Успенский Владимир Дмитриевич
      Неизвестные солдаты
      {1} Так обозначены ссылки на примечания. Примечания в конце текста книги.
      Аннотация издательства: Никогда не сотрутся в памяти нашего народа события первых месяцев Великой Отечественной войны, никогда не будут забыты беспримерные подвиги бойцов и командиров, которые своим мужеством и упорством обескровили немецко-фашистские войска в приграничных боях, в сражениях под Смоленском, Киевом и Ленинградом, а потом нанесли фашистам поражение под Москвой. Об этих людях и этих событиях рассказывает в своей книге В. Успенский. "Неизвестные солдаты" - роман-эпопея, охватывающий большой круг героев, от колхозников до генералов, от красноармейцев до ученых. Это люди разных характеров. По-разному складываются их судьбы во время войны. Автор показывает, как в трудные дни отступления закладывался фундамент будущей победы, как перемалывались в боях немецкие войска, как крепли в нашей стране те силы, которые остановили врага и погнали его на запад.
      С о д е р ж а н и е
      Книга первая
      Часть первая
      Часть вторая
      Книга вторая
      Часть первая
      Часть вторая
      Примечания
      Книга первая
      Часть первая
      Жаркие дни стояли в конце июня. От прогретых солнцем полей тянулись вверх, к густо-синему небу, зыбкие потоки горячего воздуха, и в них, распластав крылья, парили коршуны, высматривая добычу.
      Еще доцветала в садах сирень, еще чуть заметно пахло в лесу ландышем. Но с каждым днем все сильнее чувствовалось, что весенняя пора миновала. Серой пылью покрылись тропинки и дороги. На буграх, на лысых холмах трескалась затвердевшая сухая земля.
      По ночам где-то вдали полосовали небо синие зигзаги молний. Но грозы проходили пока стороной. Только приглушенные раскаты грома долетали иногда до маленького городка.
      Просторный двор Булгаковых вымощен серым булыжником. Между камнями пробилась молодая трава. Она мягко пружинит под ногами.
      Игорь бесшумно дошел до калитки, покосился на открытые окна. Там никого. Осторожно, чтобы не звякнула, поднял щеколду. По улице шагал торопливо, держась ближе к забору, ожидая, что вот-вот раздастся за спиной голос мамы: "Игорь, куда ты?" Но мать, наверное, была на кухне. Игоря никто не окликнул.
      На пустыре, куда он свернул, играли в городки ребятишки. Славка замахнулся было тяжелой палкой, целясь в "пушку", но, увидев брата, опустил руку.
      - Ты за мной, да?
      - Нет, играй.
      Лицо у Славки разгоряченное, красное, на круглой, как арбуз, голове топорщатся темные волосы. Нос заляпан коричневыми веснушками. Старые, вылинявшие штаны до колен. Ноги в ссадинах и царапинах, места живого не найдешь.
      Славке тринадцать лет, в плечах он еще не широк, а вот ростом в мать, вымахал на голову выше сверстников.
      - Опять чай пить не будешь? - спросил он.
      - Скажи дома - я у Дьяконских. Насчет института поговорю.
      - Знаем институт твой! - засмеялся Славка.
      Он прекрасно понимал: когда человек отправляется по делу к приятелю, то ему необязательно надевать единственные праздничные брюки и новую тюбетейку. Если нарядился, значит, собрался на танцы или еще куда-нибудь.
      Идти в городской сад надо по центральной улице имени Карла Маркса. Но у Игоря свой путь: перемахнул через плетень, через проволочную изгородь, миновал два огорода и сразу наполовину сократил расстояние. Разговор со Славкой испортил настроение. Завтра опять заворчит бабка, будет выговаривать мама. И что это за привычка пить чай в такую жару, да еще непременно "сем вместе!
      Возле райкома комсомола лицом к лицу столкнулся с Настей Коноплевой, худенькой, угловатой девушкой. Волосы у Насти пострижены коротко, по-мальчишески, не закрывают тонкую шею. В глазах радостное удивление.
      - Здравствуй! - подала она узкую ладошку. - Не в райком ты? А я там была. На лето вожатой в пионерский лагерь еду.
      Игорь немного смутился. После выпускного вечера он избегал встреч с Настей. Пять лет учился вместе с этой молчаливой и тихой девушкой, до того привык к ней, что будто и не замечал ее. Разве только удивлялся иногда такая маленькая, невзрачная, а уже в десятом классе, да еще и занимается хорошо.
      А на выпускном вечере обычно смешливая и беззаботная Катюша Чернова сказала Игорю строго: "Видишь, Настя скучает? Иди к ней. Любит ведь она тебя, дурака. А ты все в эмпиреях витаешь!" Игорь удивленно пожал плечами: "Настя? Меня?" Подошел к ней, но разговаривать свободно не смог, чувствовал какую-то скованность...
      Девушка рассказывала, как обсуждали в райкоме ее кандидатуру. Игорь нетерпеливо переступал с ноги на ногу.
      - Сашку не видела?
      - В трубу дует, не слышишь разве?
      Из городского сада доносились приглушенные, беспорядочные звуки. Музыканты пробовали инструменты.
      - Торопишься? - Настя задержала его руку в своей. - Алгебра твоя у меня.
      - Забегу на днях. До свидания.
      Солнце скрылось уже за кромкой дальнего леса, последние лучи его заливали багряным светом колокольню Георгиевской церкви. Над колокольней, в бледно-голубой вышине, истаивало розовое пушистое облако. Стремительным полетом резали небо стрижи. Они еще видели солнце. А над землей, в прозрачных сумерках летнего вечера, плотнее сбивались в кучки толкунчики-комары.
      Нащупав в кармане смятый рубль, Игорь направился к кассе - зеленой будке, освещенной внутри тусклой электрической лампочкой.
      Виктор Дьяконский ожидал его возле скамейки в начале аллеи. Стоял под фонарем, возвышаясь над гуляющей публикой, длинный и тощий, очень похожий издали на семафор - особенно, если поднимет руку. Игорь подумал, улыбаясь, что с таким другом хорошо: не потеряешь его ни в какой толпе.
      - Ты один?
      - Да, - ответил Дьяконский.
      "А где же Оля?" - хотел спросить Игорь, но в это время к ним подошел Пашка Ракохруст, хлопнул его по плечу.
      - Здорово, Геродот Иванович! Как история с географией? Нажимаешь?
      - Не принимался еще.
      - Я тоже... Гульнуть треба, кровь застоялась. Засыплюсь на экзаменах черт с ним, с институтом. В военное училище пойду.
      - Только и ждут тебя там, - ворчливо сказал Дьяконский, садясь на скамейку.
      - Здоровье - кремень, а для армии это главное.
      - Главное - голова.
      - На два кубаря мозгов хватит. Научат. Направо, налево, шагом марш! дело нехитрое.
      - Как все запросто у тебя! Смотри не сорвись.
      - Небось... В училищах люди нужны. Такими, кто с десятилеткой, там не бросаются.
      Говорил Пашка часто сплевывая, приглаживая рукой кудрявые волосы. Глаза у него маленькие, низко навис над ними выпуклый лоб, топорщатся крупные мясистые уши. Он достал пачку "Казбека", протянул Виктору.
      - Подымим?
      - Богато живешь. Папаня снабжает?
      - Перепадет и от него иной раз, - ответил Пашка. Он был толстокож и иронии не понимал. - А это за шкурки кроличьи выручил. Бери, что ли!
      - Я свои, - вытащил Виктор тридцатикопеечную пачку "Бокса".
      Пашка вместе с Виктором и Игорем окончил школу этой весной. Среди ребят он славился своей силой, любил похвастать мускулами. Парень он был компанейский, но ребята в школе сторонились его. Ракохруст казался им слишком взрослым: давно курил, пил водку, ходил ночевать к вдове в Стрелецкую слободу. И одевался он не так, как остальные: носил хорошие костюмы, яркие галстуки.
      Стемнело. Зажглись на аллеях лампочки, укрытые в кронах деревьев: среди листвы вспыхнули светло-зеленые шары, лили мягкий, не режущий глаза свет. На деревянной танцплощадке шаркали подошвы. Играл духовой оркестр, гулко ухал, отбивая такт, барабан.
      - Поздно уже, - спохватился Пашка. - Надо прокрутиться разок-другой.
      Ракохруст ушел. Виктор Дьяконский сидел на скамейке, поджав длинные ноги, словно боясь вытянуть их, чтобы не помешать гуляющим. Парусиновые брюки туго натянулись на острых коленях. Ворот серой спортивной куртки распахнут, и от этого шея его казалась тонкой. На выдающемся вперед подбородке - глубокая узкая ямочка. Прищурив холодные, насмешливые глаза, Виктор смотрел на смутные тени, мелькавшие возле танцплощадки.
      - Слушай, где же Оля? - недоумевающе спросил Игорь.
      - Дома, - резко ответил Дьяконский.
      - Почему?
      - Она с Горбушиным.
      - То есть, как это?
      - А вот так, - обозлился Виктор. - Приехал в отпуск. Второй раз. И прямо к нам зашел... Ты ведь знаешь его? Старший лейтенант, моряк.
      - Знаю, - растерянно пробормотал Игорь.
      - Вот и все. Не за руку же тащить...
      Дьяконский встал и двинулся к танцевальной площадке. Он досадовал на Ольгу и на себя. Он давно догадывался, что Игорь, лучший и неизменный друг, неравнодушен к его сестре, знал, что последнее время они встречаются вечерами и подолгу ходят вдвоем. А теперь появился этот самый Горбушин, которого он с удовольствием послал бы ко всем чертям.
      Было обидно за друга, он не мог скрыть свое раздражение, хотя и понимал, что от его резкого тона Игорю еще тяжелей. Чтобы прекратить неприятный разговор" пригласил на вальс первую встретившуюся одноклассницу.
      Игорь не умел танцевать и ходил в сад только для того, чтобы видеться здесь с Ольгой. Раньше он был просто равнодушен к танцам, а в последнее время возненавидел их. Он не мог спокойно смотреть, как какой-нибудь парень лихо крутит Ольгу на деревянном "пятачке", обняв ее за талию, - ту девушку, которая была для него святой и неприкосновенной.
      Впрочем, Ольга танцевала редко. Встретившись в саду, они уходили оттуда, до полуночи бродили по тихим, пустынным улицам. Лишь недавно Игорь впервые осмелился погладить ее волосы. Он хорошо помнил этот вечер. Они сидели на траве в саду Дьяконских. Игорь рассказывал, как сдавал экзамен по алгебре. Ольга, будто задремала, голова ее опустилась к нему на колени. Он умолк на полуслове, осторожно взял в руки конец толстой косы, гладил легонько, сдерживая желание поцеловать смутно белеющую в темноте шею. Игорь чуть коснулся губами ее волос. От них шел тонкий едва уловимый запах герани.
      Потом Ольга приподнялась, удивленно открыла глаза и засмеялась. А прощаясь, сказала: "Игорек, какой же ты еще мальчик!" Эти слова долго звучали у него в ушах, он мучительно думал: может быть, Ольга хотела, чтобы он поцеловал ее?
      Игорь не мог поверить, не мог представить себе, что его Оля сидит где-нибудь с этим Горбушиным, как недавно сидела с ним. Медленно побрел он в сторону от ярко освещенной площадки, подальше от людей, в темноту. Шел мимо скамеек, на которых шушукались пары.
      - Ой, не надо! - услышал он нервный смешок.
      - А чего? - ответил бас Ракохруста.
      - Руки-то холодные...
      Игорю стало противно. Неужели все так? Неужели нет на свете чистого, хорошего чувства? Ведь любит же он Ольгу по-настоящему, без всяких этих гадостей. Ему хорошо было только оттого, что рядом находилась она. Рядом и ничего больше не нужно... А может быть, нужно? Ей нужно? Все-таки Ольга почти на два года старше, и Игорь не всегда понимал ее...
      Он удивлялся, почему Ольга дружит именно с ним. Ведь в городе много ребят и взрослей и красивей его. С тех пор как начал встречаться с Ольгой, он частенько поглядывал на себя в зеркало и пришел к неутешительному выводу: физиономия у него самая заурядная. Все лицо покрыто веснушками, их не скроешь даже под сильным загаром. Нос широкий, вздернутый. Даже когда Игорю грустно, когда он расстроен, выражение лица у него такое, будто он вот-вот улыбнется. Вероятно, поэтому все считали его веселым парнем. На самом-то деле он, может, гораздо серьезней других, но что поделаешь, если такой нос!
      Еще досаждали Игорю волосы. Жесткие, непослушные, они не лежали ровно; на затылке всегда торчал хохолок. В девятом классе Игорь серьезно взялся за свою прическу. Чего он только не делал! Прижимал волосы специальной сеткой, намазывал маслом, несколько раз, обозлившись, стригся наголо. Но волосы опять отрастали такими же, и опять торчал на затылке вихор.
      Оставалась последняя надежда посолиднеть: на подбородке и на верхней губе все гуще пробивался темный пушок. Чтобы усы появились поскорей, Игорь украдкой брился отцовской бритвой. Он не хотел выглядеть моложе Ольги...
      На западе еще тлела узкая розовая полоска заката, на ее фоне четко обрисовывались черные листья деревьев. А на востоке уже чуть-чуть посветлело небо, обещая наступление нового дня.
      Из сада Игорь выбрался через дыру в заборе, пошел по улице вниз, к реке, в ту сторону, где жили Дьяконские. Редкие, с закрытыми ставнями домишки стояли темные, будто вымершие. В чьем-то дворе прогромыхала цепью по проволоке собака, лениво и хрипло гавкнула несколько раз.
      Игорь то и дело оступался, левая нога попадала в глубокую колею, выбитую колесами телег. "Зачем я иду? - размышлял он. - Она с Горбушиным, а я иду. Дурак, тряпка". Он ругал себя и все-таки шел. Его толкала смутная надежда: а вдруг Виктор ошибся?..
      Вот и знакомый палисадник у дома в полтора этажа: кирпичный подвал, а над ним деревянная надстройка. Окна темны, светится только одно, в комнате Натальи Алексеевны. Может быть, Ольга спит? Подумал об этом, и сразу легче стало на душе.
      Окно комнаты Ольги выходило во двор. Игорь, не остановившись возле дома, свернул в переулок, перелез через невысокий забор в сад. Ступал бесшумно, раздвигая руками кусты, и вдруг замер, услышав поблизости голоса. Заметил две темные фигуры под деревьями и прилег на влажную траву возле колодезного сруба.
      "Подсматриваю. Гадко!" - пронеслось в голове.
      Ольга говорила что-то тихо и быстро. Мужской голос перебил ее, Игорь разобрал слова: "В Феодосии пыльно. Лучше в Ялту".
      - Не так громко... Мама еще не спит.
      - Поздно ложится?
      - Не всегда. - Смех Ольги резанул слух.
      - Знаешь, ты только подумай.
      Мужчина перешел на шепот, и Игорь теперь ничего не понимал.
      Скрипнув, приоткрылась дверь, полоска света легла на кусты. Игорь отполз за сруб.
      На крыльцо вышла Наталья Алексеевна в длинном халате, неторопливым движением закинула руки за голову, поправила волосы, сказала негромко:
      - Оля?
      - Мы здесь, мама.
      - Спать пора.
      - Еще Виктора нет. Подождем.
      - А ночь-то теплая; - вздохнула Наталья Алексеевна.
      - Перед дождем парит, - приглушенным басом ответил Горбушин.
      Из открытой двери на него падал свет. Моряк сидел боком к Игорю, видны были золотые нашивки на рукаве кителя, черные, широкие брюки.
      - Посижу и я с вами, пока танцор мой вернется. - Наталья Алексеевна спустилась по заскрипевшим ступенькам.
      Игорь пополз обратно, к забору. Шагая по улице, думал с обидой: "И Наталья Алексеевна с ними, и она тоже..."
      Раньше ему казалось, что мать Ольги встречает его с особой приветливостью. Но вот Горбушин - совсем чужой человек, а с ним она говорит таким же ласковым голосом.
      Занятый своими мыслями, Игорь не заметил, как дошел до дома. По шаткой лесенке забрался на сеновал, где с вечера еще приготовил постель. Заснуть не мог, ворочался с боку на бок. Старое, пересохшее сено кололось твердыми будыльями, от сенной пыли першило в горле.
      Одиноким, никому не нужным чувствовал себя Игорь. Впереди была большая, долгая жизнь. А зачем она ему? Если даже Ольга оказалась такой, то каковы же другие люди? Как жить с ними, как верить им?
      К большой человеческой обиде примешивалось еще и чувство собственного бессилия. Ольга уходила от него, а он ничего не мог сделать, чтобы удержать ее. Драться с Горбушиным? Глупо... Сказать Ольге, что никто-никто, кроме него, не может любить так крепко, что его любовь самая сильная?.. Он и раньше-то не смел говорить с Ольгой об этом, а теперь тем более.
      Близилась к концу короткая июньская ночь, рассвет наступал прохладный и серый. Легким туманом курилась сизая от росы трава, недвижимо висела листва на деревьях.
      "Как жить дальше?" - тоскливо думал Игорь, глядя в высокое, будто подернутое пеплом небо.
      * * *
      Городок стоит на большом холме, возвышаясь над окрестными лугами и полями. Открыт он для всех ветров - отсюда, наверно, и название: Одуев. С двух сторон серпом огибает холм река. За рекой, за заливными поймами, раскиданы деревушки со старинными церквами, а еще дальше, на краю горизонта, темнеют массивы лесов: там протянулась широкой полосой дремучая тульская Засека.
      Отовсюду защищен городок крутыми откосами, подступиться к нему нелегко. Поэтому и поселились здесь люди еще в глубокую старину. В древних летописях упоминается град Одуев. Но и без летописей из поколения в поколение передаются рассказы о его славном прошлом. Когда-то отряд батыевских татар попробовал ворваться в город, да не сумел. Жители лили с крепостного вала на головы врагов горящую смолу, скатывали бревна. Долго стояли татары под городом, хотели взять Одуев измором. Не получилось и это, пришлось уйти восвояси.
      Потом, когда завоевали татары русскую землю, наезжали они сюда собирать дань. Добирались ханские баскаки до городка в дикой лесной глуши, куда и кони-то татарские заходить боялись. Дань горожане платили, а в Одуев ворогов не пускали. Приходилось татарам ставить свои кибитки поодаль, на большой лесной гари. Кое-кто из татар, больные да раненые, так и оседали там, постепенно обстроились, переняли русские обычаи. Спустя некоторое время смешались они с местным населением, приняли христианскую веру. На лесной гари разрослась деревня Стоялово, появились вокруг возделанные поля.
      Много уж веков прошло с той поры, а в Стоялове больше, чем в других деревнях, было людей черноволосых и смуглых.
      Несколько столетий держали одуевцы передовую заставу на пути крымских орд, оберегали от них набиравшую силы Москву. На тульской засечной линии, в лесных завалах, преграждавших путь коннице, дрались с крымчаками не на живот - на смерть.
      И поныне находят пахари в полях и на склонах оврагов то наконечник стрелы, то проржавевший кусок кольчуги.
      С того времени, как, широко раздвинув свои пределы, окрепло Русское государство, померкла слава Одуева. Превратился он в тихий, заштатный городок. Раз в год, в августе, наезжали сюда на ярмарку купцы из Тулы, Москвы и Петербурга, скупали оптом рожь и деготь, лапти и лес. В буйном хмельном разгуле неделю шумела ярмарка, а потом снова до следующего лета замирала жизнь.
      Мало чем отличался Одуев от других уездных городков. В три улицы вытянулись деревянные дома за высокими заборами. Почти у каждого дома сад. В центре кольцом охватили площадь каменные постройки: купеческие лабазы, городская управа, казенная винная лавка с царским орлом на вывеске, полицейский участок.
      Внешне почти не изменился Одуев и после революции. Разобрали на кирпич одну церковь, в другой, на базарной площади, устроили склад картофеля. Там, где были лабазы, выстроили сушильный завод, выпускавший пастилу. Появилась электростанция, которая давала свет до полуночи, а чаще стояла на ремонте. Обнаружили возле города какую-то глину для промышленности, но руки до нее не дошли; железнодорожная станция в двадцати пяти километрах - дорогой оказалась перевозка.
      Великие события происходили в стране: строились Днепрогэс и Магнитка, вырос в тайге Комсомольск, советские летчики летали через Северный полюс в Америку, дрейфовали во льдах отважные полярники. Молодежь рвалась из районной глуши к большим делам, во все концы страны - на стройки, на заводы, в институты разъезжались парни и девушки.
      С утра Игорь попробовал было заняться историей. Перелистал страницы учебника: Ледовое побоище, крестьянская реформа - все это давно знакомо. Бросив книгу на стол, послонялся по комнатам. Везде пусто, тихо, только в кухне бабка возилась у печки, громыхая ухватами и чугунками. Мама на работе, отец уехал куда-то по делам, сестренка Людмила - в детском саду.
      Погладив белого котенка, гревшегося на подоконнике, Игорь вышел во двор. Было безветренно и душно. Поколол бы дрова, да лень в такую жару. Идти к Дьяконским не хотелось. Закадычный дружок Сашка Фокин на заводе, Ракохруст загорает, наверное, возле плотины.
      На крыльце появилась бабка, Марфа Ивановна, старая, сгорбленная, в черном платочке. Лицо у нее рыхлое, коричневое и все в мелких морщинках. Приподняв длинную юбку, бабка бочком спустилась по ступенькам, мелко проворно семеня ногами, подошла к Игорю. Засунув руки под фартук, испачканный сажей, сказала:
      - Маешься, неприкаянный?
      Голос у нее скрипучий, ворчливый, а глаза смотрят ласково. Игорь ее любимый внук, весь в покойного деда. Ростом невысок, зато костист, крепок. И характер дедовский, упрямства хоть отбавляй. Лезет всегда на рожон, отчаянная голова; сперва сделает, а потом оглянется.
      - Опять книгу-то не брал в руки. Смотри - матери скажу.
      - Вечером займусь, жарко сейчас.
      - Ну, на речку бы сбегал. И Славку с собой возьми.
      - Правильно! - обрадовался Игорь. - Бабуся, ты же самый гениальный человек в нашем доме! Это тебе, а не мне надо бы в институт поступать!
      Выйдя за калитку, Игорь увидел братишку. Славка, прислонившись к стволу клена, строгал какую-то палку.
      - Эй, - окликнул его Игорь. - Аида купаться!
      - Я уж думал, только не с кем было.
      Они побежали по тропинке, круто спускавшейся вниз, к реке. Славка, опередив брата, на ходу стянул майку, чуть задержавшись, сбросил трусы и, сверкнув белым задом, с разгону бросился в воду.
      Игорь разделся не торопясь, аккуратно сложил брюки.
      Вдали спокойная гладь реки казалась застывшей. В ней отражались белые облака, громоздившиеся одно над другим, и среди них - веселый, смеющийся лик солнца. Берега уже начали обсыхать, в нескольких местах вклинивались в воду длинные, покрытые галькой отмели.
      На речке две купальни: мужская и женская. Там, где подходила к берегу роща молодых тополей, под крутым желто-глинным обрывом были глубокие места. Деревянный забор делил пополам этот участок. Ребята и девушки, переплыв Упу, встречались на лугу, загорали, валялись в зарослях ромашки, ели кисловатый щавель. Особенно хорошо было там вечером. Воздух казался густым от запаха цветов и свежего сена. С реки тянуло прохладой.
      Луговая трава, кусты ивняка каждое лето слышали здесь горячие нежные слова, и сами они будто научились от людей шептаться ласково и загадочно.
      Сегодня Игорю не за чем было плыть на ту сторону. Искупавшись, он сидел со Славкой на берегу, смотрел на паренька с удочкой, забравшегося в воду почти по пояс.
      - Уедешь ты скоро, - вздохнул Славка. - С кем купаться тогда?
      - Со своими ребятами.
      - Мама не пускает с ними.
      - Много ты спрашиваешь маму-то!
      - Все равно скучно без тебя будет.
      - Переживешь. - Игорь притянул голову братишки, провел рукой по колючим волосам.
      - Ты бы не в Москву ехал, а поближе.
      - Только в Москву, и баста! В у-ни-вер-си-тет! - произнес Игорь. - Все великие умы из его стен вышли.
      - Так то - великие, а ты просто Булгаков. Что в тебе такого особенного? Только майских жуков хорошо ловишь...
      - Цыц, - шутливо пригрозил Игорь.
      - И вообще историю учить - девичье дело. Пошел бы ты! В командиры это да! Форму носил бы...
      - Уступаю тебе свое место.
      - Уж я-то буду, - сказал Славка. - Танкистом или моряком - во! Знаешь, как я раньше думал? Отец у нас в Осоавиахиме, ты танкистом станешь, я моряком. А Людка, когда вырастет, за летчика замуж выйдет.
      - Ну и фантазер! Всех к месту пристроил!
      Из-за забора на середину реки выплыл кто-то в розовой шапочке. "Как у Оли", - подумал Игорь, вновь ощущая утихшую было тоску.
      Приподнявшись, он следил за девушкой. Вот она остановилась, отдыхая, повернулась лицом к мужской купальне, призывно махнула рукой. "Ольга!" чуть не крикнул Игорь, вскочив на ноги. Он уже шагнул к воде, ему показалось, что Ольга зовет его, но в это время увидел Горбушина, быстро спускавшегося с обрыва. Китель и фуражку моряк держал в руках, светлые волосы его растрепались. Лицо красное, будто обожженное солнцем; резко выделялись белые полоски бровей.
      Раздевался он спиной к Игорю. Тело его, натренированное, с сухими и крепкими узлами мускулов, было покрыто ровным загаром. Уверенность, точность сквозили в каждом движении.
      Игорь невольно сравнивал себя с ним, неприязненно смотрел на свои белые тонкие ноги, покрытые каким-то цыплячьим пухом.
      Ольга уже вышла на противоположный берег и скрылась в ивняке. Горбушин, положив поверх одежды фуражку, бросился в воду. Плыл боком, пронося над головой полусогнутую руку. Вот он выбрался из реки, отряхнулся, провел ладонями по груди. Поднялся повыше, глядя по сторонам. Потом пошел уверенно, раздвигая кусты, и исчез среди них.
      Игорь расслабленно опустился на землю.
      - Домой, а? - тихо спросил Славка, тронув его за плечо.
      Они оделись и молча поднялись в гору. Когда миновали тополевую рощу и городскую больницу, Славка, с трудом поспевавший за братом, сказал мрачно:
      - Знаешь, я лучше танкистом буду. Не пойду в моряки, ладно?
      - В моряки? - рассеянно переспросил Игорь. - Да, да, не надо, согласился он и, спохватившись, добавил: - Там видно будет, куда пойдешь. А сейчас дуй домой обедать. Я в слободу на часок заверну.
      Решение зайти к Насте Коноплевой возникло неожиданно. Тяжело было оставаться сейчас одному. А с Настей можно поболтать о пустяках, отвлечься. И еще одно смутное, неосознанное чувство толкало Игоря к девушке. Ольга была с другим. Ну что ж! На ней свет клином не сошелся. Игорю тоже есть с кем провести время.
      Слобода начиналась сразу за базарной площадью, тянулась одной длинной улицей. Дома здесь были непохожие на те, что в городе, - настоящие деревенские избы. По сторонам улицы двумя рядами высились старые липы и клены, домики скрывались в густой тени.
      Хата Насти Коноплевой, крытая потемневшей соломой, стояла на берегу пруда, заросшего зеленой тиной. Барахтались в пруду утки, разыскивая корм; гуси, вытянув шеи, цепочкой шествовали по берегу среди лопухов.
      Игорь открыл калитку в плетне, вошел в маленький подметенный двор. В окошке, чуть поднимавшемся над землей, мелькнуло чье-то лицо, и тотчас на пороге появилась Настя.
      - Ты?
      - Как видишь.
      - Ну заходи, заходи. - Она подставила локоть. Игорь пожал его. - Лапшу рубила, - смущенно улыбнулась Настя, показывая выпачканные мукой ладони.
      В комнате было чисто и светло от недавно побеленных стен. Большая печь делила избу на две половины. Возле стола, на котором лежали лепешки раскатанного теста, сидел пятилетний братишка Насти, очень похожий на нее: такие же глаза, темные и немножко раскосые. Он слез с табуретки, боком подвинулся к двери, спросил:
      - Я побегаю, да?
      - Иди, только недалеко. На уток взгляни. Игорь и раньше бывал у Насти. Знал, что мать ее работает в колхозе, отец погиб на финской войне, совсем недавно, минувшей зимой. Тогда Настя недели две не появлялась в школе. Игорь с ребятами приходил проведать ее. Глаза у нее были опухшие, красные...
      Настя быстро закончила рубить лапшу, вымыла руки. На ней коротенькое, до колен, ситцевое платье с поблекшими голубыми цветочками. Платье было тесно девушке, туго обтягивало ее маленькие груди и даже лопнуло сбоку по шву. Это, наверно, смущало ее, она переоделась за занавеской. Вышла в кофточке с горошками и в черной юбке. На ногах матерчатые босоножки.
      - Ты повзрослела будто, - сказал Игорь.
      - Это на каблуках я.
      - Зубришь?
      - Химию повторяю.
      - Ты значит, в Тулу собираешься?
      - Нет. В Москву, в медицинский.
      Игорь удивленно вскинул брови:
      - Неужели? Первый раз слышу. И давно ты решила?
      - Недавно, - глядя ему в глаза, ответила Настя. - Когда узнала, что ты едешь туда.
      - Вот это номер! - растерянно протянул Игорь.
      В нем росло смущение, и оно все усиливалось оттого, что смутилась и Настя. У нее порозовела тонкая шея, покраснели щеки. Молчание затянулось. Оба искали и не находили, что сказать.
      - Карточки хочешь посмотреть? - спросила наконец девушка.
      Взяла с полки альбом, села к столу. Игорь стоял рядом, заглядывая через ее плечо.
      - Это я, видишь? - доказала она старый, пожелтевший снимок.
      Маленькая девочка с белым бантом на голове удивленно смотрела с карточки. Уголки губ были ощущены, казалось, она вот-вот заплачет.
      - С магнием снимали, - догадался Игорь.
      - Ох, и напугалась я тогда, как пламя вспыхнуло. До сих пор помню.
      Игорь накрыл ладонью ее руку.
      - Ты чего? - тихо опросила она.
      - Здесь, на указательном пальце, пятнышко чернильное у тебя всегда было, - ответил Игорь, волнуясь от ее близости и не понимая, что с ним происходит. - Ведь столько лет рядом, бок о бок сидели, а, Настя?
      - Да, - сказала она, ниже опустив голову.
      - И не видел, что у тебя такие колечки на шее.
      - Ты многое не замечал.
      - А руки у тебя всегда полынью пахли.
      - Это от веника... Плохо, да?
      - Что ты, наоборот! Твой запах.
      Игорь наклонился и неловко поцеловал шею, покрытую белым пушком. Настя вздрогнула, вскочила, повернулась к нему. Глаза были полны слез. Он, зажмурившись, обнял ее, с отчаянной решимостью поцеловал сухие и твердые губы, ощутив холодок зубов.
      - Игорь, Игорек, - шепотом говорила она, чуть отодвигаясь, но не отталкивая его. - Игорек, милый, не надо!
      "Что я делаю? - с ужасом подумал Игорь. - А Оля?"
      Руки его скользнули с плеч Насти. Она отвернулась, быстро отошла к печке. Долго молчали.
      "Обиделась", - решил Игорь, поглядывая на девушку, стоявшую спиной к нему.
      - Ты не против, что я в Москву собралась? - спросила вдруг Настя.
      Голос ее звучал неуверенно.
      - Конечно, нет! Это ведь даже здорово! - воскликнул он. - Вдвоем веселей будет!
      Он радовался тому, что Настя не заплакала, что все кончилось так просто и хорошо.
      Строго наказав Славке и Людмилке, чтобы не мешали, Игорь учил в беседке литературу. Дело двигалось медленно. Он часто задумывался, отвлекался. После встречи с Настей все перепуталось у него в голове. Он то бранил себя за несдержанность, называл тряпкой и подлецом, то радовался, что отомстил Ольге. Ведь и она тоже целовалась, наверное, со своим моряком.