ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Ночью женщины племени вновь развели небольшие костры на платформах. Огни замерцали над водой. Забегали по волнам, словно легкие стопы танцующих на воде существ.

Пьер по-прежнему не вылезал из общей толкотни вокруг хижины – тело его казалось белым призраком в мерцании ночи.

Тьма приникла к земле, и вместе с ней – насекомые. Три трезвых наблюдателя ощутили на себе зуд и покалывание. Том Цвинглер отыскал в своей сумке тюбик репеллента.

– Готов поклясться, что эти твари ползут у меня по ногам, – поежился Соул. – Вы видели пиявок на Пьере? Вы что, не чувствуете?

– Они не могут прокусить одежду, – возразил Честер, которому не улыбалась перспектива быть искусанным пиявками. – Это просто вода прокатывается по ногам, и все.

– Но отчего?

– Все танцуют.

– Похоже, мошкара их мало беспокоит. Может, это из-за костров? Женщины и дети держатся поближе к огню.

– Давайте и мы подойдем поближе. Индейцы все равно сейчас ничего не соображают.

– Слушайте, а разве не странно – не обращать внимания на чужаков? И допускать к участию в ритуале какого-то иностранца, туриста? Судя по записям Пьера, они довольно скрытный народец.

– Так нас же не существует, – фыркнул Честер. – Ничего, подождем развития событий. – Он ткнул пневматической винтовкой в небо.

Похоже, ожидание – это все, что им оставалось. Пока в небе не было ни единого признака вертолета.

Перед ними мелькали освещенные пламенем костра лица, на которых застыл восторг, экстаз. Они ждали, в то время как Брухо с окровавленным индюшачьим носом водил индейцев вокруг хижины. Казалось, этому ритуалу не будет конца.

Они прислушивались к непонятным распевам шемахойских мифов.

– Чувствуете, опять что-то зашевелилось, там, под водой. Том!

– Слушай, заткнись ты со своими пиявками! Да, чувствую, только не надо больше об этом!

– Думаешь, это плотина, Крис?

– Возможно.

– Черт возьми, чтобы здесь все высохло, понадобится несколько дней!

Том Цвинглер поразмыслил и сказал:

– Мы рядом с одним из притоков Амазонки. Но его должно осушить в минуту, чтобы мы сразу начали ощущать последствия.

– Разве вы не сказали, что дамбу сорвет, как ленточку с сигаретной пачки?

– Ну, может, и сказал. А что?

– Если это чувствуется даже здесь, что же творится ниже по течению?

– Может, немного сильнее, чем у нас. Но если все уже случилось, то где Чейз и Билли?

– Может, вода, наоборот – прибывает? – хмыкнул негр. – Все же лучше это, чем пиявки.

– Честер, а какой завод у этих бомб? Ну, в смысле, на какое время?

– Пятнадцать минут, мистер Соул. Они должны просто сбросить чемоданы с вертолета.

– А как же тогда вертолет?

– Как только сбросят, сразу полетят за нами. Они уже должны быть в нескольких километрах от места взрыва.

Когда второй стальной чемодан скрылся под водой, Жиль повел вертолет в сторону от плотины к находившимся на расстоянии четырех километров деревьям.

Как только они поднялись над первой стеной растительности, в плексигласовом стекле вертолета появилось несколько отверстий размером с монету.

Нижняя челюсть пилота отвалилась.

Разлетелась брызгами крови и осколками костей.

Он рухнул всем грузным телом на рычаг контроля высоты. Из того, что осталось на месте его рта, донеся булькающий всхлип, схожий с блеяньем овцы.

Подобно воде, переполнившей кувшин, машина устремилась к земле.

Билли перехватил тело Жиля, но деревья были уже слишком близко. Ударившись, пропеллер срезал несколько ветвей и разлапистых листьев, прежде чем они перевернулись и повисли.

Разбитая машина повисла в лианах, истекая горючим. Бензин еще не вспыхнул. Но во всем теле вспыхнула боль.

Билли справился с нахлынувшей тошнотой, вызванной видом раздробленных костей, и распахнул аварийный люк. Он посмотрел вниз, в бесконечные ярусы и переплетение ветвей. Ярко-красные макао расплескались по листве, точно пятна крови.

Сжигаемый москитами, голодом и тропической лихорадкой, Раймундо, третий из партизан, выполз из-под прикрытия леса к надводной глыбе плотины.

Он пытался разглядеть, куда упал вертолет этого подонка Пайшау. Но так и не смог.

Зато он услышал шум в вышине, на вершинах деревьев, который вскоре смолк. И угрюмая улыбка осветила его лицо.

Автоматическая винтовка дрожала в руках. Он повернулся спиной к лесу, направляясь в сторону дамбы, к ее бетонной полосе, бесконечно простиравшейся на восток.

Как же он ненавидел ее. Какой горькой, чистой, беспримесной ненавистью. Все эти дни, продираясь сквозь джунгли, он стремился к ней неустанно, – и только она, конечная цель последнего путешествия, светилась в сознании партизана оранжевым, раскаленным барьером. Даже черви, копошившиеся в ранах, не значили сейчас ничего, не отвлекали его от этой ненависти.

Уже издалека вытягивалась она, плотина. По одну сторону затапливая мир, по другую – удушая его.

Затем произошло то, что должно было произойти, но чего Раймундо никак не ожидал: у него на глазах дамба расцвела ослепительно-золотым солнцем, на которое было больно смотреть.

Он инстинктивно отвернул голову.

И золотое солнце передвинулось вместе с его головой, хотя свет на самом деле уже исчез в клубящейся туче грязи и пены.

Землю вырвало из-под ног, и сокрушительный удар вихря швырнул его навзничь.

Раймундо вскочил, бросаясь назад к лесу. Испуг и удивление овладели им. В лесу он рухнул, теряя последние силы. В глазах так и остался стоять огненный цветок – он сиял энергией его ненависти и таял по мере угасания сил.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

И вот в конце концов наступила неизбежная развязка.

Когда первые тела уже стали тереться прямо о мокрую стену соломенной хижины, Брухо произвел своим птичьим носом звук, который, верно, мог издать бык, страдающий астмой. Таким образом он дал танцам отбой. Затем покрытый татуировками старик возвысил голос до предела. Даже Соул, незнакомый с языком шемахоя, понял, что слышит гранд-финал мифологического эпоса индейцев.

Последовало молчание: толпа стихла. Прощально взмахнув кустиком оранжевых перьев на лобке, Брухо исчез в хижине.

Остальные индейцы осадили дверной проем, при этом француз остался где-то на периферии. Крепкие ягодицы-альбиносы ярко белели среди дубленых коричневых задниц.

– Пойдем, еще раз поговорим с ним.

Игра светотени на потных мужских телах гротескно преобразила их отороченные перьями гениталии. И вот, оказавшись в окружении чужаков, не менее чуждых ему существ, чем пришельцы Сферы, Соул проталкивался через толпу индейцев к своему приятелю.

– Пьер…

Француз повернул голову и, узнав его, ответил кивком. Глаза у него были широко распахнуты, не иначе как из-за наркотика: зрачки расширены так, что затопили радужную оболочку. Соул опустил взгляд ниже, оценивая новое одеяние приятеля. У Пьера, оказывается, был гульфик из перьев голубого цвета! Интересно, что бы сказала на это Айлин? Но Соул тут же выкинул эту мысль из головы как недостойную.

– Ты понял – вода уходит! Понял, Пьер? Плотина рухнула. Все кончено. Капут.

– Quoi?[23]

– Дамба взорвана. Слышишь, Пьер? Разве ты не чувствуешь, как тянет по ногам вода?

Пьер вел себя как ребенок. Он уставился непонимающим взглядом на воду, затем нагнулся и тронул ее рукой. Засунув руки по локоть, он пошарил под водой.

– Шемахоя спасены. И плесень тоже.

Крик, полный боли, прорезал ночь. Этот крик раздавался из хижины. За ним последовало неразборчивое бормотание Брухо, и толпа всколыхнулась, как воды.

Соул схватил Пьера под руку и потащил его прочь.

– Какого черта – что это?

– C'est une cesarienne, vous savez…

– Кесарево? Ты что, хочешь сказать, старик оперирует эту несчастную?

Пьер закивал с воодушевлением.

– Но он же убьет ее, он совершенно спятил. В таком состоянии! Он даже не соображает, что делает.

– Oui, mais la pierre est coupee…

– Камень расколот?

Этот Брухо, значит, должен был рассечь чрево беременной женщины, как разбивают орех, чтобы достать сердцевину.

Новый крик всколыхнул толпу.

– Что за камень? – продолжал допытываться Соул.

Однако он уже получил ответ. Это была шемахойская легенда о том, как появился мозг. Соул пытался вспомнить, что тогда случилось, по дневнику Пьера. Какой-то камень там хитрил и не хотел открываться, и змей все-таки проскользнул в него и связался внутри узлами. Вот вам и происхождение мозга, открывшее имбеддинговую, внедренную речь шемахоя Б. Остальная часть истории была посвящена происхождению внутренностей. Согласно этой легенде, женское чрево дикарски вскрывалось, чтобы извлечь мозг – дитя внедрения!

Еще один, последний женский крик. Следом за ним завопил сам Брухо. Вскоре крик принял более организованный характер и превратился в дружный рев. Толпа индейцев орала как стая фанатов-болельщиков на стадионе.

Будто бы нечто зловещее выползало из хижины. Точно змея-невидимка, свиваясь кольцами, плыла им навстречу. Толпа отхлынула назад, сбивая с ног двух европейцев.

Соул заметил Честера, поднимавшего винтовку. В душе он успел понадеяться, что негру хватит ума (и недостанет кровожадности), чтобы применять оружие против толпы.

Брухо вывалился из хижины с дикими глазами. Он взмахнул кровавыми пальцами на толпу, сделал пару шагов вперед и рухнул в воду. Там он копошился некоторое время, как крокодил, а затем одно-единственное слово вырвалось из его широкой груди:

– МАКА-И!

– Эти педерастические табу! – рявкнул Соул. – Как они достали!

И потащил Пьера к хижине, отшвырнув на ходу какое-то ревущее создание в воду.

Никто не пытался их остановить.

Внутри он зажег факел над грубым дровяным настилом, служившим кроватью. Женщина лежала на полу в полубессознательном состоянии. Ребенок уткнулся между ее грудей. В животе зияла страшная рана, рядом валялся кремневый нож, на который была намотана пуповина.

Но ребенок… Что это был за ребенок…

Соул уставился на него, пораженный ужасом.

Три мозговые грыжи выпирали из черепа, обтянутые мембраной. Он больше походил на инопланетянина – что-то вроде тресковых молок на лотке рыботорговца. Глаз не было – их вытеснил мозг.

Пьер нагнулся над маленьким уродцем, шевелившимся на груди роженицы. Вопрос определения пола теперь значения не имел.

– Живой? – вырвалось у него. И непонятно, чего было больше: ликования или брезгливости. Радости или отвращения.

– Живой, Пьер, живой. Но надолго ли?

Ребенок пошевелился и пополз вперед, на звуки их голосов. Безглазый лоб поворачивался, и, казалось, ребенок смотрит на них. Рот, беззубый и красный, как у всякого младенца, открылся. Раздался пронзительный визг.

– Ага! – воскликнул Пьер, будто уловив в этом крике что-то, непонятное для Соула.

Снаружи, что казалось невероятным, – вопль был подхвачен с радостью и энтузиазмом. В криках можно было безошибочно распознать сигнал победы.

Соул бросился к дверям – посмотреть, в чем дело и что там происходит.

Кайяпи стоял рядом с Брухо, жестикулируя, распустив пальцы веером. До него тоже дошло, что вода уходит. И он спешил получить проценты с капитала.

При этом молодой индеец торжественно и чинно обнял старого Брухо, помогая ему встать. Старик кашлял, из носа у него струилась кровь. Он вцепился в своего единокровного сына, чтобы не упасть.

Ученик Брухо воинственно зашлепал по грязи, направляясь к ним. Но Кайяпи сердитым жестом отослал его назад – и юноша юркнул в толпу, растворившись в ней и сразу утратив всю свою спесь.

Соул возвратился к постели роженицы и почти силой оторвал Пьера от разглядывания младенца. Тот вышел неохотно, растирая глаза кулаками.

– Что теперь говорит Кайяпи? Переведи, Пьер.

– Мака-и сам выпил воду, – запинаясь, словно заново вспоминая язык, выдавил Пьер.

– Ну-ну, и дальше?..

– Почувствуйте, как он сосет – как новорожденный молоко. Воды изливаются в его глотку.

– Дальше.

– Великое свершилось, благодаря Отцу Брухо. Но дитя… ну, Кайяпи, ну дает!

– Дальше!

– Ребенок – это еще не сам Мака-и. Это его послание к шемахоя. Мака-и не может прийти в виде человека. Но это его истинное послание. Чтобы показать это нам, он и пьет воду. Теперь его послание к племени должен передать верный человек.

– Я понял! – воскликнул Соул.

– Что?

– Слушай меня, Пьер. Сейчас ты подойдешь к Кайяпи и скажешь ему, что все слова насчет послания – правда, и человек, который объяснит, – тоже святая правда. Но напомни ему, что теперь старый Брухо не нужен. Понимаешь? Он должен удалиться. Так и скажи. И женщина из хижины тоже теперь не нужна. Мы и ее заберем. Иди же, договорись с ним. Ты не представляешь, как это важно.

(Господи, подумал он, эта женщина – никто из ее соплеменниц не зайдет в хижину, чтобы ей помочь?

Она должна остаться живой. Уцелеет она – уцелеет и мозг, насыщенный наркотиком.)

– Иди, скажи ему. Мы возьмем старика и женщину. И тогда руки у Кайяпи будут развязаны.

Затем Соул поспешил к Честеру и Цвинглеру. Честер по-прежнему водил стволом винтовки направо и налево, но теперь уже не так воодушевленно. И вид у негра был вовсе не такой боевитый. Том Цвинглер обрушился на Соула с расспросами, но Соул сразу его перебил:

– Кто может оказать первую помощь? Там роженица. Ее раскромсали самым халтурным в истории человечества кесаревым сечением. Женщина нам нужна. Она будет в самый раз для Сферы, так же как и старик Брухо. Если все пройдет как надо, мы сможем забрать их отсюда, не стреляя из вашего, Честер, чудесного игломета.

– А ребенок – жив?

– Это не ребенок, это катастрофа. Обширная мозговая грыжа. Спасите женщину – нам этого хватит.

– Вы справитесь, Честер?

– Дайте-ка сак, – негр сунул винтовку Цвинглеру и стал копаться в голубой, с нарисованным самолетом, сумке.

– Есть немного сульфаниламида и пенициллин в таблетках. И еще кое-что имеется. Думаю, что справлюсь.

Широкая мужественная улыбка осветила его лицо, совершенно черное, как вода в колодце:

– Надеюсь, она не подумает, что за ней явился сам Сатана.

– Она не в том состоянии, чтобы соображать. Вот факел – возьмите, пригодится.

Чернокожий Честер бесцеремонно протолкался сквозь толпу краснокожих. Никто не обратил на негра внимания. Все внимание племени было приковано к Кайяпи. С поразительной легкостью было нарушено табу после рождения ребенка. Теперь в хижину валили все кому не лень. Кому было лень, тех запихивали пинками, чтобы не мешали остальным.

– Том, где же он – этот чертов вертолет? Цвинглер засунул ствол винтовки под мышку и

пожал плечами.

– Далеко этот Франклин?

– Восемьдесят, а то и девяносто миль. Нам туда пешком идти не придется. Вертолет все равно пришлют, даже если что-то случилось с Чейзом и Билли.

– Да, но они могут прислать его слишком поздно. Цвинглер отвернулся, не желая продолжать беседу, видимо, посчитав, что разговор окончен.

А над головой раскинулось небо, полное звезд, и клубились гонимые ветром облака. Он вглядывался в бездонную высь, тихо насвистывая.

Через некоторое время собрались тучи. Они заслонили звезды, и вновь начался дождь. Затяжной ливень. Чисто амазонское удовольствие.

Теперь, когда все шемахоя поняли, что вода отступила, никто не побеспокоился подбросить дров в костры на деревянных платформах. Спустя полчаса пламя потухло.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Служебная записка

Кому.

НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА

ВООРУЖЕННЫХ СИЛ США

НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА

ВОЕННО-ВОЗДУШНЫХ СИЛ США

НАЧАЛЬНИКУ ШТАБА МОРСКИХ ОПЕРАЦИЙ

КОМАНДУЮЩЕМУ МОРСКОЙ ПЕХОТОЙ

КОНСУЛЬТАТИВНЫМ ЧЛЕНАМ

ДИРЕКТОРУ РАЗВЕДОТДЕЛА

РУКОВОДСТВУ НАЦИОНАЛЬНОЙ

АЭРОКОСМИЧЕСКОЙ ГРУППЫ

От кого:

ВАШИНГТОНСКАЯ СПЕЦГРУППА

ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ,

ЗАСЕДАНИЕ № 1 ПО ПРОЕКТУ «ПРЫГ-СКОК»

13… Однако несмотря на всю технологическую и политическую пользу, которую можно извлечь из данного проекта, возникает серьезная психологическая проблема. Проблема, которую мы взяли бы на себя смелость определить как кризис Ноосферы. (Пользуясь термином теолога Тейяра де Шардена, называющего так зону действия человеческого разума.)

Кризис навис над человечеством еще со времен неолитической революции, когда первые зачатки «технологии» начали преобразовывать окружающую среду.

Важно отметить, что кризис, к которому мы подошли в конце XX века, был логическим следствием развития цивилизации. С тех пор как был выбран путь технологической экспансии планеты, человек должен выбирать между дальнейшим освоением мира и гибелью. Никакое другое устойчивое состояние уже немыслимо. Можно мечтать о покое и стабильности, но это не более чем фантазии курильщика опия, ничего не значащие в реальном мире, могущие вызвать лишь разрушительные культурные и психологические последствия при дальнейших попытках создать эту устойчивость.

Технологическая и культурная де-эскалация, то есть приостановка процесса цивилизации, так же невозможна, как и биологический регресс, то есть обратная эволюция видов. И если биологическая эволюция – процесс, направленный против энтропии, ведущий ко все более усложненным состояниям психики, то и культурно-техническое развитие (как результат миллионов лет эволюции) приводит в действие постоянные процессы усложнения и вызывает дальнейший рост экспансии.

Однако при этом достигается некая критическая точка. Это стадия развития, на которой возникает потребность в пространстве и дефицит миров для дальнейшего завоевания, после открытия Нового Света, Австралии и прочих островных и материковых территорий. Неминуемо возникает потребность перехода на следующую, вторую ступень. Технической цивилизации предстоит перейти к межпланетной колонизации. В противном случае неминуем кризис и даже коллапс цивилизации.

Иллюзорность проекта «Аполлон» следует рассматривать именно в этом свете. Человек достиг Луны. И что дальше? Ответ напрашивается сам собой: «Это все, на что мы можем в данный момент рассчитывать».

Атака, давшая толчок на целое десятилетие, со стороны групп экополитического протеста, имеет глубоко разрушительные последствия. Это, по сути, и есть та самая проблема. Она может уничтожить общество уже на первой ступени, не дав перейти ко второй. Результат – апатия и разрушения в планетарных масштабах: удар по ноосфере Земли. Не говоря уже о явном противоречии фундаментальным национальным принципам, то есть национальному самосознанию. (См. «Записки института Хадсона», Н1-3812-Р; «Опасные последствия устойчивого состояния», Н1-3014-Р; «Конец неолитовой ноосферы: курс политики США».)

Визит пришельцев связан с ускорением процесса дезинтеграции, с вышеупомянутым отходом, когда последствия спешки и безразличия существ, известных как сферцы, к лучшим чаяниям и стремлениям человеческой расы воспринимаются в еще более извращенном виде.

14. Обмен шести живых мозговых систем, соответствующих шести человеческим языкам, дает возможность продвинуться дальше, с очевидной целью: обретением технологии межпланетных путешествий, вкупе с другими данными, имеющими в первую очередь академический интерес.

15. Однако, хотя осел и позволяет заманивать себя морковкой, человека мучительно беспокоит (сколь бы сладким ни было угощение), что где-то существует целое поле моркови, правда, под присмотром бдительного фермера. Когда же человек оказывается на месте осла, он должен хорошо знать, сколь силен пинок, и как неожиданен, и к каким положительным результатам может привести; и насколько, наконец, важен для его души.

16. К вышесказанному прилагается детально разработанная операция под кодовым названием «ПИНОК УПРЯМЦУ» вместе с конспектом ключевых психологических разработок, подводящих базу под феномен НЛО, под кодовым названием «УЭЛЛСОВСКАЯ ВСЯЧИНА».

«УЭЛЛСОВСКАЯ ВСЯЧИНА» также включает суммарный свод способов манипулирования религиозной и социальной истерией, таких, как:

а) отклонение от нежелательных целей;

б) поддержка фрагментарных социумов; с обязательно прилагаемыми рекомендациями, перечисленными в «ПИНКЕ УПРЯМЦУ».

Соглашения должны быть графически спроецированы на широкий круг культурных норм, от пост-индустриальной культуры Соединенных Штатов – сквозь хаос, кризисы и харизму культур слаборазвитых народов (с особым акцентом на Бразилию и ее соседей).

17. Ввиду исключительной деликатности «ПИНКА УПРЯМЦУ» и «УЭЛЛСОВСКОЙ ВСЯЧИНЫ» доступ к документам должен быть ограничен непосредственным ознакомлением на месте.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Поднятый из постели, Шавони проглотил таблетку бензедрина[24], запив ее стаканом молока, после чего, натянув одежду, побрел следом за разбудившим его военным полисменом.

Сильверсон ждал этажом ниже.

– Прежде чем вы начнете переговоры с инопланетянином, мистер Шавони, из Франклина должна выйти поисково-спасательная группа за Цвинглером и его индейцами.

Шавони, который еще пару минут назад просматривал во сне какой-то итальянский спагетти-вестерн, услышав это, смутился: он сонно потряс головой, надеясь, что проглоченная таблетка быстрее подействует.

– Дело в том, – зашептал Сильверсон, пока они шли к выходу, – что активность партизан в тех краях с каждым днем возрастает. Только что поступило донесение, что эти ублюдки подорвали штаб-квартиру Проекта в Сантарене. Очевидно, ситуация складывается намного хуже, чем представляется бразильским властям. В некотором смысле, это даже оправдывает взрыв дамбы, удачно спутавший все карты. Однако нам по-прежнему неизвестно местонахождение Цвинглера и Соула, если они еще живы.

– Так я должен канителиться с П'тери?

– Да, дело нешуточное, – посочувствовал Сильверсон. – Но это еще не все. Боюсь, что наши друзья несколько перестарались со взрывом дамбы. Самое серьезное – это донесение о том, что объем воды, опустошивший водное русло, превзошел все ожидания. Имеются серьезные опасения, что в скором времени вода перехлестнет и нижнюю плотину. Если это произойдет и общая масса воды из обоих озер дойдет до Сантарена – вот будет история! Не хотел бы я тогда очутиться в Сантарене.

Шавони поскреб в затылке. НАСА истратила миллиарды долларов на то, чтобы сохранить жизнь трем человеческим существам в двух с половиной тысячах миль от дома, и все оказалось ненужным.

– Есть и хорошие новости, – поспешил разогнать тучи Сильверсон. – Партизаны заложили гелигнит в один из шлюзов в Сантарене. Так что, если план не сработает, всегда можно будет свалить на них. Удар по дамбе выше по течению сделает такую версию еще убедительней.

– Скверно. Слов нет, до чего скверно. Видите, Сильверсон, я не могу сосредоточиться на переговорах. Все, что меня интересует в данный момент, – это Соул, Цвинглер и треклятые индейцы.

– Вот и я говорю – Франклин должен немедленно приступить к поисковым работам. Им виднее, где искать пропавшую экспедицию.

Однако П'тери не купился на эту канитель под звездным небом, которое, кстати, и так принадлежало ему.

– Сорок восемь часов, – твердо заявил инопланетянин, воздевая руку. – Дополнительное время истекло.

– Это наземная территория, П'тери. Непроходимые джунгли, знаете ли, ужасно трудно добраться…

– Есть подлинное свидетельство существования мозга самовнедрения? Нам уже приходилось вести торговлю с существами, коварными по природе.

– П'тери, я просто возмущен! Доставка мозгов вызывает у нас массу проблем.

– А где остальные мозговые системы?

– Они здесь – в полном сборе, – бодро подал голос Сильверсон. – Русские прошли с ними часа полтора назад. Вероятно, это посадка их шаттла так встревожила П'тери.

– Хорошо, – сказал П'тери. – Дайте нам, в таком случае, ознакомиться хоть с этой частью товара. Мы должны препарировать труп. Предстоит освоить операцию: извлечение мозгового вещества вместе с глазами и элементами позвоночного столба. Последующее тестирование займет еще двадцать четыре часа, которые дадут вам время определить доступность передаваемых вам данных. Если после этого не проявится никаких следов мозга самовнедрения, мы будем ждать еще одни земные сутки, после чего покинем вас.

Два других сферца, вероятно, получавшие информацию в ходе беседы, появились в дверном проеме разведкорабля. Они вынесли экран дисплея с небольшой контрольной панелью вниз по трапу и поставили его на бетонку перед Шавони.

– Программа обеспечит доступ к оговоренной информации. А теперь, пожалуйте мозговые блоки, – потребовал П'тери.

Шавони неохотно отдал распоряжения, и вскоре шесть мобильных носилок-каталок с неподвижными очертаниями тел прокатились через стеклянные двери.

Шавони торопливо нагнулся, просматривая данные на экране.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Женщина в хижине отправилась к праотцам, а с ней и ее загруженный мака-и мозг, приблизительно в полдень, несмотря на все старания Честера.

Уродец, однако, непостижимым образом остался жив. Его изувеченные органы продолжали работать. Обнаженный мозг сохранял сознание. Голова поворачивалась на звуки и отвечала криком.

Все шемахоя вернулись в деревню с рассветом, причем Кайяпи самолично вел больного Брухо, будто дитя. Никто не побеспокоился заглянуть в хижину. Для ребенка это стало тяжким испытанием – как и для караиба. Возможно, Кайяпи было вообще безразлично, жив или мертв ребенок, судя по словам, обращенным к соплеменникам.

Они возвратились к своим гамакам, надеясь, что сон избавит от нарастающей головной боли. Один Пьер, казалось, хотел выйти из наркотического транса, загнав себя до смерти: он расхаживал взад-вперед между деревней и хижиной, как одержимый. Его поведение напомнило Соулу контуженного подводника, который точно так же бродил перед их домом – Крис был тогда еще мальчишкой.