековую книжку.

— Но «кадиллак» с номером 24-17-10 Калифорния я запомню надолго, — сказал Коттон.

Хозяин «кадиллака» стиснул зубы и выписал новый чек. Сложив его вдвое, он подошел к инвалиду и сунул ему ценную бумажку в карман под медалью «За храбрость».

— Вот теперь я вам верю.

— А ты хитрец, инвалид!

Через мгновение машина исчезла. Коттон достал чек, посмотрел, усмехнулся и убрал на место.

Бад Экройд не отличался дисциплинированностью за рулем. Миссис. Мерилленд, очень капризная пожилая дама в старомодном одеянии и с пышной современной прической из белоснежных вояос, которой ежедневно занимался ее личяый парикмахер, уже несколько раз просила Экройда не гнать машину сломя голову. Экройд кивал головой, но скорость не снижал. Он рассказывал своей единственной тетушке, которую отвозил на ее «ролс-ройсе» домой после благотворительного обеда, о своем новом гигантском, проекте. Тетушка его не слушала. Она очень уставала по четвергам, когда ей приходилось отдавать дань моде. и вести эти несносные вечера, посвященные домашним животным. Сколько же зтой мерзости облизывало ей руки. Она имела в виду хозяев несчастных четвероногих тварей.

Экройд отвозил тетушку каждый четверг в оба конца. Таким образом ои рассчитывал на получение наследства, не зная, что старая ведьма все деньги завещала своей экономке. Но она вовсе не возражала против Экройда. С какой радости ей еще тратиться на шофера, когда есть племянник. Раз в неделю она могла его выносить, но не чаще. Экройд с трудом успел отреагировать, увидев человека, бросившегося под колеса «ролс-ройса». Беднягу сильно ударило и отбросило на клумбу с цветами.

Экройд заткнулся и побелел.

Он сидел, вцепившись в рулевое колесо бульдожьей хваткой не в силах пошелох-нуться. Оторвать его от машины не представилось возможным, как и разжать челюсть. Миссис Мериленд всегда знала, что ее племянник мало напоминает мужчину. После четырех мужей она имела представление, как должен вести себя мужчина в экстремальной ситуации. Похоронив всех своих спутников жизни, она сохранила бодрость духа, оптимистичность и веселый нрав. Ее не пугали покойники, и она спокойно вышла из машины и медленно приблизилась к жертве. Осмотрев тело и ощупав кости, она вернулась к машине и треснула племянника по щеке. На белом лице отпечаталась пятерня.

— Очнись, Бадди. Он жив. Помоги мне затащить его в машину, пока здесь не появилась полиция.

Экройда чуть ли не силой пришлось вытаскивать на улицу. Он двигался, как механическая игрушка и путал гласные с согласными, из чего было ясно, что понять его невозможно.

Они подняли жертву и перетащили его на заднее сидение автомобиля. Миссис Мериленд сама села за руль. До дома оставалось несколько кварталов пути. К сожалению, при резком ударе палка Коттона улетела в одну сторону, а очки затерялись в траве, и никто их не видел. Никто не подозревал, что они сбили слепого. Слепой и сам oб этом забыл, когда очнулся на диване, в большой гостиной. Его нежно обложили подушками и ждали, когда он откроет глаза. Сильная встряска выбила из памяти жертвы главный козырь — слепоту. Когда он увидел возле себя людей, он спросил:

— Вы кто?

Они молча смотрели, на него.

Тут он вспомнил про очки, но игра уже склеилась бы. Однако все само по себе встало на свои места. Они сами перевели локомотив с одного пути на другой.

— Что заставило вас броситься под машину и покончить счеты с жизнью? — деликатно спросила миссис Мериленд. До Коттона дошло, что ситуация требует другого сплетения, и он тут же надел маску отчаяния.

— Дайте мне выпить и сигарету. Он получил, что просил. Когда он пил джин из горлышка, миссис Мериленд вспомнила своего второго мужа. Тот был настоящим мужчиной, но на одной из бутылок сердце не выдержало.

— Я понимаю, что виноват перед вами, — сказал Коттон, прикуривая, — Из-за меня у вас могли быть крупные неприятности. Но я был и остаюсь в полном отчаянии. Мне жаль, что я выжил.

— Но что же произошло? — спросила хозяйка, поправляя кружевной белый воротничок на черном строгом платье.

Коттон тяжело вздохнул и начал свою историю. Это был порыв гнева и бессилия, он покрывался липким потом, пил джин из бутылки, курил сигарету за сигаретой и говорил, говорил, говорил. Слушатели попались на редкость чувствительные я внимательные, что придало Коттону сил: "… очевидно, вы тот самый человек, который ломещал уйти убийце с добычей, но не отказался от случая разбогатеть за чужой счет. Я не возражаю против процветания нации и каждого гражданина в отдельности, но не за мой счет! Вы продержали мои деньги три месяца, и если за каждый месяц я с вас возьму по десять процентов, то это будет по-божески! — Коттон осмотрелся по сторонам, но сделал это так, будто изображал ростовщика, прижавшего его в угол. Он быстро мог дать оценку любому дому и состоятельности его жильцов. — Он осмотрел мой гараж и сказал: «Тридцать тысяч долларов. Даю вам трое суток. Если к указанному сроку денег не будет, вас ждет электрический стул».

Коттон взглянул в глаза женщине. Эти глаза были полны веры и сочувствия. Он перевел взгляд на мужчину. Тот слушал рассказ с открытым ртом. Он был убежден, что эти люди верят ему и он продолжил.

— Но у меня возникло сомнение. Они могли узнать о смерти курьера с деньгами в тот же день, и почему им нужно было искать человека с именем покойника. Как они могли выйти на меня? Я жил по другую сторону континента. Я им не поверил. И дело не в том, что я прекрасный физиономист, или чувствую фальшь, где бы она не рождалась. Мне было удобнее не верить этому человеку. У меня не имелось большого ассортимента для выбора. Или лезть в петлю, или доказать, что никаких тридцати тысяч в природе не существует. За мой гараж и половины этих денег не дадут, и в два, три дня его не продашь. Все деньги, которые у меня имелись, я отдал за лечение прикованного к постели отца Луизы. И не имело значения, помог я ему этим или нет, но иначе я поступить не мог. Грабить банки я не умел и не пошел бы на это с виртуозами подобного ремесла. Вот почему я выбрал себе путь сомнения. Моя задача заключалась в том, чтобы доказать непричастность. этих людей к человеку, чье имя я носил. У меня было три дня. Не знаю, много это или мало, но терять данное мне время не имело смысла. Через два часа я вылетел в Майями, и к вечеру моя нога ступила, иа землю Флориды. Местный автобус довез меня до Мей-Лоус, небольшого приморского городка, где когда-то жил человек с условным именем Брае Тибс. Пусть его зовут так. Без особого труда я нашел дом, в котором уже былоднажды, когда искал родственников убитого. В дверях подъезда, который запирался на ключ, меня встретила консьержка с лицом, о котором трудно сказать, что оно что-то выражало.

— Простите меня. Я уже был у вас несколько месяцев назад. Я искал мистера Тибса.

— Я вас помню, но он еще не вернулся. Ищите дальше.

— Куда же он пропал?

Я бы хотела сама это знать. Он не оплатил квартиру, и она до сих пор занята его вещами. А производил впечатление порядочного человека. Никому верить нельзя!

— Напрасно вы так. Тибс хороший парень и, если я его найду, то передам о вашем беспокойстве.

— Ищите. Страна большая.

— Но вы могли бы мне помочь.

— Каким образом? Я не ищейка.

— Мне кажется, что Тибс хочет встретиться со мной, но он боится вернуться домой. Кто-то его запугал? Есть люди, которые угрожали ему? У меня есть возможность избавить его от неприятностей, но мне нужен толчок. Старуха искривила сморщенное лицо и стала похожа на смятый кусок глины. Я видел лишь ее недоверчивый взгляд.

— А почему я должна вам верить?

— Потому что вы ничего не теряете. Вашего жильца нет уже больше трех месяцев. Я могу дать вам небольшую надежду на его возвращение, но клятв произносить не стану.

— Вы сыщик?

Мне эта идея понравилась.

— Частный детектив.

Она будто бы ждала этого признания.

— Вы только не думайте, что я бессердечная старая грымза. Нет. Я беспокоюсь за мистера Тибса. Он уехал, шестого числа. Я сама покупала ему билет до Майями. Сказал, что через пару дней вернется. Дело срочное, но не сложное. — Он часто уезжал? — Один, два раза в месяц. Он посещал автомобильные свалки и подбирал машины для дальнейшего ремонта и перепродажи.

— У него были компаньоны?

— Нет. Он из молчунов. Один работал. После его отъезда, на следующее утро приходили двое. Спрашивали о нем. Я имсказала, что он уехал в Майями. Они спросили о вещах. Что он с собой взял? Я сказала. Он всегда ходит с большим желтым чемоданом. Больше ничего. А вечером того же дня приходили вы.

— Вы можете описать этих мужчин?

— Один высокий с крашенными волосами.

— Вы уверены?

— Таких в природе не бывает. Пегий какой-то. Статный, и ведет себя так, будто я ему задолжала. Второй невзрачный. Стоял рядом, молчал. Сухопарый, с тоненькими усиками, как в кино показывают. Его трудно было разглядеть. Он шляпу на глаза надвинул.

По внешности я узнал моего кредитора. Мнимого или настоящего, пока не ясно. Второй больше походил на убийцу, чем на адвоката. Когда мы схватились с ним в подворотне, мне показалось, что у него были усы. Но там было слишком темно. Когда он от меня вырвался, мне под руки попалась водопроводная труба, обрезок в три фута. Тяжелая чугунная штука, по весу, как бейсбольная бита. Я швырнул ему ее вслед и попал по ноге. В эту секунду он выронил портфель. Я бросился кнему, но он вскочил на забор и подтянулся на руках, а у меня была разбита кисть. Так он ушел, но ясно одно: хромота не могла пройти за один день.

— А вы не заметили, тот человек, что скрывал свое лицо шляпой, не хромал?

— В его руках была трость с костяным набалдашником, но такие, носят для фасона. Как он ходит, я не видела, я закрыла дверь раньше, чем они ушли.

— Мода на трости прошла тридцать лет назад. И последний вопрос. Вы заходили к.нему в комнату?

— С какой стати? Я думаю, что он еще вернется и будет недоволен моим самоуправством.

— Давайте заглянем одним глазком. У вас есть повод. Вы можете стереть пыль с мебели. Трогать мы ничего не будем. Просто я хочу взглянуть, как жил этот человек. Консьержке самой не терпелось сделать это, и я лишь слегка подтолкнул ее к решению.

— Ладно. Заходите.

Она посторонилась и я вошел в холл первого этажа. Это был старый, но хорошо устроенный трехэтажный дом с деревянными лестницами. Квартира консьержки находилась на первом этаже, и она зашла к себе за ключами. Мы поднялись на этаж выше, и старуха открыла одну из квартир.

При первом взгляде на убранство жилища стало ясно, что пыль стирать здесь не придется— Вся мебель была перевернута, диван и кресла порезаны острым ножом или бритвой, ящики выдвинуты, вещи разбросаны.

Пока старуха ахала, ругалась, хлопала себя по узким, костлявым бедрам, я прошел в комнату и бегло осмотрелся. В таких случаях, ничего важного никогда не найдешь. Я не искал, я осматривался. Под ногами что-то хрустнуло. Это был снимок под стеклом и в рамке. Точнее то, что от него осталось. Мне показалось, что он кого-то очень раздражал, и на нем сплясали индейский танец посвящения в воины! Я нагнулся и поднял снимок. Выкинув рамку и осколки, я, как мог, выпрямил фотографию и увидел мужчину моего возраста с молодой девушкой. Конечно, она была слишком хороша для него, но что не случается на этот свете. Я показал снимок старухе. — Скажите, это Тибс? Не прекращая скулить, консьержка кивнула головой.

— А девушка? Вы ее знаете?

— Нет. У него не было девушки. Он очень замкнутый молодой человек!

— Поэтому вы о ней не знаете.

— Боже! Что же это такое?

Я убрал фотографию в карман и осмотрел дверной замок. Сложный механизм. Такой отмычкой не возьмешь, да и царапин на нем не было. Использовали ключ хозяина.

— А подъезд на такой же замок закрывается?

— Да. Это хорошие замки. Мой племянник заказывал их для своей фирмы в Швейцарии.

Старуха немного успокоилась и попыталась сосредоточиться.

— А при чем здесь замки?

— Пока не знаю. Но открывали ключами и искали то, что Тибс им не отдал.

— Нужно вызывать, полицию.

— Не нужно. Грабителей вы не найдете. На пороге пыль собралась. Следствие только спугнет их, и больше они не придут, а нам надо, чтобы они вновь пришли. Я буду звонить вам. Постарайтесь запомнить людей, которые объявятся здесь в поисках Тибса.

— Хорошо. А что вы будете делать?

— Искать.

Спустя полчаса я стоял перед закрытыми воротами гаража, на которых висел увесистый замок. Табличка гласила, что в этом здании находится контора по реализации подержанных автомобилей по умеренным ценам. Точная копия таблички висела на моем гараже. Торговцы подержанным товаром имеют подержанные мысли и все на одно лицо.

Я осмотрелся по сторонам и заметил небольшую забегаловку по другую сторону улицы.

В баре было прохладно и немноголюдно. Я сел на высокий табурет у стойки и попросил бармена пачку «Честерфилд» и порцию джина.

Добродушный, толстяк выполнил заказ и вытер салфеткой вспотевшую лысину. В течение всего времени, пока я находился в баре, толстяк стоял под подвесным вентилятором с трехфутовыми лопастями и вытирал с себя пот.

— Вы не здешний? — начал он разговор.

— Не здешний. К тому же мне не везет в вашем городе.

Разговор был начат, и толстяк позволил себе устроиться против меня, уперев локти в полированную стойку. Меня это устраивало.

— Может я могу вам чем-нибудь помочь?

— Не знаю. Я ищу Тибса. Гараж закрыт, хозяйка квартиры утверждает, что его нет уже три месяца, а я из-за него теряю деньги.

— В каком смысле?

— У меня свой гараж в Кливленде. Он заказал мне шесть машин, я их достал и оплатил, а он как в воду канул.

— Да, приятель, боюсь, что тебе никто не поможет. Брайен исчез-Обычно он не отсутствует больше шести суток, а тут… Банкир считает, что он дал деру. Кто-то его спугнул.

— Банкир — сведущий человек?

— Тибс закрыл счет в банке за день до отъезда и снял последние двадцать тысяч.

— Болтливый банкир. — Ну, а что тут такого. Раз он закрыл счет, то он уже не его клиент, а потом, сами понимаете, мертвый сезон, городишко маленький, людям надо как-то общаться.

— Может, он уехал к своей подружке?

— К подружке?

— Ну да. Он приезжал ко мне с девушкой. Блондинка со вздернутым носиком. На вид — лет двадцать, не больше. Они вели себя так, будто у них впереди что-то намечается. К сожалению, я даже не спросил, как ее зовут.

— Похоже на Сибилу. Но ее никто здесь не видел. Они встречались в Майями. Брайен только рассказывал о ней. Сибила — дочка какого-то крупного деляги, и тот против их отношений. Ее папаша владеет несколькими ресторанами или чем-то на подобии. Такие ребята, как Тибс, в зятья не годятся.

— А вдруг ему понадобились деньги, чтобы сбежать с девушкой от отца-деспота?

Бармен открыл рот и долго смотрел на клиента, затем сказал:

— Да вы романтик! Кто-же по сегодняшним меркам на такое решится? В нашей стране негде спрятаться. Найдут в два счета и Тибсу сломают хребет, а девчонку посадят на цепь. Богатей — народ жестокий. Чем больше он нагреб денег, тем больше он сломал хребтов по пути к вершине. Они ничего и никого не щадят, расчищая себе путь к золоту. Да и Сибила — дочь своего отца. Флирт есть флирт, но не больше. Побег? Ради чего? Для таких девчонок двадцать тысяч — это не деньги.

Но мне моя идея нравилась, К ночи я вернулся в Майями. Город только еще начинал жить. Я отправился в тот отель, в котором остановился Тибс. Отель находился рядом с аэропортом и неподалеку от ресторана, где должна произойти встреча с человеком, которому Тибс должен был отдать деньги.

Портье вспомнил его по фотографии потому, что Тибс не один раз у него останавливался. Он даже знал гараж и машину, которую Тибс берет напрокат, приезжая в Майями.

Пять долларов, зажатые у меня между пальцами, развязали ему язык.

— Да. В тот вечер ему кто-то звонилперед самым уходом. Он сказал, что выезжает, и положил трубку.

— В котором часу ему звонили?

— В шесть тридцать.

— Уникальная память.

— Я заступил на смену, и через минуту позвонили. Мистер Тибс был первым, кого я увидел. Зазвонил телефон, я снял трубку, и меня попросили соединить с его номером, но он стоял возле меня, и я передал ему трубку. Он выслушал все, что ему сказали, и ответил, что он готов к выходу в любую минуту.

— При нем был желтый портфель?

— Да. Из свиной кожи.

— Какая у него была машина?

— Прокатный голубой «шевроле». Но уехал он на другой машине.

— Что вы имеете в виду? — растерялся я.

— Мистера Тибса ждал внизу молодой человек. Он сидел здесь в холле в одном из кресел.

— Как он выглядел?

— Я не видел его лица. Он загородился газетой. Но их с Тибсом объединяло одно. Они были в белых плащах и шляпах. Одежда не по климату, мягко говоря. — И что же произошло?

— Мистер Тибс подошел к нему и передал портфель и две связки ключей. Почему две, я не знаю. Одна связка была от машины.

— А вторая от квартиры, но это не важно— Что происходило дальше?

— Молодой человек вышел, сел в голубой «шевроле» Тибса и уехал. Мистер Тибс наблюдал за этой картиной сквозь занавеску. Через десять минут за ним приехала девушка. Та, которая изображена на фотографии, и они уехали вместе. На синем двухместном «порше». Полуспортивная молодежная модель, стоящая целое состояние.

— Как вы могли увидеть машину из-за стойки?

— В этот момент приехала группа туристов, и я вышел открыть им дверь. Я видел, как они садились в машину, развернулись и поехали к океану.

— Я бы хотел взглянуть на подпись Тибса. Он оставил вам свой росчерк?

— Конечно.

Портье достал журнал и прошелся по старым записям. — Вот, пожалуйста. Номер 97. Он всегда в нем останавливался, и вот его подпись.

Ничего общего с закорючкой на векселях эта подпись не имела общего. Я вновь достал фотографию и показал портье.

— Вы уверены, что мы говорим об этом человеке?

— Я очень хорошо знаю мистера Тибса, сэр.

Я разжал пальцы, и сложенная вчетверо пятерка упала на стойку.

Цепь событий привела меня к месту убийства, где началась моя история с злополучным портфелем. Я мог многое понять и приложить к данной ситуации несколько вариантов интересных заключений, но меня смущал только один факт. Зачем Тибс подложил свои документы в портфель? Чтобы мертвеца приняли за него? Но он догадался, что портфель украдут, и в полицию попадет человек без документов. Или когда наемник принесет портфель заказчику, тот найдет в портфеле документы Тибса и будет уверен, что убили того, кого надо! Но тогда зачем он поехал кататься по стране в поисках Тибса и наткнулся на меня? Стоп. Но портфель не попал к нему в руки. Он не знал, что в нем находится. Он искал Тибса и нашел его, а Тибс оказался другим Тибсом. Вот почему он месяц наблюдал за мной, пока для него собирали справки и вели расследование. Но так ли это? Я в большей степени верил в подлог! Если он послал курьера для передачи денег, то нет смысла вместе с деньгами класть свидетельство о рождении, карточку социального страхования. Значит он знал о покушении и подставил парня вместо себя. И если в убийстве замешан отец девушки, то она могла узнать об этом и предупредить возлюбленного. Они смогли бы жить, а ее отец считал бы Тибса покойником. Но это примитив! На самом деле такой волк, как папаша Сибилы, опознал бы труп и распознал бы подставку. В этом случае Тибс терял деньги, оставаясь на мушке у гангстеров. Папаша ищет беглецов и нарывается на меня. За то, что я увел их по ложному следу, с меня требуют неустойку. Справедливо требуют, надо признаться, но мне нечем отдать. Придется выкручиваться.

На месте преступления я переговорил с патрулем, дремавшим в машине у рассадника проституток, которые не давали прохода. В тот вечер, когда произошло убийство, улица опустела в секунду. У каждой ночной бабочки здесь имелась своя щель. Почему такой не имел убийца? Наняли чужака? Глупо!

Полицейские объяснили мне, что по тому убийству вел дело лейтенант Клеменс из окружного управления.

Мне повезло, и я застал Клеменса на месте, в эту ночь он дежурил по округу. Лейтенант относился к той категории офицеров, которые ждут не дождутся отставки и сносной пенсии, на которую можно прожить, если успел скопить кое-что на черный день. Загорелый, поджарый, седовласый, с холодными, умными глазами, он был почтителен, вежлив, но сразу дал понять, что не посвятит мне всего дежурства без остатка. Когда он сидел в кресле, в нем светилась некоторая зрелая снисходительная ленивость и неподвижность. Этот человек давно уже не рыщет, как ищейка, а учит, как это делать.

— И что же вы хотите?

— Я понимаю, что труп кремировали, но, возможно, что остались вещи, фотографии экспертов. Я не теряю надежды напомощь со стороны властей. Я пролистал все подшивки газет трехмесячной давности и выписал все несчастные случаи. Мой брат вышел из дома три месяца назад, и его никто больше не видел. Я вынужден цепляться за каждую соломинку. В трех местах я уже был, но безуспешно.

— Садитесь.

Я осторожно сел на край стула и скромно перебирал в руках шляпу.

— У вас есть фотография брата? Такому парню, как лейтенант, палец в рот не клади. Я пожал плечами.

— В доме есть снимки, когда был жив отец и он фотографировал нас. Отец умер пятнадцать лет назад и я решил, что в старых отпечатках нет смысла.

— А был ли он под следствием, отбывал ли срок?

— Боже, упаси.

— Мне трудно вам помочь. Я покажу вам его вещи; фотографии, сделанные в морге.

Лейтенант нажал кнопку звонка, встроенную в столе.

Появился человек в штатском, положил на стол несколько снимков и высыпал из пластикового пакета ключи от машины, нож и немного мелочи. Я осмотрел нож. Он был очень большим. Я нажал на кнопку, и из рукоятки выпрыгнуло очень острое лезвие.

— Это нож убийцы? — спросил я.

— Утверждать я это не могу. Но убит он был этим ножом.

Второй связки ключей не было. Ее взяли те, кто проник в квартиру Тибса. Но я же видел это убийство, и никто по карманам трупа не лазил. Убийца бросил нож или обронил его, потому что его интересовал портфель, который отлетел в сторону.

— Убийца найден?

Я положил нож и принялся за фотографии.

— Нет. Убийца ушел. Мы знаем, что он выхватил у жертвы какой-то портфель, и они скрылись.

— Они?

— На другой стороне улицы его поджидал сообщник. Стоял на подстраховке. Убежали они вместе. Свидетели его хорошо запомнили.

— Я ничего не знаю о портфеле, но мой брат ездил на машине, а не ходил пешком.

— Машина найдена. Она принадлежит местному гаражу, и у нее пробит бензобак. Очевидно, гвоздем. Весь бензин вылился по дороге. А убийцы преследовали машину и ждали момента. Но вторую машину никто не видел. Тут было не до машин. Эта версия не имеет твердой почвы. В нашем районе поножовщина — дело нередкое. Здесь живут выходцы из Кубы, Ямайки, пуэрториканцы, одним словом. Они неспокойный народ.

Я положил фотографии на стол.

— Нет. Это не мой брат.

— Я рад. Может быть он еще найдется среди живых. У нас эти случаи — повседневная работа, и репортеры сюда не слетаются. Вот если бы кого-то уложили в «Хилтоне» или на пляжах Ориентале — это другое дело.

Лейтенант протянул мне протокол.

— Распишитесь. Мы оформим ваш визит, как протокол опознания. Лишняя галочка.

Я расписался и ушел.

Не знаю, почему, но я решил пойти в тот кабак, куда направлялся с деньгами Тибс. Я шел по ночной улице и не видел драк, насилия, резни. Лейтенант преувеличивал. Шлюх и сутенеров здесь хватало, но они были безвредны. Фотография трупа, которую мне показал Клеменс, совсем не походила на Тибса. Их схожесть заключалась в плаще, шляпе и машине. Скорее всего убитым был обычный бродяга из чужого района, которого подкупили для передачи портфеля человеку в ресторане.

«Красный петух» не зря так назывался. Здесь вертелись мулаты в ярких гавайских рубашках и девицы в обтянутых шелковых юбках, едва прикрывавших трусики, если они на них были. За столиками сидели типы с мордами гангстеров из старых голливудских лент и пили шампанское. В такой шарашке опасно интересоваться чужими делами. Чужаков здесь чуют за милю.

Я сел за стойку и заказал джин.

Не успел я получить свой заказ, как ко мне подсела красотка с пышными формами. Ее перекрашенная физиономия могла вызвать только отвращение, но шикарные черные волосы и высокая грудь компенсировали недостатки.

— У меня есть райский уголок на соседней улице, красавчик. И джин у меня имеется не хуже этого и в обилии. Бесплатно.

— Бесплатно?

— Он входит в тариф обслуживания. Я осмотрелся по сторонам. Возле колонны, пытаясь удержать ее от падения, стоял мулат в белом костюме и косился в нашу сторону.

— А мне голову не проломят в райском уголке?

Девица загоготала низким голосом. Нет, красавчик! Я держу марку. Ты останешься довольным.

— И во что мне это удовольствие обойдется?

— За раз — десятка, за ночь — четвертной.

— Ты местная?

— Странный вопрос. Из Вашингтона на ночь прилетела с тобой повидаться.

— Ладно, пойдем.

Она провела меня сквозь несколько подворотен, где я спотыкался обо все подряд, и так мы ушли на целый квартал. Возле шатающиейся лачуги она кивнула мне на открытую лестницу, и мы поднялись на самый чердак. Здесь все были такими, и я не стал возмущаться. В ее понятии это могло называться раем. Само гнездышко представляло собой комнату, в которой с одной стороны, где мы вошли, находилась дверь, с другой — окно, остальное занимала кровать. Обойти ее можно только боком, вдоль стеночки, и рассчитана она не на одну пару.

— Ныряй, котик!

Красотка закрыла за собой дверь и задвинула щеколду.

Я сел на край кровати, достал бумажник и вытащил две десятки и пятерку. Положив деньги на кровать, я сказал:

— Ты моя на всю ночь! Не успел я и рта открыть, как блузка и юбка полетели на пол.

— Не торопись, красавица. Еще вся ночь впереди. Это я заплатил за беспокойство. И ты получишь столько же, если…

— Ты что извращенец?

— Сядь рядом. Мы с тобой будем разговаривать. Меня интересует совсем другое.

— Ты что легавый? — ее глаза вспыхнули, а ноздри раздулись.

— А что, похож?

— Нет.

— Что тебе надо?

— Меня интересует парень, которого зарезали три месяца назад в двух кварталах к югу. Меня интересует парень, который зарезал того парня. Я плачу за информацию. Разборки я буду устраивать в другом городе, никто тебя или кого-то еще не заподозрит. Я, как и ты, даю гарантии, если имею с кем-то дело.

— Но ты кого-то держишь на крючке. Иначе не пришел бы в наш кабак?

— Высокий, крупный тип, лет пятидесяти, с крашенными волосами. На галстуке булавка с черной жемчужиной. В Южной Азии можно такие достать за большие деньги. Возможно, что он бывал там, выправка осталась офицерская. При нем холуй есть. Носит усы в ниточку. Думаю, что эти ребята имеют отношения к убийству-Что скажешь? Знаешь, о ком идет речь?

— Знаю.

Девица скрипнула зубами.

— Вижу, что и тебе от них досталось?

— Не твое дело. Но кое-что рассказать могу. За риск возьму сотню. Деньги вперед. После этого ты смотаешься из города. Навсегда! Или попадешь в морг!

— Круто! Согласен!

Пришлось выложить сотню. Хозяйка, блеснув браслетами, смела деньги и сунула их в бюстгальтер.

— Зовут его Брамма. Дэвид Брамма. Где он воевал, я не знаю, но шрамов у него на теле хватает. Он переспал со воегли шлюхами города. Шестерку его зовут Большим Дэ. Он содержит здесь несколько плавучих борделей, которые никто не может вычислить, и крупную банду пуэрториканцов, с помощью которой обложил налогами всю южную часть города. Его прикрывает лейтенант Клеменс из полиции округа. Влиятельная сволочь. В паре они творят, что хотят. Мэр в их дела не лезет. В свое время он по недомыслию вручил Клемеису «Золотой значок» лучшего полицейского, и теперь ему глупо обвинять Клеменса в коррупции. Так в свое время они с моим парнем расправились, а меня пустили на панель.

— У Брамма есть дочь?

— Была, да вся вышла. Умная девка. Обвела папашу вокруг пальца и упорхнула. Большой Дэ до сих пор кусает локти. Ищет ее по всей стране. Но плохо ей будет, если он ее найдет. Сибила — его слабое место.

— Он мог давать кому-нибудь деньги под проценты, в долг, на дело? — Шутишь, дружок? Брамма за цент удавиться готов. Он снимает огромную дань, но ему мало. Теперь он отлавливает нелегалов и торгует ими.

— Ты права. Это похоже на выкуп?! Это не долг.

— О чем ты?

— Что ты знаешь о покойничке, которого нашли с ножом на улице?

— Про нож могу тебе рассказать. Большой Дэ хотел забрать нож у лейтенанта, но тот не отдал. Дэ предложил ему тысячу баксов, но тот только разозлился. Все знают, что люди Браммы носят такие номси. Он привез их из армии. Оружия у него хватает.

— Откуда ты знаешь?

— Разговор слышала. Лейтенант и Дэ вели переговоры в «Красном петухе» в отдельном кабинете. А Сэм послал меня подслушать. Рядом есть каморка со слуховым окошком.

— Кто такой Сэм?

— Хозяин кабака! Он давно зуб точит на Брамму. Брамма тянет с Сэма немало зеленых. Короче говоря, Врамма решил забрать нож у лейтенанта. Он не хочет, чтобы легавые имели улики, а Клеменс ему сказал: «Ты цапнул двадцать штук, а мне предлагаешь одну. Я еще сам хозяин на своей территории. И передай Крикету, что он у меня на крючке.»

— Крикет? Это кличка убийцы?

— Наверное. Он утверждал, что Крикет снял большой куш, а Брамма все себе захапал. Брамма вяло оправдывался, что кто-то окрутил Крикета. Однако Клеменс не поверил ему. Разговор ничем не кончился. Сэм остался доволен. Он давно хочет рассорить их. Но Клеменс не дурак. Он знает, что один ничего не сделает. А Сэм что-то знает о Брамме и готовит ему ловушку. Но Сэм знает, что ударить он сможет только один раз. Промах — это смерть. Сэм ложится спать, а его охраняет дюжина мордоворотов. Отставники из морской пехоты. Он воевал в Корее. Я даже видела у него мундир с медалями.

— Офицер?

— Наверное. Две шпалы, как у шефа полиции.

— Капитан.

В моей памяти начали всплывать давно забытые эпизоды. Начальник арсенала и коммуникационных служб, куда входило подразделение планирования строительства объектов, носил чин полковника и имя Брамма. Я даже растерялся от такой неожиданной вспышки памяти. Это еще ни о чем не говорило, но к этой мысли меня толкали булавка с черной жемчужиной, которую я заметил в день появления этого человека в моем гараже. Обожженное лицо. Почему о нем никто не говорит?

— Ну, хватит с тебя, приятель. Тебе пора сваливать. Большего ты от меня не услышишь!

Я встал и хотел послушно выйти, но она указала мне на окно.

— Вылезай там и спускайся по пожарной лестнице. С этой стороны тебя поджидает мой дружок. Ему показалось, что у тебя пухлый кошелек.

Я не возражал и выбрался на улицу через окно. На дворе стояла ночь, и деваться мне было некуда, Сэм оставался моей последней надеждой. Я знал очень много, но проку в моих знаниях никакого. Я не имел в руках действенного оружия, которым можно хотя бы напугать, а не размахивать.

С большим трудом мне удалось выбраться из трущоб на улицу и разыскать кабак «Красный петух».

Веселье продолжалось полным ходом. Играл оркестр, танцевали самбу, пили, шумели, но ребят с выправкой морских пехотинцев я нашел в дальнем углу зала. Их стояло трое. Они были трезвыми, а за ними виднелась дверь, укрытая бархатными занавесками. Я подошел к ним, но мой вид их не встревожил.

— Я хочу, чтобы кто-нибудь из вас, мальчики, доложил Сэму, что его очень хочет видеть человек, который побывал на тридцать восьмой параллели в то же время, когда там был Брамма. И добавьте к этому, что Брамма мне очень не нравится.

Ребята переглянулись, и один из них скрылся за занавеской. Я сел за ближайший столик и попросил подавальщицу принести мне бутылку пива. Глотка у меня и впрямь пересохла.

Я успел выпить пинту пива, пока дождался ответа. Мне повезло. Этот человек согласился принять меня. Пока меня сопровождала пара молодцов, я встретил еще десяток таких же. Мы поднимались наверх. Второй этаж был отведен под игровые столы. Тут была рулетка, карты, кости и автоматы. Мы миновали этот зал и поднялись еще выше. Там располагались номера с девочками. На четвертом этаже находилась только одна дверь и та была железной. Неведомого мне Сэма хранили в сейфе, как золотой запас страны в Форт-Ноксе.

Меня встретил широкоплечий парень с грубыми чертами лица, узкими губами, но с открытым прямым взглядом человека, которому нечего скрывать.

— Меня зовут Самюэль Коллинс. Капитан запаса. Тебя я не помню. Сколько ты пробыл в Корее?

— Год. В строю — два месяца.

— Садись и рассказывай.

Я сел на стул с высокой спинкой. Коллинс встал у камина ко мне спиной и, уставившись на огонь, замер.

— Что у тебя есть на Брамму?

— Пока только у него есть на меня ком-промат. Я ношу имя парня, который удрал с его дочерью.

Коротко я рассказал ему суть дела.

— Что ты от меня хочешь?

— Я вспомнил вас, капитан Коллинс. Мы виделись однажды. — У кого ты служил?

— В подразделении полковника Соллерса. Но встретились мы позже. Вы возглавляли следственный отдел. Тогда я попал в плен с косоглазыми и меня ждал трибунал. Вы зашли в клетку и сказали: «Желторотых расстрелять, а этого я лично повешу, но после суда!»

Коллинз резко обернулся.

— Так ты жив?

— Да, Судьба пощадила меня. Но я никого не выдавал. Я был пленником корейцев. Дважды я попадал к ним в лапы и дважды уходил. Но суда от своих я не выдержал бы. Когда меня повели в штаб, я спрыгнул с подвесного моста.

— Но там же больше двухсот футов!

— У самой речки скалы поросли густым кустарником. Я получил сотню плетей в наказание, но остался живым.

— Фантастика! Ты мне и нужен! Ко мне в руки попал донос от перебежчика, что полковник Брамма информировал противника о месте расположения наших арсеналов. Корейцы взрывали один объект за другим, а мы не могли понять, в чем наша ошибка. Да. Тогда я рассчитывал на тебя. Корейцев я расстрелял. Те умеют молчать, но я готовил процесс против Браммы, и ты был моим единственным свидетелем. То, что я собирался тебя казнить, это был блеф. Я не хотел настораживать Брамму. Единицы знали о том, что процесс готовится против него. Я вызвал всех репортеров, которые могли оперативно прибыть на место. Зал был забит до отказа, но тут входит конвоир и докладывает, что подследственный бросился в пропасть, Весь план полетел к чертям. Одного доноса перебежчика недостаточно для возбуждения дела. Пока я копил новый материал, война кончилась. Мы вернулись домой, и здесь все пошло по-другому. Но что же с тобой случилось дальше?

— Не знаю, Я бежал с полуострова, как последний трус, а сейчас превратился в бродягу, который украл чужое имя.

— У тебя были ранения?

— Да. Легкое, в предплечье, но кость не задета.

— Ты был в госпитале?

— Неделю.

— Значит нетрудно будет восстановить архивы. Недели две на это уйдет, но ты останешься тем, кем был. С твоим командиром я налажу связь, и он опознает тебя. К счастью, полковник Соллерс жив. -Мы его найдем через министерство. Главное, что мы сможем возобновить уголовное дело против Браммы— У меня имеется его шифровка, о которой он тоже ничего не подозревает. Вкупе это веревка на шею!

— Но Брамма дал мне три дня. Один уже прошел.

Капитан усмехнулся.

— Тибс и Сибила скрываются на моей яхте. На рассвете я отвезу тебя к ним. Тибс составит заявление, что никаких векселей Брамме не давал и напишет заявление в прокуратуру, что тот требовал с него двадцать тысяч за согласие отдать за него дочь, но не собирался этого делать. Он решил хапнуть деньги, а парня пришить. Брамма не упускает момента, когда ему в руки катится монета. Он не поленится нагнуться за центом. Но Сибила слышала" как отец отдавал команду Крикету и предупредила Тибса. Они составили очень хитроумный план.

Через двое суток, во всеоружии я поджидал гостей в своем гараже. Брамма и его адвокат не заставили себя долго ждать. Они явились в обещанное время, Большой Да чувствовал себя хозяином. Он уселся в мое кресло за письменным столом и закурил сигару. Откинувшись на спинку, он начал свой краткий монолог.

— Твое время истекло, приятель! Если ты не выкладываешь деньги на стол, тебя поджарят на горячем стульчике. Ты меня понял?

— Я не буду выкупать у тебя фальшивые расписки, Большой Дэ. Ты решил, что сможешь помешать счастью своей дочери, убрав с ее пути Тибса, а заодно и забрать у него деньги. Ведь мертвецу деньги не нужны. Не так ли, полковник Брамма? При твоих расчетах ни один цент не пропадает зря! Но тебе помещала твоя же дочь! Каким надо быть отцом, чтобы родная дочь тебя возненавидела. Она слышала, как ты давал поручение Крикету. Их спас один бродяга наподобие меня. Он умирал от чахотки и попросил Тибса позаботиться о его малолетней дочери. Ради этого он согласился прожить на пару недель меньше. Это избавило его от лишних мучений. Тибс передал бродяге деньги и ключи, но он забыл сказать ему, чтобы тот достал из портфеля документы и переложил их в карман. Тибс жил в Мей-Луисе, и никто в Майями не знал его в лицо, кроме портье, с которым он общался, когда приезжал в центр по делам. Любой труп с документами Тибса попадал в морг, и лейтенант Клеменс докладывает Большому Дэ, что с парнем покончено. Крикет приносит портфель Боссу, и лейтенант с этого получает долю. Но тут происходит непредвиденное! Крикет теряет нож. Убегает. Ему дают по костылям, отнимают портфель, и все это делает чужак. Это тот случай, когда стреляет разряженное ружье, висящее на стене. Ты в это время сидел за столом и играл в карты в обществе уважаемых граждан. Железное алиби. Ради этого Крикет и перенес свидание на два часа раньше. Но кто же знал, что вместо Тибса едет двойник, и помимо денег ты упускаешь ненавистного жениха своей дочери и ее вместе с ним! Кому нужны были эти расчеты с проколом бензобака? Прикрытие лейтенанта. Крикет все сделал, как надо, но он не думал, что на другой стороне улицы стоит человек, который ненавидит смерть! Насильственную смерть. Будь я на костылях, я все равно догнал бы этого подонка. Итак, портфель остался у меня, и я сам разберусь со своими деньгами, Тибс готов ждать, сколько угодно. У них все сейчас есть, и даже дитя. Они удочерили девочку бродяги после того, как обвенчались.

— Обвенчались?! — вскрикнул Брамма.

— Конечно. Люди всегда так делают, когда любят друг друга. Это называется актом доброй воли. Ну, а что касается меня, то я отдал Тибсу его документы и теперь намерен жить под своим именем и венчаться тоже под своим именем. Оно будет восстановлено в течение двух недель. А все началось с того, что тебе пришлось взглянуть на труп. Ты не получил денег. И ты понял, что тебя надули. Ты даже не был уверен, что тебе отослали деньги. Если бы не я, то все вышло бы по-твоему, но с той лишь разницей, что план Тибса удался бы, и все остались бы довольны— Мне жаль, что я вмешался, и тебе пришлось броситься на поиски обманщика и дочери. Но ты их не найдешь, Брамма, и времени у тебя на это не будет. Когда я побывал в доме Тибса в Мей-Луисе, меня поразила истоптанная фотография. Кто-то колошматил по ней каблуками. В тот самый момент я понял, что Тибс жив. Кто-то его ищет. Тот, кто ненавидит. И я тебя вычислил. У меня уже не оставалось сомнений, что тебе не я нужен и не деньги. Это сбор налога по ходу поезда. Ты искал Тибса и нашел меня. Ты вынудил меня искать Тибса, и я его нашел. Он составил документы для прокуратуры, где обвиняет тебя в вымогательстве. И подпись Тибса на документах не имеет ничего общего с той, что на фальшивых векселях-Поторопились. Да и откуда тебе знать, как Тибс расписывается. Ни один суд ваших расписок не примет, но зато трибунал примет дело о вредительских действиях полковника Брамма во время Корейской компании. И опять тебе не повезло, Большой Дэ. Ты искал Тибса, а нашел свидетеля, который по твоему доносу попал в окружение и случайно остался жив. Материалы на тебя уже готовятся, и я думаю, что на горячем стуле поджарят тебя, а не меня. Военные преступники караются высшей мерой наказания, бывший полковник Брамма.

Коттон замолчал. Он видел торжествующие лица Бада Экрайза и миссис Мери-ленд. Вот она победа! Осталось лишь добавить: "В эту минуту вошли полицейские и Большой Дэ со своим адвокатом отправились в фургон, где окна имели решетки. Тут прибежала Луиза и, обняв героя, сказала: «Милый, где же ты пропадал эти дни? Папе стало лучше. Врачи говорят, что он встанет на ноги!»

Но Коттон решил, что этот финал он оставит для Сидни Уотерса, которому пора составлять смету. В этом доме финал должен звучать иначе. С какой стати он бросился под машину? На радостях что ли? У него нет другого выхода.

Коттон надел скорбную маску на лицо.

— Брамма ничего мне не ответил. Он усмехнулся и кивнул своему адвокату. В разговор вступил шакал. Иначе я его не могу назвать. И голос у него был заунывный, тягучий, а глазки блестели, словно он выжидал момент для укуса.

— Сколько времени вам понадобится, чтобы восстановить свое имя, мистер Икс?

— Немного. Недели две.

— На данный момент этот гараж вам не принадлежит. Это собственность мистера Тибса, если судить по документам. А документы подложные, потому что там стоит фальшивая подпись. Вы подставное лицо, нарушившее закон дважды. Это лишь при оформлении документов. Вы — человек без имени! Бродяга! Но, может быть, вас перевербовали в плену, и красные заслали вас нелегально. Иначе почему же вы не захотели вернуться под собственным именем? Пока ваши адвокаты будут нарекать вас каким-либо именем, вам еще в довесок ко всему предъявят обвинение в убийстве третьей степени, совершенном три месяца назад в Майями. Умышленное убийство с целью завладеть чужим ребенком и продать молодоженам за двадцать тысяч долларов и документы.

— Кто в это поверит? — спросил я со злостью.

— У лейтенанта Клеменса, если ты помнишь, остался нож, которым убит бродяга. На ноже твои отпечатки пальцев. Очень четкие.

— Это же подлог! Это было опознание!

— Опознание чего? У лейтенанта Клеменса не было никаких опознаний и визитов, но у него на столе лежит рапорт от патруля, который позавчера дежурил у ресторана «Красный петух». Сержант утверждает, что к ним подходил мужчина и интересовался следствием о том самом убийстве. Когда. мужчина исчез, то сержант вспомнил его. Это был тот самый человек, который ударил бродягу ножом и удрал с портфелем. В штате Флорида объявлен розыск, и уже составили фоторобот. Бармен забегаловки, где ты пил кофе перед убийством, тоже вспомнил тебя— И вот еще интересный факт. За день до убийства Тибс снимает со счета двадцать тысяч долларов и бесследно исчезает. Через несколько дней в Калифорнии объявляется убийца и, называя себя Тибсом, открывает счет на ту же сумму. Заказное убийство налицо. К тому же Тибс и его молодая жена удочерили девочку. А девочка является дочерью покойника. Тут все ясно и без следствия. Найти беглецов нетрудно. Только в муниципальном округе можно удочерить и усыновить ребенка. А это не часто случается. Имена родителей выяснить нетрудно, а значит нетрудно и выяснить, где они регистрировали свой брак. Мало того, они использовали подложные документы, и им грозит тюрьма!

— Какие документы? — закричал я.

— Фальшивку. Нельзя усыновить или удочерить ребенка, если у тебя нет на руках свидетельства о смерти родителей! Лейтенант Клеменс таких документов не выписывал, ибо не установлено имени погибшего! Но полиция найдет ребенка, и девочка опознает отца. Девочку отправят в приют, а что будет с новоявленными родителями, мы уже говорили. Если мистер Брамма простит свою дочь, то возможно ее пожалеют. Кстати, по поводу трибунала. Вы, как свидетель, уже отпадаете. Свидетелей, содержащихся в камере смертников, не признают. Все остальное — это клевета. Да и кто решится клеветать на заслуженного офицера, полковника! Кому поверит военная коллегия? Он — всеми уважаемый, гражданин. Орденоносец! Кто такой вы, мы уже знаем. Только две недели понадобится, чтобы имя вам дать. Дезертир? Перебежчик? Героев страна встречала с оркестрами. Их фотографии печатались на первых полосах, а не в колонке происшествий, где будет помещена ваша. Ну, а теперь мы рассмотрим план действий. Для начала мы известим Луизу, так, кажется, зовут вашу невесту, о том, что вы находитесь в розыске и живете под чужим именем. От убийц надо держаться подальше.

— Не смейте произносить ее имени! Значит, Клеменс работает на вас. Как же я упустил этот факт. — Неужели вы думали, что мы дали вам три дня и пошли на пляж греть кости? Нет. Конечно же, за каждым вашим шагом наблюдали. Мы рассчитывали, что вы связаны с Тибсом и выведете нас на него и на дочь мистера Брамма, но этот момент выскользнул у нас из рук. Капитан Коллинз, бывший комендант и военный прокурор, нас обхитрил. Но не велика печаль. Мне жаль потерянного вами времени. Вся ваша суета ни к чему не привела. На сей раз мы даем вам сутки. И через сутки вы выложите на стол тридцать тысяч долларов, только после этого мы с вами простимся навсегда! Тут еще есть одна деталь. В аэропорту Майями одна из стюардесс опознает вас по фотороботу и заявит властям, что человек с похожей внешностью долетел до Лос-Анджелеса и вышел. Розыск перекинется на Калифорнию, и поиски займут пару дней, если не меньше. А вот что касается вашего нового друга и нынешнего соратника капитана Коллинза, то на его помощь вы не рассчитывайте. Он уже забыл о вас. Сегодня утром его арестовали. У лейтенанта Клеменса есть на него досье с картинками. Конечно, было время, и капитан блистал в орденах, но, вернувшись с войны, пошел кривой дорожкой. Он выбрал путь беззакония. Ему показалось мало одного ресторана. На втором этаже он открывает игорный дом, на третьем — бордель, но все это запрещено законами штата Флорида. Его предупреждали. Но он оказался упрямым парнем! Жаль! Итак! Завтра мы ждем в отеле «Альсидор» И не забудьте деньги!

Адвокат встал, выжидая хозяина. Брам-ма бросил на пол погасший окурок сигары и лениво поднялся с кресла. Он был равнодушен и спокоен. Он знал, что он никогда не проигрывает. Я должен был это знать. Мне нечего больше делать на этом свете. Вы должны извинить меня, что я подвел вас под статью. Но у меня ум зашел за разум, я ничего не понимал.

— Погодите, молодой человек! — торопливо заговорила пожилая дама с кружевным воротничком. — На общее счастье у моей машины хорошие тормоза, и все обошлось хорошо!

— Вы так считаете?

— Я уверена, что ваши дела не так плохи. Вам нужен хороший адвокат, и, отделавшись на время от Браммы, вы сможете вывести его на чистую воду. Ведь вам нужно две недели, чтобы восстановить свое имя, -а потом вы привлекаете этого капитана в качестве свидетеля против Браммы, Пока он не осужден, а лишь обвиняется в чем-то, он может выступать в качестве свидетеля в военном трибунале!

— Но как? Завтра вечером…

— Знаю! Деньги, это мелочь. Я вам дам денег, не такая уж огромная сумма. Но не кидаться же под машину из-за этого! Ведь дай вам время, и вы выиграете процесс. Я делаю на вас ставку. Вы мне понравились. Ты не хочешь побиться об заклад, Бадди?

Экройд походил по гостиной, почесал затылок и сказал:

— Согласен. Если вы проиграете, тетушка, те платите мне тройную ставку.

— Идет! Дай мне чековую книжку. Я уверена, что этот подонок Брамма будет наказан!

— Вам не следует платить свои деньги. Я могу оплатить деньгами фирмы. В любом случае мы их вложили, но я смогу еще и заработать на вас.

— Или проиграть, Бадди.

— Увидим. Итак, мы заключили с вами, мистер Тибс, фиктивный контракт, но деньги вы — получите настоящие— Так или иначе, но тетушка мне их восполнит. Тут уже дело переросло в азартную игру.

Коттон моргал, ничего не понимая. Он изгалялся, потел и кричал о трагедии, а на него делают ставку, как на лошадь.

Экройд сел за стол, достал из портфеля бумаги, чековую книжку и, макнув ручку в бронзовую чернильницу в виде рыбки с открытым ртом, спросил:

— Ваше имя?

— Я не хотел бы…

— Бросьте, молодой человек, эти мелочи никого не интересуют, но мой банк не оплачивает чеки на предъявителя.

— Даг Коттон.

Он ждал реакции, но ее не последовало. Он явно переоценивал свою популярность.

— Подойдите к столу.

Коттон подошел к столу.

Экройд вырвал чек и положил рядом.

— А теперь распишитесь здесь. Он указал на акт купли-продажи фирмы «Прометей».

— Оформили это, как поставку щебня из карьера.

Коттон расписался и взял чек.

— Вы должны держать нас в курсе дел, молодой человек, — волновалась старуха. — Я очень хочу, чтобы этот мерзавец сел в тюрьму.

— А я могу сказать одно, тетушка, — ехидно заметил Экройд. — Откупиться ему, может, и удастся, но посадить таких аферистов? Никогда!

Коттон не мог вынести этой свары и, сославшись на головную боль, попросил разрешения уйти. На дорожку он еще выпил пару глотков, и ему был предоставлен «ролс-ройс» с шофером, который довез его до квартала, где он жил. До дома он дошел пешком.

Это был триумф! Он закончил сценарий одним махом. Оставалось содержание перенести на бумагу. И подготовительный период закончен. Сидни Уоттерс может подбирать режиссера.

Ночь Коттон провел за печатной машинкой, а утром отправил посыльного со сценарием к продюсеру, а сам лег спать. Он спал, как убитый.

Глава IV

В шесть часов вечера его разбудил телефон. Звонил Сид Уоттерс. Он требовал срочно явиться. Режиссер сидел уже у него и дочитывал последние страницы.

Коттон принял душ, побрился, надел свой лучший костюм, серую шляпу, его бумажник грел чек на тридцать тысяч, и больше в нем ничего не было, но Коттон решил, что не стоит торопиться и отдавать деньги Уоттерсу. Такой сценарий имел огромный вес, и стоит ли швыряться деньгами и вкладывать в фильм четверть его стоимости. Коттон подумал и решил действовать по обстановке.

Его вновь встречал вечерний Беверли Хиллз. А на пороге особняка его ждал Сидни Уоттерс с широкой улыбкой.

— Кажется получилось, Даг! Ты превзошел все мои ожидания. Не иначе, ты влюбился! Что за красотка прилетела к тебе на крыльях вдохновения? За одну ночь закончить сценарий. Вчера ты утверждал, что это невозможно. Слава Богу, что ты разродился, и малыш получился очень тяжеловесным. Приятно в руках подержать.

Они поднялись по мраморной лестнице на второй этаж, где на пороге кабинета Коттона ждал второй сюрприз. В качестве режиссера Уоттерс пригласил Дуайта Кокса. Кокс был одним из лучших режиссеров, работающих в «Парамаунте». Он также приглашался в Метро-Голдвен Майер и к Братьям Уорнерам, Кокс специализировался на приключенческом жанре. У него были крепко скроенные профессиональные картины, и он умел к бесшабашным приключениям добавить порцию мелодрамы и даже немного мистики. Его гибкость позволила Коксу получить «Оскара» четыре года назад. О лучшей кандидатуре Коттон и мечтать не мог, но с таким режиссером бюджет превысит все ожидания. Кокса задешево не купишь. Но в душе Коттон готов был отдать сценарий даром и не получить с фильма ни гроша, только бы увидеть свой портрет на обложке «Синема», или прочитать свое имя в списках номи-нантов на «Оскар». Сейчас ему нужен не просто фильм, а сенсация. Неблагодарный зритель слишком быстро забывает своих кумиров. Ему постоянно нужно напоминать о себе. Мелькать перед глазами! Это и есть то самое, что называется успехом и призванием. И задача Коттона доказать, что он не сломлен, что он здравствует и творит. Вот почему Коттон каждый день идет на риск! Он обязан защитить свое имя, о котором ни один журнал не упоминал больше года. Вот почему его голова лезет в петлю, тело падает под колеса автомобиля, ему ломают кости… Тут уж ничего не поделаешь! Это был стиль его работы. Манера письма, почерк. Выверт, способ ловли Пегаса или музы, или того и другого вместе взятых.

Итак, Даг Коттон пожал руку Дуайту Коксу, а когда встречаются такие люди, то создаются шедевры, которые входят в десятку лучших из лучших.

— Рад видеть тебя, Даг, и рад работать с тобой. Все эти склоки, связанные с Блей-ком, меня не интересуют. Я человек творческий, а эти детали, связанные с производством, пусть решает продюсер. К тому же, ты хочешь выставить себя под псевдонимом, и это решает все проблемы.

— До поры до времени. Когда прокат скупит картину, я дам материал для прессы, и Блейк уясе ничего не сможет сделать! Но сейчас эти вопросы не имеют значения, они вторичны. Важен процесс. Я надеюсь, что он пошел, или ты еще не дал согласия?

— Я человек дисциплинированный, Даг. Если проект оплачивает такой продюсер, как Сидни Уоттерс, то можно не беспокоиться за перебойность работы, а для меня это самое важное. Будем считать, что я уже в деле. Но у меня к тебе будут некоторые претензии, и режиссерский сценарий мы сделаем вместе, чтобы потом я не выслушивал твоих скандалов. Первое. Голые приключения без яркой мелодрамы уйдут в тику. Ты потеряешь зрителя.

Женщины составляют шестьдесят процентов заполненных зрительных залов. Нужно развить линию Брайена Тибса и Луизы, а она у тебя появляется в двух эпизодах.

— Но эти же детектив и…

— Тихо. Слушай дальше. Всю Корею надо пропустить, как документальный материал, отсняв его на черно-белой пленке, но с актерами. Там не нужны монологи. Только действие, как рваные куски воспоминаний героя в автобусе из Майами в Мей-Луис, перед сном, в кафе за чашкой кофе, когда он наблюдает за убийством, и в глазах всплывает массовая смерть в Корее. При этом не нужен текст. За тебя поработает композитор. Здесь должна пройти одна тема. Военная и лирическая. Причем ее можно слепить из одной мелодии.

— Но Корея — это очень вкусный кусок!

— Прекрати, Даг. Черно-белые вырезки насытят зрителя по горло. Важен герой сегодня, который живет среди нас, и мы должны ощущать его рядом. Так ли мы добры к людям, и так ли мы внимательны, вот, что требуется высосать из сценария. Тема любви и добра, положенная на бойню и безразличие, а не наоборот. Поменяй акценты!

— Ладно, Дуайт, завтра садимся за стол и начинаем работать. В чем-то ты прав, но мы увлечемся мелодрамой и упустим характер героя. Это самое важное.

— Будем искать компромиссы.

— Но не растягивать картину, она не резиновая. Это должен быть жесткий фильм с элементами тягучей сопливости, без которой ты не можешь жить!

— Господа, — вмешался продюсер, — я думаю, что по принципиальным вопросам мы договорились. Нас ждет отличный виски, и мы можем немного расслабиться.

Уоттерс, подталкивая в спины гениев, направил их к дверям столовой.

— Ты должен понять главное, Даг, — продолжал Кокс, — зритель должен выходить из зала с улыбкой и легкостью. Он должен ощущать удовлетворение и точную уверенность и том, что он умнее нас с тобой. Вот за это он будет нас любить!

— Боже! — взмолился Уоттерс. — Кого ты учишь, Дуайт? В процессе съемок Даг тебе предоставит сотни вариантов одного эпизода, и все тебе придется отснять. Не бери на картину капризных артистов, они сбегут.

— Я тороплюсь высказаться, иначе все забуду.

В столовой был накрыт стол, и стояли лакеи.

— Пора поужинать, джентельмены! Кини, откройте шампанское! Я надеюсь, что вы приехали ко мне без машин? Будем гулять, как обычно, до встречи под столом.

Когда мужчины сели за стол, Уоттерс, решив закончить деловую часть беседы, сказал:

— Я ставлю точки, Даг! Ты получаешь за текст триста тысяч^ Это, не учитывая трех процентов с проката, как автора. О твоих продюсерских дивидендах мы поговорим позже. С Дуайтом о цене мы уже сговорились. Сегодня мои ребята сели за смету. Это будет общий баланс сил. Завтра вы должны решить вопросы с актерами и натурой. Больше одной звезды я не вытяну. Только не думайте о Гарри Купере. Он уже занят на три картины вперед.

Коттон взял кусочек семги и положил в рот.

— Забудем о мирском, господа. Какой рай за столом. Сид всегда умел накрывать столы.

На столе зазвонил телефон, и Уоттерс снял трубку.

— Да… Ну, конечно, ты всегда все знаешь, и от тебя не спрятаться. Иди, Даг. Твой адвокат достанет тебя из-под земли.

— Что ему нужно? — спросил Коттон, заглатывая маслину.

— Этого он никому не скажет. Коттон взял трубку.

— Привет, Гарри, что случилось?

— Ты мне нужен.

— Когда?

— Сейчас.

— Но мы тут только сели…

— Я тебя долго не задержу. Некоторые формальности, и ты сможешь вернуться назад.

— Но я без машины.

— Тут идти два квартала.

— Ну ладно.

Коттон недовольно бросил трубку.

— Извините, ребята, начинайте без меня, я скоро вернусь, и мы продолжим. Если Генри что-то задумал, то от него не отвяжешься.

Когда Коттон вышел на улицу, то заметил шикарный белый «кадиллак», стоящий по другую сторону улицы возле дома одного. из самых капризных звезд Эролла Флина. Задние стекла были закрыты шторками, а за рулем сидел тип в униформе. Коттону повезло. Мимо проезжало такси, и он остановил машину. Доллар за два квартала — мелочь. Он имел то, что не имело цены.

Адвокат встретил своего подопечного в кабинете, где было много книг и картин, но здесь не хватало выпивки, на которую Коттон настроился. Коттон устроился в мягком плюшевом кресле и уставился на Флейшера, который раскуривал трубку.

— Я хочу знать, Даг, сколько ты намерен заработать на своей картине «Корейский бумеранг»?

Только что мы обсуждали этот вопрос с Уоттерсом— Он предложил триста тысяч и плюс три процента со сборов. Это, приблизительно, столько же. Но тут еще я получу четверть всего, как сопродюсер. В этом весь фокус. Это огромные деньги, и следующий фильм я смогу запустить, как независимый продюсер, на собственные деньги. Один — Один ты смйжешь делать только глупости и сочинять красивые истории. Но, кроме твоей фантастики, существует черная правда, по которой живет наш мир, — и с которой мы вынуждены считаться.

— Что ты несешь, Генри. Мы угке ударили по рукам. Перезвони Уоттерсу. У него сидит Кокс, с которым мы садимся завтра за стол и готовим окончательный вариант сценария. Я не понимаю твоего беспокойства? Ты боишься, что я продешевил?

— Это не исключено.

— Нет, не думаю. И к тому же цена не зафиксирована в контракте. Даже если мы пригласим Джеймса Стюарта на главную роль, смета не превысит миллиона долларов. У Кокса есть интересные идеи, как сделать дешевыми съемки в джунглях. Палм-Бич в мертвый сезон заменит Майями. Я все уже продумал. Фильм обречен на успех! Хичкок пожалел, что не взялся за мой последний проект, но этот во много раз его превосходит.

— По поводу цены, я должен тебя расстроить, но она зафиксирована. А Уоттерса и Кокса мне жаль. Этих ребят ты подвел. Прошлой ночью ты продал права на свою историю за тридцать тысяч долларов— Это все, что ты стоишь на сегодняшний день, Даг! Можешь приступать к новой сказке. Даг Коттон помотал головой, будто хотел отрезветь.

— О чем ты говоришь, Генри?

— Со мной связался Бад Экройд. Он выписал вчера ночью чек на твое имя и информировал об этом банк. Конечно, он прекрасно знает, кто такой Даг Коттон, и поэтому он зафиксировал покупку нового бестселлера.

— Черт! — вскочил Коттон. — Но кто такой этот Экройд?

— Конкурентов и врагов нужно знать лучше, чем друзей. Бад Экройд — издатель. Он мне сказал, что ты подписал акт продажи его фирме «Прометей» идеи книги о корейском ветеране, которому в собственной стране живется хуже, чем в корейском плену. Экройд выплатил тебе гонорар в размере тридцати тысяч долларов, и сделка завершена. Ты уже не имеешь прав использовать этот сюжет ни под каким соусом. Я думаю, что этот сюжет будет обрабатывать твой старый соперник Ли Джонсон. Бад Экройд — его литературный агент и издатель, и, разумеется передаст материалы Джонсону, а не кому-то другому. Экройд знает твой несносный характер и решил связаться со мной, а не беспокоить тебя лично!

— Но он подсунул мне какую-то фальшивку. Какой-то акт купли-продажи какого-то «Прометея» и что-то говорил о перевозке щебня!

— Ты думал, что разыграл этих мерзавцев? Нет, Даг. Это тебя разыгрывали в течение вчерашнего вечера. Если бы ты читал других авторов, а не только себя, то ты знал бы, что «Прометей» — это издательство. Одно из самых крупных в Калифорнии, и у миссис Мериленд, как совладелицы издательства, тридцать процентов акций. Кстати, она обожает читать Ли Джонсона. Я думаю, что твоя история в его интерпретации ей больше понравится. И все же они не стали травмировать тебя, а связались со мной…

— Травмировать? Они мне все кости сломали! Я чудом жив остался! Они купили меня на фальшивке!

— Ну, на этом весь мир живет! Тут надо думать о другом. Как договориться с Уоттерсом, чтобы он вернул даести тысяч, которые ты вложил в картину. Он вправе не отдавать тебе денег, а выставить их, как неустойку! И я тут ничего не смогу сделать, закон на его стороне! Ну" а Дуайт Кокс найдет другой фильм!

— Плевать мне на деньги! Пока существуют наивные души, верящие в Санта-Клауса и добро, мы не умрем с голода! Я до сих пор не могу забыть голубых глаз Вирджинии Рэйлис. Но столько трудов. Обработка сюжета. Я вложил всего себя в этот сценарий. Что мы можем сделать?

— Ничего. Твоя закорючка в бланке издательства ставит крест на сюжете. Лучше всего, если ты отправишься домой и выспишься как следует. Я сам свяжусь с Коксом и Уоттерсом. Тебе нужна передышка в несколько дней.

Коттон встал и побрел к выходу. Его провожал старый Луис, чернокожий дворецкий ФлеЙшера, который очень чутко и по-доброму относился к Коттону. «Такой талантливый, но такой невезучий!» — любил он повторять, когда закрывал за ним дверь. В этот вечер не было исключений.

Коттон не успел пройти и двух кварталов, как ему перегородил дорогу огромный детина в униформе шофера. У тротуара стоял белый «кадиллак» со шторками на задних окнах.

— Чего тебе надо?

— С вами хотят поговорить. Здоровяк открыл заднюю дверцу.

— Садитесь.

В салоне было темно.

Коттон сел на мягкое, как диван, сиденье и увидел рядом с собой силуэт женщины. Мысль о том, что старуха Мери-ленд решила пожалеть его, улетучилась тут же, как он почувствовал нежный аромат легких духов.

— Вирджиния Рэйлис?

— Удивлены?

— Поражен!

— Решила узнать, как у вас идут дела, Коттон.

— Вы знаете мое имя?

Вирджиния достала длинную сигарету и прикурила. Коттон не сообразил, что даме следовало бы поднести огонь. Девушка не выглядела такой наивной и лучезарной. Она была холодной и спокойной.

— Вы уже пустили мои деньги в оборот, и они приносят вам прибыль?

— Боже упаси. Я хотел снять фильм…

— Я знаю, чем вы занимаетесь. Моя мать была актрисой, и я интересуюсь кино. Я тоже мечтала стать актрисой, но муж помешал сбыться моим мечтам.

— Вы знали с самого начала?

— Все это не имеет никакого значения. Марк не отходил от нас ни на секунду, и я не могла вас предупредить об условиях сделки. Вы получили двадцать шесть тысяч. Тринадцать причитается мне. У меня очень простая и всем выгодная система. Любая благотворительность пополам. Даже приют для сирот, куда мой муж перечисляет пятьдесят тысяч долларов, возвращает мне двадцать пять. В противном случае они никогда и ничего больше не получат. Для частных лиц у меня есть Том, — Вирджиния кивнула на дверь, где стоял человек-гора. — Он умеет договариваться с клиентами.

— Вирджиния, я считал вас святой.

— А разве это не так? Я дважды спасала вашу жизнь!

— Но зачем вы это делаете? Вы отнимаете у мужа деньги и возвращаете их в семью…

— Разве я похожа на сумасшедшую? Эти деньги идут на мой личный счет. По брачному контракту мне ничего не причитается, если мы разведемся. Это было его условием. Он не верил в мою любовь, и правильно делал.

— Но ведь все достанется вам. Ему пятьдесят, а вам двадцать!

— И что, я должна ждать, когда он отдаст концы? Я уже сама состарюсь и не смогу стать актрисой. Я даже отравить его не могу. Он начитался детективных романов и знает все способы, как молодая жена загоняет мужа в гроб. В случае смерти Марка мне ничего не достанется, кроме пожизненной грошовой ренты. Он вампир! Он пьет мою молодость за жалкие подаяния. Я уже решила, что через год развожусь с ним! С меня хватит!

Коттон достал из бумажника чек на тридцать тысяч долларов и передал женщине.

— Так оценили мою историю. Оставьте эти деньги себе, они мне все равно не нужны. Я пошлю записку в банк, чтобы вам выдали эту сумму. Прощайте, Вирджиния.

Коттон вышел из машины и побрел вдоль темных улиц Беверли-Хиллз, где из цветущих садов с высокими заборами раздавалась музыка, смех, шум веселья. Звёзды начинали жить ночью. Те, что на небе зажигались, те что в особняках напивались, но гасли они одновременно, с рассветом.

Коттон получил хороший удар. Ни одна машина его так не била. Сегодня его судьба пощадила от машин. Пощадила ли? Еще вся ночь была впереди! Он закурил, сунул руки в карманы и ушел в ночь.

Глава I

Он стоял, как вкопанный, посреди дороги и молча смотрел на врезавшуюся в дерево машину. Он не желал никому зла. Он задумался, когда переходил дорогу. Красный двухместный «порте» с откидным верхом летел на бешеной скорости. Водитель, очевидно, успел вывернуть руль, машину выбросило на клумбу, посреди которой рос огромный ветвистый дуб. Опять дуб. Все начинается с деревьев. Коттон встряхнулся и бросился к машине, лицо водителя было залито кровью, рулевое колесо раздавило его грудную клетку, Коттон не стал раздумывать, он попытался вытащить жертву из машины, подхватив водителя под руки, но того слишком сильно придавало. Все, что ему удалось, так это сорвать белый пиджак, замызганный кровью. Коттон отбросил пиджак в сторону и выкинул изо рта сигарету. Затем он нащупал рычаг, ослабляющий ход сидения и откинул спинку назад. Задача облегчилась, но яркая вспышка отвлекла его внимание. Он оглянулся. Он увидел, как по траве бежит горящая струйка бензина от того места, куда упала его сигарета, к бензобаку. Она уже подбиралась к машине. Коттон спрыгнул с подножки и попятился назад. Споткнувшись обо что-то, он упал. Это был белый пиджак. Он машинально схватил его и отбежал в сторону. Вспышка была небольшой. Очевидно, в баке бензин подходил к критической отметке, но дерево вспыхнуло мгновенно. Огнем опоясало всю крону, через несколько секунд дуб напоминал гигантский факел, который был виден за десятки миль. Коттон понимал, что он виновник аварии, и ему нужно уйти, пока есть такая возможность. Со стороны Голливудского бульвара послышались звуки сирен. Коттон перебежал дорогу и скрылся за черными деревьями парка, уходящего к площади «Боливар», но уйти он не мог. Затаившись в кустах, он наблюдал, как работали пожарные и полиция. Машин собралось много. Когда удалось локализовать огонь, от дерева осталась черная головешка, а от машины— что-то похожее на искореженную спичку.

Коттон уже знал, что опознать человека в машине невозможно. Там и человека-то не было. Пожарные даже не стали вытаскивать обугленные мощи из машины. Перед тем, как погрузить машину на самосвал, один из полицейских долго возился с номером, а потом, определив цифры, передал другому полицейскому, стоящему у открытой дверцы патрульной машины и держащему в руках микрофон рации.

— Сейчас в управлении выяснят, кому принадлежит машина.

Коттон тоже хотел это знать. Но через пять минут голос крикнул:

— Гаражная тачка. Где-то у аэропорта взята напрокат. К утру выясним.

— Вот ты, Гай, и выяснишь! — зыкнул низкий голос.

— Ладно, шеф.

Коттон начал выбираться к аллее, чтобы выбраться на улицу с другой стороны парка. Только теперь он заметил, что сжимает в руках белый пиджак. Он остановился, осмотрелся по сторонам и отбросил пиджак в кусты. Но тот повис на сучок и очень хорошо был виден под ярким лунным светом. Коттон пролез сквозь кустарник и сунул пиджак К самым корням. Потом, немного подумав, он обшарил карманы. Бумажник из черной кожи, двести долларов, корешок от билета на самолет из Нью-Йорка, несколько визитных карточек на имя Робина Райнера, но адрес приписан ручкой. Так делают люди, не имеющие постоянного адреса. Карточка социального страхования на то же имя и квартирный ключ в отделении с молнией. В другом кармане лежал конверт. Письмо адресовалось в Нью-Йорк все тому же Райнеру, адрес отправителя был подчеркнут красным карандашом: Эрик Троутон 1724 Мортимер-стрит Веверли Хиллз Голливуд Лос-Анджелес Калифорния. Это был, вероятно, тот человек, к которому покойничек спешил на вечеринку. Не доехал трех кварталов! Обидно. Еще в кармане лежал ключ с деревянным набалдашником и цифрой девяносто семь. Это был ключ от отеля. Но как покойник мог его вынести? Портье не дают жильцам уходить из здания с ключами. Коттон не стал ломать себе голову, а переложил вещи пострадавшего к себе в карманы, а белый пиджак прикрыл травой. Для умозаключений можно найти более удобные место и время. Пора сваливать. Коттон поторопился. Не успел он выскочить на мостовую, как угодил под машину.

Не везет, так не везет!

На сей раз его сбили по-настоящему, и с этих ребят страховку не возьмешь. Его ударила патрульная машина, возвращающаяся с места происшествия. Сержант, сидящий с водителем, сам умел определять на ощупь номера, за что и получил задание на утро.

Полицейские выскочили из машины и подбежали к жертве. Человек лежал без памяти. Дорогой костюм, ботинки из крокодиловой кожи.

— Влипли, Гай. Брось, сержант. Давай отправим его в больницу.

— Идиот! Заставят составлять протокол. Проверь его карманы!

После минутной возни сержант принял решение.

— Ничего страшного с этим парнем не произошло, сотрясение мозга в худшем случае. У него в бумажнике корешок от авиабилета, он сегодня прилетел из Нью-Йорка, и ключ от гостиничного номера. Похоже, что он и остановился около аэропорта. Отвезем его в номер отеля, сделаем примочку и дело с концом. Зовут его Робин Райнер. Кстати, нам все равно нужно ехать в аэропорт по поводу сгоревшей машины. Хватай его за ноги и на заднее сидение. Живо!

Полицейские оттащили бессознательное тело в патрульную машину и быстро скрылись с места аварии.

— Кто этот тип? — спросил водитель.

— Когда очнется, тогда скажет. Хорошо, что он не местный, не будет раздувать скандала.

— Но приглядеть за ним стоит. В какой отель едем?

— А черт его знает. На ключе только номер.

— Там их всего два: «Гелвей» и «Мери-стар». Пока доедем, он очухается.

Машина доехала до аэропорта за полчаса. Коттона успело вырвать прямо в салоне автомобиля, но полицейские не возражали. Они разыгрывали из себя роль благодетелей с крылышками за плечами.

— Куда вы меня везете? — спросил Кот-тон, пытаясь вспомнить телефон Флейшера.

— Мы хотим отвезти вас в гостиницу, мистер Райкер. Будет лучше, если вы полежите в постели с холодным компрессом на голове.

Коттона тряхнуло, словно его подключили к электророзетке. В памяти всплыл чужой бумажник и имя Робина Райнера. Его обыскали. Он арестован за грабеж, либо…^ либо он ничего не понимал. Голова гудела, как самолетная турбина.

— Где вы живете, мистер Райнер?

— Не помню! — резко ответил Коттон.

— Ничего страшного, мы найдем. С вами все в порядке. Небольшой ушиб. Вы бросились под машину…

Я не бросался под машину. Для этого нужны основания. Сегодня у меня их не было!

— Все мы немного не правы, мистер Райнер. Ночь. Происшествие. Там какой-то парень врезался в дерево и разбился.

— Вам повезло, что я не дерево.

— Все будет в порядке, мистер Райнер. Машина остановилась у гостиницы «Гелвей».

— Это ваш отель?

— Не знаю.

— У портье в ячейках ключи. Нам ничего не стоит сравнить брелок. Секунду.

Сержант выскочил из машины и поднялся по широкой лестнице к ярко освещенному неоновыми огнями небоскребу.

— А как вы очутились в ночном парке в Беверли Хиллз, сэр? — спросил водитель, наблюдая за потерпевшим в зеркало заднего обзора.

Вопрос застал Коттона врасплох. Сидя в полицейской машине с головной болью, трудно придумывать романтические истории.

— Я приезжал к приятелю на такси, но не знал, что, пускаясь в обратный путь, нужно заказывать такси по телефону.

А у приятеля, живущего в Беверли-Хиллз нет своей машины или ему отключили телефон за неуплату?

— Он напился, как свинья, и свалился под стол.

Водитель развернулся на сто восемьдесят градусов и положил подбородок на сидение.

— А вы, часом, не усугубили в этом плане?

Коттон начал злиться.

— А почему бы нам не поехать в больницу и не пройти экспертизу? Всем вместе. Вы не в том положении, мистер коп, чтобы учинять мне допрос.

— Не стоит ершиться, мистер Райнер. Вы же не в Нью-Йорке. Там вам было бы проще решить все вопросы. А здесь Лос-Анджелес.

Коттон уже точно знал, что они обшарили подобранный им бумажник. Они его запомнят, как Райнера, и помнить будут не один день.

Вернулся сержант. Рухнув на сидение, он заявил:

— В этой коробке ключи вешают на костяные бляхи. Едем в Мери-Стар. Тут уже ошибки быть не может.

Отель «Мери-Стар» был старым фешенебельным отелем, состоящим из четырех этажей, антикварной мебели, потолком с лепниной, с плюшевыми портьерами и прочим хламом для сбора пыли. Здесь светилась только огромная вывеска, а портье сипло похрапывал за стойкой.

К счастью, в его услугах никто не нуждался, ключ имелся в руках и не отличался от тех, которые висели на щите за седой шевелюрой, устроившейся на собственных руках вместо подушки.

Сержант поддерживал Коттона под локоть, когда подводил его к лифту.

— Эта старая люлька устроит столько шума, что ее лучше не трогать. Я поднимусь пешком.

Сержант оглянулся. Холл был пуст.

— Вы боитесь разбудить этого старого пройдоху?

— Мне плевать на всех, но я хорошо воспитан и держу свои чувства при себе.

Неуверенно держась на ногах, Коттон направился к лестнице, сержант последовал за ним.

— Нет, мистер Райнер, я должен проводить вас до дверей. Вы не очень уверенно держитесь на ногах.

Они поднялись на третий этаж. Полицейский шел уверенно, будто бывал уже здесь, а Коттон изображал из себя рассеянного. В определенной степени состояние потерпевшего соответствовало его виду, но пара лишних сочных мазков никогда не помешает.

Полицейский довел Коттона до девяносто седьмого номера и передал ему ключ, который таскал с собой.

— Прошу вас, сэр.

Жертва полицейской беспечности скорчил кислую физиономию и, взяв ключ, открыл им дверь. Сержант продолжал стоять на месте.

— Только не рассчитывайте на приглашение. Я уже устал от вас.

Коттон зашел в номер и тут же закрыл дверь на ключ. Несколько секунд он стоял у двери и прислушивался. Но занятие это было бессмысленным. Коридор устлан мягкой ковровой дорожкой, и, как не напрягай слух, шагов не услышишь.

Даг прислонился спиной к двери и ждал. Он понятия не имел, что ему делать. Хотелось уйти домой и лечь спать, но какое-то время придется выждать.

Коттон поднял руку и пошарил по стене. Нащупав выключатель, он повернул его, и комната озарилась мягким желтым светом. Это был шикарный номер из двух комнат с приемником, белыми скатертями, живыми цветами в хрустальной вазе. Здесь было чисто, уютно, столик украшала корзинка с фруктами, салфеткой и ножом для чистки цитрусовых. На кушетке лежал чемодан с откидными замками. Стенной шкаф был приоткрыт, и из него виднелся рукав висящего костюма. На полу стояли домашние туфли, а на стуле валялся небрежно брошенный махровый халат. Все говорило о том, что мистер Робин Райнер прилетел из Нью-Йорка, принял душ, переоделся, но по непонятной причине вышел из отеля незамеченным, оставив ключ от номера в кармане и, взяв в ближайшем гараже машину напрокат, отправился в свой последний путь в Беверли Хиллз. Коттон понимал, что из-за него погиб человек. Он понимал это умом и видел трагедийность случившегося, но на данный момент его в большей степени беспокоило собственное положение. Опять он вляпался в историю, и опять он не понимал степень своей причастности и ответственности. Когда ты выдумываешь историю на бумаге или плетешь языком, там все понятно, но когда полицейские называют тебя именем покойника и отводят к нему в гостиницу, то как и что нужно делать в этом случае?

Завтра утром парочка копов приходит в гараж у аэропорта и им докладывают, что красный двухместный «порше» взял на пару дней Робин Райнис. Его тут же записывают в покойнички и сообщают семье о гибели мужа и отца. Траурная процессия тянется в Лос-Анджелес, но тут один из полицейских говорит: «Эй, ребята! Вы все рехнулись! Райнер жив! Мы его с сержантом отволокли в девяносто седьмой номер отеля „Мери-Стар“. Мы встретили его неподалеку от разбившейся машины!» Возникает вопрос: «А как он выглядел?» Так, так, так. Это же копия Дага Коттона, которого знают в каждом участке! Интересно, как у него оказался бумажник человека, который погиб и сгорел? А не он ли его пришил и подпалил?

Коттон подошел к тумбочке, на которой стоял телефон и набрал номер Генри Флейшера.

Трубку снял дворецкий адвоката Луис.

— Луис, извини, что опять звоню в неурочный час, но мне нужен Генри.

— Понимаю, сэр. Но хозяин ушел сразу же после вас и сказал, что будет завтра к обеду. У него срочная встреча с клиентом.

— Что за идиотизм? Ушел на ночь?

— Так часто бывает, мистер Коттон. Вас опять арестовали?

Коттон положил трубку.

Его юридическая голова отсутствовала, а принимать решение без Флейшера он не привык. Ситуация вышла из-под контроля.

Коттон прошел в спальню и завалился на кровать, застланную белым шелковым покрывалом, в полном обмундировании и грязных ботинках. После долгих раздумий он решил зайти утром в гараж и выдать себя за секретаря или помощника господина Райнера и сказать, что у Райнера угнали вечером машину, которую он взял у них напрокат. Придется пойти на некоторые издержки и оплатить им стоимость колымаги. Денег на его счету осталось столько, сколько стоит подержанный двухместный «порше» трехлетней выдержки. И он по нулям с этой жизнью. Вряд ли Сидни Уоттерс вернет его вклад а несвершившуюся мечту.

Коттон подошел к окну и отдернул занавеску. Патрульная машина стояла у входа с потушенными огнями.

— Черт! Эти идиоты решили ночевать здесь! Они испугались, что я пойду на них жаловаться. Нужно уйти отсюда тем же способом, что и Райнер. В старых отелях всегда есть черный ход.

Перед исчезновением Коттон решил узнать о покойнике больше, чем ему было известно. Чемодан должен дать немало информации. Человек всегда берет в дорогу только необходимые вещи, которые могут его характеризовать.

Коттон подошел к кушетке и откинул крышку чемодана. Обычный набор коммивояжера. Костюм, пижама, пара сорочек, между ними лежала картина в раме. Коттон плохо разбирался в живописи, но понять, что перед ним не современная мазня, а что-то стоящее, он сумел. Это был портрет женщины, обнаженной по плечи, а ее волосы украшала корона с драгоценными камнями. Чемодан со стандартными принадлежностями — и вдруг такая вещь!

Коттону почему-то казалось, что человек приехал в город на очень короткий срок. Все говорило о его спешке. Может он хотел продать картину, но почему не прихватил ее с собой? Боялся? И потом. В короткую поездку не берут по два костюма. Второй висел в шкафу.

Коттон подошел к стенному шкафу и распахнул дверцы. Это был не костюм! Это был человек в костюме! Он висел на веревке с высунутым языком и выпученными глазами. Несколько секунд Коттон смотрел на висельника, затем отскочил назад, споткнулся о стул и упал на ковер, стащив за собой скатерть и вазу с водой и цветами.

Эти мелочи остались незамеченными. Он не мог оторвать глаз от трупа. На нем была настоящая веревка и крепкий узел, и он был по-настоящему мертв.

Не понимая для чего, Коттон вскочил на ноги, погасил свет и подбежал к окну. Трясущимися руками он отодвинул занавеску и выглянул на улицу. Патрульная машина стояла на месте. Похоже, что легавые от него так просто не отстанут. Или они что-то заподозрили. Ему стало страшно. Он боялся шелохнуться. Хотелось кричать, звать на помощь. Бежать и не оглядываться назад. Но ноги стали ватными и непослушными.

Он понял только одно, что уйти он не может. Если здесь найдут труп, значит найдут и его, и в этом случае даже гений Флейшера ему не поможет. Номер должен остаться в первозданном состоянии, будто здесь и не было никого.

Коттон увидел, как к отелю подъехали еще две патрульные машины с крутящимися маяками на крыше.

Он уже не думал. Он бросился к шкафу, сорвал мертвеца с крюка и взвалил на плечи. Спотыкаясь в темноте о мебель, он шел к светящейся щели пола. Там дверь! Распахнув ее, он вышел в коридор, забыв о предосторожностях. Где-то должен быть черный ход, но он не знал, как его найти. Полицейские наверняка уже поднимаются в его номер. Киттон бросился к лестнице. Обливаясь потом, с трудом удерживая тяжелое тело, он прижался к стене и вдоль нее пошел наверх. Он не знал, что его ждет впереди, но он знал, что трупа в номере не должно быть. Так он добрел до чердачной двери. Слева от него находился блок с мотором, который приводит в действие лифт. Справа — навесной замок и обитая жестью дверь на чердак. Одним пролетом ниже находился холл четвертого этажа. Здесь его найдут в считанные минуты. Коттон искал лазейку, мышиную нору, что угодно и нашел. Люк машинного отделения открывался. Он видел под собой кабину лифта, она стояла на верхнем этаже. Коттон уже не соображал, что делал. Он втиснул труп в узкий проем, и тот с шумом мешком свалился на крышу лифта. Грохот заглушил включившийся двигатель. Огромные зубчатые колеса закрутились, и покойник вместе с кабиной поехал вниз.

Коттон захлопнул люк и бросился бежать. Он выскочил на свой этаж и кинулся в номер, дверь которого так и осталась распахнутой настежь. Он влетел в апартаменты, захлопнул дверь и бросился в спальню. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы скинуть с себя одежду и лечь в постель. Он замер и не шевелился. Через несколько мгновений его тело содрогнулось. Приступы резких вздрагиваний походили на икоту, которая мучает человека, и он не может с ней сладить. Коттон пытался прислушаться, но ничего не слышал. Что происходило за толстыми стенами, для него оставалось тайной. Ему казалось, что он утопает в густой, пахучей отвратительной трясине, и у него нет никакой опоры. С каждым толчком, похожим на электрошок, он погружался все глубже и глубже.

Когда в дверь постучали, он почувствовал эту тину под своим носом.

Коттон включил свет и встал с кровати. Он медленно подошел к двери. Стук повторился.

— Кто здесь?

— Открывайте, полиция!

Коттон повернул ключ и распахнул дверь. По спине пробежал легкий холодок. Двое полицейских осмотрели его, и один из них заглянул в регистрационный журнал:

— Номер девяносто семь. Вы Робин Райнер?

— Вы пришли в этом убедиться в третьем часу ночи?

— Мы вас разбудили?

— А что не похоже?

— Посмотрите на себя в зеркало. Где женщина?

Коттон всегда чувствовал себя более уверенно, если он злился. Он отошел от двери и подошел к трюмо с большим зеркалом. Срывая с себя рубашку, он в спешке не расстегнул накладной воротничок, и поверх оголенного торса с редкой рыжей порослью торчал белый ошейник с острыми кончиками, подвязанный сверху галстуком. Вдобавок ко всему на нем остались носки с резинками.

— Ну и что? Я немного выпил и расслабился.

— Где ваша ночная подружка?

— Я люблю пить в одиночестве! — фыркнул Коттон, собирая с пола брюки, рубашку и пиджак.

— Мы получили информацию, что в отеле притон со шлюхами, и обязаны тщательно проверить номера.

— Ребята, кому-то очень мешает, что вы ночью будете спать. Ищите!

Коттон накинул халат и подошел к окну. Патрульные машины с работающими маяками стояли у входа. Та самая, которая его привезла сюда, оставалась стоять в стороне с погасшими огнями. В голове все смешалось, и он ^не мог сделать определённых выводов. Ему казалось, что полиция ищет повод для его задержания, но не ясны причины.

Полицейские бегло осмотрели номер и не забыли заглянуть в стенной шкаф. После проверки они извинились и ушли. С" еще долго слышал их грубые голоса в коридоре. Так, сидя за столом в ожидании ухода полиции, он уснул.

Его разбудил стук в дверь. Он вздрогнул и вскочил— Увидев окружающую обстановку, Коттон обессиленный рухнул на стул. «Значит это не сон!» Сквозь щели в занавесках пробивалось солнце. Стук повторился.

— Открыто.

Ручка повернулась, дверь открылась, и на пороге появился посыльный в униформе с маленьким серебряным подносом в руках.

— Извините, сэр. Здесь ваш счет и ваш заказ.

— Какой заказ?

— Вы заказывали билет до Нью-Йорка на десятичасовой рейс. Такси будет через пятнадцать минут.

Мальчишка повернулся и собрался уходить, но Коттон его остановил.

— Погоди.

Взглянув на чек, он достал из кармана деньги.

— Остальное оставишь себе. Ну что, полицейские ушли?

— О чем вы говорите, сэр?

— Ночью здесь была облава.

— Ах, да, нам говорили. Кто-то подшутил над легавыми. У нас престижный отель, и им пришлось извиниться.

— Скажи мне, приятель, а у вас есть черный ход? Я боюсь, что моя жена меня поджидает на улице.

Коттон подошел к окну и раздвинул шторы. Яркий солнечный свет ослепил его.

— Ход есть. Через котельную, но там грязно. И вы должны сдать ключи.

— Кстати, портье мне кое-что обещал вчера. Он внизу?

— Час назад его сменила наша бригада. Если старик что-то обещает, то он передает распоряжения сменщику. На данный момент по девяносто седьмому номеру было одно распоряжение: разбудить в девять утра, передать билет на самолет и вызвать такси. Все сделано, сэр.

— Отлично. Я спущусь через десять минут.

Мальчишка поклонился и вышел. Коттон видел в окне ту же самую патрульную машину, но она была пустой. Может быть это вовсе не та, на которой его привезли сюда, и он спокойно мог уйти из отеля ночью!

Коттон включил приемник и направился в ванную комнату. Принимая холодный душ, он слышал голос диктора, который сообщал последние новости. В краткой сводке было сказано, что этой ночью в районе Сансет-Бульвара разбилась машина с неизвестным человеком. Пожар, возникший при ударе автомобиля о дерево, не дал возможности сотрудникам полиции провести опознание погибшего. Удалось лишь узнать, что машина взята напрокат в гараже при аэропорте на имя Кейта Дина из Чикаго, На данный момент полиция пытается уточнить данные на человека с указанным именем.

Коттон понял ход, сделанный Райнером. Он прилетел в город и снял номер в отеле под собственным именем, но ушел из гостиницы черным ходом и взял машину напрокат под чужим именем. Цель? Визит в Голливуд должен был оставаться в тайне. От кого? Как привязать к этому безобидному факту покойника из шкафа? Если Райнер бежал, то почему он оставил чемодан?

Коттон еще раз осмотрел чемодан, но никаких документов не нашел. Он вспомнил о конверте и достал его. Письмо адресовалось Райнеру в Нью-Йорк. Отправитель жил в двух кварталах от катастрофы. Коттон достал сложенный вчетверо голубой лист гербовой бумаги и прочел краткое послание.

Уважаемый коллега!

Нет сомнений в том, что наша встреча должна состояться в ближайшие дни. Я жду вашего приезда— Я готов купить известную работу. Мне видится наше дальнейшее сотрудничество, как взаимовыгодное успешное предприятие.

С поклоном

Эрик Троутон.

От письма исходил тончайший аромат духов, а конверт не имел запахов. Однако имя соответствовало обратному адресу человека с этим же именем, подчеркнутым красным карандашом.

По догадкам Коттона речь шла о картине из чемодана, но почему Райнер ее не взял? Чем его пугал его деликатный коллега? Коттон еще раз позвонил адвокату, но Флейшера все еще не было дома. Через минуту вновь пришел мальчишка и напомнил, что такси у подъезда и до вылета осталось полчаса. Коттон не принимал никаких решений, он не успевал перемолоть ту информацию, которую имел. Он знал только одно, что успокоиться ему не удастся. Его уже завели, как старый будильник, и маятник уже колошматил его по ребрам изнутри. Ржавая пружина разматывалась.

С собственным костюмом ему не повезло. Пуговицы на брюках были оборваны. Коттон прикинул костюм Райяера, и все говорило о том, что он ему подходит. Когда он натянул брюки, то выяснил, что Райнер был значительно полнее. Коттон затянул ремень, взял со столика с фруктами нож и попытался проделать в ремне дополнительную дырку. Но нож уперся во что-то твердое. Коттон выдернул ремень и распорол его. На пол упал ключ. Это был необычный ключ. Похоже, что его сделали из золота, и он имел двустороннюю нарезку и несколько отверстий. Вдоль гладкой поверхности, проходящей посередине, был выдавлен номер 703026 и буквы АСВ. Коттон убрал ключ в карман, проделав отверстие в ремне, укрепил таким образом брюки на бедрах.

Посыльный явился за ним в третий раз. Коттон застегнул чемодан и подал мальчишке.

Они вошли в лифт, кабина дернулась и тронулась с места. Капля упала Коттону на щеку и покатилась вниз. Он взглянул на потолок, щелей в нем хватало, и вдоль одной из них собрались капельки. Они тихо и мерно падали на пол, образовывая лужицу. Коттон отстранился и прижался к стене. Еще одна капля упала на каскетку мальчишки. Будь он без головного убора, то почувствовал бы липкий холодок. К вечеру здесь соберется лужа и будет стоять такая вонища, что лифт придется отключить.

Теперь Коттон точно решил, что ему лучше всего уехать на несколько дней из города. Пусть это будет Нью-Йорк. Он сможет сходить к Райнеру домой и поговорить с родными, как приятель из Калифорнии илк еще что-нибудь придумает.

Наконец-то лифт остановился. Коттон вырвался наружу, как голодный зверь из клетки. Мальчишка едва поспевал за ним.

Бросив ключ на стойку, он ринулся к выходу.

— Мистер Райнер?

Коттон резко оглянулся. В холле сидел только один человек, чье лицо было загорожено газетой. Коттон заметил лишь вишневые с белым ботинки.

— Мистер Райнер! — повторил портье.

— Что случилось?

— Вы забыли свой портфель. У меня в сейфе лежит портфель под номером девяносто семь. Это же ваши вещи.

— Ах, да! У меня всегда так, когда я опаздываю.

Портье поставил на стойку большой рыжий портфель из свиной кожи.

Коттон вернулся назад, схватил портфель и выскочил на улицу, уже не оглядываясь назад.

Еще минута — и такси несло его к самолету. Он боялся, что может опоздать, будто куда-то торопился. Его шея выскальзывала из затянувшейся петли.

Очевидно лайнер пролетал над Иллинойсом или еще восточное, когда Коттон почувствовал некоторое облегчение. Он все еще оставался большим ребенком, а полное отсутствие жизненного опыта делало его беспечным, как страуса, спрятавшего голову в песок. Он решил, что все неприятности остались позади в ту секунду, как он покинул Лос-Анджелес. Но Коттон умел играть и был талантливым сочинителем. Когда он рассказывал свои страшные истории, его взгляд становился тяжелым и усталым, в нем читалась некоторая снисходительность изломанного жизнью человека перед беззаботными обывателями, представляющими страх и опасность лишь по книгам и фильмам. А их кто делал?

Коттон поднял портфель и положил его на колени. Здесь должно находиться то, что откроет завесу тайны. Глаза его вновь загорелись озорным огоньком, словно в руках его находился клад: золото, бриллианты, или карта с подробным описанием того места, где их можно найти. И почему бы, наконец, не написать нового «Графа,Монте-Кристо» или «Остров сокровищ». Но этим его не соблазнишь. Жанр плаща и шпаги сошел с экрана, а Коттон всегда Держал руку на пульсе и знал, что нужно зрителю сегодня. Он часто заявлял, что ов лищь один из миллионов, сидящих в зрительном зале, которые хотят смотреть хорошее кино. В чем-то он был прав, но в основном, Кот-тон блефовал. Бравада чистой воды. Коттон обладал чутьем в большей степени, чем талантом. Он не работал для собственного удовольствия. Только маразматики, выжившие из ума, могли себе это позволить. Кот-тону требовался гарантированный успех. Стопроцентное попадание в яблочко. Сотрясение стен от аплодисментов. Но зрители ему требовались лишь для того, чтобы его имя не сходило с пестрых страниц голливудских журналов и сплетен. Это придавало ему новые импульсы и стимул к движению вперед. Но мы договорились до того, что Коттон страдал комплексом нарциссизма и обожал собственное имя! Конечно же это не так. Не так все просто. Это лишь верхушка айсберга, а по сути дела мы не в состоянии приоткрыть и сотую часть человеческой тайны. Коттон понимал это и даже не пытался заглянуть за самый тонкий -слой человеческого подсознания. Если бы Мы могли управлять своим подсознанием, 90 не было бы загадок,.тайн, человеческой ^Кфедсказуемости, противоречий и ибыч-h^jk идиотских выходок.

Коттон несколько раз дернул за замки, но они оставались на месте.

— Вы разрешите мне попытать счастье? Коттон резко оглянулся. С заднего ряда, перегнувшись через сидение, на него смотрел улыбчивый мужчина. Брюнет с голубыми глазами, тонкими усиками, чисто выбритый и весь прилизанный и надушенный. Он был красив, но оставлял неприятное впечатление. Такой внешностью сценарист снабжал только сутенеров с Голливудского бульвара.

В салоне бизнес-класса практически не было пассажиров, и Коттон был удивлен этой неизвестно откуда выплывшей рыбке.

— Ключи остались в чемодане! — нелепо оправдался Коттон. Он почувствовал, как горят его щеки.

— Пустяки. — Парень вышел в проход и перегородил дорогу стюардессе.

— Секундочку, куколка.

Он выдернул из ее волос шпильку и подсел к пассажиру, лицо которого из пунцового превратилось в бледно-серое. Не церемонясь, чужак переложил портфель на свои колени и, изогнув шпильку, начал ею ловко орудовать. Щелкнул один замок, следом второй. Ловкач хотел откинуть крышку, но на портфель опустилась рука хозяина.

— Вы очень любезны, мистер. Тот улыбнулся. Рядом стояла стюардесса и наблюдала, ка к изгаляются над ее шпилькой.

— Меня зовут Гарри. Рад был помочь. Мне кажется, что вы из тех людей, которым постоянно требуется помощь. Вы не стесняйтесь!

Он встал и направился по проходу в салон тур-класса. Стюардесса последовала за ним. Коттон обратил внимание на пестрый костюм этого типа и вишневые с белым ботинки. Где-то он их уже видел и совсем недавно.

Когда они скрылись за занавеской салона, Коттон облегченно вздохнул и откинул крышку портфеля. Его чувства смешались. С одной стороны он ждал этого, с другой — боялся. Но он точно знал, что в портфеле деньги. Иначе и быть не могло. Новенькие сотки в банковской упаковке аккуратно сложены, и этими пачками забит весь портфель. Коттон закрыл крышку и оглянулся. Никого рядом не было. Он проглотил слюну и вытер со лба пот. Ну вот и развязка. А может быть и завязка! Он до сих не мог оценить ситуацию. Либо ему страшно везет, либо он попал в переплет, который кончится плачевно. Коттон потерял уверенность в себе, потому что не знал, что он должен делать. Им водила не рука писателя, а судьба, или, проще говоря, — жизнь, с которой он не любил спорить и сталкиваться нос к носу. Он жил в иллюзорном мире, и когда его брали за шкирку и швыряли в холодную воду, ему не нравилось. Возможно, что он испытывал страх. Деньги напугали его. Они были живыми, а не экранной бутафорией, к которой он привык. Отрезвляющий фактор перенес его из фантастического мира к реальным событиям. Он, как мячик на резинке, Шлепнулся об пол и вновь взлетел к облакам. Дрожь вскоре унялась, он успокоился и оставшийся путь до Нью-Йорка тратил деньги. Тратил в мечтах, разумеется. Он уже поставил фильм, и когда самолет приземлился в Нью-Йорке, то вряд Ли у него остался хоть один доллар от всего богатства.

Глава II

В Нью-Йорке шел дождь, а Коттон прилетел без своего любимого плаща и даже без зонта— Он нашел такси и попросил шофера довезти его до приличного отеля в районе Вирджиния-авенй в Манхеттене. На этой улице находилась квартира Робина Райнера.

Отель «Тиссен» был шикарной коробкой, и Коттон снял для себя удобный номер. Когда он остался наедине с самим собой, он запер дверь и вывалил деньги на стол. В портфель вместился миллион долларов. Та самая сумма, на которую можно снять полнометражный шикарный фильм, не привле-. кая продюсеров. Он мог запустить картину один! Это и есть дорога к своей собственной студии. Свои актеры! Мечта всей жизни!

Час он смотрел на вываленную кучу зеленых бумажек, затем сложил деньги в портфель и запер замки. Мечты мечтами, но в первую очередь необходимо проследить путь этих денег. Никто не давал ему гарантии, что за этими деньгами не велась охота. Он не знал, для чего они предназначались и кому принадлежали. Никто не дает гарантий, что номера банкнот не переписаны в банке, а копы только и ждут, когда меченые купюры высунутся наружу. Где гарантия, что этот портфель — не добыча ребят в черных масках.

Коттон решил, что торопиться не следует. Портфель имел свойство бомбы, и для начала надо найти детонатор и обезопасить себя.

Коттон имел дело с криминальными слоями, и смерть в этой среде — дело обычное. Тут надо ступать по хрустальной дорожке на цыпочках.

Коттон покинул номер и по примеру Райнера сдал портфель на хранение дежурному портье. У них для этих целей имелся сейф, где хранили документы и ценности те, кто в большей степени верил в могущество гостиничных жуликов, чем местных сыщиков.

Дождь прекратился, но восточный ветер нес с океана пронизывающий холод. Кот-тон зашел в бар и выпил четыре рюмки анисовой водки. Это придало ему уверенности и легкости.

Дом, где проживал Райнер, находился в двух кварталах от отеля. На вид дом казался престижным жильем с чистым просторным подъездом и работающим лифтом. У дверей не было швейцара, но постовой прогуливался между фонарями уличного освещения, заложив руки за спину, с видом бульдога, спущенного с поводка. Уверенный, респектабельный вид Коттона не вызвал у стража подозрений, и его не остановили.

Коттон вошел в дом и вызвал лифт. Он ничего не придумывал заранее. Ему хорошо удавался экспромт, и он рассчитывал на природную находчивость.

Лифт остановил его на девятом этаже, где располагались две квартиры, одна против другой, Коттон поглядел в адрес, указанный на конверте, и нажал кнопку звон ка. Он ждал. Никто не открывал, и Коттон позвонил еще раз. Реакции не последовало, за дверью стояла тишина.

Хорошо зная жанр детектива, наш герой вел себя, как профессиональный сыщик с одной стороны, и как заправский вор — с другой. Он еще не решил для себя, какая роль на данный момент ему ближе. Он попал в ситуацию, когда мог сам строить свое поведение и действия по чутью писателя в шкуре героя старого или нового романа или сценария. Он мог себе позволить вмешаться в жизнь персонажей, пока дело не касалось серьезной угрозы со стороны реальных сил. Коттон играл в свою игру. Тоже самое он делал, сидя дома за пишущей машинкой. Прежде чем напечатать фразу, он перекладывал ее на действие, проигрывал ее, представляя себе, как это смотрится со стороны, а затем фиксировал на бумаге.

Сейчас он уже действовал, но еще не фиксировал. Коттон достал бумажник Рай-нера-и нашел в нем ключ. Этот ключ подошел к двери, и она с легкостью открылась.

Начиная с порога и до середины гостиной он шел по инерц-ии. Все, что он видел вокруг себя напоминало ему зону военных действий. Уйма книг и альбомов по изобразительному искусству была обрушена со стенных шкафов на пол. Посуда побита, мягкая мебель порезана, ящики шкафов и стола выдернуты из ячеек и разбросаны по полу. На стенах спальни висели картины, но Коттону они не очень понравились, и он не оценивал их, как шедевры. В рамке над кроватью висел диплом Оксфорда, где говорилось, что Робин Райнер закончил это знаменитое учебное заведение и получил степень доктора искусствоведения по классу живописи и скульптуры конца девятнадцатого, начала двадцатого веков. Тут же в рамке висела грамота Парижского общества импрессионистов, где Райнеру выражалась благодарность за организацию серии выставок и вернисажей французской школы импрессионизма. В какой-то мере Коттон уже понял, кем был покойник, но в доме ничего не нашлось, говорящего о личной жизни Райнера.

Коттон не сомневался, что если хорошо покопаться в этом хламе, то можно найти что-нибудь интересное. Здесь необходимо навести порядок, и, разбирая вещи, обязательно нарвешься на важные детали. Те, кто приходил сюда, уже не вернутся. Они искали деньги или ту картину в чемодане. Возможно, что одного из них Райнер придушил и повесил в шкафу. Что маловероятно и не вяжется с выпускником Оксфорда и искусствоведом.

Под телефонной книгой лежал открытый альбом. В нем были наклеены вырезки из газет. Это было то самое, что он искал. Вот они — сливки, пенки, сгустки. В этом вся собака зарыта. Коттон пролистал альбом. Вырезки были текстовыми, и ни одного снимка. На месте фотографий были пустые места. Кто-то позаботился, чтобы их не осталось. Коттону показалось это странным. Проще уничтожить альбом, чем выдирать из него фотографии. Либо это сделал сам хозяин, либо тот, кто имел доступ к его вещам. Альбом остался лежать на старом месте, но без лишних деталей.

Коттон поднял с пола стул и присел к столу. В газетных вырезках говорилось о выходе в свет книги Райнера о Тулуз-Лот-реке в Лондоне. Здесь же были вырезки из французских газет, но он не знал французского, и вырезки остались не прочитакными. На одной из страниц был написан крупный заголовок «Скандал в Париже». Статья занимала газетную полосу, сложенную вчетверо. Коттон не успел ее прочитать. Он услышал шум. Это был хруст стекла. Кто-то шел по коридору. Коттон захлопнул альбом и встал. Шаги приближались, и через секунду в комнате появилась женщина. Она, как и Коттон, вошла по инерции, ибо ни один нормальный человек не мог топтать книги, вещи, альбомы. Увидев стоящего возле стола мужчину, она развела руки в стороны, хотела что-то сказать, но у нее не получилось. Коттону было проще, он уже освоился, но тоже молчал, потому что влюбился. Такое, вероятно, все же бывает! Или мы, условно, поверим, что такое бывает. Мы ничего не знаем о том, что творилось в его голове, но он неотрывно смотрел на вошедшую и улыбался, оставаясь неподвижным, как манекен в витрине.

Она была очень мила, обаятельна, возможно, красива, и очень напугана. Таких героинь создавал Коттон в сценариях, а Голливуд просеивает через свое сито тысячи девушек, чтобы найти единственную. Таких Коттон не видел. Не видел даже в мечтах. Как скудно человеческое воображение, и как богата природа. Впрочем, Кокс со своим режиссерским видением тут же ее забраковал бы. Слишком низкий лоб, слишком широко расставленные глаза, не очень четкий рисунок рта, ши-роковатые ноздри… Но Кокс ничего не понимал в женщинах. Его интересовал крупный план на экране, тени от надбровных дуг, улыбка, профиль… Для Коттона пауза длилась миг, для девушки — вечность. Тишину нарушила гостья.

— Здесь что-то случилось?

— Конечно.

— Вы что-то искали?

— Нет. Обычно я знаю, что где лежит. Искали те, кто этого не знал.

— Вы хозяин этого дома?

— Бедлама…

— Так значит это вы Робин Райнер^ Опять его опередили и не дали представиться собственным именем той, от которой ему ничего не хотелось скрывать. Но тогда чем оправдать его присутствие в чужой квартире?

— Наверное, надо вызвать полицию, — робко предложила девушка.

— Я это уже сделал, — соврал Коттон.

— Извините, я, вероятно, не вовремя. У вас такое несчастье.

— Ничего страшного. Книги недолго поставить на место. Я не храню в доме ценности. Грабители теряли время.

— Вы так спокойны… Я прилетела из Лос-Анджелеса. Мы вас ждали два дня подряд.

— Кто это «мы»?

— Разве вы не получили письмо?

— Понятно. Остались сомнения, и вы ведете разведку боем. Вы говорите о письме Эрика Троутона?

Девушка облегченно вздохнула.

— Мне показалось.

— Что я грабитель или полицейский. И все же я настаиваю на том, что из предложенных вариантов Робин Райнер мне подходит больше.

— Теперь я это вижу. Я секретарь мистера Троутона Синтия Сандерс. Я пыталась вам дозвониться в течение трех дней, но телефон не отвечал, и маэстро порекомендовал слетать мне в Нью-Йорк и проверить все на месте. И вот, я поднимаюсь наверх, дверь открыта, а тут такое творится…

— У меня по этому поводу есть прекрасная идея. Пойдемте ужинать. Я голоден и вы, наверняка, после такого перелета проголодались. Стол с белой скатертью, свечи, музыка, легкое вино. Это лучше, чем утопать в альбомах с репродукциями и осколках.

Девушка осмотрела стены.

— Но здесь не только репродукции. Я вижу замечательный подлинник. Это же Тулуз-Лотрек?

— В общем-то да, — неуверенно ответил Коттон, глядя на размалеванную девицу с задранной юбкой в паршивом подрамнике.

Девушка подошла ближе и посмотрела внимательнее.

— Это же «Звезда Мулен-Ружа».

— Мне кажется, что грабителей интересовало что-то более прозаичное и миниатюрное. Вряд ли они слышали о Тулуз-Лотреке.

— Конечно, если не читали вашей книги о нем.

— Итак, мы идем?

— А как же полиция?

— Я им не нужен. У меня не было возможяости столкнуться с жуликами и не возможности описать их.

Они направились к выходу. Девушка указала на миниатюрный крючочек, на котором висели ключи на брелоке в виде пантеры или леопарда.

— Не забудьте ваши ключи.

— О, конечно.

Коттон сорвал ключи и сунул их в карман. Когда они вошли в лифт, девушка нажала на кнопку «гараж» и лифт опустился в подвал. Такого оборота Коттон не ожидал, но он с охотой принимал игру в кошки мышки, потому что не ощущал реальной опасности. Он понятия не имел, на какой машине разъезжает РаЙнер, к тому же Коттон был плохим водителем. Его древний «бьюик» с трудом таскал его по Лос-Анджелесу со скоростью тридцать миль в час. Но Коттон не задумывался о мелочах. Нежный аромат духов, близость девушки будили в зачерствелой душе сценариста все те чувства, о которых он успел забыть. Ему казалось, что она слышит, как стучит его сердце. Дуайт Кокс ни черта не понимает в женщинах, он думает о крупном плане, а Коттон видел нежную кожу, изумительный рисунок рта, выразительные миндалевидные карие глаза и шикарные темно-каштановые волосы, которые слегка касались его щеки. Одна из кокетливых кудряшек соскользнула на стремительную стрелку брови.

Коттону было легко. Он не смущался, не стеснялся, будто ехал не в лифте в гараж, а сидел за письменным столом и описывал идеал женщины, взятый в своем новом романе за эталон.

Лифт остановился, и двери раскрылись. Синтия вышла первой и пропустила вперед спутника.

— Где же ваша машина?

Гараж был невелик. Один ряд справа, один слева. В каждом стояло машин по десять, большинство отсутствовало. Коттон медленно пошел по кафельному полу вперед, покручивая ключиками.

Он остановился у пятой машины справа, Его интуиция подсказывала ему, что это она. Во-первых, она красного цвета и двухместная с откидным верхом. На такой или похожей разбился Райнер. Очевидно, он любил красные скоростные машины. Во-вторых, на капоте была приклеена статуэтка такого же зверя, какой был изобра-• ясен на брелоке. Сбоку на крыле сверкали стальные буквы «ягуар». Коттон подошел к дверце водителя и вставил ключ в дверь. Она очень легко открылась. Ему сегодня везло. Жизнь — явление полосатое. Сегодня он подобрал с земли миллион долларов и встретил самое чудесное создание на Земле. Это— была самая светлая полоса в его жизни.

— Милая Синтия. Не хотите ли сесть за руль? Я не очень уравновешен после погрома в доме.

— Я понимаю. Конечно. Только вы скажите, куда ехать. Я плохо знаю Нью-Йорк.

Коттон его вообще не знал. Его жизнь ит самого рождения проходила в павильонах Голливуда. Отец скакал в массовках голливудских двухчастевок, а мать изображала фон на заднем плане в виде толпы или еще что-нибудь. Ребенком занимались все. Он даже попал в кадр, точнее его коляска, Когда Бастор Киттои едва не переехал ее на паровозе.

— В Нью-Йорке невозможно заблудиться, — уверенно заявил Коттон, — Этот город похож на клетчатую скатерть.

Где— то он слышал это выражение, и оно ему понравилось.

— Итак, мисс Синтия Сандерс, вперед! Нас ждет ночной город, экзотическая кухня и приключения.

— Желательно без приключений, я должна с первым же рейсом вернуться в Калифорнию. Мой босс ждет не только меня, но и вас.

— К сожалению, я вынужден задержаться по неотложным делам, но через пару дней мы непременно увидимся. Я всегда держу слово.

Девушка села за руль шикарного автомобиля и превратилась в Золушку, спешащую на бал. Коттон не мог оторвать от нее взгляда. Да! Нет сомнений, — решил он, — только для таких женщин шьются шикарные манто, делаются роскошные автомобили, строятся фешенебельные виллы с бассейнами.

Глава III

Проснувшись днем в своем отеле Даг Коттон улыбался. Мечтательно улыбался — вчерашний вечер прошел божественно! Он Не помнил названия ресторана, в котором они ужинали, но ресторан оказался таким, каким его описывал Коттон. Белые скатерти, красное вино, свечи и музыка. Не ночь, а сказка из ночей Шахерезады.

Они забыли о голоде, пили вино и много танцевали. Синтия оказалась веселой, непосредственной, остроумной и даже эрудированной, но не желала это подчеркивать:

Она вела себя так, будто боялась наступить на ногу партнеру. Касаясь в тааце нежных шелковых волос Синтии, Коттону хотелось говорить ей нежные слова, о которых он не вспоминал даже в своих романах, чрезмерно увлекаясь приключениями. Коттон очень долго думал, как ему охарактеризовать свое состояние в емкой фразе и, наконец, придумал: «Увидев ее, ему захотелось писать стихи!»

Внезапно Синтия опустила его на землю. Очевидно, она не витала в облаках, а просто отдыхала.

— Я должна привезти ответ хозяину. Что мне ему передать?

— Что я буду у вас через два, максимум, три дня. У меня назначена встреча, которую я не могу отменить.

— Встреча связана с Пальмирой Савойской?

— С кем? Извините, я не расслышал.

— Вы помните, что речь шла о Пальмире Савойской?

— Я все всегда помню, милая Синтия! — сказал Коттон, пытаясь не забыть это сложное имя.

— Вы приедете с ней?

— Синтия, мне очень не хочется говорить о делах. Я впервые в жизни встре чаю такую девушку, как вы. Я не лукавлю-Вы убили меня наповал. У меня нет никакой надежды на взаимность, я очень хорошо знаю. что я такое, но я сегодня немного сумасшедший! Впервые со дйя моей свадьбы десять лет назад,

— Вы женаты?

— Нет. Моя жена умерла два года назад. Я свободен, как птица, но моей свободой никто не интересуется.

— А родные?

— Я одинок, как перст, и рад этому. Были бы у меня родственники, они давно бы отказались от меня. Говорят, что я — невыносимый тип. Лично я с этим не согласен!

— Я тоже не согласна.

— И все же я выклянчил комплимент. Пожизненный попрошайка. Мне всегда чего-то не хватает, и я всегда что-нибудь выпрашиваю.

— Ну что вы. Вас знает весь мир. Вы очень талантливый и авторитетный человек. Таких, как вы, единицы!

— Могу с этим согласиться, могу — нет! Все в этом мире относительно чего-то…

Коттон забыл, что речь идет о Робине Райнере. А не о Даге Коттоне. Но такие эпитеты могли подойти и Коттону. Он не умрет от скромности, и если его не хвалят, то он считает, что люди чего-то недоговаривают. Или попросту не употребляют тех слов, какими он сам себя именует.

Но в этот вечер он быстро соскочил с излюбленной темы "Я" и перешел на тему «Она»!

Он проснулся в три часа дня. У него немного болела голова, но мысль о Синтии отвлекла его от этой мелочи. Коттон был убежден, что он понравился девушке, хотя, трезво мысля, понимал, что он не ее уровня. Для такой красоты нужен принц! Интересно, соответствует ли этому критерию Эрик Троутон, которому она так предана. И Коттон решил, что он поедет к Троутону в любом случае. Совать свой нос в чужие дела — это издержки его профессии. Но можно назвать это профессиональным любопытством. Однако перед такой встречей следовало себя немного подготовить. Коттон умел чувствовать себя, как рыба в воде, в любом обществе, но предварительно он схватывал некоторые пенки сверху, чтобы в удобный момент блеснуть, как алмаз из тени, и вновь скрыться. Таким образом он запоминался людям, и его считали мудрым молчуном даже средк медиков. С ними ему тоже пришлось пообщаться и немало, когда он писал сценарий «Дурная кровь».

После завтрака, который был совмещен с ленчем, Коттон отправился в филиал библиотеки Конгресса США, где, как это ни странно, на Робина Райнера был заведен абонент, и он мог пользоваться всей литературой по искусству и побочной литературой, имеющей отношение к искусству.

Коттон начал с энциклопедий. Он хватал то, что лежало сверху, и не вникал в глубину процессов.

Имя Робина Райнера было внесено в один из томов энциклопедии по мировому искусству. Согласно данным этой энциклопедии Райнер был на два года старше своего двойника. Он родился и вырос в Англии, закончил Оксфордский университет, далее учился во Франции и преподавал в Германии и Италии. Имел степень доктора искусствоведения. Особое место в своих исследованиях он отдавал французским импрессионистам и написал на эту тему три книги. Одна из них посвящалась Ту-луз-Лотреку. Тому самому, которого Синтия увидела— на стене в спальне над подрезанной и распотрошенной кроватью. Робин Райнер также входил в международный совет экспертов и неоднократно избирался его председателем. Благодаря усилиям Райнера неоднократно устраивались международные вернисажи современного искусства из частных собраний в Лондоне, Амстердаме, Париже, Риме, Мадриде, Афинах и Неаполе. Зрителю были предложены работы, ранее не выставлявшиеся на общее обозрение, а также обозначенные в каталогах, как утерянные.

Ни в одной книге не говорилось, что Робин Райнер проживает в Соединенных Штатах, либо имеет какие-то связи с этой страной. Коттон вспомнил о газетных вырезках, вклеенных в альбом, и решил еще раз навестить квартиру Райнера и более внимательно ознакомиться с вещами покойного. К тому времени он уже точно будет знать, одинок Райнер или же у него есть родственники.

Коттон продолжал копаться в справочниках и в одном из них узнал дололнительную информацию. Дед Райнера лорд Хьюго Бенедикт Райнер был главным смотрителем музеев Великобритании и личным составителем коллекции королевского двора.

Коттон тут же почувствовал, как голубеет его кровь. После того, как он ознакомился с персонажем, который ему предстоит играть, он занялся другими справками. После долгих поисков он нашел имя Пальмиры Савойской. Эта дама была одной из жен одного из цезарей и прославилась тем, что ее портрет был нафантазирован и выполнен великим Тицианом по заказу испанского короля, обижающего древнеримскую историю.

В одном справочнике говорилось, что картина была куплена на аукционе в Париже в 1916 году. Цена не указывалась, лицо, купившее работу великого мастера, осталось Неизвестным широкому читателю. В одном из альбомов Тициана Коттон нашел портрет Савойской и понял, что это тот самый портрет, который лежит в чемодане Райнера, и в данный момент валяется под кроватью в отеле, где он остановился.

После того, как он, утомленный искусством, с голубой кровью вышел из зала для особых клиентов, Коттон перешел в зал периодики и окунулся в родную криминальную стезю, где он попытался найти след миллиона долларов, лежащих в желтом портфеле. Им были проштудированы все подщивки газет за последние три месяца и центральные журналы. Он просматривал не только криминальную хронику, но и светскую в надежде наткнуться на имя Райнера или его американский след.

Ни одного крупного ограбления. Ни одного банка не обчистили! Как тут зарабатывать хлеб на криминальной литературе, когда времена гениального подонка Дил-линджера канули в лету!

Все, что ему удалось найти интересного, так это происшествие недельной давности в доме известного банкира и мецената. Девятнадцатого числа на приеме у одного из уважаемых горожан, где присутствовали сливки общества, и в сборе была вся элита Нью-Йорка, из кабинета хозяина исчезли две картины, составляющие жемчужину бесценной коллекции банкира. Хозяин дома отказался делать какие-либо заявления, встречаться с прессой и возбуждать уголовное дело, так как не может бросать тень на своих гостей. По некоторым данным вечеринка банкира обошлась ему в несколько миллионов долларов, учитывая сегодняшний ажиотажный спрос на произведения искусства.

Это событие не вязалось с именем Райнера, но Коттон его запомнил, потому что других событий не было. В Нью-Йорке слишком хорошо и тихо жили. Так хотел президент, и о бесконечных убийствах никто ничего не публиковал. Эти версии отрабатывались в Голливуде. Коттону требовалась зацепка, из которой можно развить историю, но бардак в доме Райнера не тянул на сенсацию. В Лос-Анджелесе оставался труп, и там было над чем подумать, но в Нью-Йорке все спали мирным сном.

Он попусту тратил время. К тому же имени Эрика Троутона он не встретил ни в справочниках, ни в газетах, кроме секретарши этот человек ничем не владел. Да и Райнер не очень хотел его видеть, если поехал к нему не сразу, и не рискнул взять картину с собой.

Коттон зашел в крупный книжный магазин, где ему нашли книги Робина Райнера, и он купил еще карту города. Отменить свое решение о поевдке к Троутону он не хотел из-за Синтии и из-за образовавшегося вакуумного пространства в голове, которое должен занимать сюжет. Коттон решил подготовиться более основательно и прочитать книги своего героя.

За вечер он прочел все, что написал Райнер и решил, что парень неплохо разбирался в искусстве и очень интересно излагал свои мысли. У него был небрежно-надменный стиль, и тем не менее он не навязывал своего мнения, если это не касалось аксиомы, не требующей подтверждений.

Тулуз-Лотрек был возведен в гении, и ему посвящалась отдельная брошюра. Райнер упоминал ряд его картин, попавших в Лувр при жизни художника, и среди них была названа «Звезда Мулен-Ружа».

Коттон точно помнил, что эта картина висит над кроватью Райнера. Как она попала из Лувра в нью-йоркскую квартиру, понять трудно, но Коттон решил, что он обязан тут же убедиться в том что ему это не приснилось Он сел в машину Райнера, которая стала ему, как родная, и проехал квартал до его дома. Оставив машину в гараже, он сел в лифт и поднялся на девятый этаж. Открывать дверь он не решился и вновь позвонил.

На сей раз он ощущал в себе некоторое смущение, будто шел на умышленную кражу и делал это осознанно впервые в жизни.

Выждав паузу, он решил войти, и на этот раз не забыл запереть за собой дверь После их ухода с Синтией ничего не изменилось. Так ему показалось на первый взгляд, но после обхода он понял, что здесь кто-то побывал. Картины Лотрека на месте не оказалось. Она исчезла. Альбом с вырезками также пропал. Здесь были другие люди. Те, кто устроил здесь погром, не взяли ни того, ни другого. Он не мог подозревать Синтию, но она пришла ему на ум, как болячка. Но об этом и думать глупо. Что она могла знать о вырезках, и главное заключалось в том, что он посадил ее на самолет, потом пришел в кассу и купил себе билет на пятницу на семь вечера. Двое суток в Нью-Йорке — ато больше, чем, нужно. Но Коттон рассчитывал на неожиданный поворот в этом деле. Что-то должно произойти! Никто не знает о гибели Райнера, но кто-то смело лезет в его квартиру, причем дважды.

Роль Райнера стала Коттону уже ближе. После прочтения книг Райнера Коттон проникся к нему определенным уважением или почтением. Возможно потому, что Райнер умел то, чего не умел Коттон.

Коттон снял пиджак и принялся за уборку. Он собрал битую посуду и вытряхнул в мусоропровод, выбил пух из подушек и сложил книги на полки, как ему хотелось. Но теперь он знал, где что искать. Ящики стола заняли свое место. Здесь были предметы, которыми Коттон никогда не пользовался. Нож для разрезания конвертов, щипцы для откусывания кончиков сигар— Коттон причислял все это к странностям. Райнер был англичанином, потомком лордов. Он слышал о чопорности и консерватизме англичан и решил, что ему нужен учитель, режиссер, который подбросит несколько мазков к портрету настоящего англичанина.

Коттон вытер пот со лба. Уборка подходила к завершающей стадии, и в этот самый момент он нашел конверт, разрезанный ножом.

В конверте лежал пригласительный билет на имя Робина Райнера, выполненный золотым тиснением типографским способом. Человека решили пригласить заранее. На конверте не было адреса, значит приглашение ему вручили при встрече.

Уважаемый мистер Райнер!

Рад буду видеть вас на приеме в честь совершеннолетия моей дочери Марии.

С почтением

Хэнк Брандон

Съезд гостей 19 сентября к 19 часам.

Этот прием происходил неделю назад. В тот день, девятнадцатого сентября, был ограблен какой-то банкир. Есть ли здесь связь?

К официальному посланию была сделана приписка черными чернилами «Жду с нетерпением. Есть темы, которые требуют срочного обсуждения. Заинтересованных лиц слишком много. Невиданный ажиотаж!»

Коттон сел за стол и пролистал телефонный справочник. Хэнк Брайтон в нью-йоркском справочнике имелся. Против его имени была краткая запись: Председатель правления директоров А.С.Б. Аббревиатура показалась Коттону знакомой, но сейчас его волновал другой вопрос: «Есть ли связь между банкиром, у которого пропали картины, и Хэнком Брандоном?» Коттон нашел в справочнике и А.С.Б. Расшифровка многое поставила на место. А.С.Б. звучало, как Айрон Сити Банк. Это означало, что Брандон — один из крупнейших банкиров, и это-в его доме исчезли две картины девятнадцатого сентября. Оставалось узнать название самих картин и…

Его мысль оборвал резкий и долгий звонок в дверь. Коттон замер и забыл обо всем и обо всех. Звонили трижды. Коттон подошел к входной двери. Он слышал мужские голоса, слышал, как хлопнула дверь лифта. Во всяком случае эти не стали врываться в квартиру, но, может быть, это полиция?

Он присел на корточки у дверей и переждал десять минут. Не сделав никаких выводов, он покинул квартиру и спустился в гараж. Он хотел уехать сразу, но был замечен. Двое парней подозрительно одетые, с большими сумками стояли возле потрепанного «шевроле» и о чем-то спорили. Когда Коттон вышел, они замолчали, в гараже стояла такая тишина, что слышен был стук каблуков идущего к машине человека.

Когда Коттон взялся за ручку «ягуара», сильная вспышка ослепила его. Он резко отвернулся, вспышка повторилась. Когда красные круги в глазах рассеялись, Коттон увидел парня с блокнотом, а второго с фотоаппаратом.

— Прекратите снимать, или я подам на вас в суд!

— Только не в Америке, сэр, — ответил репортер.

Второй спросил:

— Важный вопрос для прессы, мистер Райнер, это правда, что вы намерены устроить вернисаж европейского постимпрессионизма в «Метрополитен» или это блеф верхушки от артбизнеса?

— С чего вы взяли, что я Райнер?

— А что вы в противном случае делаете возле его машины и в его доме?

— Кто вам дал адрес?

— Он есть в справочнике по искусству за последний месяц.

— Я секретарь Райнера и не уполномочен вести переговоры с прессой. Прощайте.

Коттон сел в машину и сорвал «ягуар» с места. Он сделал несколько кругов по улицам квартала, но слежки за собой не заметил. После некоторых раздумий он подъехал к знакомому книжному магазину и попытался выяснить, есть ли справочники по искусству, где имеются адреса художников, артдиллеров, директоров музеев. На него смотрели несколько пар глаз менеджеров магазина и не понимали, что он хочет. Коттон стал чувствовать себя в собственной стране иностранцем.

Он вернулся к дому Райнера и выяснил у постового, каким образом можно снять квартиру в данном доме. Контора по найму недвижимости находилась в нескольких кварталах к югу, и Коттон отправился на Девятую авеню для получения необходимой информации.

Спустя десять минут он разговаривал с клерком, который оформлял арендные договора.

— Видите ли, мой визит неофициальный. Я частный детектив и выполняю задание Айрон Сити банка. У меня очень простой вопрос, который не может содержать коммерческой тайны.

Сразу же стало ясно, что клерк никогда не общался с частными детективами. Он тут же принялся поправлять галстук и нарукавники на твидовом пиджаке.

— Что же вас интересует, мистер.

— Джонсон. Ли Джонсон. Меня интересует простой вопрос. Давно ли мистер Робин Райнер арендует квартиру в доме 278 по Вирджинии авеню.

Клерк откашлялся, набрался храбрости и спросил:

— Позвольте спросить, мистер Джонсон. Почему вы не зададите этот вопрос мистеру Райнеру, а обращаетесь к посредникам?

— Мистера Райнера надо найти, и для этого меня наняли. Он исчез.

— Исчез?

— Именно. Но я его найду. Надеюсь, вы внесете свою лепту в этот нелегкий процесс.

— Секундочку. Я проверю документацию.

Клерк вернулся через пять минут с длинным узким ящиком, забитым карточками. Коттону показалось, что лицо его тоже стало удлиненным.

— Простите, сэр, но мистер Райнер не проживает в этом доме.

— Вы уверены?

— Конечно. В картотеке этого дома нет такого имени.

— Поставим вопрос по-другому. Кто проживает в квартире 69?

Агент вновь начал перебирать бумажки со скоростью кассира в банке, который насчитывает наличные.

— Вот она! — он улыбнулся и выдернул карточку, как попугай на ярмарке вытаскивает счастливый билет. — Эту квартиру арендовал музей «Метрополитен» два месяца назад и оплатил квартплату на два года вперед. В карточке нет имени владельца, то есть физического лица. Но оформлял документы, директор-распорядитель музея Питер Тори. Здесь стоит его подпись.

Коттон встал.

— Большое спасибо за помощь. Когда Коттон выщел из конторы, он заметил, что в десяти ярдах позади его «ягуара» стоит бежевый «плимут», за рулем которого сидит смазливый тип с мордой сутенера. Коттон не мог забыть такую физиономию. Этот тип вскрыл шпилькой желтый портфель в самолете.

Коттон вел свою охоту, расследование, или занимался чепухой, это его дело, но он не мог принимать эту игру всерьез' Тот, кто вел охоту за ним, очевидно, влез в чужую игру без разрешения. Но сутенер, который назвал себя Гарри, выглядел мелким и безобидным, и Коттон решил, что такой мазок в его истории может ее только скрасить и сделать занимательнее. Коттон решил не замечать его присутствия, а делать свое дело.

Он сел в машину и поехал вдоль Линкольн-стрит на черепашьей скорости. Сутенер Гарри остался стоять на месте, чем разочаровал частного сыщика Ли Джонсона, который на самом деле был писателем и Конкурентом Дага Коттона, ехавшего на черепашьей скорости по Нью-Йорку, где ему если бы он был нормальным человеком, делать нечего!

К семнадцати часам ему с огромным трудом удались пробиться в кабинет коммерческого директора музея «Метрополитен» и только после того, как он сказал секретарше, что он секретарь Робина Райнера, мегера с кошмарной прической и очками-линзами пропустила его в крошечный кабинет директора такого огромного и знаменитого музея.

— Я понимаю, мистер Тори, как вы заняты, но у меня к вам есть претензии! — начал с разбега Коттон, не давая директору открыть рта. — Мистер Райнер отзывался о вас очень высоко, но сейчас он крайне недоволен вами!

— Кто вы?

— Я личный секретарь мистера Райнера, его делопроизводитель и заместитель. На данный момент мой босс в Лос-Анджелесе, и мне пришлось отмахиваться от журналистов, которые поджидали босса в гараже с фотокамерами. Это возмутительно! Зачем вы дали прессе адрес Райнера?

Удивительно энергичный маленький человечек, бесконечно дергающий себя за мочку уха, очень внимательно слушал и хлопал веками на выпученных глазах.

— Все вопросы с выставкой решены. Что касается коллекционеров, то мы уже определились. Оглашаться будут только те имена, хозяева которых не возражают против огласки. Другие имена останутся в тени. Все владельцы частных музеев и коллекций имели дело непосредственно с представителями вашего шефа. Мы предоставляем лишь помещение и обеспечиваем охрану коллекций. Мы оплачиваем транспорт, но не знаем, из каких уголков страны к нам съезжаются кофры с картинами. Мэрия и муниципалитет договорились со страховыми компаниями, имеющими мировые имена, которые готовы застраховать все работы на время экспозиции. Это гениальный ход мэра. Цена билетов подскочит вдвое, а то и выше. До экспозиции осталось пять дней. Все проблемы уже позади, а вы приходите ко мне и несете какую-то чушь о репортерах в гараже.

Коттон загасил сигарету в бронзовой пепельнице в виде лягушки с открытым ртом и рубиновыми глазами, а затем спокойно сказал:

— Я успел выкурить сигарету, пока выслушивал то, о чем знаю не хуже вас. Кто кроме вас знает адрес мистера Райнера? Вы подбирали ему жилье, и этот вопрос я должен задать вам!

— Боже упаси! Ни одна душа не знает адреса мистера Райнера, кроме тех людей, кому он сам давал свой адрес. Но пресса?! Это исключено! Мы так завуалировали приезд мистера Райнера в страну, что карточку социального страхования и вид на жительство оформляли при содействии самых высших сфер и при отсутствии самого главного героя. Может я не прав, но мистер Райнер слишком осторожничает. У него мания преследования. Все вокруг почему-то имеют злостные намерения против него. Но почему? Я многое могу понять, но в нашей стране уровень развития изобразительного искусства европейской школы стоит на начальной стадии. Речь идет не о золоте и не о нефти. Тут нет никакой опасности!

— Вы сказали, что босс лично распоряжается своим адресом, и вы не говорили, или не обронили случайно его адрес в разговоре с кем-либо?

— Конечно нет. Источник информации — я сам. Мистер Райнер имел дела только со мной и ни с кем больше. Он отказался от встречи с искусствоведами. и главным смотрителем музея, чем его очень обидела Я удивляюсь, как он согласился встретиться с руководителями страховых компаний?! Но тут никуда не денешься, последнее слово эксперта по оценке за мистером Райнером. Его цена будет записана в страховой полис без оговорок. Напомните ему, что встреча назначена на полдень десятого октября, за день до открытия выставки. К этому времени все картины должны висеть в зале.

— Все это у меня записано. Мой босс держит в голове все, что касается искусства, а я механическая, математическая машина. Даты, числа, адреса, суммы, имена и прочие детали, которыми нет смысла занимать мозг ученого.

— Тогда напомните своему боссу, что он уже трижды забывал приехать к доктору Бауэру. Нельзя обходиться так с нашим светилом.

— Удивительно, но босс не называл мне этого имени.

— Какая беспечность. Доктор Бауэр — самый богатый коллекционер на Восточном побережье. У него грандиозные связи. На девяносто процентов успех в организации выставки зависит от него. Он лишь использовал имя знаменитого эксперта и вашего босса, но остальное — это Бауэр. Но он, как и все владельцы частных коллекций, желает оставаться в теяи. Вся слава достанется мистеру Райнеру. Он легализованное лицо!

— Хорошо. Мистер Райнер, вероятно, уже вернулся. Я свяжусь с ним и постараюсь внушить ему, что визит к доктору Бауэру — главное мероприятие дня.

— Этим вы принесете ему лишь пользу.

— Кстати. У меня нигде не зафиксирован адрес доктора Бауэра.

— О, конечно, я передавал визитную карточку вашему патрону, но он, очевидно, потерял ее.

Порывшись в столе, Торн достал твердую белую карточку и передал Коттону.

— Я позвоню доктору и предупрежу, чтобы тот готовился к визиту.

Коттон вышел на улицу с головной болью. Он привык сам создавать трудности, и сам их с легкостью преодолевал. Это привилегия любого автора, но когда тебя заносит в сторону, и ты попадаешь в чей-то чужой сценарий, то любые накрутки в процессе действия сбывают с ног. Теряется нить! Коттон привык быть хозяином положения и хозяином сюжета.

Он сел в машину, достал визитную карточку, врученную ему Торном и прочел:

Доктор Фенимор Дж. Бауэр, 375 Карибский бульвар Нью-Джерси. Коттон достал карту из ящика для перчаток и долго искал в ней адрес, указанный в визитке. Нью-Джерси располагался в двух часах езды от того места, где он находился. Расстояние и время не смущали Коттона. Его смущала цель. Он ее не видел и не знал. Второй день подряд ему снился один и тот же сон. Он выходил на сцену в переполненном зале под аплодисменты, но не знал текста роли. Он знал о чем пьеса. Это была какая-то знакомая классика, но он молчал. Под лучами юпитеров с него стекал грим вместе с потом. Вокруг стояли партнеры и взирали на главное действующее лицо. Они были в шикарных нарядах с цветами. Коттон в растерянности смотрел по сторонам и не видел выхода со сцены. Черный зрительный зал и белые маски вместо лиц. Их тысячи. Он не решался сделать и шага в их сторону.

Коттон ехал в Нью-Джерси озлобленным. Он чувствовал, что попусту тратит время, но хуже всего то, что у него не было плана действий. Он плыл по течению, не зная реки. Не хватало стремительности, полета мысли, азарта. Существовала чужая воля, которая руководила им, как марионеткой.

По указанному адресу находился особняк, который он видел с шоссе, но когда подъехал к воротам, то здание спряталось за стены высокого забора. Из калитки вышел охранник в униформе и подошел к машине.

— Вы по договоренности, сэр? Коттон точно знал, что Бауэр не знал Райнера лично, и решил рискнуть.

— Передайте хозяину, что приехал Робин Райнер.

— Слушаюсь, сэр.

Охранник исчез. Коттон по непонятным причинам развеселился. А чего он боится? Кого? Ему никто не грозит! В любой момент цапнул портфель с миллионом, и ищи ветра в поле. Он валяет дурака, а ему все подыгрывают. Ну и пусть.

Ворота растворились. Коттон въехал на территорию усадьбы. Асфальтированная дорога проходила по сосновой аллее, здесь пели птицы и легко дышалось.

«Ягуар» Райнера подкатил к особняку, утопающему в соснах. Возле дверей его встречал обаятельный старик в белом пиджаке в серую клетку и с подвязанным на щее цветастым шарфом, убранным под темно-синюю рубашку. Белые волосы, красиво уложенные волной, едва не достававшие плеч, светлый пиджак лишь только подчеркивали смуглость морщинистого лица, сохранившего определенную степень красоты. Это необычное лицо украшали выразительные умные глаза необычного цвета. Можно сказать, что они были сделаны из янтаря.

— Я очень тронут, профессор Райнер, что вы нашли время посетить мой скромный уголок.

Помимо голубой крови еще и звание профессора. Это льстило ему и преображало осанку. Он и сам заметил, что давно уже не горбится, как слепец, переходящий дорогу.

— Прошу вас в дом, любезный профессор.

Дом походил на филиал Лувра, или наоборот, что це имело для Коттона никакого значения.

Они поднялись на второй этаж, и Бауэр провел гостя через анфиладу комнат, увешенных картинами. Коттон не мог изображать из себя равнодушного сухаря и пару раз притормозил у картин, которые выглядели наиболее ярко.

— Удивительно, что вы придали больше значения Гогену, а не любимому Лотреку, — мягким голосом сказал хозяин, когда они вошли в его просторной, насыщенный свежим воздухом кабинет.

Коттон что-то вспомнил из прочитанного в книгах Райнера и коротко ответил:

— Я рад, что мы оба отдаем предпочтение постимперессионистам.

Коттон старался делать легкий английский акцент. У него неплохо получалось. Ему случалось пару раз побывать в Лондоне, когда в Англии снимали одну из его картин. Он летал туда на пересъемки эпизодов, где пришлось сменить женскую роль на мужскую из-за скандала актрисы с режиссером.

Когда они устроились друг против друга, Бауэр завел разговор на заданную — Наша ассоциация собирателей или коллекционеров, как вам будет угодно, мечтает о встрече с вами. Мы информированы о наших неприятностях в Париже и сделаем все, чтобы оградить вас здесь от подобного казуса. Мы имеем достаточно силы и влияния, чтобы создать для вас оранжерейные условия. С вашими знаниями и опытом вы станете самым почитаемым экспертом Америки. Я даясе готов закинуть удочку дальше. Только при вашем содействии возможно объединение союзов частных музеев Европы и Соединенных Штатов.

Коттон уже твердо стоял на ногах и мыслил категориями предложенной ему игры.

— Идея интересная. Реальная, но для продвижения такой идеи мне необходимо ознакомится с богатствами страны, а не вашей личной галереи. Кто и чем здесь владеет, кто готов выставляться, а кто маскироваться. Кто хочет сделать шаг навстречу, а кто уйти в тень. И, наконец, какие шедевры спрятаны за высокими кирпичными стенами.

Бауэр был таким внимательным и деликатным слушателем, что говорить можно до бесконечности, но у Коттона не хватало запаса слов. 'Ведь речь шла не о джунглях Юго-Восточной Азии.

— Конечно, профессор. Нам известно, что только вы имеете полный каталог частных собраний Европы и даже бывали в музее знаменитого Клузо в Бразилии. Вы знаете все, что есть и чего нет за океаном. Вы затратили многие годы на составление этого каталога. Наша ассоциация или, проще говоря, Союз составил аналогичный каталог по нашей стране. Он существует в единственном экземпляре. Составлял его лично я по описи каждого человека, имеющего в собственности хоть одно произведение искусства, заслуживающее внимания. Мы начали работать над каталогом два года назад, когда не рассчитывали на ваш приезд в Соединенные Штаты. Но после вашего появления здесь совет старейшин. решил предложить вам обмен. Копию на копию. К счастью, нашлись трезвые головы и отмели это предложение. Мы заочно выдвинули вас в единоличного, хранителя тайны.

— Похоже на орден иезуитов. Масонская ложа — А почему бы и нет. Мы вручаем вам наш каталог, но ничего не требуем взамен. Вы хранитель печати, реликвии, вы казначей, Вы умеете, как никто другой, ориентироваться в этом лабиринте, и вы не коллекционер и не заинтересованное лицо. Вы чисты. Отдай эту привилегию другому — и начнется чехарда. Кто-то захочет заполучить Рембрандта из Испании, а другой Матисса из Англии. В итоге мы получаем бессистемный неупорядоченный рынок с внутренними трениями, конкуренцией, где невозможно будет проследить за движением полотен, и мы не сможем управлять и организовывать такие вернисажи, какой вы задумали открыть на днях в «Метрополитен». По нашему мнению, только вы способны стать координатором обмена, и вручаем наш каталог, как библию, ничего не требуя взамен. Таким образом, вы сможете проследить движение картин из Европы в Америку и обратно. И после такого выдвижения мы обязаны познакомить вас со всеми членами ассоциации.

— Вы что-то говорили о старейшинах?

— Это наподобие Совета. Наиболее богатые и влиятельные коллекционеры. В наш Совет входит девять человек.

— Этим и следует ограничиться. А для широкой публики я могу предстать на каком-нибудь закрытом приеме после открытия вернисажа. Ну, скажем, вы его устроите в своем поместье на следующий день после открытия.

— Принимается, великолепная идея. Хэнк Брандон будет рад видеть вас. Он очень сожалеет, что вы не смогли его посетить в день совершеннолетия его дочери, но он с упоением рассказывал мне о ва-щих встречах во Франкфурте-на-Майне. Брандон уже успел мне похвастаться, что вы абонировали сейф в его банке. Это самый надежный банк в Нью-Йорке. Вы не прогадали.

— А для банкира Брандон не очень скромен.

— Ну, это не секрет. Он даже не знает номера вашего сейфа, а его к сейфу не подпустят. Там главную роль играет ключ, а не личность. Слова Брандона равны тому, если бы он заявил, что свои ценности вы храните в Швейцарском банке. Вы не ошиблись!

— Очень трудно не ошибаться в чужой стране!

Коттон едва не сказал: «в чужой шкуре». Но из-за того, что он следил за своим акцентом, он успел поймать себя за язык.

— Не огорчайтесь. Здесь вас знают единицы. Но вскоре ваша слава прогремит громом над страной.

— Боюсь, что слава приходит раньше времени. Сегодня днем какой-то репортер снял меня на пленку в гараже.

— Из какой газеты?

— Меня это не интересовало.

— Хорошо. Я подключу нужных людей, и огласки не будет. Вы довольны своим благоустройством?

— Вполне миленькая квартирка!

— Квартирка? Но мы можем предоставить вам любое поместье вдоль берегов Лонг-Айленда.

— Нет необходимости. Я предпочитаю жить в Лос-Анджелесе.

— Вы правы. Там чудный климат. Бауэр встал и подошел к встроенному в стене сейфу. Набрав нужный код, он открыл дверцу и извлек их хромированного ящика увесистую книгу в кожаном переплете и перевязанную тесьмой. Сверху лежало несколько листов машинописной бумаги, свернутых вчетверо.

— Вот наш каталог. Я рад, что он переходит в надежные руки. Титанический труд. Да что и говорить, вы сами это прекрасно знаете. Рами проделан такой же. А это реестр картин для экспозиции. Сто восемь, наименований. «Метрополитен» выделяет нам девять залов. Этого достаточно. Вы можете откорректировать реестр. Вычеркнуть или внести туда нужные работы. Ваше слово для нас закон. Сообщите мне о вашем решении за два дня, чтобы мы успели доставить картины в Нью-Йорк. Они разбросаны по всей стране. А дальше ваш королевский ход!

— Реестр соответствует теме или…

— Только по вашей рекомендации. Импрессионисты и постимрессионисты Мане, Ренуар, Дера, Моне Писарро, Сислей, Сезанн, Ван Гог, Гоген, Тулуз-Лотрек. Такой экспозиции и Европа не помнит.

Коттон встал.

— Я очень признателен, доктор Бауэр. Ваше доверие мне льстит.

— Это мы польщены вашим согласием на сотрудничество.

После долгих изнурительных взаимных поклонов дельцы распрощались.

Возвращаясь в Нью-Йорк, Коттон думал только о ключе. Том самом золотом ключе, который сейчас прожигал ему карман. По дороге он заглянул в аптеку и узнал из телефонного справочника адрес Айрон-Сити Банка. Через сорок минут он находился в восточной части Манхэттена на Мейсон-стрит возле небоскреба А.С.Б.

Коттон действовал четко, как его детектив из фильма «Мишень»..Для начала он узнал условия у клерка, как стать владельцем сейфа на неограниченный срок. Ему объяснили, что в этом нет проблем и долгосрочникам делаются скидки. Он получает ключ, и никаких имен, росписей, пропусков. Хранить можно все, кроме взрывчатых веществ, но абонентная плата была значительно выше той, которую «Метрополитен» платил за его квартиру в центре города.

Коттон поднялся на второй этаж, где находился зал с индивидуальными сейфами и уперся в железную дверь. На звонок ему открыли, на предъявление ключа сто пропустили. Это был не зал, в коридор, как в отеле, но узкий, и двери были железными, Такую картину Коттон рисует, когда описывает тюрьму. Но здесь не стучали каблуки о ворсистый ковер, не звенели ключи, потому что он был один у Коттона, а второй у охранника, который шел впереди, а не сзади. Коридор ярко освещался, и стены были обтянуты голубым шелком.

У двери с номером 703026 охранник остановился и открыл тяжелую железную махину. Коттон вошел в небольшую уютную комнатушку без окон, но с двумя креслами, столом, на котором стоял телефон, и кондиционером.

— Когда закончите работу, нажмите на зеленый звонок, я вас выпущу, — сказал охранник, и дверь закрылась.

Коттону показалось, что он в ловушке. Ему давно уже казалось, чти он, повинуясь чужой воле, направился в темный незнакомый лес. Он шел и шел, а лес становился все более непроходимым, и, наконец, он забрел в болото. Кругом топь. Он с трудом выбрался на сухую почву и оказался на поляне. Когда рассвело, он увидел вокруг себя зеленую жижу тины. Коттон сидел на островке, посреди которого рос огромный ветвистый дуб, а с толстой ветви свисали капроновая толстая веревка с петлей на конце.

Коттона прошиб пот. Он взглянул на стальную полированную дверь, встроенную в стену. Золотой ключик вошел без усилий, замок щелкнул, и дверь распахнулась.

Золота здесь не было, бриллиантов и рубинов тоже. Здесь не было даже денег. В огромном, сияющем никелем, пространстве лежали три книги, или альбома. Точно такой же он держал в руках, полученный от Бауэра.

Коттон беспомощно опустился на кресло и долго и бесцельно смотрел на книги. Прошло немало времени, пока он осознал, что графу Монте-Кристо повезло больше. И вообще, он попал в чуждый ему жанр. Он не мог придумать ему название.

Коттон пролистал альбом и понял, что сюда занесены списки коллекций из Европы, в другом альбоме имелись имена коллекционеров из других стран. Самой крупной коллекцией обладал некий Клузо на Бразилии. В третьем альбоме были увеличенные снимки подписей художников. Этот альбом казался самым толстым. Кому-то все это нужно, но не ему. Коттон бросил в сейф подарок Бауэра, захлопнул его и нажал на зеленую кнопку. На сегодняшний вечер у него был билет до Лос-Анджелеса, и пора кончать с этой занудной историей. Самым любопытным из увиденного был конверт, в котором лежало свидетельство о браке между Робином Райнером и Марти-ной Казарес. Их обручили в церкви на Кипре год тому назад. Он был уверен, что Райнер не женат.

На улицу он вышел с пустыми руками. Мысль о том. что он вечером возвращается домой, придавала ему сил и энергии. В конце концов, он может сказать Синтии правду, и если она им заинтересовалась, то чем писатель хуже искусствоведа? То, что с ним происходило, ему не нравилось. Вся история, даже с убийством, не толкнула его к стоящей мысли по созданию нового сценария, или стоящего сюжета, за что можно было уцепиться. Он даже не мог слепить контур фигуры, из чего в дальнейшем обтесался бы образ, на который можно посмотреть со стороны и дать ему имя.

Погруженный в свои мрачные мысли, он сбежал по каменным лестницам к тротуару и по думал о том, что судьба должна преподнести ему сюрприз. Она обязана быть щедрой к нему. Но то, что судьба подарила своему талантливому баловню, ему не понравилось.

В задумчивости Коттон натолкнулся на женщину, идущую вниз, но с другой скоростью. К счастью, она удержалась на ногах. Очки упали с ее лица и разбились о ступени, упала и сумочка. Извиняясь, Коттон нагнулся и что-то просвистело над его головой. Он взглянул в сторону мостовой и увидел, как от тротуара отъехал белый «бентли» спортивного класса. В машине сидело двое мужчин. На другой стороне улицы стоял бежевый «Плимут» с Гарри. Коттон поднял сумочку, но что-то тяжелое обрушилось ему на спину. Он едва удержался на ногах. Медленно, как змея, с него сползло тело женщины. Она упала на спину головой вниз и раскинула руки в стороны.

Ее голубые глаза бессмысленно смотрели в небо, а между глаз в переносице чернела кровоточащая дыра.

Коттон выронил сумочку и попятился назад. Прохожие останавливались. Некоторые подходили к трупу и смотрели на него, как на диковину. Какая-то женщина закричала: «На помощь!» Мужчина в светлом пальто начал нащупывать пульс, будто не видел, что перед ним лежит мертвец. Любопытных всегда хватало. Они слетаются, как мухи на мед. Образовалось кольцо. К толпе бежал полицейский. Коттон стоял уже на нижней ступени лестницы. Он оглянулся. Машины Гарри уже не было. Коттон бросился к своему «ягуару», запрыгнул на водительское сиденье и сорвался с места.

Взглянув в сторону толпы в последний раз, он заметил, как чья-то рука указывает полицейскому на его машину.

Единственная мысль, посетившая в этот момент запутанную голову сценариста, на разговорный язык переводится так: "Черта с два! С такого расстояния номер машины не различить! Сволочи!

Глава IV

Спустя полчаса Коттрн разгуливал по квартире Райнера и хотел понять, кого пытались шлепнуть эти ребята из белой машины. То, что стрелял не сутенер Гарри, было ясно изначально. Слишком большое расстояние. То, что они хотели убить женщину, исключалось, они метили ему в лоб. Но кому ему? Ему — Робину Райнеру, или ему — Дагу Коттону. Кем же безопаснее жить? А может быть они убивали по наводке сутенера Гарри, который еще в отеле «Мери-Стар» знал о портфеле с миллионом. Ведь это его ботинки он видел в холле, когда портье выдал ему портфель. Какого, черта он его выслеживает? Ему нужен порфтфель с миллионом! Подумав, Коттон отмел эту версию. Гарри не знал, где лежат деньги, и если бы знал, то не смог их забрать. Уж он сумел бы сделать это раньше. По дороге из аэропорта в отель, когда Коттон долго: не мог найти такси и промок до последней нитки. Значит, эти двое! Меня в Нью-Йорке никто не знает. Кому я нужен? Но и Райнера знают единицы. Единицы заинтересованы в том, чтобы он жил. Этот Райнер хитер, как змея. Он скользкий тип. Ни одного лишнего знакомого. Документы и те оформляли в его отсутствие. Ждет мести из Европы? Знать бы, почему он удрал с насиженных мест? Такой хитрец, а перехитрил самого себя! Но если вспомнить труп в номере' Удавка на шею? — Коттон взглянул на диплом Оксфорда в стеклянной рамочке. На грамоту. — Нет. Райнер не мог его убить. Он удирал от убийц через подвал, но кто-то как-то попал в его номер, и его перепутали с Райнером и придушили. Потом поняли, что убили не того и помчались за мной в Нью-Йорк, ведет меня сутенер Гарри, думая, что я — Райнер.

Больше часа Коттон ходил из угла в угол и сочинял историю с убийствами, но все они никак не вязались. Только по отдельности. И чти они искали в его квартире? Миллион? Коттон понял, в чем ошибка. Он.все подводит к своему сценарию. События те же, но если отойти в сторону. Нет портфеля с миллионом. Есть ключ! Каталоги! Но кто-то пришел еще раз и забрал альбом и Лотрека! Кто?

Коттон подошел к телефону и позвонил на междугороднгого. Через несколько минут его связали с Лос-Анджелесом, а затем с квартирой Генри Флейшера. На сей раз адвокат был дома.

— Даг? Черт тебя подрал! Где тебя носит? Я уже обзвонил все полицейские участки города, но тебя нет ни в одном. И дома тебя нет.

— Генри, ты нужен мне, как воздух! На сей раз я не прошу тебя заезжать за мной. Возле меня плавают водоросли Атлантики, а тебя греют волны Тихого океана.

— Где ты?

— В Нью-Йорке. Только я не знаю, кто я на самом деле. По сегодняшним документам меня зовут Робин Райнер, и здесь меня многие уважают и пророчат большое будущее. Но есть люди, которые хотят убить этого Райнера. В меня уже стреляли, но попали в невинную женщину. На семь часов вечера у меня билет на самолет домой. Ты меня не встречай, это опасно. Как прилечу, я тебе позвоню.

— Слушай меня внимательно и запоминай. Ответь мне только на один вопрос. Который сейчас час в Нью-Йорке?

Коттон взглянул на часы.

— Половина шестого.

— Никуда не выходи, Я позвоню одному крупному нью-йоркскому начальнику, он пришлет тебе опытного легавого. Тот проводит тебя до самолета. Слушайся, его во всем. Это будет настоящий профессионал.

— Как его зовут?

— Откуда я знаю, кого он к тебе пришлет. Он мне кое-чем обязан и обычного копа посылать не станет.

— Тебе обязана вся страна и полицейские всей страны.

— Не все, а только те, которые злоупотребляют своими полномочиями, а потом просят у меня защиты. И хватит о пустяках. Как ты сказал твое новое имя?

— Робин Райнер.

— Я так им и скажу. Спать ложиться я не буду. Прилетишь домой, звони. И будь осторожен!

— Ты знаешь, а я влюбился.

— Что? — переспросил Флейшер.

— Встретил ангела.

— Боюсь, что скоро за тобой прилетит целая стая ангелов. Какой твой адрес?

— Ты что, забыл?

— В Нью-Йорке? Куда за тобой присылать человека?

— 278 по Вирджиния авеню. 69 квартира. Манхэттен. И вот еще что. Пока я буду лететь на облаке, под облаками с ангелами или в самолете, узнай через свои каналы данные на Робина Райнера и заодно на Эрика Троутона. Он живет в Беверли Хиллз. Я должен его навестить на днях или раньше.

— 0'кей. Жди охрану.

Флейшер бросил трубку.

«Мне только полицейского не хватало!» — подумал Коттон.

Через час с четвертью в дверь позвонили. Коттон был готов к выходу и открыл дверь. Перед ним стоял высокий широкоплечий парень в белом плаще, у него имелось все, что нравилось бы женщине, но отпечаток профессии портил впечатление.

— Вы мистер Райнер?

— Хотелось бы им оставаться…

— Почему вы распахиваете дверь и не интересуетесь, кто за ней стоит?

— Извините. Кто вы?

Он достал кожаный футляр и открыл его, там сверкал золотом полицейский значок.

— Лейтенант Фергюссен из отдела по расследованию убийств Управления центрального округа Нью-Йорка. Меня прислал комиссар 0'Брайен. У меня приказ сопроводить вас в аэропорт.

— Я готов. Нам надо лишь заскочить в отель за некоторыми вещами. Но это в соседнем квартале, отель «Гессен».

— У вас своя машина, или мы поедем на моей? — спросил лейтенант, когда они вошли в лифт.

— Я бы хотел ехать на своей и оставить ее на стоянке. Возможно, что на днях мне придется вернуться.

Коттон чувствовал, что лейтенант с большой неохотой выполняет приказ комиссара, вероятно, у него есть более важные дела, чем сопровождать какого-то типа в качестве охранника.

Перед выходом из кабины лейтенант достал револьвер и, придерживая Коттона, вышел в зал гаража.

— Где стоит ваша машина?

— Третья в правом ряду.

Он загородил подопечного спиной и, вытянув револьвер вперед, довел Коттона до дверцы водителя. Это выглядело немного смешно, немного по-киношному, но Коттону это нравилось. О нем кто-то заботился и разгонял тоску. Только после того, как двигатель заработал, лейтенант сел на соседнее с водителем место.

Фергюссен сопровождал Коттона до номера отеля, где он забрал свой чемодан. Коттон продлил аренду сейфа, где хранился портфель и оставил за собой номер. Его настроение переменилось, и он решил, что непременно вернется в Нью-Йорк. Возможно, что лейтенант придал ему необходимые силы и уверенность.

На улицу они выходили гуськом. Фергюссен держал руку в кармане и метко стрелял глазом по самым темным точкам и припаркованным к тротуару машинам.

Когда они подошли к багажнику «ягуара», Фергюссен встал спиной и осматривал улицу. Коттон поднял крышку багажника, но чемодан туда класть не стал. Там не было места. Все пространство занял труп с простреленным лбом. Мужчина лет сорока в длинном черном плаще бессмысленно смотрел стеклянными глазами на Коттона. Первая реакция была естественной: Коттон захлопнул багажник. Не вскрикнул он потому, что испугался. Он никогда не кричал. У него блокировались голосовые связки в момент отчаяния и ужаса.

— Все в порядке? — спросил Фергюссен не оборачиваясь.

— Нет. Я положу чемодан на заднее сидение.

Подойдя к дверце водителя, Коттон понял, что у двухместных машин нет заднего сидения, и в течение пяти минут впихивал чемодан назад, едва не выдавив заднее стекло. Лейтенант время от времени отвлекался от наблюдения за улицей и поглядывал на психа с чемоданом.

Наконец им удалось уехать. Тридцать минут по неосвещенному шоссе к аэропорту держали телохранителя в напряжении.

Коттон понял только одно, что оставлять свою машину с трупом в багажнике нельзя. Труп нужно выбросить. Но как.

— У вас есть билет? — спросил лейтенант.

— Нет, — соврал Коттон.

— Куда вы вылетаете? Коттон просчитал, что быстрее всего можно вылететь до Бостона.

— В Бостон.

— Это не проблема. Туда летают местные рейсы.

Так оно и вышло. Коттон оставил машину на охраняемой стоянке и купил билет до Бостона, который вылетал через десять минут, У него еще теплилась надежда, что он успеет вернуться, сделать дело и успеть на свой рейс.

Фергюссен оказался добросовестным офицером и не отходил от самолета, пока тот не поднялся в воздух. Не успел Коттон приземлиться, как тут же пересел на рейс до Нью-Йорка.

В Ныо-Йорке шел дождь. Это было одно из неудобств. В последнее время Коттон спокойно чувствовал себя только в воздухе. Когда он переставал витать в облаках в прямом и переносном смысле, oн чувствовал себя не в своей тарелке. Получалось так, что в каждом городе после его присутствия оставался кровавый след. Коттон понимал, что цепочка убийств тянется к Райнеру, к не умри он сам, то его уже убили бы. Кот-тону так казалось. Все шишки сыпались ему на голову, но кто-то свыше держал над ним зонтик. Зонтик от шишек, а не от дождя.

Пока Коттон добрался до стоянки, он промок до нитки. Предупредив сторожа, что скоро вернется и место, оплаченное на неделю вперед, остается за ним, Коттон направился в город. Он еще верил, что успеет на свой рейс. В его распоряжении оставался час.

Коттон свернул на проселочную дорогу и ехал до тех пор, пока машина не выскочила на деревянный мост. Темень стояла стеной. Дорогу освещали только фары. Он вышел из машины, угодив в лужу. Но это уже не имело значения. Он открыл багажник и вытащил наружу тяжелый труп и поволок его под мост. Коттон ничего не видел, он двигался по ощущениям и интуиции, пока его нога не соскользнула с камня в воду. Это река. На. сей раз перед тем, как избавиться от трупа, он осмотрел его карманы. Кроме револьвера с глушителем он ничего не нашел. Выбросив оружие, а затем спихнув в реку труп, Коттон с трудом выбрался к машине.

Усталый и замученный, он волок чемодан к самолету, который давно уже улетел. У Коттона стояли часы. На летном поле он увидел толпу журналистов, две патрульные машины и отъезжающую карету скорой помощи. Замедлив ход, он осторожно подошел к группе зевак и прислушался. Говорил сержант с присущей полицейским небрежностью.

— У нас нет никаких версий. Убитым оказался обычный коммивояжер, если судить по визитным карточкам в его кармане. Кевин Маклауэлл. Стреляли с заднего ряда сквозь кресло и пуля пробила парню грудь. Тяжелый револьвер с глушителем, оружие профи. Никто ничего не слышал. Убийца встал и вышел из самолета, оставшись незамеченным, до того, как был обнаружен труп.

Коттона проняла дрожь. Он оставил чемодан на месте и пробился вперед. Достав записную книжку, он попытался изобразить репортера.

— О какой рейсе идет речь сержант.

— Я уже говорил. Семичасовой рейс до Лос-Анджелеса.

— Но вы не сказали, на каком месте убили парня?

— А это имеет значение?

— Конечно. Может быть он хотел полетать сам и залез в летную кабину.

Все вокруг засмеялись. Сержант заглянул в свой блокнот и сказал:

— Место "А", девятый ряд бизнес-класса.

Коттон попятился назад, выскользнул из толпы и залез в свой бумажник. У него лежал невостребованный билет на семичасовой рейс, место "А", девятый ряд бизнес-класса.

Избавляясь от одного трупа, он породил второй. В полусознательном состоянии Коттон побрел к кассам аэровокзала и взял билет на ближайший рейс до Лос-Анджелеса, но с посадками в двух городах.

Его это сейчас не волновало.

Кто мог сообщить убийце о том, что он летит этим рейсом, и еще указать ему место. Он покупал билет, когда провожал Синтию. Он не планировал покупать билет. После того, как самолет с девушкой взлетел, ему пришла в голову мысль купить билет заранее. Это мог сделать человек, который стоял за его спиной в очереди, но у этого человека хватало времени пришить его в городе, а не ждать вылета и устраивать рискованный трюк. Но сержант говорил о человеке с револьвером и глушителем. Такого он сбросил в реку. Стоп! Но труп уже лежал у него в багажнике, когда убили коммивояжера. Сколько же этих убийц с револьверами?

Направляясь на посадку, Коттон заметил, что у него нет в руках чемодана. Он оставил его там, где собралась толпа зевак.

Находясь на летном поле, Коттон взглянул в ту сторону, но никакого чемодана не заметил. Придется Троутону обойтись без Тициана.

Перед тем, как сесть на свое место, он посмотрел на задний ряд. За его креслом сидел ребенок, а рядом — женщина. Его ряд пустовал. Не успел он устроиться, как вновь его скрутили судороги. Он рассчитывал, что в воздухе найдет покой, но ошибся. К нему приближался сутенер Гарри. Он нес его чемодан. Подойдя к Коттону. он положил багаж на полку и сел рядом.

— Сегодня без портфельчика? А я хотел вам помочь. Вы думаете, я обязан подбирать за вами чемоданы с картинами, вскрывать вам портфели, набитые деньгами? Нашли себе няньку! Няньки дорого стоят!

Коттон скрипнул зубами.

— Послушай, Гарри, я случайный человек, а не Рокфеллер. Тебе нет смысла преследовать меня. Я не магнат с темным прошлым, из которого ты можешь доить деньги, показывая ему компромат.

Гарри продолжал широко улыбаться.

— Да. Ты не магнат с темным прошлым. Ты магнат со светлым будущим, и я тот самый человек, который тебе необходим.

Гарри закинул ногу на ногу и Коттон увидел знакомые двухцветные ботинки.

— Что тебе от меня надо?

— Речь шла не о тебе. Речь шла о Робине Райнере. Я следил за каждым его движением с того дня, как он прилетел в страну. Но он не внушал мне доверия. Он трус и не ориентируется в нашей стране. Его конец закономерен, И когда ты занял его нишу, все встало на свои места. Только ты можешь быть Райнером и сделать на этом имени капитал, который не снился Форду и Моргану.

— Кто ты, Гарри?

— Твой Ангел Хранитель! Ты не забыл выбросить труп из машины?

У Коттона по спине потекла струйка пота.

— Это ты?

— Ты приносишь мне много хлопот, Даг Коттон. Мне приходится держать глаза открытыми. Я не знаю, кто их нашел и как они вышли на тебя, но их было двое. Я их увидел, когда они стреляли в тебя из машины у банка. Я последовал за ними. Один по дороге вышел, второй поехал в твой гараж и стал поджидать тебя там. Я сделал то же самое и не стал дожидаться твоего возвращения, а прострелил парню лоб. Безопасней всего было вывезти труп ка твоей машине. Я дождался тебя и погрузил его к тебе в багажник. Я рассчитывал, что перехвачу тебя в городе и предупрежу о трупе. Но к тебе приезжает легавый, и вы едете в аэропорт. Я вас преследую. Пока ты ставил машину на стоянку, я замечаю в толпе второго килера. Он торопился на самолет, который вылетает через полтора часа. Я уже переключаюсь на него. Он спокоен. Это значит, что он точно знает, когда и куда ты летишь. Когда объявили посадку, он первым сел на рейс Нью-Йорк — Лос-Анджелес. Я последовал за ним. Я понял, что он сел за тем местом, где должен сидеть ты.

Гарри достал из кармана стопку визитных карточек на имя Кевина Макдауэлла — коммивояжера.

— Это то, что я ему положил в карман, и он стал безобидным коми.

— Но как…

— За час до отлета самолет пуст. Я повторил его трюк и сел сзади, а потом накинул на него эфирную маску. Он потерял сознание. Я пересадил его вперед, забрал его револьвер и оставил визитки. Через пять минут, никем не замеченный, я вышел из самолета. Но я напрасно старался. Ты не явился на собственный рейс.

— Но ты говорил, ангел мой, что их было двое?

— А ты забыл о том, который в багажнике прохлаждался. Теперь ты свободен. Можешь жить и делать свое черное дело, а я буду ждать, когда ты хапнешь крупный куш и поделишься со мной. Ты понимаешь, что таких, как ты, не бывает. Я смотрю на тебя со стороны и не верю своим глазам. Таким, как ты, все падает на голову: и бомбы, и золото. От бомб я тебя оберегаю, а ты лови золото и не забывай делить его с тем, кто тебя бережет. Я уверен, что ты выиграешь все ставки.

— А ты меня ни с кем не путаешь?

— Мне плевать, кто ты! Я вижу, какая тебе прет карта! Я всю жизнь бился башкой о стену и получал гроши, а тебе нагибаться за деньгами лень! Почему бы мне не постоять с тобой рядом и не помочь. Я не боюсь сломать себе горб и лишний раз нагнуться. А ты делай, что хочешь. Тебя твоя волна уже подхватила и несет к деньгам и славе! Только не валяй дурака и не выбивай из-под своих ног заветный пьедестал!

— Но если я везунок, то, стоя рядом, ты вместо меня получишь пулю в лоб. Помнишь ту женщину у банка?

— Нет, дружок! Я всегда стреляю первым. В этом меня трудно обойти.

— Но зачем ты мне нужен? Ты убил всех, кто мешал мне жить.

— Береженного Бог бережет. Со мной тебе не будет страшно жить и дальше. И не вздрагивай так каждый раз. когда меня видишь. Ты похож на неврастеника, которого кусают пчелы. Улыбайся шире и посылай всех к черту. Знай, что твое золото от тебя не уйдет. Существует сила волны, которая несет тебя к заветному берегу.

Гарри встал и направился в салон тур-класса. В Лос-Анджелесе самолет приземлился в полночь.

Глава V

Коттон взял такси и на минуту заехал домой, чтобы прихватить свой дневник, который он не заполнял больше трех дней, и из дома отправился на окраину города в запустелый район, где он собирал образы бродяг для своих ролей.

Коттон снял номер в кошмарном месте под вывеской «Белый страус». Это было деревянное трехэтажное строение с одним единственным входом через пивной зал. Бармен выполнял роль хозяина, портье и вышибалы.

Внешность его подходила в большей степени к третьему варианту. Жена хозяина была горничной, официанткой, посудомойкой, уборщицей, а ночью играла роль девушки по вызову. С ее внешностью можно было бы отказаться от последней должности, но ходили слухи, что именно на этом попроще она преуспела больше всего. Кабак стоял на развилке двух дорог, и здесь частенько отдыхали шоферы-дальнобойщики.

По мнению Коттона в такой малобвдджет-ной картине не могло быть порядка, чистоты и покоя, но в этой дыре можно скрываться всю жизнь и тебя никто не найдет. Легавых здесь не видели с основания города.

Коттон позвонил Флейшеру и очень долго объяснял, как его найти, а хозяину кинул на стойку серебряный доллар, чтобы гостя проводили наверх и не отпускали непристойностей ему вслед.

В час ночи Генри Флейшер, морщась от зловония, входил в заведение под названием «Белый страус». Белого здесь ничего не было, и никто такого цвета не помнил. Что такое «страус» иногда вызывало споры. Некоторые считали это сортом пива, а другие — растением. В воображении Флейшера pa так мог выглядеть только курятник, но не жилье. Он тоже был не прав.

Солидного гостя в котелке и тростью с почестями, при гробовой тишине проводили наверх. Сердце адвоката замирало, когда он слышал очередной скрип ступеней под собственной статной фигурой, медленно поднимающейся на второй этаж. В душе он проклинал Коттона, но как только ему приходили на память те места, из которых он его вытаскивал, Флейшер успокаивался. Это был не худший вариант.

Коттон сидел за столом под засиженной мухами тусклой лампочкой и писал. Он заполнял дневник.

— Ты очень быстро обернулся. Генри.

— Я так и не могу понять, от кого ты должен скрываться, и кто тебе угрожает. Что ты здесь делаешь?

Коттон не хотел выглядеть круглым идиотом и выдавал информацию малыми дозировками, упуская, как он считал, незначительные детали, картины, деньги в портфеле и прочую мелочь.

— Практически человек погиб у меня на руках, и я остался с его документами.

— Ну дальше я читал в твоем сценарии, ты находишь деньги и начинается…

— Я ничего не нахожу. Просто за этим человеком идет охота. Кому-то не терпится его хлопнуть. Но я то тут при чем?

— Даг. Мне это надоело. Ты еще не стар, чтобы впадать в детство. Ты потерял грань между реальностью и вымыслом. Желаемое ты выдаешь за действительное, а действительное заключается в том, что ты пропадал, двое суток и явился в какой-то курятник и кричишь, что ты Наполеон.

— Не Наполеон, а Робин Райнер.

— Почти одно и тоже!

— Ты мне не верить? А Нью-Йорк? А звонок комиссару управления? А это?

Коттон достал бумажник и выложил на стол карточку специального страхования на имя Робина Райнера и право на жительство на территории Соединенных Штатов.

— Это очень убедительные аргументы, Генри. Есть уже люди, готовые меня прикрыть. Этот Райнер — уникальный тип. В кашей стране его слушают и счйтавдтся с ним. Он стоит больших денег и не ограничен в возможностях. Он решил устроить здесь вернисаж импрессионистов. Я уже знаю, что это такое, а ты занимаешься картинами много лет. Даже твоя скудная коллекция есть у них на заметке. У нас страна неоткрытых тайников и возможностей: с именем Райнера можно копнуть так глубоко, что у нас глаза выскочат из орбит. Ведь были скептики, утверждающие, что в Техасе нет нефти, а на Клондайке золота. Кто-то уверяет нас, что в Америке нет изобразительного искусства, а мне предлагают открыть самую широкую экспозицию импрессионистов, которой позавидует Европа! Это уже не фильм. Это эпопея без жанра, как гимн страны.

Флейшер сел на ободранный стул и несколько минут молчал. Наконец он сказал:

— Ты прав. Это стоит того, чтобы сунуть нос в эту клоаку. Тут история складывается интереснее, чем о Корейском бумеранге. Но давай по порядку. С Райнером вопрос я решу за завтрашний день. Ты известный писатель. Надо добавить: «Печально-известный» или «скандально-известный». Но ты работаешь и хочешь видеть плоды своего творчества. Тебе мешают влиятельные чиновники, и ты берешь псевдоним. Тебе понравилось имя Робин Райнер. Завтра у нотариуса я его закреплю на бумаге. Тебе не обязательно знать всех европейских искусствоведов, и ты не делаешь это специально! Случайное совпадение! Но не лезь на рожон. Никогда сам не представляйся Райнером, Пусть другие тебя так называют и представляют друзьям— Тебе лучше молчать и впитывать все, как губка. Историю ты напишешь потом и на бумаге. Так у тебя лучше получается! — Флейшер ткнул пальцем в дневник Коттона. — Но помни. У нас нет людей искусства, мы бизнесмены. Мы вкладываем в это деньги. Никто серьезно не расценивал возможности музейных выставок. Это же не бой быков? Купил и повесил у себя дома. Будь осторожен, Даг.

— Что ты узнал об этих людях?

— Скажу сразу, что Троутон — фигура вымышленная. Кто-то за ней скрывается. Такого человека нет в природе. Особняк арендует одна страховая компания, но я не думаю, что этот Троутон — страховой агент или работает в их пользу, как детектив. Он практически не бывает на глазах у публики, не ходит на приемы, а так же caм не устраивает вечеринок. Человек-тайна. Если ты имеешь от него приглашение, то будешь первым, кто переступит границу его дома.

— Не я, а Райнер. Он хочет видеть европейца, а не американца.

— Да. Райнер — это мировое имя и непререкаемый авторитет в области изобразительного искусства. Из этого вытекает, что носить это имя небезопасна В Америке у него нет друзей и поддержки, он всегда ругал нас и называл невеждами. Его появление здесь — настоящая загадка. Он мог поехать в Бразилию к Клузо, и тот сделал бы его королем любого латиноамериканского государства. У Клузо самая богатая коллекция в мире, и Райнер его однажды спас. К Клузо нагрянул Интерпол. Вызвали Райнера, а тот сказал, что все, что висит в музее Клузо, фальшивки, выполненные великим мистификатором Орестеем Маркесом. После этого трудно причислить Райнера к неподкупным. Был другой случай, менее шумный. После твоего звонка я заехал к Хэннесси. Очень известный ходок по делам. Альбер Хэннесси долгие годы работал в Европе и был членом редколлегии трех журналов, где публиковались самые громкие и необычные процессы. Хэннесси сказал мне, что однажды ему приходилось сталкиваться с Райнером. Райнер был свидетелем на процессе, где выдвигалось обвинение против Орестея Маркеса. Того самого фальсификатора. Гения своего рода. Он создавая шедевры подделок и фальшивок. Он был пародистом. Он изображал других художников. Я не вникал в подробности процесса, но суть его заключалась s следующем. Маркес передал Райнеру картину Тулуз-Лотрека, а Райнер передал ее в галерею Уфиццы. О деньгах там речи не велось. Музей не платил за полотно. Или скрывает эта Историю раздул один немец. Путешественник и страстный любитель живописи. Прогуливаясь по музею, он увидел копию своего подлинника и возмутился. Такая солидная галерея выставляет копии. Ему популярно объяснили, что музей выставляет только подлинники. Немец предъявил документ. Дарственное письмо деду от Лотрека. Картина и по сей день висит в его замке у берегов Рейна. Музей подал на Маркеса в суд, и в качестве свидетеля был приглашен Райнер, который давал рекомендательное письмо галерее.

Результат оказался удивительным. Были собраны лучшие европейские эксперты и была привезена картина из Германии. Немец взял на себя все судебные издержки, так как выставил музею четверть миллиона долларов морального ущерба. Сотни репортеров следили за процессом. Экспертиза длилась неделю. Итог ошеломляющий! Оба Тулуз-Лотрека признаны оригиналами. Но даже детям из художественной школы известно, что постимпрессионисты не делали копий и никогда не повторялись!

Иск был отклонен и картины заняли свои места. Что касается последнего скандала с именем Райнера, то он вновь был связан с картинами, но на сей раз история проходила в Париже, и тут была задета честь Лувра. Скандал носил форму пожара. Горел торф. Все заволокло дымом, но огня никто не видел. Тут были замешаны такие имена, что ни один репортер не посмел раскрыть рта. В итоге Райнер быстро собирает вещички и почему-то уматывает в Штаты. Ходят слухи, что этому содействует его жена, но ее никто не знает, не видит, она не красуется перед светской хроникой, но имеет огромное влияние на определенные круги. Очень богата, но я даже не знаю ее имени.

— Мартина Казарес. Не спрашивай, как, но я видел свидетельство о браке.

— Странно. Я думал, что она американка.

— Тут много странностей.

— Это все, что мне удалось узнать о Райнере. О Троутоне тоже ничего. Но мне кажется, что он тоже из Европы.

— Если они из Европы, то к чему столько приготовлений, писем. Могли бы созвониться и встретиться.

— Но вовсе не обязательно, что они знали друг друга. И мне кажется, что Райнер не доверял ему.

— Почему?

— Интуиция.

— Ты ничего не теряешь. Завтра у тебя будет бумага, что ты Робин Райнер. Но будь осторожен.

Флейшер ушел, а Коттон не мог уснуть всю ночь. Он задавал себе вопросы и не находил ответов. Даже фантастических. Отсутствовала логика. То, что творилось вокруг него, не звучало. Коттон обычно слышит мелодию и записывает ее. Он сам меняет и выстраивает мотив действия, если где-то прослушивается фальшь, то он меняет всю партитуру. Сейчас он ничего не слышал. Тишина! А без благозвучия ничего не получилось. Он находился в подвешенном состоянии, как висельник из предыдущего сценария. Ни на дереве, ни на земле, но и без петли на шее.

Он привык играть главную партию и вести за собой остальных, но в этой игре ничего не происходило. Ему завязали глаза, раскрутили и ушли. Не хватало самой игры. Он не понимал правил. А существовали правила или нет?

Во второй половине следующего дня Коттон прибыл по адресу, указанному на конверте и подчеркнутому красным карандашом. Согласно конверту здесь жил Эрик Троутон, согласно металлической двери и кирпичной стене, здесь могла находиться военная контрразведка или электростанция.

Гость нажал на кнопку и стал ждать ответа, переминаясь с ноги на ногу, как ученик перед экзаменом. Он волновался. Волнение вызывала встреча с Синтией, а не ее хозяином. Он будто чувствовал ее близость.

Наконец калитка скрипнула и открылась. Темнокожий, долговязый, худой парень с тюрбаном на голове и красной точкой на лбу сложил руки вместе и поклонился.

— Меня интересует мистер Троутон. У нас с ним давняя договоренность о встрече.

Чудак в белой пижаме посторонился и указал на посыпанную толченым кирпичом тропинку.

Сад с невиданными растениями, допугаи с длинными яркими хвостами, маленькие витиеватой формы прудики, выложенные камнем, с голубой водой и рыбками. Каких тут только не было: золотые, полосатые, черные в клетку, горощек и прочих расцветок. Коттон решил, что хозяин любит удивлять и шокировать публику, возможно, что это единственный способ остаться в памяти. Если у калитки вас встречает индус, то у дома должна встречать Синтия. Эффект будет достигаться ошеломляющий.

Дом потрясал своей уникальностью. Складывалось впечатление, что перед вами киносъемочный павильон или пригород Лондона, Амстердама или Копенгагена. Четырехэтажный замок с четырьмя башнями, бойницами, шпилями, готическими окнами и мрачной серостью.

Дубовая дверь на кованных петлях скрипнула и распахнулась. Несмотря на день, из дома излучался такой яркий свет, будто солнечная сторона находилась в доме. На пороге стояла Синтия.

Пульс Коттона участился.

Девушка улыбалась. Она была такой легкой, непосредственной, нежной, что гость забыл, куда и зачем он пришел.

— Добрый день, мистер Райнер.

— Мы уже пили на брудершафт, — ляпнул Коттон от растерянности.

— Я на работе, мистер Райнер. Прошу вас в дом. Маэстро ждет вас.

Коттону показалось, что Синтия излучает холодный лунный свет. Мягкий, трепетный, но холодный. Ее воздушное платьице было почти прозрачным. Яркий свет из холла очень четко обрисовал контур ее безупречной фигуры.

— Мы рады вашему появлению, мистер Райнер. Надеюсь, вы успели сделать все ваши дела?

— Мои дела бесконечны. Но что значит вся эта мирская суета в сравнении с таким Божьим творением, как вы, Синтия. С момента нашей последней встречи вы стали еще прекраснее.

— Прошу вас в дом.

И он переступил порог. Здесь не хватало рыцарских доспехов и брлнзовых канделябров, стены не были обвешены тяжелыми мечами, щитами и копьями, а по углам не стояли штандарты. Все стены заполнялись картинами без рам, пол сверкал, как зеркало, потолки с лепниной и купидонами имели бесчисленное количество люстр, и казалось, что на вас падает хрустальный дождь. Все люстры горели, переливаясь в сверкающих льдинках. Света было столько, будто в доме отсутствовала крыша и солнечные лучи гуляли по комнатам, как по лесным лужайкам.

Синтия проводила гостя в каминный зал. Ему так хотелось коснуться ее рукой до плеча, провести ладонью по волосам, прижать девушку к себе и раствориться в ней. Но Синтия, как воздушное облачко, легко скользя в пространстве, быстро исчезла, оставив гостя одного.

Очнувшись в огромном зале в полном одиночестве, Коттон постепенно опускался на землю. Хозяин дома, словно понимая чувства пришельца, не торопился. Зал мог вместить в себя сотню гостей. Вдоль стен, на которых картины перемещались с зеркалами стояли стулья. Своды потолков тоже были зеркальными. У окна стоял стол, накрытый на две персоны, и уставленный экзотическими блюдами, в которых Коттон ничего не понимал. Посуда имела восточный рисунок. Серебро, позолота, орнамент, резьба, изящность.

Одно из огромных зеркал сдвинулось в сторону, и из черной дыры вышла на свет невзрачная фигура хозяина. Коттон ждал, что он спустится с лестницы, и поглядывал на нее, но хозяин и здесь не отказался от оригинальности. Коттон оторопел. Ему навстречу шел лысеющий, с седым пушком над оттопыренными ушами и длинной прядью, переброшенной с одной стороны на другую, прикрывая огромную блестящую лысину, человек. Этому сухопарому невысокому полукарлику перевалило за вторую половину столетия. Черные, влажные глаза его казались печальными и в приветственной улыбке не участвовали. Его лошадиная улыбка имела огромные неровные зубы, а над верхней губой торчали в разные стороны длинные узкие усы черного цвета. Его одежда, как и внешность, вызывала некоторое замешательство. Хозяин носил брюки из мешковины, а на костлявых плечах висел огромный пуловер из грубой шерсти, длина которого доходила до колен, эта грубая серая хламида была утянута широченным кожаным ремнем с металлическими клепками. Этакий гномик-гурвинек в пушистом платьице со старческой сморщенной мордочкой. Туалет завершался турецкими тапочками с загнутыми кверху острыми мысами. Жаль, что на них не хватало колокольчиков, не помешал бы и колпак с бубенчиками. Тогда картина оправдывалась, и можно было бы ждать выхода короля или владельца замка. Но зеркало захлопнулось, и ждать некого. Как режиссер, Коттон сделал бы все наоборот. Хозяин должен открывать калитку, а потом удивлять гостей экзотикой, а не портить впечатление своей персоной в конце. Кем он был? Богом?

Что он мог представлять из себя, если имел такую коллекцию, такой дом и такую секретаршу?

— Я очень тронут, что вы приехали, мистер Райнер.

— Я не забыл о нашей договоренности. У вас уникальная коллекция.

— Мне кажется, что в спешке вы не обратили внимание на суть ее уникальности, но я надеюсь, что наше сотрудничество позволит вам оценить мое собрание в полной степени.

— Надеюсь.

Хозяин подвел гостя к столу и пригласил сесть. Он взял изящный серебряный кувшин и разлил в бокалы вино.

— Я очень хотел бы, чтобы вы отведали моей кухни. Нигде в мире вы не найдете такого повара, как я. Кухня — это мое хобби. Я обожаю создавать шедевры, я люблю удивлять и даже шокировать людей и делать им сюрпризы.

Троутон постоянно подкручивал торчащие в разные стороны усы, то один, то другой. В этом человеке было что-то дьявольское. Таким Коттон мог себе представить Мефистофеля или Люцифера, правда у Троутона не хватало рогов, острой бородки, и нос походил больше на сливу, чем на орлиный клюв.

Они сидели за столом, и Коттон восхищался изысканным вкусом необычных блюд. Он частенько поглядывал на входную дверь, ожидая появления секретарши, но Синтия не появлялась. Троутон говорил о старых мастерах и их удивительной школе твердого рисунка. Он казался очень изящным, а его руки были невероятно вы-разрггельны. Коттона смущало лицо хозяина. Ему казалось, что он постоянно находился в какой-то маске. Это немного раздражало его, и Коттон старался не смотреть в глаза собеседника.

— Ну, а что вы скажете о наших делах? — спросил Коттон, вьтфая салфеткой губы.

— Для этого мы с вами встретились, дорогой коллега. Начнем с Тициана. Я согласен на ваши условия и готов заплатить за Пальмиру Савойскоую один миллион долларов. Как вы понимаете, своих денег у меня нет. Я нищий. Но мне уже доставили нужную сумму наличными Вы можете забрать деньги сегодня же. Вопрос второй. Моя идея стара, как мир, и бесконечно нова, как мир. Мы можем дополнять друг друга и выйти на такой уровень, что весь старый дряхлый мир будет у наших ног. Я не хочу торопить вас с ответом. Для начала вам лучше всего переехать ко мне в замок и пожить у меня некоторое время. Вам это полезно. Вы увидите такое, что вам не может даже во сне привидеться. Ну а в замен на услугу с Тицианом я прошу вас пристроить пять картин из моей коллекции на вернисаж в «Метрополитен». Мне известно, что реестр находится у вас, и вы можете его пополнять и сокращать. Пять картин Дега из cерии «Танцовщицы». Вы укажете в реестре, что картины принадлежат мне. Оно так и есть. В дальнейшем, после вернисажа, когда ваше имя в Соединенных Штатах станет таким же крепким и твердым, как в Европе, мы создадим здесь самые знаменитые музеи. Ни Лувр, ни Эрмитаж, ни вся Европа вместе взятая не сможет тягаться с нами. Ну, а в подробностях мы обсудим мой план после вашего возвращения из Нью-Йорка.

— О чем это вы?

— Двенадцатого числа вы утверждаете реестр со страховыми компаниями, а пятнадцатого открывается вернисаж, который вы представляете американцам. Этот шаг поднимает ваш авторитет на недосягаемую высоту. По окончании выставки я жду вас у себя, и мы начинаем готовить новый вернисаж, который откроем здесь в Калифорнии. В галерее Сан-Франциско. Следующий мы устроим на юге, в Новом Орлеане, а потом захватим Север и устроим зрелище в Чикаго. И с каждой новой выставкой мы будем поражать обывателя новыми шедеврами. Америку трудно удивить, но мы это сделаем. До нас никто еще не замахивался на святыню изобразительного искусства. А ведь это тот же Голливуд. Голливуд, который притягивает всех. Это же столица мира, где создаются миражи и сказки. Остальной мир — это филиал Голливуда. Вы не можете себе представить, какие богатые люди живут здесь. Они купаются в деньгах, а собирательство произведений искусств превратилось в эпидемию. Внук окружного прокурора Сида 0'Хара все взятки, полученные дедом, тратит на собирательство рисунков Даре. Но судя по коллекции мальчика, деда не очень почитают и мало ему платят, или округ здесь слишком чистоплотный. Истинных собирателей здесь немного. Таких, как доктор Фэннимор Бауэр — единицы. И меня бесит то, что кучка невежд держит в руках бразды правления, а не мы с вами, люди с огромными знаниями, потенциалом и хваткой. Пусть они копаются в навозных кучах, а мы сидим на Клондайке, и под нами проходят золотоносные жилы. Противно наблюдать за этой муравьиной возней. Не пора ли взять в руки кирку и высечь первый золотой дождь. В этом и есть суть моей идеи. Но хочу еще раз повториться. Я не тороплю вас с ответом. Я хочу, чтобы вы немного погостили у меня, и при ближайшем знакомстве вы стали бы лучше понимать мои замыслы.

— Мне нравится ваш размах.

— Я рад этому. Вы привезли с собой Тициана?

— Увы, не решился. Но если ваша секретарша поедет со мной, то я передам в ее руки ценный экспонат.

В дверях появилась Синтия. Она будто слышала наш разговор.

— Мисс Сандерс, вам придется проводить мистера Райнера до его отеля. Возьмите с собой деньги, а мистер Райнер передаст вам Тициана. Но перед тем, как уехать, покажите гостю дом. Есть надежда, что мистер Райнер погостит у нас, и я хочу, чтобы дом произвел на него хорошее впечатление. Что касается кухни, то мне это уже удалось сделать.

Троутон взглянул на Коттона.

— Это без всяких сомнений. Я восхищен!

— До скорой встречи. Ну а я еще немного поработаю.

Зеркало отодвинулось, и хозяин скрылся за стеной.

— Дом-ловушка!

— В каком смысле? — переспросила Синтия.

— А я и не подумал о двусмысленности. Еще не успел.

— Таких тайников у нас много. Говорят, что этот дом строил сумасшедший нормандский миллионер. Он здесь и пропал. Я имею в виду, что его не нашли.

Синтия направилась к узкой круглой лестнице, находящейся в одной из башен. Они поднимались на второй этаж, и Кот-тон не мог оторвать от нее взгляда.

— Это коллекция Ван Гога, а выше коллекция Сезанна. Вы видите уникальность этих картин?

Коттону было не до картин. Он тянулся за девушкой, как мотылек к свету. Внезапно она остановилась и резко повернулась.

— За этот натюрморт хозяину предлагали триста тысяч!

Коттон чуть было не наткнулся на девушку и остановился в двух дюймах. Ему стало неловко, и он посмотрел на картину. Чтобы как-то отреагировать, он решил высказать пару слов о художнике, но не знал, кто автор работы. На картине отсутствовала подпись. Он открыл рот, но так ничего и не сказал. Коттон взглянул на соседнее полотно и так же не нашел там подписи. Он пробежал взглядом по стенам, но ни одной из картин Ван Гога, Сезанна и других великих импрессионистов не обнаружил подписей.

— Не ищите. Их нет. Эти шедевры написаны моим хозяином. Идем, я покажу тебе кое-что!

Синтия сделала заговорческий вид и, взяв Коттона за руку, повела его за собой. В коридоре второго этажа она остановилась и нажала на какой-то предмет в стене. Одно из многочисленных зеркал отодвинулось, и они вошли в небольшую комнату, где стояли диван и два кресла. Дальняя стена была стеклянной. Окно начиналось у пола и кончалось под потолком. Синтия подвела Коттона к окну.

— Смотри. Великий. Эльмир за работой. Коттон увидел Троутона, который стоял у мольберта с кистью в руках и сосредоточенно и четко накладывал один мазок за другим.

— Что это?

— Так создаются шедевры!

Коттон оглянулся. Синтия улыбалась.

— Ты сказала: «Эльмир»?

— Да. Настоящее имя Эрика Троутона Эльмир Фарейн Хофман. Правда, и этого никто не может утверждать с уверенностью.

— И он разрешает подсматривать за собой, когда он делает фальшивки?

— Возможно, что он допустит тебя в свою мастерскую, но не сейчас. Он должен доверять тебе.

— Но я же наблюдаю за ним!

— Это наш секрет. Он не видит нас. С другой стороны стекла— зеркало. В этом доме все в зеркалах, подземных ходах, потайных комнатах, скрытых лестницах.

Синтия вывела ошеломленного гостя из комнаты, и коридорное зеркало встало на место.

— А теперь я хочу показать тебе твою комнату.

Синтия повела его в конец коридора и открыла тяжелую, обитую коваными пластинами, дверь.

Это была огромная комната с огромной кроватью под балдахином, старой резной мебелью и мягким ковром.

— А где твоя комната? Синтия улыбнулась.

— Я расскажу тебе об этом, когда ты приедешь. Ты очень нетерпелив, Робин.

Коттон обнял девушку и прижал к себе. Она была столь изящна, что он побоялся надломить ее хрупкий стан. Синтия позволила ему поцеловать себя и тут же выскользнула.

— Твой секретарь может жить в соседрей комнате. Она не такая большая и уютная, но там есть письменный стол с хрустальными приборами и много света.

Коттона словно в ледяную воду окунули. То, что он не мог сформулировать в своей голове, сделала за него Синтия. Она все в одну секунду поставила на свои места. Коттон понял, чего ему не хватало и теперь уже знал, как строить свое поведение и планы.

— Он парень не привередливый. Его устроит любая комната. Но скажи, Синтия… У меня есть надежда? Ты сводишь меня с ума, и я не выдержу этого. Если ты смеешься надо мной, то лучше мне не видеть тебя. Это лишь омрачит мое пребывание здесь.

— Я не знаю, Робин. Если ты такой, каким мне кажешься. Тогда да! Я не хочу ошибаться. Ты должен понять меня. Такие люди, как ты, могут иметь любых женщин, а не смазливых секретарш. Давай не будем торопиться. Если твои глаза не врут, то ты сможешь подождать. Мне нужно время.

— Хорошо. Я подожду.

Коттон отвык от таких разговоров и чувствовал себя очень глупо. Он не знал, как внушить девушке, что такого с ним никогда не случилось. Он не умел легко и непринужденно притягивать красоток к себе и в нужную секунду опрокидывать их на кровать. Но может быть Синтия понимала это и ей нравилось такое неуклюжее ухаживание и растерянность.

— Я должна ехать с тобой.

— Нет. Ты права. Картину я завезу завтра утром. Сам завезу. Там, где она находится, тебе лучше не появляться. Но мне хотелось бы еще немного побыть с тобой. Ты помнишь ресторан в Нью-Йорке, как мы танцевали до утра?

— В моей комнате есть проигрыватель и пластинки. Правда, у меня нет вина и свечей.

— Я и без вина пьяный.

— Тогда пойдем.

Синтия открыла дверцы огромного шкафа из черного дерева, задняя стенка поднялась вверх, и они оказались в другой комнате.

На следующее утро Коттон приехал к дому Троутона-Эльмира, но ни хозяина, ни его секретарши не застал. Его встретил индус и провел в холл первого этажа.

— Хозяин уехал до вечера. Мисс Синтия сопровождает хозяина. Они делают покупки. Вы можете оставить послание, оно будет передано.

Коттон усмехнулся.

— Веселый ты малый. Знал бы ты сколько стоит это послание!

— Миллион долларов, сэр. Эти деньги оставлены для вас.

Индус достал из резной тумбочки сверток и положил его на инкрустированный столик, где стоял телефон.

— Это деньги, сэр. Вы можете пересчитать. Но я знаю, что хозяин никогда не ошибается.

Коттон долго не мог прийти в себя.

— Ну, а то, что я принес, ты будешь проверять?

— Я все передам, как есть, сэр. Коттон положил на кушетку у вешаяки завернутую в бумагу и перевязанную картину и взял сверток.

— Что ж. Будем жить на доверии. Это твой хозяин научился у индусов, или еще у кого, но только не у американцев. Тут нужен глаз, да глаз!

— Но вы ведь тоже из Европы, а не американец, мистер Райнер.

Коттон поперхнулся. Здесь все знают все. Генри был прав, язык надо держать за зубами.

— Передай хозяину, что пять картин Дега должны быть в музее «Метрополитен» двенадцатого утром. Точнее, послезавтра. Я не отвечаю за сохранность и доставку.

— Я вас понял, сэр. Вы хотите взглянуть на эти работы сейчас?

— Нет. Я взгляну на них со всеми экспертами музея. Надеюсь, что они будут подписаны автором.

— Я все передам, сэр.

Коттон вернулся к ждавшему его у ворот такси и попросил отвезти его на «Парамаунт».

Попадая в святую святых фабрики грез, Коттон чувствовал волнение. Он не появлялся здесь уже год, и ему не хватало этого воздуха, этой атмосферы, этих людей. Здесь можно было встретить Цезаря и Линкольна, Жанну Д'Арк и Елизавету Викторию Английскую. Эти люди были заражены той же болезнью, что и Коттон, но мир относился к ним с симпатией и даже обожанием. Это устраивало всех. Даже тех, кто сидел без работы, и их объединяло то, что их больше, и то, что они жили надеждой.

Кто— то здоровался с Коттоном, кто-то не замечал его, кто-то похлопывал его по плечу, но равнодушных не оставалось.

Он вошел в дверь, где висела табличка: «Кадры».

Милая сорокалетняя стерва показала ему белые, немного испачканные помадой зубы и спросила:

— Итак, душечка, ты хочешь наняться в осветители?

— Скажи мне, остренький язычок, а кто из хороших операторов сейчас не у дел?

— Хорошие операторы стоят за камерами. в павильонах, а остальные сшиваются в многочисленных пивных близлежащих районов.

— Тонко замечено, ядовитые зубки, но даже на гениев работы не хватает.

— Зачем тебе нужен Митч?

— Ага! Значит Митчелл Уилдинг свободен. Спасибо, моя прелестная гремучая змейка, кролик за мной.

— Какой еще кролик?

— Которого ты будешь пожирать взглядом, а я уже ухожу.

Митчелл Уилдинг был одним из лучших операторов Голливуда, он хорошо знал Коттона и неплохо к нему относился, когда не работал на его картинах. Коттон изводил всех, требуя снимать один эпизод с бесконечными текстовыми переделками.

Коттон застал гения дома за чисткой зубов. Уилдинг жил один после того, как от него ушла жена, которую он впихнул в запертые ворота «Парамаунта», и она получила роль подруги сестры главной героини.

То, что пытался ему объяснить Уилдинг с щеткой во рту, Коттон не слушал. Он устроился в продавленном кресле в крошечной комнате и налили сам себе из кофейника горячего кофе. Когда вернулся хозяин, то ему пришлось заваривать кофе заново.

— Ты зачем пожаловал, Даг? Учти, что я ни на какие аферы не подряжаюсь. У меня полно работы, на носу два сложных проекта и куча не проявленной пленки.

Коттон молчал. Он ждал, пока Уилдинг успокоится и сядет пить кофе. Пока тот заваривал новую порцию. Коттон поднял с пола старую газету и прочитал ее.

Одна из фотографий на третьей полосе заставила его застыть на месте. Страница повисла в воздухе. На снимке был изображен труп с веревкой на шее. Он узнал того, кого тащил на собственном горбу. Ниже шел заголовок: «Странное убийство».

Под заголовком шел анализ следствия. Во время дежурства сержант отдела по борьбе с бандитизмом Арчи Хористер и лейтенант из полиции нравов Мо Голдфилл взяли из гаража управления полицейскую машину и уехали в неизвестном направлении. До сих пор остается неясным, что связывало этих людей между собой? Их служебные интересы никогда не пересекались, и работали они в разных концах здания. Никто их никогда вместе не видел. К утру патрульная машина была найдена у отеля «Мери-Стар». О ней сообщил в ближайший участок портье отеля. К полудню был обнаружен труп лейтенанта Голдфилла на крыше лифта того же отеля. Он был задушен шелковой бельевой веревкой, никто не видел, как лейтенант заходил в отель. Однако, следственная бригада установила, что в отель можно проникнуть через котельную, на двери которой был сорван замок. На угле обнаружены следы ног, но следы ведут к выходу, а не внутрь. К сожалению, и вынужденный ночной напарник лейтенанта сержант Арчи Хористер исчез. Он не появился на работе и его нет дома. Мы должны оговориться сразу и предупредить, что у следственных органов нет никаких подозрений в адрес сержанта. Он проявил себя отличным работником правопорядка и прекрасным семьянином. У Хористера трое детей и отличная жена, которая все еще ждет его и надеется на его возвращение. Управление внутренних дел Лос-Анджелеса просит сообщить всех, кто видел или знает, где находится сержант Арч Хористер.

Ниже размещался небольшой снимок сержанта. Это была увеличенная копия снимка со служебного удостоверения, и по такой фотографии трудно узнать человека. Коттон был уверен, что никогда не видел этого человека, но он также был уверен, что сержант остается подозреваемым номер один, и пока его не найдут, других версий не будет. Коттон понял, что всю ночь, сумасшедшую ночь, проведенную в отеле, он боялся «Летучего голландца». Некой патрульной машины с потушенными огнями. Оставил бы ее сержант в другом месте, все могло бы сложиться по-другому.

И все же Райнер ушел через котельную. Кого же он боялся? Не лейтенанта же из полиции нравов? Но лейтенант мог представиться и по другому. Значки у полицейских одинаковые. Никто номера не запоминает и в управление не звонит…

Мысль Коттона была оборвана, как веревка висельника с третьего выстрела.

— Даг! Ты оглох или заболел? Я не врач. Ты ошибся дверью.

Коттон отбросил газету в сторону.

— Сколько ты получаешь на студии?

— К чему ты клонишь?

— Я не клоню, я спрашиваю тебя о заработке.

— Триста в неделю!

— Мечтатель! Талант твой того стоит, но ни один продюсер с тобой такой контракт не подпишет.

— Чего ты хочешь?

— Нанять тебя.

— Только сумасшедший добровольно согласится с тобой работать…— Значит ты сумасшедший. Плачу пятьсот в неделю.

— А я не говорил, что я здоров! Все мы сумасшедшие, но деньги вперед… Наличными. На сколько недель?

— Ничего не знаю. Сценария нет, снимаем все, что видим.

— Тебе не кажется, что двое сумасшедших — это уже много.

— Послушай, Митч, мы снимаем документальный фильм. Все будет решать монтаж. Несколько дней в Нью-Йорке и пару недель здесь ты будешь снимать из-за угла. Тебя никто не будет видеть.

— Это называется «скрытая камера». Но эти методы беззаконны.

—  — Но нет законов, запрещающих снимать все, что хочешь.

— Военные объекты.

— Они нам не нужны. Мы делаем фильм о фальшивках. Идея уже сидит во мне. Мы назовем фильм «Кривые зеркала». Это будет настоящий фурор!

— А свет! Для съемок нужно много света.

— Света там столько, сколько на солнце.

— Кто продюсер?

— Я. Все — только я и ты. Мы вдвоем.

— А ты знаешь, сколько стоит пленка, во сколько обойдется прокат камеры, лаборатория? Бешеные деньги.

— Они у нас есть! Слушай меня внимательно, ты отказываешься от всех контрактов на следующий месяц. Арендуешь помещение под лабораторию, обуетраиваешь его, достаешь камеру и пленку. Обус-траиваешь лабораторию и послезавтра утром вылетаешь в Нью-Йорк. Дашь мне телеграмму, и я тебя встречу.

Коттон взял свой сверток, распечатал один край и вытащил пачку сотенных купюр.

— Здесь десять тысяч. Это на аренду и камеру. Желательно, чтобы она была компактной, как у ребят их хроники.

— Этого не хватит. Они потребуют гарантий и задаток. А пленка? Коттон достал еще две пачки.

— Бери. Это лишь начало. Мы не должны себе ни в чем отказывать. Найми двух лаборантов, и нам еще понадобится монтажный стол. Ребята должны работать день и ночь.

— Нужны микрофоны и магнитофоны. Ты об этом подумал? Звуковая дорожка!

— 0'кей, Митч. Здесь миллион долларов. Распоряжайся сам. Я тебе доверяю! Но уровень должен быть наивысший.

— Ты обчистил национальный банк? И без того узкое лицо Митча вытянулось еще больше, когда на его грязный стол посыпались пачки в банковской упаковке.

— За все отвечаю я сам, Митч. Я продюсер, режиссер и автор. Твое дело — техника!

— И ты хочешь, чтобы я все подготовил за завтрашний день.

— Точно. Послезавтра с камерой в руках я жду тебя в Нью-Йорке. Съемки начинаем в «Метрополитен». Запомни. Меня зовут Робин Райнер, и для всех ты — мой личный секретарь. Подбери хорошую сумку для кинокамеры, чтобы посторонние не догадались, что ты в ней носишь. Заряди пленкой несколько кассет сразу и сложи их в чемодан с бельем. Сейчас трудно предположить, сколько по времени будет длиться каждый съемочный день. В Нью-Йорке тебе придется побегать, и не исключено, что там мы откроем филиал нашей студии.

Уилдинг не мог оторвать взгляда от кучи денег и только кивал головой.

— А они настоящие, Даг?

— Можешь взять одну штучку и пойти пропить на радостях, но завтра ты должен включиться в работу и забыть обо всем на свете.

— Я уже забыл!

Коттон похлопал приятеля по плечу и ушел. Он не сомневался, что Митч сделает все, как надо.

Вернувшись в грязный отель, где он оставил свои вещи, Коттон заполнил дневник и сделал несколько набросков сценария. Он пытался выработать общую концепцию, но ничего не получалось. Все сводилось к тому, что сценарий здесь не нужен. Понадобится сопроводительный текст. Комментарий, легкий, ненавязчивый, чтобы зритель не чувствовал себя полным идиотом.

Коттон порвал наброски и в этот вечер вылетел в Нью-Йорк.

Флейшер отказался приезжать в курятник дважды и появился в зале аэропорта за двадцать минут до вылета.

Он привез ему свидетельство, оформленное с излишней напыщенностью и заверенное у нотариуса задним числом, что Даг Коттон является дипломированным литератором и работает под псевдонимом Робин Райнер.

— Это бумага тебя не спасет, но от крупных неприятностей огородит. Если тебя посадят, то я решусь на этот кошмарный перелет и появлюсь в Нью-Йорке. Но не забывай главного. В любой момент, в любом месте ты должен иметь возможность на заявление, что ты не самозванец, ибо никогда и никому не представлялся Робином Райнером. Кстати, для такого утверждения у.обвинительной стороны должно быть два свидетеля. В нашей стране на все случаи жизни нужны свидетели. Ну а теперь вкратце опиши свой распорядок дня.

— Начинать надо с «Метрополитен», нужно вывешивать экспозицию.

— Можешь смело привлекать экспертов музея. — Это грязная работа и тебе необязательно копошиться в мелочах. Ну, а как прошла вчерашняя встреча?

— Я думаю, что после выставки я поживу у этого Троутона. Мне удалось выяснить, что его настоящее имя Эльмир, но я не вижу разницы. Если то, что он делает, имеет такой вес и размах, то этот тип страшнее динамита. Но я пока не уверен в его могуществе. Мне нужны факты. И я проверю это в ближайшие дни.

— Каким образом?

— Еще не знаю.

— Не лезь башкой в пекло, Даг!

— О нет, Генри. Но чутье мне подсказывает, что я на правильном пути.

На этот раз Коттон летел в Нью-Йорк в плаще, но город встретил его солнечной погодой.