Александра Павловна Ус
      Василинка из Царской Ветки
      Повесть
      Авторизованный перевод с белорусского В.Г.Машкова
      В книгу вошли две повести: "Василинка с Царской Ветки" и "За лесом Березовая Роща".
      В центре произведений - обаятельный образ Василинки, дочери железнодорожника. Интересно рассказывает автор о детстве своей героини, которое припадает на первые послереволюционные годы. Во время гражданской войны судьба отрывает Василинку от привычной городской обстановки и забрасывает в глухую деревеньку, где она участвует в переустройстве жизни, где находит свое счастье...
      Для среднего школьного возраста.
      ОГЛАВЛЕНИЕ
      Серебряный рубль
      На улице Зеленой
      На чем хлеб растет
      Мы едем на буланом!
      Воля-вольная
      Толока
      В гостях хорошо, а дома лучше
      Домовладельцы
      Мы, дети пролетариев
      Скучно жить без праздников
      Пирог на именины
      Мост
      Кремень
      Ломтик хлеба
      Ржаные колосья
      Спектакль
      Дороги
      Внучке Юлии
      посвящаю
      Автор
      СЕРЕБРЯНЫЙ РУБЛЬ
      Василинка ходит сама не своя. Мама совершенно не обращает на нее внимания. Пообещала пришить руку кукле и все никак не возьмется, все у нее времени нет. Василинка берет сама иголку и возится с рукой куклы, из которой сыпятся опилки. А была такая красавица с фарфоровой головкой - просто загляденье. Сейчас нос поцарапанный, голубая краска на одном глазу совсем облупилась. Но все равно Василинка любит свою Машку, выставляет рядом с ней целый ряд бутылочек, стаканчиков и жестянок, в которых летом пироги из песка пекла, а сама все хлопочет с рукой, жалко висящей на тонкой ниточке.
      - Твоя Машка инвалид! - хохочет Сонька. - Ей германец на войне руку оторвал, и Машка стала калекой!
      Кукла печально глядит на свою хозяйку выцветшими глазами, а Сонька-задира, показав язык, хватает Василинкино пальтишко и, хлопнув дверями, выскакивает во двор. Василинка едва не плачет, так ей жалко Машку, а заодно и саму себя.
      В доме все перевернуто вверх ногами. Целую неделю гостит тетя Женя, папина сестра из Тифлиса, с тремя детьми: Соней - одногодкой Василинки, тощим долговязым Володькой и маленьким Васей. Они непохожи на других детей. Лица темные, будто вымазанные в коричневую краску, носы длинные. Блестят белые зубы, огнем горят быстрые черные глаза, а у Сони еще болтается на ленте большая серебряная медаль с дырочкой посредине. И принесло же их из того Тифлиса в легких жакетиках.
      - Ах, я не думала, ах, я не знала, - причитала тетя, - что у вас так холодно. - Словно Василинка в том повинна. Теперь Сонька носит новое пальтишко Василинки, перешитое из маминого жакета, а сама Василинка бегает в старой курточке.
      Еще задолго до приезда гостей мама хлопотала в доме, скребла, мыла, убирала, ничего вкусного не готовила.
      - Вот приедет тетя, тогда и попразднуем!
      А где ты попразднуешь, когда пост этот тянется целый век! Василинка и забыла уже, какой вкус у молока и мяса. Только и слышишь: "Скоромного есть нельзя". А почему нельзя, Василинка не знает. Только слышит, как мать выговаривает отцу: "Сходи, Змитро, к исповеди, не бери грех на душу". Отец отмахивается: "А я не брал никакого греха на душу, незачем и в церковь идти".
      - Что ты говоришь, Змитро! - не отступается мать. - Ты же первую неделю только постился, а во вторую уже не вытерпел, поел в поездке наваристого бульона.
      Василинка знала, что мама и сама не выдержала, когда маленького Митьку грудью кормила: молочка в чай подливала.
      - Вот и признавайся тебе после этого, - упрекнул сам себя отец. - Я ведь никого не обидел, не обругал, чужого не взял! Ну, ладно, схожу, лишь бы в доме покой был!
      В тот злосчастный день отец с утра пошел к исповеди. Через несколько минут мать спохватилась: он же не взял денег, чтобы постричься у парикмахера! Разве можно идти к батюшке с такими лохмами. Она положила в носовой платок серебряный рубль, завязала узелком и протянула Василинке:
      - Беги, доченька, догони отца и отдай ему деньги.
      Слез как не бывало. Василинка выскочила из хаты и помчалась, точно вихрь, посреди улицы. Отец уже далеко отошел от дома.
      Василинка побежала еще быстрей, размахивая платочком. Так было вроде легче бежать. Вот она уже совсем близко, рукой подать.
      - Папа! - крикнула Василинка. - Мама передала рубль, сказала, что ты...
      Но что это? В платочке ничего нет. Василинка ощупала все-все уголки серебряный рубль исчез, словно его и не было. У Василинки пересохло в горле, язык не слушался, она не могла вымолвить ни слова. Девочка стояла молча, глядя себе под ноги.
      - Ну ничего, доченька, не плачь! Чего в жизни не бывает! Беги домой, я скоро приду!
      Легко сказать - беги домой! Василинка еле переставляла ноги и не отрываясь глядела на землю, искала серебряный рубль. И куда он запропастился? Нигде не видно. Сказать маме или промолчать? Василинка знала, что мама по головке не погладит. "Не скажу", - наконец решает Василинка.
      Но скрыть свою растерянность она не умеет. Мама всегда догадывается, если что-то случилось.
      - Что с тобой?
      - Ничего.
      - Как это ничего? У тебя же на лице все написано!
      - Я... я потеряла рубль...
      - Потеряла? Такие деньги потеряла? Вот возьму ремень да огрею по спине, тогда будешь знать, как деньги беречь.
      Ремня Василинка боялась. Она задрожала и заплакала.
      Но мама неожиданно смягчилась:
      - Марш в угол! - приказала она.
      Василинка терпеливо стоит в углу. Совершенно онемели ноги. Кажется, если бы разрешила мама сесть на пол, она бы целый день не вставала. Ах, скорей бы вернулся папа! Как на беду, он где-то задержался. А тут еще эта ненавистная Сонька дразнится и показывает язык:
      - Разиня! Рубль потеряла!
      Василинка переступает с ноги на ногу, тихонько шмыгает носом и показывает Соньке кулак. Наконец возвращается отец. Вместе с ним дядя Самсонов из депо. Увидев Самсонова, мать молча вздыхает: все ясно! Снова отец просидел у этого безбожника, никак не наговорятся!
      Самсонов подмигивает Василинке и достает из кармана конфету, но Василинка уткнулась носом в стенку: стыдно перед дядей Самсоновым.
      - Амнистия! - хохочет Самсонов. - Амнистия, выпускайте арестантов! прощается и уходит.
      - Ну, ладно, мать, хватит, отпусти ты Василинку, - добродушно говорит отец. - Она ж не нарочно.
      А маме и самой жалко свою доченьку. Она делает вид, что не замечает, как отец подходит к Василинке, берет ее за руку и выводит из угла. Отец опускается на табуретку, садит себе на одно колено Василинку, достает из кармашка жилетки большие серебряные часы "Павел Буре", нажимает на головку. Выстрелив, отскакивает верхняя крышка, а за ней потоньше - другая. Отец показывает Василинке, как перевести стрелку на ту или иную циферку. Василинка увлекается и, уютно примостившись на папином колене, вскоре забывает о неприятном происшествии.
      А назавтра с Василинкой вновь приключилась беда. И все из-за гостей. Сонька так саданула кулаком в бок, что искры из глаз посыпались. Ну, разумеется, Василинка не дала себя в обиду, хотя мама строго наказывала, чтобы она была с гостями вежливой и обходительной. Но от боли Василинка забыла обо всем и, размахнувшись, влепила Соньке пощечину.
      Сурово глянув, мать сказала:
      - Вот что, доченька, все мы пойдем фотографироваться на память, а ты останешься и будешь сидеть дома одна...
      Василинка еще никогда одна не оставалась. И то ли оттого, что ей стало очень страшно, а может, оттого, что она не будет фотографироваться, непрошеные слезы так и брызнули из глаз. Должно быть, эти слезы смягчили мамино сердце. Когда все оделись, она сказала:
      - Ладно уж, собирайся и ты с нами...
      Шли долго-долго. И занесло того фотографа аж за самую Двину! Особенно немели ноги у Василинки, когда мимо них, цокая копытами, пролетала, словно вихрь, пролетка. Но кто тебя в нее посадит? Только богатые катаются на фаэтоне...
      Младшего брата Митьку отец почти всю дорогу нес на руках, а Василинка крепко держалась за руку Тони, старшей сестры, и все больше отставала от Соньки. Она и там, у фотографа, не стала с ней рядом, но Сонька все равно протиснулась поближе к Василинке, да еще нарочно наступила ей на ногу.
      Мама и тетя оделись понаряднее. Особенно привлекательно выглядела мама с высоко взбитыми волосами. Такую прическу она делала лишь по большим праздникам. Отец одел праздничную тройку с серебряной цепочкой от "Павла Буре" на жилетке. Тоня с распущенными волосами, с большим белым бантом на голове. А Василинка стояла вконец расстроенная из-за этой Соньки. Да и на ее стриженой голове не завяжешь никакого банта.
      Все были настороженные, не такие, как всегда, словно ждали чего-то необычного. Один Митька, в темном пиджачке с белым вязаным воротничком и в новенькой, специально купленной по такому случаю фуражечке с блестящим козырьком, не обращал никакого внимания на все это торжество и вертелся как белка.
      Наконец фотограф рассадил всех должным образом и сказал:
      - Смотри внимательно, Митя, вот отсюда, - он дотронулся до круглого объектива, - сейчас птичка вылетит.
      О, это было уже интересно не только Мите!
      И тут сам фотограф скрылся под черным покрывалом. Все, затаив дыхание, ждали, когда же наконец вылетит птичка, а фотограф-волшебник высунул из-под своего укрытия руку и закрыл то место, откуда так и не успела выпорхнуть птичка.
      Назавтра гости поехали домой, в свой Тифлис. Когда садились в вагон, Сонька-задира что-то положила Василинке в руку. "Прощай, Василинка! - весело крикнула она, сверкнув черными глазами и белыми, как чеснок, зубами. - До свидания!"
      Как только поезд скрылся за поворотом, Василинка разжала кулак. На ладони лежала монета с дырочкой посредине... Тот самый серебряный рубль, который болтался на шее у Соньки.
      Через несколько дней Василинка увидела на фотографии застывшие лица своей семьи и гостей. Рядом с ней стояла Сонька и нахально скалила зубы, словно одна она увидела эту птичку фотографа. Василинка уже не злилась на свою двоюродную сестру. Она даже жалела, что они не успели подружиться. Жаль, что Сонька уехала в свой Тифлис!
      Василинка вздохнула и на обратной стороне фотографии карандашом нацарапала:
      "Мне скоро 7 лет".
      НА УЛИЦЕ ЗЕЛЕНОЙ
      Теперь они жили на новом месте, на улице, которая звалась Зеленой. Сказать, чтоб на ней было зелено, так не очень. По обе стороны песчаных тротуаров тянулись неглубокие канавки, поросшие травой. На всю улицу был один сад - Артемишин, как раз напротив их дома, за высоким дощатым забором.
      Побывать в том саду еще никому из детей не удавалось, а посмотреть, зажмурив один глаз, сквозь щель в заборе все же можно было. Там рядами стояли усыпанные плодами раскидистые яблони, тянулись вверх груши. Вокруг зеленела высокая трава. У забора, точно сторожа, стояли вишни, ветви их разрослись и перекинулись на улицу. Василинка любила в летнюю жару укрыться в их зеленой тени. А еще больше она любила выбежать утречком, пройтись босиком вдоль забора и поискать, не упала ли на землю вишня. Пускай выпачканная в песке, но все равно вкусная.
      Но ягоды держались на ветвях очень крепко. А более спелые Артемиха, подставив высокую лестницу, собирала сама и несла на рынок.
      Вот если бы хлынул проливной дождь и подул сильный ветер, да тряханул деревья так, чтобы посыпались на землю крупные спелые вишни! Однажды Василинке приснилось, что трава под забором вся усыпана ягодами, а она их собирает и собирает в корзину. Но это было во сне, а наяву такого чуда не случалось. Если бы они квартировали у Артемихи, тогда можно было бы хоть разок забежать в сад!
      У Василинкиного хозяина, составителя поездов, не было сада. Среди грядок росло всего несколько кустов смородины и крыжовника. Мама строго-настрого предупредила, чтобы даже не глядели в ту сторону, где растут кусты, а то будет плохо. Само собой разумеется, Василинка не хотела, чтобы было плохо. Но как пройти мимо и не глянуть на кусты? Глаза сами так и следят, так и следят, спеют ли ягоды. Сперва их совсем не видно было, а потом, приглядевшись, Василинка заметила на ветках маленькие светлые капельки. Эти капельки не очень манили, но зато когда подросли, позеленели, так спасенья не стало - так хотелось подойти к ним поближе. Ничего же плохого не случится, если она только подойдет и глянет!
      Однажды, наигравшись во все игры, Василинка оглянулась вокруг, не видит ли кто-нибудь ее, отворила калитку, которая вела в огород, и побежала к погребу, за которым росли кусты. Просто так стоять и смотреть на спелые ягоды у нее не хватило сил. Василинка незаметно для самой себя нагнулась, подняла ветку, усыпанную ягодами, оторвала одну, положила в рот.
      - Ты что здесь делаешь? - послышался строгий оклик.
      Василинка вздрогнула и, отскочив в сторону, ойкнула, потому что попала в густую крапиву. Рядом с ней стоял хозяин и глядел на нее сквозь большие очки. Она всегда побаивалась этого молчаливого человека, а сейчас совершенно растерялась и не знала, что делать.
      - А ну, прочь отсюда! - сурово произнес хозяин. - Заболит живот хлопот с тобой не оберешься!
      Василинку словно ветром сдуло. Не почувствовав даже, как горят обожженные крапивой ноги, она бросилась наутек. Вбежала во двор, набросила защелку на калитку и прижалась к ней. Сердце ее громко стучало.
      "Что будет, если мама узнает?"
      Несколько дней Василинка жила в постоянном страхе, в ожидании расплаты за свое преступление. Но мама почему-то ее не ругала. "Вот и пойми их, взрослых", - думала Василинка. В душе она была очень благодарна хозяину. И совсем он не злой: даже не пожаловался на нее.
      Василинка любила свою Зеленую улицу. Тут всегда было много детей, с ними можно было поиграть в салки, горелки и прятки. А сколько интересного, любопытного было в каждом доме. Вокруг жили железнодорожники-паровозники (как отец Василинки) и кондукторы, составители поездов, стрелочники, смазчики и смывщики вагонов. В самом красивом зеленом доме с белыми ставнями, стоявшем в конце улицы, жил машинист.
      Почти в каждом доме было много детей, мало достатка и свой издавна заведенный порядок. Одни приглашали: "Заходи к нам, девочка, заходи". Другие, вечно занятые своими заботами, не обращали на нее внимания.
      Кураковы, снимавшие комнату в доме на углу Зеленой и Гороховой улиц, всегда радушно встречали Василинку и ее маму. Но что там интересного? Там все давно виденное-перевиденное. Как положили на комоде когда-то разрисованные грибочки, яблочки, ларчики, так их никто и не подвинет и не переставит. Только и было необычного у Кураковых, что они шкварок не ели. Поджарят сало, блины в жир помакают, а шкварки - в мусорную яму! Чудаки! Самого вкусного не едят!
      Совсем иное дело у Богдановых. У них восемь детей и старенькие бабушка с дедушкой. Или у стрелочника Ивашкина, жившего напротив дома Василинки, - у тех десять мальчишек и девчонок. И постарше, и подростки, и совсем маленькие, как подруга Василинки Зина. Василинка ощущает свое старшинство и заботливо ее опекает. Девочки часто играют вместе в школу. Василинка учительница - она уже в третий класс перешла, - а Зина подготовишка. Василинка принесла двадцать блестящих, словно отполированных каштанов и беспрерывно гоняет Зину:
      - Скажи, а сколько будет, если к трем, - и кладет перед Зиной три каштана, - прибавить еще два?
      Зина долго думает, пока решит. А Василинка терпеливо ждет ответа и в зависимости от него то сердится, то довольно улыбается. И ставит Зине оценки.
      У Зины интересно, особенно когда старших сестер и братьев нет дома. Мама Зины всегда занята нескончаемыми домашними хлопотами, и девочкам удается незаметно переступить порог чистой половины. Там, на столике, граммофон с огромной сверкающей трубой, в которую можно глядеться, будто в зеркало. А если хорошенько покрутить ручку с правой стороны, то заговорит или запоет. Но завести граммофон малыши не осмеливаются. Да и ручка очень тугая, крутить не хватает сил.
      Еще Василинку привлекает плетеная из ивовых прутьев этажерка (дома у них такой нету), вся заставленная толстыми и тонкими книжками. Василинка внимательно приглядывается, какую из них вытянуть. В ее памяти всплывают слова взрослых Зининых сестер: "Романы детям читать запрещено". Только почему и кем запрещено, Василинка не знала. Зависть берет, что этим взрослым все можно. А им, детям, столько напридумывали: того не бери, этого не делай, спать ложись вместе с курами. А сами крутят граммофон аж до полуночи и не дают маме спать. Василинке так хочется, чтобы и ей не давали спать, хоть бы разок послушать это пение. Уже сколько раз давала себе слово выдержать, не заснуть, лежать и слушать музыку. Но не успеет положить голову на подушку, как глаза сами закрываются, и она проваливается в глубокий сон.
      Василинка ищет на этажерке роман и вытаскивает книжку под названием "Страшное дело". Незаметно от Зины (потому что она никогда без разрешения сестер не даст книгу даже ей, Василинке, своей лучшей подруге) прячет эту маленькую, без обложки, потертую книжку под полу курточки и торопится домой.
      Но ничего интересного в том романе она не находит. Ну, судят там одного парня, ошибочно принятого за убийцу. Ну, помогает ему освободиться одна девушка. И все. Не обнаружив ничего запретного, Василинка быстро теряет интерес к роману. Что же, тогда и про кочегара Синицына стоит писать роман? Он судился (только Василинка не знает, с кем) за то, что его покалечили на железной дороге. И отец был у него свидетелем. Она не знала, что он там свидетельствовал, только слышала, как между собой взрослые говорили, что "овчинка выделки не стоит".
      Окончательно потеряв интерес к романам, Василинка пристально наблюдает за дочками паровозного машиниста Миржиевского, которые живут в красивом зеленом доме с большим крыльцом и восемью белыми ставнями. Уж очень они необычные, непохожие на Василинкиных знакомых девочек. Никогда не увидишь, чтобы они сидели на крыльце, как сидят женщины и девчата в праздничные дни у каждого домика в два или три окна, как любила посидеть в свободную минутку на крыльце и мама Василинки, накинув на плечи большой платок, купленный еще до замужества.
      Василинке не было хода в тот зеленый дом. Парадное крыльцо и калитка всегда были на запоре. Лишь однажды она осмелилась забежать во двор к Миржиевским: у бумажного змея, запущенного в небо детьми, оторвалась нитка, и он опустился за высоким забором.
      - Не пропадать же такому красивому змею!
      Василинка с Зиной нажали изо всех сил на скобу, и калитка отворилась. Змей лежал у цементного колодца. А мама Василинки ходила по воду далеко, за несколько кварталов, к Титовому колодцу. Каждый опускал свое ведро, зачерпывал воду и вытаскивал его по деревянному срубу. До капельки выбирали воду в Титовом колодце. А тут такой шикарный колодец на одну семью!
      Посреди двора стоял дородный хозяин - машинист Миржиевский и кричал на свою кухарку:
      - Где обед, я тебя спрашиваю, а?
      - Я котлеты не приготовила, потому что пани дома не было, оправдывалась кухарка.
      - Чихал я на твою пани и на твои котлеты! Ты мне картошку подавай.
      Василинка очень удивилась: такой важный пан - и хочет картошки. Такие деликатесы и в их доме водятся.
      ...Барышни Миржиевские никогда ни с кем на улице не здоровались. А Василинке мама сколько раз напоминала:
      - Смотри же, не забудь при встрече с людьми поздороваться!
      Василинка всегда говорила "добрый день". А вот барышень Миржиевских, наверное, их мама не научила быть вежливыми. Еще издалека Василинка видела две высокие сухощавые фигуры. Барышни молча проходили мимо, даже не взглянув на нее. Барышни Миржиевские чем-то нравятся Василинке. Может, тем, что ходят так степенно, будто плывут, как лебеди, живущие в монастырском пруду. Шеи барышень тоже напоминают лебединые, такие же длинные и изогнутые. Блузки на обеих ослепительно белые, с высокими воротниками-стойками на косточках. Юбки длинные, будто метлой по улице метут, а внизу тесемочкой, словно щеточкой, подшитые. По талии барышни подпоясаны широкими кожаными поясами. А какие пряжки блестящие на поясах! Так и сверкают, так и переливаются в солнечный день. Мама говорила, что это их служанка, Домна, так начищает мелом пряжки. У Василинкиной мамы таких поясов не было. Она только по субботам медный самовар толченым кирпичом терла, а потом мелом драила, пока тот не заблестит так, что в него можно будет глядеться, словно в зеркало.
      Василинке тоже хочется быть похожей на барышень Миржиевских. Она начинает перенимать их манеру ходить, высоко задирает голову, выпрямляет худые острые плечики. Мама улыбается и говорит:
      - Что ты ходишь, словно аршин проглотила?
      Но Василинка не обижается на маму. Разве знает она, что Василинке страсть как хочется быть такой, как старшие. И может, также учиться в гимназии, как учится Надюшка Ковалева.
      Правда, Надюшке не повезло. Да, у Ковалевых нынче беда за бедой. Об этом говорят все женщины с Зеленой улицы, когда собираются возле своих домов, да, пожалуй, и со всей Царской Ветки - так назывался большой поселок, где жили рабочие депо, кондукторских резервов, дровяного и угольного складов, сторожа, посыльные и другие, кто так или иначе был связан с железнодорожным узлом.
      Ковалеву Надюшку, дочь паровозного кочегара, исключили из гимназии, потому что нечем было платить: отец тяжело болел.
      - Не повезло Надюшке, - жалели женщины.
      Навстречу паровозу, на котором стоял отец Надюшки, с большой скоростью двигался товарный состав. Доски на открытой платформе разъехались, и одна из них ударила отца Надюшки в грудь, да так сильно, что едва его отходили. Уже который месяц лежит он в постели и кашляет как в бочку. Соседки советовали Надюшкиной матери судиться с дорогой: пусть заплатят за лечение.
      Только та не согласилась.
      - Боюсь, мои дорогие, чтобы совсем мужа с дороги не прогнали. С сильным не борись, а с богатым не судись...
      На Царской Ветке все помнили, как ходили люди к начальству защищать обиженного человека. Ничего не вышло.
      Василинка вроде и не прислушивалась, о чем говорили женщины, но все всегда слышала и запоминала. Вот и тот разговор про Надюшку запал в память. Она знала, что женщины собирали деньги для семьи больного кочегара. Видела даже, как мать вместе с отцом подымали шкаф, стоявший на ящике, и доставали оттуда сверточек: "на черный день", - говорила мать.
      - Пусть он, Змитрочка, никогда к нам не придет, а человеку надо помочь.
      Отец согласно кивал головой.
      У Василинки было и множество своих забот. Едва в конце улицы показывался мороженщик в белом халате и с деревянной кадушкой на голове, всякие разговоры переставали ее интересовать. Было только одно на уме: "Купит мама мороженое или нет?" А мороженщик тем временем приближался и громко кричал:
      - Покупайте мороженое, покупайте мороженое!
      От этих слов у Василинки сосало под ложечкой - ну никакого спасу! Мороженщик подходил к крыльцу, где сидели женщины, снимал кадушку с головы, ставил ее на землю и открывал все три высокие жестяные банки с мороженым. В одной банке было белое точно снег мороженое, в другой - абрикосовое, а в третьей - шоколадное.
      Василинка умоляюще глядела маме в глаза и нетерпеливо ждала, пока та скажет:
      - Ну беги за стаканом.
      Василинка как молния мчалась домой, брала самый большой стакан и, вернувшись, глотала слюну, пока мороженщик наполнял стакан сладким лакомством. Мать доставала из кармана медный пятак, расплачивалась и только тогда деревянной лопаточкой зачерпывала мороженое и по очереди клала в рот Тоне, Мите и самой Василинке. На душе у Василинки становилось хорошо-хорошо. А мороженщик вновь ставил на голову свою кадушечку и шел дальше.
      Но вот на улице появлялся шарманщик. Он снимал с плеча треногу, устраивал на ней дощатый ящичек с круглым окошком, из которого высовывал голову попугай. Шарманщик крутил шарманку и громко, на всю улицу, затягивал: "Маруся ты, Маруся, открой свои глаза..."
      Наконец незаметно подкрадывался вечер. Уставшая за день Василинка, забыв помыть ноги, падала на отцовский поношенный кожушок, постланный на полу, и мгновенно засыпала.
      НА ЧЕМ ХЛЕБ РАСТЕТ
      - И не говори, отец, и слушать ничего не хочу. Как-нибудь перебьемся с детьми, с собой что-нибудь привезу, все ж экономия будет. Пальто детям к зиме справим. Да и малышам надо побывать в деревне. А то вырастут и не будут знать, на чем хлеб растет.
      Отец не соглашался, он не любил "рассыпать семью". Василинка слушала и удивлялась: как может рассыпаться семья, это же не крупа, которую она однажды неумышленно рассыпала, а мама велела: "Собери до крупиночки". Ползала тогда по полу, даже спина заболела. Она очень хотела поехать и надеялась - мать убедит отца, добьется своего.
      И мама принялась за хлопоты: мыла, шила, гладила. Не шуточное дело: она едет на родину, где все ее знают. Наконец все готово, вот и вокзал. Фыркает белым паром паровоз, будто облаками все вокруг укрывает. Отец вносит в вагон вещи, а их целая уйма: корзинки крупные и мелкие, узлы большие и маленькие. Мать рассовывает, что можно, под лавку, самый громоздкий узел отец забрасывает на верхнюю полку, туда почему-то никто не залазит. Народу в вагоне уже и так много, а все еще прибывает и прибывает. Становится тесно и шумно.
      Наступает минута прощания. Отец разглаживает усы и всех по очереди целует: Митьку, Василинку и мать. Рядом стоит заплаканная Тоня. Она остается дома за хозяйку.
      "Скорее бы отошел поезд", - думает Василинка. Не нравится ей эта суматоха. Сейчас, впервые за все последние дни, ей не хочется расставаться с отцом, жаль заплаканную Тоню. Пусть бы они все вместе ехали. Василинка хочет об этом сказать маме, но та подхватывает ее подмышки и подсаживает на вторую полку, где у самого окошка расположился Митька. Василинка понимает, что он ей не уступит удобного места. Привык, что ему, как самому меньшему, все угождают.
      Отец с Тоней стоят на перроне. Отец достает из кармашка часы и подымает один палец, показывает, что осталась всего одна минута. С платформы доносится металлический звук, последний удар в колокол: "бом-м-м!" Третий звонок...
      Поезд медленно, незаметно трогается и словно плывет вперед. Отец с Тоней машут руками и вскоре исчезают из глаз.
      Не отрываясь, Василинка смотрит, как мелькают высокие столбы, железнодорожные будки, возле которых дети машут руками пассажирам, бежит в противоположную сторону стена ровно подстриженных елочек. Поезд прибавляет ходу, вагон качает из стороны в сторону. А мама уже развязывает ситцевый платок и дает детям по ломтику хлеба и по одному яйцу. У Василинки давно сосет под ложечкой, и она с удовольствием принимается за еду, не забыв чокнуться яйцо об яйцо с Митькой. Тот радуется, что Василинкино яйцо разбилось.
      Неожиданно раздается властный голос. "Ревизор!" - шепчут вокруг. В этом шепоте и страх и почтение. Василинка видит форменное пальто, шапку, очки, но больше всего ее внимание притягивают руки ревизора. Они так ловко зажимают блестящими щипчиками билеты, из-под которых вылетают маленькие кружочки бумаги.
      Все билеты пробиты, но тут случается неожиданное. Осветив фонариком пол, ревизор наклоняется и вытаскивает из-под скамьи оборванного и грязного подростка. Тот вырывается, но широкая рука с толстыми пальцами намертво впилась в плечо безбилетника. Пассажиры, на минуту примолкнув от удивления, зашумели, как растревоженный улей. Кто-то сказал:
      - Заяц!
      Василинка оглядывается вокруг и нигде не видит зайца.
      - Известное дело, ворюга, а то чего бы он под лавку полез, - слышится писклявый голос старушки, которая сидит напротив Василинки на нижней лавке.
      - А может, у мальца нет денег, - говорит старик с бородой.
      - Чего ездить, коли нет денег, пускай дома сидит, - не успокаивается старуха и плотней прижимает к груди свой сундучок.
      - А может, у него нет дома? Может, и родителей нету?
      Василинке страсть как хочется хоть что-нибудь узнать о мальчишке, но мама переводит разговор на другое, да и весь вагон понемногу успокаивается.
      - Ну вот, детки, проехали Заболотино, Язвино, Сиротино, Оболь, там Горани и дальше наша станция. Встречать нас приедет на лошади тетя Агафья.
      О тете Агафье Василинка уже наслышана. Это жена старшего маминого брата, дяди Андрея, словоохотливая и добрая женщина.
      - А как того коня зовут? И какой он масти? - не терпится Василинке.
      Мама не очень уверенно отвечает:
      - Кажется, буланый.
      Василинка не понимает, что это за масть - буланый. Может, красный, голубой или зеленый? А что еще, кроме коня, есть у тети Агафьи? И мама начинает припоминать. Корова Подласка, овцы, несколько подсвинков. Снова Василинке трудно представить, как выглядит Подласка. Митьку интересуют одни петухи и собаки: огненного цвета петух и рыженький Бобик живут у них дома. Тут все ясно и понятно.
      От предчувствия встречи с неизвестным у Василинки замирает сердце. Быстрей бы стучали колеса по рельсам. Скорее бы вырваться на природу.
      Нельзя сказать, что Василинка совершенно не бывала на природе. Как-то весной она была на Юрьевой горке. В Юрьев день туда толпы людей собираются. Мама с папой, если бывает он дома, тоже спешат туда. Отец рассказывал, что давным-давно помещик в Юрьев день отпускал крепостных крестьян на волю. Вот и ждали люди этого дня, как манны небесной, надеялись освободиться от пана. А папин дед так и не успел получить волю. Умер, не дожив до счастливой минуты.
      Теперь сыновья и внуки тех, кто не получил волю, празднуют Юрьев день. Мать с самого утра варит яйца, отрезает кусочек сала и несет все это на Юрьеву горку. Сперва они подойдут к часовне, немного постоят там и отправятся медленно, не спеша, гулять по горке. Там разрослись высокие сосны, зеленеет молодая травка. Любит Василинка Юрьеву горку. Сколько тут простора! Взрослые усядутся на траву и заведут разговор, а Василинка с детьми где только не побывает, сто раз сбежит вниз я снова подымется. Совершенно без сил поздним вечером вместе со всеми она возвращается домой.
      А еще Василинка бывала на Двине. Крутой берег реки густо зарос кустарником. Там немного боязно, можно потеряться. Отец вырезает всем по свистку и предупреждает:
      - Если заблудитесь, подавайте сигналы, приду на выручку.
      Потом дети прячутся в кустах, а отец сидит на берегу на бревнах, которых здесь всегда полным-полно.
      Но мама говорит, что все это не то, у нее на родине лучше. Там густые леса стоят стеною. Хоть целый день иди, нет им ни конца ни краю. Грибов после дождя - хоть косой коси. Зайдешь поглубже в чащу, поставишь лукошко и только успевай подрезать корешки. Она с детства знает такие места, где боровички кучками из-под земли лезут.
      Василинка сидит на верхней полке и воображает, как она принесет из лесу полнехонькое, с верхом, лукошко одних боровиков. А ягоды! Крупную и душистую землянику, малину, чернику с брусникой носят большими корзинами и ведрами. К осени созреют орехи и только собирай не ленись! А купание в озере, а цветы на широком лугу!
      У Василинки даже дух захватывает. Дождаться не может, пока поезд привезет их на место. Вот если бы выскочить из душного вагона и насобирать васильков и ромашек. Василинка умеет плести венки, но в Царской Ветке за их домом на мокром лугу растут одни одуванчики...
      МЫ ЕДЕМ НА БУЛАНОМ!
      Ехать на поезде Василинке порядком надоело. Сидеть неподвижно на верхней полке не такое уж удовольствие. За окном все бежали и бежали столбы, зеленая еловая стена охраняла железнодорожные пути. Но в вагоне понемногу зашевелились. Старуха, сидевшая напротив на нижней лавке, поближе к себе подтянула солидный узелок, а сундучок так и не выпускала из рук. Дедок достал из-под лавки большой мешок.
      Старуха не удержалась:
      - И куда торопишься, из-за твоего мешка не повернешься!
      Все зашевелились, начали оглядывать котомки, перевязывать, укреплять.
      Василинкина мама тоже все осмотрела и сказала: "Ну вот, детки, мы и приехали". Хотя поезд еще долго не останавливался, медленно тащился вперед.
      Не успели выйти из вагона и вдохнуть свежего воздуха, как Василинка заметила, что к ним спешит молодая женщина в самотканой юбке в мелкую клеточку, ситцевой кофточке, внизу обшитой сборками, и белом платке, завязанном узлом под подбородком. Не тетя ли Агафья? А та, подойдя, принялась целовать маму, приговаривая: "Здорово, сестричка!"
      Веселая, общительная тетя Агафья сразу пришлась по душе Василинке. Тетя подвела их к запряженному коню ("буланый" - запомнила Василинка), положила на воз корзины и узлы, помогла устроиться Василинке с Митькой: "Садитесь, садитесь, мои птенчики. А ты, сестричка, поближе ко мне".
      С этими словами она ловко отвязала вожжи от забора и легко вскочила на воз. В одной руке тетя Агафья держала вожжи, а в другой кнут, которым она то и дело хлестала коня. Сейчас Василинка видела только спину тети Агафьи и прядь темных волос, выбившихся из-под платка.
      Тетя и мама говорили и говорили без умолку. Разговор Василинку не занимал. Сыпались незнакомые имена, и это совсем было неинтересно. Василинка глазела по сторонам. Улица была грязная. Вокруг стояли небольшие деревянные домики. Ни одного двухэтажного, кирпичного.
      От грохота по булыжной мостовой разламывалась голова, и Василинку потянуло домой, вспомнились заплаканная Тоня, грустное лицо отца.
      Воз подпрыгнул, и оборвались мысли Василинки. Колеса мягко зашуршали по песку, выехали на большак. По обе стороны дороги тянулись канавы, полные зеленой воды, а за ними - болото, усеянное кочками, на которых кое-где торчали невысокие кривые сосенки.
      Вскоре Василинка заметила впереди зеленый большой лес.
      О, это уже интересней! Сколько сказок она слыхала о дремучем темном лесе! Там прячутся лешие, они хватают непослушных детей. А что, если выскочит из чащи леший да схватит ее или Митьку? Василинка зажмурила глаза, поближе подвинулась к маме и потащила за собой Митьку. А тот упирался, ему нравилось сидеть свесив ноги, и болтать ими.
      - В лесу волки бегают! - шепнула ему на ухо Василинка. - Вот цапнет тебя за ногу!
      Митька вздрогнул и прижался к Василинке.
      "А что, если и вправду на нас бросится волк?" - и Василинке уже представлялось, как конь стал на дыбы, как целая стая голодных зверей щелкает острыми зубами. По спине побежали мурашки. "А кого первого схватят разъяренные волки?" Она поджала под себя ноги и прикрыла дерюжкой Митькины: наверное, волки хватают детей за ноги.
      "А что, если бросятся на маму?"
      Волна нежности и жалости залила сердце девочки.
      "Уж если на то пошло, пусть лучше хватают тетю Агафью. Нет, лучше не надо, тетю жаль тоже, она хорошая!"
      И вдруг воз остановился, буланый замер - и ни с места, хрипел и стриг ушами. Тетя Агафья крепче натягивала вожжи и что есть силы хлестала кнутом перепуганного коня, а тот отступал назад и чуть ли не выскакивал из оглобель. Наконец, он рванулся, да так, что тетя не удержалась и повалилась на воз, на Василинку с Митей. Те с испугу закричали, а конь мчался как бешеный. Наконец тетя поднялась и села - ей помогла мама, она каким-то чудом удержалась на возу.
      - Что это у тебя на руке? - испуганно спросила она у тети Агафьи.
      Выше запястья, где были накручены вожжи, у тети была содрана кожа. Тетя сперва даже не почувствовала боли, а сейчас, увидев кровь, громко запричитала:
      - Сестричка моя, гад этот пугливый почуял волка да и взбесился. Предупреждал мой Андрей, чтобы поглядывала за конем, а я заговорилась, не уследила.
      Между тем конь немного успокоился и, косясь по сторонам, пошел трусцой. Мама перевязала тете руку, и они вновь завели разговор о давнишних знакомых.
      Теперь уже ехали полем. Вокруг все зеленело. Вдали белела церковь: там, Василинка знала, на Николу будет ярмарка. Перед отъездом мама готовилась к ярмарке и шила себе новое платье. Она любила покрасоваться перед людьми, а на ярмарку соберутся много знакомых и родичей.
      Проезжая мимо церкви, тетя Агафья трижды перекрестилась, следом за ней крестилась и мать. Рядом с церковью, на небольшом возвышении, торчали деревянные кресты на могилах. Некоторые из них были покрашены в голубой цвет, были и просто белые, некрашеные, а другие почернели от дождя и наклонились набок.
      - Тут, сестричка, минувшим летом, - заговорила тетя, - я Иринку свою похоронила. Царство ей небесное. Как раз во время жатвы умерла. Ночью умерла, утром похоронили, а после полудня вышла жать. Рожь осыпалась...
      Тетя Агафья рассказывала об этом, как о чем-то привычном, будто и не печалилась. У нее чуть ли не каждый год рождались дети, одни умирали, более сильные выживали. После Иринки у нее родился еще один ребенок.
      Въехав во двор, тетя Агафья легко спрыгнула с воза и бросила вожжи дяде Андрею, который пришел пораньше с поля, чтобы встретить сестру...
      - Распрягай, Андрейка, - сказала тетя Агафья и весело улыбнулась, словно ничего в дороге и не произошло. Ухватила три узелка и понесла их в хату.
      Большая, из толстых бревен дядина хата была на две половины. В одной половине жили, а в другой складывали всякий домашний скарб: жестяные ведра, кадушки, большие деревянные корыта, пряслице, кросны, прялки, ящики...
      В сенях отгорожена истопка, на дверях висит огромный замок. Там, как потом узнала Василинка, стояло сало в кадушке, яйца в корзине, мука и мешок ободранной крупы. К жилой половине была приставлена лестница, по ней лазили на чердак.
      Войдя в дом, мать принялась раздавать гостинцы. Тете Агафье она привезла ситец на кофту в мелкие розовые цветочки, девочкам - шелковые ленты в косы. А тем, что ходили коротко стриженными, привезла по круглому гребешку, которым можно было заколоть волосы, подняв их вверх, чтобы они не лезли в глаза. Мальчикам подарила соломенные кепочки. А дяде Андрею преподнесла вышитый своими руками кисет и несколько пачек махорки. Подавая, произнесла:
      - А это тебе, братец.
      Потом угостила всех конфетами-подушечками с фруктовой начинкой, которые очень любила Василинка. По одной дала и ей с Митей. Наделив всех подарками, мать развязала еще один сверток, положила на лавку несколько пачек чая и достала селедку.
      Тетя Агафья сказала:
      - Ну ладно, сестричка, давайте будем полдничать. - И стала хлопотать у печи, а дядя тем временем завернул в бумагу селедку и понес из дома со словами: "На постный день пусть будет".
      Через минуту на столе дымилась большая глиняная миска с крупяным супом, сдобренным салом, и рядом с ней еще одна, побольше, с простоквашей. А вокруг стола, словно грачи, сели большие и маленькие дети с деревянными ложками. В углу под иконами сидел дядя Андрей и, прижимая к груди буханку хлеба, отрезал по ломтику и передавал каждому по очереди.
      Тетя Агафья присела на скамье в конце стола, взяла на руки ребенка и приложила его к груди. Василинка внимательно смотрела и удивлялась, что все сидят молча и не приступают к еде. Но как только дядя Андрей зачерпнул суп, все принялись молча и усердно хлебать горячую пищу. Лишь слышно было, как то один, то другой старательно дул на ложку.
      ВОЛЯ-ВОЛЬНАЯ
      Мама была весь день в хлопотах и потому не очень внимательно смотрела за детьми. Тут она разрешала им надолго отлучаться из дома. Засядет за свою машинку и крутит ее целый день. А тетя Агафья достает из большого, обитого железом сундука кусочки материи и просит: "Вот из этого, сестричка, платьица пошей девчатам. А этот, - и она тянет синий в белую полоску кусок, - хорошо будет парням на рубахи".
      И где только за день не побывают Василинка с Митей! Здесь на каждом шагу столько интересного. Вот черная с белой грудкой птичка носит под стреху козявок своим птенчикам. А те знай разевают широко ротики.
      Деревня стоит высоко над озером. А как спустишься к нему по узкой, извилистой, будто змейка, тропинке - увидишь на другой стороне сине-зеленую стену леса. Вокруг тишина и покой. Озеро словно притихло и замерло. Но это только так кажется. А как приглядишься повнимательней, то увидишь, что оно живет и дышит. Сколько рыбы в нем водится! Мотя говорит, что дальше там даже на дне водяной сидит и вокруг него плавают русалки. В звездные ночи они выходят на берег. Но все это таинственное царство существует там, возле леса, а тут озеро как озеро. Дети бегают по отмели, подкасав штанишки и подняв платьица. Чуть ли не от каждой хаты к озеру вьется узенькая тропинка. Вот подошла женщина, стала на дощатую кладочку, нагнулась, взмахнула деревянным ведром так, что круги пошли по озеру, зачерпнула воды. Взмахнет другим ведром, и вновь далеко разбегутся круги, а потом подцепит на коромысла полнехонькие ведра, подымет на плечи и пойдет по тропинке вверх. Не успеет она исчезнуть из виду - глядь, по тропинке сбегает другая, с мокрым бельем на плече. Сбросит с плеча свою ношу и давай деревянным вальком так колотить, что слышно далеко окрест. "Трах, трах, трах!" - отдается на том берегу.
      Василинка любит ходить по травке у самого озера и смотреть, как снуют в воде маленькие рыбки. Сколько раз пыталась она, сложив ладони ковшиком, поймать хоть одну из них - ничего не получалось. Вот дядя Андрей - на все руки мастер. У него сеть такая длинная-предлинная - бреднем называется. Выберет дядя время и со старшим сыном Пилипкой, когда тот из города приедет погостить, возьмутся за оба конца бредня и пойдут далеко-далеко в озеро, пока вода под самые подмышки им не станет, распустят сеть и тянут ее к берегу. Василинка с другими малышами бегает, суетится: так хочется поглядеть, что в бредне запуталось. А какая радость увидеть в неводе серебристых плотичек! Словно она сама их поймала.
      Василинка бежит к рыбакам и подает им корзинку, сплетенную из лучины, донышко которой выстлано зеленой осокой. Плотички выскальзывают из рук, бьют хвостами, подпрыгивают. Но Василинка не пугается, она берет рыбок руками и бросает их в корзину. Одна, с мелкими чешуйками желтоватого цвета, затрепыхалась и до крови уколола ладонь. Было нестерпимо больно, но Василинка, сжав зубы, молчит, никому не жалуется. Боится, как бы над ней не смеялись.
      Однажды в воскресенье старшие мальчики ездили на лодке ловить рыбу. Повезло им тогда - поймали огромную щуку. Щука дышит, хватает воздух открытой пастью. "Василинка, - сказал один парень, - положи палец ей в рот". Василинка послушно сунула палец и ойкнула: щука больно укусила. Василинка плакала от боли, а парни хохотали, аж за животы брались.
      Очень любила Василинка, да и не только она, валяться на сене в сарае. Дети забирались высоко, под самую балку, и съезжали с такой высоты вниз. Понятное дело, что сено все больше и больше сдвигалось. После нескольких часов такой игры сарай было не узнать.
      Однажды тетя Агафья пошла с Василинкиной мамой поливать огурцы и наказала девочкам смотреть за маленькой Валей, и как только она заплачет, сунуть в рот рожок с молоком и качать в люльке. Но малышка никак не засыпала. То у нее мокро под боком, то мухи сядут. И тут уж качай иль не качай, подбрасывай хоть до самого потолка люльку - все равно кричит.
      Тогда решили взять малышку с собой в сарай. Все согласились, потому что ни у кого не было охоты сидеть с ней в душной хате. Вынули Валю из люльки, завернули в пеленку и побежали всей ватагой в сарай.
      По лестнице, прислоненной к утрамбованному сену, подняли ребенка наверх, под самую крышу, взъерошили немного сена, сделали ямку и положили туда Валю. Она так разоспалась, что долго не подавала голоса. И тут началось такое веселье, такая кутерьма! Один за другим, как муравьи, взбирались высоко, под самую потолочную балку. Кто лез по лестнице, а кто - держась за стену. Садились гуськом один за другим и с хохотом скатывались вниз.
      Неизвестно, то ли дядя Андрей услышал детский писк и смех, то ли ему понадобилось что в сарае, только в самый разгар игры, когда уже у всех были мокрые рубахи и платья, скрипнули двери и показалась фигура дяди. Смех сразу смолк, все растерялись в ожидании сурового приговора. Но он не торопился его выносить. Он взял в руки грабли и принялся сгребать разбросанное сено. А дети поспешили улизнуть из сарая, совсем забыв про Валю.
      Сердце Василинки захлебнулось от страха. А что, если дядя возьмет вилы и начнет бросать сено наверх? И засыплет Валю или, не дай бог, ранит ее?
      Дядя Андрей молча подгреб сено, забросил наверх и, наведя полный порядок, закрыл двери и повесил замок. Испуганные девочки стояли за углом и следили за отцом. Едва он отошел от сарая, они бросились к дверям и только сейчас заметили замок.
      - Что делать?
      Ни Егорки, ни Павла, ни Михася нигде не было. Вместе с ними удрал и Митька.
      - Жива ли Валя? - плакала Василинка.
      Мотя быстро сбегала и принесла лопату. Девочки выкопали ямку в подворотне, и Мотя поползла в сарай, а Саша с Василинкой стояли на стороже. Через несколько минут из-под дверей показался белый сверток. Из него торчали маленькие голые ножки. Валя все еще спала...
      Много радости приносила Василинке суббота, когда после полудня потянет дымком из бани над озером. Это дядя баню топит.
      Мытье в бане не сказать чтобы нравилось Василинке. Глаза ест дым, а когда женщины плеснут воды на каменку, горячий пар обдает все тело, некуда деваться. Всласть нахлеставшись березовыми вениками, женщины выскакивают из бани, бегут по кладке и бросаются в озеро. Василинка тоже бежит за взрослыми, но с кладки прыгать боится, осторожно входит в холодную воду, у самого бережка бултыхнется разок-другой и снова мчится в жаркую баню.
      Домой возвращаются поздно вечером. На столе шумит большой, с вдавленным боком, самовар. Дядя кладет каждому по маленькому кусочку сахара, и все пьют чай. Кто сколько сумеет выпить с одним куском...
      После бани крепкий сон наваливается на Василинку. И она и Митька так сладко спят, что мать утром не решается их будить. Она спустится с чердака и без них пойдет за грибами вместе с девчатами.
      Василинка жалеет, что проспала. А мама обещает сходить с ней за грибами еще и днем. Василинке так хочется самой найти грибок!
      А лес не сразу раскрывает перед ней свои тайны. Мама раз за разом нагибается и кладет в лукошко то сыроежку, то моховичок, а Василинке не везет, ничего она не видит. Вокруг одни красивые яркие мухоморы. Но мама сказала, что их нельзя брать, они ядовитые. Долго бродит Василинка, пока не нападет на целое семейство лисичек.
      - Вон на том островке, - говорит мама, - растут сыроежки-чашечки, а на том холме - лисички, а в сосновом бору, что за деревней, по ту сторону большака, - боровики.
      Василинке интересно, откуда мама все знает, и она тут же заручается ее согласием сходить и на островок через болото, и в большой сосновый бор за боровиками.
      А разве не интересно пойти по ягоды! Вот только собирать их Василинка совсем не умеет. И кружка все время пустая. Увидит спелую ягодку, захочет бросить в кружку, а она сама собой в рот попадает. Все дети идут домой с полными кружками, а Василинка с пустой, хоть выброси ее где-нибудь в кусты. Но как выйдут из леса, дети сядут кружком на полянке, и каждый по горсточке ягод отсыплет Василинке в кружку, пока та не наполнится доверху.
      Тетя Агафья знает такие места в лесу, куда никто не доберется. Однажды повела она Василинку с мамой в бруснику. Нашли такую полянку, что у Василинки дух захватило: вокруг красным-красно! Мама с тетей, не разгибаясь, спешат, собирают в лукошки крупные ягоды. Собирает и Василинка, но мало что остается у нее в руках, все просыпается на землю. Но она все равно собирает, пока не заболит спина.
      Тогда тетя Агафья подводит Василинку к кочке-кургану и показывает серо-голубые крупные ягоды. Василинка пробует одну, вторую, третью. Вкусно! Только ей очень хочется спать, сил нет на ногах держаться. Она садится на курган и вдруг сползает с него. К ней подбегает взволнованная мама. Сквозь сон издалека Василинка слышит голос тети Агафьи:
      - Не пугайся, сестричка, это она от голубики опьянела. Пускай поспит чуток. Положи ей под бок мою свитку.
      Больше Василинка ничего не слышит. Сколько она проспала, не знает. Наконец мама тормошит ее и говорит:
      - Проснись, дочушка, проснись, время домой подаваться. Митька там скучает без нас с тобой.
      Василинка едва подымается на ноги, передергивая плечами от холода, и видит, что все лукошки - и ее тоже - полным-полнехоньки красных ягод. И еще из двух платков - вместительные узелки с брусникой. Мама и тетя берут по лукошку и узелку в руки и направляются домой...
      ТОЛОКА
      Василинка замечает, что в доме готовятся к празднику. Тетя Агафья прикидывает, кого пригласить на толоку.
      - Хоть бы люди хорошие подобрались, - озабоченно говорит она, - и успели все вывезти за день.
      - Что такое толока? - спрашивает Василинка у мамы.
      - Погоди, сама увидишь, - отвечает та.
      Назавтра за большим столом сидели молодые девчата и парни, взрослые мужчины. Тетя Агафья и мама поставили на стол глиняные миски с кашей, клецками и горячей картошкой. Мотя принесла из клети большую тарелку малосольных огурцов. Как метлой, гости подмели все до крошки и вышли во двор.
      Взяв вилы, мужчины пошли в хлев и принялись копать навоз и бросать его на телегу. Как только воз наполнялся, мальчики-подростки брали коня под уздечку и вели в поле, а с поля возвращались, стоя на порожней телеге. И Василинке страсть как захотелось прокатиться, стоя на телеге с вожжами в одной руке и с кнутом в другой.
      - Никитка, возьми меня с собою, - умоляюще просит она соседского мальчика.
      - А если не удержишься? Ты же маленькая, - не соглашается тот.
      Василинка с тоской в глазах проводит его, но не теряет надежды. Просится у Василька и Николая. Наконец, Николай соглашается.
      - Беги туда, - он показывает рукой в сторону леса.
      Василинка знает куда. Однажды она пошла за орехами и взяла с собой дядин кнут, чтобы ловчей было сгибать ветки. Она видела, что так делали пастухи. В лесу она подошла к ореховому кусту, на котором так соблазнительно белели в зеленом уборе гроздья орехов, ловко подпрыгнула и, ухватившись за одну из ветвей, хотела ее согнуть. Но та пружинила, не поддавалась. Тогда Василинка набросила на нее кнут и пригнула. Не успела она сорвать несколько орехов, как ветка вырвалась из рук и потащила за собой дядин кнут.
      Так и вернулась домой без орехов и без кнута.
      Дядя Андрей к вечеру хватился кнута, спрашивал, куда он поделся, но никто не знал, все молчали. Молчала и Василинка, не подавая вида, что она одна знает правду. Об этом происшествии Василинка никому, даже маме, не рассказала.
      А сейчас Василинка не бежала, а летела к лесу в надежде прокатиться, да не просто так, а стоя на возу и держа в руках вожжи.
      - Лезь на телегу, - предложил Николай, - я тебя прокачу с ветерком!
      Василинка взобралась на воз, стала рядом с мальчиком. Ветер развевал короткие волосы Василинки, она крепко держалась за рубашку Николая и представляла себе, как удивится мама, увидев ее на телеге. А еще больше хотелось, чтобы ее увидели все дети. Пусть знают, что она не какая-нибудь там трусишка. Ощущение своей силы так подняло Василинку, что ей было ни капельки не страшно. Но тут Николай круто, на всем скаку, повернул коня в переулок к дядиной хате. От неожиданности Василинка подалась вперед и не устояла на ногах. Грохнулась на перепачканные доски и едва не свалилась с телеги.
      Все, кто был во дворе, вместо того чтобы посочувствовать, дружно хохотали. Настроение у Василинки вконец испортилось. Но ненадолго: вот уже и она смеется вместе со всеми.
      Вечером дядя Андрей играл на скрипке.
      Когда Василинка ехала в гости, она думала, что дядя Андрей большой и сильный, а увидев его, немножко разочаровалась. Он был невысокого роста, щуплый, с редкой рыжеватой щетиной и, не в пример своей жене, угрюмый и молчаливый. Кажется, ничто его не занимало, кроме хозяйственных дел, и руки его - корявые, с грубыми толстыми пальцами - могли держать только топор, косу да вилы. А тут - скрипка... Дядя Андрей осторожно снял ее со стены, приложил к подбородку, провел смычком раз, другой - и вдруг ударил такую веселую полечку, что все заулыбались, будто и не было никакой усталости. Мама и тетя Агафья приглашали всех к столу, а люди не торопились заходить в дом, они слушали, как играет дядя Андрей, и всем было хорошо и весело.
      Этот вечер всколыхнул в душе Василинки одно воспоминание - эту историю ей рассказала мама. Кажется, она стоит у окна и видит, как к хате подлетает пара красивых лошадей. Кучер соскакивает с козел и помогает пожилому располневшему пану выбраться из брички. А потом ведет, чуть ли не тащит в хату. Сначала пан играет на скрипке, а дядя Андрей - тот, да еще не дядя, а мальчик-подросток, притаившись в углу, с жадностью внимал волшебным звукам. А потом пан долго и много пьет водку. Дядя все стоит и ждет, надеется вновь услышать чудную музыку. Вскоре пан и вправду взял в руки скрипку, но заиграл совсем не так, а будто другой человек. Затем скрипка умолкла, и раздались всхлипывания пьяного пана. Слезы сменились взрывом страшного гнева, пан кричал, кого-то ругал, кому-то угрожал, поднял высоко над головой скрипку и грохнул ее об пол. Скрипка рассыпалась на мелкие кусочки. Пан забылся тяжелым сном, а дядя Андрей, ползая на коленях, собирал щепочки от разбитой скрипки.
      Никто не знает, как ему удалось склеить скрипку! Только с той поры каждую ночь из-под навеса, где обычно спал дядя Андрей, слышен был ее голос. А вскоре дядя Андрей стал известен на всю округу. К нему шли и ехали люди, просили играть на свадьбах и вечеринках.
      Славно играл дядя Андрей. Василинка слушала и не могла наслушаться.
      Не переставая играть, дядя Андрей взошел на крыльцо:
      - Заходите, люди добрые!
      Толока еще не окончилась.
      В ГОСТЯХ ХОРОШО, А ДОМА ЛУЧШЕ
      - Побудь еще, сестричка, - просит тетя Агафья.
      - Нет, спасибо, пора нам домой собираться, - отвечает мать. - Ты же читала письмо, как Змитрок мой без меня и детей тоскует. Спасибо вам за привет и ласку, но поеду.
      Василинка тоже загрустила, вспомнила отца и Тоню.
      - Поедем, мамуля, поедем, родная! - упрашивает она.
      - Ладно, в воскресенье выедем.
      Медленно тянется время!
      - Ну вот, переспим сегодняшнюю ночь и завтра утром в дорогу, - наконец сказала мама.
      С вечера не спалось. На рассвете Василинка проснулась, протянула руку, а мамы нет рядом. Василинка подхватилась и едва не заплакала. Оказалось, что мама пошла укладывать вещи.
      Вскоре настало время прощания. Василинка поцеловалась с двоюродными сестрами и братьями, подошла к дяде Андрею. Перед отъездом все сели "на счастье в дороге". Садится и Василинка и первая вскакивает со скамеечки. Мысли ее уже далеко отсюда.
      Воз заставлен корзинами и узлами. Тетя Агафья опять садится впереди и берет в руки вожжи.
      И вновь длинная-предлинная дорога. Лес, болото, железнодорожный вагон. Наконец, вот он, родной город! Вокзал как стоял, так и стоит на своем месте. Также, как и прежде, от него разбегаются железнодорожные пути. А вот и переезд. Мама оставляет у знакомой сторожихи в будке несколько корзинок и узлов. Корзину, сплетенную из лучины, в которой шевелятся куры и белый петух, мама берет в одну руку, а в другую еще одну корзину с большой бутылью черники, засыпанной сахаром. Василинка с Митькой тоже сгибаются под тяжестью котомок. Встретив их на вокзале, Тоня перебросила через плечо два узла и в руке несет небольшой третий. Отца нет, он в поездке. Василинка замечает, как подросла за это время и повзрослела Тоня. Мама всю дорогу расспрашивает о новостях.
      Наконец переступают порог, входят в дом. Как тут хорошо! Покрашенный пол блестит, как зеркало, на окнах тюлевые короткие занавески, постели аккуратно застланы, на маминой кровати высоко поднимаются взбитые Тоней подушки, а маленькая пуховая подушечка сверху словно дышит.
      - Как хорошо!
      Василинка бросается на улицу, к своим подружкам, но вскоре возвращается и зовет маму. Чудеса, да и только: возле их крыльца сидят женщины с детьми, рядом лежат узлы.
      Вокруг них растет толпа. Всем хочется знать, что за люди и откуда они появились. Василинка слышит незнакомое слово: "беженцы".
      - Мама, что такое беженцы? От кого они бегут?
      - От германца, дочушка, от врага, - отвечает встревоженная мама.
      - Из Белостока мы, из Белостока, - повторяет светловолосая женщина, прижимая к груди маленькую рыжую девочку. Вокруг нее еще двое мальчишек-подростков, рядом сидит старая бабушка.
      - Пристанища ищем. Муж там остался. Железнодорожник он.
      Маме Василинки все ясно, все понятно. У нее тоже трое детей и муж-железнодорожник. А что, если и ей не дай бог доведется подняться с детьми с насиженного места?
      И эта мысль все решает. Мама зовет светловолосую женщину в дом.
      - Как-нибудь устроимся, в тесноте, да не в обиде, - говорит мама.
      Василинка радуется. В их квартире теперь всегда шумно. Они своей семьей разместились в самой большой комнате, через которую ходят старики Климовичи. Сам Климович, высокий седой человек в очках, служит посыльным в конторе. Костюм у него всегда чистенький, не то что у Василинкиного отца. После службы Климович выходит на крыльцо, выходит с ним и его больная жена, Ивановна. Сидят и воркуют, как голубки. Климович разворачивает газету и вслух читает, надвинув на нос очки. Василинка послушала один раз, но ей было неинтересно и совсем непонятно. Другое дело постоять и подслушать разговоры, которые ведут меж собой женщины, собравшись на крыльце.
      В сумерки Климовичи возвращаются в свою комнату. Там они берут сверкающий никелированный самовар. Его торжественно несет сам Климович, а его жена - фарфоровый чайничек для заварки. Оба терпеливо сидят на кухне в ожидании, пока самовар закипит и запыхтит паром. А потом долго пьют чай с черным хлебом и сидят еще неизвестно сколько при свете лампы с зеленым красивым абажуром. А иногда, заскучав, что ли, приглашают к себе в гости Василинку, просят почитать им книжки. Василинка тогда устраивается на теплой лежанке и начинает читать.
      В небольшой комнатке возле кухни разместились беженцы. Там, точно в муравейнике, копошатся малыши и взрослые. Стасик с Зигмунтом - школьники. Один вслух читает, другой пишет. Беженка колышет рыженькую Виктю, а старая бабушка моет посуду.
      Мама теперь нередко отлучается. Отправит Тоню с Василинкой в школу, а сама пойдет на поиски какой-нибудь еды. С каждым днем, говорит мама, ее все трудней найти. Отец почти совсем не бывает дома, все время в поездках.
      А Василинке так его недостает. Ей хочется рассказать отцу, что происходит в школе. У соседей Богдановых умерла бабушка. Старый муж ее не отходил от гроба, и с глаз его не переставая катились слезы.
      На поминки позвали одну маму. А какой вкусный холодец из сухой тарани там был! Правда, он не застыл, уху ложками хлебали. У Василинки даже слюнки потекли, когда про такое услыхала.
      С продуктами стало еще труднее. У магазинов стояли большие очереди. На спине каждого, кто стоял в очереди, мелом писали номер, чтобы не нарушить порядок. Всю ночь простояла и мама Василинки, да дня еще прихватила, пока дождалась гнилой селедки. Прежде чем принести домой, обила об угол хаты, взяв за хвост, каждую селедку, чтобы высыпались из них черви. Об этом по секрету Василинке сообщила Тоня, которая все видела своими глазами. Но селедка все равно была вкусная.
      В доме соседки Жевнеровой, живущей в маленьком домике, который почему-то назывался "флигелем", - своя беда. Уже с полгода, как мужа ее забрали в солдаты. Она моет посуду в солдатской столовой, работает, а мальчишки совсем от рук отбились. Младший, Петька, начал курить и бросил школу. А старший, Иванька, сбежал из дому. Сколько слез выплакала Жевнерова, один бог знает. Все ждет, что парень вернется, а его нет, и неизвестно, что с ним случилось.
      - Не плачьте, Петровна, - утешает Жевнерову Василинкина мама. - Все образуется.
      Василинка смотрит на белые, будто в кипятке вываренные, опухшие руки Петровны, которыми она то и дело смахивает поседевшую прядку волос, наползающую на глаза.
      - А что, если он на позицию подался?
      - И такое случается, так солдаты не дадут его в обиду. Может, сыном полка примут? - вновь утешает тетю Петровну мама. - А может, попадет в оркестр?
      Порой по Зеленой маршировали солдаты в серых шинелях и серых, под барашка, папахах. За строем бежали дети. Вместе со всеми бежала и Василинка. Забавно было слушать, как солдаты по команде громко заводили:
      Соловей, соловей, пташечка,
      Канареечка жалобно поет...
      Бабы высыпали из домов и провожали строй печальными глазами. Только Шурка, дочь соседа, на улицу не выходила. Она глядела в окно и плакала. Ее жених без вести пропал на германском фронте. Все уже было к свадьбе готово. Помолвку справили и белой материи на свадебное платье купили, а его, жениха, раз - и в солдаты. Вот и льет слезы Шурка. Все на улице ее нынче невестой-вдовой кличут.
      А вскоре пришла беда и в дом Василинки.
      Вернулся из поездки отец. Как обычно, взошел он на крыльцо в замасленной одежде с деревянным сундучком за плечами. Взглянув на отца, Василинка сразу почувствовала: случилось недоброе. По бледному лицу катились крупные капли пота. Видно было, что отец заболел.
      Мама помогла ему переодеться и уложила на кровать. В доме сразу стало жутко, тоскливо, будто тяжелые тучи опустились низко и давят, давят, мешают дышать. Василинке было не до забав. Побросала в угол свои игрушки и затихла.
      - Что с тобою, Змитрочка? - спрашивала мама.
      - Сам не знаю. Выпил воды из тендера, и стало мне плохо. Позови Зоркина.
      Мама побежала к фельдшеру. Василинка его давно знала. Однажды она заболела, и мама позвала к ней лекаря. Зоркин сказал тогда, внимательно выслушав Василинку:
      - Инфлуэнца.
      Эта загадочная "инфлуэнца" надолго приковала Василинку к постели. Сколько ей тогда довелось выпить сладенькой прозрачной микстуры, пока не стала на ноги! Сколько раз мама натирала ее гусиным жиром со скипидаром и обвязывала колючим шерстяным платком!
      Вот и сейчас придет фельдшер, посмотрит на отца и скажет:
      - Инфлуэнца.
      Так думает Василинка, слушая, как стонет отец. Нет, она так не стонала. Хоть бы скорей вернулась мама. Отцу совсем плохо. Он уже криком кричит и просит Тоню:
      - Растирай мне ногу, растирай, мочи нет терпеть.
      Тоня отгибает одеяло, и Василинка видит под кожей на ноге у отца шишку. Тоня растирает ее ладонью, а отец заходится от боли и крика. Отец раньше никогда ни на что не жаловался, не то что мама, которая нет-нет да и приболеет.
      Наконец в дом входит в изящном костюме и в очках с золотой оправой Зоркин. Бросив взгляд на ногу отца, отпрянул назад и произнес:
      - Везите в больницу... На Песчаную.
      Мама бросается к нему:
      - Доктор, что с ним?
      - Немедленно везите в больницу, - повторяет Зоркин и быстро выходит из дома.
      Мать громко плачет. Лишь она одна знает, что на Песчаной, далеко за городом, построили бараки, в которых помещают больных холерой.
      Вскоре Василинка видит, как у их ворот останавливается черная крытая карета. Из нее выскакивают санитары с носилками, входят в дом, берут за края простыню, на которой лежит отец, и кладут его на носилки. Мать хочет попрощаться, нагибается поцеловать отца, но ее не пускают. Она бежит вслед за носилками, которые исчезают в распахнутых дверях черной кареты. Санитар погоняет лошадей.
      Василинка, Тоня, Митька и мама, растерянные, стоят у ворот и смотрят в ту сторону, куда уехала карета с отцом.
      Во дворе возле будки, словно предчувствуя беду, рвется на цепи и воет рыжий Бобик.
      А в доме хозяйничают санитары. Не жалея, поливают какой-то вонючей жидкостью все без разбора. Опрыскали фикус, запачкали стол, пол. Постель, на которой лежал отец, санитары велят маме вынести во двор и сжечь.
      Утром, едва начало светать, мама трясет за плечо Василинку и говорит:
      - Проснись, дочушка, проснись. Пойдем отца проведаем.
      Василинка вскакивает, от холода передергивает плечами, быстро одевается, и они с мамой шагают по улицам Царской Ветки. Идут через весь город. Будто маленькую, мама крепко держит Василинку за руку и все поторапливает.
      Когда восходит солнце, они уже далеко за городом. До бараков рукой подать. Но заходить туда запрещено. Найти бы хоть кого-нибудь да расспросить.
      Навстречу идет старик в ватной солдатской стеганке. Мать опускает в карман своего пальто руку, и на ладони у нее блестит серебряный рубль. Сторож не отказывается, берет рубль и велит подождать, а сам скрывается в бараке.
      Мама прижимает к себе Василинку:
      - Вот как нам повезло, дочушка! Скоро все узнаем об отце.
      Только ничего они не узнали. Сторож сказал, что в списке умерших отец не значится.
      - Приходите завтра, может, что-нибудь узнаю.
      Больше двух недель мать ни свет ни заря подымает с постели Василинку, и они долго и молча идут к баракам, чтобы проведать отца. Каждая думает свою горькую думу. Василинка знает, что покойников ночью выносят в мертвецкую, кладут в гроб и засыпают известью. Стоя за порогом, поп машет кадилом и молится за спасение души. А потом опрометью мчится в санпропускник. Сторожа грузят гробы на подводу и везут подальше от бараков, в поле, и там закапывают покойников.
      А что, если они с мамой опоздают? Придут и не увидят больше отца? Выдержать такое Василинка не в силах. Разве может статься так, что умные добрые папины глаза засыплют едкой известью?!
      Сторож и на этот раз не отказывается от рубля, откуда ему знать, что у матери их так мало.
      Как договорились со сторожем, бегут к тому окошку, у которого лежит отец. На этот раз ситцевая белая занавеска чуток раздвинута (это санитары по просьбе сторожа сделали), и через маленькую щелочку Василинка видит, что отец лежит, прислонившись головой к билу, не спит. Ей хочется крикнуть, позвать папу, но мама зажимает ей ладонью рот:
      - Молчи, дочушка, молчи. Видишь, отец наш поправляется!
      ДОМОВЛАДЕЛЬЦЫ
      Мамина сестра тетя Анна живет в соседнем доме с сыном Рыгоркой и мужем Карпом. Она совершенно не похожа на Василинкину маму: такая сухонькая-сухонькая, носит несколько длинных юбок, и все помятые, выцветшие и потертые.
      Мама Василинки большая любительница вязания. Любые кружева свяжет. День и ночь будет сидеть, а своего добьется. Она никогда без дела не бывает. То прошвы для наволочек мастерит, то кружева девочкам вяжет, а однажды и сумочки Тоне с Василинкой связала для выхода в люди. Василинке очень нравится желтая, точно солнышко, сумочка на зеленой ситцевой подкладке. Она эту сумочку в праздничные дни носит.
      Василинка любит мамино вязание, особенно салфетки на маленьком комодике и на том столе, что посреди комнаты. Мама вяжет небольшие кружочки, потом соединяет их, а посредине паучки из этих же ниток вставляет. Готовую салфетку обвяжет каймой, а потом кисти прикрепит - не салфетка, загляденье. Постирает, отгладит салфетку, на стол положит, а потом долго стоит и сама любуется. А когда отец вернется из поездки, поведет его в комнату и спросит:
      - Ну, как тебе, Змитрочка, нравится?
      Отцу всегда по душе мамина работа. Приглядевшись, он улыбнется, подкрутит длинные усы и скажет:
      - Молодчина ты, моя Алексеевна! - Подойдет и поцелует мать в губы.
      А тетя Анна никогда ничего не вяжет. Живут они в тесной комнатке за кухней. Она такая крохотная, что негде повернуться. Дядя Карп - муж тети Анны - считает, что большего им и не нужно. Только деньги напрасно переводить.
      Сам он очень бережливый, водки не пьет и не курит. Много лет деньги в банк кладет, чтобы купить свой, собственный дом. И день, и ночь видится ему тот дом. Тетя Анна с ним согласна. Она ему во всем поддакивает.
      - Мне такая комната нужна, чтобы, на кровати сидя, достать еду со стола, а поев - отдохнуть на кровати, не подымаясь.
      У них и правда подле железной узкой кровати стоит столик. Дядя Карп, сидя на кровати, завтракает и обедает. Рыгорка сидит с другой стороны на стуле из деревянных планочек, а тетя Анна - та просто так, стоя, хлебает из миски какую-нибудь еду. А чаще всего она зачерпывает в ведре кружку сырой воды, отрезает ломоть хлеба, отламывает от него небольшие кусочки, макает в соль, насыпанную в уголке стола, и запивает водой.
      В праздничные дни дядя Карп идет на "толкучку". Там он долго ходит и присматривается, что подешевле можно купить. Иногда приносит гнилые груши и еще ребра, с которых мясники на колбасы все мясо посрезали. Дух от тех костей неприятный идет, особенно когда готовится еда. Один дядя Карп не слышит его. А всем остальным хоть из кухни убегай.
      Тетя Анна сама ничего никогда не покупает. Дядя Карп лучше ее это делает. Приобретать что-либо в лавке он считает ненужным занятием - только деньги зря выбрасывать.
      Он приносит с "толкучки" поношенные ботинки с длинными носами на красной подкладке и отдает тете. Та оденет их и скажет:
      - Спасибо тебе, Карпочка! Очень хорошо, очень, только номера на два больше, чем мне нужно.
      - Ничего, из больших не выскочишь, а маленькие разве только на нос насунешь.
      Так и ходит тетя Анна в огромных башмаках до тех пор, пока те не развалятся.
      Прежде, когда Василинка была маленькой, они квартировали в одном доме. Василинка помнит, как мама говорила отцу:
      - Не могу я, Змитрочка, на их житье смотреть, сердце не выдерживает. Давай новую квартиру искать.
      И они перешли в соседний дом, номер пять. С той поры к ним чаще всего тетя Анна сама заходит. Зайдет, подымет одну юбку, другую, вытащит из потайного кармана кисет с махоркой, скрутит цигарку и затянется.
      Курит тетя Анна давно и тайком от дяди Карпа. Тот не то чтобы против курения, только бранится, что тетя деньги зря переводит.
      Василинкиной маме обидно за сестру. Но та и виду не подает, что ей плохо. Наоборот, стремится склонить маму Василинки на свою сторону.
      - Неправильно ты живешь, Аниська, неправильно. Копейку не бережешь. Дети растут, пора и о собственном домике подумать. А ты все проедаешь, все проедаешь. Пожалеешь, да будет поздно. Дашь кишкам волю - проешь счастье и долю.
      Помолчав, добавляет:
      - И за что только тебя твой Змитро любит?
      Маме не нравится такой разговор, но перечить старшей сестре не хочет. Одно только и ответит:
      - Живи, сестрица, как знаешь. А я так жить, как вы с Карпом, не хочу.
      Тетя посидит, посидит, съест что-нибудь, чем мама угостит, а потом подымется и побежит домой. Дядя Карп с ночной отдыхает. Он на дровяном складе посменно работает. Паровозы дровами или углем загружает да еще подзарабатывает на выгрузке вагонов. Вот и торопится тетя, чтобы не проворонить состав, который подадут на ветку. Она раз за разом влезает на крышу по лестнице, приставленной к дому. Оттуда хорошо видно, прибыли ли вагоны. А как только заметит, что подают состав, скоренько спустится вниз и разбудит дядю Карпа. Тот вскочит, минутку посидит на кровати, прогоняя сон, вскинет на плечи широкий железный шуфель и побежит на склад. А тетя Анна, немного погодя, также взвалит на свои хилые плечи тяжелый шуфель и потрусит вдогонку за дядей Карпом. Без ее подмоги ни один вагон угля или дров не выгружается. Бывает, она и ночью подкарауливает поезда, по нескольку раз бегает на склад, пока дождется вагонов.
      У Василинки с Рыгоркой, который на один год только старше ее, большой дружбы не получается. Иногда она забегает к нему, но ненадолго. Рыгорка сидит на дощатом стуле возле шкафчика. В комнате, кроме кровати, шкафчика, деревянного стула и замусоленного шкафа, ничего нет. Окно грязное, без занавески, в комнате всегда пахнет гнилью.
      У Рыгорки в шкафу полно игрушек. Там спрятано все, что покупал ему отец или подарил кто из родственников, от погремушки до паровоза с вагончиками. Только Рыгорка не любит, когда Василинка берет его вещи, боится, как бы чего не поломала.
      И еще у Рыгорки есть одна игрушка, которой нет ни у Василинки, ни у Тони, ни тем более у Митьки. Это маленькая, вылепленная из глины совиная голова со щелочкой на маковке. Копилкой называется эта игрушка. Рыгорка бросит в отверстие грош или копейку, а те лязгнут и провалятся, будто в капкан попадут. Василинка переворачивает совиную голову, трясет, трясет, а монета обратно не выскакивает. Однажды она, разозлившись, так тряханула, что совиная голова выскользнула у нее из рук, ударилась об пол и разбилась. Рыгорка покраснел от злости и принялся ползать по полу, собирая копейки. Чувствуя себя виноватой, ему помогала Василинка. После того происшествия Василинка боялась показываться на глаза дяде Карпу, хотя Рыгорка склеил совиную голову и вновь набросал туда копеек.
      Мама давно не заходит к тете Анне, не хочет видеть дядю Карпа: он уже совсем обезумел, копя деньги. Наконец купил он дом - тот самый, где он снимал комнатенку. Совсем похудела тетя Анна. Рыгорка ходит замусоленный и голодный.
      - Почему ты не смотришь за сыном? - спрашивает у тети Анны Василинкина мама.
      - Ничего, - говорит та, - придет месяц-лизун и вылижет его.
      Василинка думает, что никакой месяц-лизун не вылижет Рыгорку, как не вылизал дядю Карпа. На его корявом, словно побитом градом лице угольная пыль так глубоко въелась, что не отмывается даже горячей водой в бане. Василинка понимает, что маме не нравится дядя Карп, хотя отец замечает порой:
      - Не серчай на него, мать. Жизнь - трудная штука. Каждый живет как умеет.
      По всему видно, что отец жалеет дядю Карпа.
      - Подумай, как ему довелось купить этот домишко. Кровью и потом, по копейке, во всем себе отказывая, наскреб эти деньги.
      После этих слов смягчается сердце Василинки, слабеет обида на дядю. И она бежит к Рыгорке. Живут они все в той же маленькой комнатенке. Две другие комнаты как занимали жильцы прежде, так и занимают. Освобождать комнаты они не желают.
      МЫ, ДЕТИ ПРОЛЕТАРИЕВ...
      К отцу все чаще стал заходить слесарь Самсонов из паровозного депо.
      Всякий раз, сойдясь вдвоем, они долго о чем-то говорят. То о деньгах, которые позарез нужны, чтобы приобрести литературу, то о каких-то собраниях. Кто кого поддержал, а кто не по одной дороге идет.
      - Вот металлисты, кожевники да с фабрики "Двина" с нами пойдут, говорит дядя Самсонов.
      "С кем это с нами? - пытается понять Василинка. - И куда собираются идти паровозники?" Посидеть бы и послушать, что они говорят, да где там. Дядя Самсонов просит Василинку пойти побегать по улице. Отчего же и не пойти? На улице всегда занятие найдется.
      Улица в том конце, где они живут, почти всегда сухая, песчаная, даже редкой травой поросла, потому что мало кто по ней ездит. И вообще, Василинка свою Зеленую улицу ни на какую другую не променяет. На Гороховой лишь только дождь пройдет либо весной или осенью ног из грязи не вытянешь. А на Рижской или Киевской вокруг черным-черно, неуютно. По обеим сторонам этих улиц глубокие канавы, полные зеленой вонючей воды, в которой без устали квакают лягушки. Там не только улицы, даже огороды засыпаны угольным шлаком.
      Когда ни пойдешь по этим улицам, всегда встретишь железнодорожников с мешками на плечах. Все несут, все тянут шлак и сыпят возле своих домов и огородов, чтобы меньше было грязи.
      Говорят, что прежде на месте селения железнодорожников была сплошная трясина. А потом это болотистое место отвели железнодорожникам. И получила городская окраина с той поры название - Царская Ветка.
      А если с Зеленой в другую сторону податься, на Широкую, там веселее чуток. Кое-где трава на свет пробивается и вода в канавах не всюду стоячая. А Монастырскую Василинка не почитает. Та камнями вымощена, по ней беспрестанно тарахтят брички с окованными колесами. На мощеных тротуарах всегда грязно, грязь в дождливую погоду заливает мостовую. На этой улице Василинка появляется, если мама пошлет в лавку Штемберга или самой захочется сбегать за железнодорожный переезд, на Михайловское кладбище.
      На Гороховой Василинка бывает довольно часто. Там стоит большой двухэтажный дом, первый этаж его зеленый, а второй - голубой. Самый большой дом во всей Царской Ветке. Василинке он нравится потому, что в нем на нижнем этаже живет ее крестная мать Мария. У нее тоже трое детей - две девочки, Нюша и Маня, и мальчик Вася. Маня ровесница Василинки. Во дворе этого дома множество закоулков, и тут очень удобно играть в прятки. Можно спрятаться так, что никто не найдет.
      Муж крестной на паровозе ездит. В последнее время и он к ним заходит, приносит тоненькие книжечки или листочки тонкой бумаги, на которых что-то напечатано. Пускай читают на здоровье, это Василинку не трогает. Она тоже держала в руках брошюры, которые Стасик и Зигмунд от матери во дворе в собачьей будке прячут. Потому что та, как поймает сыновей за чтением этих тонких книжечек, скажет одно: "Снова Пинкертоны!" - и, размахнувшись, влепит мальчишкам затрещины. Василинка аж задрожит вся. А мальчишки молчат, не прекословят и не плачут.
      Чаще доставалось почему-то старшему, Стасю. Это он тех Пинкертонов приносил. От Василинки Стась не прятался, доверял ей, и Василинка никому не рассказывала о тайне Стася...
      Однажды под вечер прибежал в дом дядя Самсонов.
      - Революция! Революция! Слышишь, Алексеевна?
      Он взял мамину руку, сжал ее в своей широкой черной ладони.
      - От товарищей имею поручение, Алексеевна, обойди всех жителей улицы и скажи, чтобы завтра утром шли на Вокзальную. Будет большая демонстрация.
      Не успела мама расспросить толком насчет той демонстрации и революции, как Самсонов выбежал из дома. Василинка не растерялась и тут же, прильнув к матери, сидевшей на табуретке, стала ластиться и просить, чтобы взяла ее с собой на Вокзальную.
      А утром по улице шли к вокзалу мужчины и женщины, некоторые вместе с детьми. Старших вели за руку, а самых маленьких несли. Мужчины шли небольшими кучками, с красными флагами, на которых белыми буквами что-то было написано, но что - Василинка не успела разобрать. Погода стояла сухая, только дул сильный ветер. С обеих сторон Вокзальной двигались колонны демонстрантов с красными лентами на груди.
      - Железнодорожники идут, - говорят в толпе.
      Над колоннами трепетали красные флаги, гремела музыка. Духовой оркестр играл не переставая, а барабанщик так лупил по барабану, что Василинка диву давалась, как он не разбил его в клочья. Демонстранты шли по четыре человека в ряд и пели незнакомые Василинке песни:
      ...Смело мы в бой пойдем...
      ...Мы наш, мы новый мир построим...
      Через несколько дней учительница объявила, что завтра после занятий они всей школой, всеми тремя классами, пойдут на встречу в столовой кондукторского резерва. И предупредила, чтобы каждый из учеников обязательно захватил с собой вилку и ложку. Там для детей будет приготовлено угощение.
      Василинка так и не могла объяснить маме, с кем состоится эта встреча, но о вилке и ложке она хорошо запомнила. Мама вечером выгладила платье Василинке, помыла и высушила под утюгом еще мокрый белый фартук и воротник. Это не шуточки - дочь собирается на встречу! Вечером мама положила в ранец Василинки рядом с книгами и тетрадками вилку и блестящую металлическую ложку (знайте наших!). Тревожно спалось в ту ночь Василинке: все боялась, как бы не опоздать.
      И вот, наконец, занятия окончились. Учительница поставила всех по двое. Василинка, как самая младшая в классе, попала в первую пару с Сашей Калицким. Василинка хорошо знала, где находится резерв: отец несколько раз брал ее с собой, когда шел туда за нарядом перед поездкой.
      Столовая находилась на первом этаже. Вся она заставлена длинными столами, покрытыми клеенкой. Голые стены побелены известкой, и только на одной стене висит портрет, обвитый венком из еловых лапок. Дети устроились за длинными столами, и под тем портретом встал седой человек в форменной тужурке железнодорожника.
      Василинка сидела далеко от этого человека и мало что услышала из того, что он говорил, в память врезались лишь последние слова: "Перед вами, сыновьями и дочерьми пролетариев, широко распахнуты двери в новую жизнь". Василинка так и не успела осмыслить, дочь ли она тех пролетариев, перед которыми открываются двери в новую жизнь, как дети по примеру учительницы захлопали в ладоши. Вместе со всеми хлопала и она.
      А потом перед каждым поставили по тарелке горячего супа. Василинка спешила, чтобы не отстать, хлебала горячую еду, дула на свою металлическую ложку, обжигала губы. Чтоб она пропала, и почему было не взять деревянную! Только незачем было торопиться, прошло, может, минут пятнадцать, пока подошли к ним две женщины с ведрами и принялись раскладывать в те же тарелки по ложке каши и котлете. Такого угощения Василинка давным-давно не видела.
      А потом неторопливо возвращалась домой. Ею овладело чувство неизвестного прежде почтения к самой себе. Не спеша, она подошла к зелено-голубому двухэтажному дому на Гороховой. И тут ее словно молнией обожгло: ложку и вилку забыла в столовой!
      Василинка бросилась назад. Но на том месте, где она сидела, на столе ничего не было. Женщина в фартуке вытирала тряпкой клеенку.
      - Тетенька...
      Нет, она ничего не знает, не видела, всю посуду сдали в посудомойку. А идти туда Василинка побоялась. Придется все рассказать маме.
      Что теперь будет?
      Василинка стоит напротив мамы, которая штопает, сидя на лавке, и рассказывает, что произошло сегодня.
      - Когда разговариваешь, всегда смотри человеку прямо в глаза, перебивает Василинку мама.
      А как смотреть прямо в глаза! Мама может по глазам догадаться, что она потеряла вилку с ложкой. А таких у них больше нет.
      Мама внимательно слушает Василинку. Ей хочется узнать, что оратор говорил, но, кроме "сыновья и дочери пролетариев" и "перед вами широко распахнуты двери в новую жизнь", Василинка ничего не запомнила.
      Мама вздыхает и долго сидит молча, о чем-то думает. Воспоминания перенесли ее в далекое детство.
      В распахнутые настежь двери дует холодный ветер. Девочки и мальчики лежат вповалку, свесив вниз головы, на темных закопченных нарах. Горький дым ест глаза. Лежат долго, пока сгорят поленья в низкой, без трубы, печи. Старшая сестра, ставшая после смерти матери хозяйкой, готовит завтрак кулеш из ржаной муки и картошку в мундире. Потом она закрывает двери, и в доме немного теплеет. Наступает день. В одно-единственное окошко покажется сперва маленький серый квадратик света, а иногда и луч солнца.
      Рядом с ней лежит брат Миша. На него в деревне глядят, кто с почтением, а кто и с завистью: Миша скоро окончит церковноприходскую трехлетнюю школу. К нему приходят кто прочитать письмо, кто написать прошение волостному старосте. Миша красиво пишет. Она и сама любовалась. Вот жаль, прочитать не умеет. Как разгадать секрет, по которому буквы складываются в слова, как узнать, что написано?
      - Тятенька, родненький, отпусти и меня в школу! - просила Аниська.
      - А на что тебе та грамота? Иль парням письма писать станешь? - отвечал отец. Аниська не могла втолковать отцу, на что ей грамота. Но горячее желание научиться писать и читать живут в ее душе до сих пор.
      ...Василинка долго глядит на задумчивую мать, пока та сама не произносит те слова, что сегодня услыхала Василинка: "Перед вами широко распахнуты двери в новую жизнь".
      - Дай бог, дай бог, детки! - и она крепко прижимает к груди Василинку, целует белокурую стриженую головку.
      Растроганная Василинка признается в своей неудаче. Мама не бранится, не ругается. Она отложила штопку, гладит Василинку по спине и мягко говорит:
      - Ничего, ничего, дочушка. Прах ее возьми, эту ложку!
      И тихо повторяет:
      - Сыновья и дочери пролетариев...
      СКУЧНО ЖИТЬ БЕЗ ПРАЗДНИКОВ
      Время летело так быстро, что Василинка просто диву давалась. Вот и рождество пришло. Отец принес зеленую густую елочку. И Тоня по вечерам после уроков готовит для нее украшения. Из блестящей разноцветной бумаги вырезает ножничками звездочки, клеит коробочки и фонарики, цепочки. Василинке сидеть, просто глядеть на то, что делает Тоня, совсем неинтересно. Ей больше по душе украшенная елка, особенно с зажженными свечами. И Василинка скоро засыпает.
      Проснувшись, она видит нарядную елку с большой сверкающей звездой на макушке. На ней даже конфеты висят. Откуда они взялись? Их же давно нет в продаже. Оказывается, находчивая Тоня в каждую блестящую бумажку вместо конфеты положила по корочке хлеба. Все как должно быть!
      Вечером на елку собираются дети, водят, взявшись за руки, вокруг нее хороводы. Всем праздником распоряжается мама - отца нет дома. Но на этот раз праздник без угощения.
      - Извините, детки, нынче так трудно с продуктами, - будто стесняясь, говорит в свое оправдание мама.
      Обидно стало на душе у Василинки. Но обида не слишком долго огорчала ее. Впереди немаловажное событие: впервые устраивалась елка в школе.
      Василинка вместе с Тоней училась теперь в железнодорожной школе первой ступени. Тоня снова вся в хлопотах, готовится к школьной елке. Обошла все лавки в городе и, наконец, нашла в одной аптеке две пачки ваты. А сейчас, развернув ее тонкой полоской на столе, что-то мастерит.
      - Скажи, что ты делаешь? - спрашивает Василинка.
      - Разве не видишь - шапочку.
      - Смотрите, смотрите, что выдумала Тоня! - восклицает Василинка. - Кто же это из ваты делает шапочку?
      На возглас Василинки к столу подходит мама. На секунду отрывается от своих паровозов, подбегает Митька. Всем любопытно глянуть на необычную шапочку.
      - Нынче многие из ваты шьют шапочки, мода такая, - отвечает Тоня.
      - Мода, мода, - повторяет за ней Василинка и заходится от смеху.
      А Митька, тот решает по-своему:
      - Только деды-морозы ходят в шапках из ваты.
      Под вечер Василинка с Тоней собираются на елку в школу. Василинка наряжается в коричневое платье с черным фартучком, а Тоня надевает на голову белую ватную шапочку и долго не отходит от зеркала, любуясь собою.
      Огромная елка стоит посреди продолговатого школьного зала. Украшений на ней, кроме маленьких красных бумажных флажков, никаких нет. Учительница приглашает всех становиться по двое. В пару с Василинкой попадает Саша Калицкий, тот самый Саша, который однажды сказал: "Я хотел бы учиться так, как учится Василинка".
      Василинке подходит такой партнер. Тем более что он приглашает ее на польку-кокетку. Василинке весело. На прощание всем дают по небольшому сверточку. Василинка не утерпела, развернула салфетку из папиросной бумаги и взглянула на подарок: два тонких ломтика хлеба, между ними кусочек вареного мяса. Василинка задумывается, стоит ли заворачивать угощение, но тут к ней подходит Тоня и строго приказывает:
      - Сейчас же давай мне подарок. Все понесем домой и угостим маму с Митькой.
      Василинке нравится ее новая школа, разместившаяся в большом деревянном доме с высоким крыльцом. Хотя добраться к ней по путям нелегко, того и гляди, под поезд попадешь. Она идет по шпалам, а человек в кожанке, как у ее отца, кричит:
      - Убегай, девочка, тут скоро смоленский пойдет!
      Василинка переходит на другой путь и все время оглядывается, как бы случайно не налетел какой-нибудь товарняк. Но как доберешься до школы - одно удовольствие. Не то что в приходской, нет тут строгой Ольги Ионовны, которая вела все три класса. На уроках сиди, как приклеенный, не пошевелись. Только и радости было - выскочишь в темную раздевалку и немного побегаешь. Как что не по ней, Ольга Ионовна ставит в угол. А учитель, занимавшийся с мальчиками, рассердившись, хватал линейку и бил по голове. "Но так им и надо, хулиганам, - думала Василинка. - Пусть не подставляют подножек!"
      После занятий Василинка с Тоней бежали скорей домой готовиться к спектаклю.
      При распределении ролей выпала одна и на долю Василинки. Она репетирует танец "снежинку". Это не шуточки - участвовать в спектакле.
      Василинка не может вообразить всей красоты представления, потому что она спектаклей никогда не видела. За всю свою жизнь один раз ходила в кинематограф - когда приезжал мамин племянник Филипп. Филипп пригласил маму, Василинку и Тоню в кинематограф. Мама надела праздничное платье, долго расчесывала Тонины волосы, заплела ей косы и завязала голубые банты. С Василинкой долго не возилась: махнула гребешком по ее редким белесым волосам - и достаточно. Бант Василинке так и не довелось ни разу завязать.
      - Ты комолая, - смеялась Тоня. Только отец гладил Василинку по стриженой голове и утешал:
      - Не слушай, дочка, все еще впереди. Была бы голова, а косы вырастут.
      Василинка верила отцу, хотя мама ее снова и снова стригла под мальчика.
      Одетые по-праздничному, с носовыми платками в карманах, Тоня с Василинкой держатся за руки. Мама с племянником идут сзади. Василинке кажется - все встречные знают, что они отправились в кинематограф.
      Еще издали Василинка замечает свет над входом и надпись: "Скерцо дьявола". Ее не огорчает непонятное название. Ей все равно, лишь бы скорее началось представление. Наконец погас свет, и на большом белом полотне задвигались фигурки людей.
      Домой Василинка возвращалась разочарованной. Все было не так, как она себе представляла. А маме и Филиппу, наверное, понравилось.
      Каждый день Василинка остается после занятий. Взявшись за руки, шесть девочек идут по кругу, образовав звездочку, а учительница хлопает в ладоши и командует: "И раз, два, три; раз, два, три". Потом останавливает девочек и объясняет:
      - Головку повыше, не гнитесь, внимательно слушайте музыку.
      Василинка со всем соглашается, только ноги у нее точно не свои, хотя она и дома репетирует, хлопает в ладоши, приговаривая: "раз, два, три; раз, два, три". И кружится возле стола.
      К спектаклю готовятся долго. Все в школе знают, что Катя Высоцкая будет снегурочкой, а Маня Иванова поет песню Леля. На них бросают любопытные взгляды мальчики. Только на Василинку все ноль внимания. Она понимает, что роль у нее небольшая, немая, как в кинематографе. Но учительница сказала, что успех спектакля будет зависеть от каждого из них. Значит, и от Василинки тоже. На спектакль приглашены родители - самые строгие и требовательные судьи.
      Подготовка идет полным ходом. Мама накрахмалила белую юбочку из марли, аккуратно заштопала белые носочки, проносившиеся на больших пальцах. Василинка волнуется, но виду не подает. Мама успокаивает:
      - Ничего, ничего, дочушка, сцена большая, никто твоих заплаток не заметит.
      Василинка идет на последнюю, как сказала учительница, генеральную репетицию. Через два дня - спектакль! И она - "снежиночка"!
      ПИРОГ НА ИМЕНИНЫ
      - Дети, а завтра у нашей Василинки день рождения! - сказала мама.
      - Ура! - закричал Митька. - У нас будет праздник!
      Мама вздохнула и молча покивала головой. А Митька прижал к груди локти и, приговаривая: "Чух, чух, чух", устремился вокруг стола: начал играть в паровоз.
      Мама всегда справляла каждому из них день рождения. Но то было раньше. А нынче? Вчера едва достоялась в длинной очереди, пока получила пять фунтов темно-серой, как земля, муки из льняного семени. Обрадованная Василинка прыгала на одной ноге и хлопала в ладоши: будет из чего пирог испечь!
      - Мама, а гостей приглашать будем? - спросил Митька.
      - Будем, сынок, будем. Пускай Василинка приведет своих друзей.
      Обо всем остальном договориться не успели: кто-то стукнул в окно. На улице стояла Зина и подавала знаки рукой, чтобы Василинка вышла из дома.
      - Мама, я сейчас. Зина зовет.
      - Беги уж, беги, - улыбнулась мама.
      Мама все больше примечала, что ее девочки повзрослели, детские забавы их уже не увлекали. Играть бы им обеим с игрушками, кукол в платья наряжать. А Тоня берет иголку, шило, суровую нитку и принимается мастерить туфли Василинке и себе на веревочной подошве. Ишь, какая ловкая, никто не учил.
      А зимой Тоня шапочки из ваты мастерила беленькие. Словно снежок запорошил темные кудрявые волосы...
      В комнату влетела Василинка.
      - Мама, в Орловском парке из вагона патока течет. Зина говорит, что бочки в вагоне разбились и патока каплет из вагона. Нужно только подставить горшочек... Можно, я пойду? Мама, завтра же праздник, - просит Василинка. А Тоня уже взяла глиняный горшок.
      Мама едва успевает сказать "осторожно", как девочки стремглав бросаются из дома. Бегут, торопятся, как бы не опоздать. Согнувшись, лезут под вагоны, перебегают рельсы. Наконец находят вагон, из которого и вправду каплет патока.
      Василинка подставила ладонь, дождалась, когда что-то липкое капнуло, боязливо поднесла к губам: а что, если это деготь или мазут.
      Лизнула, ощутила горьковато-сладкий, не очень приятный вкус. Еще разок попробовала. Не беда, что горчит. И Василинка устраивается поудобнее под вагоном.
      Сидит долго, сидят и Тоня с Зиной - может, час, может, два. Ломит спину, а в горшке на донышке блестит лишь небольшое тусклое пятно.
      Вот если б можно было открыть вагон и стукнуть чем-нибудь по бочке! Пускай бы потекла патока хотя бы тоненькой струйкой.
      Сперва Василинка дала зарок: насобирать сладко-горькой патоки по верхний поясок, потом передумала - пускай по средний поясок, а потом, как заныли уже спина и ноги и захотелось есть и пить, то согласилась - до самого нижнего пояска. Можно было бы одной из них сбегать по воду домой, но это легко сказать - сбегать. А что, если вагон подцепят и перегонят в другое место? Хорошо, что осмотрщик вагонов их не видит. Надо сидеть, хоть стынут босые ноги.
      Так и не дождались девочки, чтобы накапало до первого пояска. Однако будет чем угостить завтра.
      Утром, едва Василинка подхватилась, мама поздравила ее и повела на кухню. На большой сковороде доходил праздничный "пирог" - черная, как уголь, лепешка. Василинка от радости запрыгала на одной ноге.
      Вскоре начали собираться и ее подружки. Первой пришла Тася. Поздравив Василинку, она подала ей небольшой пакетик, завернутый в блестящую серебристую бумагу. Там было несколько цветных открыток. Катя принесла большой букет душистой черемухи.
      - Откуда это у тебя? - спросила Василинка.
      - Сходила на ту сторону Двины и наломала.
      - И ты не побоялась идти через мост?
      - Нет, нисколечко. Я всегда по нему хожу.
      Митька ерзал на стуле, никак не мог дождаться угощения. Наконец мама поставила на стол "пирог" в сковороде. Он точно прирос ко дну. Мама попыталась порезать пирог на куски, подцепить ножом, но ничего не выходило, и она разложила его на тарелочки ложкой, словно кашу. Все попробовали и похвалили: "Какой вкусный!"
      А потом дети декламировали стихи, пели. Вместе со всеми пел и Митька:
      Как на Васины именины
      Испекли мы каравай,
      Вот такой вышины,
      Вот такой ширины...
      МОСТ
      Большой букет черемухи, Катин подарок, понемногу осыпался. Маленькие белые лепестки запорошили скатерть. Василинке стало грустно. Она представила себе, как Катя пробиралась по Смоленскому железнодорожному мосту на ту сторону Двины. Пешеходам ходить через мост запрещалось. А Кате разрешили: ее мать была сторожихой. И будка (так назывался домик, в котором жила Катина семья) стояла у самого моста.
      Василинка уже не раз бывала у Кати. Она любила стоять на крутом берегу и глядеть на широкую полноводную реку. Неостановимо было ее могучее течение, и это постоянное движение притягивало Василинку. Невольно вспомнился вопрос учителя: "Какие предметы называются одушевленными?" - и ее ответ:
      - Река!
      - Почему ты так думаешь?
      - Потому что она течет, - выпалила Василинка.
      У моста глубокие ямы. Там всегда бурлит вода. Любопытно только, почему же не тонут пароходы и баржи? "Вот если б стать капитаном и провести под мостом судно!" - думает Василинка. А еще ей хочется поплыть на плоту далеко-далеко, до самого моря. А какое оно, море? Отец рассказывал, но это совсем не то, вот бы увидеть своими глазами! Но все это мечты. Тут даже чтобы побывать на том берегу Двины, и то надо спросить разрешения у Катиной мамы. Только вряд ли она позволит.
      Наконец нашлась, как считала Василинка, неотложная и серьезная причина. Третий день мамы с Тоней нет дома. Пошли в деревню, чтобы хоть картошки достать. Потому что отцу нечего брать с собой. Кадушка капусты, которую заквасили с осени, давно пуста. А то, бывало, мама насечет капусты и положит в папин сундучок. Еще картофелин сырых и хлеба маленький кусочек. А если мама потолще краюшку отрежет, отец ни за что не возьмет.
      - Не надо, не надо, оставь детям.
      Все изменилось. Лишь неизменным оставался в семье обычай: уезжая, отец обязательно расправит рукой свои длинные русые усы и поцелует маму, а если дети не спят, то и их. Мама скажет ему на прощание: "Счастливого пути!", а детям будет говорить: "Отец вернется через двое или трое суток".
      Сквозь окно на кухне видно, как прибывают поезда. Мама сидит у окна и ждет, а едва вдали заклубится белым паром паровоз, она позовет детей и скажет: "Смотрите, детки, поезд прибывает, скоро отец придет". И дети радуются, а иногда волнуются, потому что мама обещала рассказать отцу, кто не слушался или слишком баловался. Правда, она не спешила рассказывать отцу про их грехи, но все же тому, кто провинился, делалось неуютно.
      Отец приходил черный-пречерный, весь перепачканный мазутом. Тут же на пороге сбрасывал с плеч сундучок, снимал грязную одежду. Мама уже вынимала из печи большой чугун с горячей водой и наливала в эмалированный таз, чтобы отец помылся. А потом ставила тарелку горячей еды. Отец спрашивал: "А вы ели?" И лишь убедившись, что все ели, брал ложку.
      Сегодня отец вернется в полдень, а мамы нет дома. За хозяйку Василинка. Чем она накормит отца? Хоть и прекрасно знает, что ничего нет в доме, а все же выходит в кладовку, подымает крышку в кадушке, чиркает спичкой. Но там пусто, в ларе - тоже. Посветила - и вдруг увидела на полочке кость от окорока. Обрадовалась: теперь можно приготовить обед.
      Правда, сама она еще никогда печь не топила. Найти бы горсточку крупы или муки, и было бы чудесное варево. Поискала в кухонном шкафчике - пусто. Что же делать?
      "А не пойти ли на тот берег реки и нарвать щавеля?" - подумала Василинка. Катя хвалилась, что там наросло его - видимо-невидимо...
      - Тетенька, миленькая, пустите на ту сторону!
      - Не проси, девочка, не позволю. Опасно!
      И Василинке ничего не остается, как сказать Катиной маме, что она хочет сварить папе щавелевый суп. И тетя Лобаниха подобрела. Разрешила. Только предупредила:
      - Смотри же, будь осторожной. Ступай аккуратно со шпалы на шпалу. Вниз не гляди, а то закружится голова.
      Конечно, она будет осторожной. Ей совсем не страшно, потому что впереди пойдет Катя.
      Предупрежденная тетей Лобанихой, Василинка ступает со шпалы на шпалу. Шаги надо делать широкие, опереться не на что, отдохнуть нельзя. Катя идет себе и идет - ей что, не впервой. А Василинке нелегко. Словно свинцом, налились ноги. И так хочется глянуть вниз! Возле среднего быка, на котором держится мост, бурлит и крутит вода. Интересно! Василинка не утерпела глянула вниз. И вдруг у нее перед глазами завертелось большое черное пятно. Василинка хотела крикнуть, позвать на помощь. Может, с минуту она стояла, закрыв глаза. А под мостом бурлил, шумел, крутился черный омут. Собрав все силы, Василинка шагнула на другую шпалу, закачалась и едва устояла на ногах...
      Сейчас, сидя у стола на табуретке и перебирая щавель, Василинка вспоминает свое опасное путешествие. И ощущает нечто новое, ранее ей неведомое - радость оттого, что победила страх.
      Василинка никогда не складывала поленья в печи. Но раз надо - так надо! И она вспоминает, как мама сначала положит вдоль два полешка, а потом поперек, а потом снова вдоль - и так несколько раз. Так сделает и она, вот лишь обдерет с березового полена бересту, возьмет лучинки и затопит печь. А какой же чугунок поставить? Вот этот, кажется ей, слишком мал, и она берет побольше, чуть ли не с ведро. Бросает туда кость, ставит на шесток и наливает жестяной кружкой воду. Дрова весело потрескивают, можно поставить уже чугунок ближе к огню. Только его не сдвинешь с места. Тогда Василинка находит деревянный валик, берет в запечке длинный ухват, подкладывает под него валик и приподымает чугунок. Вода из него выплескивается, но пускай, ее хватит, не жалко.
      Едва успевает Василинка забросить мелко нарезанный щавель в чугунок, как двери отворяет отец.
      - Что ты тут делаешь? - прежде всего спрашивает отец.
      - Обед тебе готовлю.
      - Ах ты, моя дочушка! Ах ты, моя умница! - И отец, разгладив усы, целует в голову Василинку. - Спасибо тебе, дочушка, спасибо!
      Обрадованная папиной похвалой, Василинка тут же решает ничего ему про мост не рассказывать...
      КРЕМЕНЬ
      После дождливых дней наконец прояснилось. Солнечный луч глянул сквозь окна в школу и лег Василинке на плечо. Ласкает и пригревает острое девчоночье плечо. Хочется выбежать на крыльцо. В их школьном дворе сейчас так хорошо!
      Еще с осени в школьные субботники вдоль забора посадили кусты акации. Сейчас на них зазеленели нежные листочки. Где-то растет и ее, Василинки, куст. Когда выходят поливать саженцы, Василинка обязательно нальет побольше воды под "свой" куст. Делает она это незаметно, чтобы никто не увидел. Никита Максимович, учитель природоведения, все время повторяет: "Наши общие кусты, наши деревья, наши грядки, наши клумбы. Представляете, дети, как будет хорошо в нашем школьном дворе спустя несколько лет?"
      Василинке трудно представить, что будет когда-то. И едва разговор заходит про кусты акации, ей почему-то лезут в голову слова из песни, которую однажды слышала, как пела Тасина мама, а отец подыгрывал ей на пианино. "Белой акации гроздья душистые..."
      С белой акации мысли Василинки перескакивают на другое. "Почему это Таси третий день нет в школе?" И она твердо решает забежать к подружке.
      Правда, Василинка редко бывает у Таси. Там как-то холодно и неуютно. Дети без разрешения взрослых боятся заходить в комнаты, все время сидят в детской. У Василинки нет детской, она даже такого названия не знала. У них одна комната, через которую ходят старики Климовичи, а еще для всех жильцов одна кухня с окошком на огороды.
      Тасины родители не замечают Василинки. И хотя Василинка пристально глядит им в глаза, нарочно молчат. Василинка даже маме не может признаться в этом. А мама все видела и ничего не говорила, потому что как объяснить дочери сложные отношения между людьми. Тасин отец - человек образованный, учитель музыки. А кто они? Простые железнодорожники. И мама осторожно советует Василинке:
      - Не ходи на Монастырскую, играй с девочками со своей улицы...
      Василинку выводят из задумчивости слова Никиты Максимовича. Он повторяет:
      - Запомните, дети: завтра вместо урока природоведения мы отправимся в путешествие. Соберем образцы почвы, разожжем большой костер...
      Обрадованная Василинка мчится домой. Там ее встречает Тоня. Мама поехала в деревню поменять кое-что из одежды на картошку. В каникулы и Василинка с ней поедет, обязательно поедет. Она же не маленькая, третий класс оканчивает.
      Завтрашнее путешествие волнует ее. Василинка берет в руки шило и дратву, чтобы подшить тапочки, только у нее ничего не выходит. Выручает Тоня. Та всегда всех выручает.
      Утром Тоня тормошит Василинку:
      - Вставай, а то проспишь путешествие.
      Василинка любит понежиться под теплым одеялом, но тут быстро вскакивает и, плеснув холодной воды в лицо, причесывает щербатым гребешком свои редкие волосы. А Тоня тем временем хлопочет на кухне. Она никого не выпустит из дома без завтрака. Только беда - нет в доме еды. Но Тоня находит выход. В кладовке в плетеной корзине лежат обсевки от овсяной муки. Отец уже который месяц вместо жалованья приносит домой пуд овса. Мама с Тоней сушат его на сковородах в горячей печи, ссыпают в сумки и ходят далеко за город к знакомым, чтобы смолоть овес в жерновах.
      Василинка видит, как довольная Тоня вносит большое лукошко с обсевками. Решето так и прыгает и стучит в ее руках. Только слышно: тах, тах, тах... На столе понемногу высеивается горсть муки. Недаром все считают Тоню расторопной девочкой. Василинка никогда бы не догадалась взять обсевки.
      Ярко горят в печи сухие дрова. На сковороде жарится толстый сочень. Правда, он не верещит, как раньше верещал блин из тертой картошки со шкварками...
      И где сейчас мама, выменяет ли она картошки?
      Вскоре Василинка с жестяной кружкой и куском овсяной лепешки, завернутой в тряпицу, спешит в школу. Скорей бы уже урок природоведения!
      ...У широкой реки дышится легко-легко. Раз за разом слышатся голоса:
      - Никита Максимович, посмотрите, что я нашел!
      Учитель берет в руку камень и, будто взвесив его, говорит:
      - Кремень.
      Дети внимательно разглядывают камень.
      Учитель рассказывает о далеких временах, когда с севера на нашу землю ползли ледники и тащили за собой большие и малые каменные глыбы.
      Василинка старается представить себе огромное море, плескавшееся волнами на том месте, где они сегодня собрались веселой гурьбой. И - мертвые ледяные поля, неумолимо наползавшие на дно моря, которое уже успело исчезнуть и зарасти чудесными сказочными лесами. И диких, одетых в звериные шкуры людей, высекавших огонь из кременя, может, из того самого, который лежит сейчас на ладони учителя. Неужто все так и было, как рассказывает Никита Максимович? Василинка, кажется, слушала б да слушала учителя, но Никита Максимович командует:
      - Костер!
      Дети несут, кто что может, на высокий зеленый холм, откуда видна широкая река, далекое Задвинье с необъятным зеленым лугом.
      Учитель объясняет, как разжечь костер в дождливую погоду, как найти правильное направление, если заблудишься в лесу. Дети внимательно приглядываются к солнцу, мху на деревьях, срезам на пнях. А потом помогают учителю устроить над костром большой пузатый чайник. Красные языки огня лижут его со всех сторон. Вскоре голубой чайник делается черным, начинает всхлипывать, булькать и подбрасывать крышку.
      Никита Максимович осторожно разливает кипяток по кружкам.
      Из карманов и сумочек дети достают завтрак - у кого что есть. А у некоторых ничего нет. Они молча сидят с поникшими головами. Неудобно и тем, кто принес еду. Никита Максимович советует:
      - А вы выкладывайте все, кто чем богат, и поделитесь, чтобы каждому досталось по кусочку.
      И он расстилает на траве газету.
      Василинка не спешит развернуть тряпицу и положить в общую кучку свое угощение. А учитель вроде и не смотрит в ее сторону, но все видит, читает ее мысли.
      - Василинка, и ты положи свой завтрак на общий стол.
      - Я... я... - пытается объяснить Василинка, - стесняюсь. У меня блин из высевок и очень горький. - Она разламывает на кусочки свой сочень и кладет на газету.
      Слаще всего на свете кажется Василинке кипяток без заварки и сахара. Никита Максимович с наслаждением запивает чаем ее сочень и нахваливает:
      - Очень вкусный! И совсем не горький!
      Чумазый чайник скоро пустеет. Ломтики хлеба, черные оладьи и лепешки, лежавшие на скатерти-газете, исчезли, последнюю крошку подобрали. Никита Максимович спрашивает:
      - Дети, а кто сегодня не пришел на занятия?
      Василинка подымает руку, будто в классе на уроке:
      - Таси нету, она больная. Я сегодня схожу ее проведать.
      - Очень хорошо, - похвалил учитель. - Сходи к Тасе и отнеси ей наш подарок.
      И он протягивает Василинке камушек, о котором только что рассказывал такую увлекательную историю.
      У Василинки на ладони лежит темно-серый, хранящий тепло учительской руки кремень.
      ЛОМТИК ХЛЕБА
      ...На сей раз мама ни с чем, еле живая вернулась домой. Положив на стол ломтик хлеба, от которого отщипнула одну только крошку, она тихо и устало рассказала детям о своей неудачной поездке. Прижавшись к материнской груди, Митька слушал молча, а Тоня и Василинка горько плакали.
      ...Сколько времени она шла - не помнила.
      Еще в поезде надумала сойти на этом полустанке, хотя прекрасно знала, что до хуторов надо верст пять шагать через лес. "Беда большая, пускай себе и немного дальше, лишь бы что-нибудь привезти детям". Не идти же ей вновь в то Заболотье, где сельчане и сами никак не дождутся нового урожая!
      Поезд остановился на минутку. Загрохотали тяжелые широкие двери, и из вагона один за другим посыпались люди. Каждый торопился: кто к родственникам или знакомым, а большинство, как и она, - выменять на одежду хоть какой еды.
      Кто-то сильный оттолкнул ее от дверей. Заскрежетав тормозами, поезд двинулся дальше, набирая скорость. Собрав все силы, она спрыгнула на ходу и полетела вниз с крутого откоса. Открыв глаза, увидела возле себя незнакомых людей, и глухо, как сквозь вату, долетели до слуха их голоса.
      - Жить тебе надоело, что ли, коли на ходу прыгаешь? - участливо произнес пожилой человек с седой бородой.
      - Впредь ей наука будет, больше так не сделает, - отозвался другой, в серой самотканой свитке, он стоял рядом. - Хорошо, что все обошлось. Живая.
      - А моя ты бабонька, как ты меня напугала! - причитала женщина в конопляном платке, одним концом обернутом вокруг шеи. - Боже мой, так испугалась, аж все в груди захлебнулось!
      Мужчины еще немного постояли, скрутили по цигарке самосада и пошли своей дорогой. А женщина в платке долго не отходила, пока не проведала, откуда и куда спешит баба, если на ходу прыгает с поезда. "Есть ли у тебя дети - у меня самой пятеро". Согласилась, что и вправду лучше податься на хутора, к богатеям.
      - Может, что и выменяешь. Только не знаю, понадобятся ли кому твои занавески, - она перебирала эти, на на ее взгляд, совершенно ненужные вещи.
      - А это зачем? - она с удивлением посмотрела на маленькую баночку. На крышке было нарисовано девичье лицо: слева - густо усыпанное веснушками, справа - белое и чистое. - Никогда не поверю, что от этой мазюки можно так похорошеть.
      А мама возлагала большие надежды на эту баночку.
      Участливая женщина еще долго рассказывала про свое вдовье житье-бытье с малыми детьми и, наконец, посоветовала на прощанье:
      - Иди, бабонька моя, напрямки, - и она показала в сторону кустарников. - Тут рукой подать до хуторов. Иди по тропке, никуда-никуда не сворачивай.
      К кустарникам вела тропинка, по которой, наверное, ступали не одни ноги. Глядишь, так и вправду скорей можно добраться, чем кружной дорогой по лесу.
      А под ногами все больше хлюпала вода, и тропинка в ней то тонула, то вновь появлялась на сухих местах. Перепрыгивая с кочки на кочку, хватаясь за чахлые то березовые, то ольховые ветки, мать шла и шла. Но вдруг утонула, расплылась и скрылась из глаз тропинка, словно провалилась сквозь трясину. Она подалась назад - тропки нет. Бросилась в другую сторону - непроходимый кустарник. Подала голос:
      - О-го-го!..
      Где-то далеко и глухо отозвалось:
      - О-го-го!..
      Не узнавая собственного голоса, женщина звала и звала на помощь. Но ничего не слышала, кроме отголосков эха. Какое-то время неподвижно стояла на кочке - и наконец пошла напрямик на закат солнца, которое опускалось все ниже и ниже.
      Шла долго, то совсем теряя надежду выбраться, то полагаясь на удачу. Впереди как будто посветлело, и она вдруг очутилась на зеленой прогалине. Кустарник расступился, и, сколько видел глаз, перед ней расстилалась залитая водой трясина, из которой кое-где торчали клочки серого мха.
      "Вот если бы присесть, отдохнуть! Только куда там - вокруг вода".
      Опираясь на палку, идет и идет, проверяя каждый шаг. Хватит ли сил? Выйдет ли к хуторам, пока не начало смеркаться?
      А солнце опускается все ниже и ниже над трясиной и вот-вот утонет в ней. Утонет тогда и она.
      - Боже милосердный, пожалей моих детей, - шепчут запекшиеся губы. - Они останутся сиротами и никогда не узнают, где мать!
      Женщина идет на закат солнца. Вот уже на небе остается от него бледное, медленно гаснущее зарево. Вокруг мертвое, молчаливое болото. Маленький узелок за плечами становится тяжелым и тянет вниз. Пересохло во рту, сводит челюсти. Кричать она больше не может: звуки застревают в горле. А за трясиной стынет, слабеет зарево и скоро совсем погаснет.
      Чуть ли не из-под ног выкатывается серый комок, подпрыгивает несколько раз и хлопает крыльями. Вслед за ним суетливо прячутся под кочку желтенькие комочки. Встревоженная утка пристально следит за своим пугливым племенем: хорошо ли оно укрылось от опасности?
      Женщина уже больше не останавливается. Она идет, идет из последних сил, словно ее кто толкает вперед. Под ногами уже меньше хлюпает, палка опирается на что-то твердое, ноги не вязнут так глубоко. В темноте, которая заволокла все кругом, она ничего на замечает, пока не выходит на сухое место. Ноги больше не держат, женщина оседает на землю...
      Ей снятся снежные сугробы, снег тает и вновь замерзает, сковывает тело ледяным панцирем. Не пошевельнуть ни рукой, ни ногой.
      Где она? И как попала в этот ледник?
      Озирается вокруг - одна на краю поля. Кажется, тут должно быть какое-нибудь селение. Но вокруг ничего не видно. Женщина топчется на месте, машет руками, чтобы хоть немножко согреться. От холода и усталости она не чувствует даже радости спасения. Хочется только найти какую-нибудь хату. И чтобы позволили забраться на теплую печь и обсушиться.
      Вокруг постепенно светлеет: уже наступает утро. Женщина медленно подымается на пригорок, с которого видны очертания какого-то строения, и сворачивает на заросшую подорожником узкую дорогу.
      Вот и хутор! В утреннюю тишину врывается надсадный лай. Навстречу, перегоняя друг друга, мчатся две огромные собаки. Женщина отбивается, машет палкой. А те, отпрыгнув на шаг назад, наседают еще больше, лают изо всех сил, широко разинув пасти и ощерив зубы.
      Наконец в воротах показывается человек в белых портках и белой длинной рубахе:
      - Орел, Такса - сюда!
      Гладкий, будто вылизанный, Орел и лохматая Такса не отступаются.
      - Ко мне! - грозно кричит хозяин. И постепенно собачья злость утихает, они машут хвостами и уже не так заядло лают.
      Женщина подается вперед, хочет попроситься в хату, но бородатый не обращает на нее внимания и поворачивает назад.
      - Дяденька, дяденька! - громко просит женщина, а тот на ходу бросает обидные слова:
      - Много вас тут таких шляется!
      Он закрывает ворота. Гремит засов...
      На другом хуторе женщину встретили немного приветливей. Но едва узнали, что нет на обмен ни соли, ни керосина, сразу потеряли к ней всякий интерес.
      Боясь упустить удобный случай, женщина все же разворачивает тряпицу и распрямляет кружевные занавески. В хате роем гудят мухи, одна, большая, бьется, пробуя вырваться на улицу, даже стекло дрожит. На занавески равнодушно глядит не только седой старый хозяин, но и довольно молодая сытая девушка, лицо которой густо усыпано веснушками.
      "Покажу крем", - решает женщина. И сует ей в руки баночку с чудо-кремом, который выбеливает лицо до ослепительной белизны.
      - Пустая это забава, - скрипит старик. - Все равно в старых девках дочка сидит.
      - Неправда, тятя! Семь сватов меня сватали! - и краска, пробившись сквозь веснушки, залила широкое скуластое лицо девушки. - А вы не позволили выйти, все вам не по нраву, все голодранцы...
      - Цыц! - Старик кипит от злости, и сквозь редкие седые волосы видно, как налилось кровью его лицо. - Выгоню! Будешь ходить по домам, как эта городская нищенка!
      Залившись слезами, рябая вековуха выбегает из хаты, а старик отворяет двери и говорит:
      - Вот бог, а вот порог. Ваш товар, барышня, не для нас, мы люди простые, нам ваша городская мазь без надобности...
      У каждого хутора все начиналось сначала. Первыми нападали собаки, и потом шли вопросы, что принесла, а впрочем - никого не привлекал ее товар.
      - Хозяюшка, может, дадите что поесть, хоть корочку? - взмолилась она наконец. - Со вчерашнего утра маковой росинки во рту не было...
      - Разве всех вас, нищих, накормишь? - бросила хозяйка.
      После этих слов ноги нищенки покачнулись, она как стояла, так и осела у забора на землю...
      Через сколько времени она пришла в себя, женщина не знала. На груди у нее лежал черствый ломтик хлеба. За наглухо закрытыми воротами рвались на цепи и заходились от лая собаки...
      РЖАНЫЕ КОЛОСЬЯ
      Под вечер в дом зашел Самсонов. Потоптавшись в кухне у дверей, присел у стола на табуретку. Василинка внимательно следила за гостем. Всегда он приходил к отцу по делам. Какое ж нынче дело у него? Отца давно нет дома. Как послали его на Южный фронт, так и неизвестно, где девался.
      Может, этот человек в замасленной тужурке принес им хорошие вести? Затаив дыхание, Василинка ждет, что он скажет. Но Самсонов также, как и они, ничего не знает о бригаде, с которой выехал ее отец.
      - Зашел узнать, как живете с семьей, Алексеевна.
      - Хвалиться нечем, - отвечает мама.
      - Нынче всем не сладко. Окончится гражданская война, тогда по-другому заживем! С победой мировой революции придет настоящая жизнь.
      - Скоро ли она настанет, эта настоящая жизнь? - робко спрашивает мама.
      - Сама не придет, за нее нужно сражаться, всеми силами бороться.
      Василинка не представляет, как бороться. Наверное, и мама не знает, что делать. Потому что она завела разговор о детях, которых нечем кормить.
      - Вот-вот, я об этом и пришел поговорить. Товарищи послали сообщить, что тем семьям, кормильцы которых на фронте, будет выдано по пуду овса.
      Услышав такую новость, Василинка уже не слушает гостя. Хоть и не любит она скользкий овсяный кисель, а все же обрадовалась. Она тоже за то, чтобы уже сегодня или завтра победила мировая революция, чтобы вернулся домой папа и ей не надо было бы стоять за осьмушкой хлеба по нескольку часов в очереди. Вот и сегодня отстояла она полдня, но не хватило ей осьмушки, так и пришла с пустыми руками.
      Вечером Василинка долго не засыпает. Смотрит на молчаливую озабоченную маму, сидящую у стола. Горит коптилка. Желтый язычок пламени то вытянется и наклонится набок, то выпрямится и осветит мамины руки, которые нашивают заплату на Митькины штанишки. Митька совсем еще мал, ничего не понимает, он просит перед сном хлеба. А мама уговаривает:
      - Спи, сынок, спи, маленький. Утром дадут овса, хватит вам, пока я буду на заработках.
      Чуток поплакав, Митька засыпает, слипаются ресницы и у Василинки.
      Утром мама снова собирается в поездку. Только никаких вещей не берет с собой. Правда, и брать уже нечего. Нет на столах салфеток, нет розового покрывала, которое стелили только по большим праздникам.
      - Мамочка милая, родная, возьми меня с собой! - просит Василинка.
      - Не гулять же я еду и не в гости к родственникам, - объясняет мама. Работу искать буду.
      Василинка и сама знает, что не к родственникам. Она же не маленькая. Ах, как жаль, что еще не прогнали немцев с маминой родины. Вот бы куда поехать в гости! Она часто вспоминает то далекое лето, когда гостили у тети Агафьи...
      ...Поезд остановился поздно вечером. Недалеко от станции, версты три отсюда, живет мамина знакомая. Василинка босиком идет рядом с мамой и несет в руках свои туфли. Вокруг тишина. Спит в отдалении лес, спят поля, спит деревня и измученные тяжелой работой люди. Василинка с мамой идут по широкой деревенской улице, по обе стороны которой стоят серенькие хатки с одним или двумя маленькими окошками.
      Наконец мама подходит к небольшому дому, окно которого вместо стекла заставлено лучинками, взбирается на завалинку и стучит в раму. За окном молчат. Мама стучит вновь, настойчивей. Наконец в окне показывается заспанное лицо.
      - Ты, Алексеевна? Заходи, заходи. Сейчас открою сени.
      Василинка с мамой переступают порог дома. Пахнет чем-то застоялым, кислым.
      - Ложитесь на лавках, зажечь нечего, - слышен хриплый голос хозяйки. Мама помогает Василинке устроиться на лавке под иконами, а сама ложится напротив. И хотя Василинке неудобно лежать на жесткой постели, она мгновенно засыпает.
      - А твой все воюет? - долетает до Василинкиного уха. Она просыпается и видит, что на дворе уже утро, что мама сидит у печи на низенькой скамейке, чистит молодую картошку и бросает в большой чугун с водой.
      - Воюет, а я одна мыкаюсь с детьми. - И хозяйка переводит разговор на другое, видно, на самое главное, что ее волнует и беспокоит.
      - Землицу панскую по душам поделили. Вот теперь бы Евхиму моему за нее взяться - есть к чему приложить руки. А что же я одна сделаю? И обрабатывать нечем, и нанять не за что...
      - Ничего не поделаешь, моя милая, - война. И мой муж все равно как мобилизованный. Когда ездил по Рижско-Орловской дороге, то через два-три дня домой возвращался, а нынче на Южном фронте. Не знаю, живой ли.
      - Вряд ли вернется мой Евхим, - печально говорит хозяйка. - Гадала тут мне одна, так карты не показывают, что вернется.
      - А ты не обращай внимания на карты. Разве им можно верить?
      Лежа на лавке, Василинка еще долго слушает грустный разговор. Наконец тихо встает и подходит к маме. В печи варится картошка, и так вкусно пахнет, что невозможно дождаться, пока она сварится.
      Позавтракав почти без соли молодой картошкой, Василинка с мамой идут наниматься на жатву. Идут к Скоробогатому, который живет на хуторе за деревней. Дома его не видно за большим садом. Аж ветки погнулись у яблонь. Почти каждая подперта длинными кольями. А на земле под яблонями будто нарочно кто расстелил разноцветный ковер.
      - Это клевер краснеет, дочушка, - объясняет мама.
      - А умеешь ли ты жать?
      - А как же, я деревенская, все умею!
      Василинка довольна тем, что мама все умеет. Она успела заметить девочку, дочку хозяйской батрачки, которую зовут Зоськой. Хорошо бы побегать с ней в саду по густому клеверу.
      Хозяин соглашается нанять Василинкину маму жнеей.
      - А вот эту зачем притащила? - и он показывает на Василинку. Хоть ты сквозь землю провались, куда хочешь денься! Василинка и не слышит, что говорит мама. Наконец хозяин машет рукой: "Где мое не пропадало!"
      Василинка приглядывается к женщинам, сидящим на лавке. Это тоже жницы-поденщицы. Вскоре все идут на поле и начинают жать.
      - А вы, девчатки, - обращается хозяин к Зоське и Василинке, - чтобы время даром не теряли, носите снопы и собирайте колоски.
      И они стараются с Зоськой, едва успевая подбирать тяжелые снопы за жнеями и таскать на то место, где их потом поставят в бабки. Зорко посматривая, чтобы нигде не остался колосок, Василинка носит и носит снопы. Руки и спина совсем онемели.
      - Это с непривычки, - утешает мама. - Ничего, дочушка, привыкнешь.
      А как привыкнуть к боли в ногах? Жнивье такое колючее и острое. На икрах и ступнях выступают капельки крови. Ноги ужасно чешутся и болят.
      Так и не удалось побывать Василинке в большом красивом саду ни в первый, ни в остальные дни. Дотемна они с Зоськой на жатве. Устают так, что засыпают за ужином. А утром, взяв кринки с питьем для жней и корзинки с яблоками-опадышами, идут в поле.
      Маме не везет. В спешке острым серпом она задела мизинец. Но мама не обратила внимания - некогда было. Так и жала до вечера. Да и перевязать палец было нечем. Кровь запеклась коркой, так и обошлось.
      Вечером, когда шли спать на сено, мама сказала Василинке, что завтра они последний день на жатве. Скоро домой поедут, одна забота теперь, как привезти, что заработали.
      Дожинки так и не успели справить. В последний день жали до глубокой ночи, но успели управиться с рожью. Зато утром завтракали не спеша.
      Василинка с нетерпением ждала минуты, когда хозяин, открыв клеть, выставит им с мамой заработанный хлеб.
      А тот все не торопился открывать клеть. Тем более что у мамы не оказалось с собой мешка. Она долго упрашивала хозяина одолжить мешок, обещала привезти в следующий раз. Хозяин не согласился.
      Тогда мама выпросила нитку с иголкой и сшила мешок из нижней юбки. Такой мешок, чтобы туда вошло два с половиной пуда муки, заработанной за пять дней. Договаривались же по полпуда за день.
      Но хозяин решил по-своему.
      Василинка с мамой стоят у большого плоского камня, лежащего у дверей клети, и ждут, когда хозяин отвесит муку. Сердце чует недоброе.
      Хозяин в одной руке держит мамин мешок, в котором не так уж много муки.
      - Вот, получи, - подает он мешок маме. - Чего стоишь как столб? Бери, что заработала!
      - А как же, Спиридонович, договор? По полпуда в день, говорили, платить будете.
      - Говорил, говорил! - передразнивает хозяин маму. - А эту твою дармоедку пять дней за что кормил?
      Мама как держала в руках мешок с мукой, так и выпустила.
      - Побойтесь бога, Спиридонович!
      А тот, сунув ключ за пояс домотканой рубахи, махнул рукой и пошел прочь.
      Прощаться в дом мама не пошла: сжало сердце, а слезы застилали ей глаза. Не пошла и Василинка, лишь помахала рукой на прощанье своей новой подружке Зоське, и они подались с мамой вдоль большого зеленого сада на полустанок.
      СПЕКТАКЛЬ
      Василинка давно скучает по своим школьным подружкам. Всякие каждодневные заботы мешают с ними встретиться. Но сейчас она твердо решает побывать у Таси на Монастырской, у Кати, которая живет возле железнодорожного моста через Двину, и, конечно, у сестер Рассказовых, Вали и Раи, на Гончарной. Ее подгоняет важное дело, оно еще с зимы не дает покоя Василинке. Когда-то она смотрела спектакль про Гришу Незнамова: его потеряла мама, когда он был еще маленьким, а нашла спустя много лет.
      А что, если бы этот спектакль поставить самим, на их Зеленой улице?
      Но где найти пьесу? Она не знает ни названия, ни автора, который ее написал. Наконец осмелилась и пошла к Никите Максимовичу, а тот, говорят, подался на лето в деревню. Но отступить от своего Василинка уже не может. Она вспоминает, кто из артистов что говорил на сцене, и записывает в тетрадку. Сперва все подряд, одно за другим, но Тоня, глянув в ее записи, посоветовала:
      - Ты лучше запиши каждому его слова и раздай, пускай выучат наизусть.
      Молодчина Тоня! Она и будет исполнять главную роль. Старшая сестра очень-очень любит Василинку и Митьку, как Кручинина - своего потерянного и обретенного мальчика. Тоня ухаживает за ними и жалеет, может ради них отказаться от своей пайки хлеба.
      Роль Гриши Василинка оставляет себе. Вот только беда, она не знает, как выйти из положения: у Гриши кудрявая голова, а у нее, Василинки, прямые, стриженые волосы. Но, может, это не так уже и важно, не все же дети видели настоящего Гришу.
      А кто будет Шмагой? Может, Стась? Но он взрослый, скоро кончит школу и с малышами не водится. У Зигмунта слабая память, он никак не может заучить даже самый маленький стишок. А что, если Петька Жевнеров? Вот он был бы самым лучшим Шмагой, он как начнет выдумывать да передразнивать, все так и падают со смеху. Недавно он и Василинку передразнил, когда играли в салки. Но не надо мстить за старые обиды! Петька будет играть в спектакле.
      - Я не буду! - хмуро говорит Петька, глядя куда-то вбок. - У меня мать больная.
      - Ну, Петенька, один же только вечер! - умоляюще просит Василинка. Скажешь свои слова и сразу пойдешь. У нас никто лучше тебя не сумеет...
      - Нет, не могу! - вздыхает Петька. - Когда мать поправится, может, тогда. Ты лучше Зигмунта попроси...
      Хлопот оказалось больше, чем предполагала Василинка. Надо подумать, во что одеть героев, где найти для Кручининой красивую шляпу с вуалью? Разве что попросить у беженки Ванды? У той есть такая, из черного бархата, с букетиком алых роз. Должно быть, и вуаль у Ванды найдется. А ей самой как одеться? Она уже несколько раз доставала из шкафа, когда не было мамы дома, папины праздничные брюки и напяливала на себя. Но, глянув в зеркало, чуть не плакала: папины брюки надо было подвязывать ремнем подмышками.
      Она долго упрашивала Стася одолжить ей свою одежду: его рубашка и длинные узкие брюки были тоже великоваты, но все же больше подходили, чем папины. Стась нехотя согласился, но поставил условие: он дает напрокат свой костюм не больше, чем на час...
      Работа закипела. Тоня шила из покрывал занавес. Стась с Зигмунтом мастерили из неоструганных досок лавки. Еще вынесут из комнат несколько стульев и табуретки. И тут Василинку охватывал страх: "А если вдруг придет столько детей, что не будет где сесть?"
      Но отступать было некуда. "Беда большая, посидят на полу или постоят у стены. Плата за вход маленькая: всего пять копеек".
      Наконец на двери школы появилось объявление, написанное Тоней под диктовку Василинки (Тоня очень красиво писала):
      "Сегодня в 7 часов спектакль о потерянном сыне (настоящего названия его Василинка так и не вспомнила). Приглашаются дети-школьники с Зеленой улицы. Просьба не опаздывать".
      Чем ближе подходило назначенное время, тем больше волновалась Василинка.
      - Всем же говорила: не опаздывать. А они тянутся как неживые.
      Наконец появились первые зрители. Двоюродный брат Рыгорка сказал, что билет покупать не будет, и Василинка вынуждена была пустить его задаром как родственника. За ним и все остальные как пришли, так и уселись на лавках. Но Василинка была рада, что хоть было перед кем открывать занавес: ей так не терпелось выступать!
      - Садитесь, садитесь, дети, - приглашает Василинка зрителей. А сама поглядывает, пришли ли хоть все актеры. Пора начинать, а Зигмунта еще нету.
      - Будем без него выступать, - решает Василинка. - Не срывать же постановку!
      Дети с любопытством следят за актерами и почему-то громко хохочут. Василинка понимает, что все идет вкривь и вкось. Актеры забыли свои роли. "Сколько разучивала с ними, а они словно остолбенели". То несут вздор, то совсем молчат, словно воды в рот набрали. А зрители смеются и спрашивают:
      - А что дальше?
      Тоня-Кручинина ласкает Василинку-Гришу, одетую в узенькие брюки Стася, гладит по головке. Но нет у нее слез на глазах. Тоне тоже смешно! Все не так, все непохоже на то, что Василинка видела в спектакле. И после того, как закрылся занавес, зрители никак не могли унять смех.
      - Где они такую шляпу выкопали? Чистое решето!
      - А Василинка какая смешная!
      Обидно девочке. А тут еще беда. На днях похоронили мать Петьки, соседку Жевнерову. Хотя все давно знали, что от чахотки еще никто не выздоравливал, но все равно жаль эту тихую добрую женщину. Они с мамой заходили проведать Жевнерову, когда та уже не подымалась с постели. У Василинки и сейчас звучат в ушах ее слова:
      "Если б мой Фомка был богат да свозил меня в Крым! Пожила бы еще на свете!"
      Мама заходила к больной часто, но Василинку с собой больше не брала. Она и убрать Жевнерову женщинам помогала, и цветами гроб украшала. Запах огненно-желтых настурций, запах смерти, надолго запомнился Василинке.
      Петька Жевнеров не плакал, но когда опускали гроб в могилу, он внезапно зашатался и схватился рукой за дерево - наверное, чтобы не упасть. Рядом стоял отец, Фомка Жевнеров, и часто-часто крестился, а потом нагнулся и бросил в могилу горсть желтого песка.
      По Зеленой разнесся слух, что Петьку берет к себе вместо сына богатый крестьянин, односельчанин матери. Петька сказал Василинке по секрету, что теперь он не будет зваться Жевнеровым, теперь у него будет новая фамилия: Морозов.
      Через два-три дня у дома Жевнеровых остановилась бричка. С нее спрыгнул чернобородый, довольно молодой мужчина в суконном армяке, перевязанном поясом с красными кистями. Догадавшись, кто это, Василинка бросилась к Жевнеровым, но в дом заходить не осмелилась. У калитки молча толпились дети из соседних домов.
      - Идут! - крикнул кто-то. И на улицу вышел незнакомый мужчина, а следом за ним, втянув голову в плечи, медленно шел Петька.
      "Прощай, Петька!" - хотелось крикнуть Василинке, но так и застряли в горле эти слова. Точно онемев, молчали все дети.
      Чернобородый отвязал вожжи от забора и громко распорядился:
      - Садись, Петрок, на воз, чего стоишь как столб.
      Петька молча повернулся к друзьям: наверное, что-то хотел сказать, но, должно быть, передумал. Молча взобрался на воз и сел за спиной своего нового "отца".
      - Приезжай к нам! - крикнула Василинка. Только Петька, наверное, не услыхал, потому что даже не пошевельнулся.
      Дети еще долго не расходились. Они не могли понять, как это можно оставить родного отца, а чужого дядю назвать папой. Нет, Василинка никогда бы на такое не согласилась.
      Через несколько минут вновь отворились двери в доме Жевнеровых и из них вышел дядя Фомка. Мгновение постояв, он медленно присел на верхней ступеньке, достал из кармана махорку, скрутил цигарку, но не закурил, а долго сидел неподвижно, опустив голову.
      ДОРОГИ
      Проводы и встречи... Отца Василинка видит чаще всего в дорожной одежде: черную кожанку он одевает и зимой и летом, когда на своем паровозе едет в рейс. В день последнего отъезда кожанка блестела как новая, потому что мама натерла ее маслом. Дорожный сундучок сверкал медными уголками и гвоздиками. А вернулся из поездки - кожанка вся потрепанная, в белых пятнах-лысинах, сундучок грязный. И лишь большие серые папины глаза на потном усталом лице такие же, как всегда - ласковые и веселые.
      - Как вы тут жили, что делали без меня? - спрашивает отец. - Сказывают, вы тут всех женщин подняли - вона сколько дров накололи для паровозов...
      - Это мама! - высунулась из-за Тониного плеча Василинка и сразу осеклась, прикусила язык под маминым строгим взглядом. А отец, отодвинув в сторону миску с затиркой, прижал к груди Василинку, ласково дунул на стриженую макушку, на которой никак не хочет держаться белый бантик, и ласково спросил:
      - А правда, что ты детский сад открыла?
      - Детскую площадку, - уточняет Василинка. - И не я, а Тоня. А я, вздыхает Василинка, - только игрушки собирала. И свою Машу отнесла, пускай малыши играют, зачем она мне, я уже четвертый класс окончила.
      Василинка удобно примостилась возле отца. Вся семья собралась наконец вместе, и в доме тепло, и мама наварила затирки такой большущий чугун, что можно вдоволь наесться и еще останется. Василинка не видит, как отец смотрит на них - и с жалостью, и с любовью, и с гордостью, пристально вглядывается в детские лица и замечает что-то новое в каждом из них. Заметно повзрослела Тоня. Вытянулся Митька, и еще больше похудела Василинка. "Растут дети", думает он про себя.
      - Расскажи, мать, как вы ездили за дровами, - просит он тихо.
      - Да что там рассказывать, - смеясь, отказывается мама. - Одна я, что ли? Все наши бабы ездили, пилили дрова... Я же не слабая... А началось с того, что позвали нас в депо...
      Все внимательно слушают маму, хотя дети уже несколько раз слышали обо всех этих событиях. Василинке кажется, что она тоже стоит в депо и слушает горячую речь женщины в красной косынке.
      - "Согласны ли вы, жены железнодорожников, помочь в трудное время революции? Остановка транспорта - это голод, муки, смерть..." Так говорила та женщина. Да мы и сами знали это, - рассказывает мама.
      Василинка внимательно слушает мамин рассказ. А Митьке хоть бы хны. Поел, повозился у отца на коленях, спрыгнул на пол и в мгновение исчез за дверями, побежал играть с мальчишками. Мать привычно составила одна в одну пустые тарелки и сказала с улыбкой:
      - Ну что тут поделаешь! И жаль было оставлять детей одних, да как вспомнила про тебя, про всех наших мужиков, про тех, кто на фронте воюет не выдержало мое сердце. Кричу: "Пишите меня в список! Поеду! Поедем, бабы! Мы же к работе привычные, мы все железнодорожные. Наши мужики Советскую власть в городе установили. Так кто же сейчас им поможет, как не мы!" Женщины загудели. А Зинаида, жена Иванова, кочегара, - упрекнула меня: "Ты за нас не говори, Алексеевна. Тебе легче: у тебя дочки уже большие. А мне с кем трех малышей оставить?" Но как-то все обошлось. Тоня с девочками своими занимала детей, пока мы были в отъезде...
      Отец с уважением глядит на старшую дочку. Вот тебе и Тоня, вот тебе и тихоня!
      - Это не я, папа, - отнекивается, смутившись, Тоня. - Это мы всей школой - и учителя, и ученики. Узнали, кто поедет на лесозаготовки, и пошли по домам. Каждое утро приводили малышей в сад железнодорожников, там учителя дежурили. И Зинаидины мальчишки туда ходили...
      Те трое мальчишек запомнились. Маленькие, да удаленькие... Тоня, кажется, ни дня, ни ночи не видела - то рубашки, то штанишки зашивает этим сорванцам, то чулки штопает. Всюду они свой нос сунут, нигде без них не обойдется...
      - А ты, дочушка? - глянув на Василинку, спросил отец, чтобы ее не обидеть. - Какое у тебя было задание?
      Подумаешь, задание! Игрушек насобирать! Правда, побегала она немало. И Катю, и Тасю, и Зину заставила пришивать старым куклам оторванные руки и ноги. Помыли, посушили на солнце, выгладили платьица - и куклы стали, как новые! Вот было радости малышам!
      Тоня вышла на кухню поставить самовар. Мама вынула из шкафа блюдечко с серой солью: уже давно все привыкли пить чай с солью вместо сахара и конфет. Расставила чашки, положила ложечки и принялась рассказывать дальше.
      ...Несколько часов они ехали в товарном вагоне. Кто сидел на дощатых нарах, а кто прямо на полу.
      - Алексеевна! - кричала на весь вагон Зинаида. - Будем с тобой на пару работать? И с пня валить, и сучья обрубать - все умею. Согласна?
      ...До места добрались темной ночью. В длинном бараке ничего не было, кроме голых нар. Но они же не в гости приехали. Легли, прижавшись друг к дружке, немного согрелись и уснули. А назавтра - в лес, на делянку.
      - Ой и тяжело было, Змитрочка! Если б ты только знал! Кровавые мозоли за полдня набила. Комаров тьма-тьмущая, грызут, как ошалелые. Под ногами трясина, сверху солнце печет немилосердно. Но работали дружно, и Зинаида со мной в паре стояла...
      К вечеру, когда поднялись первые штабеля дров, между деревьев замелькали незнакомые фигуры. Это женщины из деревни пришли поглядеть на городских.
      Постояли, поговорили. А утром снова пришли деревенские женщины, и несколько самых молодых остались работать вместе с городскими.
      Тут мама спохватилась:
      - Что это я все говорю да говорю! Лучше бы ты, отец, нам рассказал о своем путешествии.
      И, вынув из волос металлическую шпильку, поправила фитилек в коптилке.
      - А что мне рассказывать, - улыбнулся отец. - Ну, присматривал за своей "щукой". Бросал в топку дрова, давал пар. Хотелось скорее пригнать эшелон: мы же хлеб для города везли...
      Но отец не успел поделиться своими новостями. Кто-то постучал в дверь. Посыльный из депо!
      - На собрание! Сказали, чтобы вы обязательно пришли...
      Беспокойно спалось в ту ночь Василинке. Снились всякие страхи. То ее отец с шашкой в руках рубил беляков, то он вел вместо машиниста паровоз через пылающий мост. А вслед за папиным паровозом шел бронепоезд и, не переставая, бухали пушки. Тут Василинка открыла глаза и увидела маму. Она трясла ее за плечи и говорила: "Что тебе снится? Проснись, дочушка!"
      Утром отец объявил новость. На собрании железнодорожники решили временно, пока не окончится гражданская война и не улучшится положение с продуктами, направить свои семьи в деревни, к родственникам. А самим биться с врагами до полной победы. Биться до победы.
      Отец рассказывает про свою родную деревню. Красивая деревня, зовется Березовая Роща! Там очень хорошо, среди белых берез растет мягкая зеленая травка и синие, как небо, колокольчики. А люди, люди там какие добрые! Они наверняка его узнают. Не может быть, чтобы не осталось там его одногодков.
      Это мечтательное папино настроение прерывают мамины слова:
      - Скажи, а богатеи там есть?
      Помолчав минутку, отец отвечает:
      - Ну, может, один найдется. А остальные - люди как люди, друг к дружке с участием.
      Он долго убеждает маму, что в деревне детям будет лучше. Убеждает не столько маму, сколько самого себя. В той Березовой Роще он не был тридцать лет. Из родных там никто не живет. Старшие братья тоже отправились по свету на поиски лучшей доли и куда подевались - неизвестно. Пропали, затерялись где-то в Сибири их следы. Как в деревне встретят люди его детей и жену?
      Но он решительно отгоняет прочь тревожные мысли. В городе голод. А в деревне как-нибудь прокормятся, быть не может, чтобы там хуже было.
      Отец долго убеждает, что необходимо ехать в Березовую Рощу, а мама не хочет, она волнуется и плачет. Перед дальней дорогой задумалась и Василинка.