Да, да, да, он ходит с Курбаленко, и это сейчас разорвет Асино несчастное исстрадавшееся сердце! Да, да, он держит ее за руку и заглядывает в глаза, как никогда-никогда не сделает с Асей. Он никогда-никогда не подойдет к ней, не спросит, как у нее дела, куда они сегодня пойдут. Он не посмотрит в ее болотного цвета, с искринкой, глаза, не скажет, что рад видеть. Никогда… Никогда-никогда он ее не полюбит…
      Слезы потекли ручьем, и вместо ответа из горла вырвался обыкновенный рев.
      – Что, сказать не можешь? – переспросила Жеребцова.
      Ася качнула головой. С носа у нее сорвалась большая капля и упала на затоптанный линолеум.
      – Да что ты все ревешь? Сейчас что-нибудь придумаем.
      Ася подняла на Наташку заплаканные глаза.
      Сегодня у нее выдался какой-то день чудес. Сначала Быковский, теперь вот сама Жеребцова предлагает ей помощь.
      Наташка оглянулась, быстро соображая.
      – Только не в школе это надо делать, а где-нибудь в другом месте.
      – В другом месте? – как эхо повторила Ася.
      – Да! – В Наташкиных глазах скакнули лукавые чертики. – И я даже знаю, где. Пошли!
      – А что надо делать? – послушно двинулась за Жеребцовой Репина.
      – Сейчас решим! – бросила через плечо Наташка, направляясь к лестнице. В Наташке бурлила и клокотала невероятная энергия. Ее хватало на саму Наташку и еще на десяток человек, с которыми она общалась. Она любила командовать и принимать решения за других. И если она что-то решала, то все должно было получиться только так, и никак иначе!
      Не веря в свою удачу, Ася бежала следом, от счастья разве что не подскакивая на каждом шагу. Ведь теперь все ее проблемы, можно сказать, решены, раз за дело взялась сама Жеребцова. А ей всегда так нравилось, когда кто-нибудь брал ответственность на себя, распоряжался, а сама Репина шла следом. Очень уж она не любила принимать решения. Ей легче было соглашаться с уже придуманным кем-то планом, чем действовать самой.
      Наташка тут же развила бурную деятельность. Как только отзвенели звонки со всех уроков, она царственно махнула рукой Янчику:
      – Костян, плыви сюда!
      Константинов долго уговаривать себя не заставил, через секунду он уже был около ее парты. Асе оставалось только повернуться, потому что сидела она перед Жеребцовой и Наумовой.
      – Дело на сто рублей, – сразу заговорила Наташка. – Тебе не кажется, что кое-кто зарвался?
      – Кажется, – лицо Яна стало серьезным.
      – У тебя же с ним свои счеты? – подливала масло в огонь Жеребцова.
      – Предположим, – уклончиво ответил Константинов.
      – Что ты ломаешься! – не выдержала Наумова. – Сразу говори: ты с нами или нет?
      – Не с тобой, это точно, – мгновенно отреагировал Ян.
      – Да погодите вы! – хлопнула ладонью по столу Наташка. – Тут вон человек слезами и соплями исходит, а вы цапаетесь!
      Все трое повернулись к Асе. От такого пристального внимания ей стало как-то неудобно.
      – А что такое-то? – с явным сочувствием спросил Константинов. Репина и не ожидала, что всегда едкий Ян может за кого-то переживать.
      – Лерка скоро вернется, а Быковский с Курбаленко ходит, – четко разложила все по полочкам Жеребцова. – Ты представляешь, что будет? Конечно, Аська переживает.
      От этих слов голова у Репиной снова пошла кругом. Ей хотелось вскочить и закричать, что все не так! Что плакала она не из-за Гараевой, а из-за себя! Но храбрости все это произнести у нее не было.
      – Так давайте Курбаленко все объясним, – предложила Юлька.
      – Я тебе объясню! – показал кулак Константинов. – Только тронь.
      – Ой, ой, ой, – скривила губы Наумова. – Подумаешь! Она тебя и не замечает.
      – Ну, хорош! – Наташкина ладонь снова хлопнула по крышке парты. – Дело сначала сделайте, а потом хоть передеритесь!
      – А что тут делать-то? – зло сощурилась Наумова. – Подкараулить его в темном переулке и навалять.
      – Зачем навалять-то? – Жеребцова уже подняла было руку, чтобы снова хлопнуть по столу, но сдержалась. – Он ничего не поймет, если его просто так побить. Как-то надо объяснить, что он неправильно себя ведет. Мы не можем позволить, чтобы наших ни за что ни про что так обижали!
      – А с чего ты взяла, что Лерка обижена? – осторожно спросил Ян. – Может, они перед ее отъездом поссорились?
      – Расстались они? – повернулась Наташка к Репиной. Ошарашенная Ася отрицательно качнула головой. – Видишь? – Жеребцова снова посмотрела на Константинова, – никто ни с кем не расставался. Это он воспользовался Лериным отсутствием и устроил такую подставу!
      – А еще Курбаленко верещала в классе, что Лерка ненормальная, что она из-за Быковского в окно прыгала, – с явным удовольствием сообщила Юлька.
      – На себя посмотри, – снова не выдержал Ян. – Нашлась нормальная! Ты-то на что способна? Только других обсуждать?
      – Да ну вас, – вскочила Наташка. – Мы с Асей сами что-нибудь придумаем.
      Она потянулась, чтобы схватить Репину за руку и уйти, но Ася испуганно дернулась, боясь, что ей действительно придется что-то придумывать против Павла, и Жеребцова поймала только воздух.
      – Да слушаем мы, слушаем, – толкнула подругу Юлька. – Что ты придумала?
      – Пока ничего. Но без наказания этого оставлять нельзя! – И, как заправский полководец, она посмотрела на свою небольшую армию.
      У Аси на мгновение помутилось в глазах. Вот это она попала!
      – Так как? – Константинов оглянулся на пустой класс, а потом наклонился к окну. – Сейчас Майкла свистнем и поговорим с Быковским по-своему. Что тут думать?
      – Разговорчивый нашелся! – скривила губы Юлька. – А мы тут, значит, просто так сидим?
      – Нет, поговорить – этого мало. – Наташка нервно барабанила пальцами по столу. – Это не подействует. Нужна хорошая идея, чтобы ударить наверняка. Ладно, я что-нибудь придумаю. – Она посмотрела на Асю, к концу их совета заметно позеленевшую. – Не переживай, Репина! Даже если он к Гараевой не вернется, то запомнит это все равно надолго.
      Не чувствуя под собой ног, Ася вышла из класса. Непривычная тишина школы, в которой уже давно закончились занятия, давила на уши. Все вокруг нее плыло, как в тумане.
      На улице снег падал крупными легкими хлопьями. Он ложился Асе на плечи, и ей почему-то от этого становилось очень тяжело.
      Лера! Ну, позвони же ты, Лера! Один маленький звонок, и все беды будут решены. Ася ей все расскажет, все объяснит. С кем же ей еще посоветоваться, как не с лучшей подругой?
      Но она не звонит. Который день уже не звонит. И если это затянется, то Павел непременно попадет в беду. Из-за Репиной и попадет.
      Может, еще не поздно что-нибудь сделать? Например, предупредить его?
      Репина выпрямилась.
      Да, да, его надо всего лишь предупредить, и все закончится. Он, такой большой и уверенный, ходит по улицам, улыбается людям и даже не подозревает, какая опасность нависла над его головой! А так он сразу же уедет куда-нибудь далеко-далеко. Возьмет билет, сядет на поезд и уже из какой-нибудь Африки будет писать Асе длинные письма.
      «Благодарю тебя, спасительница моя! Сейчас, когда между нами километры полей, равнин, гор и океанов, я понял, что# ты для меня значишь…»
      Дома Репина положила перед собой лист бумаги и задумалась. Во-первых, надо писать левой рукой, печатными буквами, чтобы почерк стал неузнаваемым. Во-вторых, текст должен быть безликим. Что-то типа: «Берегись! Тебе угрожает опасность…» Или: «Держись подальше от Курбаленко, иначе побьют». А можно так: «Дорогой, любимый, единственный, беги скорее за высокие горы, за синие моря, потому что только там, за горизонтом, мы будем счастливы». И подписаться – «В. Р.».
      Или «Р. В.»?
      Репина Василиса…
      Ася вздохнула и… и…
      Рука сама легла на стол, а пальцы непроизвольно вывели: «Павел».
      Чувство было странное, потому что писала она это имя впервые.
      Когда строчка закончилась и рука стала более уверенно выводить заглавную «П», Репина чуть изменила слово. По странице запорхали имена – Павлушечка, Павличек, Пашечка, Павлик.
      Лист оказался быстро исписан, после чего был смят и отправлен в рюкзак.
      Нет, над текстом предупреждения надо было еще подумать.
      Теперь все школьные уроки неслись мимо Асиной головы. Декабрь пролетал, как в горячке. Стоило Репиной выйти на перемену, остановиться около стены и опустить глаза в пол, как в ее голову вихрем врывались фантазии.
      Лес, темная дорога петляет между безмолвными деревьями, только слышно, как хрустит снег под копытами коня…
      В ее вымыслах часто присутствовал конь, а иногда вырывалась вперед четверка вороных, запряженных в золотую карету.
      Лошади должны были присутствовать обязательно, это придавало ее историям особую романтичность.
      …Вот, значит, едет она верхом, черный жеребец под ней храпит и недовольно дергает головой. И вдруг за поворотом открывается ужасная картина – трое отморозков кого-то бьют ногами. Человек извивается, но не просит пощады, не зовет на помощь.
      Конь под ней немедленно встает на дыбы. Раздается оглушительное ржание. Отморозки в панике бросаются в разные стороны. У одного из них в руке появляется длинный нож. Нехорошо поглядывая на Асю, он начинает подкрадываться к ней. Жеребец косится на холодный блеск металла, зло грызет удила. Потом резко разворачивается. В воздухе свистит копыто. Нож летит в одну сторону, отморозок, держась за разбитую руку, в другую. Слышится победное ржание. Конь опускается на передние ноги, помогая Асе сойти на землю. Утопая в глубоком снегу, она бежит к лежащему человеку, легко переворачивает его на спину. И – о, ужас! или – о, счастье! это Павел. Он жив! Он дышит!
      Ася прикладывает к его бледным щекам горсть холодного снега. Секунда. Бархатные ресницы дергаются. Он глубоко вздыхает и открывает глаза.
      Из-за деревьев показывается заплаканная Курбаленко. Она падает на колени, просит прощения – это ведь она завела Павла в чащобу, где их поджидала опасность, это ведь она даже не подумала заступиться за него. Но Павел Лизу не видит. Он смотрит только на Асю.
      – Это ты меня спасла? – негромко спрашивает он. – Я этого никогда не забуду. Я теперь всегда буду с тобой!
      Держась за руки, они встают, Павел холодными губами целует ее в щеку. Призывно ржет конь. Павел легко вскакивает в седло, сажает перед собой Асю, и они мчатся по просеке через лес, а навстречу им из-за горизонта поднимается ослепительное солнце.
      Каждый раз от таких фантазий у Аси кружилась голова, сердце бешено стучало. Она так ярко все видела, что потом какое-то время не могла понять, где находится. Куда подевался лес и почему она сидит на стуле или стоит в коридоре около стены, а не изящно гарцует на красивом скакуне?
      Павла надо спасать! Как же это сделать? Записку написать у нее не получилось. Подойти и просто сказать – тем более.
      – Ну так вот… – Царькова говорила уже давно, но только сейчас Ася поняла, что обращаются к ней. – Она из кожи вон лезет, чтобы он ее заметил. А он – по нулям. Вообще! Словно ее и нет.
      – Светка, зачем ты худеешь? – прервала этот бестолковый поток слов Репина, забыв, что уже спрашивала ее об этом когда-то.
      После отъезда Гараевой Асе оказалось совершенно не с кем общаться. Все уже давно разбились на парочки, притерлись друг к другу, и никто не собирался ради страдающей Аси менять установившиеся порядки. Так и получилось, что среди большого класса, находясь постоянно в толпе людей, Репина чувствовала себя одиноко.
      «Незадействованной» в 9 «А» оставалась одна Царькова. Она не то что ни с кем не дружила или с ней отказывался кто-то общаться, просто она легко уживалась в состоянии полудружбы со всеми. Светка спокойно могла подойти к кому угодно и заговорить с ним о чем угодно.
      Ася же чувствовала постоянную неловкость. Она была не из тех, кто первым начинает дружить. Репина с удовольствием к кому-нибудь пристроилась бы. Но все были заняты, и единственной свободной оказалась Царькова, вот Ася и «зависала» время от времени рядом с ее партой.
      – А что еще делать? – подняла пушистую бровь Светка. – Надо же чем-то себя занимать!
      Странная это была причина для столь мучительных внешних преобразований. Но, с другой стороны, – когда, действительно, делать больше нечего…
      Репиной тоже особенно заниматься было нечем – ни в какие секции и кружки она никогда не ходила, марки не собирала, музыкой не увлекалась. Все это требовало определенных усилий, на которые она была неспособна. Ей больше нравилось мечтать. Забраться с ногами в кресло или встать коленками на стул и уставиться в окно. Там по дорожкам, осенью и весной мокрым, засыпанным опавшими листьями или еще не очистившимся от снега, зимой – занесенным сугробами, а летом – сухим и жестким, – так вот, там ходили люди. И у каждого была своя история. И как было здорово эти истории придумывать! Телевизор смотреть не надо, все можно было и так вообразить.
      Но вот именно сейчас ничего толкового у Аси не придумывалось. Над красивой головой Павла сгущались нешуточные тучи, а она бездействовала.
      А что сделаешь, если рядом с ним неотлучно вертится Курбаленко! Она Быковского не оставляла ни на секунду. Только если на улице…
      – Что там у Леры? – как всегда, не в кассу и, как всегда, с большим опозданием спросила Царькова. – Звонит?
      – Нет, – вздохнула Ася. – Один раз только позвонила. И то, связь оборвалась.
      – Значит, она Быковскому звонит, – легко предположила Светка.
      Репина удивленно уставилась на одноклассницу. Нет, все-таки и Царькова иногда могла выдать что-то умное. Надо найти повод подойти к Быковскому, завести непринужденный разговор и между делом узнать: а вдруг, и правда, они уже обо всем с Гараевой договорились?
      И Ася стала искать повод. Но он, как назло, все не подворачивался и не подворачивался. Впрочем, темы для беседы у Репиной тоже не было. Спросить о погоде? Ни за что! Он ее еще примет за дурочку. Значит, надо о чем-то глобальном. Например: где он будет встречать Новый год? Или – как идут занятия в музыкальной школе? Или – как он рассматривает внутреннюю политику их страны, как прогрессирующую или регрессирующую?
      Вот, кажется, о политике – самая подходящая тема.
      Ася даже перепугала папу, спросив, какую лучше газету почитать, чтобы лучше узнать…
      – …О нашей внутренней политике, – с трудом выговорила она и, решив, что этого может оказаться недостаточно, добавила: – И о внешней тоже. Особенно ситуация на Ближнем Востоке меня беспокоит.
      О Ближнем Востоке она слышала по телевизору. Конечно, можно было никакие газеты не читать, а все узнать из новостей по телевизору. Но в новостях диктор слишком быстро тарабанит текст, словно ему самому не интересно, что там, на этом несчастном Ближнем Востоке, происходит, так что Репиной ни разу еще ничего не удавалось запомнить. Ни одного имени или названия населенного пункта. А вдруг Павел решит углубиться в детали? А там еще ведь и Дальний Восток есть. И вполне возможно, что Средний тоже. Нет, напечатанный текст куда надежней.
      – Ну… – растерянно пробормотал папа, отрываясь от книги. – Возьми газету «Известия» или «Коммерсант». Хотя, в «Коммерсанте», наверное, про внутреннюю политику не очень много пишут. А что случилось-то? В школе задали?
      – Задали, – буркнула Репина, подбирая с журнального столика выданную ей мелочь на покупку периодических изданий. – Еще как задали!
      В киоске с газетами оказалось негусто.
      – «Вечерка» только, – буркнула толстая тетка и исчезла в пуховых объятиях огромного платка.
      Ася сунула в окошко кулачок с мелочью. Полученную газету нежно прижала к себе. Это было ее спасение. Это была ее последняя надежда.
      Первое знакомство с печатным изданием оказалось неприятным. Газета сильно пачкала руки, пальцы тут же стали черными, а потом этот неприятный черный налет обнаружился на боках светлой сумки и на подоле куртки – вероятно, Ася в задумчивости провела по нему рукой.
      В сердцах Репина чуть не выкинула газету в первую же урну. Это надо же, какая невезуха! Развернуть не успела, а уже такая гадость.
      Она зло скомкала податливую бумагу, но в последний момент передумала. Что же, она зря деньги тратила? А потом, можно с этой газетой и не носиться, выписать имена на бумажку, и все.
      На улице под снегом газета намокла и покоробилась. На сгибах текст уже не читался. Если так пойдет дальше, то кладезь ценной информации растает у нее в руках, и Репина так и не узнает, что происходит на этом несчастном Ближнем Востоке.
      Ася добралась до дома, быстро переоделась и забралась в кресло.
      Так, посмотрим, что творится в мире! Она пробежала взглядом по заголовкам, про Ближний Восток – ни слова.
      «Золотовалюный резерв РФ и других развивающихся стран (таких, как Китай и Сингапур) помогут мировой экономике пережить нынешний кризис».
      О чем это они? Где мы, а где Сингапур!
      «Изнанка китайского чуда».
      Вот оно! На фотографии – полуголый тощий китаец. Что-то про эксплуатацию труда.
      Опять не то.
      Чемпионат по теннису в Австралии.
      Умер актер…
      Нет, лучше о золоте. Здесь что-то понятное и не такое мрачное.
      После третьего прочтения узкого столбца Репина поняла, что эту абра-кадабру она ни в жизнь не запомнит. По телевизору это все звучало как-то проще.
      Из кухни раздались призывные звуки заставки «Спокойной ночи, малыши!». Пятилетние Санька и Ванька отовоевывали себе право не ложиться спать рано. Сначала передача про Смешариков, потом Хрюша со Степашкой, потом можно еще что-нибудь урвать.
      Нет, урвать им сегодня не удастся.
      – Спокойной ночи, ребята, – пожелал вежливый Филя.
      – Кар, кар, кар! – повела глазами в сторону Каркуша.
      – А ну, разбежались! – влетела на кухню Ася и подхватила со стола пульт. – Мне надо новости смотреть!
      Она стерла с экрана уплывающую кровать – кадр из заключительной заставки «Спокойных ночей».
      – Куда? – Половник полетел в раковину, и мать начала быстро вытирать руки полотенцем. – Верни обратно! Там же сейчас будет!..
      – У меня новости! – Ася увернулась от протянутой руки и вдавила кнопку переключения каналов, перескочив на что-то развлекательно-дециметровое.
      – Ну, и какие новости ты собираешься здесь смотреть?
      Все уставились в телевизор, по которому теперь лихо неслась полицейская машина с мигалкой, а мужик в кожаной куртке бежал от нее в подворотню.
      – Сейчас найду и буду смотреть! – упрямилась Репина. Кнопка запала, и теперь каналы весело сменяли друг друга, не давая возможности понять, что мелькает на экране. Взрыв. Человек пьет воду. Фигуристка закружилась на одном месте. Черная спина…
      – Отец, ты гляди, что она делает! – не выдержала мама.
      – Мультики! – первым заголосил Ванька.
      – Папка! – бросился за помощью более сообразительный Санька.
      – А ну, верни! – пыталась всех перекричать мать.
      – Мультики! – верещал с надрывом Ванька.
      – Отвали в кровать, – отпихнула маленького брата Ася. – Ща вообще пульт в окно выброшу.
      – Отец! Я тебе выброшу! – Мать хлопнула Репину по спине полотенцем.
      – Мне для школы! – не сдавалась Ася.
      – Мама! Мама! Чего она? – Ванька уже готов был зареветь.
      – Ну что ты? – появился на кухне отец, на руках у него сидел Санька. – Все равно, они тебе не дадут ничего посмотреть.
      – А мне надо! – не унималась Репина.
      – Утром посмотришь!
      Воспользовавшись тем, что дочь отвлеклась, мать ловко выхватила у нее пульт и попыталась нажать на кнопку, но каналы самовольно продолжали мелькать на экране.
      – Отец, – ахнула мать. – Ты гляди, что она сделала!
      – Мультики! – на одной ноте тянул Ванька.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.