- Там добывают камень. Не так шикарно, как в Парионе, вот и все.
      - О.
      Сейчас Имми так устала, что ей было все равно, куда они едут. Но вокруг сомкнулись деревья, желанное одиночество было ей недоступно, а в присутствии Дженорна ей было неловко.
      - Ты сказал - Нафенет? - Имми подпрыгнула от неожиданности. Кто-то опередил ее, и сидел, прислонившись к стволу, полускрытый сумерками темноволосая девушка, Серения. - Я не хочу в каменоломни!
      Дженорн остановился и пожал плечами.
      - Я не уверен...
      - Ты же должен знать! - возмущенно воскликнула девушка.
      - Да нет. Я же ничего не решаю. - Он шагнул в Серении, примирительно разводя руками. Изомира решила, что ей самое время удалиться. - Я как раз говорил Изомире, что хочу домой к жене, но у меня тоже выбора нет.
      - Мы с моим милым собирались обручиться, - сообщила Серения.
      - Прости, - Дженорн опустила на одно колено, упираясь в торчащий корень. - Я тебя понимаю.
      - Я тоже, - прошептала Имми так тихо, что ее никто не услышал.
      - А теперь у меня остался только его портрет, - пожаловалась Серения, сжимая свой медальончик. - Когда мы сможем вернуться?
      - Тоже не знаю. Покажи-ка.
      Девушка подняла медальон. В лунном свете засияла опаловая искра. Дженорн нагнулся очень низко, подержал медальон на кончиках пальцев: открыл, потом захлопнул и перевел дыхание. Изомира вдруг застеснялась, ощутив внезапный момент чудной близости.
      - Красота какая. Дорогая штука, да?
      - Да. Очень.
      Изомира отвернулась, чтобы уйти, но голоса еще слышались.
      - Отдай его мне, - сказал Дженорн.
      - Что?
      - А я смогу сделать твой путь более приятным. И позабочусь, чтобы ты не попала в Нафенет.
      Голос его охрип от жадности. Изомира замерла.
      - Мне все равно. Я скорей умру, чем с ним расстанусь.
      - Если откажешься, я могу заставить тебя пожалеть, что ты не умерла.
      Серения недоверчиво вздохнула.
      - Не говори глупостей. Это все, что у меня осталось от него.
      - Я заберу эту штуку, нравится тебе или нет! - злобно прошипел Дженорн. - Это мой пропуск отсюда!
      - Нет! - испуганно вскрикнула девушка. - Уйди от меня!
      Дженорн вцепился в медальон, упираясь свободной рукой в плечо Серении, пытаясь оборвать цепочку. Когда девушка попыталась вывернуться, стражник толкнул ее к стволу, и Серения всхлипнула.
      - Прекрати! - крикнула Изомира, подбегая. - Оставь ее!
      Дженорн будто не слышал, и она попыталась оттащить его. Стражник обернулся к ней, синие глаза его пылали. Кулак ударил ее в грудь, точно кувалда, и Изомира сама не поняла, как ударилась оземь с такой силой, что из нее вышибло дух. Перед глазами заметались шипящие звездочки.
      Серения завизжала.
      Над ними воздвиглась ревущая тень. Дженорна подняло в воздух и несколько раз тряхнуло. Лицо Беорвина исказилось, все тело содрогалось от гнева. Он метнул стражника через всю поляну; тот врезался в ствол дерева и рухнул на выпирающие из земли корни, осыпанный облетающей листвой.
      Изомира кое-как поднялась на ноги, и дрожащая Серения тут же вцепилась в нее. Цепочка оставила на ее шее красную черту, но медальон оставался на месте.
      - Ты в порядке? - спросила Имми.
      - А ты? - выдавила Серения, стискивая ее.
      Дженорн попытался встать, но Беорвин поднял его сам и со всей силы вдавил в кору, сжимая мясистой ладонью горло. Стражник побагровел, попытался прохрипеть что-то гневное, но злость его быстро истаяла в страх. Из носа капала кровь.
      - Никогда больше не прикасайся к ней, - спокойно потребовал Беорвин. Кто причинит ей вред - своими руками убью. Безродный червь!
      Он отпустил Дженорна, и стражник осел на колени, хрипя и задыхаясь. Изомира смотрела на них, и в груди у нее стоял ледяной ком.
      Беорвин повернулся к ней, опустив могучие руки.
      - Вы простите, госпожа Изомира, - пробормотал он. - Я знаю, вы не хотите меня видеть. Но я никому вас в обиду не дам.
      Изомира не знала, что сказать. Дженорн сбежал, одарив девушек на прощание злыми, горькими взглядами, и шарахнувшись от Беорвина.
      - Спасибо, - прошептала она. - Только это не мне надо было помочь, а Серении. Хоть бы тебя не наказали за то, что на страдника кинулся.
      - Да мне все равно.
      - Он это заслужил, - бросила Серения. - Ублюдок.
      - Нам ужо пора в повозку, - заметил Беорвин.
      - Ладно.
      Они двинулись обратно. Девушки поддерживали друг друга. Серения была ниже и стройнее, чем даже Изомира, и все же что-то в ней напоминало Танфию. Странным казалось защищать кого-то, когда всю жизнь ее берегли другие... берегли и сейчас, если вдуматься. Беорвин шел поодаль, его присутствие ненавязчиво успокаивало.
      - Думаете, я дурачок, да? - грустно поинтересовался он у Имми.
      - Нет, Беорвин. Ты уж точно не глуп.
      - Я не такой, как этот Дженорн.
      - Я знаю.
      - Со мной вы ничего не бойтесь.
      Готовая расплакаться, Имми погладила его по плечу - просто чтобы показать, что она поняла. Великан по-детски улыбнулся.
      - Не только я, - твердо проговорила она. - Ты не можешь только за мной приглядывать, и ни за кем больше.
      Он кивнул.
      - Как пожелаете, госпожа Изомира.
      - Кажется, ты нашла друга на всю жизнь, - насмешливо прошептала Серения. - Посидела бы со мной, с Латом, с друзьями. Не будь букой. И, Изомира...
      - Да?
      - Спасибо тебе. Не знаю, как бы я без тебя обошлась. Потеряй я медальон, просто умерла бы.
      Больше о том случае не заговаривали. Дженорн, видно, решил не жаловаться на Беорвина, понимая, что сам не без греха. А Изомира с Серенией смолчали, чтобы не подводить Беорвина. Но когда повозка тронулась, Дженорна на ней не было - он поменялся местами с кислолицей бабой из второй повозки. Изомире следовало бы чувствовать облегчение, но вместо этого ей овладевало тихое отчаяние. Что сталось с миром, если царский солдат готов ограбить и избить своих подопечных?
      А сама Имми, считавшая себя знатоком характеров, ошиблась подряд в Беорвине и Дженорне.
      И все ж что-то хорошее вышли из этой истории. Она вылезла из разбитой раковины, и нашла новых друзей. Этот чудной путь без помощи не одолеешь. А в присутствии ласкового, могучего Беорвина Имми ощущала себя покойно.
      Шли дни.
      Ход повозок замедлялся - кони с трудом одолевали подъем. Запалили печурки, но все равно было очень холодно. Рекруты высовывались их окон, поглядывая на встающую впереди стену гор. Изомира попробовала тающую на губах снежинку. Капюшон ее засыпали огромные белые хлопья.
      - Закройте, кто-нибудь, ставни, - раздраженно гаркнул старший стражник. - Замерзнем же, к лешему! Не боись, Саванные горы одолеем, покуда зима не началась.
      Солнечный чертог был высок и длинен; вдоль стен тянулись стройные колонны, чьи верхушки изгибались и переплетались, словно ветви, поддерживая свод. Стены сплошь были выложены янтарной мозаикой, так что чертог блистал насыщенным, прозрачным золотом. Витраж в окне за престолом, зеленый, голубой, золотой, изображал царицу Гетиду, дарящую самоцвет Древу жизни.
      Сапфирный престол представлял собою двойное сиденье с высокою спинкою, изукрашенное лазуритом, синей шпинелью и сапфирами. Царь раскинулся на сиденье свободно, опершись локтем на подлокотник и подперев подбородок ладонью. Мудрым казался он, и царственным, и неприступным в своих ниспадающих одеждах полночной синевы, с серебряным подбоем и роскошной вышивкой по рукавам и воротнику. Седые кудри удерживала платиновая корона с единственным огромным альмандином на челе. Черны и вдумчивы были его глаза, и суров лик.
      Вдоль стен Солнечного чертога восседали рядами выборные советники, числом сто сорок, представлявшие народ Парионы, и парадные одеяния их красили палаты, подобно самоцветам: янтарем, лазурью, изумрудом, аметистом и гагатом. У дверей и по всему Чертогу стояла царская стража в синем с золотом. По правую руку царя встал воевода Граннен, по левую - владыка Поэль со своим помощником Дерионом. За престолом же встал Лафеом. Место царицы пустовало.
      Двери Чертога были распахнуты; на пороге столпились немногочисленные подданные, осмелившиеся испросить лицезрения своего самодержца.
      - Государь, - промолвил стоящий у трона дворцовый распорядитель, дозвольте представить список прошений. От цеха лицедеев - о прощении Сафаендера и Элдарета и дозволении означенным возвратиться в Париону невозбранно. От цеха каменщиков - о признании призыва чернорабочих нарушающим их древлие права и привилегии. От жриц храма Нут - о вторжении по вашему приказу вооруженных людей в потаенное святилище. А также от члена цеха каменщиков, выступающего от лица подземцев - о нарушении давнего договора между человеческим родом и подземцами.
      - Пусть приблизятся, - приказал царь.
      Одну за одной он выслушивал жалобы. Кивал, как всегда, мудро и понимающе. Ощущал, как они дрожат, подходя к царю, дабы не восхвалить его, а укорить. И все же ни один не страшился его - такова была их вера в царскую милость.
      - Я слышал вас, - ласково проговорил он, наконец. - Теперь я оглашу свою волю. Я спрошу вас - любите ли вы своего царя?
      - Да, государь! - слитно откликнулся чертог.
      - Верите ли, что ваш царь нерасторжимо един со страною, и тем наделен мудростью и провидением, превышающими человеческие? Верите ли, что лишь это дарует мне право царствовать в Авентурии?
      - Да, государь!
      - Тогда живите своею верою! - Голос его сломался, как хрустит черный алмаз. - Верьте, когда я говорю - все, что ни делается, делается ради вашего блага. Все прошения отклонены.
      Послышался разочарованный шепоток.
      - Но, государь...
      - Кто сомневается во мне, тот усомнился в завете между царем и землей! Тот нападает на заурому! Это предатели! Разве осмелится хоть один в Солнечном чертоге объявить себя неверным Янтарной Цитадели?
      Наступило потрясенное молчание. Просители испуганно и недоуменно переглядывались. Слитно хлопнули ладони стражников, смыкаясь на эфесах сабель. Граннен стоял гранитной стеною, широко расставив ноги; лицо Поэля было холодней мрамора.
      - Государь, - промолвила одна из облаченных в черное жриц, косясь на Лафеома, - не выскажется ли за нас ваш посредник?
      Взгляд ее встретился со взглядом царя, и Гарнелис понял - она знает правду. Знает, что он загнал собственного сына в ее храм и приказал убить там. Царь приподнял палец, и двое стражников уволокли жрицу.
      - Прием окончен, - объявил Гарнелис. - Сим право на обращение к царю отменяется!
      Просители покидали Чертог, озабоченно перешептываясь; советники молчали, выжидающе поглядывая на царя. Внезапно их присутствие стало для него нестерпимо. Их роль - обсуждать и советовать; по традиции самодержец подчинялся их советам, но лишь по одной традиции. Когда советники возражали против строительства Башни, он отмахнулся от них. Никакого от них проку.
      - Совет также распускается, - возгласил Гарнелис. - Покуда не будет завершена Башня, заседания не возобновятся.
      Сто сорок недоверчивых взглядов уперлось в него. Гарнелис встал, чтобы покинуть палату, покуда ни у кого не наберется дерзости возразить. Но смельчаков не нашлось. Все до одного встали и отдали поклон, когда царь вышел из Солнечного чертога. Никогда еще Гарнелис не чувствовал себя более одиноким, словно не по дворцу он шел, а стоял на горной вершине, и никогда еще одиночество не казалось ему более желанным.
      - Государь?
      Придворные отстали, когда царь свернул в сумрачный переход к палате для игры в метрарх. Рядом шел Лафеом - вкрадчивые движения, молочная кожа.
      - Вам дурно?
      - Мне хорошо, как никогда, - отмахнулся Гарнелис. - Давно следовало это сделать. Поэль и Граннен - вот мои советчики, хотя и в них нет особенной нужды. Только ты и Башня. В счастливый час пришел ты ко мне.
      - Я знал, что понадоблюсь, государь.
      - Как полагаешь, Лафеом - смогут ли они любить меня теперь, когда я вызвал в них страх?
      Гарнелис широкими шагами пересек палату, направляясь к потайной двери, спустился в камеру. Бездумно ощупал болтающиеся на раме ремни, погладил тускло-бурый кристалл. В камере пахло кровью - так пахнут сахар и медь -и почему-то гарью.
      - Разумеется, государь. Они любят вас, как дети - строгого отца, и тем больше уважают вас за это.
      - Не хочу, чтобы они знали.
      - О чем?
      Царь прикоснулся к столбу. В нем боролись страсть и омерзение.
      - О тех, кого я привожу сюда. Это была твоя мысль, или моя? Не припомню...
      В последние три года память начала подводить Гарнелиса до странности часто. То, с чего все началось - приступы черной тоски и беспричинного ужаса - он вспоминать и не любил. Но однажды к нему, точно дух-хранитель, явился Лафеом.
      Архитектор представился чародеем со Змеиных островов, скромной общины, заслужившей титул "посредников" за ту роль, что они сыграли в завершении войны Серебряных Равнин. Как объяснил Лафеом, он путешествовал по Авентурии; он явился выказать свое почтение царю; он ощутил смятение самодержца.
      - Государь, -говорил тогда Лафеом, так ласково, так уверенно, - я могу провести вас через эту бурю. Только доверьтесь мне.
      - Вера моего народа вашему не подлежит сомнению, - отвечал Гарнелис, но это была не вся правда. Он и сам поверил Лафеому, поверил мгновенно и безоговорочно. Они могли беседовать часами.
      - Вы потеряли свой путь. Вам нужна сила, государь. Я могу показать вам, как добыть ее, как получить ответы на ваши вопросы.
      - Колдовством?
      - В нем нет великой тайны, государь. Во всякой вещи течет незримый ток - так учили нас элир. В дереве и травинке, в нашем рассудке, в самоцветах и простых камнях. Достаточно лишь настроиться на этот особенный ток и подчинить себе его силу.
      - Это дело скорее для жриц Нут, не для меня.
      - Нет, эту область вам следовало бы изучить. Иные формы сил, говорят элир, вредоносны для людского рассудка, и не должны быть призваны, но я скажу вам, государь - это ложь. Силы, именуемые гауроф, воистину темны, могучи, несмиримы. Но не вредоносны сами в себе. Элир боятся их силы. Научитесь стягивать эту силу особенным кристаллом, и она подчинится вам. Вам потребуется юноша...
      - Юноша?
      - Или девушка. Видите ли, гауроф питается чувствами...
      Теперь Гарнелис вспоминал тот разговор с дрожью. Призвать силу, к его восторгу, оказалось легко; сложно было подчинить ее. Он искал избавления от скуки, ответов на загадки бытия, советов и превыше всего - тайны жизни вечной. Но ответы, доносившиеся из распоротых глоток его жертв, были сбивчивы, издевательски-жутки, точно вопли безумца, перекрикивающего рев бури. Гауроф вызывалось только болью. И приносило - если не сковать его лишь ужас.
      Часто муки, страх, или даже смерть жертвы не приносили ничего. Но порой в потоке бреда проскальзывали, как самоцветы, ясные слова пророчеств.
      Постепенно слова складывались в единую картину, встававшую перед царским взором. Построй башню во имя богов, и тебя не забудут. Построй ее на века, и ты будешь жить вечно. И Лафеом, накопивший мудрость поколений чародеев, знает, как ее построить.
      Отец Гарнелиса, Аралит, всегда говорил сыну, что тот не станет великим правителем. Теперь Гарнелис решил доказать ему обратное.
      И всю вызванную царем силу он до капли отдавал зауроме. Это казалось ему очень важным - как лучше возможно укрепить завет, ставший таким хрупким?
      Но призывание гауроф стало привычкой. Тьма копилась в душе, покуда не становилась нестерпимой, и только боль жертв, а порой - кровь и смерть приносили облегчение.
      - Вы задумались, государь? - Голос Лафеома вернул его в реальность.
      - Все в порядке, - подумал Гарнелис вслух. - В прежние дни ради плодородия земли ежегодно приносилась кровавая жертва. То был могучий обряд. Ничего не изменилось - я обращаюсь к древним обычаям, дабы жила земля.
      - Вы совершенно правы, как я всегда и говорил вам.
      - Но совет не понял бы, - промолвил царь, ощупывая кожаные ремни. Потому и надо было от них избавиться. Право, у меня словно гора с плеч свалилась. Теперь я в ответе перед одними лишь богами.
      Глава седьмая. Ардакрия
      - Танфия!
      Крик доносился откуда-то издалека, заглушенный землей. Движения девушки стали слабы, паника уступала место сонной одури, видениям из иного места и времени, в которых ее тянуло вниз, в жуткую тьму.
      Чья-то сильная рука ухватила ее за правое запястье, еще торчащее над землей. Рука тянула ее вверх, и не могла вытянуть - волосы Танфии застряли где-то глубоко в земле. От жуткой боли девушка пришла в себя. Кто-то лихорадочно откапывал ее голову, стряхивая землю с лица, и за теменем что-то скрипело, и тянуло, и дергало за волосы так жестоко, что слезы брызнули из глаз. Танфия хотела вскрикнуть, но могла только хрипеть.
      И вдруг - словно раскрылся капкан - голова ее поднялась свободно. Руфрид - а это он освободил ее - подхватил Танфию за плечи. Девушка качнулась вперед и упала на колени, содрогаясь от кашля и выплевывая землю из забитого рта. Плащ, в который она завернулась перед сном, лежал на земле скомканной грудой.
      - Бо-оги, Тан: - выдохнул Руфрид, опускаясь на землю рядом. Он сунул ей флягу с водой. Танфия схватилась за нее с благодарностью, прополоскала рот один раз, второй, и только после этого прильнула к горлышку. Легкие ее болели, череп горел огнем. Переводя дыхание, она глянула на Руфрида - тот был мертвенно-бледен и никак не мог отпустить поясной нож.
      - Прости, - выдавил он. - Пришлось тебе волосы обрезать. Услышал твой крик, и...
      Охваченная внезапным ужасом, Танфия поднялась на колени.
      - Линден! - прохрипела она.
      Глаза Руфрида расширились, и он метнулся к брату. Линден лежал в трех шагах от них, и спал спокойно, но земля вокруг его тела бурлила и переливалась, точно мириады мелких тварей перерывали ее. Тело юноши медленно-медленно затягивало в почву. Лицо, правда, оставалось пока свободно, и он мог дышать. Танфия вцепилась в его запястья и попыталась поднять. Линден открыл глаза и уставился на нее в недоумении и ужасе.
      - Что?..
      - Тш, не бойся. Мы тебя освободим.
      Руфрид подкапывал голосу брата, перепиливал прядки отросших за время пути волос. Линден вскрикнул от боли. Танфия принялась за работу со своей стороны, взявшись вначале за элирский нож, но тот, к ее разочарованию, оказался бесполезен - тонкое лезвие давно затупилось. И почему она ждала от него чудес? Девушка раздраженно сунула нож обратно в карман и вытащила свой поясной.
      Наконец, последние волоски подались, Линден, задыхаясь от боли, вырвался из земляного плена и сел, точно вздернутая за ниточки кукла. Он глубоко вздохнул, и вскочил на ноги.
      - Что это было? - спросил он, опираясь на плечо Танфии. - Что случилось?
      В омерзении они уставились на сохранявшую очертания тела вмятину в земле. Там копошились, ерзали, искали и рыли десятки тварей, похожих на толстых кивсяков. Руфрид подхватил одну и осторожно посадил на ладонь. Зеленоватое тельце длиной и толщиной в большой палец светилось в темноте, под фасетчатыми глазищами шевелились здоровенные жвалы. Насекомое тут же свернулось в клубочек, показав сотни крохотных ножек.
      - Что за гадость такая? - тихонько поинтересовался Руфрид.
      - Понятия не имею, - с омерзением ответил Линден. - Я знаю, наверное, всякую тварь, какую встречал дома. Но такую вижу в первый раз.
      Руфрид поднял брови и выдавил слабую улыбочку.
      - Надо полагать, мы должны были пойти на корм их детишкам.
      - Брось. И ради всех богов, пойдемте отсюда! - крикнул Линден, подбегая к Огоньку, мирно пасшемуся на поляне.
      - Лин, ты в порядке? - спросила Танфия.
      Юноша уставился на нее.
      - Боги, они и за тебя взялись! Я и не понял. Что случилось?
      - Они меня чуть не убили, - ответила девушка, вытирая со лба комочки земли. Руки ее тряслись. - Я проснулась, когда начала задыхаться.
      - Ерзаете, должно быть, во сне много, вы оба, - заметил Руфрид, помогая брату навьючивать Огонька. - С вас плащи слетели. А я завернулся с головой, и эти гады до меня не добрались. Проснулся оттого, что мне кто-то волосы выдергивал. А потом Танфия вдруг захрипела, точно ее душат. Поднялся, а ее в землю засасывает. Пришлось волосы отрезать, иначе не вытащил бы.
      Танфия подняла голову к затылку, и пальцы ее наткнулись на неровную щетину. Не знаешь, плакать тут, или ругаться...
      - Ты что со мной сделал?
      - Я сказал - извини! - Руфрид обернулся к ней. - Я тебе вообще-то жизнь спас! Не можешь сказать "спасибо" - так молчи лучше!
      Танфия сглотнула. Теперь она была у него в долгу, и настолько это было ей ненавистно, что слова благодарности не сходили с языка, оставаясь в груди и забивая глотку.
      - Не надо было лезть в Ардакрию, - сухо отмолвила она. - Одни боги знают, что нас тут еще ждет.
      - Или так, или под стражу.
      - Да не начинайте вы снова! - Линден торопливо подтягивал седло. Скоро рассвет. Идем.
      Некоторое время они шли в молчании, потом Руфрид заметил:
      - Не знаю, с чего ты так взъелась, Тан. Лохмы у тебя были так себе.
      - Пошел ты!
      - Так даже лучше. А грязь для кожи полезна, знаешь?
      - Я знаю, почему эти червяки на тебя не польстились. Им не по вкусу самодовольные ублюдки! Бо-оги, я бы убила за горячую ванну...
      Раз за разом, стоило Танфии отвлечься от окружающего мира, ужас охватывал ее вновь. Накатывало ощущение бессильного падения назад, в темноту, страх и беспомощность. Длилось это не больше мгновения, но на этот миг она цепенела совершенно, прежде чем волна откатывала.
      Девушка пыталась найти в памяти какой-то ключ к происходящему. Сейчас бы маму спросить: "Мам, в детстве меня ничего не пугало? Может, меня зерном засыпало, или в чулане заперли, или тонула я?", а Эйния все разъяснила бы: "Да, когда тебе было три года...". Но Эйнию не спросишь.
      Три дня путники брели через лес. За это время не случилось ничего, кроме того, что, если верить карте, они покинули Ардакрию и вошли в Сеферский лес. Хотя это означало, что на пути они делают крюк, но даже так они медленно приближались к Парионе. Сеферская пуща не имела столь мрачной репутации, но путники все же решили спать стоя, и ночами стоять на страже. По временам они видели в темноте чьи-то светящиеся глаза, но никакое чудовище не вылезало из чащи. Линден все больше нервничал и шарахался от каждого шороха, утверждая, что их преследуют. Руфрид на него злился, а Танфию бесили споры между братьями.
      Запасы провизии они пополняли охотой, поджаривая на костре подстреленных Руфридом кроликов или тетерок. Как ни горько было Танфии признавать это, но из всех троих Руфрид был лучшим стрелком.
      В то утро девушка не могла отвести от него взгляда. Рассветные лучи заливали поляну расплавленным золотом, и силуэт Руфрида отпечатывался в этом блеске. Она не могла не отмечать, как стройны и сильны его длинные ноги, расставленные широко и твердо попирающие землю. Напряглось тело, выступили рельефом мышцы плеч, когда Руфрид натянул свой лук. Разметанные ветром волосы блестели, как блестит только что лопнувший каштан. Охотник полностью сосредоточился на добыче - толстом буром кролике, беззаботно щипавшем травку шагах в пятнадцати от него.
      Линден вскрикнул прежде, чем Танфия заметила неладное. Огромная вдвое крупней волка - серая тень метнулась из-под деревьев. Пронзительно заржал Огонек, пытаясь оборвать путы. Тварь злобно рычала. Мимо Танфии промелькнули раззявленные челюсти, страшные клыки, вывешенный алый язык... и прежде, чем девушка успела вздохнуть или шевельнуться, чудовище бросилось на Руфрида.
      Тот повалился наземь под весом серой туши, уронив лук и стрелу. Тварь лапищами прижала юношу к земле и с душераздирающим рыком сомкнула челюсти на его горле.
      И тут Танфия узнала это чудовище.
      - Руфе! - вскрикнул Линден, налаживая стрелу, но Танфия одернула его.
      - Нет! - воскликнула она. Линден начал говорить что-то, но девушка ринулась вперед, выкликая:
      - Зырка! Оставь! Я сказала, оставь!
      Она обеими руками дернула огромного пса за ошейник. Глаза Руфрида закатились, лицо побелело, но крови видно не было. Волкодав неохотно разжал челюсти и позволил жертве уползти. Танфия оттащила его в сторону и строгим голосом приказала лежать. Зырка обнюхал ее и завилял хвостищем, поскуливая от счастья. Башка его приходилась девушке по грудь.
      - Лежать! - повторила Танфия, и псина повиновалась, поглядывая на хозяйку невинными карими глазами и колотя хвостом по земле.
      Танфия обернулась - Руфрид сидел на траве, потирая горло. На коже отпечатались следы зубов, но кожа осталась цела. Линден озабоченно придерживал его за плечи.
      - Бо-оги! - прохрипел Руфрид. - Что это было?
      - Это отцовский волкодав! - Танфия утерла слезу. - Ты его не узнал?
      - А у меня было время? Я всегда обходил клятую тварь на кривой козе.
      - Не знаю, с чего он на тебя бросился. Может, подумал, ты меня обидеть хочешь.
      - Только убери его от меня! Он вечно рычал на всех, кроме твоей родни.
      - Вот кто за нами следовал! - тихонько промолвил Линден. -Точно. Не первый день. Может, твой отец решил все же вернуть нас...
      - Вряд ли. - Танфия погладила Зырку по башке, и пес облизал ее руку. Девушка прислушалась, но никто не ломился за чащу вслед за волкодавом. Похоже, Зырка путешествовал один. - Ты в порядке, Руфе?
      - Угу, - неохотно промычал тот.
      - Знаешь, Зырка шутить не любит. Я тебе только что жизнь спасла, так что в расчете. Но "Если не можешь сказать "спасибо", лучше молчи".
      - Ага. Точно. - Юноша вскочил, поднимая лук. - Если это не ты его на меня натравила.
      - В голову не пришло. А то я бы от тебя да-авно избавилась.
      - Ха-ха. И что он тут делает? Как нашел? Нет, не отвечай - по запаху, должно быть. За сотню миль учуял.
      Танфия скорчила ему рожу.
      - Может, он сбежал за мной следом. - Она наклонилась к шее пса, поглаживая грубую шкуру. - Молодец. А чего ты хочешь... Что такое? - Пальцы ее нащупали под ошейником кожаную трубочку. Внутри лежала записка. Танфия вытащила ее, развернула. Почерк принадлежал ее отцу. Она начала читать вслух:
      - "Милая моя Танфия - надеюсь, ты получишь это письмо. Мы понимаем, почему ты так поступила, и хотели бы быть с тобой. Мы с мамой очень волнуемся за тебя. Потеряв одну дочь, мы не думали терять обеих - и все же мы не просим тебя вернуться, разве только после того, как ты исполнишь задуманное. Мы знаем, зачем ты идешь, и благодарим Брейиду за то, что она даровала тебя смелость. Знай, что никто из нашей деревни тебя не станет удерживать. Лучше возьми с собой Зырку. Он защитит тебя ото всякой угрозы. Твоя бабка полагает, что творится беда страшней, чем мы можем представить. Возвращайся живой и невредимой, и верни сестру, коли сумеешь. А до той поры пусть оберегут тебя Брейида и Антар. С любовью, твои родители - Эодвит и Эйния."
      На последних словах Танфия расплакалась. Сидевший рядом Зырка, серый, как привидение, но живой, теплый, терпеливый, слизнул с ее лица слезу, и девушка оттолкнула его морду.
      - Боги. Отец послал его за нами. Он так любил этого пса, у него, наверное, сердце разорвалось - с ним расставаться.
      - Приятно знать, что тебя он любит все-таки больше, - хмыкнул Руфрид.
      - Подходите, познакомьтесь с ним. Когда он узнает тебя поближе, то не будет кидаться.
      Линден подружился с Зыркой сразу же, но при приближении Руфрида волкодав обнажил клыки и басовито рыкнул. Руфрид с проклятием шарахнулся.
      - Дай ему руку понюхать, - посоветовал Линден. - Покорми.
      - Поговори ласково, - вставила Танфия.
      - Вы уверены, что это собака, а не Артрин? - сардонически поинтересовался Руфрид. - К Линдену ластится, а мне глотку рвать готов? По мне, так большой разницы нет.
      Линден помрачнел лицом, но смолчал.
      В конце концов Руфрид, хоть и отказывался подлизываться к своему обидчику, все же помирился с Зыркой. Пес принял кусок мяса, позволил себя погладить и даже обмусолил Руфриду руку.
      А насколько Зырка полезен, Руфрид обнаружил, когда они продолжили охоту. Пес ловко поднял добычу, а когда стрела нашла цель - принес подбитую тушку.
      - Ладно, - признал Руфрид несколько часов спустя, когда путники брели гуськом по лесной тропе, а их будущий ужин свисал с Огонькова седла, кажется, я был к старику слишком суров.
      - Ты, должно быть, про собаку говоришь? - процедил мрачно молчавший дотоле Линден.
      - Само собой, не про Артрина же!
      - Знаешь что? Права у тебя нет так об отце отзываться! - Танфия вздрогнула от звуков его голоса. Она и представить не могла, что юноша настолько зол. - Хватит! Прекрати, а то...
      - А то - что? - Руфрид был, если это возможно, в еще большем гневе. Почему я не могу сказать, что думаю? Наш отец - хладнокровный мелкий трус и подлец. Понятно, почему ты не хочешь этого слышать, Лин. Правда, она глаза колет.
      - Он добрый человек. Он любит нас. Он не заслужил таких слов.
      - Да ну? - Лицо Руфрида исказилось в жестокой пародии на улыбку. - Это тебя он любит, золотце ты его. Ты, небось, и не помнишь, как он со мной обращался в детстве. Словно я ничтожество, меньше, чем крыса в амбаре. Для него ты никогда не ошибаешься, а я - я неправ всегда. Меня он ненавидит. Что же он за отец, что он за человек такой, если может вот так делить родных сыновей?
      - Боги, Руфе! Ты меня словно ревнуешь к нему! Это же нелепость!
      - Да нет, я тебе глаза открыть пытаюсь! Он слаб. Он бесчувствен. Он недостоин управлять Излучинкой - с Изомирой он это доказал.
      - Вот только ее не припутывай! - яростно прошипел Линден. - Ты что, не понимаешь, каково ему было потерять маму?
      - А на мне зачем зло срывать?
      - Все, не желаю больше слушать! Он добрый человек, а ты... ты неправ.
      - О да, Лин, к тебе он добр. Он Изомиру отдал, чтобы оставить тебя.
      Долгое, горькое молчание.
      Путники вышли к озеру. Простор вод отражал золото вечернего неба, воздух был прохладен, чист и напоет ароматами осени. Алели дубы на опушке, а между нею и берегом озера лежал широкий луг, поросший жесткой травой. Вся картина навевала Танфии мысли о покое и дреме.