ГЛАВА 8

Биффа охватило радостное чувство. Паук на его лице коварно улыбался. Раздвинутые в усмешке губы обнажили его острые, желтоватые, как слоновая кость, зубы. Выказывая нетерпение, он взад и вперёд гонял между зубов слюну.

С его точки зрения, ничего не могло быть лучше, чем шмонать город.

В клёвых городских зонах до прибытия скаутов никак нельзя было усечь, что идёт война. «Пёс, — мысленно сказал себе Бифф, – нельзя скатываться до жаргона подземелий, только потому, что ты так тащишься. Потому что так возбуждён», — исправил он себя.

Во-первых, это недостойно Рогала Дорна, его воина и посланника. Во-вторых, это недостойно той новой личности, которой стал Бифф. В-третьих, это дало бы Д'Аркебузу повод снова смотреть на него сверху вниз.

Веленсу, возможно, и нравятся муки… мазохизма, в отношении Д'Аркебуза. Экс-техну может быть радостно терпеть боль мелких унижений, наверно, именно в этом выражается дефект пересаженного ему гена, о чём их предупреждали. Но у Биффа Тандриша все по-другому.

Бифф – такое основательное имя, разве нет? Но сам Бифф никогда не был основательным, даже там, в глубинах невежества подземного города Трейзиора. Тандриш, на его взгляд, звучало как куча дерьма. Бифф был тем, кто колошматил кучи дерьма. Это вполне подходило для грязного бродяжки, жившего на мусорных отбросах муравейника, питавшегося за счёт его вонючих экскрементов и грызшегося за это право с себе подобными.

Имя обладало определённой магией. Слова молитв заставляли работать машины, и никто в этом не смел усомниться. Так было и с ним, пленником своего имени, возможно, так было и с Д'Аркебузом…

Нет. Исключено.

– Ты наградила меня своей грязью, Вселенная,

– обратился он к космосу,

– а я превращаю её в золото. А другие твои частицы

– в осколки, — со злобной ухмылкой добавил он.

Эти осколки были той жертвой, которую он приносил своему личному богу Преобразования. Хотя в этом не было ничего ценного, ничего высокого, ничего, как у Д'Аркебуза. Всё же Бифф ощущал контуры какого-то примера, который в конце концов должен был когда-то постигнуть в полном объёме. Ему предстояло открыть паутину, сеть созидания и разрушения, которую должен был узнать паук на его лице, и научиться ориентироваться в пространстве, чтобы прибыть – куда? К собственному сокровищу, к самому себе, полностью преобразованному. Как? Пройдя горнило священной войны.

Тогда имя Бифф будет означать нечто в действительности особенное. И кто-то вырежет его на адамантии монумента.

Если подняться вверх на несколько уровней, там теперь будет середина дня. Хотя обитатели города Саграмосо к сиянию дневного светила относились с каким-то непонятным пренебрежением, ограждаясь от него исполинскими, перекрывавшими друг друга зонтами чёрного стекла. Когда вулканы сдерживали своё зловонное дыхание и не засоряли воздух пеплом, белое солнце нещадно выжигало лавовые равнины, по которым в сторону востока горячий ветер гнал тучи пыли. Он дул всегда на восток, к Течению Смерти. Так называлось мелкое море, лишённое жидкости.

Пресытившись террором, отряд Россомах готовился отойти ко сну в одном из огромных мрачных и пыльных подвалов из стеклосплава, битком набитом окаменевшим воинством лавовых фигур гигантских размеров, не менее трех метров в высоту каждая. Некоторые из скульптур были тонкими, другие – брюхастыми. Но все они отдалённо напоминали друг друга своей курносостью, как будто состояли в семейном родстве. Отдельные фигуры действительно имели копии. Костюмы их поражали разнообразием: форменные мундиры, тоги, платья. Были среди них и обнажённые, а также несколько исполинских голов. Должно быть, это был склад статуй ушедших саграмосцев, попавших в немилость к нынешнему правителю и отправленных в ссылку, однако не преданных разрушению. Само их многотонное наличие служило своего рода якорем для династии, просуществовавшей не одну тысячу лет.

Помещение освещалось одиночными люминесцентными лампами, развешенными по углам, хотя большая их часть не горела. В проходах лежали десятки скованных цепями скелетов – по всей видимости, противников режима, потенциальных соискателей власти, которых, предварительно раздев догола, сбрасывали сюда и оставляли умирать голодной смертью под пристальными взглядами вырезанной в камне истории.

Всю ночь и утро этого дня Россомахи были заняты тем, что уровень за уровнем волной террора прокатились по всему городу. Передвигаясь молниеносно, они вызывали в рядах противника смятение и беспорядок. Иногда инициатива в операциях принадлежала скаутам, но в исключительных случаях командовал отрядом сержант Юрон. Хотя вооружённые шурикенами скейтеры города Саграмосо были достаточно проворны, если желали продемонстрировать замысловатые фигуры и виртуозное мастерство, но, признавая разрушительный характер действий скаутов, серьёзной опасности в целом не представляли.

– Мне кажется, они не возражают против того, чтобы мы перетряхнули отдельные районы, – высказал предположение Бифф Тандриш. —, Тогда люди стали бы более преданными своему Господу… Но они также не против и убивать нас.

Вся четвёрка скаутов уже испытала на себе остроту шурикеновых лезвий, но раны были незначительными и быстро заживали, их ярко-красная кровь запечатывала порезы, как расплавленный воск. Из всего отряда один сержант Зед Юрон оставался интактным. Этот громила, несмотря на внешнюю неповоротливость, проявлял чудеса сноровки и так здорово уклонялся от выпущенных шурикенов, что, казалось, обладал каким-то вторым зрением, хотя одна отрикошетившая звёздочка вывела из строя его аппарат связи. В одной компании со скаутами Юрон, похоже, переживал второе отрочество, не забывая, однако, при этом о своей ответственности.

Скауты обшарили большое количество увеселительных отсеков. Они представляли собой чёрные овальной формы подвески, свисавшие с краёв стеклосплавных зонтов и соединённых между собой боковыми переходами. Своим видом они напоминали дождевые капли застывшего сажевого дождя. Скауты ловко перемещались из одной подвески в другую, аннигилируя попадавшихся на пути апатичных наркоманов, хрюкавших и булькавших выпивох, корчившихся в сладкой истоме участников оргий, которые, предаваясь плотским радостям, по-своему реагировали на военные действия, если вообще знали о них.

Те части города, обитатели которых в большей степени осознавали происходившие события, лежали пустынными. Жители попрятались в норы, освободив арену для более заинтересованных лиц, достаточно тесные, но всё же проходимые улочки, соединявшие между собой внутренние органы города.

В одном из районов Россомахи ворвались в часовню Божественного Фульгора Саграмосо. Там, на алтаре, вместо фигуры Императора возвышалась залитая светом вырезанная из лавы статуя местного тирана. Перед ней под надзором вооружённых дьяконов, заунывно распевая своему диктатору псалмы, собрались престарелые еретики. Возможно, в такой ситуации богомолам ничего другого не оставалось делать, как только восхвалять Саграмосо и вдыхать запах сжигаемых благовоний победы. Тем не менее Россомахи бросили престарелым членам конфессии свои дары в виде разрывных гранат.

Шквалом огня поливали скауты переполненные транспортные сани, быстро мчавшиеся по маслянисто-гладким каналам из стеклосплава, то петляя, то ныряя вниз, то взмывая вверх и замирая на конечных станциях…

Один раз им на пути попался их товарищ, мёртвый скаут из отряда Диких Вепрей, безжизненным мешком лежавший на гладкой поверхности стекла. Его тело было изрезано шурикенами так, что буквально превратилось в гору мяса, склеенного вязкой массой киновари. Немного погодя с ближайшей высоты Россомахи заметили множество трупов местных жителей Каркасона, выложенных на лакированной поверхности мрачного бульвара в зловещую руну, – след, оставленный Дикими Вепрями. Теперь над убитыми, сжигая благовония, изгоняя злых духов и разбрызгивая кислоту, под присмотром скейтеров колдовали неистовые приверженцы культа Саграмосо.

Значит, Вепри неплохо потрудились, пока настоящее сражение все ближе подступало к чёрному канделябру Империи, чтобы усмирить те части, которые не желали звучать в унисон с метрополией.

Россомахи тоже не дремали и давали жару, хотя до трюка с рунами пока ещё не додумались…

Сержант Юрон, правда, несколько усомнился в доблести подобных действий. Вполне возможно, что такая шуточка могла в свою очередь стать причиной превращения сражённого Вепря в отбивную.

Теперь им всем требовался отдых.

Едва ли можно было найти более подходящее место, чем этот подвал с заброшенными статуями забытых кумиров и скелетов недовольных. Почему бы на полчаса не воспользоваться преимуществом наличия каталептических узлов?

Скауты надёжно спрятались, забравшись глубоко в подвал и затерявшись среди поверженных каменных предков Саграмосо.

Отключив одну половину мозга, чтобы вывести из организма токсины усталости, каждый из них оставил дежурным второе полушарие, чтобы в случае чего вовремя обнаружить появление нежеланных гостей…

Бифф почувствовал, что утратил способность логически мыслить и говорить, что засыпает; левая половина его мозга отдыхала.

В полудрёме, во время которой продолжало бодрствовать менее одной трети его сознания, он продолжал войну. Только на этот раз в бой вступали полки ставших резиновыми слов. Вооружённые силовыми мечами и энергетическими топорами существительные и глаголы маршировали на эластичных ногах. Пока полки выполняли тот или иной манёвр, они искали возможность передать какое-то исключительно важное донесение, но всё время мешали друг другу, и из-за этого готовы были драться между собой. Воля Императора – Высшая, Благословенная и Вечная.Имя Императора – Смерть; его Трон – Могила.

Эти предложения сталкивались между собой и с другими. Они размахивали топорами, втыкали друг в друга клинки, уродовали фразы так, что от них ничего не оставалось, кроме харкающих кровью слогов, складывавшихся в абсурдные слова.

Бодрствующее правое полушарие мозга Биффа улавливало слабый запах древней пыли. Оно ощущало приглушённый запах затхлости и тлена смерти, исходивший от многочисленных скелетов, и терпкий запах пота его товарищей, щедро сдобренный дорогими гормональными секретами сверхчеловеческих организмов. Он чувствовал привкус собственной слюны с оттенками того же свойства, омывавшей полость рта подобно приливу и отливу. До его подсознания доносился удвоенный стук сердец и сонные вздохи товарищей. Бдительное полушарие различало мрачные силуэты контрфорсов и арок, подпиравших веерообразные своды подвала над головой. По своей конфигурации он напоминал возвышавшуюся над ними грудную клетку какого-то таинственного инопланетного исполина, давным-давно почившего в бозе. При более внимательном рассмотрении оказалось, что свод был не высечен из камня, как представлялось первоначально, а приобрёл свою форму благодаря кропотливому и мучительному труду рабов, занявшему не один десяток лет тысячелетие назад, которые скорее всего вытачивали и полировали его.

Правое полушарие мозга не могло сформулировать то, что оно замечало. Слова и логическое мышление в данный момент отсутствовали. Они ушли на войну в тот сон, где сошлись на призрачном поле брани. Правое полушарие руководствовалось исключительно сенсорными ощущениями, настроением и интуицией, регистрируя типы и ритмы внешнего воздействия, отсеивая те из них, от которых зависела жизнь. Бифф на какое-то время словно превратился в животное, вернее в рептилию, из-за отсутствия побудительных мотивов впавшую в спячку. Несмотря на внешнюю заторможенность, эта рептилия тем не менее пребывала в состоянии свёрнутой пружины, готовая в любую минуту проснуться и дать отпор…

Что-то не давало покоя…

Что-то постороннее.

Что-то было странное в отзвуке дыханий и сердцебиений, раздававшихся под веерообразными сводами, исполненными высокомерия Озимандиаса и скованной цепями обречённости костей.

Правая половина ощущала что-то ещё…

Логика бывшего техна Ереми тоже спала.

Во сне ему виделись инструменты с начертанными на них рунами. С их помощью компоненты приводов и ворп-карбюраторов, а также отдельные элементы тяжёлого и лёгкого вооружения собирались в грандиозное оружие в стиле барокко.

Слоновьи махины колёс поддерживали заключённые в клети шасси из кованого адамантия. Гидравлические откатные буфера были под стать канализационной насосной станции. В самое сердце галактики нацелился невероятно длинный, охваченный медными обручами ствол.

Это оружие должно было выстрелить бронированным человеческим снарядом, имя которому было Ереми. В вытянутых руках он сжимал, как факел, огромный фолиант, переплетённый в люминесцирующую человеческую кожу, на которой замысловатой вязью значилось название Codex Lex, Книга Закона…

Только бы ствол не взорвался.

Тем временем чувственная сторона его сознания бодрствовала и воспринимала сигналы, поступавшие извне от спящих товарищей, в частности от Лександро Д'Аркебуза…

Ереми не рассуждал логически. Он не мог. Его мыслящая половина пребывала в иллюзорном мире снов, где в соответствии с логикой сна сооружалось Оружие Закона.

Он испытывал гормональные приливы, равные бессловесным эмоциональным переживаниям. Ревность. Ненависть. Благочестивость. Братство.

Каждое из этих понятий кружило вокруг загадочной притягательности Д'Аркебуза, как голодная акула в поисках ужина.

Глубоко в душе он осознавал, что, став преданной тенью Д'Аркебуза, чем-то вроде фаната, защитником и охранником Д'Аркебуза в его показной беспечности, он только поднимется над ним и унизит своего чёртова «братца».

Да, он подавит свою неприязнь и, вопреки своим чувствам, возьмёт над ним шефство и будет охранять Д'Аркебуза, отводя опасность и угрозу его жизни. Ереми должен стать добрым гением Лександро, пиявкой, если угодно, доброкачественным вампиром, который будет отсасывать яд опасности, паразитируя таким образом и одновременно спасая его дух. Так будет продолжаться до тех пор, пока сам Лександро с горечью не поймёт и все остальные с презрением не узнают о побудительных мотивах его показной доблести, которая исходит вовсе не от Дорна, а от высокомерия и экстравагантности бывшего обитателя высших уровней…

Такие чувства бередили покой правого полушария мозга Ереми, хотя и выражались не словами, а скорее, в виде эмоциональных понятий и образов, формировавшихся в сердце и в чреве и разраставшихся подобно раковым опухолям.

Сонный разум самого Лександро видел себя, осыпанного почестями и наградами. Вся поверхность его кожи была отмечена вытатуированными геральдическими знаками. Он казался живым щитом в броне добродетели. Он был облачён в прозрачную невесомую ткань нервоперчатки, почти неразличимую постороннему глазу. Стоя высоко на балконе с вязью из пласталя, .безжалостный и благородный, он наблюдал за казнью бесконечной череды инопланетян и еретиков, проводимой Кулаками. Испытывая одновременно собственное болезненное наказание, которому не было предела и о котором десантники могли только перешёптываться с благоговейным ужасом.

В то же время его органы чувств воспринимали высокий свод, каждая затенённая борозда которого представлялась ему светящейся, пронизанной светом чистоты, испускаемым линзами существа самого Рогала Дорна…

Биффа что-то встревожило, и он пробудился от транса расщеплённого сознания.

Но пока он всё ещё ощущал себя животным организмом. Ещё мгновение над логикой и разумом господствовало чувственное восприятие: зрительные образы, вкус и запах.

Он был подонщиком, превратившимся в зверя.

Потом в пробудившееся сознание, к которому постепенно возвращалось единство, хлынули слова. Целые и невредимые, вернувшие свою понятную суть.

– Здесь есть кто-то ещё, – всполошился он. – – Здесь давно присутствует кто-то посторонний. «Не следует так перенапрягаться с образованием, – подумал он. – Иначе я лишу себя животного восприятия окружения, своих старых инстинктов обитателя дна… Меня запутают те чувственные образы, которые воспринимаются любым зверем, с его врождённой способностью немедленно реагировать на посторонние вибрации.

Возможно, этот щёголь был прав в том, что насмехался над прилежной усидчивостью Биффа в Скриптории…

В дальнем углу подвала они обнаружили четвертованного узника. Лишённый рук и ног, его могучий торс был вертикально установлен в массивном бронзовом котле. В эту ёмкость он был вмурован с помощью свинца, который, по всей видимости, был залит в котёл в расплавленном виде, а потом затвердел вокруг ягодиц.

Глаза с подшитыми веками не закрывались, и он, не мигая, смотрел на гигантскую голову Саграмосо, которая по размеру почти точно соответствовала нынешнему уменьшенному состоянию его тела. Место, откуда росли руки, окрашивали пятна застывшей киновари. Губы его были зашиты тонкой чёрной полоской кожи, взятой, по-видимому, от хлыста, завязанные концы которого свисали наподобие усов.

Когда скауты подошли к ампутированному поближе, они увидели, что своим весом он пытается раскачать котёл. Это слабое трение, вызванное его сверхчеловеческой попыткой, и было тем посторонним звуком, который различил звериный мозг Биффа.

Человек – вернее то, что от него оставалось, – смотрел на них широко раскрытыми глазами. Он дышал. Его крупный подбородок судорожно двигался.

На теле были заметны слабые росчерки древних операционных шрамов… Три отверстия на лбу свидетельствовали о прошлом наличии стержней, которые по всей видимости вытащили щипцами…

Это был – когда-то – космический десантник.

Его щеки украшала ярко-красная татуировка, изображавшая миниатюрные кубки, до краёв наполненные пролитой в сражениях кровью.

Сержант Юрон приказал Биффу подать ему свой боевой нож. Петля хлыста, сомкнувшая и связавшая рот изувеченного десантника, имела тиснёный бордюр в виде повторяющегося рисунка кабалистических гексов. Пробормотав молитву, чтобы обезвредить их злокачественное влияние, Юрон, продев тончайшее лезвие ножа между губами покалеченного и кожаным шнурком, лёгким движением разрезал его.

Рот тотчас открылся, и обнажились длинные и острые, как звериные, резцы и клыки пленника. Полые клыки напоминали шприцы для подкожных впрыскиваний, вырезанные из слоновой кости.

Человек издал несколько хриплых звуков, понять смысл которых не представлялось возможным. Его большой и неповоротливый язык, пурпурной массой смутно виднелся за изгородью жутких зубов и толстыми усами перерезанного хлыста. Горло было пересохшим, как пыль.

Юрон поднёс к растрескавшимся губам свою флягу и начал впрыскивать в сухую глотку тонкую струйку воды. Человек вытянул шею вперёд и широко раскрыл рот, обнажив зубы, словно хотел ухватить сержанта за перчатку и прокусить её, но почему-то не сделал этого.

– Кто ты? – командным голосом спросил Юроч.

– Кровопийца… Десантник… Лейтенант… Тесла… – едва различимо прошелестело в ответ.

Бифф бросил быстрый взгляд на командира, тот в знак подтверждения кивнул.

– Славное Десантное Братство. Я много о них слышал. Как вы попали сюда… сэр? – спросил он ампутированного, нижняя часть тела которого, включая ягодицы и пах, была вмурована в свинец.

Кровопийца с огромным трудом попытался заговорить снова:

– Исследовательский корабль… Отряд из десяти… Повреждён в схватке с инопланетянами… Навигатор скончался… Спасаясь, мы приземлились на этой лояльной планете… Оказалась не лояльной… Они обманули нас… Они стравили нас с Титаном… на арене из стеклоброни. Титаны! У них здесь титаны!

У Юрона вырвалось проклятье:

– Сколько Титанов?

– Думаю, штук шесть класса «Полководец» и один Императорский Титан… Вам это известно?

– Проклятье, ничего подобного. – Сержант сжал пальцами выведенный из строя передатчик, висевший на портупее, и снова выругался. Из-за того, что он являлся командиром скаутов, шлема с встроенным переговорным устройством на нём не было… – Меа culpa! – воскликнул он. – Да простит меня Дорн!

Благодаря усердной работе в Скрипториях, Бифф оценил всю серьёзность ситуации в той же мере, что и бывший техн Веленс. Титанами назывались тяжеловооружённые механические воины с непробиваемой броней, высотой в семьдесят и более футов. Этими вооружёнными монстрами управляли команды из трех-четырех человек. Оружие направлялось мозговыми импульсами… Значит, в чреве города Саграмосо скрывалось семь таких свирепых созданий, готовых выступить против десантников. Как только сотни хорошо подготовленных Кулаков вступят в город, они немедленно попадут в ловушку.

Ловушка, несомненно. Бифф усёк… Бифф подумал, что хорошо понял ситуацию. Тысячи солдат Имперской Гвардии, высадившихся на планете, вполне способны противостоять лояльным войскам Сил Планетарной обороны, которых, должно быть, насчитывалось несколько десятков тысяч. Возглавляемые командиром, лордом Пью, Кулаки сумеют пробить себе дорогу в город, коварный город, способный перестраиваться как машина, с тем, чтобы заманить их в ловушку. Тогда из засады выпустят семёрку Титанов, и они вырастут на пути, подобно вулканическим конусам на платформе из стеклосплава или появятся внезапно из-за массивной чёрной стены, которая незаметно и тихо отодвинется в сторону.

Сколько десантников смогут вывести из строя семь Титанов, оснащённых плазменным оружием, макропушками, снарядами, да даже, если будут сражаться только силовыми кулаками?

Наверное, слишком много… Десантники будут похожи на стайку лилипутов, набросившихся на Гулливера. Цена победы, одержанной таким путём, будет слишком велика.

– Как хорошо умеют они управлять своими Титанами? – спросил Юрон.

– Один Боевой Титан… с лёгкостью убил девять Кровопийц в полном вооружении… Меня они захватили в плен и доставили лорду Саграмосо… в качестве подношения… Вооружение и доспехи с меня сняли… – Юрон предложил лейтенанту плеснуть в горло ещё несколько глотков воды, но тот покачал головой.