Только дома вспомнила, что последний раз ела еще в самолете. В холодильнике пусто, на полке в кухне – пачка макарон да банка овощной смеси, по виду напоминающей отходы чьей-то жизнедеятельности. Наскоро приготовила еду, встала под холодный душ, чтобы взбодриться. Впереди – ночь напряженной работы.

После еды, естественно, захотелось спать. Темная ночь вползла в открытую форточку, усыпляя внимание, баюкая усталый мозг. «Только закрой глаза, – нежно шептала она, – смежи веки, опусти ресницы – и я окутаю тебя уютным темным коконом, укачаю тебя на волнах звенящей тишины…»

Но я разложила на столе бумаги и жадно погрузилась в работу.

Набросала основные тезисы доклада. Наметила, на чем будет строиться наша защита. Впрочем, основная позиция очевидна – религия не может быть подотчетной, иначе она перестанет быть религией и превратится в тоталитарную идеологию. Написала несколько заявок в библиотеку, чтобы мне подобрали соответствующие источники для обоснованной аргументации.

Всю ночь работала легко и радостно. Кровь кипела в жилах от предчувствия большого дела. Мы еще поборемся! Мы еще посмотрим, кто кого! Как сказал Дэн Гобард, человек живет только для одного – чтобы выжить. Отними у него необходимость выживания – и он деградирует и нравственно и физически, опустится, потеряет интерес к существованию. Так машина катится вперед, только преодолевая трение. А перестает бороться с трением – и замирает, глохнет, стынет. Навсегда или на время – кто знает? А может, это вовсе не Гобард сказал, а я сама все это выдумала?

Утром перед выходом из дома слегка прошлась пудрой под глазами – тридцать четыре бессонных часа все же дали о себе знать. Открыла дверцу шкафа, чтобы выбрать костюм. У меня их пять, все выдержаны в строгом английском стиле, все отражают полный спектр оттенков серого цвета: просто серый, насыщенно серый, бледно-серый, почти несерый, слишком серый и так, серенький. Выбрала тот, что посветлее (как-никак – весна), – и чуть не кубарем скатилась вниз по лестнице. На площадке столкнулась со старушкой-соседкой. С трудом вспомнила, что нужно поздороваться.

Вот уже два года живу в этой квартире, а все не могу привыкнуть к своей затворнической жизни. Целых пять лет моталась по общежитиям и так привыкла к общественному житью, что возвращаюсь домой как будто в склеп – холодный, враждебный, тихий.

В последние минуты перед совещанием прикидывала в уме, как мне нейтрализовать Шаньгина. Это очень умный, опытный интриган с огромными способностями и огромной жаждой власти. То, что он мне до сих пор не может простить случившегося между нами три года назад, лишний раз доказывает это. Иногда мне кажется, что он использует нашу Организацию лишь для прикрытия своей финансовой деятельности. Мне не раз попадались в руки рапорты сотрудников Центра, где утверждалось, что на имя его двоюродной тетки зарегистрировано несколько фирм по поставке бумаги, компьютеров для нашего офиса и продуктов для столовой. А недавно он еще и организовал под эгидой Центра типографию, с которой всегда можно получить приличный доход, ибо учебной литературы для слушателей требуется масса…

Но усилием воли я одергиваю себя. Скорее всего, подобные слухи – чистой воды поклеп. Лучше не думать об этом. А то ведь можно додуматься сначала до корыстолюбия Шаньгина, потом до недееспособности Горелика, а там и до самого Дэна Гобарда недалеко… Опасное это дело – задумываться.

– Опять не спали! – ахнул Володя, глядя на мои синяки под глазами. – Всю ночь работали?

– Кто-то же должен работать! Почему не я?

Иногда меня поражает, до чего ограниченны и эгоистичны наши люди. Поработать лишних два часа для них – это беспримерный героизм, просидеть ночь за работой – бессмертный подвиг.

Но все же в голосе шофера мне почудилось нечто странное.

Но что же? Я нахмурила лоб. Да, сочувствие. Именно! Опасное сочувствие, родственное состраданию и жалости. Сострадание – низшая эмоциональная реакция, как говорил Гобард, ловушка для слабого человека. Состраданием человека вяжут крепче, чем семейными узами. Если хочешь помочь человеку, не жалей его, а дай ему в руки средство борьбы.

По этому поводу вспомнилась древняя притча о рыбаке. Как можно помочь бедняку? Может, дать ему немного рыбы для еды? Или лучше вручить удочку, чтобы он ловил рыбу? Или научить его, как сделать удочку и как наловить ею вдоволь рыбы? В нашей Церкви делают последнее: дают в руки удочку (это – методы сенсологии) и учат удить рыбу (счастье, удачу, успех, деньги).

И опять на долю секунды мне почудилось, что неспроста шофер затеял этот сочувственный разговор. Не подбирается ли он исподволь ко мне, чтобы под видом дружбы выведать мои тайные воззрения и планы?

Кровь взволнованно застучала в висках. А что, если это проверка? Что, если я, расслабленная успехом и поощрением руководства, потеряла бдительность, позволила себе лишнее? Что, если шофер на самом деле работник безопасности и ему поручен контроль за мной?

Служба безопасности часто организует проверки сотрудников, проводя их так тонко и искусно, что повязанная по рукам жертва, не замечая подставы, вскоре запутывается в умело расставленных сетях и падает вниз, катясь все ниже и ниже по иерархической лестнице, пока не исчезает из Организации совсем.

Конечно, проверка работников – это необходимая акция спецслужб, направленная на сохранение жизнеспособности Организации. Но почему я? Почему проверяют меня? Меня, кавалера ордена «Золотой Дэн», офицера по особым поручениям, меня, доверенное лицо руководства?

Я решила прощупать почву.

– Скажи, Володя, – начала издалека. – А как твои успехи в учебе? Ты как-то говорил мне, что хочешь пройти курс «Травля быка»…

Машина уверенно маневрировала в плотном утреннем потоке автомобилей.

– А… – Кислая гримаса исказила простоватое голубоглазое лицо. – Денег нет. Я еще за прошлый курс не расплатился.

– А как насчет «терапии»?

– Тоже никак. Я же говорю, финансы поют романсы. У меня ведь семья – жена, маленькая дочка… А получаю я копейки.

– Зато ты можешь обучаться в Центре! Это важнее, чем деньги.

– Это вы так говорите, потому что живете одна и целыми днями пропадаете на работе. А вот если бы у вас была семья…

Я могла бы ему достойно ответить, но, к сожалению, мы уже приехали.

Выходя из машины, мимоходом обронила через плечо:

– Зайди в учебный отдел и скажи, что я рекомендую тебе несколько часов сексологической терапии. Стоимость пусть запишут на мой счет.

– Спасибо, Марина Леонидовна, – растерялся Володя. – Вы такая добрая…

Добрая! Терпеть не могу этого слова. От добрых все зло в этом мире. Добротой ослабляют человека, обескровливают его, лишают способности сопротивляться. Не доброта нужна людям, не обременительное сочувствие, не парализующая жалость. Нужно желание работать, настойчивость. Нужна руководящая сила, разумная и мудрая. Это – знание сенсологии.

И вовсе не пресловутая доброта двигала мной, когда я предложила своему шоферу оплатить его курсы из собственного кармана. Во-первых, я все равно спишу эти расходы за счет Организации. А во-вторых, узнаю, что он задумал против меня. Как офицер по особым поручениям, я имею доступ к записям сессий терапии. Таким образом, я разузнаю, кто под меня копает. Возможно, это Шаньгин. Вот тогда мы поборемся!

Доклад продолжался ровно десять минут – оптимальное время, чтобы слушатели вникли в суть проблемы и не успели соскучиться. Впрочем, тема была такая, что не до скуки…

– …Таким образом мы реабилитируем светлое имя Организации в глазах общественности и привлечем внимание всех демократически настроенных людей к проблеме свободы совести, заинтересуем потенциальных прихожан нашей Церкви и получим карт-бланш на продолжение широкой информационной кампании в прессе.

Едва я закончила, как сразу же, точно по команде, вспыхнули протестующие голоса.

– Кого интересует свобода совести, когда пуст карман? – иронически заметил Шаньгин. Лицо его кривила неприятная ухмылка. – Нужно пойти на мировую, заплатить отступного истцу…

– Коркин не возьмет денег, – возразила я. – Деньги его не интересуют.

– Деньги интересуют всех! – цинично возразил Шаньгин. Хотя он был абсолютно прав, я резко возразила:

– Но только не Коркина и только не в этом случае! Он считает каждого из нас своим персональным врагом. Кроме того, у него слава бессребреника. Причем справедливо заслуженная!

Шаньгин вызывающе расхохотался. Его обледенелая морда в каком-нибудь полуметре от меня методично разевала свою отвратительную, мясного цвета пасть с фарфоровыми зубами. В этот миг больше всего на свете мне хотелось смазать по этой самодовольной, пышущей здоровьем физиономии, чтобы она наконец заткнулась.

«Спокойно! – приказала я себе. – Безусловно, настоящий сенсолог не должен испытывать подобных импульсивных желаний. Олимпийское спокойствие, выдержка, нордическая стойкость – вот его козырные карты. Подобный перехлест эмоций – знак того, что нынче не все благополучно в моем организме. Наверное, перелет, ночное напряжение и бессонница сделали свое дело, и я потеряла устойчивость к внешним раздражителям. Ничего, часа четыре сна, пусть даже пять, – и я снова в отличной форме!»

– А может быть, лучше втихую договориться с судьей? – предложил один из членов Большого совета. – Это дорого, но зато наверняка…

Я поморщилась – в уме, наружно не проявляя своего осуждения. Грязная игра, грубая работа. Вырвать победу чистыми руками в равной борьбе – вот мое кредо!

– Судью еще не назначили, – развел руками Горелик. – Когда назначат, обязательно проработаем этот вопрос… Итак, на сегодня все.

– Нет, не все! – Я поднялась. – По-моему, пора поставить вопрос о работе информационного отдела.

– А что такое? – взвился начальник отдела Хохряков. – Какие претензии у офицера по особым поручениям?

– Особые! – Я достала из портфеля листок бумаги с чернильными разводами жидких строчек посередине и гневно потрясла им в воздухе. – Один из активнейших врагов нашей Организации, номер один в картотеке «Анти» удостоился всего тридцати слов в вашем отчете! Причем половину из них составляют названия написанных этим господином книг! Как прикажете работать с такой информацией? Нам предстоит решающая схватка, а мы до сих пор не знаем элементарного – где Коркин живет и с кем, кто его родители, как он спит, с кем спит, чем питается на завтрак, какие книги читает, по какому маршруту ездит на работу… Ничего!

– С Коркиным дело обстоит так, – растерянно произнес Хохряков. – Информация о нем очень скудна, поскольку он очень закрытый человек и совершенно не расположен к общению на личные темы. Мы несколько раз засылали к нему под видом журналистов своих сотрудников, но они вернулись от него, как говорится, несолоно хлебавши. Этот человек часами может говорить о тонкостях церковного раскола в семнадцатом веке, но молчит как рыба о себе самом.

– А его жена? Ведь он женат, судя по справке! Можно действовать через нее.

– К его жене доступа нет. Она парализована, из дому не выходит, только раз в год на короткое время ложится для обследования в больницу.

Все обескураженно молчали, обдумывая сказанное.

– У него должны быть внебрачные связи. Когда мужчине едва за сорок, трудно поверить, чтобы он добровольно приковал себя к постели больной жены.

– Мы проверяли – ничего! – вздохнул Хохряков.

– Плохо проверяли.

– Хорошо, мы организуем новую проверку…

– Марина Леонидовна права, – неожиданно поддержал меня Горелик. – Думаю, не стоит объяснять, какое значение имеет для нас этот процесс. Если мы его проиграем, то Организация окажется отброшенной в своем развитии на пять лет назад. Приток новых членов сократится, в рядах сторонников движения будут посеяны сомнения. Судебный процесс – это именно тот случай, о котором говорят: или пан, или пропал…

После этой отповеди начальник информационного отдела смерил меня ненавидящим взглядом. Как будто мы не единомышленники, а враги. Как будто у нас не одно общее дело, а жесткая конкуренция. Как будто мы боремся за свою личную карьеру, а не за общую идею – процветание Организации, ее мировое господство, ее светлое будущее, где ничего не будет – ни вражды, ни дружбы. Будет только одна Организация…

Рутинная работа – перебираю карточки вновь поступивших студентов. Рассматриваю фотографии, тренируюсь в физиогномике, пытаюсь угадать по снимкам, кто есть кто. Кто из пришедших к нам людей станет верным сторонником наших идей, кто откажется от них, даже не вникнув в их дивную конструкцию? Кто-то пройдет свой путь до половины и сойдет с дистанции, предавшись собственным слабостям, как глотку ключевой воды на исходе долгой дороги, а кто-то останется… Но мало их будет, оставшихся, так мало! Жалкая горстка избранных – стойких духом, крепких в убеждениях. Однако именно они составят костяк новой бессмертной Организации – когда-нибудь, когда-нибудь…

Откладываю в сторону несколько карточек. Первая – Игорь Яковлев, двадцати четырех лет. Выпускник Московского инженерно-физического института, физик-ядерщик. Высокий лоб, умный волевой взгляд, густые брови над красивой формы темными глазами. Не женат.

Результаты начального тестирования, как всегда, отрицательные: активность на нуле, депрессивность высокая, выживаемость слабая. Записан на начальный тренинг. Хорошо, очень хорошо…

Поднимаю трубку.

– Яковлев в вашей группе? Уделите ему особое внимание. Докладывайте мне о результатах его обучения. Пожалуйста… Спасибо… Благодарю…

Виртуозная комбинация еще не вызрела у меня в голове, еще, может быть, студент Яковлев исчезнет, растворится в пространстве, вернувшись к своим ядерным установкам, но уже вырисовываются в моем мозгу неясные изящные контуры предстоящей работы. Сложной и нужной работы. Любимой работы – во славу Организации!

Это началось еще в январе… Маша Антонова мрачно тащилась по переходу метро. Люди в пыльных зимних шкурах мрачно двигались по параллельным траекториям, вливались в узкую горловину эскалатора, покачивались, толкались локтями, исподлобья тускло глядя прямо перед собой, в никуда. Разные – высокие и маленькие, худые и толстые, черноволосые и блондины, они были все на одно лицо – угрюмые, хмурые, полные своих проблем, замкнутые в своем убогом, страшном существовании. И такой же угрюмой и замкнутой была Маша, несмотря на свои девятнадцать лет, хорошенькую, кукольную внешность и второй курс престижного института.

Все у нее было плохо. Абсолютно все! Завалила экзамен по философии – это раз. Маша проторчала весь вечер накануне в ночном клубе, конечно, не выспалась, думала, что чего-нибудь наболтает на экзамене, выедет на общем развитии и начитанности, – ан нет, не вышло! В последний момент деканат заменил привычного дедушку-добрячка престарелой грымзой, априори считавшей, что все девушки красивее ее должны автоматически заноситься в разряд безмозглых дур. Второе – Маша поссорилась с Алексеем. Поссорилась только из-за своего дурного настроения, и ни из-за чего больше. Но тем обиднее было сознавать собственную отвратительную несправедливость. Третье – отношения с родителями, долго протекавшие в форме «холодной войны», вновь достигли уровня вооруженного противостояния.

«Или – или!» – фыркнула Маша утром и вызывающе хлопнула дверью перед носом раздраженной матери. Или ей дадут денег на поездку в Чехию, или… «Или я уйду из дома!» – заявила девушка, в глубине души нимало не желая выполнять свою угрозу. Однако мать устало бросила ей вслед: «Уходи!» – и с отчетливой растерянностью Маша внезапно осознала, что идти ей абсолютно некуда. Подруги, конечно, у нее есть… Но у них свои проблемы, бурная личная жизнь и все такое… С Алексеем она в ссоре. Куда ей податься?

Нищая старушка в переходе жалобно взглянула в лицо девушке. Маша полезла было в карман за мелочью, но мелочи не нашлось – только проездной и какой-то клочок бумаги, который ей сунули в руку при входе в метро. Очередная реклама. «Если у вас проблемы с общением, если вы хотите повысить свои способности на 1000 процентов, если вы хотите переделать свою жизнь, – мы ждем вас по адресу…» И название фирмы – Гуманитарный Центр имени Гобарда. Совсем недалеко отсюда… Всего-то две остановки…

Забыв про жалкую старушку, Маша быстро зашагала к эскалатору. Да, с ее жизнью что-то явно не в порядке. С ее жизнью что-то не то. Или с ней самой что-то не то? Раньше все было по-другому. Раньше ее все любили, а теперь… Теперь весь мир круто переменился к ней, теперь у нее возникли проблемы с общением. Да и способности ее отстают от желаемого уровня. Целый день перед экзаменом она, как дура, читала учебник, но все равно в итоге схлопотала «банан». Лучше бы вообще не читала!

– Пожалуйста, заполните анкету и пройдите бесплатный Кембридж-тест личности. Вон затем столиком, пожалуйста! – Милая девушка в белой блузке была сама воплощенная любезность.

О, Маша обожала всякие тесты и всякие такие психологические штучки! По ним всегда выходило, что она лучше всех, красивее всех, умнее всех, и вообще…

– С вами не все в порядке, – горестно качнул головой строгий юноша в галстуке и в очках. – Вот посмотрите, ваша кривая приближается к нулю в точке «Выживаемость», эмоции у вас практически только отрицательные, ваше безволие внушает серьезные опасения, безответственность вызывает тревогу, а ваша неуверенность критична… Да, пожалуй, хуже только смерть!

Маша озабоченно заерзала на стуле.

– Но как же я… Я всегда… Я ведь…

– Это не я говорю, это говорит наука, – развел руками молодой человек. – Неужели вы сами не чувствуете, что с вами что-то не в порядке?

– Да, да… Пожалуй.

– Вот видите! – Молодой человек слегка опечалился, но тут же расцвел счастливой улыбкой: – Но, к счастью, это поправимо! Есть методы, которые помогут вам достигнуть небывалых высот в общении, обучении и развитии. Вы слышали про такую науку – сенсология?

Маша наморщила лобик:

– Вообще-то что-то слышала, но не помню что.

– Это наука духовного совершенствования человека. Она дает потрясающие результаты, а ваше искаженное сознание быстро исправится после нескольких сеансов сенсологической терапии. Правда, самооценка у вас сейчас в два с половиной раза ниже нормы, и потому терапия вам сейчас не показана, могут произойти очень сильные психические потрясения. Для начала вам надо пройти курсы для улучшения психического состояния. После них вы сможете свободно общаться, достигнете небывалых высот в обучении и бизнесе…

– Да? Вообще-то, наверное, я не против…

– Курсы у нас платные. Первый уровень стоит всего восемьдесят долларов.

Лицо девушки разочарованно вытянулось.

– Но у меня нет таких денег! Я студентка и не могу себе позволить…

Быстрый оценивающий взгляд скользнул по дорогой дубленке, золотым сережкам в ушах и колечку с бриллиантом на пальчике, подаренному Маше отцом на восемнадцатилетие.

– Вы могли бы попросить взаймы у родителей, у друзей. Ведь после окончания курсов вы с лихвой компенсируете потраченные средства своими возросшими способностями и умениями. Не верите? Вот видите стенд на стене? Это «истории успеха» наших выпускников. Прочитайте их, и вы поймете, как много людей смогли избавиться от проблем, окончив наши великолепные курсы…

Все еще колеблясь, Маша приблизилась к стенду. Он был расцвечен фотографиями сияющих, счастливых людей, чьи лица озаряли великолепные белозубые улыбки типа «гордость дантиста».

Вот история успеха некоей Лидии А. Эта Лидия А. выглядела типичной старой девой с длинным носом и пучком обесцвеченных пергидролем волос на затылке. «Я испытывала проблемы в общении и никак не могла выйти замуж. Сразу после окончания курсов я вышла замуж за обеспеченного человека и родила двоих детей…» Ну, уж ей, Маше, венец безбрачия не грозит, хмыкнула девушка. С ее-то внешностью…

Далее со снимка взирал мужчина с бычьей шеей и маленькими глазками, прятавшимися под выпуклыми надбровными дугами. По виду – типичный «бык» из «качалки». «Я испытывал неудачи в бизнесе, моя карьера продвигалась все хуже и хуже. Но после курсов в Гуманитарном Центре Гобарда я организовал собственный бизнес и теперь процветаю…»

Маша фыркнула. Бизнес ее совершенно не интересует, хотя, конечно, хотелось бы иметь побольше денег… Но разве их не должен зарабатывать муж?

Далее красовался прыщавый юноша с исступленным взглядом закоснелого в своей страсти онаниста. «После окончания курсов я больше не испытываю проблем с девушками. У меня появилась постоянная подруга и…» Дамочка в очках, типичный синий чулок без личной жизни, возвещала: «Я окончила среднюю школу на тройки и думала, что наука не для меня, пока не познакомилась с сенсологией. После прохождения тренинга у меня словно открылись глаза, и я почувствовала себя счастливой. Теперь я знаю, что я все могу, все умею. Я поступила в престижный вуз, блестяще его закончила и теперь работаю над докторской диссертацией по сенсологии. И я знаю, вы это можете!» Оптимистический лозунг «Вы это сможете!» прочно впечатался в память.

Маша еще немного побродила по кипящим народом широким коридорам и просторным холлам. Вокруг – светлые лица, приветливые улыбки, вокруг – красивые молодые люди в строгой одежде. О, это не та хмурая, самотекущая масса в утреннем московском метро! Может быть, здесь действительно знают секрет, как делать счастливыми людей? Может, стоит попробовать?

Но деньги!.. Все упиралось в деньги. Чтобы стать счастливой – нужны деньги. Немного денег. Всего-то восемьдесят долларов.

«Я их достану!» – решила девушка и решительно направилась к выходу.

Личную карточку Маши Антоновой я тогда вернула в общую картотеку. Мне показалось, что эта девушка собой ничего не представляет. У нее не было высокого сократовского лба, гениальная мысль не светилась в ее глазах. Кукольная внешность – это, пожалуй, все, чем она могла похвастаться. Но, возможно, нам еще пригодится ее смазливое личико. Возможно, возможно…

– Я прошу всего восемьдесят долларов! – запальчиво выкрикнула Маша.

– Милая, если тебе нужны деньги на какие-то дурацкие курсы – иди заработай сама! – холодно ответил отчим и устало уткнулся в газету.

«Ну хорошо же!» – разозлилась девушка и принялась одеваться, часто моргая затуманенными от слез глазами.

– Ты куда? – с кухни появилась мать.

– Отстаньте от меня! Я ухожу! – Маша кусала губы, чтобы не расплакаться навзрыд. Чтобы не доставить им такого удовольствия – видеть ее плачущей, подавленной их взрослой, деспотичной волей.

После ухода дочери в квартире воцарилась напряженная тишина.

– Опять просила денег? – вздохнула мать, присаживаясь на край дивана.

– Угу! – Отчим неохотно оторвался от газеты.

– В этот раз на что? Опять на поездку в Чехию?

– Нет, на сей раз ей втемяшилось в голову пройти какие-то дурацкие курсы.

– Может, стоит дать? Вдруг дело благое? Хоть чему-нибудь ее там научат…

– Слушай, делай что хочешь, а? – раздраженно отозвался отчим, гневно хрустя газетой. – Только не трогай меня, пожалуйста!

Итак, деньги на начальный курс обучения Маша получила.

Это было что-то необыкновенное! После первого занятия девушка была просто в восторге. Ей было так интересно! Сначала она боялась, что придется сидеть на скучных лекциях и конспектировать наукообразные речения нудного лектора, но в действительности все оказалось по-другому. На первом занятии ее руководитель (он назывался иностранным словом «супервайзер») объяснил студентам, что им будут предложены упражнения, которые резко повысят их способности к общению.

– Какими бы они вам ни казались странными и нелепыми, вы должны понимать, что любая научная теория кажется нелепой и безумной неподготовленному человеку до тех пор, пока на себе он не ощутит ее результат Например, первые опыты по электричеству повлекли за собой обвинения в нечистой силе, но теперь мы пользуемся электричеством каждый день, не задумываясь над его природой…

Студентов провели в большой зал, где было много столов, и на каждом столе красовалась табличка с названием курса. Возле надписи «Преодоление подъемов и спадов» кроме папок с инструкциями лежали кажущиеся бес полезными мелкие предметы – сломанные игрушки, пустые шариковые ручки, кубики, лас тики… В начале занятия все студенты вставали, хлопали в ладоши, дотрагивались до плеч и рук соседей, затем делали из игрушек нехитрые постройки. Это было так забавно!

Заниматься они должны были по брошюркам, а преподаватель лишь контролировал усвоение ими полученных знаний.

Маша открыла методичку и задумалась над предложением: «Все люди делятся на две категории: ковбоев в белых шляпах (хороших) и ковбоев в черных шляпах (плохих)».

В этот миг рядом с ней бровастый, мрачноватого вида студент нарочито громко фыркнул, не обращаясь ни к кому персонально:

– А что, ковбоев в серых шляпах у Гобарда не существует? Черно-белая парадигма мышления: «враги – друзья»…

«Какой он умный, – подумала Маша, – но такой зануда! Ведь это так красиво: ковбои в белых шляпах… Как в кино!»

Далее в брошюре значились двенадцать правил, как отличить хорошего человека от плохого: «Если кто-то передает чужие слова, заведомо искажая их в худшую сторону, то это плохой человек. Если один человек обвиняет другого от лица всех, не указывая конкретного обвинителя, то это плохой человек».

«Я никогда об этом не задумывалась! – восхищенно подумала Маша. – А ведь как верно сказано! Как точно!»

Потом девушку усадили на стул напротив симпатичного молодого человека с густыми, сросшимися на переносице бровями, того самого, который храбро бросался такими умными словами, как «парадигма мышления», попросили расслабиться и сложить руки на коленях.

– Закройте глаза, – сказал супервайзер, – и сидите на стуле неподвижно. Предупреждаю, упражнение будет продолжаться несколько часов. Все это время вы не должны спать, размышлять о чем-то своем, поворачивать голову и открывать глаза. Я буду следить за правильностью выполнения задания.

Первые минут пятнадцать Маше дались легко. Правда, совсем не думать у нее не получалось, и она размышляла о том, сколько прошло времени, сколько ей еще осталось сидеть, кто этот молодой человек напротив нее, сидит ли он с закрытыми глазами или рассматривает ее сквозь щели век. Девушка решилась взглянуть на него, но едва ее ресницы дрогнули, как про звучал предостерегающий окрик надзирателя:

– Фланк! – Это означало строгое замечание Маша испуганно зажмурилась и вновь стала старательно выполнять дурацкое упражнение. Вскоре ее тело затекло, онемело, захотелось встать, размяться. Но едва только она чуть-чуть шевельнулась, как сразу же получила предупреждающий «фланк».

Вскоре сидеть стало совсем невмоготу. Чтобы тягучее неторопливое время двигалось быстрей, девушка решила потихоньку подумать о чем-нибудь своем. Но отчего-то мысли втихомолку утекали куда-то в небытие, голова стала чугунной, тяжелой, как шар, заполнилась черной мерцающей пустотой, и девушка ощутила странное оцепенение – тупое, бесконечное, черное. Словно внутри ее кто-то щелчком невидимого тумблера выключил время, и там воцарилось вязкое безвоздушное пространство, окутавшее тело коконом немой безвольной темноты.

Три часа прошли точно в ином измерении.

Когда упражнение закончилось и по приказу супервайзера Маша попыталась встать со стула, ее отчего-то повело в сторону. Глаза точно ослепли, не желая различать контуры предметов, чугунный шар, раньше бывший головой, того и гляди, грозил сорваться с плеч.

– Ничего, ничего! – доброжелательно поддержал ее наставник. – Это бывает. Неприятные ощущения скоро пройдут. У вас все получится.

Своего визави Маша в тот день так и не увидела. Ей было не до него. Она еле добралась домой и обессиленно рухнула на кровать, не отвечая на любопытные расспросы матери.