Дао - путь воды

Даосы считают медитацию "практикой" лишь в том смысле слова, в котором принято выражаться, что врач "практикует" медицину. При этом даосы не стремятся подчинить или перестроить вселенную с помощью физических или волевых усилий, поскольку их искусство не подразумевает ничего, кроме разумного следования потоку событий. Медитация, или созерцание, не ставит перед собой прямой цели пробудить этот разум, однако развивает его косвенно. Между тем цель и смысл созерцания только в том, чтобы слышать, как в ночной тиши

       Звук падающих капель
       Говорит, о чем я думаю.
       Его сознание свободно от мыслей. Выражение его лица спокойно и безмолвно. Его чело лучится простотой. Он холодный, как осень, и теплый, как весна, ибо его гнев и радость случаются так же естественно, как смена времен года .

      Следует также понять, что у-вэй не сводится к надуманным причудам, с помощью которых самовыражаются люди, стремящиеся продемонстрировать свою независимость от общественных условностей. Ведь эти люди, в действительности, неявно следуют общественным условностям так же рабски, как и любой другой консерватор, - используя их как руководство к тому, что не нужно делать. Когда даосизм и Дзен впервые вошли в моду на Западе, среди молодых людей было распространено подобное неглубокое понимание этих учений. Между тем даосы-созерцатели действительно занимаются сидячей медитацией, однако делают это не с эгоистической целью улучшить себя. Их увлеченность медитацией лучше объяснить тем, что они интуитивно поняли невозможность действия вопреки Дао и теперь просто "погружаются в то, чего вещи не могут избежать" [108b].
      Даосы-созерцатели медитируют во имя радости самой медитации - чтобы ощущать свое дыхание, видеть солнечный свет на полу, слышать завывание ветра и какуреканье петухов вдалеке, внимать безмолвию и всему тому, что воинственные активисты Востока и Запада с их настойчивой целеустремленностью, увы, научились презирать. Такая медитация представляет собой инь-ский аспект даосской жизни, однако эта жизнь не исключает - когда приходит время - и ян-ского аспекта, и поэтому активные виды деятельности, например ритмичные и плавные движения тай-цзи-цюань, пользуются у даосов не меньшим успехом, нежели занятия сидячей медитацией .
      Один из критиков Чжуанцзы, Гэ Хун (ок. -300), указывал, что Чжуанцзы предлагает интуитивный путь понимания Дао, который не требует целенаправленного выполнения "духовных упражнений". Гэ Хун называет путь Чжуанцзы "всего лишь разговорами" (цинь-тань), тогда как его современные единомышленники назвали бы этот путь "чистой теорией" или, как теперь модно выражаться, "путешествием головы" (head trip). Гэ Хун говорит: "Чжуанцзы утверждает, что жизнь и смерть - одно и то же. Он восхваляет смерть как великий покой и приравнивает усилия, направленные на продление жизни, к угодническому служению. Такая точка зрения удалена от учения шэнь-сянь (бессмертных святых) на миллионы миль" .
      Ближе всего Чжуанцзы подходит к описанию метода достижения Дао в отрывке, который он вкладывает в уста мудреца Нюй-цзюй, которым, как предполагается, была женщина:

      Однажды жил Бу Лян И, который обладал талантом мудреца, но не имел Дао. Я же имею Дао, но не обладаю никакими талантами. [Так может выразиться только женщина!] У меня возникло желание наставить его, чтобы он стал подлинным мудрецом. Преподать Дао мудрости тому, у кого есть талант, казалось бы, дело совсем не сложное. Но не тут-то было. Мне пришлось неоднократно повторять свои слова, и только па третий день он смог презреть мирские вещи [то есть беспокойство по поводу своего положения в мире, из-за приобретения и потери]. После того как он презрел мирские вещи, я продолжала наставлять его, и на седьмой день он смог отвернуться от внешних объектов [как от независимых сущностей]. После того как он отверг все внешние объекты, я продолжала поучать его, и только па девятый день оп преуспел, отринув собственное существование [в качестве отдельного эго]. Когда он отринул собственное существование, он достиг просветления. Когда он достиг просветления, он смог пережить видение Единства. Когда он пережил видение Единства, он оказался в состоянии преодолеть разграничение между прошлым и настоящим. Когда оп преодолел разграничение между прошлым и настоящим, он вошел в сферу, где не было ни жизни, ни смерти. Тогда для него прекращение жизни больше не означало смерти, а продолжение жизни ничего не прибавляло к его существованию. Он мог следовать чему угодно, он мог получать что угодно. Для него все пребывало в состоянии распада, все пребывало в состоянии становления. Эту стадию называют безмятежность среди беспокойства. Безмятежность среди беспокойства означает совершенство. [109-108а]

      У Ле-Цзы есть схожий пассаж, в котором он повествует о том, как он учился ходить по ветру или, как бы мы теперь сказали, ходить по воздуху. Любопытно, что в этом отрывке дням соответствуют годы, а учитель не говорит вообще ничего.

      По прошествии семи лет произошла еще одна перемена. Я позволил разуму рассуждать, о чем оп пожелает, однако он больше не размышлял о правильном и неправильном. Я позволил своим устам говорить, о чем они пожелают, однако они больше не говорили об обретении и утрате... К концу девяти лет разум предоставил свободу своим проявлениям, а уста - свободу своим речам. О правильном и неправильном, об обретении и утрате я не имел ни малейшего представления ни в отношении себя, ни в отношении других... Внутреннее и внешнее слились в нерасторжимое Единство. После этого не было больше различия между оком и ухом, ухом и носом, носом и ртом - все было одним и тем же. Мой разум замерз, плоть и кости слились воедино, а тело медленно растворялось. Я совершенно не осознавал, где пребывает мое тело и что находится у меня под ногами. Ветер уносил меня то в одну сторону, то в другую, и я чувствовал себя подобно высохшей соломинке, подобно листу, сорвавшемуся с дерева. В действительности, было непонятно, я ли иду по ветру или же ветер идет по мне .

      Эти цитаты говорят нам, что у-вэй напоминает состояние сознания в сновидении - парение, - когда ощущению реального физического мира недостает твердости и кон­кретности, которые обычно придает ему наш здравый смысл.

      Однажды мне, Чжуанцзы, приснилось, что я был бабочкой, - бабочкой, которая порхала вокруг и наслаждалась полетом. Я не знал тогда, что на самом деле я - Чжуанцзы. Внезапно я проснулся, и вне всяких сомнений снова стал Чжуанцзы. Однако до сих нор я не могу понять, действительно ли я - Чжуан-1131,1, которому снилось, что он - бабочка, или же я - бабочка, которой снится, что она - Чжуанцзы. [111b]

      И еще:

      Откуда мне знать, что любовь к жизни - не заблуждение? Откуда мне знать, что тот, кто боится смерти, не похож на человека, который ушел из дому, когда был молод, и поэтому не желает возвращаться?.. Откуда мне знать, что умершие не сожалеют о своей прошлой привязанности к жизни? Ведь те, кому ночью снился карнавал, могут утром рыдать и причитать. Те же, кому снилось, что они рыдали и причитали, могут утром отправиться на охоту. Когда они видят сон, они не ведают, что это сон. В своем сне они могут даже заниматься толкованием снов! И лишь когда они просыпаются, они понимают, что это был всего лишь сон. Мало-помалу приближается великое пробуждение, и когда оно наступит, мы узнаем, что вся наша жизнь - не что иное, как великий сон. Однако все это время глупцы думают, что на самом деле они не спят и вполне дают себе отчет в том, что с ними происходит. В своей жизни они находят множество способов разделения людей на принцев и конюхов. Как это глупо! И Конфуций и вы - все вы пребываете во сне. Когда я говорю, что вы спите, я тоже сплю![110a]

      Чувство, что мир подобен сновидению, посещает также последователей индуизма и буддизма. Основным источником этого чувства является осознание мимолетности мира, а не энистемологические и гносеологические рассуждения о познании и истине, хотя эти рассуждения приходят позже. По мере того как истекают годы, человеку становится все очевиднее, что в основе вещей нет никакой субстанции. С годами кажется, что время проходит быстрее, и я начинаю осознавать, что твердые тела ведут себя так же, как жидкие: люди и вещи становятся похожими на игру света и тени или мелкую рябь на поверхности воды. Если сделать замедленную съемку растений и цветов, а затем быстро просмотреть полученный фильм, нам покажется, что они появляются и исчезают, как жесты земли. Если бы мы могли подобным образом снять цивилизации и города, горы и звезды, они бы показались нам загорающимися и угасающими искрами или инеем, образующимся и тающим на поверхности планеты. Причем, чем больше скорость просмотра, тем больше нам будет казаться, что мы видим не столько последовательность сменяющихся объектов, сколько движения и видоизменения чего-то одного - напоминающего волну на поверхности океана или танцора на сцене. Подобно этому, то, что кажется под микроскопом множеством пластиковых палочек или шипов, невооруженным глазом воспринимается как нежная кожа девушки. В первом приближении можно сказать, что мистицизм есть постижение того, как что-то одно делает все. Даосы выражают эту идею более тонко, формулируя ее так, чтобы не создалось впечатления, что это "что-то одно" - то есть Дао - вынуждает или заставляет происходить события.
      Современные западные философские традиции, как правило, не одобряют такого видения мира, при котором он как бы пребывает во сне. Возможно, подобное отношение связано с чем, что жить во сне означает быть несущественным, а с мнениями несущественных людей в нашем обществе никто не считается. Все слышали расхожую фразу о том, что человеческая жизнь ценится в Китае очень дешево. Конечно же дело в том, что людей там хоть отбавляй. Ведь мы все становимся менее чувствительными по мере того, как численность населения возрастает, и средства массовой информации продолжают ежедневно знакомить нас со статистикой несчастных случаев. Никто, однако, еще не установил зависимость между нравственностью людей и их метафизическими и религиозными убеждениями. Люди, почитающие себя существенными, начинают важничать, и тогда иметь дело с ними чрезвычайно трудно. Не следует забывать также, что святая инквизиция оправдывала пытки и сожжения глубокой заботой о судьбах бессмертных душ еретиков.
      Зачастую может показаться, что боль является мерой реальности, поскольку я не помню, чтобы во сне мне когда-либо приходилось переживать физическую боль, кроме случаев, когда эта боль имела вполне реальную физиологическую причину. Таким образом, бытует мнение, что те, кто верит в иллюзорность материи, сталкиваются с трудностями, когда им нужно убедить других в нереальности физических страданий.

       Жил да был раз целитель из Дальне.
       Он сказал: "Хотя боль нереальна,
       Когда жаркий огонь
       Обжигает ладонь,
       Как ненавижу я то, что мне больно!"

      Однако тело человека содержит так много пустого пространства, что его весомые элементы могут поместиться на острие иглы, и поэтому кажущееся постоянство тела - это иллюзия, возникающая вследствие быстрого движения ее мельчайших частей. По аналогии с этим вращающийся пропеллер кажется нам со стороны неподвижным цельным диском. Не исключено, что физическая боль - это всего лишь "общественная условность", поскольку мы знаем, что в качестве эффективного обезболивающего средства локального действия может применяться внушение других условностей, называемое гипнозом.
      Давайте попытаемся вообразить себе вселенную, сферу существования или поле сознания, в котором будут отсутствовать крайности, которые мы называем болью или ужасами. И хотя живущий там счастливчик сможет проводить дни, месяцы и годы в приятных и удобных условиях, он всегда будет в глубине души предчувствовать, что какая-то боль все же возможна. Она всегда маячит где-то вдалеке, и он знает, что ему повезло, тогда как все окружающие вынуждены страдать. Все переживаемое и осознаваемое, очевидно, принадлежит широкому спектру вибраций, который построен так, что его крайности, подобно инь и ян, неявно идут вместе. Когда мы разделяем магнитный брусок на две части, чтобы отделить северный полюс от южного, мы обнаруживаем, что каждая из полученных частей обладает собственными северным и южным полюсами. Таким образом, трудно вообразить вселенную без контраста удовольствия и страдания. Во многих обществах люди отказались от страданий, коими долгое время были физические пытки, а с помощью медикаментов значительно уменьшили боль при хирургических операциях. Однако место этих страданий заняли новые ужасы, тогда как на фоне человеческой жизни всегда маячит призрак смерти.
      Таким образом, проникая в глубинную природу наших чувств, мы понимаем, что не желаем иметь - и фактически не можем себе вообразить - вселенную без этих противоположностей. Другими словами, до тех пор, пока мы стремимся к переживаниям, которые мы считаем приятными, мы тем самым подразумеваем и одновременно порождаем их противоположность. Поэтому и буддисты и даосы говорят о мудреце, у которого нет желаний, хотя даосы называют его также человеком, чьи "гнев и радость случаются так же естественно, как смена времен года". В этой фразе таится ключ к решению проблемы. Ведь можем ли мы вообще не желать? Попытки избавиться от желания, очевидно, представляют собой желание не желать .
      Каждая совокупность действий, направленных на подавление желаний, очевидно, противоречит духу у-вэй и подразумевает, что "я" представляю собой независимо действующее лицо, которое может либо подчинить себе желания, либо подчиниться им.
      Между тем следование у-взй подразумевает свободное парение в круговороте спонтанно возникающих переживаний и чувств. Оно напоминает движение мяча, брошенного в горный поток, хотя на самом деле при этом нет никакого мяча, кроме волн и вихрей на поверхности воды. Это свободное парение называют "течением вместе с мгновением", хотя оно может случиться лишь тогда, когда человек ясно видит, что в действительности никакое другое состояние невозможно, поскольку нет ни одного переживания, которое не происходило бы сейчас. Такое течение-в-настоящем (nunc fluens) и есть Дао, и когда это становится ясным, многочисленные проблемы исчезают без следа. Ведь до тех пор, пока существует представление о нас, как о ком-то отличном от Дао, между "мной", с одной стороны, и "переживаниями", с другой, то и дело возникают всевозможные напряжения. При этом и никакие действия, никакие усилия (вэй) не избавляют нас от напряжения, возникающего вследствие разделенности знающего и известного, равно как никто не может дуновением развеять тьму. Ее может рассеять только свет, или интуитивное понимание. Как в случае мяча в потоке, при движении вниз нет сопротивления движению вниз, при движении вверх нет сопротивления движению вверх. Того, кто сопротивляется, быстро укачивает.

      Пьяница, свалившийся с повозки, может больно ушибиться, но он не умрет. Кости у него такие же, как у других людей, однако он переживает это событие не так, как они. Его дух пребывает в безопасности. Он не осознает, что едет в повозке, равно как и не осознает, что вывалился из нее. Ни страх, ни представления о жизни и смерти не могут проникнуть в его сердце, и поэтому он не страдает от столкновения с объективными сущностями. Если такую безопасность можно получить от вина, то что уж и говорить о безопасности, которую дает Спонтанность! [106b]

      Здесь мы имеем дело с одним из очаровательных преувеличений Чжуанцзы, смысл которого становится понятнее, когда мы знакомимся с другим отрывком, где он проводит различие между у-вэй и умеренностью, или следованием по срединному пути.

      И хотя нам может показаться, что середина между достойным и недостойным - хорошее место, в действительности это не так, потому что, пребывая здесь, вы не оберетесь хлопот. Все будет обстоять совершенно иначе, если вы станете на Путь, приобщитесь к его Добродетели, а затем, обращаясь то драконом, то змеей, пуститесь парить и скитаться, не придерживаясь одного пути, меняясь день ото дня, не внимая ни хвале, ни осуждению. Взмывая вверх и погружаясь вниз, вы будете почитать одну только гармонию мерилом своего совершенства. Вы будете парить и скитаться вместе с источником десяти тысяч вещей, обращаясь с ними, как подобает обращаться с вещами, и не позволяя им обходиться с собой, как с вещью, - как при этом вы можете навлечь на себя неприятности? [99а]

      Чжуанцзы еще раз высказывается по этому поводу далее в той же главе:

      Обратите внимание на мои слова! Что касается тела, лучше всего дать ему возможность следовать вещам. Что касается эмоций, лучше всего предоставить им полную свободу. Следуя вещам, вы перестаете отделять себя от них. Предоставляя эмоциям полную свободу, вы никогда не соскучитесь. [99b]

      Однако будет не лишним еще раз подчеркнуть, что "вы" никогда не сможете следовать "вещам", если вы не поняли, что в действительности другой альтернативы нет, поскольку вы и вещи - это один и тот же процесс, текущее-в-настоящем Дао. Ощущение, что между вами и вещами есть различие, также относится к этому процессу. Делайте, что хотите, вы не можете устранить это ощущение. Не делайте, чего хотите, вы все равно не можете устранить это ощущение. Существует только поток и его разнообразные завихрения: волны, пузыри, брызги, водовороты и омуты - причем этот поток есть вы! На этом можно было бы остановиться - если бы не одно обстоятельство: на все сказанное выше современная аудитория, как правило, реагирует целым шквалом вопросов. Вместо того чтобы реально пережить течение-в-настоящем - после чего все само по себе прояснится, - люди желают вначале получить всевозможные предварительные гарантии того, что это безопасно и полезно. Кроме того, люди хотят узнать, "работает" ли такое понимание в качестве жизненной философии. Разумеется, работает, и даже очень эффективно! Ведь сила, или добродетель (дэ), возникает спонтанно - или, как сказали бы христиане, не по нашей воле, а по милости Господней. Ведь, если вы постигли, что вы - Дао, вы непроизвольно начинаете проявлять его магию, однако магия, как и милость, относится к вещам, на которые никто не может претендовать. Лао-Цзы выразился так: "Когда свершаются добрые дела, Дао не претендует на них".

Глава 5. Дэ – добродетель

      
      По аналогии с утверждением, что описанное Дао не есть подлинное Дао, можно сказать, что дэ (добродетель или добродетельность) как пример для подражания или предписание не есть подлинная дэ. Давайте напомним себе, что в основе даосизма лежит постижение того, что описание мира входит в состав подлинного мира, но не совпадает с подлинным миром. Как путь созерцания, это означает осознавать жизнь, не думая о ней, а затем продолжать осознавать ее даже во время мышления - так, чтобы мысли не путались с реальностью. Это звучит противоречиво лишь до тех нор, пока человек не пережил этого сам, следуя, например, указаниям, которые даны в конце второй главы.
      Дэ есть постижение и выражение Дао в реальной жизни, однако оно не подразумевает добродетель в смысле высокой нравственности. Добродетель в данном случае больше напоминает целительные свойства растения - близкие к силе и даже магии, если под магией понимать чудесные и благоприятные события, происходящие спонтанно. Выражаясь на богословском языке, можно сказать, что дэ есть то, что случается "по милости Божьей", а не в результате человеческих усилий, хотя при этом и не подразумевается никакое вмешательство в течение природы. Мы можем назвать дэ добродетельностью (virtuality), как это слово использовалось Уильямом Сакстоном - в смысле обладания силой или способностью - или же как оно использовалось Сэром Томасом Брауном, который сказал: "В одном зерне пшеницы пребывает добродетельность многих других зерен, ибо из него подчас вырастает сотня колосьев". Таким образом, дэ изначально присутствует в "чудесных" свойствах растений, в строении глаз и ушей, в кровообращении и строении нервной системы - поскольку все это возникает без нашего сознательного вмешательства. Поэтому в тех культурах, где принято ограничивать определение "я" умением управлять сознательным вниманием, все эти проявления приписывают внешнему Богу или же "бессознательному механизму" (dei ex machina).
      Однако для даосов дэ не подразумевает ничего, кроме наших естественных проявлений, ведь "обычное сознание (син) и есть Дао". Кроме того, дэ - это необычная и поэтому примечательная естественность мудреца, его спонтанное не-само-сознательное умение вести общественные и практические дела, которое Джон Лилли назвал "контроль случайностей".

       Высшая добродетель (дэ) [преднамеренно] не
       добродетельна,
       И поэтому есть добродетель.
       Низшая добродетель не перестает быть
       добродетельной,
       И поэтому не есть добродетель.
       Высшая добродетель не прибегает к силе,
       Однако ничто не остается несделанным.
       Низшая добродетель использует силу,
       Однако ничего не достигает. [146с]

      Однако дэ обычно остается незамеченным в силу своей очевидности и повседневности - ей присуща некая духовная маска, или анонимность, которая напоминает защитную окраску, непреднамеренно появляющуюся у птиц или бабочек.

       Величайшее совершенство кажется несовершенным;
       Но использовать его можно без конца.
       Величайшая полнота кажется пустой;
       Однако польза от нее безгранична.
       Величайшая прямизна кажется кривой.
       Величайшая искусность кажется, неуклюжей.
       Величайшее красноречие кажется
       косноязычным. [146d]

      И кроме того:

       Лучший воин не похож на воина;
       Лучший боец не впадает в ярость;
       Лучший завоеватель не принимает участия в походе;
       Лучший работодатель держится скромнее своих
       работников. [145а]

      Однако все это не предполагает сознательного самоуничижения, само наказания или напускного смирения в присутствии Того, Кто больше нас самих. Это больше напоминает невинную практичность кошки - мудрец "знает" неестественность мира людей, но остается свободным от нее.
      Можно сказать, что дэ есть природная добродетель, основанная на внутреннем чувстве и тем самым отличающаяся от искусственной добродетели, основанной на выполнении заповедей, - но не воздвигает ли это искусственного различия между природным и искусственным? Скорее всего, этого различия изначально не существует, поскольку "Дао есть то, от чего невозможно отклониться". Однако те, кто этого не понимают, пытаются достичь гармонии с Дао путем выражения его в словах, а затем следования им как законам. Так Лао-Цзы продолжает свою главу о дэ:

       Даже самая сильная воля в мире (жэнь), когда она
       вынуждена, не достигает ничего.
       Лучшая праведность, когда она вынуждена, не
       достигает ничего.
       Самое великое добро, когда оно вынужденно,
       оборачивается не к добру,
       И поэтому, как всегда, для насаждения законов
       используется грубая сила. [145b]

      Таким образом, дэ представляет собой естественное чудо человека, который, как может показаться, рожден быть мудрым и человечным подобно "совершенным экземплярам" цветов, деревьев и бабочек - хотя иногда наши представления о совершенных экземплярах слишком формальны. Так Чжуанцзы распространяется о необычной добродетели горбуна, а потом говорит, что иметь причудливый ум может оказаться полезнее, чем иметь причудливое тело. Он сравнивает горбуна с огромным деревом, которое достигло большого возраста благодаря своей добродетели: оно бесполезно для людей, так как его листья несъедобны, а его ветви извилисты и покорежены. Здоровых и стройных, с общепринятой точки зрения, молодых людей набирают и армию, прямые и ровные деревья срубают на древесину, тогда как мудрец остается совершенным в обличии несовершенства, подобие которому мы видим в сучковатых соснах и скалистых холмах на китайских пейзажах.
      Многие отрывки из даосской литературы иллюстрируют дэ в терминах ремесла плотника, мясника, колесника, лодочника и других.
      Мастер Чуй мог проводить круги от руки лучше, чем с помощью циркуля. Его пальцы, казалось, естественно приспосабливаются к вещи, с которой он работает, так что ему не нужно было сосредоточивать на ней внимание. Таким образом, его сознание оставалось целостным и его намерения не знали препятствий. [105а]

      Те, кто не могут добиться совершенства без линейки, угольника, циркуля и лекала, нарушают естественное состояние вещей. Те, кому нужны веревки, чтобы связать, или клей, чтобы склеить, нарушают природные функции вещей. А те, кто стремятся насытить человеческий ум суетой церемоний, музыки и проповедей о щедрости и чувстве долга по отношению к ближнему, разрушают глубинную природу вещей. Ибо в вещах пребывает присущая им природа: прямые вещи не требуют линейки, прямоугольные вещи не требуют угольника, круглые вещи не нуждаются в циркуле, кривые вещи не нуждаются в лекале; вещи, которые держатся вместе, не распадаются без веревки; вещи, которые слипаются, не требуют клея. [96а]

      Подобным образом традиционные японские плотники не делают чертежей, измеряют все на глаз, а затем умудряются соединять детали без гвоздей и без клея. Однако в наши дни тайны этого искусства утрачены, потому что их дети, которые должны приступать к изучению ремесла не позже семи лет, в это время идут в школу, где их учат бюрократии и бизнесу.

      Главный плотник Цин изготовил деревянную подставку для музыкальных инструментов. Когда он закончил работать над ней, все увидевшие ее, признали, что выглядит она так, будто сделана сверхъестественными силами. Тогда принц Лу обратился к нему с вопросом:
      - В чем тайна твоего искусства?
      - Тайны нет, ваше высочество, - ответствовал Цин, - и все же что-то такое есть. Когда я собираюсь сделать подставку, я забочусь о том, чтобы моя созидательная энергия была на высоте. Прежде всего я довожу ум до полного покоя. Проходит три дня в этом состоянии, и я забываю о награде, которую могу получить. Проходит пять дней, и я забываю о славе, которую могу приобрести. Проходит семь дней, и я перестаю осознавать свои четыре конечности и физическое состояние. Затем я забываю о том, что выполняю заказ императорского двора, и мое искусство становится совершенным, а все внешние препятствия уходят. Я ухожу в горный лес и нахожу подходящее дерево. Оно содержит требуемую форму, которую я впоследствии выявляю. Я должен видеть подставку мысленным взором, прежде чем начать работать; в противном случае у меня ничего не получится. Затем я привожу свои естественные способности во взаимодействие с деревом. То, что кажется сверхъестественным в моей работе, появляется исключительно благодаря этому.[104а]

      Не забывая, что Чжуанцзы вкладывает свои слова в уста Конфуция, о мастерстве лодочника читаем:
      Янь Юань сказал Конфуцию:

      - Когда я пересекал быстрину Шан-Шэнь, лодочник управлялся со своим делом с удивительным мастерством. Я спросил у него, можно ли научиться управлять лодкой. "Можно, - ответил он, - однако умение тех, кто знает, как остаться на плаву, больше похоже на искусство утопания. Они гребут так, словно лодки вообще не существует". Я спросил у него, что это значит, однако он не ответил мне. Можно, я задам вам тот же вопрос?
      - Это значит, - отвечал Конфуций, - что такой человек забывает о воде, которая его окружает. Он взирает на быстрину, как на сухую землю. Он смотрит на опрокидывание лодки, как на обычную поломку телеги. А когда человек вообще невосприимчив к случайностям и превратностям судьбы, может ли он куда-либо двигаться без усилий?[105b]

      Однако мастер не всегда может объяснить секреты своего искусства, и даже если он объясняет их, как в книге Чжуанцзы, это объяснение неизбежно оказывается уклончивым. Вот как говорит колесных дел мастер:

      Если, делая колесо, вы работаете слишком неторопливо, вы не можете сделать его прочным; если вы работаете слишком быстро, спицы не подойдут к нему. Вы должны делать его не очень медленно и не очень поспешно. Словами этого не объяснишь, но все же есть в этом искусстве что-то таинственное. Я не могу научить ему своего сына, равно как он не может перенять его у меня. Поэтому, хотя мне уже семьдесят лет от роду, я все еще продолжаю делать колеса. [98b]

      Однако в нас живет непреодолимое стремление узнать, как это делается, - то есть сформулировать секрет линейного, последовательною метода с помощью слов. Как возможно, чтобы люди просили объяснить танец вместо того, чтобы посмотреть и станцевать самим? Почему принято формально изучать такое естественное умение, как умение плавать? Почему людям, чтобы понять совокупление, нужно читать книги? Мифологии многих культур отражают, каждая по-своему, одну и ту же тему: человек лишился милости и должен теперь компенсировать ее технологией.

       Когда великое Дао потеряно,
       Появляется [представление о] гуманности и
       справедливости,
       Когда приходят знание и сообразительность,
       Распространяются великие заблуждения.
       Когда семейные отношения теряют гармоничность,
       Возникают [представления о] хороших родителях и